Кипр – Кровь и Вера

Глава 18

Иерусалим — город молитв и пророчеств, святынь и крови. За тысячелетия своего существования он видел больше религиозного фанатизма и политических интриг, чем любой другой город на земле. Его узкие улочки, зажатые между каменными стенами домов, хранили тайны крестоносцев и сарацинов, паломников и торговцев, святых и грешников.

Именно эти улочки пересекал сейчас невзрачный человек в одежде еврейского купца. Его лицо, наполовину скрытое капюшоном, не привлекало внимания — одно из многих, затерянных в толпе многонационального города. Никто бы не узнал в нём Симона Оливу, доверенного агента кардинала Крида, человека, чьё настоящее имя было известно лишь нескольким людям во всём христианском мире.

Он двигался уверенно, без спешки, временами останавливаясь у торговых лавок, делая вид, что разглядывает товары. Однако его внимание было сосредоточено не на коврах или пряностях, а на людях, проходивших мимо. Особенно его интересовали те немногие, кто носил на шее небольшой деревянный крест особой формы — знак принадлежности к последователям брата Константина.

Дойдя до небольшой площади перед караван-сараем, Симон заметил человека, которого искал — невысокого сирийца с редкой бородкой, одетого в простую тунику городского писаря. Мелкий чиновник в администрации мамелюкского наместника, Халиль аль-Джабали имел доступ к информации, бесценной для тех, кто умел ею пользоваться.

— Мир тебе, почтенный, — произнёс Симон, приближаясь к сирийцу. — Не скажешь ли, далеко ли до рынка специй?

— Иди прямо до храма, потом поверни направо, и ты увидишь кипарисовое дерево. За ним будет то, что ищешь, — ответил сириец, произнося условленную фразу.

Они обменялись ещё несколькими бессмысленными репликами, после чего направились в укромный угол караван-сарая, где можно было говорить, не опасаясь лишних ушей.

— Что нового, Халиль? — тихо спросил Симон, когда они устроились за дальним столиком, с кружками разбавленного вина.

— Брат Константин стал осторожнее, — так же тихо ответил сириец. — После того случая с отравленным вином он проверяет всю пищу и принимает её только из рук самых доверенных последователей.

— Жаль, — Симон поморщился. — Это была неплохая попытка. Что с его ближним кругом?

— Кое-кто начинает сомневаться, — сириец наклонился ближе. — Особенно после того, как не сбылось его предсказание о прибытии кардинала. Он обещал, что «лжехранитель» явится к празднику Успения, но тот не появился.

— Хорошо, — кивнул Симон. — Сомневающиеся — это именно то, что нам нужно. С кем из них можно работать?

— Есть человек по имени Жерар, француз из Лиона. Он был одним из первых последователей Константина, но теперь разочарован. Говорит, что монах становится всё более властным и нетерпимым к любым вопросам.

— Чего он хочет?

— Как всегда — денег, — усмехнулся Халиль. — И гарантий безопасности, если решит открыто выступить против брата Константина.

Симон задумался. Судя по описанию, этот Жерар мог стать полезным инструментом. Но торопиться не следовало — нужно было тщательно проверить его искренность.

— Устрой встречу с ним, — наконец решил он. — Но незаметно, пусть думает, что встречается с обычным торговцем, интересующимся новым учением.

— Будет исполнено, — кивнул сириец. — Что-нибудь ещё?

— Да, — Симон достал из-под одежды небольшой свёрток. — Здесь пятьдесят золотых дукатов. Раздай их тем нищим и калекам, которые раньше получали подаяние от брата Константина. Пусть говорят, что новый учитель забыл о милосердии и заботится теперь только о богатых и влиятельных последователях.

— Умный ход, — одобрительно кивнул Халиль. — Ничто так не портит репутацию святого, как обвинения в забвении бедняков.

— Ещё распространи слухи о том, что на недавней церемонии исцеления хромого мальчика на самом деле использовали подставного ребёнка. Найди настоящих калек, которым брат Константин отказал в помощи.

— А если таких нет?

