Избранные произведения. Том III

Глава 1

^{В барранкосах. — Пятьсот против двух. — Без оглядки! — Нечеловеческие усилия. — Дело сделано — и дело впереди. — Погоня. — Быстро и хорошо. — Шесть последних, в том числе одна последняя.}

— Они здесь!

— Я ничего не слышу…

— А я слышу! Залезай! Ни слова — иначе влипнем…

— Будьте спокойны, капитан!

Два человека скрывались среди барранкосов. Барранкосы — это глубокие трещины меж холмами, русло полувысохшей реки, загроможденное камнями. Люди — карабины на перевязи, патронташ под рукой — ползли под прикрытием ночи, прижимаясь к камням, понемногу преодолевая крутой подъем среди зарослей кактусов, покрытых острыми, как кинжалы, колючками. На шипах оставались клочки одежды и капли крови.

Расстояние до гребня барранкоса постепенно уменьшалось. Пока люди поднимались, небо посветлело. Уже можно было разглядеть неровности почвы. Приходилось двигаться осторожнее, чтобы не быть замеченными. Поднявшийся ветер заглушал и без того тихий звук шагов.

— Стоп! — прошептал тот, кого назвали капитаном.

Двое достигли гребня. Капитан поставил ногу на кочку, подтянулся и зацепился обеими руками за край скалы. Он поднял голову и посмотрел вдаль. На губах замер крик удивления и гнева…

Перед его взором медленно проходили главные силы мексиканской кавалерии. Покинув рощицу, они собирались спуститься в долину Сан-Хуан-Тиангвисманалко, а значит, зайти во фланг стрелков командира де Тюсе. Еще час — и французов застигнут врасплох, сметут, они не успеют дать отпор.

Передвижение подразделений Эчегаре, начальника генерального штаба Комонфора, было проведено совершенно секретно и очень дерзко. Полковник де Бренкур даже не подозревал об этом.

Надвигалась неотвратимая катастрофа. Осада Пуэблы[1931] продолжалась уже более месяца с переменным успехом. Неожиданное подкрепление, полученное неприятелем, могло иметь гибельные последствия…

Человек — стрелок контргерильи[1932] полковника Дюпена — снова исчез за гребнем.

— Бедняк! — позвал он тихо.

— Да, мой капитан!

— Слушай. Пятиминутный военный совет.

— Слушаю, мой капитан.

— Здесь мексиканцы. Скоро на наших навалится пятьсот человек, а они об этом и знать не знают.

— Черт возьми! Пропали ребята!

— Помолчи… Мы можем их предупредить, у нас в запасе целый час.

— Но мы добирались сюда почти два часа…

— Мы шли по козьим тропам. Мы же не знали… По верхней дороге обернемся вовремя.

— Вы сказали, что по ней идут люди Эчегаре…

— Мы должны их обогнать… галопом…

— Все возможное и невозможное будет сделано, — спокойно сказал Бедняк. — Я к вашим услугам!

— Понимаешь, Бедняк, мы находимся за первой ротой. В авангарде человек сто… Перегоним их и попадем в лагерь Бренкура.

— Хорошо. Пойдем пешком?

— Нет, нам нужны лошади.

— Ну что же! Позаимствуем…

— Ты все понял. Готов?

— Само собой!

— Тогда — вперед! Следуй за мной не отставая. Провернем дельце!

То, что задумали эти двое, казалось настоящим безумием. Отряд мексиканцев состоял из пятисот человек. Разведчики осмотрели дорогу до Атлиско. Этот пункт напрямую связан с осажденной Пуэблой и контролировался командиром де Тюсе.

Ранее французский командующий «попался на удочку». Его внимание было отвлечено передвижением воинской части под командованием Карбахаля, храбрейшего мексиканского партизана. Передвижение осуществлялось совсем в другом направлении, чем главные силы мексиканцев, но обходными путями корпус должен был присоединиться к Эчегаре. Последний ловко принял меры предосторожности, посеял ложные слухи, да вдобавок ему помогали индейцы и vaqueros, противники французской экспедиции. Эчегаре не сомневался в успехе.

Всадники продвигались не спеша. Лесная дорога шла немного под горку и была удобной для лошадей. Прошла ночь, животные и люди ежились от утреннего холодка. Эчегаре ехал позади. Он не форсировал события, уверенный, что вовремя успеет напасть на беззащитных французов. Эчегаре не торопился подавать сигнал. Люди отдохнут, и тогда их не победить. Операция, несомненно, пройдет успешно. Передвижение в ущельях и диких лесах, недоступных для европейцев, должно принести долгожданную помощь Пуэбле, где Ортега отчаянно сопротивлялся атаке французов.

А накануне вечером полковник де Бренкур, командующий восточными частями, держал совет с офицерами. Он вызвал полковника Дюпена, начальника контргерильи.

— Ко мне поступают неточные и противоречивые сведения, — сказал он Дюпену. — Я предчувствую атаку со стороны Пероты. Мои разведчики не обнаружили врага. Но я не слишком им доверяю… Дайте ваших людей, самых смелых и преданных! Мне нужны ловкие, проворные, неутомимые… Пусть прочешут все окрестности. Противник где-то здесь, я в этом уверен. Его нужно найти и дать мне знать.

Полковник Дюпен командовал добровольческой воинской частью, состоявшей из самых разных людей всех национальностей — хороших и плохих, с темным или безупречным прошлым, авантюристов и смельчаков. Все они отличались необыкновенной храбростью. Отвечая, командир не медлил ни секунды:

— У меня есть человек, который вам нужен.

— Его зовут?..

— Капитан Ртуть, так прозвали его товарищи.

— Капитан?

— О, у нас звание ничего не значит… Ты капитан для тех, кто тебе подчиняется. А этот — сотня человек пойдет за него на смерть, не моргнув.

— Короче, вы отвечаете за него?

— Как отвечал де Тюсе, когда передавал его мне…

— Пришлите его сюда!

Через минуту в палатку полковника де Бренкура вошел молодой человек. Этому юноше от силы можно было дать двадцать лет. У него были вьющиеся темные волосы, а глаза блестели как черные бриллианты. Полковник де Бренкур, старый вояка, хорошо разбирался в людях. Он сразу проникся симпатией к энергичному молодому человеку, такому мужественному и кроткому одновременно. Полковник хотел бы расспросить его, узнать, кто он, откуда… Но времени не было.

— На вас можно положиться? — спросил полковник.

— Моя жизнь принадлежит Франции…

— Вы нужны ей.

Де Бренкур быстро объяснил задание. Главное состояло в том, чтобы обнаружить противника.

— Вас зовут Ртутью. Оправдайте же ваше прозвище. Я жду вас через двадцать четыре часа.

— Я буду здесь.

— Надеюсь… Идите один или берите с собой людей, если хотите. Желаю удачи! Я награжу вас…

— Полковник, со мной пойдет друг, по прозвищу Бедняк.

— Как хотите. Идите… Не забудьте, что вы не имеете права быть убитым…

— Хватит одного из нас, чтобы доставить вам сведения. Мы что-нибудь придумаем.

Капитан Ртуть взял Бедняка, своего верного друга, и они бросились прочесывать ущелья вокруг Пуэблы. За ночь они обыскали лес, спускались в долины, взбирались на холмы и скалы. И наконец добрались сюда…

Обменявшись парой слов, они прекрасно поняли друг друга. Очевидно, положение было тяжелое. Бедняк правильно сказал: если пойти низами, то можно беспрепятственно попасть в лагерь, но враг окажется там раньше. Значит, надо действовать…

Они не колебались. Кавалерия мексиканцев спокойно следовала по гребню барранкоса, не опасаясь неожиданностей. Неразлучные друзья — капитан Ртуть и его солдат Бедняк — внезапно возникли у дороги. Пятьдесят человек из первой роты уже прошли. Люди сонно покачивались в седлах и не сразу заметили появление двух теней. Пришельцы выскочили словно молнии и ринулись в гущу. Лошади захрапели и встали на дыбы.

— Тревога! К оружию!

Ничего не понимающие мексиканцы запаниковали. Начались суматоха, стрельба, крики, топанье испуганных лошадей… Смельчаки, затесавшись в толпе, схватили двух всадников, выкинули их из седел и вскочили на коней. Разведчики оказались в самом центре, вокруг метались солдаты, беспорядочно махая руками и стреляя наугад.

Французы были превосходными всадниками. Приподнявшись в стременах, они пробили брешь в толпе врагов и бросились вперед. Пришпоренные лошади расталкивали всадников, едущих впереди. Пока те соображали, в чем дело, Ртуть и Бедняк ринулись прочь. Они гнали лошадей без единого слова и крика.

