Изнанка

Кадр девятнадцатый Амбидекстрия со спиртом

Таусонский пребывал в бешенстве. В тихом офицерском неистовстве... Они с Петровским и Аракеляном уже больше трех часов ждали возле турникетов на Таганской запропастившегося куда-то Рысцова. Передумали всякое: мало ли что могло случиться с этим обалдуем в новом эсе – непонятном, озелененном, кардинально изменившемся...

– Может, С-визор у него сломан? – осторожно предположил Альберт Агабекович, ежась от прохладного сквознячка.

– Я ему череп сломаю, – злобно набычив широкий лоб, пообещал Павел Сергеевич. – Не ожидал, что так подведет, скотина! Ведь под погонами раньше ходил, должен же ответственность осознавать, так-сяк! – Он помолчал. – А С-визоры мы сто раз перепроверяли...

Андрон лишь неопределенно покачал головой и передернул мощными плечами. В вестибюле станции действительно было зябко. Снизу тянуло прогорклым, сырым воздухом, и летняя кофейного оттенка рубашечка не согревала абсолютно. Босые ноги в легких сандалиях тоже мерзли. Правильно, подобный прикид рассчитан на то, чтобы по солнечным улицам бродить, а не торчать в мрачном желудке заброшенной станции.

«Таганская» была нелюдима. Да что там говорить – пустынна, если такое слово уместно в данном случае. Вокруг валялись опрокинутые лотки, по углам ветерок рассортировал обрывки старых газет и прочей макулатуры, дверь с трафаретной надписью «Милиция и СКС» подгнивающей пластиной лежала посреди вестибюля, снятая с петель. Турникеты замерли, сомкнув резиновые челюсти в мертвой хватке; эскалаторы застыли, на рифленых ступенях и перекрученных поручнях осела пыль, а их железные внутренности, препарированные какими-то особенно жестокими и безбашенными вандалами, были разбросаны возле будочки контролера. Большая часть колбообразных ламп была разбита, но осколков, как ни странно, поблизости не было видно. А плафоны уцелевших светильников оказались почему-то не стеклянными, а пластмассовыми. Аракелян, обнюхавший в первые полчаса ожидания все вокруг, сделал удивительный вывод: здесь вообще не наблюдалось стекла...

Рысцов появился неожиданно. Ворвался в вестибюль и, подслеповато щурясь в полумраке, огляделся. Взъерошенный, затравленный и в то же время какой-то страшновато злой. Облаченный в светло-коричневую хламиду и... тапочки... Глаза его поблескивали сосредоточенно и колко.

– Никто не догадался смастерить факелы? – спросил он вместо приветствия или извинений за опоздание. – Я спички раздобыл и спирт.

У Таусонского от ярости даже дыхание на несколько секунд перехватило – ну и бесстыжий стервец, так-сяк! Опозданец!..

– Это хорошо, что горючее достал, – ответил Аракелян Рысцову. – Я приготовил несколько болванок, но не знал, чем пропитать. Давай зажигай.

– Вниз, – резко скомандовал Валера. – По ходу запалим.

Андрон лишь хищно выгнул бровь, потирая замерзшие ручищи, а Павел Сергеевич наконец обрел дар речи:

– Ты где шлялся, контра мохнатая?! Я ж урою тебя сейчас!

– Вниз! – взорвался Рысцов. – Сейчас здесь все городские конторщики будут! Я шороху у них в кутузке навел!

– Светанулся все ж! – скривился Петровский.

– Конторщики? Кто это? – спросил Альберт Агабекович, подхватывая подрагивающими волосатыми пальцами связку наспех сделанных факелов.

– Менты, – бросил Валера, заскакивая на эскалатор. – Скорее, мать вашу! Чего, околели?

Таусонский выразился крайне ненормативной идиомой, а Андрон пояснил:

– Промозгло тут, гад ты этакий...

В этот момент с улицы донеслись резкие, властные голоса и цоканье копыт.

Рысцов в отчаянии схватился за волосы и выкрикнул шепотом:

– Вы что, идиоты?! Нас всех сейчас повяжут! Вы же не знаете... Здесь такое творится... Быстрей! Вниз! Туда они, пожалуй, побоятся сунуться без подкрепления сильных сшизов!

Первым с места сорвался ученый. За ним, выйдя из ступора, последовали Павел Сергеевич и Петровский.

– Ага, дошло наконец! – с каким-то нездоровым весельем сказал Валера, перепрыгивая через три ступени эскалатора и рискуя свернуть шею в сгущающейся тьме. На полпути он отстановился, тяжело дыша. – Стойте! Да притормозите же! Альберт Агабекович, давайте зажжем факелы...

Судя по голосам, затихшим где-то наверху, преследователи и впрямь не решились спускаться.

На перроне Таусонский слегка успокоился и даже сумел без хлестких комментариев выслушать сбивчивый рассказ Рысцова о его похождениях по Городу на траве. Правда, пару раз он не удержался и выдал в нескольких довольно емких тирадах свои соображения о поведении Валеры...

