Клан Мамонта

Глава 5. Рейд

— «Остановись! — попросил Семен. — Давай отдохнем и подумаем, что делать дальше».

— «Убивать чужих, — ответил Волчонок. — Иначе зачем мы пришли сюда?»

Зверь сбавил скорость, а затем и вовсе остановил свою команду.

— «Мы потихоньку этим и занимаемся, — заверил его Семен. — А вы поешьте пока».

Он отвязал мешок с рубленым мамонтовым мясом и высыпал куски на снег. Прихрамывая, вернулся к нарте, на которой неподвижно, как изваяние, восседал Хью. Семен развязал другой мешок, вытащил меховую парку и штаны неандертальца. Сварливо буркнул себе под нос:

— Не пойму, зачем тебе вообще одежда, если ты не мерзнешь? Давай одевайся!

— Хью там тепло, — ткнул себя в грудь парень. — Хью хорошо.

Тем не менее рубаху и штаны он надел. Потом засунул руку в мешок с остатками волчьего корма, извлек кусок мяса и принялся его со смаком грызть, словно это было спелое яблоко. Семен смотрел на него и не знал, радоваться нужно или наоборот. С одной стороны, одним махом выполнено сразу несколько поставленных задач, а с другой… Может, зря он все-таки согласился на этот спектакль? Это же был почти экспромт, импровизация: интересующую Хью особь они обнаружили уже на подходе к главному стойбищу, так что заниматься разведкой было некогда. Кто ж знал, что он двинется домой впереди основного каравана?! Последним — решающим — аргументом стало отсутствие у встречающих метательного оружия. Во всяком случае, разглядеть таковое на расстоянии не удалось. Расчет был на то, что Хью покинет зону поражения до того, как враги успеют вооружиться. Волки не подвели — оставив Семена на противоположном водоразделе, они спустились с пустой нартой в долину, дождались за скалой Хью, а потом вместе с ним забрали Семена.

— Какого черта ты так долго возился? — сурово поинтересовался Семен. — Вы что, с ним беседовали? Договорились же: пока никто не разобрался, всех мочить и сматываться!

Хью не ответил — только смиренно опустил голову, как обычно делал, когда его ругали. Впрочем, глянуть в глаза Семену он мельком успел, и тому стало понятно, что ни о чем парень не жалеет. Скорее всего, он испытывал себя — нарочно длил, растягивал момент смертельной опасности.

— Давай так: больше никаких вольностей. Действуем строго по плану! Делаешь только то, что скажу! — Ругаться всерьез Семену не хотелось, и он решил смягчить тон: — Ну, куда теперь двинем?

Хью поднял голову, как-то странно посмотрел и произнес на языке неандертальцев:

— Домой.

— Не получится, — вздохнул Семен. — За нами может быть погоня, а вести ее к поселку нельзя. Они, конечно, его все равно обнаружат — рано или поздно. Но поздно — это лучше, чем рано. Так что надо забрать груз и где-то отсидеться или, по крайней мере, двигаться окольными путями.

— Домой надо, — обнажил зубы в улыбке Хью. — Там хорошо.

«Скальпами похвастаться не терпится?!» — хотел возмутиться Семен, но сообразил, что на родной язык парень перешел не зря. «Дом» на этой «мове» вовсе не означает «крышу дома своего». Скорее уж, это хорошо знакомая, освоенная, точнее, мистически опробованная местность, на которой известны все «плохие» и «хорошие» места.

— И где же это? — с некоторым недоверием поинтересовался Семен.

— Там, — кивнул парень куда-то в южном направлении. — Хью помнить хорошо.

— Тогда веди, — принял решение Семен. — Может, у нас, как у партизан, будет преимущество в знании местности?

То, что погоня за ними все-таки организована, волки сообщили на следующий день утром. К вечеру упряжка уже была на условной границе страны хьюггов и по пологому водоразделу поднялась на поверхность плато. До темноты она смогла продвинуться вглубь на добрый десяток километров, пробираясь между верховьями ручьев и распадков. Здесь можно было чувствовать себя в большей безопасности, чем в открытой степи, однако Семена начали одолевать какие-то дурные предчувствия: что-то было не так то ли в природе, то ли в нем самом, то ли во всей ситуации в целом.

Тем вечером они остановились в скалистых верховьях какого-то ручья, спустившись метров на двадцать ниже плоскотины. Уснуть Семен не мог долго — все ворочался в своем спальнике, не находя удобной позы и слушая завывание ветра наверху. До палатки, укрытой между камней, долетали лишь отдельные порывы. Утром он чувствовал себя усталым и вялым, так что не сразу сообразил, что изменилось вокруг. Он долго возился с одеждой, упорно попадая головой в рукав вместо ворота, и вдруг понял: «Да ведь мне же почти не холодно! Оттепель, бли-и-ин…» Забыв про все остальное, Семен вывалился из палатки и кинулся к нарте. Схватился за капыло и потянул вверх — на полозья налипли тяжелые комья снега.

Он перевернул пустую нарту набок, опустился рядом на корточки и стал думать, забыв даже справить малую нужду. Члены экспедиции — и Хью, и волки — молча смотрели на своего предводителя.

