Кендермор

ГЛАВА 11

— Раз, два, три, взяли!

Раз, два, три, взяли!

Тас, Вудроу и семеро овражных гномов тянули что есть силы, но намокшая повозка напрочь отказывалась двигаться с места. Им удалось вытащить ее из воды почти на половину. Однако теперь она окончательно увязла в грязи.

Стоящий по пояс в воде Вудроу разжал вцепившиеся в веревку руки и потянулся в полный рост. Движение это только усилило пульсирующую боль в пояснице.

— Прошу прощения, госпожа Хорнслагер, но мне слабо верится в то, что мы в состоянии это сделать. За последние двести рывков повозка не сдвинулась ни на дюйм.

— Никогда не сдавайся, Вудроу. Эти слова стоят того, чтобы с ними жить, — ответила сидящая на крыше повозки Гизелла. — А теперь дружненько — раз, два, три, взяли!

Но еще до того, как она произнесла слово "взяли!", все девять работников посбрасывали веревки и устало потащились к берегу. Те овражные гномы, что работали на мелководье, попадали прямо на мокрые песчаные насыпи. Тас последовал их примеру и растянулся на спине на крохотном островке травы, пробившейся сквозь толщу соленого прибрежного песка. В конце концов рядышком с ним приземлился и Вудроу, уронив голову на колени.

— Да что с вами творится? Вы все — лодыри и бездельники, вот что с вами! — вопила Гизелла. Она меряла шагами тесную крышу своего обиталища. — Вы думаете, я проделала весь этот путь, чтобы теперь сдаться? Думаете, я равнодушно пожму плечами и скажу: "Что-то события оборачиваются немного не в мою пользу, так что лучше посижу-ка я тут и себя пожалею"?

— Угомонись, Гизелла, — ответил Тас. — Мы устали. Только что пережили кораблекрушение, так дай же нам пяток минут дух перевести, хорошо?

Гизелла внимательно осмотрела растянувшуюся на песке команду.

— Может, ты и прав. Подойди сюда и помоги мне спуститься с этой штуковины.

Она скромно протянула навстречу ладошку.

Вудроу устало поднялся на ноги и пошлепал к повозке. Гизелла свесила ноги с крыши, после чего, слегка подпрыгнув, соскользнула на руки Вудроу. Худощавый юноша ушел по щиколотки в грязь.

— О, — промурлыкала она, — ты намного сильнее, чем кажешься на первый взгляд. Мне кажется, опасность возбуждает еще сильнее, а ты не находишь?

Щеки Вудроу вспыхнули ярким румянцем, и он чуть было не уронил Гизеллу, так поспешно опустил ее на землю и удрал на берег. Когда наконец гномиха приземлилась на сухом клочке земли в нескольких дюжинах шагов от юноши, она отчаянно пыхтела.

— Что ты в самом деле, Вудроу — это же совсем невинное замечание! Не знаю, что на тебя местами находит, — принялась жаловаться она. — Разве раньше с тобой никто не флиртовал?

Вудроу сидел, обхватив колени и пристально уставившись в землю.

— Нет, мэм, думаю, нет, — пробормотал он.

Это уж совсем не укладывалось в голове у Гизеллы, так что она оставила столь безнадежную тему и присоединилась к остальным, удобно растянувшись на песке.

Вудроу проснулся, чуть светало. Вначале он ничего не понял, пока, наконец, до него не дошло, что короткий послеполуденный отдых обернулся двадцатью часами непробудного сна. Тас свернулся на боку, Гизелла тихонько посапывала, овражные гномы, сбившиеся в кучу, изредка дергались во сне. Живот Вудроу заурчал, напоминая, что вот уже почти сутки в нем ничего не было. Юноша побрел на юг в надежде отыскать что-нибудь съедобное.

Песчаный берег продолжался где-то с милю, уступая место скалистым выступам, гравию и обветрившимся земляным наносам. Начиная отсюда, брести по побережью становилось все труднее, и Вудроу перебрался на землю. "Пока я слышу шум прибоя", — рассуждал он, — "я не потеряюсь". Вскоре он наткнулся на заросли дикой малины. Наполнив шляпу спелыми алыми фруктами, он присел на землю, чтобы тут же отведать находку.

Его пиршество прервало какое-то движение в глубине зарослей. Вудроу перевернулся на живот и распластался на земле, прислушиваясь. Звук донесся снова; это было фыркание лошади.

Он осторожно приподнял голову. В некоторых местах, особенно там, где малина наползала на шишковатые деревья и валуны, Вудроу мог стоять в кустах в полный рост. Он медленно пробрался к полянке внутри зарослей, и тут неудержимо расхохотался, вскочив на ноги и присвистывая. В кустах малины, удовлетворенно чавкая, паслись две лошади Гизеллы. Они легко пробрались сквозь колючие заросли к стоявшему поодаль Вудроу.

— Как же я рад, что с вами все в порядке! — смеялся Вудроу, обхватив руками шеи коней. — Я так боялся, что больше никогда вас не увижу…

Лошади тем временем тыкались носом в карманы Вудроу.

— Боюсь, вы уже нашли кое-что получше, чем я мог вам предложить, прямо здесь, в этом малиннике, — фыркнул Вудроу. — Давайте-ка соберем немного ягодок и отнесем их остальным, согласны?

Вудроу вновь наполнил шапку и набрал полный подол ягод, завязав рубашку, как фартук. Затем они двинулись на север, к песчаной отмели.

Тассельхофф только-только поднялся и сидел на траве, усердно протирая заспанные глаза, когда появился Вудроу в сопровождении двух лошадей. Все остальные проснулись тотчас же и с гвалтом накинулись на малину. Пока спутники завтракали, Вудроу завел коней на мелководье и стал впрягать их в повозку.

— О, это замечательная мысль! — воскликнула Гизелла, оторвав глаза от пригоршни ягод. — Не могу дождаться, пока высохнут мои вещи, чтобы одеться хоть сколько-нибудь пристойно.

Она презрительно оглядела простецкую серую одежду, в которую вынуждена была облачиться после кораблекрушения.

Вудроу как раз закончил прилаживать упряжь и стал впереди коней.