Все случилось так быстро и неожиданно, что ряды мексиканцев смешались. В сутолоке партизаны едва удержались в седлах. Лошади под французами почуяли чужих седоков, встали на дыбы и отчаянно заржали. Но храбрецы заставили их повиноваться. Вот перед ними уже не более двадцати человек…

Но тут показался офицер на ладной индейской лошадке. Он приближался по узкой тропинке, проложенной вдоль пропасти, прямо по гребню. Офицер еще не все понял, но догадался, что это очередная вылазка проклятых французов. Он ворвался в ряды солдат с пистолетом в руке, выкрикивая команды и ругательства:

— Это красные дьяволы! Окружайте, держите, бейте их!

И направил свой пистолет прямо на капитана Ртуть! Но Бедняк приподнялся в седле и ударил офицера прикладом в лицо. Тот упал с лошади, а пистолет выстрелил в воздух.

В эту минуту показался другой офицер. Он услышал выстрелы. Но ведь был приказ не стрелять, чтобы не выдать своего присутствия. Громко крича, он велел прекратить выстрелы. В чем дело? Не иначе, какая-нибудь глупая ссора…

Французы, действуя по заранее намеченному плану, пытались выбраться из гущи. Они выхватили сабли и с яростью рванулись сквозь дрогнувшие ряды мексиканцев. Эта операция заняла не более минуты. Оставалось только обойти самых первых всадников — и смельчаки вырвутся на свободу.

Но партизаны наконец поняли, что произошло. Команды офицеров вернули им хладнокровие. Они на скаку повернули лошадей и столкнулись с нашими смельчаками. Блеснули сабли, защелкали курки пистолетов. Началась невообразимая свалка. Два друга, приподнявшись в стременах, орудовали своими короткими карабинами как дубинками. Они делали такие пируэты[1933], что сабли ломались, а пистолеты палили в воздух. Мексиканцы вылетали из седел, их лошади падали, путаясь в сбруе.

Другие всадники мчались на выручку, но только усиливали давку на узкой дороге. Сбитые с толку лошади вставали на дыбы.

— Вперед! — скомандовал капитан Ртуть.

— Да здравствует Франция! — воскликнул Бедняк.

Друзей охватил азарт. Они рванулись вперед, как будто неведомая сила несла их. Упоение боя захлестнуло и лошадей, покорившихся новым всадникам.

Среди неприятелей выделялся высокий мексиканец в широкополой шляпе, в мундире, пестром от аксельбантов, золотого шитья и медалей. Богатырь занес свой клинок над капитаном. В это время Ртуть сражался с другим партизаном, который ранил его. Клинок вонзился ему между лопаток. Он погиб! Но нет! Бедняк ринулся вперед, схватил оружие обеими руками и с такой силой оттолкнул назад, что его владелец потерял равновесие и рухнул вместе с лошадью на землю, запутавшись в стременах.

— Прыжок! — крикнул капитан.

— Прыгаем! — отозвался Бедняк.

Собрав все свои силы, французы пришпорили лошадей и перемахнули через образовавшееся препятствие. Обернувшись, они стали стрелять в упор, потом пустились по дороге бешеным галопом. В первую минуту они выиграли у врагов метров тридцать. Повинуясь инстинктивному движению, мексиканцы бросились за ними. Началась бешеная погоня…

Французы имели преимущество: их лошади могли скакать свободно, а мексиканцы мешали сами себе на узкой дороге. Преследователи, охваченные яростью, забыли всякую осторожность. Они теснили друг друга в стремлении прорваться вперед как можно скорее. Несколько всадников уже сорвались с гребня и разбились в каменистой пропасти барранкоса. Напрасно офицеры пытались восстановить порядок. Жажда погони туманила горячие головы.

Мексиканцы любой ценой хотели захватить этих смельчаков, которые имели наглость уйти от них. Лучшие всадники вырвались вперед. Расстояние между противниками стало сокращаться. Пощады французам не будет!

Ртуть и Бедняк мчались впереди. Мексиканские пули свистели мимо, не настигая.

— Надо их усмирить, — спокойно произнес капитан. Он никогда, даже в гневе, не повышал голоса.

Опустив поводья, юноша повернулся и выстрелил почти не целясь. Два мексиканца упали с лошадей, перелетев через их головы.

— И я! — крикнул Бедняк.

Одна из его пуль попала всаднику в плечо, и тот упал на землю. Вторая уложила лошадь.

Мексиканцы рычали от ярости и ненависти.

— Вперед! — приказал Ртуть.

Теперь их преследовали всего шесть всадников. Это были настоящие кентавры[1934]. Их национальные костюмы сверкали как в театре. Солнце играло на серебряном шитье.

— Капитан! — произнес Бедняк. — Они догоняют!

— Тем хуже для них…

— Вернее, для нас.

— Ничего подобного.

— Я не понимаю.

— Твое дело — не понимать, а держать наготове заряженный карабин.

— Я начеку!

— Хорошо. Делай все, как я скажу.

— Все сделаю.

— Пусть нас догоняют.

— Хорошо! Пусть догоняют…

— Вот они… в десяти метрах… в пяти… теперь — раз, два, три! — спешимся — и в лес!

Храбрецы соскочили с лошадей и бросились прочь.

Все произошло так быстро, что преследователи, не ожидавшие этого, пронеслись мимо как молнии. Но четыре выстрела с опушки леса достигли цели, и вот уже четверо из шести всадников вылетели из седла. Капитан и Бедняк снова вскочили на лошадей. Теперь преследователями были они. Два оставшихся в живых мексиканца напрасно старались повернуть своих скакунов. Животные противились и вставали на дыбы. Всадники едва сдерживали их.

Капитан Ртуть и Бедняк пустили лошадей в галоп. Капитан настиг одного мексиканца, схватил за горло и опрокинул его в седле. Бедняк, как обезьяна, прыгнул на плечи другому и чуть не задушил его.

— Сдавайтесь! — прокричал капитан Ртуть.

— Ни за что, подлый француз! — ответил мексиканец. Сделав нечеловеческое усилие, он выпрямился и навел на разведчика пистолет.

— Без глупостей! — сказал капитан, при этом одним ударом выбив оружие из рук мексиканца и вскрикнув от удивления.

Сомбреро[1935] слетело с головы неприятеля, и прекрасные длинные черные волосы рассыпались по плечам. Пленником капитана оказалась девушка.

Глава 2

^{Коварство. — В лассо![1936] — Бедняк подчиняется долгу. — Тревога! — Прибыл вовремя. — Наши славные зуавы[1937].}

В жизни, полной приключений и богатой неожиданностями, случаются иногда вещи, которые буквально ошеломляют вас и заставляют терять хладнокровие…

Итак, это была настоящая красавица! Нежные шелковые волосы, бархатные глаза, чистый лоб, матовая кожа, алые губы, подобные цветку кактуса… А на лице застыло странное выражение — то ли одержимая, то ли мученица. Капитан невольно разжал руки и отступил.

Мексиканка в одну секунду выхватила кинжал и, пронзительно свистнув, направила его прямо в сердце врага. К счастью, Бедняк был начеку. Он опередил движение амазонки, схватил ее сзади за локти и резко завел ей руки за спину. Она вскрикнула от боли и уронила кинжал. Бедняк ослабил хватку.

— Эй, милашка, без глупостей, а то прикончу!

Капитан Ртуть не проронил ни слова. Он не мог оторвать взора от горящих глаз незнакомки. Мексиканка выдержала этот взгляд, на лице ее было написано безграничное презрение.

— Трус! — выкрикнула она. — Лучше убей меня, но не давай своему слуге издеваться надо мной.

Бедняку не понравилось, что его обозвали слугой, и он снова сжал руки незнакомки.

— Отпусти синьорину, — приказал Ртуть.

— Будьте осторожны, мой капитан! Гадюка кусается…

— Французы не воюют с женщинами!

— Хорошо. Только, с вашего позволения, мне кажется, вы жестоко ошибаетесь… Это же просто сумасшедшая!

Бедняк нехотя отпустил мексиканку, и та снова устроилась в седле.

— Прощайте, сударыня, — сказал капитан Ртуть. — А мы, мой друг, поспешим вперед! Враг приближается.

Всадница не двигалась с места. Она прислушивалась и не отрывала глаз от опушки леса. Издали слышался приближающийся конский топот.

— Поспешим, — сказал Бедняк, — а то нас догонят.

Но капитан Ртуть медлил. Зачарованный этой необыкновенной девушкой, одержимый внезапно возникшей страстью, он хотел еще несколько секунд полюбоваться на нее. По счастью, Бедняк не был настроен поэтически. Изо всех сил он хлестнул лошадь капитана и увлек ее за собой.

В эту минуту на косогоре показались мексиканцы. Капитан Ртуть вздрогнул… Он почувствовал угрызение совести. Ведь он потерял время, от которого зависело спасение его товарищей. И что же? Все героические усилия напрасны? Нет, долг — превыше всего!