«Для улучшения скольжения лыжники применяют специальные мази — их сотни видов, если не тысячи. Что делать нам? У народов, использующих нарты, кажется, имеется лишь два способа улучшения скольжения — облицевать полозья костяными пластинами (у нас их нет) или наморозить на них слой льда. Последнее, кажется, вовсе не для оттепели, а скорее наоборот. Что еще? Вроде бы для весенних поездок используются полозья не из березы, а из какой-то другой древесины. Из какой именно — можно не вспоминать…»

Ему так ничего и не удалось придумать, кроме одного: даже если волки и смогут тянуть нарту, людям придется двигаться пешком. Именно так все и получилось…

К вечеру их положение можно было считать безнадежным — всадники их практически уже догнали, но держались пока в отдалении — то ли выбирали удобное место для нападения, то ли чего-то опасались и изучали противника. Их было семь человек на низкорослых лохматых лошадках, которые двигались спорым шагом. Еще пять лошадей двигались в связке за ними — они несли какой-то груз. Рядом бегали несколько собак. У самих же всадников к седлам были приторочены прямоугольные предметы довольно большого размера. Семен заподозрил, что это щиты, и, как показало будущее, не ошибся. Ему, впрочем, было не до размышлений — день пешей ходьбы по мокрому снегу привел его ногу в изначальное, если не худшее, состояние. Местность была еще незнакомой для Хью, так что выбирать направление приходилось Семену. Правда, особого выбора у него и не было — идем туда, где можно двигаться, где из-под оседающего на глазах снега меньше торчит камней. В конце концов, очумев от боли и слепящего солнца, он сделал ошибку. То, что представлялось ему сплошным водоразделом, уходящим вдаль, оказалось ловушкой: заснеженные склоны узкой глубокой долины сливались, создавая иллюзию ровной поверхности.

Упряжка остановилась, Семен доковылял до края, заглянул вниз. Всадники вдали спешились, отвязали щиты и, прикрываясь ими, начали приближаться. Судя по всему, метать дротики, торчащие в связках за спинами, эти щиты им не мешали. Неприятно удивило и поведение собак: как только люди удалились, они согнали лошадей в плотную кучку и крутились вокруг, не давая им разойтись на кормежку.

— Влипли, однако, — оценил ситуацию Семен.

— Низ ехать надо, — невозмутимо отреагировал Хью. — Камни сидеть, арбалет стрелять, бомба бросать.

— Гениально! — буркнул Семен. — Ну, иди искать спуск, а я тут пока…

Все, что было известно об оружии противника, говорило в пользу безнадежности боя на открытой местности: дротики они мечут со снайперской точностью чуть ли не на полсотни метров. Примерно такова и «прицельная» дальность арбалетных болтов, но щиты… А укрыться можно лишь за грузом, который лежит на нарте, — смешно даже!

«Блин, — мысленно ругался Семен, взводя арбалет, — хоть с обрыва прыгай! Может, там снег мягкий? Или бомбу в них бросить? А вдруг они не испугаются? Да и пока огонь раздобудешь…»

Семен решил попытаться если и не нанести урон противнику, то хотя бы попугать, чтоб боялся. Расстояние было еще слишком большим, так что целиться пришлось с «превышением». Болт ушел по пологой дуге вверх. Рассмотреть все в точности не удалось, но создалось впечатление, что снаряд на излете заметили и один из воинов специально поднял щит, чтобы его поймать. После этого остальные собрались вокруг него и стали как бы совещаться. «Ну, вот, — расстроился Семен, — теперь они будут знать, чем я стреляю и как. Впрочем, хуже, наверное, уже не будет».

Вернулся Хью. Он тяжело дышал:

— Путь низ есть. Снег мягкий, камень путь нет.

— Круто там? — поинтересовался Семен, натягивая рычагом тетиву. — Не разобьемся?

— Биться нет, снег мягкий.

— Ну да, конечно, — вздохнул Семен. — Ты же на нарте с горки еще не катался — откуда тебе знать-то?

Впрочем, было ясно, что другого выхода у них все равно нет. Нет даже времени разгружать нарту и распрягать волков — только отцепить центральный ремень.

— «Сами распрягайтесь, — ответил Семен на вопросительный взгляд вожака. — Мы вниз пойдем, а вы тут оставайтесь. Можете заняться лошадьми и собаками».

Пыхтя и проваливаясь в снег по колено, они кое-как развернули нарту, подтащили к началу спуска…

Ни проверить крепеж груза, ни сообразить, как управлять и тормозить, они не успели — в них уже летели дротики. В четыре руки Семен и Хью просто пихнули нарту вниз и попадали на нее. Снег на спуске оказался почти сухим, так что скольжение было… В общем, хорошее было скольжение.

Куда они мчатся, Семен толком не видел — он оказался лежащим почти на спине. Единственное, что он успел отметить, это что борта долины значительно круче и выше, чем ему показалось вначале, а наверху нависают неприятного вида снежные карнизы. Потом был удар, треск, полет и новый удар…

Люди обошлись почти без травм, но нарта лежала на боку с надломленным полозом. Судя по уходящему вверх следу, спустились они довольно удачно — чудом миновали несколько скальных выходов. А потом долина оказалась перегороженной двумя снежными валами. Нарта слишком сильно разогналась и, взлетев как с трамплина на первом валу, ухнула вниз и перевернулась. Откуда взялось тут такое препятствие, понять было нетрудно: с левого склона сошла небольшая снежная лавина, а внизу скальный выступ разделил ее на два языка, перегородивших русло. Вообще-то, явление вполне обычное, но уж больно неуместное — могли бы и подальше уехать.

Дружными усилиями нарту перевернули и, разрезав крепежные ремни, начали торопливо извлекать оружие. «Мешок с гранатами, колчан с болтами, топор, пальма, арбалет — блин, как все это тащить?!»

Хью подхватил обе сумки и полез на склон, где возле скалы из снега торчали ржавые глыбы известняка. Семен двинулся за ним следом. Прежде чем оказаться среди этих глыб — метрах в пятнадцати над урезом воды, — он успел раза три провалиться по пояс, набить снег во все щели одежды и окончательно растянуть связки на ноге. Впрочем, он подозревал, что необходимость ходить и бегать у него в ближайшее время не возникнет. Если вообще когда-нибудь возникнет.

