Изгнанники

13

— Пора, Хранитель, — тихо сказал худощавый парень, и Гвилим едва расслышал его слова из-за грохота машин и свиста ветра, бушевавшего в опорах виадука. Он огляделся, но ничего не увидел. С уверенностью можно было утверждать, что время ночное, поскольку Гвилим стоял на лестнице, ведущей из подземного перехода, и его голова слегка возвышалась над уровнем мостовой. Но он научился доверять людям из Сети, до сих пор сопровождавшим его, и поэтому не стал ни о чем спрашивать.

Худощавый парень перебежал на ту сторону широкой дороги, к ограде из металлических листов. Гвилим набрал побольше воздуха в грудь, поправил мешок за спиной, проверил чехол на камне, вышел из перехода и тоже побежал, низко пригнувшись к земле. Когда он оказался у забора, его провожатый уже раздвинул листы и получился узкий лаз — хотя скорее всего он всегда там был, только замаскированный. Бдительно глядя по сторонам, худощавый жестом велел Гвилиму лезть туда. Для Хранителя отверстие было узковато, а проводник пролез без труда и тут же снова загородил лаз листами.

Гвилима охватило то ощущение, которое, наверное, испытывают выходящие из тюрьмы, и он глубоко вдохнул ночной воздух. Вот он и за пределами Уэрелла-Наля. С того времени, как он пересек границу Наля у реки Глубокого Каньона и впервые встретился с членами Сети, прошло месяца полтора, но наконец-то этот участок пройден. Он двигался вперед пешком и на транспорте, над землей и под землей, иногда приходилось переодеваться, иногда — ехать в мешках, ящиках, наполовину наполненных жидкостью цистернах. Множество людей сопровождали и оберегали его, и никто из них не просил ничего взамен. А он ведь даже не знает их имен. Но таково основное правило Сети.

Как и наставлял его Кам, он пришел на указанное им место и снял тряпки с камня. Через пару минут к нему подошла красивая женщина с живыми глазами, но совершенно ничего не выражавшим лицом.

— Вам нужна помощь, Хранитель? — вежливо поинтересовалась она, не отрывая взгляда от сияющего коричневого кристалла.

— Да, благодарю, — ответил он. — Я…

— Никаких имен! — перебила она, строго посмотрев на него. — Мы будем обращаться к вам «Хранитель», а вы называйте нас братьями и сестрами. Так безопасней.

Гвилим кивнул и продолжил:

— Меня послал сюда… — он запнулся и сглотнул слюну, — один друг. Мне необходимо попасть в Брагор-Наль к началу весны. Туда должен прийти человек…

Она поднесла палец к губам и покачала головой:

— Это все, что мне нужно знать: Брагор-Наль, начало весны. Пошли, — позвала она, повернувшись и направляясь к проходу, которого Гвилим не заметил, — вас покормят и найдут вам ночлег.

С тех пор так и повелось. Один за другим они кормили его, оберегали, вели из одного пункта в другой, а там передавали следующему. Провожатых было так много, что вскоре он перестал различать их лица. Молодые и старые, светлокожие и смуглые, они мелькали в его жизни, как лица пассажиров в быстроходных повозках, проносившихся по улицам Наля. Он постоянно помнил только два лица — своего очередного проводника и молодой женщины, первой встретившей его у Глубокого Каньона. Но все эти люди, как и он, были гилдринами, а значит, в какой-то степени его родней. В этом, наверное, и было все дело.

— Сюда, Хранитель, — тихо позвал худощавый. Теперь его голос звучал уже не так напряженно.

Они шли по равнине с иссохшей землей, покрытой чахлым кустарником. Ночь была безлунной, но свет Наля отражался от висевшего над головой серого смога, так что вполне можно было разглядеть кусты и покрытые сухой травой кочки и лавировать между ними. Впереди сквозь туман и облака слабо вырисовывались голые скалы и покрытые снегом вершины Срединного хребта.

— Здесь мы в безопасности? — слегка задыхаясь, спросил Гвилим. Его проводник двигался вперед длинными уверенными шагами, и Гвилим едва поспевал за ним.

— В относительной, — ответил проводник. Из-за ветра его было плохо слышно. — Службу безопасности Уэрелла-Наля не слишком волнуют те, кто покидает его пределы. Их беспокоят входящие. Так что вряд ли они нам повстречаются.

— А как же ты вернешься назад?