— Я не уверен, сможем ли мы вообще вытащить повозку, госпожа Хорнслагер, — предупредил он. — Упряжь всю ночь пролежала под водой и теперь находится, мягко говоря, не в лучшем состоянии. Кожа может не выдержать нагрузки и порваться.

Гизелла молча скрестила пальцы. Вудроу повлек коней за собой, пока мало-помалу упряжь не натянулась под титаническим усилием. Повозка медленно шатнулась вперед, потом назад, и наконец двинулась вслед медленно бредущей упряжке. Кони Когда повозка вышла на мелководье, и из нее вытекла большая часть воды, лошади пошли резвее.

— Тпру! — произнес Вудроу и погладил каждую лошадь по морде. Повозка стояла на песке, вода все еще вытекала из-под двери и сочилась из щелей между досками в полу.

— Ура! — закричала Гизелла, хлопая в ладоши. — Не теряя времени, нужно собираться в дорогу.

— Я так не думаю, госпожа Хорнслагер, — вышел из-за повозки Вудроу, качая головой. — Повреждены оба передних колеса, а передняя ось дала нехорошую трещину. Наша повозка не пройдет и мили, как перевернется.

— Ну а починить ее мы в состоянии? — Гизелла обвела повозку широким жестом. — Люди уже не раз занимались ремонтом повозок, или я не права? Тут мне как раз все ясно.

Вудроу кивнул.

— Да, мэм, мы могли бы починить ее…

— Ну так сделай это!

— … если бы в нашем распоряжении были все нужные инструменты. Например, кузничный горн, кувалда, наковальня. Да еще несколько подмастерьев и инструменты для работ по дереву. Но без этих вещей мы не в состоянии отремонтировать ее.

— Ох.

Когда Гизелла с тоской взглянула на повозку, ее руки вяло упали по бокам. Но затем, резко шлепнув себя по бокам, она сказала:

— Чему быть, того не миновать. Давайте спасать все, что сможем, и двигаться.

У меня все еще остался кое-какой груз, а потому мне все еще нужно попасть в Кендермор к Ярмарке урожая.

Гномиха мельком взглянула на Тассельхоффа.

— Надеюсь, это подразумевает продолжение нашего сотрудничества.

Прошло больше половины дня, когда Гизелла наконец объявила непродолжительный перерыв. Овражные гномы свалились на землю раньше, чем гномиха перевалилась через седло и тяжело плюхнулась на землю. Подъехавший на второй лошади Вудроу подождал, пока сидевший впереди кендер не спрыгнет вниз, а потом и сам соскочил с седла.

Место, избранное Гизеллой для привала, находилось на гребне пологого холма, который восточнее образовывал более высокие складки, а двумя милями далее образовывал горный хребет. Холмы были лишены растительности, за исключением высокой, напоминающей пшеницу, колышащейся под ветром травы да нескольких голых деревьев. Солнце давало тепло, однако дул легкий ветерок, пронизывающий и холодный, единственное напоминание о том, что в этих суровых землях сейчас властвовала осень.

— Раздай остатки ягод, Вудроу, — распорядилась Гизелла. — Только я возьму немного прежде, чем эти овражные гномы начнут набивать ими пасти. И еще воды, — добавила она после секундного раздумия.

Вудроу снял со спин лошадей две рубашки Гизеллы, спасенные из оставленной повозки и наполненные ягодами. Их воротники и запястья были завязаны узлами, а рукавами пользовались, чтобы крепить импровизированные мешки к лошадиным шеям. Юноша отвязал рубашки и задержался, пристально вглядываясь в лошадиные шеи.

— Могу поклясться, когда утром мы отправлялись в дорогу, они были полными. Должно быть, в тряске через верх высыпалось почти на дюйм ягод.

Тас виновато засунул заляпанные красным соком пальцы за пояс.

— Удивительно, — заметил он, подставляя испытывающему взгляду Гизеллы спину.

Но о чем бы она ни думала, вслух Гизелла не сказала ничего, только помогла Вудроу отсыпать себе пригоршню малины.

— Ты не узнаешь часом окружающую местность? — спросила она Тассельхоффа. — Совсем ничего? Может быть, ты найдешь сходство с одной из пометок на твоих нелепых картах…

Тас покачал головой.

— Мне знакомо множество мест, но эта местность к ним не относится. Видимо, тут не бывал ни один из моих родственников, потому что ничего похожего на картах я не вижу — ни пустынных холмов, ни высокой травы.

Все карты Таса были разложены полукругом подле него.

— Ну конечно, мы в своих странствиях никогда не забредали так далеко. Поэтому все пометки должны быть еще впереди.

— Остается надеяться, — вздохнула Гизелла. — Скоро мы отправимся на поиски хоть каких-то намеков на цивилизацию.

Едва эти слова успели слететь с губ Гизеллы, Вудроу оторвался от еды и наклонил голову в сторону, внимательно прислушиваясь к едва различимому звуку в некотором отдалении.

Но овражные гномы и не думали отдыхать. Фонду расценил внезапную тишину как знак, что становится невыносимо скучно, и как раз в этот миг затянул морскую песенку, которой их научил Тассельхофф, в обработке овражных гномов. Вудроу гневно замахал на него руками, пытаясь заставить их прекратить пение. Но агары восприняли этот жест как своего рода куплет и немедля включили его в песню, поголовно размахивая руками в такт музыке.

Вудроу беспомощно посмотрел на Тассельхоффа. Слепо подчиняясь внутреннему чутью, кендер тут же взял инициативу в свои руки и оказался среди пляшущих агаров, ухватив за шиворот Фонду. Они кубарем покатились по земле, затормозив прямо у ног Гизеллы; при этом Фонду и не думал прекращать завывания. Только когда овражный гном поднял глаза и увидел лицо своей госпожи, ее губы, плотно прижатые к пальцу, Фонду мгновенно прекратил петь и заорал:

— Госпожа с огненными волосами говорит заткнуться! Заткнуться!..

Пение резко прекратилось, а овражные гномы замерли на месте. Плюк, балансировавший на одной ноге, замахал руками, резко дернулся, три раза подпрыгнул и, молотя воздух наподобие ветряной мельницы, повалился на макушку своему брату, Слурпу. Оба вскочили на ноги и решительно зажали ладошками рты.