Пока Аракелян определял, куда двигаться дальше, остальные стояли на платформе и с внутренним содроганием разглядывали колеблющиеся очертания метрополитена. Было жутко: в синеватом, почти не дающем тепла свете факела, пропитанного дешевым спиртом, станция выглядела пугающе неправдоподобно. Темные скульптуры плотоядными птицами таращились с мраморных пилонов и будто бы мигали бездонными провалами глазниц. Своды терялись во мраке, а на освещенном участке стены виднелась часть стрелки, обозначающей следующие остановки кольцевой линии. На рельсах с противоположной стороны замер поезд, слегка высунув тупую морду первого вагона из тоннеля. Стекла и фары отсутствовали, отчего локомотив казался ослепшим и выпотрошенным. Причудливые тени трепыхались на влажном полу перрона и сливались с осязаемой тьмой, охватившей друзей плотным пятиметровым кольцом. Было очень холодно, наверное, градусов семь-восемь выше ноля, не больше – от дыхания шел пар. Каждое движение, шажок, кашель, едва уловимое шуршание издевательски выглядящей здесь летней одежды отдавались перекатистым, шелестящим эхом.

– Кажется, налево – в сторону «Курской», – прошептал наконец Аракелян, задумчиво касаясь своего трогательного кадыка. – Будем надеяться, что искомый человек обитает где-то там.

Он поежился, неуверенно качнув головой в непроглядный морок тоннеля. От постоянного подрагивания пламени глаза уставали, и казалось, что смотришь на черную громадину «капли»...

– Ну пойдем, так-сяк, – кхыкнув, решил Таусонский. – Друг за другом. Я первый, Альберт Агабекович с нахальным опозданцем в середке. Андрон, ты замыкающий. Не отставайте, ступайте след в след. Ну-ка посвети...

Валера присел на корточки, чувствуя, как сознание на мгновение помутнело.

«От усталости, наверное. Да и бомжа этого... на тот свет отправил. Что ж, пусть всемогущий эс нас рассудит – где граница возмездия и сострадания. Философ хотел, чтобы я убил его, сжег его совесть вместе с телом и разумом. Хотел, хотел, замухрышка, иначе бы не рассказал о лабиринтах, не намекнул про себя...» – подумал Рысцов, удивляясь легкой иронии своего внутреннего «я»...

Он тряхнул головой, поморгал до рези в глазах и опустил факел, освещая шпалы, пропитанные практически выветрившимся креозотом. Массивный подполковник свел лопатки, хрустнув позвоночником, потянулся и, гулко экнув, спрыгнул на рельсы.

– Давайте руку, профессор. Смелее, а то кончится спирт да тряпки ваши, и останемся без света. Вот тогда, так-сяк, действительно придется окоченеть, пока не проснемся...

– Проснемся ли?.. – еле слышно прошептал низкорослый Аракелян, опираясь на могучую ладонь гэбиста.

Продвигались гуськом, озираясь и трясясь от холода. Цилиндрические сегменты железобетонных тюбингов, выхваченные световой кляксой, подрагивали над ними; переспелыми гроздьями свешивались с кронштейнов связки кабелей, в некоторых местах будто перегрызенные или неаккуратно отрезанные. Под ногами время от времени начинало хлюпать.

– Дай фляжку.

Рысцов передал плоский стальной сосуд, и Таусонский, отвинтив крышечку, плеснул на слабо дышащий факел. Желтоватый огонь вспыхнул с новой силой, обугленное тряпье на конце толстого прута брызнуло искрами, и зловещее потрескивание дробно застучало по стенам тоннеля.

Ухо требовало логичных звуков метро: утробного стона вентиляции, щелчков механизмов, далекого гула толпы и рыка поезда... Но лишь это потрескивание отдавалось в мертвых коридорах да пугливый влажный шорох человеческих шагов.

След в след.

На стрелке, перегородив проход, раскорячился еще один безоконный состав. Павел Сергеевич в нерешительности остановился и обернулся к ученому, подсветив его благородный армянский профиль.

– Ну? Куда теперь?

Аракелян рассеянно взирал на укоризненное рыло вагона, автоматически переступая с ноги на ногу, чтобы окончательно не замерзнуть.

– Стрелка, – произнес он. – Судя по воспоминаниям Валеры, это должно быть где-то рядом.

– Что «это»? – нетерпеливо спросил Петровский из хвоста процессии, отчетливо стукнув зубами.

– Вход в... жилище. Вы же сами слышали, что он говорил во время сеанса...

– Ничего он толкового не говорил, – огрызнулся Таусонский. – Эй, опозданец, может, припомнишь хоть что-нибудь, пока мы здесь в сталактиты не превратились?

Рысцов чувствовал себя никудышно: сознание коловоротило все сильнее, – он еле переставлял ноги, стараясь не споткнуться и не потерять промокшие насквозь тапочки. Как только остановился – гнусным прибоем накатила тошнота. Валера крупно задрожал, мысли спутались с какими-то болезненными воспоминаниями, далекими, неясными образами...