Худощавый мрачно ухмыльнулся:

— Вернусь осторожно.

Гвилим вспомнил кредо Сети: чем меньше слов, тем лучше.

— Другое дело — брагорская Служба безопасности, — помолчав, продолжил его проводник. — Ее бдительность и рвение всему Лон-Серу известны. Им есть дело до всего, что происходит на границах Наля и внутри него. Поэтому будь осторожен. — Он говорил будничным тоном, но Гвилим уже хорошо понимал почему: сама жизнь людей из Сети зависела от того, насколько невозмутимо они выглядят и как хорошо умеют смешиваться с остальным населением. Они всегда помнили, что за ними могут наблюдать, поэтому не могли себе позволить оплошности, выдать себя голосом или взглядом. Даже будучи уверены, что лишних глаз и ушей нет, они говорили о конспиративных встречах и рейдах ПСБ так, как другие говорят о погоде.

— Я буду осторожен, — пообещал Гвилим, стараясь говорить так же непринужденно. — Спасибо.

Больше они не обменялись ни словом и примерно через час дошли до края равнины и стали медленно подниматься в гору. Низкорослый кустарник и трава сменились карликовыми соснами и можжевельником, земля стала неровной и каменистой. Никаких знаков и указателей не было, но проводник шел вперед уверенно, как по шоссе. Наконец они ступили на узенькую, но вполне заметную тропку, терявшуюся среди холмов. Гвилим снова почувствовал прилив гордости, как уже не раз было во время путешествия через Уэреллу. Эти смелые люди — тоже его народ, хоть его семья и друзья и остались в Даалмаре.

Проводник остановился:

— Дальше я пойти не могу, Хранитель. Тебе придется одному идти через горы. Прости.

— «Тебе ли просить прощения?» — с умилением подумал Гвилим. — Все в порядке, — с едва скрываемым волнением сказал он. — Вы все и так уже много сделали для меня… — Он тряхнул головой. Что бы он сейчас ни сказал, все равно никакими словами не выразить ему свою благодарность. Лучше последовать их примеру и промолчать.

— До первой вершины тропинка разветвляется трижды и еще дважды — на спуске к Брагор-Налю, — наставлял его проводник, пристально глядя Гвилиму в глаза, как будто надеялся впечатать слова в его память. — Всегда поворачивай налево. Это удлинит путь, но зато ты обойдешь стороной лагеря рудокопов на западе.

Гвилим кивнул.

— Отсюда и до реки по ту сторону гор, — продолжал худощавый, — можешь пользоваться камнем, чтобы освещать дорогу. Здесь нечего бояться. Но когда дойдешь до реки Трех Налей, надо быть осторожным.

— Понятно. А с кем я там встречусь?

— Они сами тебя найдут. Эта тропа обрывается у крутого поворота реки. Оттуда на юге уже виден Брагор-Наль. Там, у поворота, ты заметишь огромный трухлявый пень, его невозможно ни с чем спутать — все остальные по сравнению с ним крошечные. Рядом лежит куча камней. Положишь камень на середину пня и вернешься назад по тропинке на двести шагов. Кто-нибудь к тебе подойдет.

Гвилим снова кивнул. Больше и сказать-то нечего.

— Прощай, Хранитель, — сказал худощавый, потрепав Гвилима по плечу. — Храни тебя Арик.

— И тебя, — отозвался Гвилим.

Не сказав больше ни слова, проводник повернулся и тронул назад к Уэрелла-Налю. Гвилим посмотрел ему вслед, потом смотал с камня тряпку и пошел по тропинке, ведущей к холмам. Подъем был довольно крутым, а Гвилим устал и измучился за долгий день. Он шел меньше часа, потом остановился и сбросил мешок. Все взятые из дома вещи были целы, а люди из Сети дали ему с собой достаточно еды на следующий отрезок пути, так что со временем его груз легче ничуть не стал. Зато он окреп и привык нести за плечами тяжесть, но годов-то это ему не убавило.

Он распаковал одеяло и вытащил кое-что из припасов. Еда в Налях была непривычной и неаппетитной. В ней не было ни запаха, ни вкуса, хотя проводники настойчиво внушали ему, что она очень питательная. Все было упаковано в тонкую прозрачную пленку, где, как его заверяли, пища может сохраняться бесконечно долго. И все же он отдал бы что угодно за кусок твердого сыра или сушеного мяса, а еще лучше — за тарелку рагу из баранины, которое так хорошо готовила Герта.

