Как стать продюсером 3

Глава 11

Я сидел в такси и с неподдельным изумлением учёного, открывшего новый вид плесени, разглядывал мокрый след на своём пальце. Что это, во имя всех чертей, было? Неужели у меня, могущественного Дьявола, развилась аллергия на детские сказки? Или это такой странный побочный эффект от слишком долгого пребывания в этом хлипком человеческом теле? А может, я просто окончательно поехал кукухой на почве всех этих корпоративных войн и продюсерских амбиций?

Всю дорогу до дома я, как заправский психоаналитик, пытался поставить себе диагноз. Демоны не плачут. Это же прописная истина, известная любому мелкому бесу. Мы причиняем боль, мы наслаждаемся страхом, мы питаемся отчаянием. Но мы не производим эту нелепую солёную воду из глаз. Это же совершенно неэффективно и, будем честны, не очень-то эстетично. Выглядит жалко.

Но сколько бы я ни повторял эту мантру, я не мог выкинуть из головы это странное, щемящее чувство. Крошечная, тёплая ладошка Ай в моей руке. И этот внезапный флешбэк из прошлого.

Дома я даже не стал включать свет. Просто рухнул на диван и уставился в потолок, где плясали тени от уличных фонарей. Беспокойство, липкое и неприятное, как паутина в заброшенном склепе, окутывало меня. Я, повелитель Дзигоку, который одним щелчком пальцев мог обрушить фондовые рынки или, если будет настроение, наслать на город трёхдневный дождь из лягушек, чувствовал себя… уязвимым. И виной тому была мелкая девчонка с розовыми кудрями и глазами, которые видели слишком, слишком много.

Чтобы прогнать это наваждение, я пошарил в баре и достал бутылку виски. Напиток богов, как говорят эти забавные смертные. Ну что ж, посмотрим, сможет ли он заглушить память демона.

Спойлер для вас, мои дорогие читатели: не смог. Алкоголь лишь сделал реальность ещё более зыбкой и противной, а воспоминания — ярче. Проваливаясь в сон, я искренне надеялся на спасительную темноту, на пустоту без сновидений, где можно просто отдохнуть. Но получил, как обычно, нечто совершенно иное.

Я стоял посреди какого-то нелепого офиса, который почему-то выглядел как мои сады в Дзигоку. Вместо роз из принтера росли иссиня-чёрные графики падения акций, а из кулера вместо воды текла река из застывшего времени.

— Папа, смотри, я сделала квартальный отчёт!

Звонкий, как звук разбитого стекла, смех заставил меня обернуться. По полу, усыпанному канцелярскими скрепками, ко мне бежала маленькая девочка. Моя Акума. Она протягивала мне свиток, на котором вместо цифр были нарисованы смешные рожицы.

Я хотел было улыбнуться, но тут обстановка резко сменилась.

Офис-сад исчез, и я оказался в огромном конференц-зале. Я стоял на коленях. Я, повелитель Дзигоку, стоял на коленях перед огромным столом из обсидиана, и это почему-то не казалось мне унизительным. Потому что во главе стола, в гигантском кожаном кресле, восседал он. Безумный Император. Только одет он был в строгий деловой костюм, а его тысячи глаз были скрыты за тёмными очками.

— Таката-сан, — пророкотал он голосом, от которого завибрировали стёкла в окнах. — Ваши показатели по истязанию душ за последний квартал несколько… просели. Акционеры недовольны.

Он указал на Акуму, которая теперь сидела под столом и рисовала на моей штанине фломастером.

— И прекратите уже брать дочь на работу! Это непрофессионально.

Я проснулся от собственного сдавленного смешка.

Холодный пот, правда, всё равно стекал по спине, а сердце колотилось, как сумасшедшее. Я сел на диване в своей убогой квартирке и потряс головой. Ну и бред же приснится. Смешать в одну кучу Дзигоку, работу, Акуму и… Императора. Того самого ублюдка, чья чёрная душа оказалась темнее даже моей. Похоже, это человеческое подсознание — та ещё свалка всякого хлама.

Я встал, подошёл к окну и посмотрел на ночной город. Сон был глупым, но он всколыхнул кое-что другое. Настоящее воспоминание.

Это было задолго до рождения Акумы. Я действительно встречался с Безумным Императором. Он призвал меня, чтобы стать Великим. Конечно же, я не стал отказывать ему в этом желании. Людишки всегда жаждали одного и того же. Я давал им это, а взамен получал свою награду (с каждым договором плата была разной), да ещё и эмоции, коими питался я и моя свита. Да-а-а, люди убивали друг друга, калечили, предавали. А их страхи, крики, отчаяние… всё это было нашей пищей в буквальном смысле этого слова.

