Изнанка

Кадр шестнадцатый Демиурги

Лазеры ее не брали. «Капля» полностью поглощала когерентное излучение...

Пилот отпустил гашетку и потянул штурвал на себя. Истребитель круто задрал нос и понесся вверх.

– Патрик, уводи машину, – прозвучал в наушниках уверенный голос ведущего их звена.

Выравнивая самолет, пилот отмечал, как под фюзеляжем скользил Манхэттен. Сверкнули озера Центрального парка, диагональной стрелой пронзил весь остров Бродвей, колкий шпиль Эмпайр Стейт Билдинга вонзился в безоблачную высь над Нью-Йорком. «Капля» почти добралась до этого небоскреба, подтачивая здания и улицы своей черной плесенью.

Она возникла где-то в Чайна-Тауне и за считаные часы поглотила весь деловой центр Манхэттена, Бруклинский и Уильямсбургский мосты и подобралась к Мэдисон-скверу. Люди в панике бежали с острова в Бронкс, Куинс, Стейтен-Айленд. Международный аэропорт Джона Кеннеди не успевал отправлять лайнеры со спешащими покинуть Нью-Йорк людьми.

– Донни, заходим для пуска ракет? – спросил Патрик, делая разворот над Гудзоном.

– Нет. Красный свет! Слишком много народу осталось в городе, – отозвался ведущий. – Возвращаемся на авианосец...

Вооруженное гражданское противостояние, бушевавшее в Штатах, потеряло актуальность в свете появления нового врага. Опасного, непредсказуемого, непонятного. И никакие уверенные заявления президента, госсекретаря и помощника по национальной безопасности не могли успокоить одуревших от страха американских граждан.

Японские власти не успевали эвакуировать Токио. Слишком неожиданно «капля», доселе спокойно лежавшая в оцепленном спецслужбами районе, стала расти. Армейские части не справлялись с бесконечным потоком людей, не разбирая дороги бегущих из города. Премьер-министр Страны восходящего солнца подал в отставку, узнав, что волна паники угрожающе поднимается над всей планетой.

«Капли» активизировались в Москве и Нью-Йорке. Все новые маслянисто-черные гости из эса с завидной плодовитостью появлялись во всех крупных городах мира, и неизвестно было, когда им вздумается начать расти, подобно трем первым. Становилось по-настоящему жутко...

Берлин, Афины, Париж, Сидней, Рим, Пекин, Лондон, Мехико, Амстердам, Каир, Багдад, Дели, Стамбул, Иерусалим, Оттава, Монтевидео, Хельсинки, Мадрид... Согласно данным спутниковой разведки, возникновение загадочной субстанции было зафиксировано уже в трехстах пятидесяти двух точках по всей Земле. Во многих развитых странах в течение часа было введено чрезвычайное положение.

В районе Суматры произошло сильнейшее подводное землятресение в истории современного человечества, в результате которого остров целиком сдвинулся на тридцать метров к юго-западу. Эксперты-геологи и океанологи утверждали, что оно связано с активностью «капли», возникшей на дне Индийского океана. Волны цунами высотой до 10 метров со скоростью приблизительно 800 километров в час обрушились на побережье ряда государств Юго-Восточной Азии. Местами гигантские валы воды проникали в глубь суши на десяток километров, а мощность основного толчка, по предварительным оценкам, равнялась пяти с половиной мегатоннам в тротиловом эквиваленте. О массовых жертвах незамедлительно сообщили власти Индонезии, Индии, Шри-Ланки, Малайзии, Мальдивских островов, Бангладеша, Мьянмы и даже государства Сомали, находящегося в Африке почти в пяти тысячах километров от эпицентра землетрясения. Число погибших только по официальным сводкам достигло 110 тысяч человек за первые несколько часов... Врачи опасались угрозы возникновения пандемии малярии и холеры...

Экстренное заседание Совета Безопасности ООН закончилось перепалкой, зашедшей в зону оскорблений и перехода на личности. Кто-то из арабских представителей недвусмысленно озвучил намерение применить оружие массового уничтожения, как ядерное, так и биологическое... Становилось ясно, что момент, когда еще можно было спокойно и здравомысляще решать вопросы безопасности, упущен.

Нужно было спасать людей. Спасать слепую в панике толпу. Как это сделать в масштабах планеты – не знал, к великому сожалению, никто...

Сти знала.

– Что мы имеем?

– Мы имеем потрясающий по размаху бедлам.

– Это хорошо.