Только теперь Вудроу снова прислушался. Прошло несколько томительных минут.

— Ну? — спросила шепотом Гизелла.

Не поворачиваясь к ней, Вудроу столь же тихо ответил:

— Пение. Я слышу пение.

— Замечательно! — прошипела Гизелла. — Наверное, еще одно сборище овражных гномов. Можешь сообщить что-нибудь еще?

— Нет, мэм. То ли они настолько сильно искажают слова, то ли поют на языке, которого я не понимаю — не могу разобрать ни одного слова. Хотя в целом звучит так, будто там собрался на спевку хор, — добавил он.

— За этими проклятыми сорняками ничего не разглядеть, — сплюнула Гизелла, что есть силы двинув по обступившей ее траве выше гномьего роста. — Вудроу, подсади меня на лошадь.

Вудроу сцепил пальцы, образовав что-то вроде ступеньки, и подбросил Гизеллу на спину ее коня. Она прикрыла глаза козырьком ладони и осмотрела горизонт.

— Вижу красный флаг, пересекающий наш путь. Выглядит он так, будто это — чейто семейный геральдический герб, — наконец заявила гномиха. — Не так уж далеко отсюда. Впереди должна быть дорога. Нужно попытаться нагнать их, кем бы они ни были.

Лошадь Гизеллы легко помчалась через высокую траву. Вудроу с Тасом поспешно запрыгнули на своего коня и кинулись вдогонку, а овражные гномы трусцой семенили вслед за ними.

У Таса появилась идея, как привлечь внимание тех, кто двигался по дороге. Обернувшись в седле, он закричал предводителю овражных гномов:

— Пойте! Фонду, пойте!

И кендер запел песню, которой их учил.

Если ты живешь у моря, если дух твой молодой,

Расцелуй свою красотку и айда за мной!

И тогда пришел ответ.

Эль в отелях, а отцовы взбучки колесо фортуны унесет,

Вместо этого с пышной Уинфред вас дорога позовет.

Тассельхофф видел, что флаг прекратил движение вперед, а вместе с тем с его поля зрения исчезла Гизелла. Чуть позже они с Вудроу вырвались из цепких объятий травы и оказались на дороге. Гизелла спешилась и приняла ту же позу "иди-ка сюда", которой она пользовалась в таверне: руки в боки, волосы отброшены назад. Ее окружала дюжина гномов; все без исключения поглаживали бороды и неуклюже вертели в руках шляпы.

Команда путешествовала пешком: большинство гномов относятся к лошадям с явным недоверием. Они выстроились двумя прямыми шеренгами по шестеро в каждой, а во главе всего шествия шагал один-единственный гном. Одетые в искрящиеся, наполированные до блеска кольчуги и кожаные сапоги по колено, все они были вооружены заткнутыми за пояс боевыми молотами, а через одно плечо у каждого была перекинута бухта веревки. На голове у предводителя группы красовался богато украшенный шлем с пучком зеленых петушиных перьев на макушке. Гизелла бросила в сторону Вудроу и Таса жеманный взгляд и невинно захлопала ресницами, когда они подошли поближе.

— Мальчики, — сказала она, — имею честь представить вам барона Кракольда из деревушки Рословигген.

Она повернулась обратно и послала воздушный поцелуй щеголявшему зелеными перьями гному. Тас не стал бы утверждать наверняка, что тот покраснел — румяная от природы физиономия почти целиком скрывалась за обширной бородой. "Он явно не соответствует ни одному моему представлению о баронах", — подумал Тас, который, когда доходило дело, мысленно представлял себе сияющие доспехи, развевающийся на плечах плащ и гарцующего рядом оруженосца.

Гизелла тем делом обвила плечи барона руками и заключила его в объятия.

— Барон… мне так нравится, как это звучит, а вам?… со своими людьми только что покончили с каким-то важным заданием и теперь возвращаются домой, в родную деревеньку барона. Им очень хотелось бы, чтобы мы составили им компанию. Не вижу причин отвергать столь великодушное предложение.

Гизелла повернулась и пристально уставилась в глаза барону, одновременно притершись к нему бедром. Брови барона, составлявшие с волосами одну сплошную массу, взмыли вверх и опустились, а по группке гномов волной прокатились невнятное бормотание и открытое восхищение отвагой незнакомки. И в этот самый миг из-за кромки травы на дорогу вывалились Фонду и шестеро его родственников. На секунду они застыли в нерешительности, разглядывая кортеж знати. Гизелла прикрыла глаза и плотно сжала губы; она знала, что, по обычаю, ее одноплеменники «любили» овражных гномов почти так же «трепетно», как лошадей. Но когда агары затянули хором "Балифорский залив", барон и его люди с удовольствием рассмеялись. После нескольких кругов раскатистого хохота и похлопывания друг друга по спинам процессия продолжила продвижение.

Они шагали несколько часов подряд. Тас, Гизелла и Вудроу шагали чуть поодаль от не переваривающих лошадей гномов. Вудроу забросил поводья животным на спину и вел их за уздечки, замыкая шествие. Когда дорога стала виться между холмами у подножия горного хребта, земля под ногами сменилась камнем. Тас, который считал, что по ходу этого путешествия проявил незаурядное терпение, наконец не выдержал и задал вопрос, беспокоивший его весь день:

— А до деревни еще далеко? Мы за весь день не ели ничего, кроме пригоршни малины.

Гном, шагающий впереди кендера, добродушно хрюкнул.

— Главное, есть дорога, по которой можно пройти. Город находится по ту сторону хребта, в следующем за ним ущелье.

Тассельхофф с трепетом воззрился на отрог.

— И нам нужно его пересечь? Здесь же каждый валун размером ничуть не уступает крепости! Пройдут часы, пока нам удастся туда вскарабкаться.

— Все правильно, мы переберемся на ту сторону, — ответил гном, продолжая бодро шагать в ногу со своими товарищами.

— Мой друг, Флинт Огненный Горн — тоже, кстати, гном — однажды говорил мне, что его куда больше беспокоит то, что находится по ту сторону холма, чем то, как я собираюсь через него перебираться, — задумчиво бормотал Тас. — Мне кажется, это справедливо и в нынешней ситуации. Не часто встретишь, когда сказанное кем-то так подходит в другом случае, как на этот раз.

