Изнанка

Кадр пятнадцатый Бартер

В голливудских фильмах городские канализации выглядят романтично и загадочно. Синеватый свет, звук капающей воды, эротично изогнутый поворот тоннеля. Герои, попадая туда, резво бегают, перестреливаются и катаются по слегка влажному полу. Они там даже едят, без особой брезгливости наблюдая за дрессированными, лоснящимися от собственной важности крысами. Они там страстно занимаются любовью, прижимая друг друга к отполированным стерильным стенам и опираясь ладонями на трубы, до блеска отдраенные каким-то редким шизофреником-чистюлей...

На самом деле сточные каналы, перекрещивающиеся под улицами мегаполисов, выглядят иначе. Что у нас, что в Лос-Анджелесе.

На самом деле канализация – это мрачная цитадель дерьма, а не романтичный, выскобленный до скрипа и хорошо освещенный плацдарм для любовных утех...

Трубу прорвало основательно. Респираторы в таких случаях помогали постольку-поскольку, поэтому, чтобы хоть как-то притупить обонятельные ощущения, дежурная бригада сантехников, перед тем как приступить к исполнению служебного долга по деговнизации подземных трущоб, распила на троих литровочку.

– Руки б поотрывал, – произнес Григорий, волоча за собой длинную гибкую проволоку, скрученную в кольцо. – Осенью не проверят, а потом ищи эти свищи.

Он оступился, слетел с бетонного бордюра и по колено провалился в теплый поток отходов современных прямоходящих, населяющих Москву. Посветил фонарем вниз. Вытащил ногу, затем вторую, бросил инструменты и наконец окончательно выбрался обратно на возвышение.

Левый сапог дал течь.

Обнаружив этот факт, Григорий очень сильно выругался.

Шедшие позади него сантехник и водопроводчик замедлили движение и шумно задышали, стараясь индивидуальными перегарными парами вытолкать из легких невыносимый запах канализации.

– Гриша, нельзя так резко останавливаться. Люди могут на тебя наскочить. По инерции, – порциями выдавил худенький водопроводчик Игорь, который в их троице всегда пьянел первым. – Вдруг начальник смены был бы рядом... Что тогда? Недарозум-мение.

– Не шебуршись, – серьезно сказал второй сантехник, которого все слесари в каптерке РЭУ звали Колбаса, мотнул головой и положил руку на плечо Игорю. В знак чисто мужского доверия. Колбаса был добродушным, но странноватым слесарем.

Григорий молча приладил фонарь на скобу, торчащую из склизкой стены, и, щелкнув замками, открыл тяжелый ящик с инструментами. Сбросив прохудившийся сапог, он внимательнейшим образом осмотрел конечность, словно на ней должна была тут же образоваться гангренная опухоль.

Игорь и Колбаса терпеливо ждали, пока шеф закончит сакральное шаманство.

Недоверчиво потыкав кривым пальцем в излучину вспухшей на лодыжке вены, Григорий нахмурился и решительно извлек из ящика моток пакли и баночку с солидолом. Тщательно смазав вокруг щиколотки темно-желтой суспензией, он выверенными движениями обмотал лодыжку паклей и напялил на ногу сапог. Посмотрел на соратников снизу вверх и уверенно заявил:

– Теперь не протечет.

– Перевод казенных маретиал-лов... опять же... – косо пожал плечами Игорь.

– Не шебуршись, – наставительно повторил Колбаса. – Паклю спишем на прорыв трубы, а смазки у нас и так полно.

– Понял.

Григорий поднялся, подхватил инструменты и проволоку, снял подвешенный фонарик и коротко скомандовал:

– Вперед.

В это время смрадный поток, бурлящий внизу, стал урчать заметно тише. И через несколько минут вовсе смолк.

Все трое в недоумении глядели, как он мельчает. Уровень жидкости на дне стока стремительно падал, будто пробоину в трубе, которая находилась где-то впереди, кто-то наспех заделал. Это было странно. Кому пришло в голову выполнить их работу?

– То есть нам не надо трудиться? – озадаченно спросил Игорь, почесав тонкое запястье.

– Не шебуршись...

– Колбаса, ну-ка слетай вперед, глянь, чего там, – дал ценное указание Григорий. – А я пока за такое дело по пятьдесят разолью. Обернешься – пригубим.

Без лишних комментариев Колбаса растворился во тьме загаженного тоннеля. Игорь, оставшись без опоры, угловато взмахнул руками и, ойкнув, сел на трубу. Тут же заорал и вскочил, хлопая себя по заду.

– Это ж горячая, дуб, – поучительно сказал Григорий, глядя, как тощий водопроводчик подпрыгивает. – И не ори так. Колбасу спугнешь.

Шмыгнув носом, Игорь успокоился и подошел ближе к заветному ящику, внутри которого, между молотком, плоскогубцами и коловоротом, в специальной кожаной петле помещалась поллитровка.

– Ты налей пока, – посоветовал он Грише и махнул ладонью куда-то в тыл: – Я травму производ-ственную получил.

Григорий глубокомысленно насупился. Достал стаканчики, бутылку и с филигранной точностью отмерил три по пятьдесят.

– За неизвестного сантехника, – провозгласил Игорь, хватая свой стаканчик и косясь на окончательно затихший поток дерьма. – За взаимоводочку... то есть выручку.

Григорий точным движением пресек его попытку проглотить содержимое стопки.

– Без Колбасы нельзя.

– Мы же совсем по чуть-чуть, – расстроился Игорь.

– Будем ждать Колбасу, – отрезал Григорий.

Худенький водопроводчик с сожалением поставил стаканчик и крикнул в темноту:

– Колбаса, вернись!

Его слова глухо шмякнулись о бетон и замерли неподалеку. Эха не было.

Была вонь. Она снова подступала к горлу и желудку, почуяв слабину не укрепленного очередной дозой спиртного организма.

Так прошло пять минут. Григорий начал беспокоиться. Он, оставив Игоря у сымпровизированного столика, прошелся по тоннелю до развилки, водя лучом фонарика по грязным стенам, переплетениям труб и влажным махрам какого-то полусгнившего тряпья, свисающим с вбитых в бетон скоб, которые служили лестницей в уходящей наверх шахте колодца.

В одном из широких ответвлений канализационного лабиринта он заметил какие-то непонятные мутные отблески. Направил туда фонарик. Свет уперся в стену. Бывалый сантехник сдвинул редкую, но длинную поросль бровей и подошел ближе, стараясь не споткнуться.