— Тогда создай их, — холодно ответил Симон. — Заплати нескольким бродягам, чтобы изображали обиженных. Главное — посеять сомнения.

Они ещё некоторое время обсуждали детали, после чего расстались, договорившись о следующей встрече через три дня.

Покинув караван-сарай, Симон направился к другой части города, где его ждала ещё одна встреча — на этот раз с французским рыцарем, одним из тех, кого Крид отправил в Иерусалим для внедрения в окружение брата Константина.

Шевалье де Прэ ждал его в маленькой таверне, известной своей греческой кухней и относительной чистотой. Французский рыцарь выглядел осунувшимся и нервным — последствия двухмесячного пребывания в постоянном напряжении.

— Вы опоздали, — сразу сказал он, когда Симон сел за его стол.

— Осторожность важнее пунктуальности, — спокойно ответил агент. — Как ваши успехи, шевалье?

— Я вошёл в доверие к брату Константину, — де Прэ говорил тихо, часто оглядываясь. — Он считает меня одним из своих преданных последователей. Но это… сложно.

— В каком смысле?

— Он обладает удивительной способностью видеть людей насквозь, — рыцарь нервно теребил край плаща. — Иногда мне кажется, что он читает мои мысли. Приходится постоянно быть начеку, контролировать каждое слово, каждый жест.

— Но он всё ещё доверяет вам?

— Да, — кивнул де Прэ. — Даже поручил охранять зал, где хранится его… реликвия.

— Вы видели её? — Симон подался вперёд.

— Мельком. Это действительно выглядит как фрагмент древнего артефакта. Небольшой, не больше мизинца, металлический осколок, закреплённый в золотой оправе. Брат Константин носит его на шее, снимая только на ночь.

— Где он хранит его ночью?

— В специальном ковчеге из слоновой кости, в своей келье. Комната всегда охраняется двумя преданными последователями.

Симон задумался. Эта информация была ценной, но недостаточной для решительных действий.

— Что с настроениями среди его последователей? — спросил он после паузы.

— Смешанные, — де Прэ сделал глоток вина. — Многие по-прежнему безгранично верят в него. Но появляются и сомневающиеся. Особенно после того, как его предсказание о прибытии кардинала Крида не сбылось. Он обещал грандиозное противостояние, чуть ли не новую Голгофу.

— Используйте эти сомнения, — посоветовал Симон. — Осторожно, не вызывая подозрений, усиливайте их. Задавайте вопросы, на которые у него нет ответов. Намекайте на противоречия в его учении.

— Это опасно, — нахмурился рыцарь. — Он уже изгнал нескольких последователей за подобные вопросы. Некоторые из них потом были найдены мёртвыми.

— Тем более важно подорвать его авторитет изнутри, — настаивал Симон. — Кстати, что с другими рыцарями? Де Монфор, де Брассак?

— Де Монфор держится независимо, наблюдает со стороны. Он ещё не примкнул открыто к Константину, выжидает. Де Брассак… — де Прэ замялся.

— Что с ним?

— Он полностью под влиянием монаха, — тихо произнёс рыцарь. — Верит каждому его слову, исполняет любые приказы. Я пытался говорить с ним, напоминал о нашей настоящей миссии, но… Кажется, он действительно уверовал в новое учение.

— Первая потеря, — вздохнул Симон. — Следите за ним, но не пытайтесь переубедить.

Три дня Крид провёл в Яффе, не спеша отправляться в Иерусалим. Он встречался с доверенными лицами, получал последние сведения о положении дел в Святом городе. Каждый отчёт подтверждал успех его стратегии — движение брата Константина находилось в глубоком кризисе.

На четвёртый день, когда скромный караван паломников готовился отправиться в Иерусалим, к нему присоединился никем не замеченный путник. Дорога заняла два дня — путешествие, которое Крид совершал уже множество раз за свою долгую жизнь. Он молчал большую часть пути, погружённый в размышления, изредка обмениваясь простыми фразами с другими паломниками.

В Иерусалим они вошли через Яффские ворота вечером, когда длинные тени уже ложились на древние камни города. Караван медленно двигался по узким улочкам, направляясь к христианскому кварталу. Крид незаметно отделился от группы, свернув в один из многочисленных переулков, где его ждал Симон Олива.

