Капкан на Инквизитора

Глава 17

Альвах обретался у гостеприимного Ахивира уже больше месяца, большую часть времени занятый тем, что томился от безделья. Первоначальное впечатление его не обмануло — Ахивир действительно был зажиточным веллом. Не обремененный семейством, удачливый охотник, он был неприхотлив, как сам Альвах. Но, в отличие от романа, не был подвержен пороку волочения за женами и не спускал на них большую часть доходов. Потому при нерасточительной жизни охотник сумел обзавестись хозяйством, которое, впрочем, помимо дома и обширных съестных припасов, состояло из одной только лошади. Альвах подозревал, что настолько скромные приобретения Ахивир делал не из бедности, а из ненужности ему всего прочего. И на черный день у охотника припасено куда больше, чем удалось собрать самому роману в бытность Инквизитором. Но припасы и денежные сохранения велла его не интересовали. Куда больше беспокоило его новое положение, с которым Альвах все никак не мог смириться.

С самого первого дня Альвах, которому не были чужды проявления совестливости, старался не зря проедать хлеб охотника. Бывший Инквизитор всячески подыскивал себе работу. Но работы у Ахивира было на самом деле немного. Она появлялась, когда охотник уходил в лес и возвращался с добычей. Это происходило раз в несколько дней. Ахивир забирал лошадь и на ней привозил добытых зверей — почти всегда крупных. Тогда охотник снимал шкуры и вымачивал мясо — если зверь был хищным, либо вялил — если мясо годилось в пищу без долгих мытарств над приданием ему нежности и вкуса. Шкуры он тоже обрабатывал особым способом, благодаря которому кожа добытых тварей становилась мягче шелка, а шерсть обретала блеск. Взявшийся ему помогать роман в значительной степени ускорял труд Ахивира. Альвах также содержал в чистоте дом и вменил в свою обязанность встречать охотника горячей пищей.

Однако это по-прежнему занимало не так много времени, ибо в доме некому было переворачивать все вверх дном, а пищу на Ахивира требовалось варить не чаще, чем раз в три-четыре дня. Под конец, отчаявшийся убедить себя, что он не нахлебник, Альвах даже перечинил всю одежду охотника, как видно, хорошо управлявшегося с сапожной, но из рук вон плохо — с портняжной иглой. Роман научился шить, сшивать и штопать еще в бытность служения Легиону, где по месту его службы не было ни одного портного, зато чинить одежду требовалось все время. В итоге он взял на себя всю женскую работу по дому и уже сам себе стал напоминать ждущую добытчика подругу. Но поделать с этим ничего не мог. Ахивир готов был исполнить любую просьбу оставшейся у него романки, но на предложение сопровождать его на охоте ответил непреклонным отказом.

Впрочем, Альвах особенно и не настаивал. Чем дальше, тем сильнее он начинал тяготиться обществом Ахивира. Велл был неназойлив и никогда не заговаривал о «женитьбе» с прекрасной романкой. Но его взгляды, которые он прятал, попытки дотронуться, словно невзначай, ласковые слова, сказанные будто отвлеченно, раздражали бывшего Инквизитора, вызывая желание зарядить доброму охотнику кулаком в лицо. Альвах сдерживал себя из последних сил, стараясь отвлекаться работой. Он бы давно ушел сам, если бы не понимал, что идти ему некуда. В других местах будет то же самое, или даже худшее. Одинокая красивая романка была слишком заметна в этих малонаселенных землях. Альвах привлекал не в меру сильное внимание. И без оружия был беззащитен. Бывшего Инквизитора уже не раз принимали за беглую ведьму, и могли сдать его же соратникам по ремеслу. Либо учинить над ним насилие, как это сделал де-принц Седрик. Либо, за вознаграждение, сдать самому Седрику, что, в сущности, было одно и то же. Но даже если бы Альвах по счастливому стечению обстоятельств волей Светлого избежал всех напастей, надвинувшаяся зима побуждала пережидать ее в теплом убежище. Дом Ахивира был достаточно теплым, и Альвах, скрепя сердце, продолжал терпеть все более теплевший взгляд его хозяина.