«Огневая позиция» оказалась безобразной: перемещаться между камней было почти невозможно, как ни расположись, или ничего не видно, или сам оказываешься на виду. К тому же наверху — на перегибе склона — многообещающе нависал снежный козырек, который, надо полагать, активно подтаивал. Правда, он располагался чуть в стороне, и была надежда, что обвалом здесь все-таки не накроет. Семен, приготовив арбалет к стрельбе, занялся высеканием искр, чтобы поджечь трут. По ходу дела в голове его возникла простая и очевидная мысль, что они, по сути дела, находятся в ловушке: «Что может помешать этим ребятам обойти нас с тыла или зайти сверху? Арбалетный болт с близкого расстояния, наверное, пробьет щит, но не навылет же! Если только попасть в руку, которой этот щит держат. На бомбы-гранаты надежда слабая — уж больно несолидно они хлопают. В темноте хоть вспышку видно, а днем на снегу… Да и осколки летят недалеко… Чертовы щиты — кто бы мог подумать, что эти примитивные приспособления окажутся такими эффективными? А может быть, они вообще сюда за нами не полезут? Испугаются чего-нибудь, а?»

Надежда, конечно, не оправдалась: преследователи оказались внизу даже раньше, чем можно было ожидать. Они просто съехали на своих щитах вниз по санному следу и теперь шли по дну долины, время от времени проваливаясь в наст. И чем ближе они подходили, тем тоскливее становилось Семену.

«На них меховые рубахи-парки и такие же штаны, заправленные в высокие теплые сапоги. Каждый из этих парней, похоже, по комплекции не уступает Черному Бизону. Как только их таскают такие мелкие лошадки?! Щиты у них от глаз до колен и, похоже, очень тяжелые и толстые — вероятно, рассчитаны на противостояние их же бронебойным дротикам. А дротиков у каждого целая связка за спиной, а еще, кажется, что-то для ближнего боя — типа дубин или палиц. На головах поверх меховых шапок некое подобие шлемов, набранных из костяных пластин. Эх, сюда бы автомат или карабин! Да что там говорить, хотя бы мой старый арбалет — с такого расстояния я снес бы одного-двух вместе с их щитами! М-да-а… Или не снес бы?»

— Если уцелеем и вернемся домой, — сказал он вслух, — то в первую очередь надо будет сделать щиты и научиться ими пользоваться. А сейчас давай покричим.

— Кричать зачем? Пока драться нет, — удивился неандерталец.

— Ну, может, на них снежная лавина свалится, — пожал плечами Семен.

— Кто свалится?!

— Ах да, ты же с этим еще не сталкивался, — сообразил Семен. — Тут зимы всегда были малоснежные. Понимаешь, когда в горах на склонах скапливается много снега, он иногда съезжает вниз. Вот там, где осталась нарта, что-то такое уже было. И есть поверье или примета, что на лавиноопасных участках шуметь нельзя — чревато.

— Хью понимать мало совсем. Надо кричать — давай.

Троекратно прозвучавший боевой клич лоуринов вызвал слабое эхо в долине. Кроме того, он слегка задержал преследователей, которые остановились, вероятно пытаясь понять, зачем это шумят их жертвы.

— Не получилось, — признал Семен. — Если они не дураки, то сейчас разделятся и будут обходить нас с двух сторон.

Именно так и случилось: после короткого совещания трое отделились и, перекинув щиты за спину, начали подниматься вверх по склону. Дело это оказалось нелегким, но они, похоже, никуда не торопились — действовали наверняка. Семен ругнулся, вложил в желоб болт и стал выцеливать переднего на склоне.

Первый выстрел, вероятно, следовало признать удачным. Правда, воин не свалился замертво, но из игры почти вышел — пропустив вперед остальных, он, то и дело заваливаясь и пачкая снег кровью, начал двигаться в обратном направлении — вниз. Двое оставшихся на склоне продолжали движение, но теперь они старательно прикрывались щитами.

— Один — ноль, — вздохнул Семен. — Зато теперь они знают и прицельное расстояние. Хорошо бы, чтоб кто-нибудь из них переломал себе ноги на камнях под снегом.

Этого, конечно, не случилось, и двое, в конце концов, оказались значительно выше обороняющихся — почти под самым снеговым козырьком. Еще десяток метров вперед — и, наверное, уже можно пускать в дело дротики. Те, кто остался внизу, тоже пошли на сближение. Когда до них осталось метров сорок по прямой, Семен решил еще раз попытать счастья и всадил болт в центр одного из щитов — туда, где должна была находиться рука. Судя по звуку, он попал — если и не в центр, то в сам щит. От удара воин чуть не потерял равновесие, но потом поправил щит и двинулся дальше.

Трижды проскрежетал зарядный рычаг, тетива встала на зацеп, очередной болт занял свое место, и Семен начал выбирать новую цель. Он решил-таки попытаться угодить кому-нибудь в ногу под щит, но выполнить свое намерение не успел.

— Семхон, — спокойно сказал Хью, — огонь мало. Скоро совсем нет.

— Что такое?! — оторвался от прицела Семен. — Я же следить велел!

Хью старательно дул на зажатый в металлическую трубку пучок волокон. Тем не менее красное дымное пятнышко на глазах становилось все меньше и меньше.

«Намок! — ужаснулся Семен. — Не иначе как в снег попал, пока сюда лезли! Ч-черт, надо успеть поджечь второй…»

Он сунул руку в карман, где лежал второй фитиль, и понял… что дело не просто плохо, а очень плохо — там было полно снега!

Лихорадочно пытаясь найти выход из создавшейся ситуации, Семен принялся обшаривать и другие карманы. При этом он, вероятно, слишком сильно высунулся из-за камней — вскинутую руку вдали и точку летящего дротика он успел заметить в самый последний момент. Дернулся вниз и в сторону, стукнулся обо что-то виском. Снаряд прошел над самой головой, почти задев меховой капюшон.