— Рад видеть вас, Ваше Высокопреосвященство, — тихо произнёс агент, склонив голову. — Путешествие прошло благополучно?

— Вполне, — коротко ответил Крид. — Что нового?

— Положение Константина становится всё более отчаянным, — сообщил Симон, ведя кардинала по извилистым переулкам к безопасному дому, приготовленному для встречи. — Вчера ещё пятеро его последователей покинули общину. Среди них был один из его телохранителей.

— Что с французскими рыцарями?

— Де Прэ по-прежнему в его окружении, поддерживает видимость преданности. Де Монфор наблюдает со стороны, готовый действовать по приказу. К сожалению, де Брассак полностью перешёл на сторону монаха — он теперь один из самых ярых его защитников.

— Жаль, — задумчиво произнёс Крид. — В нём был потенциал. А остальные?

— Двое убиты при невыясненных обстоятельствах, — мрачно сообщил Симон. — Возможно, мамелюками, возможно — фанатичными последователями Константина. Ещё трое выполняют свои задания в разных частях города и окрестностях.

Они подошли к небольшому двухэтажному дому, ничем не выделявшемуся среди других строений квартала. Внутри их встретил граф де Монфор — высокий рыцарь с проседью в тёмных волосах и шрамом на левой щеке.

— Наконец-то, Ваше Высокопреосвященство, — он склонил голову. — Мы ждали вас с нетерпением.

— Отчёт, граф, — сразу перешёл к делу Крид.

— Брат Константин находится в доме на северной окраине, недалеко от Дамасских ворот, — сообщил де Монфор. — С ним осталось около двадцати последователей, включая шестерых вооружённых охранников. Среди них де Брассак — он стал правой рукой монаха.

— Охрана организована?

— Да, но не слишком эффективно. Дом имеет два входа и несколько окон, выходящих в сад. Де Прэ сегодня дежурит на западной стороне. Он может обеспечить незаметный проход.

Крид задумчиво кивнул, затем подошёл к столу, на котором был разложен план дома и прилегающей территории.

— Что с реликвией? — спросил он, изучая схему.

— Брат Константин носит её на шее постоянно, — ответил де Монфор. — Снимает только на ночь, помещая в специальный ковчег. В последние дни он стал ещё более параноидальным — никому не доверяет, даже ближайшим соратникам.

— Когда лучше всего действовать?

— Глубокой ночью, ближе к рассвету, — предложил Симон. — В это время бодрствует минимальное количество охранников, и сам монах обычно спит.

— Хорошо, — Крид выпрямился. — Подготовьте всё необходимое. Я отправлюсь туда один.

— Один? — де Монфор не скрыл удивления. — Но это слишком опасно, Ваше Высокопреосвященство. Позвольте мне сопровождать вас.

— В этом деле мне не нужны свидетели, граф, — твёрдо ответил Крид. — То, что произойдёт между мной и братом Константином, должно остаться между нами. И Богом.

Де Монфор хотел возразить, но что-то в глазах кардинала — древняя, холодная решимость, не свойственная обычным людям — заставило его замолчать.

— Как прикажете, монсеньор, — наконец произнёс он, склонив голову. — Но позвольте хотя бы организовать вашу безопасность на подходе к дому. Мы можем отвлечь охрану.

— Это приемлемо, — кивнул Крид. — Но в дом я войду один, и выйду тоже один. Ясно?

— Да, Ваше Высокопреосвященство.

Они продолжили обсуждать детали операции. Симон Олива, слушавший разговор с задумчивым выражением лица, наконец подал голос:

— Если позволите, монсеньор, есть ещё один вопрос, который требует внимания. Донна Бьянка.

— Что с ней? — Крид повернулся к своему агенту.

— Она проявляет… чрезмерное любопытство относительно вашей миссии. Задаёт много вопросов о Копье, о брате Константине, о вашем прошлом. — Симон помедлил. — Подозреваю, что её интерес выходит за рамки простого желания помочь.

— Где она сейчас?

