Глава 18

«Без искреннего, открытого, убеждённого, горячего и решительного требования нельзя начинать воспитание коллектива…»

Антон Макаренко.

Зашли в институт, там на входе сидел сторож, как всегда бдительный на своём посту.

— Вы куда намылились, молодежь? — буркнул пожилой сторож, завидев парочку.

— В 115 аудиторию идём, Виктор Антонович, — пропищала Ленка. — У нас литературный кружок. Пропустите нас, пожалуйста.

— Мёдом что ли намазано, нет ли как все нормальные люди на каникулах отдыхать и отсыпаться. А вы на эти свои литературные кружки претесь… — бурчал старик.

Чего газовал сторож — понятно, смотрел Поле Чудес по первой передача. Молодой Лёня Якубович говорил своё фирменное: «Сектор приз на барабане».

— Проходите, там уже ваши почти все собрались.

Прошли.

115 аудитория находилась на первом этаже института, и во время учебного процесса здесь обычно преподавали первокурсникам. Поэтому прежний Боря здесь не раз бывал за прошедший год. Пробивная Семейка сумела получить вполне уютную аудиторию в полное распоряжение литературного кружка.

Дверь аудитории была открыта, внутри горел холодный свет, но было подозрительно тихо, как будто не молодежь вовсе собралась. Никто не болтал, плоские шуточки не отвешивал. Тишина — гробовая.

Борис Дмитриевич осторожно заглянул внутрь. Понятно теперь все. Юные литераторы занимались тем, что рассевшись по партам читали стихи Блока.

— Привет, молодёжь! — громко бросил Сивый, заходя в аудиторию.

Народ начал поднимать глаза, начались перешёптывания. Боря сел на свободную парту, яйца поставил на проветривание — ноги широко расставил. Ленка села рядом, положив на парту томик Блока. Из десяти собравшихся на кружок десять же были девчонки студентки. Заходили новые участники литкружка и все косились на Борю Сивого, с любопытством косились. Понятное дело, девки уже прознали о том, что вокруг имени Бориса Дмитриевича случился движ, вот и шушукались. Служи они обычно как — из уст в уста передаваясь, новыми подробностями обрастают.

«Много не надо чтобы в популярную фигуру превратиться в таком то небольшом городке», — подумал Сивый.

Любого другого повышенное внимание могло смутить и сбить с толку. Однако для Бориса Дмитриевича это было самое то, что нужно сейчас. Ну и совпадало с теми задачами, которые он преследовал на литературном кружке.

Ленку, видевшую к персоне Сивого повышенное внимание со стороны других студенток, так и распирало от гордости. Она то сидела рядом и с высоко поднятым носом, важная такая и довольная происходящим.

Единственная, кто не обратила особого внимания на персону Сивого в аудитории была Машка Бондарь. Бондариха зашла в аудиторию одной из последних, с улыбкой на лице, но при виде Бори улыбка эта сразу пропала. Прошла мимо него, тоже с высоко задранным носом, как у Семейки, но из-за обиды скорее. Обиделась, что Боря не сказал ей по Москве.

«Ну сама виновата, мать», — для себя решил Сивый. «Шанс он ведь только один раз выпадает, а ты носом крутить начала — этого я не хочу, этого делать не буду. Поэтому теперь смотри на Ленку и завидуй молча».

А потом судя по тому, что Машка хотела чтобы Боря ее остановил и объяснился, девчонка обиделась уже во второй раз. Сивый так и остался сидеть за партой, никого не собираясь останавливать, но надменно улыбаясь.

«Бабы такие бабы, сами себе что-то напридумывают, потом сами же с этим живут», — подметил он.

Удивительно, что Зяблик с Машкой не пришёл, и это учитывая, что о визите Борьки на литкружок он знает. Вряд ли они с бондарихой поссорились, скорее пацан серьезно отнёсся к вызову на стрелку и ставил на уши пацанов, твёрдо решив конкурента прессануть.

Организация на кружке была непонятная, но вроде как именно Семейка на правах старосты студенческого потока, модерировала сегодняшнюю встречу. Сивый же был единственным членом кружка, у которого на парте не нашлось своего томика Александра Блока. Но и желания слушать про поэта, у Бориса Дмитриевича тоже не присутствовало. Не затем он сюда шёл. Поэтому как только Семейка объявила о начале литкружка, Борис Дмитриевич решил все взять в свои руки. Поднялся, прокашлялся, вышел перед студентами и взяв из рук Ленки томик Блока, зачитал стих, бывший предметом обсуждения.