Как всегда, воспоминание о ней отозвалось болью в сердце. Боль не была уже такой острой, как в самом начале. Сейчас она стала ноющей, словно клинок из груди вынули, а рана никак не хотела заживать. Она стала уже частью его существа, как неотступное напоминание о любви и той жизни, что осталась позади. Он цеплялся за нее, как за драгоценную память. Раз уж Герты нет рядом, он будет хранить верность страданию, пришедшему на смену любви и страсти.

Он откусил несколько кусочков и сунул еду обратно в мешок. Гвилим уж и припомнить не мог, когда в последний раз действительно хотел есть. Он просто чувствовал пустоту в желудке и забрасывал в него что-нибудь, но ни разу после ухода из дома не ел с удовольствием. И при этом он все время чувствовал себя измученным. Он просыпался уже усталым и с каждым часом утомлялся все больше. Но спал все равно плохо — по ночам ныло сердце. Ему часто снилась Герта — он вдруг случайно обнаружил, что может сознательно вызывать сны о ней. Чаще всего они разговаривали или прогуливались по лугу над их поселком. Иногда занимались любовью среди цветов и травы. Когда он просыпался утром, все было по-прежнему — одиночество, и боль, и такая усталость, что снова хотелось закрыть глаза. Все равно каждый день с наступлением ночи он снова мечтал увидеть ее во сне.

Гвилим лег и уставился в темноту. Даже здесь, в предгорьях, смог Наля закрывал звезды. Была видна только рука Арика над западным горизонтом, и все. Ну и ладно, нужно поспать. Идти еще долго, а времени оставалось все меньше. Он закрыл глаза, гадая, увидит ли во сне Герту.

Но когда он наконец забылся, ему приснился совсем другой сон. Он стоял на оживленной улице, среди тысяч спешащих мимо незнакомых людей. Посохом раздвигая толпу, он медленно шел вперед. Улица была широкой, а тротуары покрыты голубыми и золотистыми плитами. Сколько видел глаз, вдоль улицы вытянулись ряды огромных, покрытых яркой молодой зеленью деревьев, а вдалеке блестели на солнце небоскребы в центре Уэрел-лы.

Сначала его никто не замечал. Никто не смотрел ему в лицо, никто не обращался к нему, хотя воздух вокруг гудел от разговоров, как от мух в летнюю жару. Но потом вдруг все остановились и уставились на него. А Гвилим, словно ждал этого момента, высоко вскинул посох и с размаху воткнул его в землю.

Почему-то он легко вошел в тротуар, а камень внезапно изменил свой цвет с коричневого на алый. Больше ничего не произошло, только посох, слегка наклонившись, все еще немного дрожал от толчка. Но что совершенно невероятно, Гвилим развернулся и пошел прочь, оставив на улице Наля посох, принадлежавший его отцу и деду и всем Хранителям, бывшим до него.

Он проснулся, весь дрожа, еще и оттого, что под влажную от пота одежду немилосердно задувал ветер. Он завернулся в плащ, но теплее не стало. Тогда он сел и, достав из сумки сухую рубашку, быстро переоделся. Гвилим подумал даже развести костер, но ему было лень. Вместо этого он снова лег и свернулся клубком, рассеянно глядя на мерцающий рядом с ним на земле камень.

С той самой ночи в родном поселке видения больше не посещали его. По крайней мере, он мог успокоиться, что этот странный тревожный сон не был пророческим. К нему, как перед каждым видением, не пришли родители, не протянули ему посох. «Это просто сон, и все»,— уговаривал он себя.

Потому что во всем остальном сон был похож на прозрение. Образы были столь же ярки, он так же чувствовал себя опустошенным духовно и физически. К тому же в глубине души Гвилиму казалось, что сон этот сбудется.

Но это невозможно. Не может быть, чтобы посох вошел в тротуар, как в масло. Не может быть, чтобы от этого камень изменил свой цвет, как будто гилдрин взял его в руки. Не может быть, чтобы Гвилим ушел, оставив на улице, словно кучу мусора, самую дорогую реликвию его предков. Понять этого он не мог, а тем более представить, что это сбудется.

Он тряхнул головой, обескураженный неоднозначностью сна и собственной неспособностью растолковать его. «Я же Хранитель Камня, — с досадой подумал он. — Должен же я уметь растолковать собственные видения».