— В безопасном доме в армянском квартале, под присмотром сестры Агнессы. Она не знает о вашем прибытии.

Крид задумался. Дочь венецианского патриция оказалась более проницательной, чем он предполагал. Её острый ум мог быть как ценным инструментом, так и потенциальной угрозой.

— Пусть так и остаётся до завершения нашего дела, — решил он. — После я сам поговорю с ней.

— Как прикажете, — кивнул Симон. — И ещё одно… Мамелюкский начальник стражи удвоил патрули в городе. Ходят слухи, что они получили информацию о прибытии важного христианского сановника.

— Неудивительно, — Крид пожал плечами. — В этом городе у каждой стены есть уши. Но это не помешает нашим планам. Сегодня ночью мы завершим начатое, а завтра на рассвете покинем Иерусалим.

— Есть ещё кое-что, — добавил Симон, понизив голос. — Наш человек в окружении наместника сообщает, что мамелюки особенно заинтересованы в поимке «кардинала с Копьём». Они предлагают крупную награду за информацию о вашем местонахождении.

— Это усложняет ситуацию, — задумчиво произнёс Крид. — Возможно, брат Константин имеет более тесные связи с местными властями, чем мы предполагали.

— Или кто-то ещё заинтересован в Копье, — предположил де Монфор. — Эта реликвия веками привлекала внимание не только христиан.

— В любом случае, — Крид выпрямился, — это лишь подтверждает необходимость действовать быстро и решительно. Симон, проследи, чтобы корабль был готов к отплытию завтра на рассвете. Если что-то пойдёт не по плану, нам понадобится быстрый путь отхода.

— Будет исполнено, монсеньор. А что с остальными рыцарями?

— Собери их после операции в условленном месте. Те, кто докажет свою верность этой ночью, отправятся с нами. — Крид посмотрел на де Монфора. — Особенно меня интересует де Брассак. Если он по-прежнему верен брату Константину, возможно, придётся… принять меры.

Граф де Монфор нахмурился:

— Он молод и впечатлителен, монсеньор. Попал под влияние красноречивого проповедника. Возможно, заслуживает второго шанса.

Спустя какое-то время беседуя с Константином

— О том, что ты не понимаешь природы силы, с которой играешь, — ответил Крид, оставаясь стоять. — Это не благословение, а проклятие. Что использует тебя, питается твоей верой и амбициями.

— Прекрасные слова от того, кто сам веками использует такой же «ДАР», — парировал Константин. — Разница лишь в том, что я не скрываю, а открыто использую его для восстановления истинной веры.

— Истинной веры? — Крид покачал головой. — Ты создал культ личности, основанный на чудесах и предсказаниях. Это не вера, Константин, это идолопоклонство.

— Ты судишь меня по своим меркам, — монах поднялся со стула и начал медленно ходить по комнате. — Но я видел больше, чем ты думаешь. Дар показал мне истинную историю христианства — историю, искажённую церковью ради власти и контроля.

— И что же ты увидел? — поинтересовался Крид, внимательно следя за каждым движением противника.

— Я видел, как учение Христа было извращено уже в первые века после его смерти. Видел, как император Константин превратил гонимую секту в государственную религию, заплатив за это отказом от многих истинных положений. — Глаза монаха лихорадочно блестели. — Я видел сокрытые евангелия, показывающие иной путь — путь личного познания божественного, без посредников в виде церкви и духовенства.

— И ты, конечно, решил стать новым посредником? — иронично заметил Крид.

— Я лишь указываю путь! — возразил Константин. — Показываю людям альтернативу вашей коррумпированной церкви.

— Показываешь, продавая индульгенции и принимая дары? Исцеляя подставных больных и произнося пророчества, которые удивительным образом не сбываются?

Лицо монаха исказилось от гнева:

— Ты и твои агенты месяцами подрывали мою работу, сеяли сомнения, распускали ложь. Представляешь всё в искажённом свете.

— Я лишь позволил правде выйти наружу, — спокойно ответил Крид. — Без нашего вмешательства твои собственные действия всё равно привели бы к падению. Всякое учение, построенное на лжи, рано или поздно рухнет.