Он сомнамбулически оглядел параболические блоки стены возле стрелки, чувствуя, как возле солнечного сплетения появляется редкое, постепенно ускоряющееся тиканье. Словно в счетчике Гейгера при увеличении радиационного фона.

– Здесь. Неподалеку, – проговорил он непослушными губами. – Проходи вдоль поезда. Справа...

Неожиданно позади что-то ухнуло, заставив всех вздрогнуть.

– Это псы из конторы Справедливости, – быстро забормотал Валера. – Нужно поторопиться, иначе схватят! Они решились спуститься, значит, подоспели сшизы. Сильные, третьей категории. Быть может, даже второй...

Звук повторился. Теперь в нем можно было различить человеческие голоса – пока еще неразборчивые.

– Я помню... Справа... – прошептал Рысцов и грохнулся на пол.

К нему бросились Аракелян и Петровский, приподняли под мышки, стали шлепать по щекам. Подполковник тем временем, вытянув факел в правой руке, изучал проход между поездом и стеной.

– Валерка, что с тобой? – хмуро спросил Андрон, когда тот приоткрыл безумные глаза.

– Черт возьми! Он весь горит! Его просто лихорадит со страшной силой! – испуганно сказал профессор. – Будто температура организма резко подскочила градуса на три...

– Потом врачевать будете! – рявкнул Таусонский. – Там, за вторым вагоном, кажется, что-то есть. Не могу точно отсюда рассмотреть... Вперед! Пойдемте!

– Боль... – шевельнул губами Валера. – Крики, много криков... страх, отчаяние, боль... Там справа – проход. Нельзя было тянуть, доводить до такого... человек... Хотел предупредить. – Он вдруг вскинулся, выдернул руки и встал ровно, осознанно глянул на Аракеляна. – Мужчина. Который не мог предвидеть, как все закончится.

Позади послышались глухие удары, умноженные эхом.

– Скорее же! – Павел Сергеевич призывающе помахал рукой из узкой щели между ржавым вагоном и стеной.

Протискиваться пришлось по очереди. Андрон поддерживал Рысцова сзади, чтобы тот снова не рухнул. Тесное пространство давило. Таусонский старался держать начавший чадить факел повыше, чтобы остальные не споткнулись.

Вдруг они вывалились в пустой тоннель. Конечно, он не был пустым, просто создавалась такая иллюзия... Половины третьего вагона не было. Будто кто-то отсек оставшуюся часть состава гигантским ланцетом и унес, разобрав по частям. Подгнившее сиденье, напольное покрытие, стальные внутренности – все было обрезано с ювелирной точностью. На внутренней стенке даже осталась половинка рекламного постера с изображением какого-то лекарства.

– Что за чертовщина?.. – только и промолвил подполковник, озираясь.

Более обстоятельно они удивиться не успели. Сзади раздался грохот, крик и шумно полыхнуло. Из щели вырвался широкий язык пламени, хищно лизнул стену, шпалы, рельсы. Всех обдало жаром. Андрон вскрикнул, хватаясь за обожженное плечо – он лишь за секунду до этого сдвинулся немного в сторону. Повезло.

– Сшизы бьют? – быстро сориентировавшись, спросил Таусонский.

– Непохоже, – сказал Альберт Агабекович. – По-моему, напоминает обыкновенный огнемет... Впрочем, вы военный, лучше разбираетесь.

Рысцов дышал часто и неглубоко. Тиканье внутри него уже переросло в непрерывный треск и мешало сосредоточиться, мозг словно сверлили тысячи дрелей, сердце горело... Он был индикатором.

– Там, – сказал он, вытянув забинтованную руку. – Проход... в нише. Существа... Не бойтесь их, это изнанники... не пугайте их... не делайте им больно...

Валера отключился, повалившись на Петровского.

Все повернулись в указанном им направлении и невольно отпрянули. Сзади снова полыхнуло, заставив их шарахнуться обратно. Те, кто орудовал огнеметом, явно не торопились пролезть через щель. Они были уверены, что зажали беглецов. Выкуривали...

В глубине тоннеля, около темной ниши в стене, виднелись трое. Существа стояли на полусогнутых конечностях и покачивались из стороны в сторону. Их лица были обезображены невиданной фантазией владельца кунсткамеры, обнаженные туловища лишь отдаленно напоминали человеческие. Они были покрыты какими-то ужасными язвами, наростами, шрамами, кое-где сквозь кожный покров торчали светлые осколки костей или имплантатов – не разобрать...

– Господи помилуй... – сказал профессор. И произнесенные устами ученого, эти слова прозвучали самым невероятным определением того, что маячило впереди. – Неужели это действительно не Валеркин бред? Неужели... порождения изнанки?.. Лучше сгореть заживо...

Со спины, как по заказу, снова дохнуло жаром. На этот раз вскрикнул Павел Сергеевич: особенно длинный язык пламени немного опалил волосы на его затылке, заставив сделать несколько шагов и присесть, машинально выставляя вперед факел.