Она подошла к окну и выглянула на улицу. С высоты предпоследнего, семнадцатого, этажа Центра сна, строительство которого было завершено несколько дней назад, было видно шоссе и дачные массивы на несколько километров окрест. Шестьдесят идентичных зданий, на полторы тысячи мест каждое, уже было возведено в Подмосковье под сомнительным прикрытием крупного строительного концерна, якобы воплощающего в жизнь программу доступного жилья – благо в суматохе последних событий такая акция могла остаться не замеченной мэрией и губернскими властями. Еще около трехсот подобных зданий отделывалось. Производство необходимой аппаратуры было налажено здесь же, на базе огромных цехов бывшего станкостроительного комбината возле Подольска; комплектующие были закуплены заранее в Японии через одну ближневосточную фирму-посредника и ждали своего часа на арендованных складах неподалеку от Серпухова... И вот теперь, сойдя с высокоскоростных сборочных конвейеров, модифицированные для бесперебойной работы С-визоры десятками тысяч упаковывались в ящики и на грузовиках доставлялись прямиком в Центры...

Поток людей двигался на юг.

«Как перелетные птицы в преддверии наступления холодов», – с внутренней усмешкой подумала Сти.

Всю наемную рабочую силу она бросила на окончание строительства Центров сна в последнюю декаду января – в основном это были нелегальные мигранты из Средней Азии и Кореи, которые могли за жилье, кусок хлеба с рыбой и толику денег хоть Вавилонскую башню отгрохать за пару дней.

Ставка была сделана. Крупная ставка. Пока Центры возводились только около Москвы, но в перспективе планировалось развернуть строительство возле двадцати с лишним крупных городов России. А потом и за рубежом.

Наконец-то она дождалась – невероятная даже для самого смелого человеческого воображения сила прорвалась из эса в падший мир. И пульсирующее внизу живота чувство взорвалось вместе с растущими «каплями». Это было рождение новой эпохи, которую никто до последнего момента не принимал всерьез.

Тем проще было для нее. Она успела подготовить пеленки и кроватку для младенца. Тысячи кроваток, даже сотни тысяч... Пока их хватит только для самых понятливых, для самых умных людей. Для тех, кто сумеет поверить и принять. Остальные придут чуть позже, потому что больше идти им будет некуда – все без исключения города затянут своей черной пеленой «капли». И тогда найдутся места для них. Миллионы. Миллиарды мест. Ведь к слабым нужно быть снисходительным, нужно иногда указывать им путь...

Эс подарил шанс глупым людям. Шанс уйти от загнившей, покрытой язвами цивилизации в манящую глубину грез. Навсегда. Бесплатно. Безболезненно.

Просто заснуть.

И проснуться в другом мире. Где не будет войн, насилия, смерти, где на улицах в солнечных городах растет мягкая, душистая трава. Нужно лишь заснуть, провалиться в безмятежную и теплую долину мечтаний.

Осталось только набрать пригоршню кристально чистой воды из источника и омыть ею искаженное ненавистью и расчерченное заскорузлыми шрамами лицо.

Так просто.

Заснуть...

– Кристина Николаевна, мне кажется, пора, – сказал Борис, мотнув авоськой.

На ученом был новый темно-зеленый свитер, классические брюки с выглаженными лезвиями стрелочек и дорогие туфли. Он чувствовал себя не особо комфортно в таком наряде, но Сти настояла, чтобы ее ближайший соратник выглядел прилично к моменту открытия Центров.

Возвышенное настроение немного омрачалось поступком Рысцова – глупца, который в последний момент струсил и исчез, оставив после себя целую ванну трупов. Но мелочи сейчас не волновали Сти, равно как и судьба этого впечатлительного болвана, всегда проявлявшего склонность к излишнему анализу поведения и сопоставлению разрозненных вещей.

Она обернулась к неловко передергивающему плечами Борису и, прикрыв глаза, сказала:

– Пусть начинают.

Закинула голову назад, проведя ладонями по густым волосам, и почувствовала, как незримые лучи падают на нее, охватывая в кокон.

Она – наместник великой силы, пришедшей на Землю из немыслимых лабиринтов сна. Она – регент грядущей эпохи.

Ученый сделал знак ассистенту, который тут же вышел вон из просторного, светлого помещения, чтобы дать команду бесчисленным агентам, работающим на Сти, – слугам, до последнего верным новорожденному миру. Их целью было оповещение эвакуированных граждан всеми возможными способами о том, что выход есть. И не нужно никуда бежать: избавление – совсем рядом. Конец мучительной боли и безграничного страха – в единственном шаге от них.

В удобной кровати для гиперсомнического сна.

Через час возле парадного входа в Центр собралась толпа. Отчаявшиеся и потерявшие надежду люди были готовы на что угодно, чтобы спастись самим и помочь близким, потерявшим за одно утро все, чем жили долгие годы. Все, во что веровали.

Вокруг здания кружили вертолеты военных и МЧС, по широкой аллее, распихивая брошенные легковые машины, словно картонные декорации, подкатывались бронетранспортеры, пожарные автомобили и экипажи «Скорой помощи».

Но толпа не подпускала их к Центру.

Толпа больше не верила им.

Один из вертолетов попытался приземлиться неподалеку, на заметенной снегом площадке, но люди побросали свой скарб и, матерясь, вышли под спускающуюся тушу «Ми-8», перекрыв место для посадки. Пилоту пришлось снова поднять машину на безопасную для гражданских высоту.