— Прощайте! — крикнул он мексиканке.

Всадница оставалась на месте и насмешливо улыбалась.

— До свидания! — бросила она.

Лошади французов помчались галопом и исчезли за поворотом.

— Какое удивительное создание! — невольно вскрикнул капитан.

— По мне, так лучше встретить дьявола, — ответил Бедняк, но не успел договорить. С опушки леса, из-за камней, разбросанных среди деревьев, просвистели два лассо. Капитан, стянутый петлей, упал с лошади. В один миг он исчез в гуще тропических зарослей.

Бедняку удалось увернуться от жесткого, словно стального, каната. Он оказался на земле. Крик отчаяния вырвался из его уст. Ртуть, его друг и брат, которому он посвятил всю свою жизнь, — в руках бандитов! Тут его поразила другая мысль. Да, капитан исчез, и негодяи уже, наверное, успели утолить жажду мести. Но это еще не все. Безумное предприятие, которое они затеяли ради спасения корпуса командира де Тюсе, сорвано!

Мексиканцы скакали во весь опор. Всадницы не было видно… Французов захватят врасплох и перебьют. Чтобы поднять тревогу, потребуется всего несколько минут.

Бедняк мгновенно принял решение. «Выбирай, что делать, — сказал он самому себе, — мчаться в лес и погибнуть вместе с другом или пожертвовать своей привязанностью и спасти французский корпус». Разведчик оглянулся. В запасе у него оказалось метров двадцать. К счастью, его лошадь осталась цела и невредима.

— Прощай, мой капитан! — крикнул Бедняк. — На моем месте ты поступил бы так же.

Он пришпорил скакуна и вихрем понесся прочь. Мексиканцы начали стрелять, вокруг свистели пули. Всадник нещадно хлестал лошадь. Обезумев от боли и ярости, животное летело молнией. Бедняк ронял обращенные к нему, словно к человеку, слова:

— Ну же! Вперед! Бедненький, тебе больно!.. Конечно! Но иначе нельзя… Вперед! Вперед!

Ноздри жеребца были залиты кровью, бока изранены, глаза вылезали из орбит. Но Бедняку удалось оторваться от преследователей.

Вдруг раздался крик часовых:

— Стой! Кто идет?

— Тревога, тревога! Враги! — выкрикнул Бедняк.

Дюжина зуавов из роты де Тюсе выскочила на дорогу, французы увидели приближающихся мексиканцев и открыли бешеный огонь. Бедняк летел дальше, не останавливаясь, призывая к оружию. Еще один ряд часовых. И наконец лагерь!

Горны пропели сбор. К оружию! Дисциплина крепка, порядок — образцовый. В несколько минут все были на ногах. Появился сам де Тюсе с саблей в руке. Бедняк, весь в пыли и крови, направил скакуна прямо к нему. Тут лошадь упала. Смельчак оказался у ног командира.

— Мексиканцы! Пятьсот человек! Войска Эчегаре! — только и смог промолвить поверженный всадник, и голос его прервался. Он успел сообщить то, что было нужно. Теперь можно умереть спокойно. И Бедняк остался распростертым на земле. В глазах его стояли слезы.

Де Тюсе был энергичным и бесстрашным офицером. Люди доверяли ему полностью и подчинялись. Зуавы не стали ждать мексиканцев. В одну минуту они взлетели на косогор и оказались лицом к лицу с врагом. Завязалась перестрелка. Мексиканцы в пылу заскочили слишком далеко и сами попали в ловушку. Они не успели построиться. Зуавы расстреливали их в упор. В рядах врагов началась паника. Лошади налетали друг на друга, толкались, пытались повернуть под градом пуль.

Первую роту уничтожили. Другие кинулись в лес. Враг был разбит и бежал…

Дорогу покрывали трупы людей и лошадей. Со стороны французов потерь не было.

Де Тюсе осматривал поле боя. Зуавы шумели и просили позволения преследовать мексиканцев. Но действовать приходилось осторожно, и командир удержал их. Ведь завтра предстояла осада Пуэблы.

— Храбрецы! — вскричал де Тюсе. — Вы не имеете права рисковать собой, вы нужны Франции!

Командир не забыл смельчака, который подал сигнал тревоги и спас отряд. Он вошел в палатку, куда перенесли раненого. Несчастный лежал, бледный как смерть. Де Тюсе приблизился и узнал его.

— Это же Бедняк! — воскликнул он. — Где же его неразлучный друг, капитан Ртуть?

Услышав это имя, Бедняк содрогнулся всем телом. Он открыл глаза и произнес сорвавшимся голосом:

— Он погиб… за Францию!

Де Тюсе обнажил голову и поднес руку к глазам.

— Несчастный капитан Ртуть! — прошептал он. — Я должен буду сообщить его матери эту ужасную новость!

Глава 3

^{В карнеро. — Среди трупов. — Вокруг — смерть. — Воспоминания. — Мать несет свой крест. — Справился с волнением. — Смелее, Ртуть! — Побег.}

Вернемся к капитану. Лассо, наброшенное невидимым противником, придушило его. Ртуть потерял сознание. Бездыханное тело билось о стволы деревьев, цеплялось за ветви. Кто-то поднял его и перекинул на круп лошади. Началась скачка по лесу, где партизаны знали все уголки. Всадники одним махом одолели холм, спустились в долину и остановились.

— Куда девать этого француза? — спросил один.

— В карнеро! — ответил другой. — Куда еще?

Он приблизился к неподвижному капитану, опустился на колени, отвязал лассо и приложил ухо к его груди.

— Конечно, он сдох! Альферес[1938] будет довольна.

— Кто знает? Она позвала нас на помощь. К счастью, мы услышали ее свист. Мы исполнили все, как верные слуги, но женщины так капризны!

— Женщины — да, но не наша Альферес. Она беспощадна к врагам!

— Что верно, то верно. Значит, мы правильно сделали, что прикончили этого негодяя…

— Теперь нужно избавиться от трупа… В карнеро его!

Мексиканцы схватили тело молодого человека — один за плечи, другой за ноги — и поднялись на плато[1939]. В земле виднелась глубокая расщелина, карнеро, заросшая дикой растительностью, откуда исходил ужасный трупный запах. Сколько несчастных брошено туда на съедение грифам!

Тело раскачали и швырнули в пропасть. Ветви на краю расщелины затрещали, расступились и снова сомкнулись над своей добычей. Партизаны, с честью выполнив задание, направились к своим товарищам. По пути они болтали:

— Эй, Доминго! Вот ты тоже служишь в отряде Альферес. А ты знаешь, кто она?

— Не все ли равно? Платит хорошо… В бою она как дьявол, мы без дела не сидим. Настоящая патриотка, ненавидит захватчиков. Что еще надо?

— Ты прав. Да здравствует Альферес!

— Пошли, выпьем за ее здоровье…

Прошло несколько часов. На плато стояла полная тишина. В это время в карнеро разыгралась ужасная драма.

Лассо не довершило своего дела. Ртуть пришел в себя. Сначала капитану показалось, что он находится среди груды обломков, которые под его тяжестью готовы обрушиться. Юноша вытянул руки в поисках опоры. После перенесенного шока ему было трудно собраться с мыслями. Не сошел ли он с ума? Что за кошмар!

Невыносимый запах разлагающихся трупов поразил его. Жуткая мысль пришла в голову: «Меня похоронили заживо…» Капитан закрыл глаза и постарался сосредоточиться.

«Да, да! Мы с Бедняком скакали по дороге, уходя от партизан. Французский лагерь был совсем близко, еще немного — и мы спасем своих от внезапной вражеской атаки… Кажется, теперь я все вспомнил… Да, эта девушка, странное видение! Почему она так взволновала меня? Я не помнил себя. Кинжал… затем ужасный удар, падение… и больше ничего! Где же я? Почему в этой яме так ужасно воняет?»

Запутанные и переплетенные ветви держат его, как в гамаке.

«Должны же они иметь корни? А за корни можно зацепиться…»

Капитан приподнялся, ощупывая вокруг руками. Через кусты пробивался слабый свет. Ртуть закричал от ужаса: сквозь ветви на него смотрело страшное человеческое лицо, а тело застыло в отвратительной неестественной позе.

Воистину он попал в ад, населенный мертвецами. Одни — высохшие, как сучья, другие — тошнотворные, разлагающиеся. Он, двадцатилетний француз, один оказался живым в царстве мертвых.

Это страшное открытие чуть не доконало беднягу. Последние силы оставили его, и он готов был провалиться на дно жуткой ямы. Раз двадцать капитану случалось рисковать жизнью. Он не боялся умереть с саблей в руке, с именем родины на устах. Но подохнуть на зловещей помойке среди голошеих грифов — это слишком ужасно. Мужество покинуло пленника, он жалобно простонал:

— Мама!