Изнанники отступили к нише и перестали покачиваться. Будто насторожились.

– Как же я ненавижу тебя, эс! – заорал во все горло Андрон, выплескивая накопившуюся ярость. – Что ты от нас хочешь?! Маньяк безмозглый!

Откуда-то из-за обрезанного вагона раздался смех. Кто-то поинтересовался громким, хрипловатым голосом:

– Сами к нам вылезете? Или, может, еще жару прибавить?

– Я же тебя, сучий потрох, голыми руками прикончу! – выкрикнул в ответ Таусонский. – Боишься сюда выйти-то?

– Боюсь, – язвительно признались из-за вагона. – Только не вас, изменники Города на траве. Их боюсь... Вы, имбецилы двуногие, кстати, в курсе, что рядом с изнанниками нельзя проснуться? Даже из-под С-визора... А еще способности сшизов не действуют.

– Проход... – пролепетал Рысцов, не приходя, кажется, в сознание. – Там...

Существа так и стояли возле ниши, настороженно поводя уродливыми головами туда-сюда. Точно принюхивались.

– Что делать будем, так-сяк? – шепотом спросил Павел Сергеевич. – Как вы думаете, Альберт Агабекович, врут насчет пробуждения?

– Не знаю... Однозначно исключать такую возможность не стоит.

Полыхнуло еще несколько раз.

– По крайней мере, теперь не холодно, – философски заметил Петровский, истерически гоготнув после очередного огненного залпа.

– Андрюха, спокойно. Паники только не хватало сейчас, – резко осадил его подполковник.

– Не бойся, Паш, – успокоил гений freak-режиссуры. – Я, конечно, могу сорваться и побравировать слегка, но до паники не дойдет.

– А вы знаете, как они убивают? – крикнули из-за вагона тем же мерзким голосом с хрипотцой. – Харкают мутагеном, который структуру ДНК усложняет в сотню-другую раз. Красота...

– Профессор, это как?

– Наверное, чрезвычайно неприятно, – звучно сглотнув, сообщил Аракелян и добавил почти про себя: – Что мы знаем о гранях и границах нашего мироздания? Одну миллиардную долю? Как трансцендентная кривая в математике. Точно. Ее уравнение в декартовых координатах не является алгебраическим...

– Загнется Жорик без меня, – с сожалением буркнул подполковник, вздыхая. Сделал шаг вперед и переложил факел в левую руку. Он, кажется, даже не заметил, что тот погас. – Эх, пернатый...

Изнанники перестали «принюхиваться» и застыли, словно ужасные изваяния скульптора-шизофреника.

– Ты куда собрался? – спросил Петровский, блеснув крепкими зубами.

– Опозданец же сказал – в проход, так-сяк, нужно... – как-то немного виновато откликнулся Павел Сергеевич. Позади вновь взметнулось жало огня, подсветив его грузную фигуру. – Не ждать же тут, пока эти сукины дети спалят нас. По мне, так лучше рискнуть – вдруг уродцы пропустят. А там – разберемся.

Андрон молча смотрел на него. Альберт Агабекович украдкой провел ладонью по вспотевшему виску Рысцова, который дышал мелко-мелко. Ему было жалко бедолагу.

– Да еще... – Таусонский помялся, переложил потухший факел обратно в правую руку. – Копельникова твоего... в общем... я допрашивал. Если вдруг... ну мало ли что... ты извинись, так-сяк, что родинку ему сковырнул. Работа у меня такая поганая.

Он повернулся и пошел к нише в стене.

Изнанники не двигались с места, но на их мордах произошли какие-то едва уловимые изменения: словно вылезли трубочки по бокам...

Андрон и профессор закинули себе на плечи руки дрожащего в лихорадке Валеры и одновременно последовали вслед за подполковником. Не сговариваясь. Трудно сказать, какие мысли роились в тот момент у каждого из них в голове. Наверное, решили, что нужно попробовать – не зря же они легли под С-визор. Не зря же все произошло в жизни каждого так, а не иначе. Что-то успели получить, что-то нет...

Должен же был хоть кто-то пойти за человеком, сумевшим не струсить перед неизвестностью.

Они просто шагнули за Таусонским.

След в след.

Иначе – нельзя.

По спинам прошелся очередной мазок огненной кисти, прозвучали какие-то обидные фразы, будто выстрелы в затылок. Им было уже наплевать.

Изнанники не двигались. Быть может, наблюдали своими безобразными ряхами, как трое людей спокойно идут на них. Идут без боязни. Твердо.

По левую сторону мелькнул забранный решеткой светильник без плафона, а под ним – заросшая мхом магниевая табличка с выбитыми долотом буквами: «Берегись контактного провода»...

Ведь иначе – нельзя. След в след?..

Подполковник шел спокойно. Когда до углубления в стене оставалось не больше двух метров, существа неожиданно вновь принялись покачиваться из стороны в сторону. Он замешкался всего на миг и продолжил двигаться дальше.