Стена показалась ему необычной. Гладкая, без трещин и подтеков. Но главное, ее здесь никак не должно было быть – это же магистральный тоннель. Несколько толстых труб исчезали в ней... Он расстегнул фуфайку и достал из кармана спецовки карандаш. Поднес, чтобы постучать по упругой на вид поверхности...

Гладкая стена слегка покачнулась. Карандаш пропал, оставив ощущение присутствия на пальцах.

Григорий был хорошим, опытным сантехником. Он уже сталкивался с подобными явлениями в подземных катакомбах и прекрасно знал их природу. Однажды его приятель, один из немногих, окончивших все классы средней школы, сказал, что это называется «делириум тременс». Григорий запомнил причудливое словосочетание и частенько ввертывал его при удобном случае, чтоб поразить коллег эрудицией, хотя про себя все-таки предпочитал называть диагноз по старинке – белая горячка.

Ничуть не смутившись, он развернулся и зашагал обратно к Игорю.

Уходя, у него, конечно, были подозрения, что нерадивый водопроводчик не вытерпит и опустошит свою стопку... Но когда Григорий, подойдя к мирно храпящему на зловонном бетонном бордюре Игорю, обнаружил, что пусты не только все три стаканчика, но и в бутылке уровень жидкости упал на добрую половину, он сильно осерчал.

Сквернословя, топая и щипаясь, сантехник попытался растолкать предателя, но нахлебавшийся в немогу недотепа-водопроводчик лишь сладко похрюкивал и пускал слюнявые пузыри.

Колбасы меж тем так и не было.

Оставшись, таким образом, в одиночестве – разумеется, только фактически: де-юре тело Игоря никуда не делось, – Григорий решил, что нужно допить остатки водки, пока еще не поздно. Почему может вдруг стать поздно, он как-то не задумался. Напротив. Он осознал, что в создавшейся ситуации необходимо срочно принимать меры...

Первые две чарочки он залил себе в пищевод одну за другой, а вот перед третьей позволил организму короткую передышку. Совсем крошечную... Всего, как оказалось, оставшийся после наглого поступка Игоря объем водки в бутылке уместился в шести стаканчиках...

«Хорошего, к сожалению, помаленьку...» – подумал Григорий, удрученно дунув в горлышко.

Пьянело...

Сначала из-за угла появился Колбаса. Он что-то крикнул, состроил на редкость комичную гримасу и запрыгал в луже сточных вод, брызгаясь кусками какашек в разные стороны. Вскоре вслед за ним выползла гладкая стена. Почему-то Колбаса не стал убегать от нее, а развернулся и принялся дразниться, то и дело обидно приговаривая: «Не шебуршись, козявка...» Он вел себя так, будто во время своего отсутствия успел где-то приляпать...

Спустя какое-то время стена съела Колбасу.

«Она должна была зачавкать, – пронеслась смешная мысль в голове Григория. – Колбаса-то, поди, вкусный».

Затем стена подползла чуть ближе. Стало заметно, как по ее поверхности стали бродить какие-то пятна... Глаза защипало. Григорий сморщил нос и часто-часто заморгал.

Тем временем стена проглотила Игоря, который с блаженной улыбкой спал, свесив одну руку вниз, в дерьмо. «А вот это правильно, – громко сказал Григорий. – Поделом предателю. Будет знать, как водку общую хлестать!» Глаза уже резало невыносимо... Скорее всего где-то неподалеку была утечка газа...

Бывалый слесарь попытался встать, но тело слушалось очень неохотно. Наверное, он все же чуток перебрал этим утром...

Стена выгнулась линзой и на миг замерла. Смотреть на нее Григорий уже не мог, но это его не смутило. Сантехник нащупал ватной рукой ящик, вытащил оттуда гаечный ключ 34 на 37 и запустил его в противно гладкую поверхность. Стена слопала ключ незамедлительно.

Григорий заволновался. Горячка, несомненно, горячкой, но зачем же так грубо мешать спать? Тем более работа сделана. Течь ликвидирована. Стеклотара пуста... Зашевелив ногами, он постарался отодвинуться назад. В такой не очень, надо отметить, удобной манере получилось проползти метра полтора. Дальше силы почему-то покинули его нижние конечности. Тогда сантехник, не привыкший отступать перед трудностями, стащил сапог и со всей силы запустил им в стену. Однако тот отчего-то не полетел со свистом, а шлепнулся совсем рядом.

«Точно, перебрал», – утвердительно кивнул Григорий, исподлобья глядя, как стена заглатывает сапог и выбившиеся из его голенища просолидоленные кисточки пакли.

Сантехник сделал еще одно тщетное усилие отдалиться от прожорливой гадины, выбросив налившуюся свинцом руку и зацепившись за скользкий вентиль. Он напряг бицепс, стараясь подтянуть свое беспомощное тело, но годы пьянства дали о себе знать. Мышцы одрябли.

Он так и остался лежать, распластавшись на бордюре.

Стена сначала скушала пустую бутылку. Махом смела стаканчики, открытый ящик с инструментами. Потом пододвинулась еще на полметра, и в ее невидимом бездонном чреве исчез фонарик...

Наступила тьма.

И вот тогда изрядно захмелевшему Григорию стало по-настоящему страшно. Но сделать он ничего не мог. Только вздрогнул и стукнулся затылком о шершавый бетон...

– Коммуникации не все еще повырубало?

Руководитель федерального агентства по СМИ поднял внушающие доверие глаза на президента. Ответил:

– Основные пока в порядке. Массовое оповещение населения можно осуществить через телевидение, радио и Интернет. С-видение в данной ситуации я не беру. Ведущие телеканалы транслируются через Останкино... Максимум через полчаса... «капля» будет у башни. Удивительно, что она до сих пор не добралась до нее, будто выжидает...

Президент ослабил узел галстука и с силой провел ладонями по лицу.

– Значит, выходим в эфир немедленно. Текст готов?

– Да.

– Дайте гляну...

Помощник протянул несколько листов главе государства.

Цепко выхватывая каждое слово, президент пробежал глазами по строчкам. В голове оседали фразы. Он машинально шкрябнул ручкой по нескольким из них и вернул помощнику.

– Вообще-то президенту положено по должности сказать не больше одной пятой из всего тут понаписанного, – недовольно буркнул он. – Остальное – задача министров и экспертов. Свалили под шумок все в кучу...

Камера была установлена прямо в рабочем кабинете, и ее объектив темным зрачком смотрел на него в упор. Вспыхнул свет, оператор поправил наушник с микрофоном, режиссер, суетливо жестикулируя, выкрикнул:

– Эфир через тридцать секунд...