Но тогда… тогда всё пошло не так.

Я прибыл во дворец Императора, мы почти договорились, но потом… я увидел её. Дочь Императора. Она не шла — она плыла по залу, и само пространство, казалось, склонялось перед ней. У неё были волосы цвета лунного серебра и глаза, в которых отражалась вся вечность. Она была чистой, первозданной силой, облечённой в изящную форму.

Она прошла мимо, лишь на мгновение задержав на мне свой взгляд, и в этом взгляде не было ни надменности, ни презрения. Только лёгкое, почти невесомое любопытство. И я, Дьявол, который считал любовь выдумкой смертных поэтов, понял, что пропал. Вляпался по самые рога, как говорится.

Мы провели вместе всего одну ночь. Ночь, которая стоила целой вечности. А потом я ушёл. А она… она осталась. И спустя время у меня появилась дочь. Моя Акума. С моими глазами, но с её душой, сотканной из звёзд.

По крайней мере, мне так казалось.

Я усмехнулся своим мыслям. Вот тебе и разгадка, Кацу. Дело не в детских сказках и не в сентиментальности. Дело в том, что маленькая девочка с розовыми кудрями просто чем-то напомнила тебе о твоей дочери. А твоя дочь — это единственное, что связывает тебя с той, кого ты когда-то по-настоящему… Да уж, Дьявол и любовь. Звучит как начало очень плохого анекдота.

Утро встретило меня не ласковым шёпотом пробуждающейся природы, а набатом в голове. Знаете такое чувство, будто в вашем черепе всю ночь играли в боулинг, используя вместо шара вашу совесть? Вот и у меня было что-то похожее. Последствия вчерашнего вечера, щедро сдобренные воспоминаниями, от которых хотелось залезть под кровать и не вылезать до следующего тысячелетия. Даже кофе на вкус был как вода, в которой мыли сапоги гоблина. Бесполезная горькая жижа.

Кое-как я всё же вытолкал себя на задний двор. Там, в позе лотоса на идеально подстриженном газоне, меня уже поджидала Мэй. Свежая, бодрая и сияющая, будто её по ночам заряжают от розетки с позитивной энергией.

— Ну что, мой дорогой ходячий апокалипсис, готов к новой порции просветления? — весело поинтересовалась она, но, увидев моё лицо, тут же сменила тон. — Ого. Похоже, ночка была весёлой. Кто на этот раз? Призраки прошлого или демоны будущего?

— Можно и так сказать, — проворчал я, с ненавистью глядя на несчастный кустик, который вчера уже пострадал от моих «тренировок». — Старые знакомые заглянули на огонёк. Решили проверить, не забыл ли я их.

Я вытянул руку, пытаясь сосредоточиться. Ну же, давай, сила! Покажи этому сорняку, кто тут главный! Но энергия, обычно хоть и капризная, но послушная, сегодня вела себя как взбесившийся бык на родео. Вместо тонкого, изящного ручейка, который должен был заставить куст зацвести фиалками (или чем-то подобным), из моей ладони вырвался сноп искр, и растение вспыхнуло, как рождественская ёлка, которую подожгли.

— Стой, стой, стой! — Мэй подскочила и мягко, но настойчиво опустила мою руку. Её прохладная ладонь немного успокоила бушующий во мне пожар. — Кацу, ты что творишь? Ты пытаешься их сжечь. Задавить. Так это не работает.

— А какие у меня варианты? Пригласить их на чай с печеньками и обсудить былые обиды? — огрызнулся я, чувствуя себя полным идиотом.

— Поговорить, — просто ответила она, улыбаясь так, будто я сказал величайшую мудрость. — Не обязательно вслух. Просто признай, что они есть. Твои призраки. Твоё прошлое. Ты как тот парень, что пытается засунуть скелет обратно в шкаф, когда тот уже вывалился и танцует джигу посреди комнаты. Просто признай, что у тебя есть скелет. Может, даже потанцуй с ним.

В этот самый момент мой карман настойчиво завибрировал. На экране высветилось «Бару Саракэ».

— Говори, вестник странных новостей, но учти, мой уровень терпения сейчас ниже, чем рейтинг реалити-шоу про жизнь улиток.

— О, Кацу, всегда рад слышать твой радостный голос! — усмехнулся в ответ жизнерадостный Саракэ. — Как раз тебя-то нам и не хватало для полного счастья! Срочно лети в детский дом, у нас тут не просто сюрприз, а целая сюжетная арка! Настоящая бомба!

— Саракэ, у меня своя сюжетная арка — «Человек и его диван». И мы как раз дошли до кульминации, — устало протянул я. — У меня своя личная Хиросима в голове, мне ваших бомб не надо.