Говорят, что в последнее мгновение перед глазами умирающего проносится вся его жизнь. И наш капитан — не исключение.

С болью в сердце он представил свою матушку, там, в Париже, занятую тяжелым трудом. Она одна воспитывала маленького сына, который остался ее единственным утешением после страшной трагедии, лишившей ее мужа и дочери.

Произошло это пятнадцать лет назад. Пьер Делорм, одержимый духом странствий, наделенный недюжинной энергией, попытал счастья в Техасе[1940], а потом основал в Мексике, близ города Монтеррея[1941], процветающее горнопромышленное предприятие. Он был богат и счастлив. Его любимая Полина разделяла с ним и горе и радость.

Казалось, злой рок[1942] обходил стороной эту семью. Но, увы! Смертоносная война раздирала на части Мексиканскую республику[1943]. Убийства, грабежи, пожары отмечали кровью каждую страницу истории.

Успехи Пьера Делорма навлекли на него зависть недругов. Он был далек от политики, но ему постоянно приходилось защищаться от бандитских группировок, прикрывавших преступления благородными мотивами.

Однажды он подвергся нападению вооруженного отряда. Тщетно Пьер Делорм и его верные помощники пытались отбить атаку. У врагов было численное преимущество. Магазины разграбили, дома подожгли. Отца семейства убили. А как же его жена? И дети — Жан и Луиза — пяти и двух лет?

Во время сражения мать потеряла детей. Когда все стихло, она бросилась искать их среди руин[1944]. Отчаяние овладело ею: малышка Луиза исчезла. Жан чудом спасся.

Более полугода бедная женщина провела в поисках по всей стране, она старалась найти следы своей дорогой девочки. Власти относились к ней неодобрительно, а люди вокруг оставались равнодушными.

Судейские набросились, не хуже бандитов, на богатство, нажитое Пьером Делормом. Несчастная женщина тщетно пыталась вырваться из их цепких когтей. Бесконечные тяжбы уносили последние сбережения. Вдова уступила и с помощью своих друзей вернулась на родину, потеряв надежду найти дочь. Единственной целью жизни женщины стал теперь маленький Жан, такой живой, смелый и добрый…

Мать вырастила сына, дала ему хорошее образование. Она с беспокойством замечала в подростке ту неукротимую жизненную силу, которая и привела Пьера Делорма к погибели. Жана влекли приключения, энергия била через край. Ему очень подходило еще в детстве полученное прозвище Ртуть. Совсем мальчишкой он уже строил планы вернуться в Мексику, найти и отомстить убийцам отца, а главное — разыскать сестру, которую едва помнил.

Когда формировалась мексиканская экспедиция[1945], Жан попросил де Тюсе взять его с собой. Тот колебался: он знал и глубоко уважал вдову Пьера Делорма и не хотел разлучать ее с сыном. Но Ртуть так настаивал и говорил столь пылко, что у бедной матери не хватило сил ему отказать. Ведь Жан собирался искать девочку, которую она оплакивала уже почти пятнадцать лет!

Де Тюсе доверил юношу полковнику Дюпену. Это лучше, чем служить в регулярной армии[1946]. Если Жан захочет вернуться к матери во Францию, его, свободного в отряде контргерильи, ничто не будет удерживать.

Ртуть с первых же дней обнаружил недюжинную смелость и находчивость. Товарищи по оружию присвоили ему звание капитана, что было почетно, но и накладывало обязательства. Последнее важное задание, полученное им, явилось ярким примером безграничного уважения, которым он пользовался.

В ужасную минуту, когда юноша почувствовал прикосновение смерти, его спасли виде́ния: чистый образ страдающей матери, мечта о пропавшей любимой сестре.

Сердце его забилось сильнее, мозг прояснился — Жан вернулся к жизни. Он снова стал капитаном Ртуть. Он хотел жить!

«Дружок, — сказал он сам себе, — ты не кисейная барышня, чтобы, чуть что, падать в обморок! Так не годится. Конечно, положение не из веселых. Могила, положим, — не самое лучшее место на земле. Скажи спасибо, что тебя не закопали!»

Молодой человек внимательно огляделся. По стенам расщелины рос кустарник, корни и ветви которого были толщиной с детскую руку. Тут и там виднелись человеческие останки, наводящие ужас.

«Возьми себя в руки, малыш, — подбадривал юноша сам себя. — А если бы ты был хирургом, и тебе по долгу службы пришлось иметь дело с искалеченной человеческой плотью? Вот и нужно выполнить задание до конца. Ты должен отчитаться командиру о предпринятых действиях. Ты заслужил наказание за то, что не выполнил задание. А Бедняк… Несчастный Бедняк! Подумай о нем. Подумай обо всех, кого ты любишь, и будь достоин сам себя».

Капитан попытался было подняться, но до стены оставалось более метра — не дотянуться рукой. Кустарник прогибался под его тяжестью. Ртуть крепко ухватился за ветви и сохранил равновесие. От его резкого движения все вокруг закачалось, сверху прямо на него упал скелет. Наконец французу удалось избавиться от костлявых объятий и схватиться за прочную ветку. Он почувствовал, что спасен. Закрыв глаза, чтобы не видеть кошмарных полуразложившихся трупов, Ртуть цеплялся за ветви и сучья, пока не встал на ноги.

Подняв голову, наш герой попытался определить, как далеко до края пропасти. Но уже стемнело, и только таинственные звуки доносились отовсюду. Ртуть продолжал карабкаться вверх, сантиметр за сантиметром. Ветви царапали лицо. Наконец исколотой в кровь ладонью он нащупал край ямы. Вот и спасение!

Капитан нашел точку опоры.

«Смелее, Ртуть!» — приказал он себе.

Сделав ловкий прыжок, юноша оказался на твердой почве. Руки и ноги ныли от усталости, но радость освобождения переполняла душу. Однако скоро он понял, что ни на что не способен: мышцы нестерпимо болели, каждый шаг причинял страдания.

Ртуть растянулся на земле, прислонился к какой-то кочке и заснул сном праведника. Сколько он проспал, неизвестно. Внезапно юноша вздрогнул и проснулся, заслышав шаги. Было темно. Капитан с трудом различил двух человек, медленно несущих тяжелый груз. Ртуть затаился. Незнакомцы — как видно, мексиканцы приблизились к расщелине, из которой он сумел выбраться. Они раскачали чье-то тело, и — раз, два! — послышался треск сучьев. Еще один труп полетел в ужасную пропасть! Ртуть вздрогнул. Если бы он находился еще там, мертвец мог придавить его…

Капитан хотел прийти на помощь. Но стоило ли? Скорее всего, несчастный был действительно мертв, ведь сам он уцелел чудом. Внимательно прислушавшись, Ртуть разобрал несколько слов. Мексиканцы говорили про какую-то Альферес. Потом они пропали во тьме.

Ртуть поднялся и попробовал сделать пару шагов. Он почти не чувствовал усталости, сон вернул ему силы. Подойдя к яме, молодой человек наклонился. Ни звука, ни вздоха. Капитан сделал последнюю попытку: позвал человека по-испански. В ответ — тишина.

Дольше задерживаться не стоило. Нужно было вернуться в отряд, чтобы его не обвинили в измене. Он осмотрелся. Местность казалась совершенно незнакомой: один из диких горных уголков среди бесконечных мексиканских лесов. Каменные глыбы, кустарники, овраги…

Капитан пошел наугад вниз по откосу. Так можно попасть в долину. Он двигался открыто, не таясь. Прежняя энергия возвращалась: кровь в его жилах, упругая и живая, была подобна ртути. Вперед!

Молодой человек прошагал несколько минут, надеясь найти какую-нибудь тропинку. Вдруг послышались голоса. Тревога! Очевидно, беглеца обнаружили… Раздался выстрел, над головой просвистела пуля. Второй выстрел… третий… Сейчас он будет окружен. Изо всех сил Ртуть рванулся вперед. Вперед, навстречу опасности!

Внезапно на дороге возникло какое-то строение. Он разглядел окна и дверь. Погоня приближалась. Не теряя ни минуты, отважный француз вскочил на подоконник, выдавил раму и спрыгнул вниз.

Глава 4

^{Альферес. — Исчезнувшее видение. — Дочь Бартоломео Переса. — Богиня зла. — Воскрешение из мертвых. — Дьявольская уловка. — Огонь! — В самом пекле. — На волю!}

По комнате разливался мягкий свет. Это оказалась спальня. Стены были обтянуты ярким переливающимся шелком. Незнакомый тонкий аромат бередил душу. В воздухе витало едва заметное голубоватое облачко.