И тут внутри себя он услышал голос отца. Может, и так, — произнес он, — но ты вдали от дома; вдали от своей постели, своей женщины, народа, который не дает тебе забыть, кто ты на самом деле. Твой дар в такой же степени связан с ними, как и с тобой самим.

Лежа на холодной земле и чувствуя, как ветер бьет об него, как вода о камень, Гвилим тоскливо улыбнулся. По крайней мере, он еще способен распознать истину, когда ее слышит. Глядя на туман и тусклые звезды, он подавил очередной приступ тоски по дому и подумал о том, где сейчас может быть чародей с соломенными волосами. Может, уже в Брагор-Нале? Интересно, остались ли у него в Тобин-Сере жена и дети, или его выбрали для этого путешествия оттого, что он одинок?

— Ты хоть понимаешь, чем я пожертвовал ради тебя? — громко спросил Гвилим, как будто незнакомец мог его слышать.

На дереве рядом засвистела птичка, и откуда-то издалека ухнула сова.

Ты делаешь это не ради него, — уточнил внутренний голос. — И не ради себя. Неплохо бы это запомнить.

Гвилим нахмурился. Его отец всегда был раздражающе проницателен.

Спать уже не хотелось, сон теперь был не ближе, чем Даалмар. Приняв решение, Гвилим поднялся, скатал одеяло и надел на плечи мешок. Раз спать он точно не будет, нечего лежать тут без толку. Затянутое дымкой небо еще отражало свет Наля, и камень хорошо освещал тропинку. К тому же на ходу он сможет получше обдумать свой сон. И по крайней мере, в это утро ему не придется проснуться в тоске и одиночестве.

Еще не вполне проснувшись, он понял, что в спальне кто-то есть. Уняв сердцебиение и медленно открыв глаза, Джибб обнаружил, что в комнате по-прежнему темно. Ну что ж, это дает ему преимущество, правда ничтожное. Лучемет лежал в ногах, а кинжал, как всегда, был спрятан под подушкой. Если бы он точно знал, где стоит незваный гость, то мог бы успеть использовать и то, и другое, прежде чем броситься вниз и спрятаться за кроватью.

Он лежал на правом боку, под шелковой простыней и легким одеялом. Медленно и бесшумно Джибб вытянул левую ногу и нащупал лучемет, а рукой одновременно скользнул под подушку и ухватил кинжал большим и указательным пальцами за острие. Одно незаметное движение, сказал он себе, глубоко и тихо вздохнув. Одно неза…

— Если бы я пришла тебя убить, — прошептал над ухом очень знакомый голос, а в обнаженную спину ткнулось дуло лучемета, — ты был бы уже трупом. Сколько раз я тебе говорила, что лучемет надо держать под подушкой вместе с кинжалом?

Изящная рука дотянулась через него до кнопки ночника. Он перевернулся и увидел сидящую на краю его постели Мелиор. На ее безупречно красивом лице играла усмешка.

— Привет, Джибб, — негромко поздоровалась она.

— Лорд! — воскликнул он, мигом сев. Вдруг вспомнив, что на нем ничего не надето, вспыхнул и туго завернулся в одеяло. — Что ты здесь делаешь?

— В чем дело, Джибб? — насмешливо спросила она, слегка потянув одеяло. — Ты от меня что-то прячешь?

Джибб покраснел еще сильнее, а Мелиор рассмеялась.

— Что ты здесь делаешь? — несколько резче повторил он.

Она встала и начала расхаживать по комнате. Даже мешковатые черные штаны и белая свободная туника не скрадывали грациозно точные кошачьи движения и не могли скрыть контуров ее гибкого, крепкого тела. Она остановилась у его стола и рассеянно повертела в руках стеклянную статуэтку.

— Замучила тоска по дому, — наконец произнесла она, оглянувшись и блеснув глазами из-под рыжей волны волос. — Соскучилась по Четвертому кварталу.

Джибб смотрел на нее и молчал. Мелиор принужденно хохотнула и вернулась к кровати. Вблизи Джибб заметил, что под ее яркими зелеными глазами появились темные мешки, а черты по-прежнему прекрасного лица заострились.

— Окажи мне услугу, Джибб.

— Конечно, лорд, — не раздумывая ответил он. — Все, что угодно.

Она улыбнулась ему:

— Теперь лорд не я, а ты, Джибб. Наверное, пора уж называть меня Мелиор.