— Имя Пушкинского Дома.

В Академии наук!

Звук понятный и знакомый,

Не пустой для сердца звук!

Зачитав короткий отрывок из знаменитого стихотворения Блока, вручил томик обратно Ленке. Обвёл собравшихся пристальным взглядом.

— Товарищи литераторы, позвольте взять слово, — продолжил он.

Возражений не последовало.

— Я, как человек выбравший сегодняшнюю тему для обсуждения, предлагаю ее сменить, никто надеюсь не против? — спросил он.

— А о чем говорить будем, Борь? — последовал вопрос из зала.

Так-то о чем говорить все было по большому счету плевать. Поскольку во втрой руке Борис Дмитриевич держал томик Петухова, он сразу заметил как изменилась Ленка Семейка в лице.

— Ты что хочешь обсудить фантастику? — удивленно зашипела она под ухом, шепелявя. — С ума что ли сошёл, Шулько, а если Вениамин Бенедиктович об этом узнает?! Он же мне больше никогда аудиторию не даст и зачёт автоматом не поставит в зимнюю сессию.

Сивый хмыкнул, повернулся к аудитории.

— О сборнике стихотворений поговорим, девчат. Поднимите ка руку те, кто уже сдал деньги Вениамину Бенедиктовичу.

— За участие или за выкуп? — уточнила Ленка, выдохнув, что Сивый вроде как не будет фантастику обсуждать, иначе ведь и вправду проблем не оберёшься.

Сивый бровь приподнял.

«Ещё выкуп оказывается есть…», — подумал он. — «Недооценил я жабу, ой как недооценил. Соображает у старого головушка».

Уточнить не успел, девчонки начали руки подымать, как волну по аудитории пустили.

— Я сдала и за то и за другое, — заявила Алла, тоже первый курс, но группа параллельная.

— И я уже сдала, — поддержала Вика.

— Я тоже.

Руки в конечном счете подняли все присутствующие.

— И какой будет тираж у сборника? — следом спросил Борис Дмитриевич.

— 100 экземпляров, хороший тираж для начинающего автора! — с гордостью ответила Бондарь. — Передумал и хочешь теперь обратно к нам сборник попасть? Так поздно уже, Шулько, правила для всех одинаковые. Пытайся в следующий раз!

Остальные зашушукались — как так то Бори Сивого не будет в сборнике. Он же написал лучший стих на всем потоке, проникновенных такой. Сам Вениамин Бенедиктович стихотворение это хвалил и среди прочих всячески выделял. Для многих новость о выходе Бори Сивого из сборника, стала совершенно неожиданной. Видимо Жаба не стал говорить остальным студентам, что стиха наделавшего фурор, в сборнике не будет. А может Вениамин Бенедиктович без спроса стих напечатает… ну в смысле бесплатно.

Борис Дмитриевич одновременно посчитал в голове потенциальный доход Жабы со сборника.

«Вся зарплата ваших папок и мамок на баловство уйдёт», — с некоторой грустью заключил он.

— Боря, а как же ты, почему ты от участия в сборнике отказался? — спросили расстроенные студентки.

— А я дорогие мои девчата, предпочитаю деньги не отдавать в чей-то карман, а в свой класть, — охотно пояснил Сивый, ожидая этот вопрос. — Я у Вениамина Бенедиктовича деньги запросил за публикацию и за издание, да видимо жабу жаба задушила, вы уж извините, что так говорю про вашего любимого Вениамина.

Захихикали.

Борис Дмитриевич поднял томик Петухова, показал каждой присутствующей студентке. На лицах девчонок из литкружка сначала изумление появилось, потом насторожённость — мол «что за…». Видя дешевую обложку фантастики, ничего общего не имеющего с высокой литературой пошиба Блока или Мандельштама, на лицах девчонок следом появилось отвращение. Как будто Сивый в руках кусок говна держал и понюхать предлагал.

— Здесь тираж 100 тысяч экземпляров, мои хорошие, — пояснил Борис Дмитриевич, не обращая внимание на первую реакцию собравшихся. — А этот дядька тоже наверняка ещё пару лет назад кружки литературные посещал и слушал таких, как Жаба, которые не посоветуют хорошего ничего, но чужие деньги с радостью себе присвоят.

— Сто тысяч тираж? — мечтательно и с придыханием ответили из зала. — У вот этого…

— Знаете почему такие цифры внушительные? — задал вопрос Сивый.