— С-снайперы ч-чертовы, — прошипел Семен и выхватил у парня догорающий фитиль. — Сейчас ведь погаснет!

Решение пришло быстро: хоть что-то лучше, чем ничего!

— Готовься, Хью! Сейчас кинешь в этих, которые сверху. Только не высовывайся — все равно не попадешь. Просто кинь в их сторону!

Неандерталец кивнул и протянул широкую короткопалую ладонь.

Дротик ударил в камень возле самой головы. В лицо брызнула известковая крошка, острый как бритва осколок кремневого наконечника впился в щеку. Семен его нащупал и выдернул. «Запулили снизу навесом, — сообразил он и вдруг перестал волноваться, как с ним случалось в моменты крайней опасности. — Не дергаться нужно, а сосредоточиться на достижении максимально возможного: суметь запалить не одну гранату, а хотя бы две. Когда загорится запальная трубка, получится струя искр и дыма — фитиль наверняка от этого окончательно потухнет. Значит, надо поджигать обе сразу…»

Гильзу догорающего фитиля Семен зажал в зубах, сунул руки в мешок и извлек два глиняных шара. Он изо всех сил выдохнул воздух, пытаясь струей из ноздрей поддержать огонь, и стал тыкать в красное пятнышко короткими запальными трубками.

Загорелась сразу только одна — раздалось шипение, ударила струя дыма с искрами. Семен сразу же прижал к ней и вторую трубку. Шипение резко усилилось, дымное пламя плеснуло в лицо. Он зажмурился, рефлекторно втянул в себя воздух…

Только это был не совсем воздух. Точнее — совсем не воздух.

Вся операция длилась не более трех секунд: одну «гранату» Семен ощупью вложил в ладонь Хью, а вторую переложил в правую руку и, не открывая глаз, из положения «полусидя» метнул куда-то вперед и вниз.

Из дальнейших событий Семен на некоторое время выпал. Он сполз на снег, стукнувшись по пути затылком обо что-то острое, и начал кашлять, плеваться и тереть глаза. То, что они уцелели, он понял не раньше, чем ослабла боль в бронхах. Зачерпнув горстью снег, он прижал его к лицу, а когда убрал, обнаружил, что сквозь пелену слез что-то видит.

— Это называется «Химия и жизнь», — пробормотал Семен и матерно выругался. — Точнее, химия в жизни. Интересно, обе взорвались или только одна?

Вопрос был в значительной мере праздным, поскольку результат оказался, как говорится, налицо: снеговой карниз наверху обвалился. Настоящей лавины, правда, не получилось — подтаявший снег, задержанный камнями, съехал вниз по склону. В нем копошился раненый воин. А вот те двое, что были наверху, исчезли бесследно.

— Три — ноль, — оценил ситуацию Семен и попытался понять, где же остальные вороги.

Как оказалось, ни хлопки гранат, ни вызванный им катаклизм в мистический трепет противника не повергли. Или воины с ним уже справились и теперь довольно шустро двигались друг за другом вниз по долине, обходя по широкой дуге укрытие Семена и Хью.

— В тыл заходят, гады, — догадался Семен. — Спрашивается, зачем, если нас с этого бока скала прикрывает?

Ответить на этот вопрос было некому и, поправив болт в желобе, он стал целиться в мелькающие изпод щита ноги бегущего воина. Бежал тот не быстро, поскольку то и дело проваливался в снег, но и ног его из-за этого почти не было видно. К тому же на глаз стрелка то и дело набегала слеза. Семен все-таки решил расстаться с болтом и нажал на спусковую скобу. Результата он не заметил — воины один за другим покидали поле зрения. Семен немедленно перезарядил арбалет и…

И обнаружил, что стрелять не в кого, если только не пытаться добить раненого. Последний был слишком далеко и к тому же лежал на снегу и не подавал признаков жизни.

Темп развития событий резко замедлился. Прошло минут пять. Потом десять, пятнадцать — ничто не происходило. Вроде бы послышался невнятный шум примерно там, где скрылись воины. Это, впрочем, мог быть и звук упавшего со скалы снега.

Все это Семену сильно не нравилось: «Прямо пытка какая-то — мы их не видим, они нас не видят. Чего ждать, спрашивается? А получается, что чего угодно: могут с той стороны залезть на скалу, могут обойти ее и оказаться над нами, могут прямо снизу проползти между камнями и подобраться почти вплотную — идиотизм какой-то! Остается только позавидовать Хью — у него нервов, по-моему, вообще нет. Это, наверное, у неандертальцев видовые особенности — способность переносить длительные голодовки, не мерзнуть и сутками сидеть в засаде, не двигаясь. Но я-то так не могу!»

И вдруг Семен почувствовал, почти физически ощутил, как сидящий рядом с ним парень внутренне напрягся — буквально до звона — хотя неандерталец не изменил ни позы, ни выражения лица.

— Ты что-то слышишь? Что-то чуешь?

Молчание.

— Ну?!

— Хью слышать, — слабый шепот одними губами. И вдруг твердо: — Ходить надо.

— Куда?!

— Туда ходить, — указал рукой парень. — Хью ходить да, ты ходить нет. Пусти, Семхон.

— Ничего не понимаю, — признал Семен. — Что там такое?

Парень посмотрел ему в глаза, и у Семена возникло знакомое ощущение: за темными зрачками плещется океан древнего, бездонного неистовства. Не зря, ох, не зря наставник молодежи старейшина Медведь без конца повторяет подросткам, что в бою смотреть в глаза хьюггу нельзя.

— Вместе пойдем, — сказал Семен. — Тут сидеть бесполезно. Сюда с трех сторон подобраться можно, и ничего не поделаешь.

— Хью вперед ходить.

— Двигай, — согласился Семен и принялся распихивать по карманам арбалетные болты.