Он кивнул:

— Хорошо. Ты выглядишь утомленной. Тебе уже пора лежать в постели — где бы она ни была.

Мелиор скривилась:

— Я только попросила тебя звать меня по имени, а не рассказывать, как я дерьмово выгляжу.

Джибб пожал плечами и сонно улыбнулся:

— Прости. Так чего ты хочешь?

Она тряхнула головой:

— Сначала пообещай мне кое-что — не задавать вопросов, держать все в тайне и дать задание только твоим лучшим людям.

— Даю слово, — пообещал Джибб. Он прищурился. — Я весь внимание.

— Я получила разведданные о том, что в Наль направляется незнакомец, — начала она. — Может быть, он уже здесь, не знаю. Это чародей из Тобин-Сера.

Джибб вскинул бровь, но перебивать не стал, слушал дальше.

— Не имею понятия, зачем он придет, но его присутствие может повредить… проекту, в котором я сейчас занята. — Она помедлила в нерешительности, но всего лишь на миг. — Я хочу убрать его, Джибб, но сделать это надо быстро и без шума. Ни следов, ни улик. Ясно?

— Да.

— У него желтоватые волосы и борода. Крепкого телосложения. Одет в зеленый плащ, на плече сидит большой темный ястреб.

— Это тоже было в донесении? — уточнил Джибб.

Мелиор слегка зарделась и погрозила ему пальцем:

— Я же сказала — никаких вопросов. — Она быстро отвела глаза. — Прости, Джибб. Больше я ничего не могу сообщить.

— Не нужно извиняться, ло… Мелиор. — Он посмотрел на часы рядом с экраном переговорного устройства. Полночь. — Утром мои лучшие ребята этим займутся. Ты довольна?

Мелиор кивнула, и смутная улыбка пробежала по ее губам.

— Конечно. Полагаю, не мне говорить тебе, что с Волшебной Силой не стоит шутить. Будь осмотрителен.

— Ладно. Не беспокойся, я все сделаю, как надо.

— Знаю. Спасибо, Джибб. — Казалось, она хочет что-то добавить, но передумала. — Мне надо вернуться, пока меня не хватились.

— Куда? И что ты сейчас делаешь?

Она улыбнулась, хотя в глазах была грусть.

— Этого я тоже не могу тебе сообщить. Извини. Хотела бы, но… — Она запнулась.

Джибб жестом отклонил ее оправдания:

— Я не должен был спрашивать. Тебе нужна моя помощь, чтобы вернуться? Мобиль или водитель?

— Нет, — мотнула она головой. — Лучше уж я сама. — Она встала и пошла к открытой двери, ведшей в другие комнаты. У косяка она приостановилась. — Ты отличный друг, Джибб, — не оборачиваясь, произнесла она. — Не думай, что я этого не ценю.

— Не думаю, — ответил он. — Береги себя, Мелиор. И больше об этом не беспокойся — я все сделаю.

Она кивнула еще раз и вышла из спальни.

Джибб выключил свет и лег, присушиваясь, как откроется и затворится входная дверь.

В Наль придет чародей, размышлял он. С самого детства он слышал сказки о Волшебной Силе, а недавно до него дошли слухи о якобы готовящейся операции по захвату Тобин-Сера. Однако тогда он решил, что это домыслы. Но ведь, если Мелиор сказала, что появление незнакомца может расстроить то, чем она занята, о чем же еще может идти речь? Неудивительно, что она исчезла из Четвертого квартала. Если захват будет успешным, она станет первой в очереди на место Седрика, когда сам он сделается Правителем, а он им уж точно сделается. И раз присутствие колдуна в Брагор-Нале ставит операцию под угрозу, то Мелиор права — его надо немедленно убрать.

Джибб никогда не тешил себя мыслью, что однажды встретится с чародеем, и уж тем более не собирался ни одного из них убивать. Но Мелиор он сказал правду — для нее он сделает все, что угодно. И дело даже не в ее красоте и в том, что он был отчасти влюблен в нее. Она была лучшим лордом в Брагор-Нале. Джибб и прежде полагал, что когда-нибудь она станет оверлордом. А раз она готовится к завоеванию Тобин-Сера, не исключено, что ей удастся когда-нибудь стать Правителем. Каких бы высот она ни достигла, Джибб намеревался быть рядом. Он уже давно связал свою судьбу с ее участью и ни разу об этом не пожалел. Если бы Мелиор попросила его устроить покушение на самого Седрика, он бы и на это пошел, только для такой операции ему понадобились бы семь-восемь человек на подхвате. Для чародея же будет достаточно и двоих. Лучше всего поручить дело Дурелу и Чеву — они сообразительны и умеют действовать осторожно, а от их лучеметов никто не уйдет живым. Да, пожалуй, они подойдут. Он усмехнулся в темноте и громко сказал: «Я замышляю убийство чародея».