Константин внезапно засмеялся — холодным, неприятным смехом.

— А твоё? Сколько лжи в основании твоего ордена, твоей миссии? Сколько правды ты открыл Папе о природе своего существования? Знает ли он, что за ним стоит древний язычник, прикрывающийся христианским благочестием?

— Я никогда не отрицал своего прошлого, — твёрдо сказал он. — И я нашёл способ использовать свой дар для служения, а не для самовозвеличивания.

— Лицемер! — Константин шагнул вперёд, и его рука крепче сжала фрагмент артефакта на груди, который теперь светился даже сквозь ткань одежды. — Ты служишь лишь своим интересам, как всегда. Я видел твою истинную сущность через Копьё. Видел кровь на твоих руках — кровь не только Христа, но и тысяч других, кого ты убил за века своего существования.

— Я солдат, — просто ответил Крид. — Был им всегда. А солдаты убивают и умирают. Разница лишь в том, что я не мог умереть, даже когда хотел этого больше всего на свете.

Что-то в его голосе, какая-то древняя, невыразимая усталость, заставила Константина замолчать на мгновение. Он пристально изучал своего противника, словно видел его в новом свете.

— Ты действительно хотел смерти? — наконец спросил он тише.

— Веками, — признал Крид. — После Голгофы я пытался покончить с собой множество раз. Бросался на мечи, прыгал со скал, принимал яд, тонул в морях. Ничто не могло освободить меня. — Он сделал паузу. — А потом я понял, что моё проклятие — это также и возможность. Возможность искупления через служение.

— Служение чему? — прищурился монах. — Церкви, которая сама погрязла в грехах? Папам, торгующим должностями и реликвиями?

— Служение идее, — возразил Крид. — Идее мира, где вера не разделяет людей, а объединяет их. Где христиане, мусульмане и иудеи могут жить рядом, уважая различия друг друга.

— Красивые слова, — Константин снова усмехнулся. — Но твои действия говорят об обратном. Ты уничтожал всех, кто стоял на твоём пути. И сейчас пришёл уничтожить меня.

— Я пришёл остановить тебя, — поправил Крид. — И освободить от влияния, что медленно разрушает твою душу.

— Лжёшь! — внезапно закричал монах, и его голос изменился, став глубже и резче. — Ты пришёл забрать то, что считаешь своим. Но этот ДАР выбрал меня!

С этими словами он вытащил реликвию из-под одежды. В тусклом свете лампы блеснул небольшой металлический предмет, закреплённый в золотой оправе — осколок того же копья, часть которого носил Крид. Как только фрагмент оказался на открытом воздухе, он начал светиться всё ярче, пульсируя тревожным красным светом.

— Видишь? — торжествующе произнёс Константин держа в руках часть копья. — Они узнают друг друга. Стремятся стать единым целым.

— Именно этого я и опасался, — Крид осторожно отступил на шаг. — Ты не понимаешь, что может произойти, если части Копья соединятся после стольких веков разделения.

— О, я понимаю лучше, чем ты думаешь, — глаза монаха странно блестели, словно в них отражался свет реликвии. — Соединение фрагментов создаст канал, через который истинная сила Копья сможет проявиться в нашем мире. Сила, способная изменить ход истории!

Крид понял, что разговоры бесполезны. Брат Константин был слишком глубоко под влиянием своего фрагмента, слишком опьянён видениями и обещаниями власти. Единственный способ остановить его — отобрать реликвию, пока не стало слишком поздно.

— Прости, Константин, — произнёс он, доставая копьё. — Но это должно закончиться здесь и сейчас.

Как только две части древней реликвии оказались в одной комнате, не скрытые одеждой или футлярами, произошло нечто странное. Красное свечение стало интенсивнее, заполняя пространство между ними пульсирующими волнами света. Воздух сгустился, наполнился электрическим напряжением, словно перед сильной грозой.

— Да! — восторженно выдохнул Константин, поднимая свой фрагмент выше. — Они жаждут воссоединения!

Крид почувствовал, как его фрагмент буквально тянет к реликвии монаха, словно обладает собственной волей. С каждым мгновением сопротивляться этому притяжению становилось всё труднее.