Гном снова фыркнул.

— Ты говоришь так, будто твой дружок — отменный остряк.

Гном за спиной у Таса громко шмыгнул носом, после чего спросил:

— Я правильно тебя понял? Ты в самом деле друг Флинта Огненного Горна?

— Конечно, — сказал Тас. — Я виделся с ним всего пару дней назад в Утехе. Но кажется, с тех пор прошло много лет. А ты с ним тоже знаком?

— Нет, нет, — поспешил ответить гном. — Но, если он старший сын Регара Огненного Горна, мы все его прекрасно знаем. Отец нашего барона, Кракольд Первый, познакомился с Регаром Огненным Горном во время Войны за Гномьи Врата. Конечно же, Кракольд тогда был еще совсем молодым вельможей, а теперь он приблизился к почтенному возрасту, но он был одним из немногих, кто пережил магический взрыв, положивший конец Войне за Гномьи Врата. О да, он находился там в тот день, когда погиб Регар Огненный Горн. Тех, кто носит фамилию Огненный Горн, до сих пор почитают среди моего народа. Мы никогда не забываем своих героев.

— Ух ты, — вырвалось у Таса, которому с большим трудом удавалось не отставать от марширующих гномов. — Но если Кракольд участвовал в последней битве Войны за Гномьи Врата, ему должно быть никак не меньше четырехсот лет! Разве для гномов это не почтенная старость?

— Только в том случае, если ты сражался в Войне за Гномьи Врата. Я сомневаюсь, что наберется хотя бы дюжина тех, кто уцелел, — ответил гном, снова шмыгнув носом. — Там полегли оба моих дедушки, — гордо добавил он, выпятив грудь.

— Ух ты, — пробормотал Тас. — Это, должно быть, здорово — знать, где бывали твои предки и чем занимались. Обыкновенно я знаю, где нахожусь, но понятия не имею, где в данный момент находится моя семья, разве что я буду с ними рядом. Исключая, разумеется, дядюшку Трапспрингера. Он вернулся в Кендермор и был заключен в темницу. Вот туда мы и направляемся, в Кендермор, освобождать моего дядюшку. Меня зовут Тассельхофф, кстати. Тассельхофф Непоседа. А тебя?

— А я Мэттью Разрывающий Железо, сын Ротью Разрывающего Железо, — ответил гном. — Мой отец — инженер, который сконструировал главные ворота Рословиггена.

Мэттью поднял голову и выкрикнул поверх стремительно шагающей шеренги:

— Прошу прощения, Ваша светлость, — проревел Мэттью. — Я только что поговорил

с этим кендерским парнишкой и выяснил из нашей беседы нечто, что меня крайне изумило. Он называет себя Непоседой и является личным приятелем Флинта Огненного Горна, старшего сына Регара Огненного Горна.

Остальные гномы резко остановились и замолчали, а затем обратили взгляды на барона. Тот обошел шеренгу и остановился возле Тассельхоффа.

— То, что сказал Мэттью, правда? — спросил барон.

— Естественно, — ответствовал Тас. — Мы очень хорошие приятели. Я расстался с Флинтом всего несколько дней назад. Он немного мрачный, но уже сейчас я за ним страшно скучаю.

— Хорошо, парнишка, а почему же ты сразу не упомянул, что был другом Огненным Горнам? — пророкотал глубоким грудным голосом барон. — Это не те сведения, что ты должен держать при себе! Теперь вы приветствуетесь вдвойне. Вы будете гостями в моем доме. Кстати, вы подоспели в нужное время. Завтра начинается Октябрьский фест!

Обернувшись лицом к эскорту, барон добавил:

— Я к тому веду, что в этом году у нас будет несколько фестов, так?

Ему ответили раскатистым смехом и одобрением.

— Октябрьский фест! — хихикнула Гизелла, умилительно сложив ручки. — А я совсем забыла об этой осенней гномьей традиции! Слишком приятно, чтобы быть правдой!

Вудроу придвинулся к Тассельхоффу и прошептал ему на ушко:

— А что такое Октябрьский фест?

— Откуда мне знать? — шепотом ответил Тас, — Но, судя по их реакции, это должно быть восхитительным.

Когда они приблизились к хребту, Вудроу еще больше озадачился.

— Тебе не кажется, — опять прошептал он Тассельхоффу, — что мы направляемся прямо в тупик? Мэттью говорил, что нам нужно перебраться через эту гору, а мы направляемся как раз к самой отвесной его части.

— А я даже внимания не обратил, — согласился с ним Тас, — но полагаю, они знают, что делают. Может быть, они будут использовать веревки и блоки, чтобы подняться на верхушку скалы.

— Я больше не хочу быть втянутым ни в какую историю с веревками и подъемниками! — застонал Вудроу.

В этот момент группа остановилась. Быстро оглядевшись кругом, Тас увидел, что они находятся в чем-то вроде коробки. Шероховатые, поросшие кустарником стены круто возносились вверх по обе стороны. Впереди над головой кендера нависала отвесная скала высотой по крайней мере пятьсот футов. Под скалой валялись обломанные сучья и осколки породы, по всей видимости, попадавшие сверху.

Гномы принялись за работу. Они быстро оттянули от основания скалы большую ку-

чу сучьев, и глазам путников предстала неровная каменная поверхность, напоминающая лицо с открытым редкозубым ртом. Мэттью порылся в заплечном мешке и извлек самый большой железный ключ из всех, что приходилось видеть Тассельхоффу.

— Наверное, он весит не меньше двадцати пудов, — во весь голос воскликнул кендер, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Двадцать два с половиной, почти двадцать три, — поправил его Мэттью. — Для гномьего ключа это сущий пустяк. Ты еще увидишь действительно большие ключи, их мы используем для самых важных дверей.

Тас тихонько присвистнул. Мэттью всунул ключ между двумя «зубами» и, сжав его обеими руками, с силой провернул. Появилось облачко пыли, потом невесть откуда взявшийся сквозняк, а потом на скальной стене возникла трещина. С каждым рывком Мэттью она расширялась, открывая обширный темный туннель, уходящий вглубь скалы.