— Поверь, наша бомба — это как раз то, что доктор прописал от твоей Хиросимы, — не унимался он. — Это касается вашего с Ай сценария. Ты не пожалеешь, клянусь своей коллекцией дизайнерских очков! Ждём!

И он повесил трубку. Вот так просто. Не оставив мне ни единого шанса отказаться. Тяжело вздохнув, я попрощался с Мэй, которая провожала меня сочувствующим взглядом, и поплёлся навстречу очередному безумному повороту этого дня.

В актовом зале детского дома царила почти благоговейная тишина. Меня ждали братья Бару и маленькая Ай, которая от нетерпения буквально жужжала, как маленький, заряженный энергией колибри. Но главная звезда сегодня была не она. За старым, видавшим виды роялем сидела Анжи, сжавшись в комочек, будто хотела слиться с инструментом. Та самая тихая, худенькая девочка с голосом, способным рушить стены.

— Кацу, наконец-то! Мы уже начали думать, что ты решил нас проигнорировать! — поприветствовал меня Нооро, сверкая улыбкой.

— Анжи… она тут кое-что сочинила, — добавил Саракэ, понизив голос до заговорщицкого шёпота. — Для вашего с Ай спектакля. Мы случайно услышали и… в общем, сам всё поймёшь. Просто слушай.

Ай подбежала к подруге и что-то ободряюще прошептала ей на ухо. Анжи глубоко вздохнула, её тонкие пальцы замерли над клавишами. Секунда тишины, и… полилась музыка.

Ну, давай, девочка, удиви старого дьявола. Сыграй «Собачий вальс» или что там сейчас модно. Но это был не «Собачий вальс». Это была история. Моя история. Она начиналась с тихих, одиноких, холодных нот — так звучит пустота в душе того, кто потерял всё. Так, стоп. Эти заунывные нотки… до боли знакомо. Это же саундтрек моего внутреннего ада, версия для фортепиано. Затем мелодия стала рваной, хаотичной, злой. Это было моё желание крушить, ломать и задавать глупые вопросы этому миру. Моя борьба с этим нелепым человеческим телом.

А потом… потом в этот мрак вплёлся тоненький, чистый, как звук серебряного колокольчика, мотив. Простой, до смешного наивный, но такой светлый, что аж зубы сводило. Ах, да. Это же Ай. Маленький тиран в розовом платьице, её смех, её дурацкие вопросы, её крошечная ладошка в моей руке. И два мотива — мой мрачный, демонический, и её светлый, детский — начали свой танец. Они спорили, толкались, пытались перекричать друг друга, но в итоге… слились в нечто новое. В пронзительную, щемящую гармонию, где грусть больше не была безысходной, а надежда — глупой.

Я стоял как истукан. Забыл, кто я, где я, и почему на мне эти идиотские брюки. Я просто слушал. И эта музыка, сочинённая тихой девочкой, которую я едва знал, делала то, что не смогли сделать ни дорогой алкоголь, ни моя хвалёная дьявольская воля. Она без спроса залезла мне в душу, нашла там самые пыльные и тёмные углы и начала прибираться. Какая наглость! И… какое облегчение. В этом чистом, незамутнённом таланте я увидел отголосок той первозданной силы, той звёздной души, которую я когда-то любил и потерял. Чёрт побери. Нет, я не плачу. Это просто… аллергия на гениальность. Да, точно.

Когда замер последний аккорд, в зале повисла звенящая тишина. Анжи сидела, опустив голову и боясь дышать.

Я медленно подошёл к роялю. Опустился на одно колено перед девочкой, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Анжи, — мой голос прозвучал хрипло и непривычно тихо. — Это… было…

Все мои обычные слова, весь сарказм и ирония, казались сейчас дешёвыми и неуместными. Я просто взял её маленькую, холодную руку в свою.

— Спасибо, — искренне сказал я. — Твоя музыка… она невероятна. И она обязательно прозвучит. Я тебе обещаю.

В этот момент, глядя в её испуганные, но счастливые глаза, на сияющую от гордости Ай и на восхищённые лица братьев Бару, я принял решение. Не умом, не из выгоды, а чем-то, что проснулось во мне только что. Ну вот, доигрался. Теперь я, великий и ужасный, владыка Преисподней, официально стал покровителем талантливых сироток. Я сделаю всё, чтобы защитить этих детей. Их таланты, их свет, их будущее. Это больше не игра и не способ скоротать вечность. Это стало моей личной миссией. Моим способом искупить всё то, что я натворил за свою бесконечную, эгоистичную жизнь. Выглядит как начало очень странной комедии. Что ж, по крайней мере, будет нескучно. Главное, дорогой читатель, чтобы мои бывшие подчинённые об этом не узнали. Засмеют ведь.