— Остановись, — предупредил он. — Ты не знаешь, что высвобождаешь.

— Я знаю больше, чем ты думаешь, Крид, — в голосе Константина звучала странная многослойность, будто сквозь него говорил кто-то другой. — Копьё показало мне истину. Истину о тебе, о себе, о том, что должно произойти.

Он шагнул вперёд, протягивая фрагмент к реликвии Крида:

— Соедини их. Выполни своё предназначение!

Крид понял, что выбора нет. Если позволить этому безумцу продолжать, последствия могли быть катастрофическими. Резким движением он бросился вперёд, целясь не в реликвию, а в горло монаха — быстрый, смертельный удар, который должен был окончить противостояние до того, как оно выйдет из-под контроля.

Но то, что произошло дальше, не входило в его планы.

В момент, когда он приблизился к Константину, два фрагмента Копья оказались на критическом расстоянии друг от друга. Свечение внезапно стало ослепительным, заполнив всю комнату нестерпимым белым светом. Воздух между реликвиями сгустился, превратившись в видимую глазом субстанцию, похожую на светящуюся ртуть.

Этот свет, казалось, имел физическую силу — он отбросил Крида назад, к стене, временно парализовав его. А брат Константин, вместо того чтобы воспользоваться преимуществом, замер на месте, с выражением экстаза и ужаса на лице.

— Оно… живое, — прошептал он, глядя на свой фрагмент, который начал плавиться, превращаясь в текучую серебристую субстанцию. — Оно хочет… войти…

К ужасу Крида, расплавленный металл реликвии начал двигаться по руке монаха, впитываясь в его кожу, словно жидкость в губку. Константин не выказывал признаков боли — напротив, его лицо выражало странное блаженство.

— Оно принимает меня, — выдохнул он. — Становится частью меня!

Крид попытался подняться, превозмогая странную слабость, охватившую его тело.

— Константин, остановись! — крикнул он. — Ты не знаешь, что творишь!

Но было поздно. Серебристая субстанция продолжала распространяться по телу монаха, пока не покрыла его полностью, создавая впечатление, что под его кожей течёт расплавленный металл. Глаза Константина полностью почернели, кожа приобрела неестественную бледность с металлическим отливом.

— Теперь я вижу всё, — произнёс он голосом, который уже почти не был человеческим. — Вижу прошлое и будущее, начало и конец. Вижу истинную природу Копья и твою роль в грядущем.

— Чем бы ни была эта сила, она не принадлежит этому миру, — Крид наконец сумел подняться на ноги, крепко сжимая свой фрагмент. — Отпусти её, пока не стало слишком поздно.

— Поздно? — существо, которое когда-то было братом Константином, засмеялось. — Для этого было поздно с того момента, когда копьё пронзило плоть Сына Божьего. С того момента, когда ты, Лонгин, изменил ход истории одним ударом.

В этот момент дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился де Брассак, привлечённый странным светом и голосами.

— Учитель! — воскликнул он, и тут же застыл, пораженный представшим перед ним зрелищем.

— Ещё один свидетель, — существо повернуло голову к рыцарю. — Ещё одна душа, которая увидит начало новой эры.

Крид понял, что медлить больше нельзя. Что бы ни захватило тело брата Константина, оно представляло угрозу не только присутствующим, но, возможно, и всему миру. Решительным движением он прыгнул вперёд, прижав свой фрагмент Копья к груди монаха, прямо над сердцем.

— Именем Того, Кто был пронзён этим копьём, изыди!

Эффект был мгновенным и ужасающим. В месте соприкосновения двух фрагментов вспыхнул ослепительный свет, прорезавший комнату, словно молния. Тело Константина выгнулось дугой, из его рта, глаз и ушей вырвались потоки серебристой субстанции, устремившиеся к фрагменту в руке Крида.

— Что ты… наделал… — прохрипел монах, оседая на пол.

— То, что должен был, — тихо ответил Крид, удерживая реликвию прижатой к груди Константина. — Освобождаю тебя.