Говорят, что спускаться труднее, чем подниматься. Это действительно так, особенно если по камням и снегу, если опираться можно лишь на одну ногу да на древко пальмы, если в любой момент может прилететь палка с кремневым наконечником…

Хью почти сразу скрылся между камней. Семену, впрочем, было не до него — он скрипел зубами от боли и старался выверять каждый следующий шаг. Тем не менее он дважды поскользнулся и упал, лишь по счастливой случайности не сломав и вторую ногу. В падении он выпустил арбалет — болт вывалился, а тетива щелкнула, покинув зацеп. Натягивать ее вновь Семен не стал — все равно на спуске не до стрельбы. Он по-прежнему не видел ничего вокруг, кроме камней и снега, но какие-то звуки, кажется, сквозь шум собственного дыхания различал. За выступом скалы явно что-то происходило.

Внизу известняковый уступ совсем сократил обзор в левую сторону. Оттуда слышались хруст снега и удары — кажется, дерево о дерево. Там, похоже, дрались, и, будь Семен полностью дееспособен, он немедленно рванулся бы… Или кинулся… Но боль в ноге отрезвила и заставила сначала взвести арбалет — пальму он сейчас может использовать лишь как костыль. Прижавшись к корявой поверхности камня, Семен преодолел-таки последние метры и осторожно выглянул из-за скалы.

То, что он увидел, заставило его отшатнуться, выпустить древко пальмы и вскинуть арбалет к плечу. Отставленная нога не дала опоры, Семена повело в сторону, и выстрел не состоялся. Пока тело восстанавливало равновесие, мозг успел освоить часть полученной информации и не потребовал повторения попытки. Семен стоял и смотрел…

На снегу, подкарауливая каждое движение друг друга, топтались двое: Хью с пальмой в руках и массивный седой неандерталец, вооруженный длинной палицей. Еще трое хьюггов стояли, опершись на древки тяжелых копий. То, что кремневые наконечники подняты вверх, а не нацелены на врага, однозначно указывало, что происходит поединок, а не просто смертоубийство. А еще через пару секунд Семен понял, что в этой схватке инициатива принадлежит Хью, хотя он на полголовы ниже противника и, наверное, вдвое легче. Секундой позже стал ясен и смысл темных пятен на снегу: чуть дальше — возле самого основания скалы — лежали трупы их преследователей.

Хью улыбался и почти танцевал на снегу, словно под ногами у него был паркет или татами. Похоже, противник понимал смысл мелькающего прямо перед ним тускло блестящего лезвия. Он явно запаздывал с реакцией, да и оружие у него было значительно короче.

…Тычок восходящий, рубящий, блок древком с отводом в сторону, уклонение, кистевой рубящий, обманный рубящий по косой траектории, уклонение, резкое сокращение дистанции, удар древком, уклонение, уход на дальнюю дистанцию, короткий горизонтальный секущий и, без паузы, сложная связка с тройным изменением угла атаки…

Что там у кого отлетело и упало на снег, Семен разглядел не сразу: «Господи, да он же ему ухо отрезал!»

— Станди вок-ко, — сказал, улыбаясь, Хью, — тэнут ли кар, таари ур. Уменхур нкоа?

«Сейчас будет второе, — перевел для себя Семен. — Потом нос, потом голова. Или сначала отрезать руки?»

Он решил не проверять, что будет, если неандертальцы заметят его раньше, чем он сам того захочет. Семен набрал полную грудь воздуха — эти ребята болезненно воспринимают громкие звуки. Сделал шаг вперед, поднял арбалет и заорал по-русски:

— Стоять!!! Не двигаться!!! Руки вверх!!! — прокашлялся и добавил — уже тихо, на языке хьюггов: — Всех убью!

Пара секунд немой сцены. Потом Хью воткнул пальму древком в снег, повернулся к Семену спиной, наклонился и задрал на заднице подол меховой рубахи. Вновь пауза — присутствующие смотрят то на Хью, то на его противника, то на Семена. Старый хьюгг, по-видимому, был здесь главным. Во всяком случае следующее действие предпринял именно он: палица упала на закапанный кровью снег, неандерталец сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, видимо восстанавливая дыхание, повернулся, слегка наклонился и приподнял висящую на нем шкуру. Остальные довольно дружно повторили его телодвижения. Штанов, разумеется, ни на ком из них не было.

«М-да-а, — размышлял Семен, созерцая волосатые мужские задницы. — Это всего лишь ритуальный жест — „кхендер“ называется. Но все равно противно».

— Можете жить, — надменно и медленно проговорил Семен, опуская оружие. — Убивать не буду.

Он подождал, пока хьюгги примут приличные позы, и ткнул пальцем в седого:

— Ты кто?

— Тирах, — последовал ответ.

Семен чуть вновь не вскинул арбалет, а пальцы уже начали давить на спусковую скобу. «Ч-черт, прямо психоз какой-то! Ведь знаю же, что этот к тому отношения не имеет. И „Тирах“ у них не имя, точнее, не только имя, но и обозначение главы какой-то полусемейной общности».

— Знаешь меня?

Молчание. Семен всмотрелся в морщинистое лицо, в выцветшие глубоко посаженные глаза собеседника и почувствовал, что стоит на верном пути.

— Говори: кто я?

— Бхаллас, — выдавил, наконец, хьюгг.

— Видел меня раньше?

— Нет. Рассказывали.

— Что?

— Ты уже приходил. Не захотел отдаться людям. И все умерли.

«Хорошенькое дело, — вздохнул Семен. — Они меня, значит, из лучших побуждений три дня пытали, поджаривали и в перспективе собирались съесть в качестве жертвы. А я, неблагодарный, вырвался и начал ломать их длинные черепа. Потом вообще подоспели наши и устроили им настоящую бойню. В общем, обидел я их. Но что интересно: память о тех событиях сохранилась, то есть кто-то из свидетелей выжил. Наверняка они считают, что и экологическая катастрофа, и приход новых кроманьонских племен на их землю произошли из-за того, что меня не съели».