Капитан Ртуть различил стол с маленькой лампой под матовым колпаком. У стола в большом кресле виднелась человеческая фигура. Женщина спала. Тонкие руки с точеными пальцами покоились на красном поясе, за которым виднелась рукоятка кинжала, украшенная драгоценными камнями.

Ртуть знал, что должен бежать: минутное промедление грозило смертью. Но какая-то неведомая сила удерживала его… Он вспомнил о красавице мексиканке, которая хотела его убить. Им завладело любопытство. Капитан бесшумно приблизился, схватил лампу и, приподняв ее над лицом спящей, узнал черные как вороново крыло волосы. Узнал глаза с длинными ресницами, накануне метавшие молнии; алые губы, с которых срывались угрозы. Сейчас опущенные веки смягчили жестокость взгляда, спокойный сон уступил место гневу. Нежное лицо девушки казалось необыкновенным, словно неживым, в нем таилось что-то необъяснимое.

Ртуть не двигался с места, не в силах оторвать глаз от чудесного видения и чувствуя непонятное волнение, хотя следовало бы ненавидеть эту мексиканку, беспощадную Альферес, которую он помиловал.

Вдруг раздался шум, вернувший капитана к реальности. Люди, преследовавшие беглеца, потеряли его следы и обыскивали окрестности. Наконец они сообразили, что враг мог укрыться в доме, и ринулись в коридор с криками:

— Альферес! Донья[1947] Альферес!

Ртуть услышал их и понял, что враги вот-вот будут здесь. Мексиканка пошевелилась. Капитан спрятался за ширму. Он так дешево не продаст свою жизнь!

Красавица вскочила, подбежала к двери и широко распахнула ее. Перед ней стояли четверо мексиканцев, похожие на бандитов. Они закричали:

— Сюда бежал человек! Смерть ему! Не укрылся ли он здесь?

— О ком вы говорите?

— О том, кого мы поймали по вашему приказанию.

— И упустили его приятеля, а тот подал сигнал тревоги проклятым французам, от которых вы подло бежали!

Ртуть в своем убежище едва не вскрикнул от радости. Его приятель — это же Бедняк! Значит, он выполнил задание? Славный малый! Французов удалось спасти!

— Мы старались как могли, — хриплым голосом ответил один из мексиканцев. — Эти французы — сущие дьяволы!

— Вы что-то сказали о вашем пленном?

— Вернее, о нашем убитом, Альферес! Мы накинули на него лассо, задушили и бросили в карнеро…

— Ну и так что же?

— Так вот, он воскрес!

Альферес задумалась. Возможно, ей представилась ужасная картина: живой человек в отвратительной яме. Как же он смог убежать?

Капитан Ртуть внимательно прислушивался к разговору. Его жизнь висела на волоске. Партизаны были вооружены до зубов, а у него — ни ножа, ни камня. Эта девушка, такая красивая и жестокая, отдаст его на расправу бандитам.

Сохраняя спокойствие, мексиканка окинула комнату быстрым взглядом и проговорила:

— Вам почудилось. Мертвые не возвращаются. Карнеро надежно хранят то, что им достается.

— Но, донья Альферес, мы вас уверяем…

— Довольно! Мне некогда слушать ваши глупости. Пить надо меньше. Перейдем к делу. Сколько вас сейчас?

— Семнадцать, Альферес, а было двадцать. Проклятые французы убили троих.

— Царство им небесное! Лошади оседланы, вы готовы?

— Да, Альферес!

— Хорошо. Я выйду через несколько минут. Едем!

— Среди ночи?

— Я так хочу…

— Позвольте узнать, куда?

Мексиканка гордо выпрямилась.

— Доменико Беналес, — проговорила она, подойдя вплотную к мексиканцу и приложив палец к его груди, — мне кажется, вы забываетесь! Будьте осторожны, ваша жизнь и смерть в моих руках. В знак признательности за вашу преданность я бываю порой не так строга, но неповиновения не потерплю.

— Альферес! Клянусь вам! — забормотал бандит.

— Не забывайте, я — дочь Бартоломео Переса, второго человека в Мексике после великого Хуареса.

— Да, да, мы знаем…

— Запомните также: если измените своему долгу, вам не избежать возмездия, из-под земли достану!

Каждое слово мексиканки было подобно удару хлыста. Четверо мужчин опустили головы, как хищники перед укротителем.

— Альферес! Наша жизнь принадлежит вам.

— Хорошо. Едем в Пуэблу.

Партизаны вздрогнули: город, превращенный в груду развалин, был окружен со всех сторон. Французы дважды пытались взять Пуэблу штурмом. Ехать туда — верная смерть.

— Едем в Пуэблу! — повторила Альферес. — Дело трудное, почти невозможное, а значит, достойное меня и вас, моих преданных слуг. Идите же и ждите на поляне у Черных Скал, я буду через несколько минут. Да, еще одно! Доменико, перед уходом подожгите дом, чтобы он не достался врагам.

— Но, Альферес, мне нужно подождать, пока вы его покинете…

— Повторяю — не спорьте со мной. Сказала, что буду у Черных Скал, значит, буду!

Потом добавила:

— Закройте все выходы. Если какой-нибудь глупец вздумал здесь прятаться, он пожалеет об этом. Действуйте!

— Вы сказали, закрыть все выходы? Даже этот? — снова спросил Доменико, указывая на единственную дверь в комнате.

— Даже этот! — отрезала Альферес.

Мужчины ушли. Мексиканка осталась одна.

Капитан не шевелился. Эта девушка казалась ему богиней зла. Теперь он вспомнил. Имя доньи Альферес часто произносили со страхом и уважением во французском лагере. Капитан считал легендой историю о женщине, командире самого отважного и самого опасного в Мексике партизанского отряда.

Рассказывали, что эта удивительная красавица была вездесуща, со своим бандитским отрядом она появлялась в самых неожиданных местах, убивала, не зная пощады. Ходили слухи, что, прежде чем убить, она подвергала пленников жесточайшим пыткам.

Отец партизанки, Бартоломео Перес, тоже слыл живой легендой. В его темном прошлом крылась какая-то драма. Он ненавидел французов лютой ненавистью. Мексиканцы называли Переса Черным Дьяволом. Считалось, что он обладал сатанинской властью: его взгляд завораживал змей и хищных зверей. И дочь его — плоть от плоти дьявола.

Ртуть находился в двух шагах от легендарной злодейки. Стоило лишь протянуть руку, чтобы раздавить гадину. Она не сумеет защититься. Даже если девушка и позовет на помощь, будет поздно, сообщники найдут лишь труп. Долг капитана — освободить французов от этого страшного врага.

Такие мысли пронеслись в голове нашего героя. Но он не решался действовать. Слегка отодвинув ширму, Ртуть завороженно смотрел, как мексиканка медленно и спокойно закутывается в плащ, затыкает за пояс оружие, надевает сомбреро. Наконец капитан выскочил из своего укрытия и уже протянул руки, готовый схватить врага.

— Померяемся силами, донья Альферес! — воскликнул он. — Мертвые воскресают и сводят счеты!

Но тут пол расступился, и девушка исчезла в хитро устроенном люке, как будто сквозь землю провалилась. Люк захлопнулся. Послышались смех и слова:

— Негодяй, проклятый французишка! Клянусь, что теперь ты не воскреснешь!

Значит, она знала, что враг находился рядом, и заманила его в ловушку! Капитан кинулся на пол, пытаясь открыть люк, но понял, что все усилия напрасны; бросился к окну и распахнул его так резко, что полетели стекла. Ртуть в отчаянии застонал: снаружи окно закрыли мощными металлическими ставнями с железными засовами. Он повернулся и побежал к дверям. Высадить их не удалось, запор оказался слишком крепок. Весь дом был укреплен как военный корабль.

Итак, Ртуть был наказан за свои колебания! Теперь он очутился в плену, абсолютно беспомощный.

А что враги? Капитан услышал, как лошади пустились галопом. Эта дьяволица, ненавидящая французов лютой ненавистью, отправилась в Пуэблу! Что она еще придумает?!

Кровь ударила капитану в голову, в ярости он крушил все подряд. Потом постарался сдержаться и обрести хладнокровие. Ртуть посмотрел вокруг: неужели не найдется оружия или какого-нибудь инструмента? На глаза попался длинный кусок ткани, висящий на стене. Это был плащ, очевидно, принадлежащий мексиканке. Над ним — сомбреро, украшенное серебряным шнуром, подобное тому, что носила Альферес. А рядом — мачете[1948], страшное оружие древних, топорик и кинжал одновременно.

Ртуть схватил мачете и принялся рубить дверь. Он должен вырваться отсюда! Там, за дверью, свобода, дорога к товарищам по оружию… Пролом расширялся. Пленник, ликуя, рванулся вперед… и отступил: перед ним взметнулся огненный сноп.