Джибб больше не прислушивался к двери — прошло несколько минут, он знал, что Мелиор ушла, однако не услышал ни звука.

Тебе стоило прежде тысячу раз подумать. — Наль купался в золотистом утреннем свете, а Седрик смотрел в окно и думал, как он бросит это в лицо Мелиор.— Могла бы догадаться, что за тобой наблюдают: я знаю о твоем уходе, я знаю, где ты была, и видел, как ты прокралась в центр на самой заре. Надо было думать раньше. Как ему хотелось наорать на нее, обругать за глупость и дерзость. Он собирался доверить ей задание, требовавшее терпения и точного следования инструкциям, а она тут скачет вокруг центра, как девочка-переросток. Как ему хотелось наказать ее, причинить ей боль! Он хотел разбить ее лицо в кровь, преподать ей такой урок, который она будет помнить до конца своих дней. Чего он только не придумывал сотворить с ней! И лишь Арик знает, как ему хотелось войти в нее!

Но больше всего Седрик хотел знать, что она замышляет. Он был готов к тому, что Мелиор выкинет что-то подобное до отбытия в Тобин-Сер. Оверлорд достаточно ее изучил. Она, конечно, отчаянная, но это скорее следствие ее смелости и находчивости. Мелиор была права насчет Сэвила, он плохо подходил для грядущей работы — слишком уж был предсказуем, хотя Седрик никогда не признался бы в этом ей… Все, что ему нужно было знать о Сэвиле, оверлорд понял уже в первый раз, проговорив с ним пять минут; за Мелиор же ему пришлось долго и пристально наблюдать, чтобы научиться предугадывать ее поступки.

Он знал, что она попытается улизнуть из центра потому, что сам практически подбил ее на это. Он много рассуждал о надежности охраны и о необходимости оставаться в здании центра на протяжении всего тренировочного периода. Для женщины такого склада, как Мелиор, это был вызов. Теперь она не могла удержаться, чтобы не сбежать. И сделала она это с невероятной легкостью и совершенством.

Однако это не отменяло того факта, что она его ослушалась. Непослушания Седрик не выносил. Когда он был еще молод и старался самоутвердиться на месте лорда, он, не рассуждая, убивал изгоев, хотя бы слегка отступивших от его указаний. Даже став оверлордом, он жестоко и без промедления наказывал своих подчиненных за непослушание. До своего злосчастного путешествия в Тобин-Сер Калбир из всех лордов был его любимцем, и однажды они заспорили из-за какой-то никчемной мелочи, Седрик сейчас уж и вспомнить не мог, в чем было дело. В результате до конца своих дней лорд носил большой белый шрам, пересекавший лицо от левого виска до угла рта

Став старше, Седрик научился сдерживаться; вполне вероятно, что Мелиор так никогда и не узнает, как он сейчас зол. Сам бы он, будучи месяцами заперт в тренировочном центре, с перспективой отправиться в неведомую страну, где ждали невиданные опасности, тоже попытался бы сбежать. Всего лишь на одну ночь, чтобы выпить, переспать с какой-нибудь девицей, просто пошляться по Налю, чтобы еще раз глотнуть воздух свободы.

Его беспокоило, что Мелиор ничего подобного не сделала. Верный Седрику человек донес, что она отправилась на квартиру своего телохранителя и оставалась там лишь пару минут. Напиться за такое время не успеешь, на интимную встречу тоже не похоже, но зато вполне достаточно, чтобы отдать указания, получить или передать информацию.

Оверлорд не знал, что и думать. Мало кому удавалось застать его врасплох; неожиданности, как он усвоил из неудачного покушения несколько лет назад, могут быть смертельными. Тем не менее сегодня Мелиор удивила его, несмотря на его прогнозы и долголетние наблюдения за ней.

Он ненадолго нахмурился. В Брагор-Нале почти ничто не происходило без его ведома. И что бы там ни замышляла эта девчонка, он об этом узнает. Один раз она его удивила, но больше этого не случится.