— Тебе известно, что говорил я на ложе пыток?

— Известно.

— Вы не вняли моим словам. И бездна раскрылась пред народом темагов.

— Раскрылась.

— И пожрала его.

— Да.

— А вот если бы послушались… В общем, предки вами недовольны. Амма в гневе — в сильном гневе.

— Мы знаем, — кивнул неандерталец.

— Что вы знаете?!

— Мы знаем, что нужно искупление муками. Потому и не покидаем эту землю.

«Однако, — удивился Семен, — это что же, проповедь моя сработала?! Я же нес тогда какую-то чушь! Эх, вот если бы разобраться, что же такое бхаллас? Ясно, что это форма богоприсутствия, но вот зачем и в каком смысле? Впрочем, черт с ним со всем — пусть Хью разбирается со своими сородичами».

— Ну, так искупайте! Или опять будете пытаться меня убить?

— Это невозможно — теперь все знают об этом.

— Вот и хорошо, — сменил Семен гнев на милость. — Иди перевяжись — надо же кровь остановить.

Пару секунд хьюгг смотрел на него непонимающе, потом, видно, что-то сообразил, кивнул и двинулся к стоящим поодаль сородичам. Подошел, что-то негромко сказал им, те опустили свои копья…

— Стоять!!! — заорал Семен. — Стоять, идиоты чертовы! Не уйдешь, старый пень! Живи и искупай грехи свои! Твоя кровь принадлежит мне! Ты не согласен?!

Новая немая сцена: все смотрят на Семена — то ли с изумлением, то ли с мистическим ужасом. Он же ругательски себя ругает, но уже молча: «Как же это я забыл: они не считают, что кровь в нормальном состоянии является жидкостью. Ее разжижение происходит в результате колдовского воздействия. В общем, принудительное кровопускание — это смертный приговор, а вот добровольно ее лить можно сколько угодно».

Наконец неандертальцы что-то сообразили — копья вновь подняли наконечниками в небо. Тирах подобрал зачем-то свое ухо и подался на левый склон. Семен посмотрел ему вслед и только сейчас заметил, что снег под скалой утоптан, а наверху в основании трехметрового обрывчика чернеет дыра. «Да у них же здесь жилище! Замаскированное! Получается, что наши „друзья“ побежали прятаться за скалу и угодили прямо в лапы к неандертальцам! Конечно, последним не оставалось ничего другого, кроме как прикончить их. Бывают же такие совпадения!»

— Пещера? — спросил он подошедшего Хью.

— Дом.

— Понятно… А чего ты сцепился с этим?

— Хью кхендер нет, он кхендер нет, — объяснил неандерталец. — Сражаться надо.

— То есть они потребовали от тебя выражения покорности, а ты отказался?

— Отказаться — нет. Хью смеяться. Говорить: кхендер — мне.

— Совсем обнаглел! — улыбнулся Семен. — Ты же молодой еще, а он почти старик! Как такое может быть?!

— Молодой — да. Хью теперь — тирах тут.

— Ты?! А этот?

— Этот — не тирах. Хью старик ухо резать, кровь течь. Старый больше тирах нет.

— То есть по вашим правилам ты теперь тут старший?

— Эти люди — Хью старший. Все люди — Семхон главный.

— В каком смысле?

— Все люди… — Хью задумался, явно подбирая подходящее кроманьонское слово. Видимо, так и не подобрал и выдал: — Хью думать: Семхон — мгатилуш!

От неожиданности Семен на некоторое время лишился дара речи: данное звукосочетание в его сознании однозначно ассоциировалось с приятным времяпрепровождением на ложе пыток. Для восстановления душевного равновесия пришлось сделать несколько дыхательных упражнений: в конце концов, «мгатилуш» у неандертальцев всего лишь обозначает некий духовный, религиозный, колдовской или еще какой-то авторитет.

— Ладно, с этим мы потом разберемся, — махнул рукой Семен. — Так ты считаешь, что теперь они будут тебя слушаться?

— Хью думать так.

— Тогда вот что… м-м-м… тирах: забирай-ка вот этих троих и иди с ними заботиться о раненом нирут-куне. Он нужен мне живым, понял? Поговорить с ним хочу.

— Хью понимать.

— И еще: посмотри, нельзя ли откопать тех двоих или хотя бы их щиты — они нам пригодятся. Да и арбалетные болты найти не помешало бы.

— Хью понимать.

Удивительно, но немолодые в общем-то неандертальцы мальчишке (по Семеновым понятиям) подчинились беспрекословно. Они ушли, и Семен вздохнул с облегчением: ему не столько даже нужен был живой пленник, сколько не хотелось демонстрировать свою хромоту — вдруг туземцы решат, что бхаллас ненастоящий! Пока идет передел власти, такие сомнения совершенно излишни.

Из дыры на склоне показалась человеческая фигура. Бывший тирах начал торопливо спускаться вниз.

Семен, не сходя с места, дождался, пока неандерталец приблизится, чтоб можно было не повышать голоса, и махнул рукой:

— Иди туда. Новый тирах скажет, что делать.

— Да, иду. Онокл ждет тебя.

— Какой еще онокл?!

— Онокл там, — указал на вход неандерталец. — Ждет.

— Ладно, — смирился Семен. — Топай к своим людям.

Задавать уточняющие вопросы было бесполезно — это Семен знал по прежнему опыту: «Имен в обычном понимании у них вроде бы нет, а разобраться с обозначениями личности-должности-звания без бутылки невозможно, так что можно и не мучиться. Вряд ли удастся даже выяснить: этот онокл — одушевленный предмет или нет. Но раз ждет, надо, наверное, идти».