И изнанники уступили дорогу. Бесшумно переступив конечностями, отошли в густой полумрак тоннеля.

Люди лишь усмехнулись, входя в нишу. Все трое. Четвертый вдруг перестал крупно дрожать и задышал ровнее... Через мгновение они исчезли.

А на полу осталась таять небольшая клякса льда.

Очухался Павел Сергеевич от невыносимой духоты, особенно давившей после сырых катакомб заброшенного метрополитена. Вдобавок отовсюду слышался гул, напоминающий далекий рев турбин. Ад? Котлы кипят? Да нет, все-таки не настолько критично... Открыл глаза, подвигал конечностями – руки-ноги целы, черепушка вроде тоже. Жив, так-сяк, жив, а ведь, честно говоря, не надеялся...

Он резко поднялся на ноги и осмотрелся.

Пейзаж удручал не по-детски. Будто кто-то взял столичную подземку, тщательно перемешал, испоганив, ее компоненты и свалил в кучу. Гнутые рельсы, искореженные остовы вагонов, нагромождения трухлявых шпал, сегменты эскалаторов, арматура, зеркала с россыпью амальгамы, но без стекла, обломки турникетов, осколки барельефов и чугунные люстры без плафонов, потрескавшиеся мраморные панели, силовые кабели, железобетонные плиты...

Под ногами – россыпь каких-то листочков. Взяв двумя пальцами один из них, он с удивлением узнал знакомый магнитный билет для проезда в метро.

А над всем этим хаосом – призрачно-лиловое зарево, поднимающееся откуда-то из-за невидимого горизонта и плавно растворяющееся в пустом темном небе.

Ну и ну. Куда же их занесло?..

Таусонский спохватился и принялся искать остальных.

Рысцов с Аракеляном обнаружились за металлоконструкцией неизвестного назначения, похожей на гротескного ежа огромных размеров. Профессор уже потряхивал головой и пытался прийти в себя. Его смуглое лицо было усыпано мелкими капельками пота, матово поблескивающими в сиреневом сиянии. Валера же пока не двигался, неудобно скривив шею и уронив голову на жестяной ящик. Одна его нога была босая – тапочка валялась неподалеку. Павел Сергеевич испугался было, что он помер, но, приглядевшись, заметил, как вздымается порванная хламида на груди. Дышит.

– Андрон? – вопросительно поморгал Альберт Агабекович, видимо, не узнавая подполковника.

– Здесь я, – донесся ворчливый голос из-за шпалы. После этого она была отодвинута, и гений freak-режиссуры предстал во всей красе.

Надо сказать, повезло ему меньше всех. Полрожи опухло, глаз заплыл, наливаясь фингалом, который не сразу можно было распознать в фиолетовом свете, одно плечо покрылось ожоговыми волдырями, а другое было солидно исцарапано.

– Модно выглядишь, – неумело улыбнулся Таусонский, помогая ему выбраться из-под груды деталей и алюминиевого сора.

– Что за звук? – спросил он, отряхиваясь. – Будто заводской цех неподалеку...

– Дьявол его знает. Профессор, вы-то хоть понимаете, где мы?

Аракелян смахнул подрагивающими волосатыми пальцами пот с благородных залысин, поправил волосы и, старчески отдуваясь, встал. Посмотрел по сторонам, запрокинул голову вверх, заостряя трогательный кадык, и гулко проговорил:

– Мы в изнанке.

– Стоп, – тут же возразил Павел Сергеевич. – Не пойдет, так-сяк. Я не сшиз, следовательно, не могу попасть в изнанку. Стало быть, версия отпадает.

– Я тоже не сшиз, – пожал плечами Аракелян.

– И я, – буркнул Петровский, приседая рядом с Валерой и аккуратно приподнимая его голову.

Профессор перестал любоваться призрачной зарницей на небесах и посмотрел на подполковника. Развел руками – мол, я-то в чем виноват.

– Значит, – сказал Таусонский, пристально глядя на него, – мы все-таки в изнанке. Эс опять изменил правила этой сраной игры в угадайку? Допустим. А где эти... уродцы?

Аракелян вновь развел ладони в стороны. Кажется, его происходящее забавляло чисто с научной точки зрения.

«Просто фурор, – подумал гэбист. – Оказались у черта на копыте. Близкий к помешательству на многогранности мира ученый, потерявший веру в людей киноман и внезапно агонизирующий пророк-недоучка. Ах, да, еще никак не могущий забыть о должностных обязанностях контрразведчик. Абалде-еть...»

Тем временем Андрон легонько щелкнул Рысцова по носу:

– Эй, хватит бравировать...

Валера бормотнул неразборчиво, пожевал губами и дернулся. Таусонский и Аракелян отошли в сторону и принялись что-то обсуждать вполголоса.