На повороте от Варшавского шоссе к зданиям Центров встали заградительные отряды ОМОНа, создав стену из сомкнутых пластиковых щитов. Толпа разбросала их в считаные минуты, и звучащие отовсюду призывы, усиленные мегафонами, не возымели асболютно никакого результата.

Сила власти и военных потеряла доверие толпы – не смогла вовремя обеспечить безопасность. Прошляпила...

Широкие стеклянные двери Центров наконец распахнулись, впуская в огромный холл замерзших, голодных и измотанных людей. Сотрудники Сти не успевали оформлять вновь прибывших, хотя процедура была проста. Для нее даже не требовался паспорт, в стенах Центров все были равны, ведь здесь главенствовали не деньги.

Здесь, возможно, решалась судьба целой планеты...

Но предъявить любой документ, удостоверяющий личность, все же рекомендовалось.

– Скажите, а это не опасно? – голосила бабуля, пробивающая сумкой дорогу себе и двум внучатам с заплаканными глазами.

– Абсолютно, – отвечал сорванным от крика голосом сотрудник Центра в форменной бело-голубой одежде. – Проходите к стойке! Подпишите несколько документов, заполните маленькую анкету, и вас проводят в столовую...

– Как-то не верю я всем таким научным штучкам, – сварливо сообщал на ухо приятелю мужчина средних лет пролетарской внешности. – Но тут что поделаешь? Выбирай, как говорится! Либо эта черная хреновина тебя сожрет, либо ложись да спи себе спокойно. Говорят, она не трогает тех, кто спит-то...

– Слушай, отец, – толкает его синевласый парень в драной куртке-косухе, – а ты не слышал, сколько нам дрыхнуть придется?

– А шут его знает... Наверное, пока все не угомонится и «капля» не исчезнет...

– Кто тебе такую дурь сказал, дедуля?! – возмущается молоденькая студентка, поправляя дамскую сумочку на плече. – Ты навсегда заснешь. А над телом твоим пропитым будут эксперименты ставить!

– Брехня!

– А деваться-то куда?..

– Какие эксперименты, слушай больше эту дуреху! Для нас тут халявная жратва приготовлена и жилье, говорят, хорошее. Халява, просекаешь?

– А кто платить-то будет?

– Какая разница? Главное, не мы...

– Ага! А потом обманут, как обычно! Всякие пирамиды финансовые... Или голосовать заставят за кого-нибудь...

– Дубина! Не нравится – иди назад и студентку вон прихвати с собой. Там «капля» вас обоих и слопает... Или думаешь, президент спасет? Он, поди, уже на Марс летит. Или на Сахалин!..

– Еще чего! Чай, не дурак, сам соображу, куда лучше идти...

– Вы будете находиться в состоянии перманентной гиперсомнии. – Борис перевел дыхание и глотнул минералки.

Зал забурлил, подобно пузырькам в стакане. Послышались выкрики и вопросы один краше другого:

– Получается, я не увижу больше белого света?

– Помрем, и все тут...

– С холоду помрешь быстрее!

– А писать... в штаны?..

Борис поудобнее переложил на коленях авоську и продолжил говорить в микрофон:

– Писать не придется. Когда человек находится в тяжелой летаргии, его обмен веществ протекает медленнее в сотни, а иногда и в тысячи раз – почти как при анабиозе, только механизм иной. Наблюдаются ярко выраженная мышечная гипотония, арефлексия, реакция зрачков на свет отсутствует, кожа холодная и бледная, дыхание и пульс определяются с трудом, артериальное давление снижено. И даже сильные болевые раздражители не вызывают реакции. Человек не ест и не пьет...

– Мудрено слишком говоришь, братишка, – перебил мужской голос из зала.

Снова стали вспыхивать очаги шороха и бубнения.

– Я ж говорю – так и так сдохнем! – громко крикнул кто-то, перекрывая усиливающийся галдеж.

– Никто не сдохнет! – вдруг яростно рявкнул ученый.

Собравшиеся затихли. Послышалась трель чьего-то мобильника.

– Все, что необходимо человеку в состоянии летаргического сна, – покой и чистый воздух. И того, и другого у нас, благо, предостаточно. Специальные приборы будут регулировать кривые активности вашего среднего мозга, чтобы поддерживать безопасную для жизни формулу. А через варолиев мост и С-визор вы вступите в контакт с новым миром эса... Еще раз повторяю: гиперсомния не представляет абсолютно никакой опасности для вашей жизни!

Тишина повисла над устремленными к ученому лицами людей.

– И что там... в этом новом мире? – решился кто-то спросить спустя полминуты.

Борис поднял неудачно посаженные глаза в поисках произнесшего эти слова. Не нашел.

– Там на улицах растет трава, – сказал он наконец. – Нет катастроф, преступности, алчности, и еды хватает на всех. Там – то, чего никогда не было здесь.

– Такое уже не единожды обещали, – скептически проскрипела бабуся из первых рядов. – А опосля... то царь-самодур, то репрессии, то перестройка, то еще чаго – нынче-то я и вовсе не понимаю...