Ртуть сделал шаг назад и увидел, что всю комнату охватил огонь. Шелковые ткани пылали. Зловещий красный свет озарял помещение, просачивался через щели в полу. Отчаянным прыжком юноша достиг разбитой двери.

Огонь, казалось, выходил из недр земли и стоял стеной. Ртуть вспомнил о приказе, данном мексиканкой. Ах, жестокое создание! Откуда в ней столько ненависти? Смерть? Ну нет! Он будет бороться до последней минуты…

Пламя ослепляло обреченного, дым лез в глаза, заполнял легкие. Юноша почувствовал, что теряет сознание. Ему послышался голос матери: «Жан! Малыш… Сынок, не умирай!»

Капитан Ртуть бросился в пекло, прямо в огненный смерч. Раздались взрывы. Это трещало дерево, горящие обломки сыпались на пленника, но ничто не могло его остановить. Он больше не рассуждал. Ему нужно пройти — и он пройдет. Под ногами хрустнула балка. Ртуть упал, вскочил на ноги и рванулся вперед огромными прыжками.

Внезапно капитан выбрался из огня и оказался на воле. Плащ на нем загорелся и обжигал, как хитон[1949] древнегреческого Несса[1950]. Ртуть на бегу сорвал его и продолжал нестись вперед как сумасшедший, пока не наткнулся на двух партизан, которым было поручено совершить поджог. Бандиты не предполагали, что человек мог спастись из огненного ада. Они собирались сесть на лошадей и скакать к Альферес.

Застав мексиканцев врасплох, смельчак обеими руками схватил их за горло. Противники захрипели… Капитан разжал руки, и два трупа упали на землю. Он осмотрелся вокруг, нет ли еще врагов. Нет, никого.

Тогда только Ртуть заметил, что его руки и ноги обожжены. Что из того? Он был жив и свободен!

Одежда капитана превратилась в прожженные лохмотья. Молодой человек быстро снял с одного из партизан куртку и пояс, надел сомбреро и превратился в мексиканского всадника. Две лошади стояли неподалеку. Он окинул их взглядом знатока, выбрал лучшую и вскочил в седло, презрев жгучую боль в обожженных ногах.

— Да здравствует жизнь! Да здравствует Франция! — крикнул разведчик во все горло и бешеным галопом поскакал в сторону Пуэблы.

Глава 5

^{Питух из Севастополя. — Вспомнили об Оторве. — Вопросы Толстяка. — Пуэбла. — Господин Бомба. — Пахнет смертью!}

— Ну что, салаги, хотите знать столько же, как папаша Питух? Думаете, это так просто? Набраться опыта — это вам не водки глотнуть!

— Что вы, сержант, мы же понимаем…

— Молчать, когда я говорю! Итак, вот уже десять лет, как я ношу феску[1951] и знаю толк в людях, вещах и событиях. Вот, например, был я в Крыму[1952], взял Севастополь…

— Вы взяли…

— Не один, конечно! Тяжелейшая работенка досталась старому волку, самому сильному, самому смелому. Встать, когда я произношу его имя.

Перед ним сидела дюжина зуавов-новобранцев — красивые парни, ладно скроенные, но, черт возьми, немного глуповатые. Не хватало им лихости «стариков». По приказу трубача юнцы поднялись.

— Его звали Оторва, зуав с Малахова кургана[1953]. Отдавайте честь! Я был горнистом, потерял в бою полруки и отличный горн, а он, Оторва, водрузил знамя на Малаховом кургане[1954]. Я хочу сказать — в таких делах и приходит опыт!

— Разрешите спросить, сержант: что с ним стало, с господином Оторвой?

— Ты слишком любопытен, Толстяк. Ну да ладно, расскажу: он женился на лучшей в мире девушке, дочери знатной русской дамы, на его свадьбе присутствовал сам император. Оторва богат и счастлив, он это заслужил. Вернемся к нашему разговору. Вы спрашиваете, почему мы здесь, в Мексике, в такой далекой стране. Лично я — прирожденный зуав, не могу жить без битв и риска. Я завербовался снова — и вот я здесь! Ясно как день!

— Да, сержант! Но почему мы-то здесь?

— Таков приказ, зуавы должны подчиняться.

Вопросы задавал Толстяк (у него были круглые розовые щеки, как у младенца).

— Да, сержант! Но объясните, зачем вообще французы находятся в Мексике?

Питух замялся. Вопрос — не в бровь, а в глаз.

— Почему? Это каждому понятно.

— Ученым, может, и понятно. А мы с другом Булочкой, да и верзила Чепрак, в школу не ходили. Честное слово, мы ничего не понимаем. Вы, сержант, человек образованный, растолкуйте нам.

Питух прокашлялся, высморкался, помолчал. Смелый вояка, он бился как лев под Севастополем, за что и был продвинут по службе. Первый горнист Франции, он мог часами, не переводя дух, играть под пулями сигнал атаки. Короче — настоящий зуав, но — вот беда — не шибко разбирающийся в политике.

Вопросы новобранцев застигли Питуха врасплох, но ему не хотелось ударить лицом в грязь. Подумать только — унтер-офицер, сержант! Какой позор!

Питух приосанился, подбоченился и изрек:

— Если вы не последние дураки, вы все поймете с ходу. Так вот! В Мексике — ана… ана… анархия[1955].

— Это что — анакия?

— Неразбериха, все — с ног на голову. А господину Джекеру задолжали денежки.

— Это кто господин Джекер?

— Один швейцарец. И вот англичане, испанцы и французы решили расшевелить мексиканцев.

— Но ведь здесь нет ни англичан, ни испанцев, почему одни французы отдуваются уже почти два года?

— Потому что… потому что… сколько можно объяснять в конце концов? У нас император, его зовут Наполеон[1956].

— Не тот, что умер на Святой Елене?

— Идиот! Это номер третий[1957]. Так вот, он сказал: нужно идти… мы и идем… дадим им жару, сведем счеты!

Объяснение не слишком убедило Толстяка, Булочку и Чепрака. Первый уже опять собирался открыть рот, чтобы задать вопрос, но в этот миг раздалась канонада, которая и спасла Питуха от позора. Снова начался штурм Пуэблы.

Бешено трубили горны. Зуавы схватили оружие и помчались по местам. Вперед! Началась ужасная резня — штурм города, осада которого унесла уже столько человеческих жизней.

Немного о Пуэбле.

От Веракруса, крупного мексиканского порта в заливе Атлантического океана, тянется сначала полоса примерно в двадцать лье — тропики, где летом все раскаляется до предела, а зимой превращается в зловонное болото под воздействием проливных дождей — рай для тропической лихорадки. Потом идут горы и покрытая вечными снегами вершина Орисаба[1958], высотой 5400 метров. На горных хребтах расположено гигантское плато. Климат в этом районе умеренный, средняя температура воздуха от 18° до 20°.

Урожаи здесь обильные, деревни густо заселены, города, особенно Кордова, поистине прекрасны. Далее идет Орисаба, затем — третье плато, расположенное на 2200 метров над уровнем моря. Это плато Анагуак, холодные земли со здоровым свежим воздухом. От долины Мехико его отделяет гигантский массив Попокатепетля и Иктакхуалта. Снежные вершины поднимаются над океаном на 5000 метров.

На плато Анагуак размещается крепость Пуэбла, как часовой перед столицей. В Мехико[1959] сейчас резиденция Хуареса, президента Мексиканской республики, представителя правительства, которое французы должны свергнуть.

Пуэбла находилась в центре внимания. Между тремя державами завязалась дискуссия. Испанию представлял генерал Прим, большой честолюбец, который был не прочь сделаться здешним царьком. Великобритания думала только о материальном интересе, но понемногу начинала понимать, что никакая выгода не оправдает предстоящую долгую и кровопролитную войну. Франция, со своей стороны, мечтала создать монархию, опирающуюся на католицизм[1960], которая явилась бы противовесом Соединенным Штатам с их протестантизмом[1961]. Императрица Франции стала самым горячим инициатором экспедиции.

Хуарес, которому была поручена защита республики, проводил выжидательную политику. Ему удалось заключить так называемую Соледадскую конвенцию с тремя державами, согласно которой последним разрешалось прохождение в зону со здоровым климатом, до Орисабы, где должны были начаться мирные переговоры.

Адмирал Жюрьен де ля Гравьер, командующий французскими войсками, тут же начал переход. Тропические болота, которые простирались впереди, были смертельно опасны для наших солдат. Люди ужасно уставали, но сила духа помогла преодолеть все препятствия.

Между тремя державами снова начались трения. Франция послала значительное подкрепление и не скрывала своего намерения возглавить экспедицию. В конце концов между союзниками произошел разрыв. Испанцы и англичане заявили, что считают себя свободными от обязательств. Французы оказались одни. Французское знамя развернули, оставалось лишь смело нести его вперед. Война была объявлена бесповоротно.