На несколько мгновений, пока гример размахивал над его лицом мягкой кисточкой, президент прикрыл глаза...

Кошмар. Это был самый безобразный кошмар в его карьере. Да что там... в жизни! Надо же! Лег под какую-то самозванку! И бросил под нее всю страну. Радостно так, с феерическими искорками перед мордой... Будто всегда только и ждал подходящего момента, чтобы все просрать! Противно даже вспоминать, как он сох по ее блудливому телу! Тьфу! Сучка! И ведь ладно бы купился на идею или еще что-нибудь в этом роде... Это история – современники и потомки могли бы оправдать. Но какой там! Он сох по бабским сиськам!.. Кто там против? Дума? Пинка! Парламент? Купим. Кто не продается? Ты? В отставку! По собственному желанию не пойдешь? Ну, брат, как знаешь... Какой еще импичмент? А военное положение вам нравится? Недоверие мировой общественности и международных организаций? Да гадил я на вас с высоты ядерных боеголовок! Тем более вы уже прогнулись под эти потрясающие сиськи... Кошмар. Впервые он ощутил всю бескомпромиссную мощь вертикали власти, которую так долго выращивал сам, взяв за основу тщательно отобранные саженцы предшественников, могущество госаппарата, подконтрольных средств формирования общественного мнения и плодородную почву беспросветной народной глупости. Вот она, твоя титановая вертикаль. Жри. А понадобилось-то совсем чуть-чуть, чтобы развернуть ее на сто восемьдесят, – две симпатичные сиськи... Кошмар. Чувствуешь осиновый кол в заднице, который сам скрупулезно затачивал?..

– Пять секунд до эфира!

Президент наконец открыл глаза. Узел галстука так и остался ослаблен.

– Три, две, одна... – Режиссер махнул рукой.

На экране, под объективом, поплыли крупные строчки обращения.

– Россияне! – Его голос прозвучал как всегда уверенно и твердо. Ну тут уж никуда не денешься от ежедневных привычек, мутировавших в условные рефлексы. – Москвичи! Жители и гости нашей столицы! Мне непросто говорить то, что вы сейчас услышите. – Пауза. Правильно, каждый слушающий должен проникнуться всей глубиной чаши дерьма, в которую его готовятся опустить. – Несколько дней назад, как вы уже, наверное, знаете из телерепортажей и сообщений прессы, на севере Москвы, в районе пересечения Алтуфьевского шоссе и улицы Декабристов, появилась аномалия, похожая на огромную каплю черного цвета. Она напрямую связана с С-пространством. Я должен сказать больше: это его проявление в нашей с вами реальности. – Еще одна пауза, покороче первой. «Слишком много местоимений в тексте. Не обратил внимания, надо же...» – отметил он про себя мельком. – В последнее время произошло множество событий, глобально повлиявших на мир, в котором человечество существует на протяжении десятков тысяч лет. Все они, так или иначе, связаны с появлением так называемой полиморфной структуры С-пространства. Другими словами, пространства наших снов. Оно реально. Да, это так. И этот С-мир развивается по своим законам. Где-то они похожи на порядки развития вселенной-первоисточника, то есть нашей Вселенной, но местами – очень сильно разнятся. Можно сколько угодно говорить о безопасности, о том, что самоструктуризация С-пространства вышла из-под контроля, можно сыпать обвинения на власти и ученых... Теперь это не является нашей приоритетной задачей. Теперь для нас с вами главное – спасти собственные жизни! Пока это касается только тех, кто в данный момент находится на территории города Москвы... Вчера поздно вечером «капля», до того спокойно лежавшая на Алтуфьевском шоссе, начала увеличиваться в размерах. В настоящее время ее диаметр достиг приблизительно десяти-одиннадцати километров. Она, начав распространяться с Северного округа столицы, продолжает двигаться на Центр, Северо-Запад и Северо-Восток. Скорость «капли» невелика: около полутора километров в час. Но тем не менее она представляет оромную опасность для жизни. Внимательно послушайте данные, предоставленные квалифицированными экспертами, и их рекомендации населению по мерам безопасности! «Капля» – это однородное, пластичное вещество черного цвета. Его состав пока остается неизвестен. У «капли» обнаружено несколько свойств. Внимание! Она поглощает любую биологическую форму жизни, с которой вступает в прямой контакт, то есть «дотрагивается». Также она поглощает вещи, к которым когда-либо прикасался человек. Наибольшая опасность «капли» заключается в том, что она не только пассивно движется, но и способна атаковать людей и предметы, находящиеся в непосредственной близости от ее границы! Установленное безопасное расстояние – не менее десяти метров. Также примечательно, что на «каплю» невозможно долго смотреть – глаза начинают слезиться, возникает резь и покалывание, хочется отвести взгляд. Но данный негативный эффект легко устраним, дискомфорт полностью пропадает, если смотреть на нее сквозь любой прозрачный материал: очки, полиэтиленовую пленку, обыкновенное стекло. Запомните: «капля» уязвима! Она по не установленной до настоящего времени причине не переносит красного цвета! Так что в экстренном случае вы можете защитить себя красными предметами: полотнами, одеялами, бумагой, краской – чем угодно! Москвичи! В ближайшие несколько часов наш город будет полностью эвакуирован. Просьба сохранять спокойствие и не поддаваться панике. В случае возникновения массовых беспорядков погибнете не только вы, но и другие люди! Возможно, ваши родные и близкие! Эвакуацию будут производить органы правопорядка: сотрудники милиции, МЧС, противопожарные подразделения и ФСБ, а также регулярные военные части быстрого реагирования. Просьба оказывать посильное содействие представителям данных организаций! В первую очередь будут эвакуированы больницы, отделения «Скорой помощи», медчасти, госпитали, все детские учреждения и представительства иностранных государств. С этой минуты я объявляю чрезвычайное положение! Каждый гражданин, находящийся на территории города Москвы и ближайшего Подмосковья, в целях ускорения эвакуации обязан: тепло одеться, собрать минимум личных вещей и предметов гигиены, негромоздкие раритетные вещи и памятники искусства, если таковые имеются в доме, сухой паек из расчета питания каждого человека в течение трех дней, выйти на улицу и двигаться в сторону юга столицы, ожидая дополнительных указаний представителей силовых ведомств и МЧС! Ни в коем случае нельзя бежать! Передвигаться только шагом! Категорически запрещено пользоваться личным автотранспортом! Категорически запрещено выходить в С-пространство! Всех ваших родственников, близких, друзей и коллег, находящихся в эсе в данный момент, немедленно вывести оттуда при помощи системы экстренного пробуждения! Просьба выключить все имеющиеся в вашем доме или офисе С-визоры из электросети! Запрещено проявлять агрессию по отношению к «капле» при визуальном контакте! Для эвакуации будет задействован общественный гражданский, ведомственный и военный транспорт, включая авиацию. Все жители города и находящиеся на его территории гости будут размещены во временных эвакоцентрах, которые сейчас подготавливаются к принятию беженцев в районах Жуковского, Видного, Щербинки и Троицкого, а также – южнее. Уважаемые россияне, жители других городов и сел нашей страны! Просьба сохранять спокойствие! «Капля» зафиксирована только на территории Москвы. Вам рекомендуется не покидать квартир, заготовить сухой паек и теплую одежду! Если можете оказать любую посильную помощь жителям столицы, звоните по многоканальному телефону центра гуманитарной помощи МЧС, который вы сейчас видите на экране! Для радиослушателей повторю: номер телефона 102-103-00. Адрес в сети Интернет: www.dropmoscow.ru. Вероятно, спустя десять-пятнадцать минут прекратится вещание центральных телерадиоканалов. Информацию вы будете получать через резервные каналы связи, частоты которых можно узнать, также позвонив по вышеуказанному телефону или в местный штаб гражданской обороны. – Пауза. Решительный, обнадеживающий взгляд в объектив. – Ручное огнестрельное оружие против «капли» неэффективно. После полной эвакуации города по ней будет нанесен комплексный авиационно-ракетный удар. Москва уже не раз горела! Возможно, ей придется превратиться в прах снова! Помните: человеческая жизнь дороже домов и улиц! Только вместе мы сможем предотвратить катастрофу, надвигающуюся на нас. Только сообща мы сумеем справиться с внезапно атаковавшим нас врагом! Мы вместе! И хранит нас бог.