Повисла гробовая тишина. С одной стороны народ вроде как недоверие к фантастике такого пошиба показал, а с другой любопытно жутко студенткам стало.

— Почему же? — неожиданно спросила Бондариха, явно заинтересовавшись.

— А потому Маша, что Петухов перестал таких как Вениамин Бенедиктович слушать и лапшу с ушей снял, — отрезал Боря. — И написал ровно то, что хотят сегодняшние советские люди читать. А у них поперёк горла вся эта ваша советская классика. Если есть манку каждое утро, то через месяц ты ее уже ненавидеть будешь. Так и с книгами получилось.

— И о чем же она? Можно хоть посмотреть, Борь, пожалуйста? — спросила одна из девчат.

Взяла томик фантастики Петухова, прочитала аннотацию. Брови на лоб сразу полезли. Впечатлилась.

— Ну… классики ведь тоже не сразу классиками стали, — она коротко пожала плечами.

Томик пошёл по партам, из рук в руки. Все читая аннотацию задумчиво лбы чесали. Хмурились.

— Неправильно это так-то… — шептались между собой. — Как же наследие, как же доступность литературы для читателя…

— Что именно неправильно? — спрашивал в ответ Борис Дмитриевич. — Писать то, что читателям нравится? Скажи это Толстому, который за свой гонорар «Война и мир» погасил долг за 4000 десятин земли. Вот у твоего папки какой размер дачного участка?

— Шесть соток… — ответила Алла, к которой Сивый обратился.

— Толстой за свой гонорар считай целый дачный корпоратив купил. Что там насчёт наследия и кто решил, что деньги за свой труд брать ненужно? И главное — почему-то до сих пор книги Льва Николаевича читают широкие массы.

Девчонка, рассуждающая о наследии и доступности книги, промолчала смущенно. Что тут отвечать?

— Представь если бы какой нибудь Жаба Вениамин попросил у Толстого деньги за публикацию? Надо объяснить, что пошёл бы он в пешее увлекательное путешествие по местам не столь отдалённым?

Возразить на это тоже ничего не нашлось.

— Литература — это такая же работа, как остальное, просто другой тренд настал и этот Петухов, как бы вам не хотелось обратного — он и есть нынешний тренд. Новый Толстой, Пушкин, как хотите. Даже не сколько сам Петухов, а желание прислушаться к проблемам нынешнего читателя и рассказать именно ту историю, которую он хочет услышать.

Снова зашушукались. С такими лицами, будто Борис Дмитриевич ерунду полную говорил.

— А мой папа сказал, что твой Петухов вложил свои деньги в это издание, — попыталась возразить одна из участниц литкружка Верка.

— Вложил, не отрицаю, — не стал спорить с фактом Борис Дмитриевич. — И обратно в карман кратно больше получил. Для тех кто в танке, напоминаю, что с недавних пор предпринимательской деятельностью у нас в стране заниматься не возбраняется. И из святой воды книгу не напечатаешь. А Петухов выступил как издатель, он и авторский гонорар получит, и прибыль от реализации тиража себе заберёт.

— Ясно…

— Но вы можете и дальше давать зарабатывать остальным, платить за издание, потому что ваши писульки никому в принципе неинтересны, — добавил Борис Дмитриевич.

Повисла гробовая тишина. Эти слова были самыми страшными из того, что мог услышать про себя любой писатель или поэт. Что твой шедевр оказывается не нужен никому, раз за него никто не хочет кровно заработанные деньги платить. А ведь возразить было нечем. 100 экземпляров сборника с одной стороны и 100 тысяч экземпляров фантастики с другой — цифры говорили сами за себя. Но главное свой сборник девчата сами же и покупали, а томик Петухова расходился как горячие пирожки на вокзале в руки читателям.

— И что же интересно современному читателю? — наконец послышался робкий вопрос с задних рядов.

— Жанровая литература, — коротко ответил Сивый. — Детективы, фантастика, любовный роман, крепкий боевик. И сегодня наш с вами шанс основать собственную редакцию, чтобы дать людям то, чего они действительно идут и ждут. Бондарь не даст соврать, каждый первый это спрашивает. Да Маш?

Машка промолчала.

«Молчание — знак согласия», — подумал Сивый. — «Знает ведь, что правду матку говорю».

— Редакцию?

И кто же в неё войдёт? — последовали вопросы.

— Вы и войдёте, — Борис Дмитриевич плечами пожал. — Сегодня двери редакции открыты всем желающим. Кто в литературе разбирается.