– Знаешь, – сказал Петровский, понимая, что Рысцов все равно не слышит его, – мне чуть-чуть жаль студию и большое кино. Там, бесспорно, много грязи, разврата и вообще... дерьма всякого. Но мне жаль. Это была моя жизнь. А когда-то и твоя тоже, дружище. – Он усмехнулся и сделал привычное движение рукой, чтобы поправить шляпу. Ее не оказалось на месте. – Помнишь, как мы монтировали по выходным первые неказистые фильмы? Собирались у меня дома с Митиным и Копельниковым, тоннами жрали лазанью с курятиной и запивали ледяной кока-колой. Первый самопальный тираж DVD, рассованный по знакомым, потом первый контракт... Капитана когда тебе дали в ментовке, помнишь? Обмыли на славу. Нажрался ты, словно последний гусар, и нет бы упасть рылом в салат, как все приличные люди... не тут-то было! Вспомнил, зараза, что у тебя есть какой-то приятель в госпитале. Посреди ночи позвонил, построил его... «Скорая» с фанфарами за тобой приехала, мы с сослуживцем твоим затащили тебя на носилки, оставили других дальше пьянствовать. А ты, свинья, поешь что-то патриотическое и поблевываешь изредка на окружающих. Привезли в госпиталь, там врачи констатировали сильнейшее отравление, желудок промыли, всего ведь буквально наизнанку вывернули, чуть ли не яйца заменили... Ты протрезвел, как полагается, и обратно с мигалками... Догуливать. Как же, водка-то осталась, не пропадать же добру. Это ж надо умудриться – налакаться до синих помидоров два раза за одну ночь.

Рысцов вдруг открыл глаза и, пытаясь сфокусировать взгляд, хрипло выцедил:

– Как сейчас помню... едва не сдох тогда...

Андрон перестал лыбиться и бешено завращал незаплывшей зенкой. Рявкнул, поднимаясь:

– Скотина! Я ему тут душу изливаю, а он оклемался и слушает! Бравада?! Ты чё не сказал, что очнулся?!

Валера осклабился так гадко, как только умел:

– Пропустить такие блистательные мемуары? Я что, похож на дурака?

– Ты похож на бессердечного слюнтяя!

– А ты на тупого сентиментального качка! Выжми-ка мне жилетку – мокро...

После этих слов Петровский стал по-настоящему страшен. Бугры мышц рефлекторно вздулись под рубашкой, дуля под глазом приняла еще более фиолетовый оттенок. Он не глядя выдрал откуда-то железный прут и согнул его в греческую «гамму».

Рысцов откровенно потешался, постепенно возвращаясь к жизни.

От накатившей в тоннеле лихорадки не осталось и следа, лишь в голове слегка шумело. Он поморгал и вдруг понял, что шумит не в черепе, а где-то... везде. Однажды он уже слышал этот странный гул. И видел это призрачно-лиловое зарево. Дежа вю...

«Изнанка!» – вспыхнуло в мыслях.

И события минувших дней навалились на него всей тяжестью, будто их кто-то выкорчевывал из десен памяти без наркоза.

Его зовут Всеволод. Мужичонка в солидолово-оранжевой безрукавке, наброшенной на мышиного цвета спецовку... писклявый голосок. Худой, небритый, некрасивый... Сти говорила с ним о том, как можно подчинить себе эс – сначала обещала творить добро для всех людей, после, не добившись результата, угрожала. Потом что-то произошло, и он исчез. Что же случилось? Какой-то переполох, разметаемые ураганом магнитные билеты вперемешку с тоннами стали... И все. Больше они не видели Всеволода...

Валера судорожным движением нацепил на ногу тапочку и, не обращая внимания на мечущего проклятия Андрона, заковылял к профессору.

– Альберт Агабекович, я вспомнил.

– Что вспомнил? – живо откликнулся тот, на полуфразе прерывая спор с подполковником.

– Этого человека зовут Всеволод. Он действительно открыл С-волны, а еще был ассистентом Макушика. Неказистый, в оранжевой безрукавке. Постоянно обитает в эсе. Наверное, он еще до всей эпопеи с С-шизофренией изобрел аппарат гиперсомнии и лежит под ним с тех пор...

– Невероятно, – только и успел сказать Аракелян, прежде чем раздался взрыв.

Уши заложило. Все инстинктивно пригнулись и принялись озираться по сторонам. Метрах в сорока, в прогале между скрученным в спираль вагоном и штабелями ржавых рельсов, обозначилось какое-то движение.

– Что это? – крикнул Павел Сергеевич, ковыряя мизинцем в ухе.

– Хрен знает! Может, изнанники? – ответил Альберт Агабекович.

– Посмотрим? – полуутвердительно сказал все еще хмурый и раздраженный Петровский, кося непострадавшим глазом.

– Здесь все не так, как в эсе, – предупредил Рысцов. – Здесь – изнанка. Нужно быть предельно внимательным.

Они двинулись в сторону прогала на полусогнутых ногах. Труднее всего было идти Валере – не особенно поскачешь по каскадам металлолома в тапочках. Никаких звуков больше не повторялось, лишь далекий гул, к которому все уже привыкли, создавал общий фон. Духота стояла невыносимая, пот застилал глаза, а фиолетовый свет только добавлял неудобств, искажая расстояния до предметов.