– Конец эфира...

Операторы, осветители и режиссер ретировались в течение минуты. Не впервой.

Президент вытер пересохшие губы салфеткой, глотнул воды. Прокашлялся и спросил у нескольких присутствующих министров, которые получали оперативную информацию от замов и секретарей:

– Ну что, какова первая реакция?

– Паника, – безапелляционно вбил руководитель Министерства по чрезвычайным ситуациям, – как и положено. Русских попросишь, и они все сделают с точностью до наоборот. А уж если запретишь что-нибудь...

– Поконкретней можно? – нахмурился президент.

– Вам про экономическую ситуацию в стране рассказать? – поинтересовался министр финансов, сложив сивые брови домиком.

– Да уж уволь... Представляю в общих чертах. У милиции ценная информация имеется?

Смурной глава МВД отодвинул занавеску и глянул на оцепленную Красную площадь. Сказал баском:

– Коммунисты через заграждения так и ломятся. Они как только услыхали, что красный цвет «капля» на дух не переносит... Сами понимаете, все флаги со времен Октябрьской революции повытаскивали и машут... А в целом... Что двадцать тысяч ментов могут сделать с осатаневшим пятнадцатимиллионным городом? Дубинками помахать?..

– Идиот... По делу говорите, мать вашу! – гаркнул президент, промокая залысины и обводя ледяными глазами своих придворных мужей. – ФСБ... А где генерал?

– Инсульт, – услужливо вставил помощник.

– Вот черт. Новенький? Как вас звать?

– Полковник Ерошин.

– Какие новости у вас, полковник? Выяснили, что делать-то будем?

– Правильно заявлено...

– Да, кстати, кто за СМИ отвечает... Постарайтесь, чтобы по возможности дольше не проникала информация в массы о том, что в Нью-Йорке и Токио то же самое творится. А не то совсем люди с ума посходят... Хватит, наворотили уже. Что? Да, я понимаю – невозможно... Но вы как-нибудь смягчите информационные бомбы западных агентств. Намекните, дескать, пока точно не известно, достоверны ли источники... Что я вас учу, ей-богу!

Он замолчал и через миг взорвался:

– Ну почему никто из вас не пристрелил меня, когда эта сука здесь хозяйничала?! Или ее? Взяли бы именной «наган» и в лоб мой засадили пару свинцовых импичментов! Шалоброды... Что там, э-э... Ерошин?

– Наши эксперты работают сейчас, – сбивчиво ответил поджарый полковник. – Трудно выяснить, что можно сделать... Много людей отозвано для оперативной работы по эвакуации населения и так далее и тэ пэ...

Президент одарил его хирургическим взором.

– Гэбисты... Свалили генерала на койку в госпиталь! Такой мужик был! Вы у него по волоску строем бегали... Что тут говорить. Я виноват. Позаботьтесь, чтоб старика из госпиталя вывезли по-человечески, он на протезе все-таки... – Он в отчаянии махнул рукой. – Женя, у тебя что?

Министр обороны поднялся. Сегодня генерал-полковник по случаю военного положения был не в гражданке, а в парадной форме, с боевыми медалями, которые имел полное право носить.

– Три полка спецназа уже работают на улицах. Людям помогают. Ребята проверенные, не солдафоны со свернутой крышей, а честные солдаты. В основном – офицеры.

– Хорошо. А со сдерживанием и уничтожением этой гадости как дела обстоят?

– На вертолетах с минуты на минуту должны по периметру разворачивать красные стяги. Ох, ребята-срочники задолбались сегодня ночью шить... К ракетному удару готовы. Авиация – тоже. Слава богу...

– Н-да, Женя. Стрелять-то мы умеем... – Президент встал. Пожевал губами. – Только вот помогут ли ракеты?..

– До сего момента прецедентов еще не случалось, господин верховный главнокомандующий, – четко ответил опытнейший министр обороны.

Этим утром Москва горела.

Но не огонь пока еще был виноват в этом, хотя и его хватало. Город горел красным пламенем вещей...

«Капля» уже поглотила под своей черной массой спорткомплекс Олимпийский и добралась до северной кромки Садового кольца. С юга прилетали вертолеты МЧС, тянулись бесконечные колонны специальных автобусов, на которых перевозили гражданское население. Поперек проспекта Мира стояли четыре тяжелых танка «Т-120» с развернутыми в сторону приближающейся стены стволами и два «броника».

Но не это пугало «каплю»...

Ее поверхность топорщилась, сминалась складками, переливалась волнами и судорожно вздрагивала мелкой зыбью от сотен тысяч предметов красного цвета, которые швыряла одуревшая толпа. «Капля» без устали выплевывала их назад, огибала, просачивалась между, и это хоть на мизер, но замедляло ее продвижение в глубь города.

Москва горела.