Хуарес призывал на борьбу все силы страны. Мексиканцы, потакающие врагам, обвинялись в предательстве. В стране объявили военное положение. В армию призывали всех мужчин в возрасте от двадцати до шестидесяти лет. Но у Хуареса были многочисленные противники, которые, во главе с отцом Миранда, архиепископом Мехико, и генералами Маркесом и Альмонте, стояли за монархию на стороне французской экспедиции. Поэтому французы продвигались вперед.

Адмирал Жюрьен де ля Гравьер был отозван, командование французскими войсками перешло к генералу де Лоренсе.

Двадцать третьего апреля 1862 года французская армия захватила кумбрскую переправу: Второй зуавский полк проявил необыкновенную энергию. Пятого мая первый штурм Пуэблы провалился. Эта неожиданная осечка послужила причиной отставки генерала Лоренсе. Общее командование поручили генералу Форею.

Экспедиционный корпус насчитывал 28 126 человек. Необходимо было исправить ошибки поражения. Генералы Дуэ и Базен под командованием генерала Форея срочно развернули новые операции по захвату Пуэблы. Шестнадцатого марта 1863 года город был окружен со всех сторон. Оборона Пуэблы активно осуществлялась генералом Ортегой. Фортификационные работы служили могучим средством защиты.

«Пуэбла — открытый город, — писал генерал Нио в своем замечательном труде о мексиканской войне. — Улицы построены ровно и пересекаются под прямым углом. Каждая группа домов образует нечто вроде квадратной крепости, отлично защищенной уличными баррикадами».

Многочисленные монастыри также служили делу обороны: соединив их коммуникациями, аборигены устроили посередине главный опорный пункт. Дома с зубчатыми стенами, подпертые земляными брустверами или грудами обломков, образовывали внутренний пояс укреплений. По всему периметру города были построены оборонительные сооружения с мощными строениями в качестве опорных пунктов: форт Гваделуп, форт Лорето, форты Сан-Жанвье, Кармен, лос Ремедиос… Гарнизон состоял из двадцати двух тысяч человек под командованием генерала Ортеги, воодушевленных победой, одержанной пятого мая.

В первые же дни наступления французы разрушили форт Сан-Жанвье, и штурм стал возможен. Вот как это было. Двадцать девятого марта в пять часов вечера Второй зуавский полк и Первый стрелковый батальон ринулись на укрепления Сан-Жанвье. Французы заняли позицию с первого удара, но сопротивление было потрясающее. Весь город превратился в огромный укрепленный лагерь, дома стояли как крепости, на широких и прямых улицах ощетинились баррикады.

Французы не успевали преодолеть одно препятствие, как за ним вставало другое. Зубчатые стены домов, монастырей, церквей были испещрены бойницами, откуда градом сыпались пули и ядра. Но солдат ничто не могло остановить. Они ворвались в одну из импровизированных[1962] крепостей, исповедальню[1963], просторное квадратное помещение с толстенными стенами, которое защищали семьсот храбрейших воинов. Началась ожесточенная рукопашная.

Наконец мексиканцы сдались. Одни были убиты, другие — взяты в плен. Нападающие прокричали победное «ура!». Но — увы! — победа была неполной. Исповедальня завоевана, но другие крепости преграждали дорогу. И назавтра и позже продолжалась неутомимая битва.

Солдаты стремились вперед, а мексиканцы проявляли невероятную выдержку и энергию. Французская артиллерия оказалась бессильна: груды камней и обломков, нагроможденные перед стенами домов, образовали каменные брустверы[1964].

Каждый взятый дом — большая победа, завоеванная дорогой ценой. Осаждающие сами становились осажденными. Ни один не отступал перед взрывами и шквалом снарядов и картечи[1965]. Офицеры проявляли героизм, сам главнокомандующий подставлял себя под пули, солдаты рвались вперед среди свинцового урагана.

За день наши войска не продвинулись и на десять метров. Боеприпасы таяли на глазах, приходилось выжидать. Это медленное продвижение уносило жизни лучших солдат, которые всегда впереди.

Мексиканцы осмелели, решив, что измученные французы падут духом. В осажденный город пытались провезти продовольствие и боеприпасы. Но генерал Форей был начеку: по его приказу полковник де Бренкур смел колонну Эчегаре в Асликсе, а генерал Базен атаковал в Сан-Лоренцо корпус генерала Комонфора и разбил его наголову.

Тем не менее осажденная Пуэбла еще держалась. Пора было покончить с этим. Вперед бросили линейные роты, стрелковые батальоны, Первый и Второй зуавские полки. Бойцы контргерильи под началом командира де Тюсе готовы были прийти им на помощь. Де Тюсе заменял полковника Дюпена, находящегося в экспедиции в Хуастеке, между Туспаном и рекой Пануко. Отряд контргерильи состоял всего лишь из ста человек, эти отчаянные головы могли решить исход битвы.

Бедняк вернулся в строй: он шел на смерть. Прошло уже почти двое суток с момента исчезновения капитана Ртуть, и надежда на его возвращение растаяла. Очевидно, Ртуть убили мексиканские бандиты. «Придет наш час, — думал Бедняк, — они заплатят за все».

Как назло, какой-то долговязый урод, неизвестно откуда взявшийся, начал хвастаться, что шапками закидает Пуэблу и генерала Ортегу. Кто-то из солдат произнес имя Ртути. Тогда хвастун по прозвищу Бомба изрек:

— Ртуть! Ртуть! Ну и что? Какой-то завалящийся капитанишка! Найдутся и получше его!

— Что ты несешь, болван? — закричал Бедняк, подскочив к долговязому.

— Эй, ацтек[1966], я говорю то, что мне вздумается! Ртуть — просто бахвал, и откуда ты знаешь, что он мертв? Может, ему показалось жарковато и он удрал?

— Негодяй!

Щуплый Бедняк, забыв устав и дисциплину, прыгнул на обидчика, схватил за горло и, как разъяренная кошка, расцарапал ему лицо. Бомба вопил и отбивался.

— Тысяча чертей! — послышался громовой голос.

Это появился де Тюсе, заслышав ссору. Он призвал друга Ртути к порядку. Бедняк любил своего командира и немедленно подчинился, вытянувшись в струнку. Бомба, вне себя от гнева, хотел броситься на него. Де Тюсе подошел, крепко схватил хвастуна за плечо и оттолкнул назад. Потом вытащил револьвер и сунул разошедшемуся подчиненному под нос:

— Я все слышал. Бомба, вы совершили низкий поступок, обвинив товарища за глаза! Обвинять Ртуть в дезертирстве — глупо и подло.

Раздосадованный Бомба попытался возразить, но командир остановил его.

— Еще одно слово, и я вас арестую. А ты, Бедняк, слышишь, без ссор! У вас есть дела поважнее, чем драться между собой. Предстоит большая и тяжелая работа, и если вам, Бомба, так хочется, чтобы мы не жалели о Ртути, сделайте то, что сделал бы он.

Бомба, хотя и любил похвастаться, был смелым малым. Слова командира отрезвили его. Запинаясь, он принес извинения.

— Хорошо, — сказал командир. — Теперь слушайте меня все. Вы знаете форт Кармен?

— Да, командир.

— Наша артиллерия обстреливает этот редут[1967], а также форт[1968] Лос Ремедиос. Задача — проскользнуть между двумя цитаделями[1969], достигнуть форта Лорето и захватить его. Главное — сбросить мексиканское знамя. Вы — добровольцы, независимые и свободные, вам и предстоит решить эту опасную задачу. Смельчаки из Второго зуавского штурмуют позицию с севера. Кто из вас берется сбросить знамя?

— Я! Я! — наперебой закричали воодушевленные бойцы.

Бомба выпятил грудь и воскликнул:

— Знамя или смерть!

Хорошо, что он не заметил, как Бедняк презрительно пожал плечами.

— Действуйте! — продолжал де Тюсе торжественно. — Во имя Франции! Вы поняли: тайная атака, без горна, без выстрелов. Чтобы знамя форта Лорето было к двум часам у меня.

— Кто будет командовать? — спросил чей-то голос.

— Тот, кто придет первым.

Де Тюсе отвел Бедняка в сторону и проговорил шепотом:

— Доверяю тебе секрет. Мексиканский перебежчик рассказал полковнику де Бренкуру, какое суеверие связано со знаменем форта Лорето: пока реет знамя, враги не сдадутся. Даже если Ортега прикажет, они скорее взорвут весь город. Ты понял меня?

— Да, командир. О, если б с нами был Ртуть!

— Увы, придется ли нам увидеть снова этого бравого солдата? Вперед, действуй!

Сотня добровольцев принялись преодолевать подъем к форту Лорето, вытянувшись в цепочку. Командир отдал им честь саблей.