… Один из последних осенних дней выдался неожиданно солнечным. Словно в преддверии долгих холодов Лей решил явить смертным малую часть из своих благих милостей. Ахивир сидел на том же бревне, что еще года три-четыре назад приволок в свой двор, и натачивал свои охотничьи ножи. На душе охотника было видимо неспокойно. Временами он опускал клинок и точило и, подняв взор к ясному небу, о чем-то задумывался. Однако, как бы ни были глубоки мысли, его взгляд все время притягивался к прекрасной романке, что была поодаль.

Скрестив ноги, романка сидела на уложенных друг на друга старых домашних шкурах и вычесывала новую — ту, что была заготовлена на продажу. Вычесывание было делом долгим и кропотливым. Этой части работы Ахивир не любил никогда. Романка почувствовала, поэтому взялась за шкуры сама. Нужно было признать — настойчивость и склонность к порядку были чертами, присущими ее народу наравне со стремлением властвовать и жестокостью. Девушка уже долгое время правильно и аккуратно проводила щеткой по шерсти, укладывая волосок к волоску. Работа, которая требовала усидчивости и терпения, ладилась у нее куда лучше и быстрее, чем у самого охотника. Лицо романки при этом было хмурым и сосредоточенным.

И еще — самым прекрасным на свете. Зеленые глаза юницы, что когда-то, вечность назад, пришла к дому Ахивира и вынужденно осталась в нем, никогда не излучали тепла или ласки. Ахивир знал, что романка оставалась равнодушной к нему и жила в его доме только потому, что ей некуда было больше идти. Но именно поэтому она могла принять и его предложение соединиться перед лицом Лея, дабы потом, вслед за ним уйти в вечность. Романка была одинокой. Он тоже был одинок. Они очень хорошо подходили друг к другу. Ахивир лишь не знал, как начать этот разговор. Он опасался, что раны, нанесенные де-принцем душе юной женщины, могли не успеть затянуться.

Словно сумев прочитать его мысли, романка бросила на Ахивира хмурый взгляд из-под свешивавшихся на лоб тугих черных завитков. Потом отвернулась, вновь склонившись над работой.

Охотник тоже отвернулся с досадой. Одним взглядом девушка сумела сказать ему больше, чем множеством слов. Ничего из того, о чем мечтал Ахивир, ей было не нужно.

Велл опустил голову и яростно заработал точилом. Романка продолжала вычесывать шерсть. Занятый работой и своими тягостными мыслями, Ахивир не сразу понял, почему вдруг до того сидевшая спокойно девушка вскочила на ноги. Когда он догадался посмотреть на едва заметную тропу, что вела от его дома к поселению, романки рядом с ним уже не было. Мгновением спустя хлопнула дверь.

Ахивир нехотя поднялся и прошествовал к изгороди. По тропе от поселения шли трое — двое мужчин и женщина. Он их знал — это были дети старосты Фидаха. Все трое были уважаемыми людьми, при семьях и многочисленном потомстве. О цели их прихода он догадывался тоже. Обычно ни с чем иным, кроме прошений, к нему не ходили.

Троица просителей остановилась, не доходя до изгороди. Лица у них были нарочито равнодушными. Ахивир знал, что им так же нравилось просить, как и ему — исполнять их просьбы.

— Милостью Лея, доброе утро, — все же поприветствовал он, несмотря на то, что солнце уже подводило мир к полудню.

— Здравия и удачи, мэтр Дубовик, — старший из трех, земледелец Уэрб, отвесил почтительный поклон. — Мы, это…

— Во имя Светлого, говори потише, — Ахивир покосился на прикрытую дверь в собственное жилище и неслышно вздохнул. — Ну, что там у вас опять приключилось?

— Ну так, как же… — красноречие старшего на этом поиссякло. Но его младший брат пришел на выручку, и вполне понятно закончил мысль.

— Зернянку мы посеяли, мэтр Дубовик, — он мотнул головой в сторону черневших полей. — Раннюю совсем. Но, ты сам видал небось, вчера и третьего дня на поле наших. Поля-то, почитай, от твоего дома — рукой подать.