Розовыми язычками фантиков и оберток от жевательной резинки, красными коробочками из-под туалетной воды, дезодорантов, кремов, лаков для ногтей и гигиенических салфеток, багряными разводами журналов, книг, тетрадей, суперобложек, конвертов, газет, компьютерных дисков, кровяными искрами зажигалок, ручек, карандашей и дождем канцелярских скрепок, тяжелыми багровыми сполохами микроволновок, столов, кресел и даже диванов, алыми росчерками футболок, свитеров, брюк, курток, плащей, палантинов, шапочек, рубашек, простыней...

И было жутко смотреть, как настырная «капля» толкает впереди себя волну этого вспыхивающего и взрывоопасного огня вещей.

Люди бежали в панике, но многие считали своим долгом швырнуть напоследок в ненавистную темную стену пятнадцатиметровой высоты что-нибудь красное. Как-то сами собой в общей суматохе даже возникли добровольные дружины, которые отступали, но не спешили уходить. Среди них было много бывших бодряков. Собравшись по двадцать-тридцать человек и нацепив разносортные очки, чтобы не слезились глаза, они устраивали на пути «капли» настоящие багрово-оранжевые баррикады из подручных уличных средств. К таким волонтерским группам сразу прилипло название «очкарики». Военные и милиция им старались не мешать – встречая какое-никакое сопротивление, всепоглощающая стена двигалась медленнее...

Извернувшись между двумя особенно большими нагромождениями из алого барахла, «капля» взметнула отросток-щупальце и мгновенно сожрала один из танков. Экипажи оставшихся «Т-120», увидев гибель товарищей, решили не рисковать: сыпанув асфальтовой крошкой из-под гусенец, водители развернули исполинские машины и отъехали метров на пятьдесят. Стрелки тем временем дали согласованный залп по нависшей по всей ширине проспекта стене. Оглушительно ухнуло, в ближайшем мини-маге треснуло и ссыпалось витражное стекло. Снаряды, как и во все прошлые разы, ушли в никуда. Просто исчезли в загадочной и страшной тьме «капли».

– Слушай, а что, если боеголовки красной краской окатить?! – крикнул водитель одного из «Т-120» своему стрелку, поправляя очки.

Связь через наушники и микрофон барахлила, поэтому приходилось срывать голос, чтобы было слышно на фоне оглушительного рева двигателя.

Тот проморгался, вытер пороховые крупинки со лба и проорал, перегнувшись через теплый еще затворный механизм:

– Пробовали уже! Солдатик прибегал от ребят из двадцать первой бригады, что западнее нас стоят, кажется, на Новослободской. Говорит, «капля» выплевывает снаряды обратно с той же скоростью... Они так несколько окрестных домов разнесли...

– Ни хрена себе... Так и назад в дуло вернуться может, тебе в лоб...

– Вот гражданские уйдут, и командование вроде как собирается зээркашки и авиацию в ход пустить... Слышишь, Виталь? Они там вроде даже лазеры применять хотят! Говорят, на истребителях имеются...

– Хрен знает. Может, и есть...

Москва горела.

Ревели сирены тревоги.

Людям в такие моменты глубоко наплевать, откуда пришла беда. Кто в этом виноват – С-пространство или сатана... Страх перед самим фактом бедствия руководит их действиями, трепет и холодок в солнечном сплетении от необходимости то и дело задаваться вопросом: «А что дальше будет?..» Плюс инстинкт самосохранения: спастись! Спасти себя, детей, близких, ценные вещи... Ну, в крайнем случае хотя бы себя...

И основная масса людей бежит. Сломя голову, не разбирая дороги, с воплями, топча себе подобных – лишь бы прочь от напасти!

Но есть небольшая когорта, у которой над инстинктом сохранения собственной задницы преобладают другие. К примеру, чувство противоречия и злости! Ах так, дескать, бить нас ни за что?! Ну получай гранату в репу за такую дерзость! Не помогает? А красный кирпич? То-то же.

Также есть люди, у которых включается чувство вседозволенности. Никому ничего не надо? Вот и ладненько, а мы пару витрин расколошматим и пряники все утащим. Все равно теперь ничье! А это кому тут зубик золотой выбили? Валяется себе так... бесхозно... И вообще, что-то скучно, а не подпалить ли вот этот домик?..

Можно еще вспомнить о фаталистах и прочих религиозных придурках. Этим вообще лафа! Они ж только и ждали, когда апокалипсис нагрянет! Теперь осталось только сесть тихонечко у подоконника и любоваться, как некая черная стена пожирает народ грешный...

Но основная масса все же бежит. И получается так, что эта масса в процессе панического улепетывания волочит саму себя. А вот тогда становится действительно страшно...

Москва горела под завывание сирен. А черная клякса, расползающаяся по ее улицам и площадям, постепенно тушила этот отчаянный пожар, оставляя внутри своего уродливого кольца лишь тлеющие угли. Подминала под себя отчаянную попытку сопротивления. Давила.

Вот беззвучно исчез в полотнище тьмы очередной небоскреб. «Капля» разом окутала огромное здание на Сретенке, прошлась по всей его высоте неприятной для глаза волной и медленно двинулась дальше, оставив от только что возвышавшегося колосса из стали, бетона и стекла жалкий огрызок с торчащими в разные стороны оплавленными кусками арматуры и грудой всякой рухляди красноватого оттенка. Также посреди этого скомканного вороха вещей аккуратненько лежала дюжина целехоньких С-визоров.

Свою плоть «капля» не трогала.

Москва горела...

Она пришла в себя, скорчившись от холода в тесной подворотне, между двумя железными контейнерами для мусора... Приоткрыла глаза и застонала, увидев разорванные джинсы, валяющиеся неподалеку. Кроссовки с коченеющими на асфальте змейками шнурков... Крупная дрожь била все тело, в затылке тикал маятник боли, низ живота сводили судороги, но сил на то, чтобы встать, пока не хватало. Она в отчаянии обхватила руками голые окровавленные колени, вспоминая...

С самого утра Лена была вместе с родителями. Когда завыли городские сирены тревоги и по телевидению передали выступление президента, на часах было практически семь. Выскоблив в сумку содержимое холодильника и собрав самые ценные вещи, они заперли квартиру, спустились пешком вниз и сели в просторную «Шкоду», припаркованную возле подъезда, которую отец купил всего-то полмесяца назад, выгодно тиснув «десятку» и назанимав у друзей.

«Пристегнитесь», – рассеянно сказала мама, кусая губы и трясущимися пальцами пытаясь нащупать ремень безопасности.