— Что мы будем делать в этой редакции?

— Рукописи для печати отбирать и собственно печатать.

Ну и Борис Дмитриевич коротко объяснил девчатам, что ничего незаконного в этой деятельности больше нет. Под собственную редакцию он планирует открыть ТКО, так называемое творческое кооперативное объединение. И все присутствующие смогут членами кооператива стать при должном на то желании.

— Название какое у кооператива будет?

— Что будем выпускать?

Посыпались робкие вопросы от участниц литкружка, явно заинтересованных в обозначенной перспективе.

— А ты сама как считаешь? — ответил вопросом на вопрос Борис Дмитриевич. — Давай пофантазируем и представим, что у тебя есть возможность рекомендовать любую книгу к изданию прямо сейчас.

— Ну…

— Не стесняйся, давай представим, что у нас импровизированный редакционный совет.

Студентка крепко задумалась.

Я бы наверное издала Белинского… — подумав немного озвучила своё предложение она.

— Почему?

— Наверное потому, что Белинский дано не издавался, а заслуживает внимание.

— Почему ты думаешь, что обычный советский работяга в те свободные минутки, которые у него остаются на чтение после тяжелой смены, будет читать Белинского? — Сивый приподнял бровь.

Что ответить девчонке не нашлось.

— И что же нужно, Боря? — включилась в разговор Ленка.

У этой глаза горели, как огоньки.

— Что прямо сейчас смотрит твоя мама, Лена? Или твоя, Алла? — ответил вопросом на вопрос, обращаясь к девчатам.

— Сейчас? — уточнила Алла.

— Да, пока мы с вами в риторике упражняемся.

— Рабыню Изауру, — ответила Машка Бондарь. — У нас его повторяют во второй раз с прошлой осени.

Борис Дмитриевич широко улыбнулся, поднимая большой палец.

Роман написанный в конце прошлого столетия бразильским писателем, лёг в основу легендарного сериала и пользовался супер популярностью во всем мире, в том числе среди советских граждан. Сивый припоминал, что на русском роман был впервые опубликован как раз в 1991 году. И если так, то прямо сейчас в издательстве осуществлялся его перевод с португальского, языка оригинала. Перевод всегда дело крайне непростое, чем и можно объяснить тот факт, что всплеск популярности сериала начался в конце 80-х, а выход бумажной версии книги был начат только в начале 90-х…

«Но зачем делать перевод, если можно параллельно запустить собственный сериал — литературный», — размышлял Сивый, смотря на десяток пар глаз, горящих от перспективы стать частью будущей редакции и привнести в неё свою частичку.

Борис Дмитриевич коротко объяснил свою задумку собравшимся.

— Но если не ошибаюсь у Бернарду Гимарайнша написана всего одна книги про рабыню Изауру… — задумчиво припомнила Ленка.

«В точку», — подметит Сивый про себя, но вслух сказал:

— Представь просто на секундочку, что наша редакция совершенно случайно найдёт рукописи, которые не были изданы при жизни автора, но они расскажут о новых приключениях Изауры.

— Найдут? Ты знаешь где искать?

Сивый хотел ответить, но Бондариха перебила.

— Алла, если ты ещё не поняла, он хочет чтобы мы написали Изауру вместо Гимарайнша, — фыркнула Машка Бондарь, резко поднимаясь из-за стола. — Неинтересно Сивый, руки прочь от великой литературы!

Она развернулась и спешно вышла из аудитории.

— Это правда? — последовал вопрос Борису Дмитриевичу.

— Мы сделаем ровно то, что хочет читать читатель, — пожал плечами Сивый и терпеливо объяснил. — Задача писателя разве не заключается в том, чтобы удовлетворять читательский интерес? Если не мы, то это обязательно сделает кто-то другой. Вместо нас.

— И ты хочешь это преподнести как уникальную находку…

— Все так, ещё раз мы даём читателю ровно то, чего он ждёт, — подтвердил Борис Дмитриевич.

Студентки начали подниматься со своих мест и уходить. Кто крутил пальцем у виска, кто головой качал. Не одной Машке задумка показалась кривой.

— Вот пусть кто-то другой пачкает наследие Гимарайнша своими грязными руками, — бросила Алла, захлопывая дверь аудитории.

Единственная, кто осталась — Ленка, она все также смотрела на Сивого преданными глазами:

— Я в деле Шулько, распоряжайся!

Загрузка...