Неандерталец скрылся из виду, а Семен продолжал стоять, прислонившись к скале: он вдруг сообразил, что кровь у его собеседника с головы уже не капала, да и оба уха, кажется, были на месте. «Нет же, — успокоил он сам себя, — кровь сама остановилась, а ухо… Наверное, мне показалось, я же специально не присматривался».

Каждый лишний шаг стоил новых мучений, но удержаться Семен не смог и все-таки подошел к трупам нирут-кунов. Крупные светловолосые мужчины с европеоидными чертами лица. Похоже, их забросали камнями сверху, а потом добили копьями. Камни бросали с высоты метров 7—8, причем такие, которые обычному человеку и не поднять. Вооружение каждого включает некое подобие кинжала, выточенного из кости, и длинную дубину, инкрустированную на рабочем конце зубами какого-то хищника. Ну, и самое главное: сумка или мешок (колчан?) за спиной, в который упаковано 6—7 дротиков. Семен вытащил пару штук и залюбовался: каждый, по сути, произведение искусства — почти идеально прямой и прекрасно центрированный. У некоторых в нижней трети древка располагается оперение, наклеенное под небольшим углом, что, вероятно, заставляет снаряд вращаться в полете. Наконечники сделаны из полупрозрачного матового кремня, причем, как водится, по одному стандарту. Не будучи специалистом, Семен рискнул предположить, что их форма, наверное, является оптимальной для пробивания шкуры и мяса. Копьеметалки на первый взгляд у всех были разные, но это оказалось иллюзией — просто каждая раскрашена и покрыта резьбой по-своему. Конструкция же у этих приспособлений одинаковая: узкая полуметровая деревянная планка, на одном конце которой упор для торца дротика, а другой конец немного расширен и отогнут книзу. Ему придана форма, удобная для захвата рукой, и в соответствующем месте справа проделано отверстие для пальца. И наконец, щиты…

«Да-а, с такой штукой, пожалуй, в атаку не побегаешь. Да и чтобы просто на руке носить, нужно изрядно подкачать бицепсы — каждый щит весит, наверное, килограммов пятнадцать: слой чьей-то толстой жесткой кожи, слой из сшитых костяных пластин, а под ним основа из сплетенных прутьев (ивовых?). Последние к тому же как-то хитро прошнурованы сухожильными нитями. То есть получается, что пробить этот слоеный пирог с одного удара почти невозможно. Точнее, возможно, но нужен особой формы наконечник — такой, чтобы одновременно и протыкал, и прорезал, но не вяз в плетенке из прутьев. Это что же такое должно быть? — озадачился Семен чисто теоретическим вопросом. — Наверное, нечто похожее на граненый армейский штык времен Первой мировой войны в моем мире?! Кошмар…»

Путь до входа в пещеру был далек и долог — метров, наверное, тридцать или сорок. По мере продвижения вперед, Семен несколько раз задавал себе вопрос, зачем он сюда лезет. Он смог придумать только один убедительный ответ: посетить жилище неандертальцев все-таки нужно, а завтра он, скорее всего, вообще ходить не сможет.

При ближайшем рассмотрении неандертальский «дом» оказался не пещерой, а, скорее, глубоким скальным навесом, прикрытым снаружи завалом из каменных глыб. Различить детали мешал снег, но создавалось впечатление, что верхняя часть этого завала надстроена искусственно.

Внутри было темно и «жильем» пахло не очень сильно. Надо полагать, из-за того, что продукты жизнедеятельности обитателей пребывали в замерзшем состоянии. Щупая древком пальмы грунт перед собой, Семен продвинулся метра на два, разогнулся и стал ждать, когда глаза привыкнут к сумраку и начнут хоть что-то видеть. Так в конце концов и случилось: откуда-то сверху пробивались слабые лучики света, но, пожалуй, такая подсветка могла быть достаточной только для неандертальских глаз. Семен же смог рассмотреть лишь обложенный камнями очаг в центре и груды какого-то хлама там, где свод постепенно понижался. Явственно чувствовалось присутствие немалого количества живых существ, но никакого шевеления не наблюдалось. Семена охватило чувство неловкости: пришел в чужое жилище почти незваным и непонятно зачем. «Повод, что ли, какой-нибудь придумать? Ну, например, дров попросить — глупо, конечно, но все-таки…»

— Не бойтесь, люди, — громко и вроде бы ласково сказал он, водя по сторонам заряженным арбалетом. — Я пока сыт и есть вас не буду.

Последовало несколько секунд тишины, а потом из темноты послышался свистящий шепот, в котором с трудом угадывались слова:

— …Не будешь, не будешь, не будешь… Три звезды, одно солнце, две луны… Не будешь, не будешь…

— Ничего не понимаю! — честно признался Семен. — Кто там бормочет? Давай вылезай! Где ты там?

— …Слушаешь ты и не слышишь, смотришь ты и не видишь. Онокл здесь, пока есть жизнь. Онокл там, когда ее нет — нет никогда. Смерть пришла и ушла, ты здесь, а не там, потому что всегда…

В темноте под низким сводом некто (или нечто?) зашевелилось, приподнялось и двинулось в сторону гостя. Шепот-шипение продолжался, но стал совсем невнятным. Что следует делать в такой ситуации, Семен представлял смутно, но был уверен, что в этом мире демонстрировать свой страх или неуверенность ни при каких обстоятельствах не стоит.

— Хватит шипеть! Хочу взять (не попросить!) у вас дров, если есть, конечно. Еды дам взамен. — Семен пощупал в кармане комок мерзлого пеммикана и навел, на всякий случай, арбалет на ползущего.