Путники гуськом прошмыгнули в отверстие туннеля. Воздух внутри оказался холодным и колючим, но сухим. Мэттью вставил ключ в то же отверстие на обратной стороне «рожицы», и остальные гномы помогли ему провернуть дверь обратно и затворить ее. Провернув ключ в последний раз, он извлек его из скважины и засунул массивный предмет обратно в заплечный мешок.

Теперь туннель погрузился в непроглядную тьму. Некоторое время гномы не двигались с места, давая возможность своим острым глазам приспособиться к изменению освещения. А потом барон скомандовал: «Пошли», и его подручные снова выстроились в аккуратные шеренги.

— Подождите! — выкрикнул Вудроу, резко остановившись. Тассельхофф наткнулся на него сзади и уронил свой хупак.

— Мы с кендером ничего не видим. Можно нам посветить?

— Прошу прощения, — сказал Мэттью, наклонился и поднял упавший хупак. — Мы не носим с собой факелов, потому что не нуждаемся в них. Положите руки на плечи идущему впереди гному, и все будет замечательно. Полы тут достаточно ровные.

Несмотря на то, что Гизелла замечательно видела в темноте, она не преминула воспользоваться удобным случаем и оперлась руками о широкие талии двух гномов, которые, казалось, были просто счастливы ей помочь.

Тассельхофф и Вудроу спотыкаясь брели за «всевидящими» гномами. Через некоторое время шеренга вдруг остановилась. Тас услышал громкий «щелк», и в туннель спереди устремился свет. Когда они ступили по другую сторону хитро косящейся рожицы на стене, глаза путников слезились и резали.

— Вот мы и пришли, — гордо объявил Мэттью, широко раскинув короткие руки. — Рословигген. Красивейший город в королевстве.

Вудроу даже присвистнул сквозь зубы. Примостившийся в глубокой расщелине между двумя упирающимися почти в небеса пиками, город представлял собой путаницу острых крыш, фронтонов, шпилей, крохотных огороженных садиков, каменных арок, колоннад, монолитов и вьющихся, аккуратно устланных булюжником улочек. Город был чистым, вылизанным, а его строения возносились к небу, как стрелы.

— Он совсем не похож на те гномьи города, в которых я жила, — сказала Гизелла, с восторгом оглядываясь по сторонам. — А где же крыша?

— Рословигген не совсем обычный гномий город, — согласился с ней барон. -

Мои предки заложили здесь поселение из-за богатейших шахт в близлежащих горах.

Расщелина очень крута и защищает нас от вторжений, так что мы можем чувствовать себя комфортно и в безопасности, как будто живем под землей, что так необходимо нам, гномам. А вместе с тем — все преимущества жизни на поверхности, например, солнечный свет для растений.

Процессия спустилась в долину, и гномы затянули свою строевую песню. Овражные гномы мурлыкали и завывали за компанию, но, к счастью, их совершенно забивали могучие голоса гномов.

Под холмами сердце топора

Возрождается из пламени земли,

Ибо подошла его пора,

И к холмам пришли ветра войны.

Рождаются солдатские сердца,

Братаются с аренами боев.

Приказ им дан — сражаться до конца,

Но лучше возвращаться со щитом.

А топоры вдали от гор родных

Мечтают о камнях далеких скал,

О стали, о породах вековых,

Металл о камень, камень о металл…

Но сдержанны солдатские сердца,

Нет места грезам посреди боев.

Приказ им дан — сражаться до конца,

Но лучше возвращаться со щитом.

И вспоминают топоры пласты,

Зеленых искр сияющую гроздь,

Но расспыпаются их мирные мечты,

Когда вонзаются они в чужую кость.

И сыплются солдатские сердца

Кровавым градом на местах боев.

Приказ им был — сражаться до конца,

Раз ничего не вышло со щитом.

Честная компания вошла в массивные городские ворота уже на закате. В свете заходящего солнца каменная кладка стен приобрела яркий оранжевый оттенок, а горные вершины отбрасывали на долину длинные фиолетовые тени. Строевая гномья песня смешалась с пением фонарщиков, криками хозяек, зовущих детвору домой, ужинать, с голосами сотен гномов, возвращающихся к домашним очагам после долгого трудового дня: шахтеры, мастера резьбы по камню, продавцы ювелирных магазинов — а ко всему этому многоголосью примешивались выкрики матросов, ткачей, гончаров, свечников и огромного числа других ремесленников, мастеровых и чернорабочих, на которых и зиждился город. Тас был очарован; Вудроу и овражные гномы — ошеломлены.

— Как могут столько людей уживаться вместе и при этом не враждовать? — вслух спросил Фонду, прервав тем самым шумные дебаты в кругу овражных гномов.

Хотя поселение было незнакомо Гизелле, его голоса заставили поверить в то, что она наконец вернулась домой. Повсюду висели объявления об осеннем фестивале

урожая, известном как Октябрьский фест, где одинаково приветливо принимали и

продавцов, и покупателей, а еда и выпивка всегда были в изобилии. Недавно рас-

крашенные яркими красками дома были покрыты соломой или гонтом, на полную кату-

шку цвели цветы в кадках, а собранные с огородов зерно, картошка, фруктовые со-

ки и тыквы выставлялись на всеобщее обозрение у дверей. Ветки на каждом углу

были приподняты, а под ними штабелями лежали бочонки с элем, местами до десяти

в высоту, ожидая начала торжеств.

Когда путешественники остановились у обширной, открытой со всех сторон площади, Вудроу все еще сжимал уздечки коней со слабой надеждой, что Гизелле таки удалось спасти повозку с принадлежащим ей имуществом, и теперь она восседает на козлах и изредка подхлестывает лошадей плетью.

Городские гномы были вовсю заняты установкой столов и торговых палаток.

— Нетрудно заметить, что росслогивенский Октябрьский фест обещает на этот раз быть воистину роскошным мероприятием, — с гордостью отметил барон Кракольд.

— А работникам придется порядочно потрудится для этого, — добавил Вудроу, кивнув в сторону группы гномов, что «сражалась» с одной из опор, поддерживающих палатку. Двое гномов при помощи веревки, переброшенной через массивную ветку ближайшего дерева, пытались установить ее вертикально, пока горстка остальных кричала, куда тянуть.