Борис открыл рот, чтобы ответить, но встала Сти и пресекла его реплику властным жестом. Подошла к микрофону и сказала:

– Вас много обманывали. И я вас обманывала в том числе. Вас всегда обманывали... Но теперь нет никакого подвоха – можете зайти в С-пространство и убедиться сами.

– Да, я видал сегодня с утра, – выкрикнул мальчишка лет десяти. – Там и впрямь травка на улицах Москвы зеленеет...

Сти улыбнулась. Кивнула головой в сторону ребенка:

– Прислушайтесь. Он говорит правду. Скажи, ты хочешь туда?

Мальчишка покраснел и замялся. Сидящая рядом мать строго поглядела на него и слегка толкнула локтем в бок. Но пацан несмело поднял чистый взгляд на Сти и прошептал:

– Да.

И сказанное шепотом слово прогремело на весь зал, взметнулось ввысь к потолку, пробило его и растеклось панацеей по планете.

Сти искоса глянула на оператора – снимает ли? – а потом позволила себе устало и удовлетворенно опустить веки. Вот и все. Этот лепет, сорвавшийся с губ мальчишки, махом опрокинул чашу весов на ее сторону. Вместе с весами...

Через пять секунд зал буквально разразился гомоном и спорами, но ни она, ни Борис, ни многочисленные ассистенты и помощники не пытались успокоить людей. В этом уже не было необходимости. Сти каждым нервом чувствовала, как сторонников у нее становится все больше. Мысль и эмоции каждого вспыхивали внутри нее. Еще и еще... Один, двадцать, миллионы... это было на несколько порядков приятней множественных оргазмов, которые она получала с подростками. Неотразимо! Непонятно, чудовищно и легко...

Эпоха наступила.

Дверь в зал распахнулась, и в забитый людьми проход ввалились, споткнувшись, двое сотрудников Центра в бело-голубой униформе. Толпа утихла и обернулась.

В окружении секьюрити в штатском и нескольких офицеров в мундирах вошел президент. Он остановился и ненавидяще посмотрел на Сти.

Она улыбнулась – снисходительно и горделиво. Как победительница. Как мессия.

Как... новая хозяйка.

– Арестуйте эту спятившую великомученицу, – процедил президент сквозь зубы.

Офицеры гикнули приказ. Из дверей появились несколько вооруженных солдат и направились по проходу к возвышению. Сти не потрудилась даже пошевелиться. Военные протискивались сквозь человеческую массу, теряя скорость. Увязая в ней. Наконец толпа стиснулась до такой степени, что они вынуждены были остановиться и изумленно оглянуться на офицера. Тот, в свою очередь, посмотрел на взбешенного президента и повторил приказ. Солдаты попытались локтями растолкать людей, стоящих поблизости, но были сжаты в живых тисках и буквально выплюнуты под ноги командованию. Они суетливо поднялись и удобнее перехватили «калаши».

Сти улыбалась своему недавнему поклоннику, чья воля была без труда смята и подчинена ее интересам.

Толпа молчала, с растущей неприязнью глядя на вошедших.

– Ну что, отдашь приказ стрелять? – надменно произнесла Сти. – Сегодня, кстати, воскресенье. Обагришь его кровью... царь?

– Ты безумна, – выдохнул президент, невольно принимая ее фамильярную манеру разговора. – Одумайся! Что ты творишь?

– Я? – Сти, казалось, искренне удивилась. – Я спасаю твой народ.

Президент на миг прикрыл глаза, подавляя рвущиеся эмоции. Он решил сменить тактику: вскинул голову и обратился к толпе, так, чтобы оказаться перед телекамерами в наиболее выгодном ракурсе:

– Оглянитесь! Вы позволяете горстке умалишенных самозванцев манипулировать не только вашим сознанием! Жизнями! Неужели вы готовы вот так, на слово, поверить первой попавшейся дуре?!

Он сорвался на крик и замолк, чтобы успокоиться. Кошмар какой-то! В присутствии этой женщины он словно преображался, попадая под ее незримое влияние. Проигрывая партию за партией...

– А кому верить? – раздался робкий выкрик из толпы. – Тебе? Или власть имущим шакалам? Или, может быть, ракетам, готовым превратить в прах город и оставшихся в нем людей, которым некуда больше идти?!

– Не будет ракет. Я отменил приказ, – уже спокойнее ответил президент. – А верить... Здравому смыслу. Верить тому, что говорит ваше сердце.

– Оно мне говорит, что вовсе не желает останавливаться во мраке «капли»! – осмелев, сказал тот же человек. – Оно хочет биться, и чем дольше, тем лучше. Оно хочет жить!

Президент не хотел пускать в ход последний козырь, но Сти все так же насмешливо смотрела на него, плавя взглядом нервы. Вот она мигнула, и правое веко так знакомо запоздало. Снова эта идиотская иллюзия, что вконец свихнувшаяся женщина подмигивает...

