Каролина. Часть третья

14. Мама, мне больно

Выхожу из ангара, закрываю за собой дверь и сгибаюсь пополам. Тяжело дышу, пытаясь успокоиться. Я не думала, что потерять того, кто мне никогда не принадлежал, так адски больно.

– Эшли?

Голос Дейла, звучит из другой вселенной. Не знаю, с помощью каких усилий выпрямляюсь и слышу, как в ангаре снова раздается эхо ударов, более сильных и быстрых, чем были ранее.

Ассоциирую себя с грушей, по которой каждое слово Брайана прилетало ударом под дых.

Бреду прочь, не разбирая дороги. Дейл плетется следом. Я лишь могу поблагодарить его за то, что он не лезет с вопросами. Я бы сейчас не смогла ответить ни на один из них.

Переставляю ноги, совершенно не понимаю, куда мне идти и что делать. Нахожусь в прострации. Мир вокруг померк и снова вытолкнул меня за свои пределы.

Мне опять нигде нет места.

Останавливаюсь перед домом Печали. Ноги сами привели меня к маме. Подсознание посчитало, что она единственная, кто отказался от меня не по своей воле. Это сделала болезнь.

В мыслях я снова и снова прокручиваю диалог с Брайаном, и тьма все сильнее засасывает меня. Мне нужен оплот покоя и уединения.

– Я повидаюсь с мамой, – безжизненно сообщаю Дейлу и скрываюсь за дверью.

Медсестра провожает меня и что-то говорит, но я ее не слышу. Пару раз пытаюсь уловить суть, но она просачивается сквозь пальцы рассыпчатым песком.

Мне открывают нужную дверь.

– Привет, – мямлю я, войдя в палату.

Мама сидит на полу, подушка в белой наволочке лежит на ее коленях, мамина ладонь ласково проводит по подушке, и я тут же зажимаю рот ладонью.

Боже, воспоминания чуть не сбивают меня с ног. Когда я была маленькой, мама часто так делала. Вечерами, перед тем, как я должна была лечь в кровать, она звала меня к себе, я ложилась ей на колени, она пела колыбельную или рассказывала сказку, которую придумывала на ходу, и все это сопровождалось поглаживанием по голове.

Словно мама на каком-то неизвестном в мире уровне ощущает, что ее единственной дочери настолько больно, что она готова сдаться. Опустить руки. Бросить все и раствориться в воздухе.

Картина из детства настолько ярко стоит перед глазами, что я больше не могу стоять и сажусь на пол.

– Мам, – зову я и слышу треск боли в своем голосе.

Женщина, подарившая мне жизнь, никак не реагирует, что-то мычит под нос, слегка раскачивается из стороны в сторону и гладит подушку.

Подползаю к ней и, чтобы не напугать, как можно медленней кладу голову ей на колени. Когда ладонь впервые касается меня, она тут же замирает, зажмуриваюсь, но слезы все равно текут из опухших глаз, оставляя кляксы на наволочке, мама продолжает гладить, а я беззвучно рыдаю.

Я устала быть одна.

Я не хочу состариться и умереть в одиночестве.

Я не хочу быть никому не нужной, но вся моя жизнь идет именно по этой наклонной.

У меня есть мама, но она даже не понимает, кто я – от этого больнее, чем оттого, если бы ее вовсе не было. У меня никогда не было подруг. Ни одной чертовой подруги. Каролины меня не принимали, а потом и вовсе ополчились, хотя продвигали историю сестринства и семьи. У меня никогда не было мужчины, который любил бы меня и дорожил моими чувствами. Нолан просто пользовался моим телом, обманывая и обещая то, чего никогда не мог мне дать. Скорее всего и не хотел. Ведь если бы мы ушли с фермы, а он остался там, то лишился бы секса. Адриан мне больше как брат. Возможно, эта мысль сформировалась из-за лжи, которой меня пичкали изначально. Физически он привлекателен, добр и заботится обо мне, но я не чувствую его морально. Я не хочу засыпать и просыпаться с ним в одной кровати. Не хочу целовать его. Не вижу его тем самым, от которого сердце сбивается с ритма, от которого мурашки бегут по рукам. А Брайану я не нужна, он сделал в Салеме все, что хотел, и теперь исчезает из моей жизни. Ему плевать, что я испытываю боль даже от мысли, что не увижу его снова. Он печется только о своем городе и спокойствии, все остальное второстепенно. Мои чувства для него второстепенны. Чертов эгоист…

Так я и лежу на коленях мамы, она гладит меня по волосам, а я даю себе время на страдания. Где еще этим заниматься, как не в доме Печали?

Обещаю, что как только выйду отсюда, то не пророню по Брайану ни одной слезинки. Никто не увидит, что внутри все заволокло колючей болью.