Огнеметчик появился бесшумно. Он был один. На поднятом тонированном забрале шлема бурели запекшиеся пятна. Ранец, укрепленный на манер рюкзака за его спиной, съехал набок, но страшное оружие гад держал достаточно уверенно. На кончике причудливого ствола плясал маленький огонек, готовый в любой момент обернуться смертельной струей пламени.

Обнажив кривые зубы, он ощерился. Лиловое сияние прокатилось бледным отсветом по откляченной нижней губе, с которой тянулась тонкая нитка слюны. В глазах стояла фанатичная жажда уничтожения.

Все замерли, ожидая немедленного фонтана огня в лицо.

Рысцов хотел было поднять руки и ударить волной искривленного пространства, но вдруг ощутил, что практически бессилен – энергии хватит лишь на то, чтобы толкнуть. Не больше. Наверное, на износ выложился в кутузке...

– Попались, – хрипло произнес огнеметчик. Таусонский сразу распознал в нем обладателя хриплого голоса, которым выкрикивались желчные угрозы из-за обрезанного вагона в тоннеле. Огнеметчик повторил со смаком садиста, загнавшего жертву в глухой переулок: – Попа-ались...

– Что тебе от нас нужно? – спокойно спросил Павел Сергеевич.

– Здесь я буду задавать дурацкие вопросы! – гаркнул огнеметчик, выделяя ударением слово «я». – К примеру, конкретно от тебя – абсолютно ничего. Поэтому я, пожалуй, просто сожгу твою морду! Знаешь, какие удивительные метаморфозы происходят, когда горит морда? Сначала вздувается кожа. Она лопается одновременно с глазами, и обнажаются мышцы – на морде очень много мышц, отвечающих за мимику. Впрочем, они жарятся достаточно быстро, как и сухожилия с хрящами, а вот после этого наступает самая интересная фаза. Начинают показываться кости черепа. Очень захватывает процесс проявления глазниц.

Аракелян громко сглотнул, подавляя рвотный позыв.

– Ты просто маньяк, – так же безмятежно предположил подполковник, медленно заводя правую руку за спину.

– Руки! – заорал офанатевший придурок. – Верни на место! Чтоб я видел!

– Чешется ужасно, – объяснил Таусонский, останавливая движение. – Сам же видишь, какая тут жарища. А на тебе вон какой прикид. Вспотел небось?

– Заткнись! – возопил огнеметчик, нервно поводя страшным оружием. – Я буду задавать идиотские вопросы! Ясно, козел?!

– Конечно, конечно... – мирно согласился Павел Сергеевич.

– Ты! – Фанатик ткнул стволом в сторону Рысцова, отчего тот невольно отступил на шаг. – Тебя приказано доставить в контору Справедливости! Я весь отряд потерял в тоннеле. И как изнанники вас пропустили... Хрен с ним, неважно. Даже к лучшему! Мне одному зарегистрируют повышение по табелю! – Он вновь обнажил кривые зубы. – А теперь первый дурацкий вопрос: сам пойдешь со мной, под конвоем?

Язык у Валеры прилип к нёбу. Он не привык оказываться в ситуациях, когда нужно было становиться героем. Миллионы слов пронеслись в голове за долю секунды, но вслух не получилось произнести ни одного. Огонек на кончике ствола словно заворожил его...

За Рысцова агрессивному м...ле с огнеметом осторожно ответил Таусонский:

– Слушай, а давай мы полюбовно разойдемся и забудем все обиды. А? Мы навсегда исчезнем из эса и больше не будем шалить. Честное слово.

Огнеметчик издал звук, похожий на шипение змеи.

– Я разве не упомянул об альтернативном приказе? Забывчив стал, надо же... Дело в том, что в случае неповиновения или отказа проследовать в контору предписано всех вас... уничтожить. Таким образом, исчезнете вы не только из эса.

– А может... – начал подполковник.

– Не надо, Павел, – перебил его Валера, не узнавая своего голоса. И поднял глаза на огнеметчика: – Я пойду с тобой, гнида.

– Двинься в сторону, – вкрадчиво посоветовал тот. – Спалю сейчас этих, и тронемся в путь...

Тапочки Рысцова будто вросли в балку, на которой он стоял. Он ощутил, как замерли позади друзья.

– Нет.

– Что ж, – неуклюже пожал плечами огнеметчик. – Тогда хана вам всем.

– А как же повышение по табелю? – насмешливо обронил Андрон.

– Ничто не заменит зрелища лишней горящей морды...

Валера закрыл глаза... Странно, здесь так душно... откуда этот холодный ветер?

Который рассказывает о мгновениях.

Надрываясь, кричит о секундах...

Тех, что прожил.

Оказывается, это совсем не страшно...

– Эй, сучий приверженец рабства, – презрительно сказал подполковник, и голос его расколол вечность. – Последнее желание хотя бы позволишь?