Президент отвел глаза от ее лица и спросил у собравшихся:

– Вы хотите жить... в забвении?

Толпа онемела лишь на секунду.

А потом возгласы и ругательства слились в однородный гул. Люди выдавили президента с охраной и военными вон из зала. Вон из Центра сна. Вон из круга своего доверия.

На улице творилось что-то неописуемое. Весть о новом мире грез, о траве на камнях молниеносно разносилась со звуками криков и разговоров, перешептываний и неумелой декламации. Потоки уходящих из Москвы людей перемешивались, завихрялись, и все больше ручейков отделялось от них, поворачивая в сторону от шоссе, к чистеньким и уютным зданиям Центров.

Все-таки скорость распространения надежды гораздо выше скорости умножения отчаяния.

Быть может, поэтому человек до сих пор жив?..

Быть может, потому он – раб?..

Сти вновь поднялась к себе в кабинет, на семнадцатый этаж, и подошла к окну. Распахнула утепленные створы стеклопакетов и подставила лицо морозному дыханию зимы. Свежий воздух сам рвался наполнить легкие, трепал пепельные волосы, ласкал шею и грудь.

Глупец, думала Сти. Нерадивый и амбициозный глупец. Как можно противиться такой силе, которая пришла к нам из эса? Да и зачем? Ведь она пожаловала с миром...

Пусть рвет на собственной макушке волосы от беспомощности – к слабым нужно быть снисходительным.

Прошел век диктаторов и империй! Закончилась эра мегаполисов и небоскребов, в которых один грызет другого из-за какого-нибудь клочка бумаги с печатью и подписью! Минула пора бесконечных войн...

...Она видела вдалеке море, которое неумолимо превращалось в океан. У воды появился красноватый оттенок. Сначала – почти неуловимый... Но цвет стремительно насыщался, пока не стал темно-вишневым... Одни сгинули в этом океане, другие случайно выжили на мизерных клочках земли. Бушующие багряные волны, бьющиеся о серые берега сотен тысяч едва обитаемых островов, и затянутое грозовыми тучами небо – вот что осталось. Спесивый океан никому не давал попасть с одного острова на другой, проглатывая немногих смельчаков; не удалось построить ни одного моста: все они оказывались слишком длинными и обваливались под собственной тяжестью! Ни один корабль не мог уцелеть в хаосе штормов: разъяренная стихия разбивала суда в щепки!.. А высокие красные волны тем временем гремели, ниспадая с огромной высоты, мощно наскакивали одна на другую, взлетали к самому небу, снова падали, перекатывались. Они рождались лишь для того, чтобы пропасть, рассыпавшись на кровавые брызги... Люди прятались в глубине островов, среди безжизненных скал, и мало кто решался приближаться к берегу... Боялись. А кто все-таки приходил к океану, смотрел в туманную даль и чувствовал прерывистое дыхание прибоя, тот познавал настоящую тревогу и боль, страх и безысходность, понимая, что эту кровавую бездну создали мы! Что наши, только наши мысли и души надрывно стонут там, в глубокой пучине, что только человеческая плоть и кровь беснуются в этом алом океане...

Прошел век. Закончилась эра. Минула пора...

Настала эпоха.

Подошло время безоблачного неба и городов на изумрудной траве.

Там не будет острого стекла. Там не удастся найти красный цвет. В человеческих снах не бывает двух этих вещей...

Разве что... в кошмарах...

Сти стояла возле распахнутого настежь окна и улыбалась ледяным порывам ветра.

Борис старался подключить к аппаратуре как можно больше людей самостоятельно. Тысячи наспех обученных ассистентов, завербованных из бывших реаниматологов и хирургов, безусловно, тоже работали по шестнадцать часов в сутки, обслуживая все прибывающих и прибывающих людей, но сам ученый и не думал халтурить. Он в последнее время был во власти особенно приподнятого настроения, даже привычных приступов циклотимии с непременным депрессивным синдромом не возникало уже на протяжении почти двух дней.

– Проходите сюда. – Он гостеприимно взбрыкнул авоськой в сторону анатомической кровати с матрацем из пористого полиуретана. – Вы без семьи?

– Померла жена, – пожевал губами невысокий мужчина, ставя рядом с собой громоздкий чемодан. – А сыновья на Север подались, на заработки, да так и не вернулись. Оба.

– Это плохо, – сочувственно покачал головой Борис. – Но скоро все у вас наладится!.. Вы справили естественные потребности? Замечательно. Поставьте чемодан сюда, он вам больше не понадобится.

– Но там у меня самые дорогие вещи...

– Да бросьте вы вещи наконец! Впереди – счастливая жизнь в новом мире! Ложитесь... осторожней, голову не ушибите! Вот так, ага, чтобы руки чуть в локтях согнуты были, а ноги – в коленях...

– Скажите, а вдруг я захочу проснуться – что тогда?..

Борис посмотрел на мужчину неаккуратно посаженными глазками и ответил:

– Ставлю сто к одному, что подобного желания у вас не возникнет.