Тронулись. Виляя меж брошенными коробками, мебелью и бытовой техникой, выскочили на проспект и уперлись в бурлящий поток людей. Мама запаниковала и попыталась выбраться наружу, но отец сурово вернул ее обратно в салон и с яростным хлопком закупорил дверь. Он плавно надавил на педаль газа, и машина осторожно нырнула в человеческую реку, течение которой тут же подхватило ее и потащило вперед.

Первым разбили заднее стекло. Затем, почти сразу, одно боковое. В салон залетел увесистый обломок кирпича. Мама завизжала и, задергавшись под пристегнутым ремнем, стала стряхивать с себя мелкие осколки. Повернулась к Лене и с ужасом посмотрела на нее: у дочери со щеки стекала тонкая струйка крови.

Отец притормозил и на всю машину гаркнул: «Вылезайте! Резво!» После чего сам выскочил и помог выбраться семье. Толпа протекала, завихряясь возле остановившегося автомобиля и образовывая бурунчики. О крыло новенькой «Шкоды» стукнулся еще один камень. Вокруг раздавались крики и стоны растоптанных людей, откуда-то валил столб дыма, разносившийся ветром по волнам человеческой реки. Над улицей стрекотал вертолет, и усиленный мегафоном голос возвещал о правилах поведения в чрезвычайных ситуациях. Где-то вдалеке звучали выстрелы тяжелых орудий, почва временами слегка подрагивала.

«Вперед! – крикнул отец. – Лариса! Ленка! Хватайтесь за меня и не отставайте! Не оглядывайтесь...»

Окружающий Лену мир подернулся какой-то колышущейся пленкой, словно предметы обтянули полиэтиленом... Она бежала, держась за мамину руку, и не смела оглянуться. Ноги находили асфальт сами собой. Мысли тянулись вяло, апатично – первый шок уже прошел. Остался только едкий ужас, копошащийся в груди, где-то между горящими от стремительного передвижения легкими... Нечто необъяснимое и враждебное пришло в их размеренную жизнь из эса. Какая-то «капля»... Лена неоднократно бывала в С-пространстве, и ни разу оно не казалось ей агрессивным или недружелюбным – всего лишь очередной способ развлечения, придуманный людьми, и только. Она ни за что бы не поверила, скажи кто-нибудь, что эс представляет хоть малейшую угрозу для реального мира. Да и когда появились сшизы... все равно несколько опаснее стало лишь на улицах эса, но уж никак не здесь, в настоящей Москве... И вот неожиданно приходит беда. Оттуда, из снов... Что же теперь будет? Как быть с ее уже запланированным обучением в экономическом колледже? Что станется с одноклассниками и подружками?..

Невозможно предугадать момент, когда споткнешься. Даже если человек постоянно напряжен и готов к такой возможности, все равно это происходит внезапно... Лена зацепилась кроссовкой за поваленную поперек тротуара пожарную лестницу, и мамина ладонь выскользнула из ее руки. Девушка распласталась на луже с вмерзшими окурками, порвав брюки и жестоко ударившись локтем о заиндевевшую на стуже коробку с упаковками томатного сока. Она еле успела откатиться в сторону стены, чтобы не быть раздавленной. Крик матери потерялся в толпе.

– Мама! – истошно заорала Лена, пытаясь подняться. – Мамочка! Подожди!..

Девушку без конца толкали пробегающие мимо люди, и ей никак не удавалось встать на ноги. Когда же она наконец сумела приподняться, уцепившись за свисавший из окна первого этажа антенный кабель, человеческий поток уже безвозвратно унес ее родителей...

Лена встала, прижавшись спиной к пачкающей известью стене дома, и заплакала, глядя сквозь муть раскаленных слез на странных... «очкариков», организованной гурьбой прущих против течения и размахивающих над собой багряными тряпками.

Она закрыла глаза и зарыдала еще сильней, прижав к лицу поцарапанные ладони, на которых засыхала кровь. Багряная...

В груди клокотала смесь из отчаяния, беспомощности, злости и страха. Она никогда больше не увидит маму и отца... Что ей теперь делать здесь? Одной и никому не нужной девчонке...

– Пойдем сюда, здесь выход! – вдруг раздался голос прямо рядом с ухом. Лена вздрогнула.

Справа от нее стоял мужчина лет сорока, одетый в дорогое пальто и кашемировую кепку.

– Пошли, скорее! – Он взял ее за ушибленный локоть, и девушка ойкнула.

– Как... кой вых... од? – запинаясь от слез, спросила она.

– Через переулок, на Садовое!

– У меня мама пропала...

– Давай живей, а то сама пропадешь!

Мужчина нажал комбинацию цифр на кодовом замке, открыл дверь подъезда и скрылся. Лена, всхлипнув еще пару раз, нырнула за ним.

Затем она, видимо, потеряла сознание...

Очнулась от неприятной, пульсирующей боли в затылке и груди. Голова сзади была в чем-то липком... И... кто-то грубо мял ее соски.

Девушка поборола желание немедленно завизжать и начать брыкаться, сообразив, что среди общего смятения ее все равно никто не услышит, а если и услышит, то уж точно не поможет. Затаила дыхание и на самую малость приоткрыла смерзшиеся от слез веки.

Лена лежала на лавочке в каком-то глухом дворике. Ветра здесь почти не было, поэтому редкие снежинки падали почти вертикально, лишь слегка подтанцовывая в прозрачном воздухе. Мужчина в кашемировой кепке навис над ней и рывками расстегивал блузку под широко распахнутой дубленкой. От него исходил богатый аромат парфюма.

– Я уже замерзла ждать, – сказала высокая, рослая женщина в длинной шубе, стоявшая около песочницы. – Скоро?

Больше вокруг никого не было.

Лена улучила момент и врезала уже добравшемуся до бюстгальтера насильнику ободранным коленом в пах. Он лишь ослабил хватку и отступил на шаг, даже не согнувшись и не вскрикнув. Промахнулась, наверное... Теперь – все кончено.

– Ты чего, милая девочка? – искренне удивился мужчина. – Зачем дерешься?

– Не трогайте меня, прошу вас... – забормотала Лена, хватаясь непослушными пальцами за воротничок блузки. – Пожалуйста, не надо...

– Уйми истеричку, – хладнокровно приказала женщина в шубе.

– Милая, я не буду делать тебе больно, – прошептал мужчина, улыбаясь. Кашемировая кепка нависла над лицом Лены. Под козырьком полыхали шальные линзы глаз.

– Нет! Помогите! – завизжала девушка что было мочи и замолотила ногтями по приближающейся морде. – Нет!..