— Ну, — хмурясь, подогнал Ахивир. Он еще раз оглянулся на свой дом, но романка не показывалась. — Посеяли, и что?

— Так ведь… снегу бы. Не сегодня — завтра будут морозы. Ежели не укрыть зернянку-то, как есть побьют.

Охотник взглянул в ясное небо, и его лицо тронула едва заметная тень раздражения.

— Вас что, вонючка искусала? — недовольно переспросил он. — Какие, к демону, морозы? Вся осень была такой теплой, что я и не упомню.

— Воглы летают низко уже третий день, — вмешалась молчавшая до сих пор женщина, поправляя меховой рукав. — Это к морозам. Надо укрыть поля пораньше. Ну, чего тебе стоит? Долю с урожая, как и договаривались… Там у тебя, сказывают, женщина проживает с недавних пор. Подумай — коли так, на следующую осень прибавится у тебя ртов. А там, даст Светлый, еще и еще… Остепенился ежели, так и думать про будущее больше должон, как муж, достойный перед Леем, что семьей отяготиться решил. Семейному в затворничестве не прожить, женке твоей смурно придется, как будешь прятать ее от людей и не велишь к прочим бабам-то ходить. А раз так — то сам мог бы посудить, чем своим-жешь помочь, а не ждать, что клянчить придут. Ты — нам, мы — тебе. Кажный раз так ломаешься, будто тебе оно всамделе в тягость.

Мужчины молчали, не перебивая сестру и, видимо, втайне одобряя ее связные речи. Ахивир морщился, слушая, но не перебивал. Выслушав до конца, тяжело вздохнул.

— Ладно, — через силу пробормотал он и, все-таки, опять оглянулся на дом. То, что его женитьба на прекрасной романке была делом решенным в глазах однопосельчан, неожиданно прибавила настроения. Похоже, все уже знали и ожидали этого события, и в этом свете оно могло свершиться гораздо скорее. К тому же, нежелание романки идти за него он измыслил сам, не перекинувшись с ней даже словом. Вполне возможно, девушка была просто скромна от природы и ожидала решительности от мужа, сама не смея показать своей привязанности ни единым взглядом.

Какой-то голос внутри тут же указал ему на полную нелепость предположения. Но Ахивир от него отмахнулся.

— Ладно, — повторил он уже не так хмуро. — Будет вам хоть дождь, хоть снег. Когда это нужно?

— Стало быть, ежели твоя милость будет еще и дождь сотворить — лучше прямо сегодня, под вечер, — снова вмешался старший брат. — Все ж последний ясный денечек. Перед зимой, то есть. А завтра, с утречка, уже и снежок. Но, ежели морозы ударят ночью — сам понимаешь…

— Я понимаю, — Ахивир склонил голову, глядя себя под ноги. — Но тогда и у меня будет просьба. Я… через седмицу-другую наберу шкур для твоей лавки, почтенный Нехтан. Хотелось бы взамен несколько мотков красного легонка — на наряд для жениха и желтого — для невесты. Милостью Лея, и в самом деле женюсь этой зимой.

— Конечно, мэтр, — младший сын старосты позволил себе понимающе усмехнуться. — Желтого у меня нет, но через две седмицы — точно будет. Самого лучшего для тебя, господин Дубовик.

— Хорошее дело затеял, — женщина одобрительно кивнула. — Сколь можно бобылем по лесам-то шастать. Милость Лея на тебе.

— Милость Лея, — откликнулся Альвах, провожая взглядом уходивших посельчан. Потом спохватился и бросился в дом.

Романка сидела на ложе, скрестив на коленях руки. По ее лицу трудно было понять, слышала она разговор или нет. По ее лицу трудно было понять что-либо всегда.

Стройный стан девушки не могло скрыть даже мешковатое крестьянское платье. Ахивир дернул щекой. Подойдя к взглянувшей на него исподлобья романке, он присел перед ней на колено, заглядывая в глаза.

— Ты слышала? — прямо спросил он.

Романка кивнула. Ее ответ был так же прям, как вопрос. Ахивир потянул руку и взял ее ладонь в свою.

— Тогда идем, — он поднялся, потянув девушку за собой. — Я кое-что тебе покажу.