– А все же...

– Ложитесь.

Ученый активировал нависший над пациентом ГС-излучатель и, коснувшись ряда сенсоров на упрощенной панели управления, запустил тесты основных цепей. Затем, пока компьютер анализировал работоспособность встроенных чипов, прогонял на наличие ошибок операционку и тестировал память, ученый взял в руки гибкую трубочку системы, включил автоматическую подачу питательной смеси и насадил на пластмассовую втулку стерильную иглу.

– Это зачем? – подозрительно покосился мужчина.

– Глюкозка, витаминчики, – прощебетал Борис, аккуратно прижал его руку выше локтя и пронзил вену. Вторую почти такую же иглу, только с клапаном, ученый ввел мужчине в шею, предварительно сделав небольшой укольчик новокаина рядом с ключицей. – А это чтобы всякую гадость выводить из организма. Через неделю-другую сна будете как новенький, никакой врач по данным анализа крови не скажет, что вы хоть раз брали в рот сигарету или употребляли алкоголь.

– Да я никогда не курил, – пожал плечами мужчина. – И пил-то изредка, по праздникам...

– Тем лучше. Не дергайтесь, дайте-ка я шею вам зафиксирую, вот так. А то дернетесь, и иголочка выскочит.

– Скоро? – тяжело вздохнув, спросил мужчина.

– Уже все. – Борис глянул на подтверждение готовности аппаратуры и, сдернув предохранительную скобку, нажал кнопку пуска установки. – Приятных сновидений...

Ученый убедился, что пациент благополучно провалился в гиперсомнию, процессы жизнедеятельности и мозговая деятельность при этом не нарушились, и вышел из палаты.

Одинокий чемодан с самыми дорогими для уснувшего человека вещами остался стоять возле кровати. Он стал бесхозным.

Самая кровопролитная стычка произошла к концу дня на Павелецкой железной дороге, возле станции Расторгуево. Многотысячная толпа возвела на путях баррикады из поваленных столбов и других подручных материалов. Движение поездов остановилось.

Сначала массовая драка завязалась между пикетчиками, защищающими интересы Центров, и отбывающими из города гражданами. В ход были пущены арматурные прутья, кирпичи, доски, отломанные от заборов... Начался буран. И в его подсвеченных худосочными фонарями хлопьях люди налетали друг на друга в слепой ярости, калеча и убивая. Насыпи, рельсы, шпалы, тротуарчики – все было усеяно телами, залито кровью. Человек бил человека, не разбирая своих и чужих, не осознавая – за что...

Через полчаса растерянные милиционеры и военные попытались урезонить осатаневших гражданских, и жестокая схватка вспыхнула с новой силой. Люди бросались на подоспевшие бронемашины и даже на танки, швыряли в представителей несуществующего уже закона пустые бутылки, камни, отбирали у них оружие.

Никто не уследил, когда раздался первый выстрел – одинокий пистолетный хлопок, послуживший сигналом к следующему витку трагических событий. Взахлеб застрекотали автоматные очереди, косящие людей направо и налево. Кричали раненые женщины, плакали дети, лишившиеся отцов, братьев, сестер... Пикетчики захватили один из танков, бестолково вращающих башней туда-сюда, и умудрились произвести залп по остановленному локомотиву. Снежная пыль и искореженные стальные осколки взметнулись тугим смертоносным облаком. По «Т-120» незамедлительно жахнули из гранатометов, и из люка выскочили несколько человек, контуженно щурясь и хватаясь за раскаленную броню, крича, падая навзничь на мерзлую землю с черепами, пробитыми пулями...

Несколько вертолетов, потеряв связь с командованием и не решаясь применить ракеты, кружили над станцией, ставшей местом самой бессмысленной за все время эвакуации Москвы бойни...

Сти, узнав о беспорядках возле Расторгуево, решила сама поехать туда, взвалив заботы по организации распределения пациентов на Бориса.

Бронированный «Мерседес» подкатил почти вплотную к насыпи и остановился. Эскорт из трех джипов припарковался рядом. Выйдя из машины в сопровождении верного телохранителя Володи, который тщетно уговаривал ее отказаться от опасной затеи, и нескольких спецназовцев, Сти вгляделась во мглу снегопада.

Бой к этому времени уже закончился, но издалека все еще долетали редкие звуки выстрелов. Вдоль железнодорожных путей угрюмо брели люди, потерянно озираясь по сторонам. Некоторые стонали от ран, другие несли на руках убитых...

– Что же вы делаете, неразумные? – прошептала она, набрасывая капюшон.

– Кристина Николаевна, поехали обратно, – в очередной раз попросил Володя.

– Утихни, – огрызнулась она и подошла к сидевшей на рельсе девчонке.

Та, услышав шорох за спиной, вздрогнула и медленно оглянулась. Растрепанные волосы, порванная местами куртка, синее в свете семафора лицо.

Не девчонка, оказывается, – женщина. Лет тридцать-сорок – в полутьме не разобрать.