— Подъемники, подъемники! — затянули овражные гномы.

Тяжелая балка описала в воздухе боЛьшой полукруг, угрожая раздавить нескольких рабочих, которые кинулись врассыпную, пока остальные судорожно пытались обуздать массивное бревно. Похрюкивая от напряжения, они с трудом затолкали своенравную деревяшку на место между четырьмя другими толстыми опорами. Работники одновременно с облегчением вздохнули и промакнули рукавами пот со лба.

Но взгляд Гизеллы уже намертво прикипел к двум молоденьким полуобнаженным гномам, чьи рубашки разорвались в клочья, пока они устанавливали подпорки для импровизированной сцены. Не говоря уж о развлечениях, подумалось ей, фестиваль, скорее всего, предоставит неплохие возможности наверстать упущенное и возвратить утерянное по пути сюда добро.

— Я настаиваю, чтобы вы остановились в моем доме, — прогудел барон Кракольд, повторяя свое предложение. — Мы живем не так далеко отсюда, и мне хочется верить, что я услышу историю о ваших странствиях за горячим куском сочного мяса, тушеной в масле тыквой и спелыми зелеными яблоками. Думается, это разумная цена за теплые пуховые перины.

Его слова звучали скорее распоряжением, чем просто утверждением, а Гизелле нравились мужчины, которые часто отдавали приказы.

— Очень мило с вашей стороны. Кстати, а баронесса Кракольд в природе существует? — напрямик спросила она.

— Можно сказать и так, — ответил барон, чьи глазки начинали предательски блестеть при одном только взгляде на пышнотелую гномиху.

Гизелла подмигнула ему, хотя и была сбита с толку.

— Мелочи жизни.

Она провела рукой по спутанным волосам и расправила одежду, хотя и после этого продолжала выглядеть, как потерпевшая кораблекрушение. Рыжеволосая бестия ухватилась за руки барона Кракольда. Отечески погладив ее запястья, барон неохотно отдернул руки.

— Но не для моей женушки, — хохотнул он.

Губки Гизеллы слегка надулись.

— Не вешай нос! — сказал он. — Здесь, в Росслогивене, нам не так уж часто доводится принимать столь необычных посетителей. И нам не терпится услышать, как же ты попала в наши земли.

— Я могу рассказать прямо сейчас, — оживился Тассельхофф. — Я сидел в таверне "Последний Приют", и вдруг…

— Он имел в виду меня, и не сейчас, а немного попозже, — коротко оборвала его Гизелла.

На лице кендера появилось упрямство.

— Не припоминаю, чтобы барон был столь категоричен, — заметил он. — Я такой же необычный посетитель, как и ты, Гизелла, и тоже видел немало интересного.

— Держу пари, что так оно и есть, — добродушно успокоил его барон, — и я с удовольствием выслушаю твои истории, но только после того, как все мы отдохнем. Этот поход к побережью истощил меня намного сильнее, чем я мог предположить.

— Вы только посмотрите! — воскликнул Тассельхофф. Его внимание привлекла огромная круглая платформа, укрытая коническим куполом. На платформе теснился целый зверинец ярко раскрашенных животных, искусно вырезанных из дерева. Каждый зверь крепился к шесту, соединяющему деревянную платформу с куполом. Тас узнал среди них грифона, дракона, единорога, лошадь с рыбьим хвостом и чудовищного волка с человеческой головой. С глазами, широкими, как чайные блюдца, кендер носился от одного к другому, совершенно уверенный, что каждый следующий окажется еще прекраснее предыдущего; поглаживал гривы, заглядывал во рты, пересчитывал лапы, глаза и по какой-то совершенно непонятной для посторонних причине даже головы.

— Мне и самому интересно, что это за хитрая штуковина, — пояснил барон, задумчиво почесывая квадратный подбродок. — Мне рассказали, что она называется «карусель». Ее построил специально к Октябрьскому фесту гном-механик, еще один необычный посетитель нашего городка.

— И что же она делвет? — неторопливо спросил кендер.

— Не могу сказать точно, — признался барон Кракольд. — Я полагаю, ее чтото поднимает в воздух.

На закаленном лице барона появилось выражение крайней усталости.

— Но мы сможем посмотреть на нее в действии уже завтра. А сейчас отправимся ко мне домой, отобедаем и хорошенько отдохнем перед завтрашними праздниками.

Сказав так, барон Кракольд подал сигнал своей свите двигаться. Тассельхофф неохотно последовал за ними; Вудроу молчаливо волочился в хвосте. А позади шествие замыкала не на шутку призадумавшаяся Гизелла. Обстоятельства предоставляли столько возможностей, и было бы глупо ими не воспользоваться! Овражные гномы наступали соседям на пятки, но стремились двигаться по ее следам.

Они шли и шли по узким, безукоризненно чистым улочкам Росслогивена, пока у Таса не возникло чувство, что они побывали в каждом городском проулке. Когда он собрался было объявить во всеуслышание, что они, наверное, заблудились, процессия вышла на открытое место, на котором возвышался один-единственный дом и несколько хозяйственных построек. Палисадник, как и всякий другой палисадник в Росслогивене, больше напоминал заботливо ухоженый сад, где низкие цветущие кусты укрывались под сенью деревьев с причудливо сформированными кронами. Кроме того, в палисаднике барона был еще круглый фонтан, со всех сторон окруженный массивными каменными скамейками.

Фундамент дома был сложен из гигантских гранитных глыб, отполированных так, чтобы скрыть природный оттенок камня. Верхние этажи возводились уже из привычного для гномов красного кирпича. Элегантные белые шпили пронзали крышу пятого этажа, хотя в целом постройка по высоте не превышала трехэтажное человеческое здание. Последние отблески дневного света походя касались разноцветных оконных стекол и задерживались на них куда охотнее, чем на обычном промасленном пергаменте. Цветочные горшки выстроились в линию на каждом окне. Слуги в белых передниках суетливо закрывали ставни на первом этаже.

Барон откинул голову и подбоченился.