Брызнула кровь, мужчина отпрянул и зарычал, тряся головой. Кепка слетела.

– Ты ее сделаешь наконец или нет? – раздраженно спросила женщина в шубе, облизывая два пальца.

Лена рванулась в сторону, упала с лавочки на холодную корку снега и поползла на четвереньках, не переставая сдавленно звать на помощь. Пола дубленки зацепилась за железную стойку скамейки. Сильная рука вздернула ее за шиворот, как кутенка, и развернула. Поставила на затекшие ноги.

– Милая, не убегай...

Хлесткий удар по виску заставил Лену на миг умолкнуть и захлопать ртом, хватая воздух.

– Моя жена очень хочет посмотреть, какая ты, – прошептал мужчина, обдавая ее ароматом дорогого одеколона. – Разденься.

– Нет... – прохрипела девушка, стараясь вырваться.

– Милая, мне придется тебя раздеть. Обещаю, ты не замерзнешь.

– Отпустите меня, пожалуйста... Я умоляю вас...

Мужчина разочарованно вздохнул и ударил ее коленом в живот. Дыхание перехватило, перед глазами поплыли искры, колени подогнулись. «Скорее бы умереть», – как-то отрешенно подумала Лена.

Вновь поставив ее на ноги и поддерживая одной рукой, мужчина разорвал блузку. Пуговицы брызнули в разные стороны. На обнаженную грудь девушки упали несколько снежинок, тая.

– Милая... – вожделенно застонал он. – Милая...

Следующий удар лишил Лену сознания... Дальнейшее отпечаталось в памяти кошмарными урывками... Ее насиловали и били. Долго. Сначала – один мужчина. Потом, кажется, к нему присоединилась та... в длинной шубе...

Обжигающие удары, боль, морозные прикосновения снега к голому телу... темнота... кто-то жалобно кричит, и эхо разносится по всей вселенной... Женское лицо, искаженное гримасой оргазма, смазанная помада... холод... боль... угасающий вместе с рассудком страх...

Лена застонала и открыла глаза. Отняла лоб от коленей и обвела взглядом узкую подворотню. Ступни почти окоченели, волосы на затылке слиплись от свернувшейся крови...

Девушка взялась за края железных контейнеров и, сломав ноготь, поднялась на ноги. Снова упала, еле успев подставить локти. Зашептала одними губами что-то бессвязное: на стоны не было больше сил.

Со второй попытки удалось подняться и натянуть порванные джинсы. Дрожь колотила ее всю. Лена кое-как застегнула дубленку, надетую на голое тело, и зашнуровала кроссовки. Замерла, изредка судорожно вздрагивая от холода. За одно-единственное утро она лишилась всего: крова, близких, чести, веры в будущее. Остались пустота и ледяное дыхание застывшего города... Почему так тихо? Неужели всех уже эвакуировали? Значит, скоро станут бросать бомбы... Это даже к лучшему. Умереть бы побыстрей... Сгореть. В этом проклятом мире уже не осталось ничего, никого. Интересно, мама с отцом выжили в той безумной давке?..

Неожиданно краем глаза девушка заметила в арке движение. Она повернула голову и содрогнулась.

«Капля» показала свое черное слепое лицо. Густая, маслянистая масса медленно вползала во дворик, надувшись гигантским пузырем. Перед собой она толкала красный сор.

Лена попятилась. Нет, такой смерти она не хотела... По телевизору утром показывали, как «капля» глотала людей. Они исчезали в ее жуткой, режущей взгляд тьме. Куда попадали эти люди? В ад? В другое измерение? Просто умирали?.. А может, их выбрасывало в эс? Навсегда...

Девушка схватила кусок стекла из мусорного ящика и отступила еще на несколько шагов. Окоченевшие и израненные ноги заплетались. Поднеся стекло к глазам, она посмотрела, как чудовищное порождение снов надвигалось на нее. Неспешно, неотвратимо, будто зная, что никуда маленькому человечку не деться.

Сердце колотилось в покрытой синяками груди, готовое напороться на ребра. «Капля» прижимала Лену к старой четырехэтажной «сталинке», в глухой угол, где была единственная дверь, ведущая в грязный подъезд.

– Ну уж нет... – затравленно глядя на растущий чернильный пузырь, прошептала она. – Ты, говорят, не любишь кое-что...

Лена скинула дубленку, оставшись в порванных джинсах. Ветер крутанул снежинки, и стылые белые мотыльки испуганно шарахнулись от тепла обнаженных плеч, метнулись к мазутно-черной бездне. Исчезли в ней.

Одиноко и страшно прозвучал истеричный женский смех в тесноте подворотни.

– А как тебе такое?..

Лена полоснула осколком стекла по себе. Длинно, наискось – от левой ключицы до правого бедра. Выгнулась от боли, засмеялась громче... Осколок со звоном упал на асфальт. Она провела ладонями по глубокому порезу, чувствуя липкое тепло собственной крови... и сделала шаг к «капле». Черная стена остановилась будто в недоумении.

Вытянув руки вперед, Лена подошла еще ближе к переливающейся волнами поверхности, глядя на нее в упор. Из воспаленных глаз катились слезы, кровь текла по животу и собиралась у талии, пропитывая джинсовую ткань.

– Съешь красненькое?! – заорала девушка, делая еще шаг навстречу тьме.

«Капля» выгнулась линзой внутрь себя, избегая касания окровавленных ладоней.

– Не хочешь? – Лена бросилась вперед, стараясь схватить проваливающуюся черную массу.

Перетекая по дворику, «капля» легко ускользала от мечущейся в аффекте и истекающей кровью девушки в течение нескольких минут, после чего остановилась и, выбросив длинный гибкий щуп, молниеносно чиркнула им по ране.

Лена застыла и опустила глаза на грудь. Вместо длинного косого пореза был розовый шрам.

– Ну уж нет! – прошипела она, размазывая сопли по лицу. – Не пойдет...

Девушка в запале хотела снова поднять стекло, но вдруг обнаружила, что «капля» образовала вокруг нее кольцо диаметром метра четыре.

– Пусти! – Она отчаянно бросилась на гладкую черную выпуклость...

И отпружинила обратно, чуть не потеряв равновесия. Становилось теплее.

– Не смей указывать мне, ты, клякса сонная!.. Жри! – Лена вновь с разбегу налетела на бездушную упругость желе. Вновь отступила. Беспомощно опустила руки. – Что же ты делаешь со мной?

«Капля» будто услышала мольбу бедной девушки. Она заколыхалась и, распихивая в стороны красный мусор, открыла узкий коридорчик, упирающийся в двустворчатую дверь подъезда «сталинки».