Огнеметчик вроде даже не обиделся на оскорбление, будучи в предвкушении расправы. Он скривил откляченную губу:

– Ну?

– Вот прямо до смерти почесаться хочется. Поясницу аж свело.

– Только левой рукой, – снисходительно обронил огнеметчик, поглаживая указательным пальцем параболу спускового крючка.

Павел Сергеевич медленно завел руку за спину. Почесался с удовольствием. Цыкнул зубом и молниеносно сунул ладонь за пояс испачканных брюк...

Зря этот фанатик не опустил забрало...

Плоская стальная фляжка с умопомрачительной скоростью врубилась ему острой кромкой аккурат промеж глаз. Кажется, даже раздался тихий хруст.

Огнеметчик еще секунду удивленно смотрел на подполковника и остальных, замерших в ожидании огненного вихря, а потом стал заваливаться назад. Зрачки его съехались к переносице.

Из ствола все же вырвался желтый гудящий столб пламени... Вверх.

– Хорошо, что спирта чуть-чуть осталось, – прошептал Таусонский. – А то бы баланс сбился.

Никто не смел шелохнуться, будучи не в силах еще поверить, что смерть, вперившаяся в них огненным оком, вдруг отвернулась. Оглушенный огнеметчик слабо ворочался, пытаясь подтянуть к себе за гибкий шланг отлетевшее при падении оружие. Ранец мешал ему двигаться.

Павел Сергеевич с удивлением посмотрел на свою ладонь.

– Амбидекстрия, – произнес Аракелян.

– Что? – рассеянно спросил Рысцов, вытирая пот со лба.

– У товарища подполковника – амбидекстрия, – повторил профессор. – Способность владеть одинаково хорошо обеими руками, как правой, так и левой. – И зачем-то добавил: – Сэмэ медицинскую энциклопедию.

– Можно я этому прометею кости переломаю? – тихо спросил тем временем Андрон. – Все. Поочередно...

Угрозе его не суждено было сбыться.

Пространство вокруг будто сгустилось. Казалось, зашевелился прозрачно-фиолетовый воздух, сдвинулись с мест предметы, всколыхнулся ковер из неиспользованных магнитных билетиков с одинаковыми номерами...

Появились изнанники.

Десятки. Возможно, сотни особей... Они на полусогнутых конечностях выходили из-за раскуроченных колонн, контролерских кабинок, вылезали из-под прогнивших полов увечных вагонов. Их обезображенные рыла замелькали повсюду...

Четверо приятелей не смели шелохнуться. Таусонский так и остался стоять с поднятой в изумлении левой ладонью. Альберт Агабекович стал похож на статую, сходство портили лишь перманентно подрагивающие волосатые пальцы. Петровский заломил бровь над заплывшим глазом и сжал губы в еле заметную нитку, его бицепсы будто окоченели в напряженном состоянии. А у Валеры расширение диафрагмы остановилось на полувдохе.

Все безмолвно наблюдали, как изнанники подбираются к огнеметчику, который уже пришел в себя и нелепо раскинул руки, норовя подняться. Он уже не пытался притянуть оружие. Лишь, обезумев от страха, шевелил откляченной нижней губой.

Изнанники окружили жертву плотным полукольцом. Множество уродливых существ стояли, мерно покачиваясь, во втором и третьем рядах.

Из хаотичной живой массы вперевалочку выступил один. Крупный. На голове у него вылезли уже знакомые трубочки.

Огнеметчик жалобно застонал.

Резко подавшись вперед, габаритный изнанник выплеснул на него какую-то темную взвесь – то ли облако газа, то ли споры, то ли вязкую суспензию, то ли жидкость... Попав на костюм, взвесь мигом проела его, и вот тогда фанатичный садист закричал. Страшно, нечеловечески.

От этого пронизывающего насквозь воя все вздрогнули. Все, кроме жертвы и палачей.

Лицо огнеметчика стало мутнеть, под кожей вдруг поплыли какие-то разводы, из-под шлема полезли волосы, растущие с небывалой скоростью.

Тут кольцо изнанников сомкнулось, и дальнейший результат превращения человеческого ДНК в ДНК невообразимого существа был сокрыт плотной стеной безобразных спин. Изредка над копошащейся кучей вскидывались какие-то склизкие отростки, в стороны отлетали шматки окровавленной ткани...

Через минуту изнанники застыли на мгновение в причудливых позах и принялись разбредаться.

Молчаливо.

Жутко.

Еще через полминуты последний из них скрылся за скрученным в огромную спираль вагоном. На месте, где недавно лежал огнеметчик, осталась пустота, зловеще подсвеченная лиловым градиентом неба. Исчезли и костюм, и ранец, и оружие.

Только разворошенные билетики напоминали об увиденном.

– Падальщики, – произнес наконец подполковник. – Они же обыкновенные стервятники.

– Ой ли... – с сомнением покачал головой Аракелян.

Андрон перекошенно усмехнулся:

– Никогда бы не подумал, что получу такое небывалое наслаждение от вида гибнущего в муках человека.