– Что здесь произошло? – спросила Сти, присаживаясь рядом.

– Что здесь произошло... – повторила женщина ровным голосом.

– Вставай, пойдем со мной.

– Вставай... пойдем...

Сти вдруг захотелось помочь этой несчастной. Пропало восторженное чувство, приятно щемившее сердце целый день. Что-то странное затикало внутри. Она поняла, что, спасая толпу, забыла о людях. Внезапно эти понятия расслоились и распались на два пласта – толпа и люди. Вроде бы похожие, но, если приглядеться, лежащие в абсолютно разных плоскостях ценностей.

Взяв женщину за руку, Сти погладила худые безвольные пальцы. Они оставались неподвижны. Сняв с себя замшевые перчатки, утепленные изнутри пухом, она натянула их на угловатые кисти женщины.

– Поговори со мной, – еле слышно попросила Сти.

– Поговори со мной... – отозвалось слабое эхо.

Сти вздохнула и прислушалась к гулу турбин истребителя, пронесшегося где-то в темном небе.

– Я хочу тебе помочь.

Тишина. Чей-то всхлип в толще снегопада, стрекотание невидимого пулемета, скрип щебенки под ботинками Володи, стоящего неподалеку.

– Мне нужно кому-то помочь, понимаешь?

Женщина снова промолчала, глядя четко перед собой. Тонкие струйки пара срывались с ее потрескавшихся губ, пугая крупные снежинки.

– Пожалуйста, позволь мне согреть тебя! – громко сказала Сти, тряхнув острое, словно окаменевшее плечо. – Мне очень надо кого-то согреть! Здесь, в этой беспросветной мгле! Понимаешь?!

– Понимаешь...

Женщина улыбнулась чему-то своему, двинув самыми краешками губ. Неуклюже встала и, наступая на скользкие шпалы, пошла прочь.

– Подожди! – крикнула Сти. – Постой же ты! Куда? Я могу сделать для тебя все, что только пожелаешь! Хочешь, мы станем подружками? По-настоящему! Будем встречаться, делиться ничего не значащими новостями, пить кофе с коньяком на кухне по вечерам и сплетничать! Да-да, будем подолгу сплетничать о противных мужиках! Хочешь?..

Сутулая спина женщины уже нечетко вырисовывалась в объемном тумане бурана. Синий свет низкого семафора холодным конусом падал на Сти.

Она на миг забыла, что мир больше никогда не будет прежним. Она почувствовала себя такой одинокой в центре этого безмолвного снежного омута. Захотелось вдохнуть поглубже, чтобы не захлебнуться, не утонуть. На какой-то едва уловимый момент все вокруг замерло. Остановились даже разбегающиеся галактики...

Но уже спустя считаные секунды перед глазами Сти заискрились мириады пятнышек, возвращая пространству движение, сдвигая остановившуюся плиту времени, брезгливо разбрасывая силуэты подкравшихся фантомов, протянувших свои сухие щупальца к ее горлу.

Проклятая баба! Не захотела любви и тепла. Ушла. Д-дура... Перчатки жалко, двести евро стоили.

Что ж, люди вольны выбирать свою судьбу. Во второй раз Сти не предложит. Никому.

Ее глаза ртутными яблоками блеснули под капюшоном, обжигающее дыхание вырвалось из груди белесым облаком, молодое еще тело напряглось, улавливая каждой мышцей вновь заструившуюся через него энергию.

Что ж, значит, не удалось договориться с совестью. Это ерунда, это – лишь мелкая неудача, которую можно при должной сноровке превратить в значительный успех.

– Володя, поехали обратно.

Телохранитель подал руку Сти и ловко помог ей взобраться на склон.

В холл Центра она ворвалась стремительной, твердой походкой, хищно оглядывая очередь страждущих прописаться в городах на траве, где всегда светит солнце.

«Забвение, говоришь? – прошептала Сти себе под нос, поднимаясь в лифте. – Царек стручковый... Я устрою тебе такое забвение, что мало не покажется. Я вам всем покажу, где проходят границы наслаждения и боли. Быдло... Вы настолько примитивны и немощны, что недостойны даже снисхождения. Вы еще не доросли до таких дорогих подношений, которые вам бросил эс, словно сгнившую кость облезлым псам! Куда вам! Вы же грызню устроите очередную, только и всего...»

– Где Борис? – спросила она, входя в приемную своего кабинета.

– На восьмом этаже, в комнате связи, – ответил охранник в бело-голубой форме.

«Милосердие, говорите? Я вас научу милосердию... Вы сумеете ощутить вкус этого слова, оказавшись в цветущем, солнечном аду...»

– Скажите ему, чтобы поднялся ко мне в течение пяти минут, – бросила она охраннику, открывая резную дверь кабинета.

– Но, Кристина Николаевна, он просил...

Сти остановилась на пороге и медленно повернулась. Вкрадчиво прошептала:

– Что?

– Я только...

– Уволен. Володя, пусть этого кретина сейчас же выбросят на улицу и намекнут толпе, что он ярый сторонник президента.