— Дрова — огонь, огонь — тепло, тепло — кровь, кровь — жизнь. Много взял — но много и дал. Возьмешь еще. Можешь брать — бери. Но не сгори. Рука и два взял сегодня — не бери больше. День — свет, не бери еще пока новый свет!

— Дрова мне нужны! — почти возмутился Семен. — Чего это я взял «одну руку и два»?!

Что-то в этом бессвязном тексте болезненно раздражало — как бы царапало по глубинам подсознания. А с точки зрения обычной логики никакого смысла не обнаруживалось вообще: «Цифра семь, вообще-то, соответствует количеству противников, с которыми пришлось сегодня иметь дело, но я формально имею право лишь на два скальпа, поскольку один из воинов жив, а четверых прикончили хьюгги».

Между тем существо на четвереньках подползло почти вплотную и стало щупать Семенову ногу, точнее, штанину и меховой сапог, которые на ней были. Волевым усилием Семен удержался, чтобы не отстраниться, и на всякий случай отвел арбалет в сторону.

— Э-э, ты чего?! Не трожь ногу — не твоя! Дашь дров или нет?

— …Дашь, дашь… Ты возьмешь, и не бери больше — сгоришь. Новый свет жди, будет свет — бери…

— А ну, отвали! — приказал Семен на языке лоуринов, не потрудившись подобрать соответствующее неандертальское слово. Наверное, поэтому реакция агрессора оказалась обратной: существо еще больше придвинулось, как-то сжалось, подвернулось и вдруг плотно обхватило ногу Семена, прижавшись к ней чуть ли не всем телом. При этом оно резко вскинуло голову, откинув назад свисающие пряди сальных волос.

Длилось ли это секунду, минуту или несколько минут, Семен понять не смог. Как не смог оторвать взгляда от белых пятен глаз, почти светящихся на темном лице.

— Семхон!

Семен вздрогнул и оглянулся:

— Пусти!

Нога обрела свободу, кажется, раньше, чем прозвучало требование об этом. Да и не факт, что оно было произнесено вслух.

— Ну тебя к черту, — бормотал Семен, пробираясь наружу. — Психопатка какая-то! Но кто меня звал?! Или почудилось?

Солнце уже село, и ждать, пока глаза привыкнут к свету, пришлось недолго. Внизу стоял Хью и смотрел вверх на вход в пещеру. Возле трупов копошились неандертальцы — кажется, они были заняты отделением голов и вскрытием черепов. Семен торопливо сбежал вниз.

— Это ты меня звал? — задал он почти риторический вопрос. Вместо ответа Хью как-то странно взглянул на него и опустил глаза:

— Мы нирут-кун снег доставать. Оружие, щиты брать, голова брать.

— А раненый?

— Раненый — нет. Мертвый — да. Мы идти, он нас смотреть. И сам рука резать — тут и тут, — показал Хью. — Мы приходить, кровь вытекать. Мертвый совсем.

— Плохо дело, — вздохнул Семен. — В плен, значит, они не сдаются. Что ж, надо признать, правильно делают. А скальпы тех двоих, которых снегом засыпало, твои по праву. Ты же бомбу-то кинул…

— Семхон добрый, — улыбнулся Хью.

— Да, я добер, — хмыкнул Семен и поинтересовался: — Ты тоже ел мозги нирут-кунов?

— Хью — темаг. Враг мозги есть надо. Потом враг убивать много.

— Ладно, — махнул рукой Семен, — тебя уже не переделать. Только уж постарайся, чтоб я этого не видел. Пошли палатку ставить, а то поздно уже.

— Палатка надо нет. Мой дом спать.

— Ах, даже так?! Это теперь твой дом?! М-м-м, только, знаешь, я, пожалуй, все-таки в палатке переночую — на свежем воздухе. А ты можешь остаться со своими, только смотри, чтоб они тебя не прикончили.

— Хью смотри, — кивнул неандерталец. — Убивать нет. Хью Семхон палатка помогать.

— Тогда пошли.

Ночлег они оборудовали быстро, тем более что варка пищи не предполагалась — топливо поблизости отсутствовало, а пускать на дрова древки вражеских дротиков Семену было жалко. Хью собрался уходить, но Семен его задержал:

— Ты уже знаешь про онокл?

— Хью знать.

— Безумная слепая старуха в жилище и есть Онокл?

Парень довольно долго морщил свой широкий низкий лоб и молчал. Наконец выдал:

— Старуха — нет. Безумный — нет. Слепой — нет. Все видеть, все слышать, все знать. Онокл.

— Кажется, раньше я уже слышал это слово. Только оно ни на один язык однозначно не переводится — вроде бы и «давать» и «брать» одновременно. У людей будущего это… м-м-м… Транслятор? Посредник? Медиатор? Нет, все не то. Ты другими словами как-нибудь объяснить можешь?

Хью сунул руку за пазуху, почесался и вздохнул:

— Слова объяснять нет. Онокл — есть. Онокл теперь ходить нет.

— Это еще почему?

— Семхон ходить — да, — пожал плечами неандерталец. — Онокл ходить — нет.

— Не понял?! — вскинулся Семен. До него вдруг дошло, что боли в ноге он не чувствует, причем уже давно. Он покрутил правой стопой, встал на ноги, потоптался на месте, сделал приседание и пару раз подпрыгнул. Никаких болезненных ощущений — впору усомниться, какая именно нога была повреждена.

— Чертовщина какая-то, — пробормотал Семен, вновь усаживаясь на нарту и хватаясь руками за сапог. — Можно, конечно, при помощи гипноза снять болезненные ощущения, но когда же она успела?!

Сапог он стянул, оглядел и пощупал свою лодыжку — никаких следов опухоли.

— Но ведь так не бывает! — Семен окончательно перестал что-либо понимать. — Такое растяжение и за «три руки» дней не вылечить!

— Онокл бывает, — сказал неандерталец.