Серебристая субстанция продолжала покидать тело монаха, всасываясь в фрагмент Крида. С каждым мгновением Константин всё больше напоминал высохшую мумию — кожа сморщивалась, волосы выпадали, глаза впадали в глазницы.

— Я видел… — прошептал он потрескавшимися губами. — Я видел истину… о тебе… о Копье…

— Что ты видел? — спросил Крид, не ослабляя хватки.

— Оно… не просто реликвия… Оно… врата… — голос Константина становился всё слабее. — Он… возвращается… через нас… И имя ему…

— Кто возвращается? — Крид наклонился ближе.

Но монах уже не мог ответить. Последние капли серебристой субстанции покинули его тело, которое теперь напоминало иссохший, тысячелетний труп. Затем, на глазах потрясённого Крида, тело Константина начало разрушаться — сначала медленно, потом всё быстрее, превращаясь в серый пепел, словно сжигаемое невидимым огнём.

Через несколько мгновений от брата Константина не осталось ничего, кроме горстки пепла на полу и пустой одежды.

Крид медленно поднялся на ноги, глядя на фрагмент Копья в своей руке. Реликвия светилась тусклым красным светом, пульсируя, как сердце. Он чувствовал, как она стала тяжелее, словно вобрав в себя сущность своей утраченной части.

— Что же ты такое на самом деле? — прошептал он, обращаясь к древнему артефакту.

В этот момент де Брассак застонал и начал приходить в себя. Крид быстро спрятал реликвию под одеждой и подошёл к рыцарю.

— Что… произошло? — пробормотал де Брассак, с трудом приподнимаясь. — Где брат Константин?

Крид помог ему сесть, поддерживая за плечи.

— Он ушёл, — спокойно ответил кардинал. — Его больше нет.

— Вы убили его? — в голосе рыцаря смешались гнев и страх.

— Нет, — Крид покачал головой. — Он сам выбрал свою судьбу, когда решил использовать силы, которых не понимал.

Он указал на горстку пепла, всё, что осталось от монаха.

— Святая реликвия, которой он так гордился, поглотила его. Такова цена за попытку использовать священные артефакты для собственного возвеличивания.

Де Брассак смотрел на пепел широко раскрытыми глазами, не в силах поверить в увиденное.

— Но он… он творил чудеса… исцелял больных…

— Иллюзии, — мягко сказал Крид. — Обман, питаемый верой легковерных и поддерживаемый теми, кому было выгодно его возвышение.

Он помог рыцарю подняться на ноги.

— Пойдём отсюда, де Брассак. Этот дом скоро наполнится его растерянными последователями. Им придётся самим решать, во что верить теперь, когда их пророк исчез.

— А его реликвия? — спросил рыцарь, всё ещё находящийся в замешательстве.

— Исчезло вместе с ним, — солгал Крид. — Вернулось туда, откуда пришло.

Они покинули комнату через то же окно, через которое проник Крид. Спустившись в сад, они увидели де Прэ, который беспокойно ждал их возвращения.

— Всё кончено? — тихо спросил он.

— Да, — кивнул Крид. — Брат Константин больше не представляет угрозы. Собирайте людей — мы покидаем Иерусалим сегодня же.

— А де Брассак? — де Прэ с подозрением посмотрел на своего товарища.

— Он возвращается с нами, — твёрдо сказал Крид. — То, что он видел сегодня, излечило его от заблуждений более эффективно, чем любые доводы.

Молодой рыцарь молча кивнул, всё ещё ошеломлённый пережитым.

Они быстро двинулись через сад к соседним улочкам, растворяясь в предрассветных тенях Иерусалима. Позади оставался дом, где последние верные последователи брата Константина ещё спали, не подозревая, что их учитель исчез, поглощённый той самой силой, которой так хотел овладеть.

А в груди Крида, рядом с сердцем, пульсировала древняя реликвия, ставшая тяжелее и… беспокойнее. Странное ощущение, словно очередной фрагмент Копья пробудился от долгого сна и теперь ждал чего-то.

«Он… возвращается… через нас…» — последние слова Константина эхом отдавались в его сознании, оставляя после себя холодок неопределённого, но несомненного страха.