— Мой дом, — просто сказал он. Широким жестом он обвел рукой опрятный сад и обращаясь к каждому персонально, поклонился и произнес: "Добро пожаловать". А потом на его лице появилось крайнее удивление:

— Кажется, ваши бедно одетые друзья куда-то подевались…

Поглощенные представшим перед ними зрелищем, Вудроу и Тас заглянули за спину Гизелле и впервые заметили, что за ними больше не плетутся овражные гномы. Никто особенно не встревожился, за исключением барона, который, по-видимому, относился к агарам чересчур непредвзято.

Тем не менее, вопреки своему желанию, он решил, что лучше уж пускай разгуливают по поселку, чем праздно шатаются по коридорам его собственного жилища.

— Не беспокойтесь, — туманно заметила Гизелла, — я уверена, они в конечном итоге вернутся сюда. Хотя могут и не вернуться…

Внимание Вудроу снова привлек дом.

— Я никогда еще не видел таких высоких строений, — заикаясь, произнес он. — Вот те три здания в Утехе были настоящим чудом, а теперь еще это… Его случайно не с помощью магии возводили?

— Да нет, — рассмеялся барон, — обычные камень, дерево и кирпич. Хотя, конечно, к строительству приложили руки гномы.

В его голосе не было и намека на надменность.

— А теперь, — продолжал он, направляясь к двери, — если вы снимете вещи с лошадей, мои люди уведут животных на ночь в стойла.

Вудроу поспешно скинул со спин коней два узла, один с одеждой, которую Гизелле удалось спасти из повозки, а другой — с немногочисленными пожитками, принадлежащими ему и Тассельхоффу. Несколько слуг барона увели лошадей кудато за угол дома.

— Госпожа Хорнслагер, — сказал Вудроу, пропуская ее вперед.

— Благодарю, — ответила Гизелла, с притворной скромностью захлопав ресницами перед бароном, когда неспешно входила в дверь.

Уже внутри барон отдал слугам распоряжение проводить троих уставших посетителей вверх по подметенной винтовой лестнице в подготовленные комнаты на третьем этаже.

— Ужинать будем через час, — объявил он, после чего исчез в двери за лестницей.

— Ребятки, мне начинает казаться, будто я снова дома. в Кендерморе, — выпалил Тас, взлетая по ступенькам за хмурым слугой. Тот вопросительно приподнял брови.

— Все двери и дверные ручки на нужной высоте, — объяснил кендер и тут же ткнул пальцем в замысловатую резную розу на перилах. — Симпатичная, хотя мой друг Флинт добавил бы еще несколько деталЕй, и т= мог бы поклясться, что на лепестках этой розы дрожат капельки воды. Он — самый лучший резчик по дереву.

— Тише ты! — зашикала в его сторону Гизелла, боясь, что барон может подслушать критику Таса.

На верху второго лестничного пролета одетый в ливрею слуга повел их по длинному коридору с многочисленными дверями. Начиная с первой двери справа, он «выдал» по комнате Гизелле, Тассельхоффу и Вудроу.

— Пока мы здесь, возлагаю ответственность за Непоседу на тебя, Вудроу, — пропела Гизелла, прежде чем исчезнуть за дверью.

— Хорошо, мэм, и не беспокойтесь, — ответил он.

Но оба — и юноша, и кендер — были тотчас же забыты, когда ее острые гномьи глаза разглядели в центре комнаты медную бадью. Две гномские девушки в серых муслиновых платьях переливали воду из простенького, но непомерного деревянного бака в чисто вымытый медный таз. Из ее горла вырвалось удовлетворенное мурлыканье, и она влетела в комнату, на ходу сбрасывая с себя замусоленную одежду.

Жажда приключений вела Тассельхоффа от комнаты к комнате. Он побывал и в своей на третьем этаже и подумывал над тем, а не направиться ли для разнообразия на какой-нибудь другой этаж, когда почувствовал, что его плечо сжала сильная рука. Тас взвился, готовый наброситься на подкравшегося сзади незнакомца с кулаками. Но взгляд натолкнулся на жидкие белые волосы.

Лицо кендера покраснело; можно сказать, он разозлился не на шутку.

— Не подкрадывайся к людям, как ты только что сделал, Вудроу. Ты же мог меня испугать!

— А ты мог бы обдумать возможность впредь не покидать своей комнаты, — спокойно парировал молодой человек. — Ты же знаешь, что я за тебя отвечаю. И что же мне, по-твоему, делать, если ты шныряешь где ни попадя? Я-то думал, мы подружились…

— Но мы и остаемся друзьями! — горячо возразил Тас. — Только в моей комнате так невыносимо скучно…

— Ты ведь не пробыл там и десяти минут! — заметил Вудроу. Он осмотрел комнату, в которой нашел кендера. — Эта выглядит ничем не интереснее твоей; коли на то пошло, они все на одно лицо.

— Но это же не моя вина, Вудроу, что все они выглядят одинаково, — надулся Тас. — Ничего интересного в ящиках, — сказал он, продемонстрировав наполовину выдвинутый ящик комода. — Видишь? Пусто, как и в остальных.

Кендер широко распахнул руки, чтобы похвастаться новой одеждой.

— Я нашел ее на кровати в своей комнате, — Тассельхофф похлопал по бокам опрятной туники. — Она немного великовата, по крайней мере, по бокам, но ее же носили гномы! Штанины тоже странные, — продолжал он, подергав за каждую в подтверждение своих слов, — но мои штанишки так испачкались, что стоило мне сделать шаг, в воздух поднималось облако пыли. Я постирал их в миске и оставил сохнуть.

— Хотя карманы в них очень просторные, — добавил кендер и вывернул их наизнанку. Тонкие брови кендера взлетели вверх. Из карманов вывалились серебряный подсвечник тонкой работы, крохотная утонченная вазочка из стекла, кусочек мыла и кисточка из свиной щетины.

— Кто бы ни носил эти штаны прежде, он положил в карманы много полезных вещей, — сухо заметил он. Присмотревшись к предметам повнимательнее, кендер добавил: — А ведь я видел в других комнатах несколько вещей, сильно напоминающих эти… Барону Кракольду нужно быть осторожнее с людьми, которых он приглашает в свой дом. Кто-нибудь мог запросто уйти и забрать все эти вещи с собой, не найди я штанишки. Лучше уж не спускать с них глаз, пока не представится возможность передать вещи ему.

Тассельхофф распихал предметы обратно по карманам и направился к двери.