Она хлопнула дверью, услышав, как охранник запричитал, умоляя не выставлять его. Потом раздалась короткая возня, приглушенный вскрик, и все утихло.

Откинув наконец капюшон, Сти подошла к распахнутому окну, возле которого уже образовалась лужа от растаявшего снега, занесенного внутрь помещения, пинком толкнула створку, и та обиженно щелкнула. Она взяла хрустальный бокал и покрутила его в подрагивающих пальцах.

– Хотите босиком по травке? Будет вам босиком по травке... Смотрите не оступитесь!

Тяжелый хрусталь полетел в затворенное окно. Раздался звонкий удар стекла о стекло. Осколки бокала брызнули в разные стороны. Окно выдержало.

Вошел запыхавшийся Борис.

– Кристина Николевна, я очень занят. Что-то срочное?

Похожая на взбеленившуюся пантеру, Сти обернулась. Ученый даже попятился от ее вакуумного взгляда.

– Собирай всех верных нам сшизов начиная с пятой категории. И выше. Немедленно.

Борис ответил не сразу, испуганно прижав к неудобному свитеру авоську.

– З-зачем?

– Мы выступаем в крестовый поход.

– Какой еще поход? – Ученый был совсем сбит с толку.

– В эсе будет много неверных. Они помешают счастливо жить остальным.

– С вами в-все в порядке, Кристина Николаевна?

– Более чем. Я несколько изменила планы. Нужно научить людей элементарным нормам поведения в благополучном мире – у них с этим всегда были проблемы. Халява расслабляет.

– Но эс не позволит, вы же знаете...

Сти улыбнулась:

– Мы как-нибудь договоримся.

На некоторое время в просторном кабинете обозначилась тишина, бередимая лишь пугливым потрескиванием ламп дневного света.

– Люди взбунтуются, они ложатся под ГС-установку не для того, чтобы снова попасть под ступни тирании, – промолвил наконец ученый.

– Нет, – снова усмехнулась Сти. – Мы будем разборчивы... И милосердны к невиновным. В новой эпохе не должно остаться места злу. Мы ждали тысячи лет и теперь не имеем права на ошибки. Слишком большое доверие оказала нам пришедшая сила... Поэтому останутся только те, кто готов взойти на следующую ступень эволюции. Останутся избранные и покорные. А иным не будет места в эсе. Пусть они бросаются здесь, в отжившей свой век реальности, друг на друга и перекусывают глотки, пусть они бегут прочь от карающей тьмы «капель», текущей из городов, пусть уходят в леса и добывают там пищу, чтобы прокормить чахлых детенышей. Пусть возвращаются в пещеры!

– Это похоже на инквизицию, – пробормотал Борис.

– К тому же, – продолжила она, игнорируя его слова, – нам нужно найти кое-кого. Одного неугомонного человека, возомнившего себя избавителем цивилизации от гнета взбесившихся снов... Его нужно остановить. Он – самый опасный враг эса.

– Вы говорите о...

– Борис, почему ты задаешь так много вопросов? Неужели не доверяешь мне? Разве не я привела тебя к прозрению? Кому ты обязан своими гениальными открытиями? Кто выделял тебе миллиарды на оборудование, подбирал квалифицированный персонал?

Ученый как-то сморщился и крепко стиснул в руках авоську.

– Я хотел помочь людям... Наука не палач, а демиург, Кристина Николаевна.

К Сти постепенно возвращались спокойствие и рассудительность. Нагнувшись, она подобрала острую хрустальную крошку.

– Знаешь, что я подумала? Когда-то мы были единым целым. Все люди, понимаешь? Дух и плоть. И кто-то очень давно разбил нас. Теперь мы валяемся мириадами стеклянных осколков. Порознь. Ощетинившись бритвенными краями. Если брать каждый по отдельности и пытаться склеить – ничего не получится. Изрежешься... Но можно собрать веником в совок, швырнуть в печь и выплавить новый бокал. А чтобы он был таким же прозрачным, как тот, изначальный, чтобы в стенках и ножке не попадались камешки, грязь, окурки и дохлые муравьи, нужно очистить материал... Так что, как видишь, я тоже демиург, а вовсе не изувер. Ступай, мой мудрый Борис, и собирай армию справедливости, которую когда-нибудь обязательно нарекут священной.

Неподвижный, фанатичный взгляд Сти был устремлен в набирающую силу пургу за окном. Задумавшись, она выронила маленький хрустальный осколок и вздрогнула от еле слышного звона, с которым он упал на паркетный пол.

Она подошла к столу и взяла маленькую деревянную фигурку лебедя – самую дорогую вещицу в этом безумном мире. Бережно поставила подарок отца на ладонь. Тонкая изогнутая шейка была заломлена назад и вбок. Своенравно, горделиво и... очень беззащитно.

Щелкнула дверь.

– Демиурги не боятся порезать палец, – совсем тихо произнес ученый, выходя из кабинета.