Стало еще теплее, Лене даже показалось, что от асфальта пошел пар. Дрожь уже не колотила тело с таким остервенением.

Она с удивлением оглянулась на безмолвную черную массу. Спросила, мотнув головой на дверь:

– Значит, мне туда?

«Капля» никак не отреагировала, продолжая неподвижно нависать полукольцом над девушкой.

– Хорошо, – согласилась она и зашагала к подъезду. Внутри, как только истерика немного утихла, все как-то расслабилось – растекся вакуум опустошенности. Мир стал безразличен...

Пока Лена поднималась по слабо освещенной лестнице, «капля», не отставая, сопровождала ее, захлестывая с обеих сторон и четко обозначая путь. Наконец девушка уперлась в железную дверь на третьем этаже.

Пихнула ее кроссовкой. Раздался металлический скрип петель, дверь оказалась не заперта. «Капля» немедленно ворвалась в квартиру, опережая Лену, и вытянулась извилистым коридором, ведущим в дальнюю комнату.

Зайдя туда, Лена остановилась и долго смотрела невидяще перед собой. Интерьер расплывался... качался старомодный шифоньер, гнулся на стене по наркотическим лекалам ковер с унылым узором, книги сами собой открывались, шелестя ветхими, пожелтевшими страницами, выворачивалась наизнанку кованая арматура бра, фиалка сыпала свои сочно-лиловые лепестки, прожигая подоконник...

«Капля» застыла сзади огромной глубокой тарелкой.

Лена обернулась и громко рассмеялась, ломая бледными щеками соленую корку высохшей крови и слез.

– Вот что, оказывается, тебе нужно...

Тянуло прилечь. Забыться. Уйти от ужаса реальности...

– Коварный, лукавый эс, лишающий нас выбора.

Шрам на обнаженной груди пятнадцатилетней девушки уже не болел. Веки слипались.

– Что ж... ты не ошибся... Выгодный предложил бартер.

Над пустой кроватью приглашающе помигивал зеленым огоньком включенный С-визор...

До него оставался ровно один шаг.

Приятных сновидений...

Площадь была покрыта зеленой травой. Солнце ласково поглаживало лучами кромки оградок, стекало мягкими светотенями по столбам, желтоватыми бликами отражалось в зеркальных высях небоскребов, отделанных сталью и пластиком.

Лена шла и любовалась преобразившейся Москвой. Изумрудная трава пушистым пледом лежала на улицах и переулках, бульварах и проспектах, мостах и эстакадах, лестницах и тротуарах, превращая город в радиально разбегающиеся полупрямые горных долин. Не ревели потоки автобусов и машин, не завывали сигналы, не скрежетали стальные черви-электрички, не работали светофоры, не хлопали на ветру рекламные щиты, не стучали отбойные молотки строителей...

Ни к чему регулировать движение, которого здесь нет. Здесь не нужна реклама. Здесь нечего строить.

Рай уже готов и сдан в эксплуатацию...

Иногда глазеющей на непривычный пейзаж девушке попадались прохожие, которые тоже растерянно вертели головами, рискуя свернуть шею. На лицах людей гримаса непонимания боролась с выражением внезапного облегчения. На пересохших губах наклевывались улыбки счастья.

Тут не было «капли». Не существовало страха, страданий, сумасшедшего бегства, пронзающего ветра зимы. Смерти...

В магазинах на прилавках лежала еда, которую никто не охранял. И не продавал. Уютные квартиры были открыты и бесхозны.

В этом мире не хотелось что-то делить, ссориться, воровать, угнетать, убивать, лгать... В фантастическом Городе на траве все было по-другому. Законы не нужны, потому что в умах жителей не могли возникнуть преступные помыслы. Не нужно драться и предавать за кусок земли или хлеба. Всего вдоволь...

– Девушка...

Лена обернулась, только сейчас обнаружив, что на ней любимая светло-кофейная блузка. Не порванная семейной парой садистов-извращенцев в смрадной подворотне... С пуговками, изящным воротничком и декоративным кармашком.

К ней подошел светловолосый парень. Ровесник или, быть может, чуть старше. Он был потрясен и обескуражен, как все вокруг.

– Простите... Девушка, вы понимаете, что происходит?

– Да.

Парень с интересом взглянул Лене в лицо. Не без удовольствия осмотрел удачно уложенную прическу, гладкий лоб, ровную переносицу, полные жизни и вкуса губы.

– Мы в эсе... – полуутвердительно произнес он наконец. – Вы согласны с этим?

– Да, – повторила она, чувствуя, как безвозвратно рассеиваются отчаяние и боль, пульсировавшие внутри все утро.

– Тут многое... изменилось, – улыбнулся парень, нагибаясь и срывая травинку, растущую прямо из каменной мостовой. – Странно... зачем все это? Ведь мы все равно проснемся.

Лена захохотала и бросилась вприпрыжку вдоль широкого проспекта. Как хорошо! Здесь, в Городе на траве! Можно беззаботно бежать куда глаза глядят, заглядывать в дома и делиться радостью с другими! Можно танцевать и петь!

И пусть сейчас к прогорклой Москве летят ракеты, которые вот-вот превратят в плазменную пыль дома и уснувших в них людей! Кому это важно?.. Оставшимся в реальности, в хрустящей костями яви? Там, где жизнь – вечный кошмар среди ледяного ветра?..

Пусть плазма сожжет всех их, растопит лед... непонимающих, что «капля» – это загадочный разум, несущий нам фиал искупления. Что это – не палач!

Пусть боеголовки и лазеры сровняют с семью холмами этот грешный город...

Вдруг Лена остановилась, присела на нагретый солнцем парапет. Ее ровный лоб прорезала морщинка. Родители... Они ведь остались там. Неужто она потеряет их навсегда? Так несправедливо...

От неприятных мыслей ее отвлек светловолосый парень.

– Погуляем вместе, – предложил он, подходя легким спортивным шагом.

– А зачем? – пикантно усмехнулась Лена, отгоняя досадные дилеммы.

– Веселее... – пожал он плечами, не обидившись. – Нужно потихоньку осваиваться. Вдруг нам долго придется пробыть здесь...

– О’кей, пойдем. – Она закружилась, запрокинув голову и ловя лицом нежные лучи.

– Знаешь, что я заметил? – беспечно сказал парень, хватая ее за руку и принимаясь кружиться в такт.

– Ну? Говори же! – взвизгнула Лена.

– Здесь совсем нет стекла и красного цвета.