— А может, тебе стоит оставить их здесь, чтобы барон Кракольд ненароком не подумал, будто их взял ты? — предложил Вудроу. — В конце концов, он тебя еще недостаточно знает.

Брови Тассельхоффа снова взлетели.

— А ведь ты прав.

Чуть ли не через силу Тас выложив вещи из карманов, задержавшись только на блестящей вазочке. Он оставил все на столике у двери.

Издав тяжкий вздох облегчения, Вудроу вышел из комнаты и спустился по лестнице. В своей комнате юноша тоже обнаруЖил чистую белую тунику, только рукава оказались немного коротковатыми (должно быть, изготавливали ее для необыкновенно высокого гнома), и пару черных туфлей, тоже самую капельку тесных. Они встретили барона у основания лестницы. Он оделся для официального обеда: в чопорную голубую тунику, подпоясанную красным кушаком, и начищенные до блеска красные башмаки, зашнурованные длиннющими золочеными шнурками, тонко звенящими при каждом движении.

На верхушке лестницы появилась Гизелла; там она на секунду задержалась, дабы произвести впечатление, а потом соскользнула вниз, на ходу эффектно размахивая пышными юбками. Рыжие волосы струились по спине умопомрачительными волнами, а на пухлых щечках горел румянец (конечно, не обошлось без малинового сока). Вырез на лифе небесно-голубого платья был почти непозволительно глубоким, и гномиха прекрасно отдавала себе в этом отчет.

Все еще находились под впечатлением от ее появления, когДа она буквально кинулась в неуклюжие объятия барона, обвив его шею руками и почти прижав багровое лицо к своей роскошной груди. Приподняв голову хозяина, она горячо чмокнула его в губы.

— Молодая леди, я… — покраснел барон.

— Благодарю, милый! — проворковала она, когда он отпрянул назад, закашлялся и даже чихнул. — Банька оказалась совершенно замечательной! Откуда ты узнал, что я только об этом и мечтала?

Гномиха заметила, что барон тщательно стирает розовые следы с губ, оставшиеся после ее поцелуя.

— О, я такая испорченная и импульсивная! Как мне стыдно, правда!

Она развернула шелковый носовой платочек и стала тыкать им в лицо барона.

Спектакль Гизеллы внезапно прервало громкое покашливание, донесшееся от основания лестницы. Все повернулись на звук, а с лица чуть не поперхнувшегося барона моментально сошла краска. Оттолкнув прочь руки Гизеллы, он двинулся к широкой, коренастой, бородатой гномихе с темным лицом, одетой в желто-коричневое платье с высоким воротничком.

— Гортензия, дорогая, — пропищал барон. — Я так рад, что ты здесь!

Он попытался было взять ее под локоток, но она плотно прижала руку к боку.

Нахмурившись, она взглянула на Гизеллу.

— Вижу, что рад, — язвительно заметила она.

— Позволь представить наших гостей, — начал он, уже немного свободнее. -

Это моя жена, баронесса Гортензия Кракольд.

Барон перевел ее внимание на Вудроу.

Но сперва вперед выступил Тассельхофф. Вытянув ручонку, он представился:

— Тассельхофф Непоседа, к вашим услугам. Вы живете в таком замечательном месте, хотя мне кажется, что ваше жилище можно улучшить, убрав некоторые стены. Вы когда-нибудь бывали в Кендерморе? Так вот, такое впечатление, что тот, кто строил этот дом, бывал… опс! Что такое, Вудроу? Прекращай наступать мне на ноги! Ладно-ладно, я тебя представлю.

Слегка помрачнев, Тассельхофф вновь обернулся к баронессе:

— Это мой хороший друг, Вудроу… Прошу прощения, я не знаю его фамилии.

— Ат-Банард, — пробормотал юноша. Он неуклюже протянул баронессе руку, но та ее проигнорировала.

В это время стоящая у них за спиной Гизелла кашлянула и пробилась вперед.

— Ах, да, — сказал Тас. — Это…

— Гизелла Хорнслагер, — представилась гномиха, впившись в баронессу глазами. Существовало только два занятия, которые затмевали ее страсть к поединкам в остроте ума и в силе воли: она любила заколачивать деньги и поваляться на сеновале в приятной компании. С тех пор как дела приказали долго жить, а аппетитный барон вдруг оказался тряпкой, она решила, что единственным выходом для ее энергии будет кошачья схватка с баронессой. Уродливая, старая матрона с кислой физиономией несомненно надевает панталоны под юбку, подумала про себя Гизелла. Весело потирая руки, она вместе с остальными направилась вслед за бароном в столовую.

Вечер прошел для всех крайне неуютно; это, однако, не относилось к Гизелле, так как женщины обменивались шпильками за обеденным столом, за игровым столом, а затем, наконец, в гостиной. Все это время могущественный барон стыдливо поеживался и суетился, как жук, попавшиЙ в пти-ью клетку.

— Вы просто обязаны рассказать мне, у кого покупаете платья, баронесса, — разглагольствовала Гизелла, запихивая в рот клубничное пироженое. — Вам не кажется, что плотоядные взгляды мужчин без конца и края со временем начинают досаждать?

Она усмехнулась прямо в лицо пожилой матроне.

— Как бы там ни было, мне кажется, такое тусклое, желто-коричневое платье, да еще и с воротником под подбородок, как у вас, может мне помочь, хотя вряд ли и ему под силу скрыть мои выпирающие во все стороны прелести.

Баронесса плотно сжала губы и позвонила в маленький колокольчик; по ее сигналу примчался слуга.

— Понадобится еще десять пироженых для нашей гостьи, — сказала она чопорному дворецкому. — Кстати о клубнике, — баронесса обернулась к Гизелле, — ты красишь волосы в такой неприятный цвет, чтобы спрятать седину, или же просто, чтобы привлечь к себе внимание?

Чувствуя беспокойство, Тас несколько раз пытался сменить ход бЕседы. Но он даже не вполне понимал двух женщин. Они улыбались друг другу и были очень вежливы, но почему-то не приходило в голову, что они питают взаимную симпатию. Когда барон наконец предложил разойтись по комнатам, обнаружилось, что Тассельхофф уже крепко спит в кресле у камина.