Со всех сторон грохотала артиллерия.

— Пахнет смертью! — произнес Бедняк. — Мой капитан, до встречи на том свете.

Глава 6

^{Форт Лорето. — Знамя-талисман. — Пирамида. — Засада. — Красная башня. — Бомба исполняет свой долг. — Ртуть «for ever»![1970] — Опять она!}

— Что будем делать, Питух? — спросил Толстяк.

Они продвигались под прикрытием французской артиллерии. Снаряды проносились над головами солдат: треск, свист, вой — шум стоял неимоверный. Бомбардировка фортов Кармен и Ремедиос была в разгаре. А Толстяку до смерти хотелось поболтать.

Рота Второго зуавского полка взбиралась на холм к форту Лорето. В том числе и четверо неразлучных: горнист Питух, которому дали приказ не трубить, и молодые зуавы Толстяк, Чепрак и Булочка. Все четверо неслись напрямик, как зайцы, и даже не пытались укрыться за камнями. С ними находился и молоденький лейтенант, граф де Бопре, который, игнорируя опасность, шел в бой с тросточкой в руке и с розой в петлице.

Казалось, враги не обращали внимания на эту часть поля боя. Осажденные города и форта Кармен яростно сопротивлялись, а с форта Лорето не было послано ни единого снаряда.

— Сам видишь, — ответил Толстяку Питух, — мы прогуливаемся.

— Да уж, — проворчал Чепрак, здоровенный детина, — доверять этому не следует. Лучше бы в нас стреляли!

— Точно! — подтвердил Булочка, низкорослый, худющий и вертлявый, как клоун. — Плохо, когда не пахнет порохом.

Лейтенант недоумевал. Зачем на такое легкое задание послали самых смелых? Пресловутое знамя билось на ветру на маленькой башне форта. Наглое, вызывающее трехцветное знамя: зеленое у древка, белое посередине, дальше красное, какая-то пародия на французский флаг. В центре, на белом фоне, — кордильерский орел со змеей в клюве. Только почему на знамени следы крови?

А потому, что год назад, в страшный день пятого мая, во время первого штурма Пуэблы, наши солдаты трижды овладевали этим знаменем и трижды уступали его мексиканцам, у которых было численное преимущество. Кровь на знамени, отчетливо виднеющаяся на солнце, — французская кровь!

Подошел лейтенант де Бопре.

— Видите кусок ткани, гордо реющий на фоне синего неба? На нем кровь наших товарищей, наших братьев по оружию. Поклянитесь, что в этот раз знамя будет нашим!

— Клянемся! Мы добудем его или умрем! Вперед, вперед!

Восхождение оказалось очень трудным, приходилось подниматься почти отвесно. Питух, с горном на перевязи, насвистывал сквозь зубы:

Знакомый мотив ободрял всех. Они карабкались как обезьяны, еще немного — и они достигнут стен форта. Уже виднелись пустые глазницы амбразур[1971] Пятьдесят человек продвигались гуськом, след в след, старые и молодые, смелые и выносливые бойцы.

Люди испытывали странное ощущение, они шли вслепую, не видя противника, не слыша треска пуль и ударов пушек. На соседних позициях ухала артиллерия, а у подножия форта Лорето царило непонятное молчание.

У лейтенанта де Бопре сжалось сердце. Он приказал остановиться и пошел вперед один. Почва была каменистая, идти было нетрудно. Лейтенант поднял голову и увидел, что до платформы — не более четырех метров. Конструкция, сложенная из огромных камней, казалась неприступной.

Можно было подумать, что мексиканцы ушли из редута. Но молодой лейтенант, опасаясь за своих людей, не спешил начинать штурм. К нему подошел Питух.

— Лейтенант, извините за вмешательство, но нам бы хотелось поскорее захватить эту штуковину. Если вы не против, мы провернем дельце за пять минут и пойдем обедать.

В горящих глазах горниста лейтенант прочел готовность к подвигу.

— Четверо — ко мне! — приказал он.

Питух обернулся и махнул рукой своим товарищам.

— Вот, лейтенант.

— Хорошо, сделайте мне пирамиду.

— Вам, лейтенант? Физкультура — наше дело!

— Сейчас будет мое! Ну же, не теряйте времени!

— Хорошо, лейтенант.

Четыре молодца прислонились к стене, скрестив руки и подставив плечи. Толстяк, как кариатида[1972], послужил основанием пирамиды. Чепрак прочно укрепился сверху, на третий этаж забрался Булочка. Наступил черед Питуха.

Но тут лейтенант остановил горниста движением руки.

— Стой здесь и жди, когда я тебя позову.

Питух нахмурился. Ему не нравилось прохлаждаться, к тому же он предчувствовал надвигающуюся опасность. Такой молодой и милый мальчик этот лейтенант. Было бы жаль…

— Лейтенант, прошу вас, позвольте мне.

— Одну минуточку, — ответил де Бопре с улыбкой и легонько отстранил старого солдата.

Юноша проворно забрался по живым ступенькам, вмиг достиг зубцов стены, перегнулся, оперся коленом и… упал навзничь с раздробленным черепом. Прозвучал всего один выстрел, и пуля попала прямо в лоб.

Крик ярости вырвался у зуавов. Старый служака Питух устремился вперед. За ним — все остальные, цепляясь руками и ногами и помогая друг другу, забрались на стену. Их встретили выстрелы в упор. Но ничто не могло остановить солдат. Питух поднес инструмент к губам: раз гремят выстрелы, он должен играть.

Наверху в засаде находилось человек сто мексиканцев, которые терпеливо ожидали исхода дела. Но зуавов не так-то просто заманить в ловушку. Они ринулись на снайперов со штыками наперевес. Послышались стоны, проклятья. Французов было слишком мало, они падали, но не отступали. Завязался жестокий рукопашный бой.

Вдруг пришло подкрепление. Французы! Люди де Тюсе! Впереди мчались Бедняк и Бомба. Спорить им больше было не о чем. Разве лишь о том, кто первый встретит опасность!

Зуавы поняли: это спасение! С удвоенной энергией они обрушились на врага. Мексиканцы не сдавались. В ход пошло холодное оружие.

Бомба схватил одного мексиканца за плечи и сбросил со стены, в это время другой нацелил кинжал ему в спину, но Бедняк успел перехватить коварную руку.

На земле в рукопашной схватке сцепились люди, обуреваемые жаждой крови. Благодаря отряду волонтеров[1973] перевес оказался на стороне французов. Питух играл и играл сигнал атаки. Мексиканцы в панике хотели было укрыться в башне, но Бедняк разгадал их замысел и увлек товарищей к двери, окованной железом. Французы пытались выбить ее ударами прикладов.

Знамя все еще развевалось, вызывающе красное на фоне красного закатного неба.

Раздался свисток. Услышав сигнал, мексиканцы отпрянули в стороны. Дверь резко распахнулась, и залп картечи поразил французов.

— Наконец-то заговорили! — прокричал Питух. — Вперед, нам не привыкать!

Волонтеры во главе с Бомбой и уцелевшие зуавы рванулись в образовавшийся проход. Путь им преграждала лишь одна гаубица[1974]. Убитый артиллерист упал на лафет[1975], а осаждающие оказались внутри башни перед каменной лестницей, освещенной только через узкие бойницы.

Французы ринулись вперед не раздумывая, движимые одной-единственной целью: добраться до знамени во что бы то ни стало. Преодолев ступеней десять, они вынуждены были остановиться перед баррикадой из камней. Сделался ужасный беспорядок, люди теснились, натыкались друг на друга. Те, что находились в первых рядах, пытались разобрать завал, но безуспешно.

Внезапно кровавый свет озарил мрачное место. Огонь! Откуда? Кто его зажег? Их хотят задушить, как зверя в норе! Нужно спускаться вниз. Бедняк во все горло прокричал приказ отступать, а Питух поднес горн к пересохшим губам и заиграл. Люди повиновались и повернули обратно. Они были растерянны и раздосадованы, но страха не чувствовали.

Знамя по-прежнему полоскалось на ветру. Французам предстояло его захватить. Они отвоевали площадь, последние мексиканцы бежали. Старейшины собрались и провели что-то вроде военного совета. Из амбразур башни валил густой дым, но пламя на глазах угасало: очевидно, горели ветви и фашины[1976]. Бойцы приняли решение ликвидировать завал.

Вперед! Командование поручили Питуху. Он выбрал десяток человек, которых снабдили петардами[1977] и фитилями. Миссия[1978] предстояла опасная: наверняка мексиканцы приготовили не одну ловушку. Пресловутый[1979] шпион, рассказавший о знамени, заманил их в западню. Но французы не из тех, кто отступает!

Маленький отряд во главе с Бедняком вернулся в башню. Огонь, казалось, потух, можно было двигаться вперед. Воины добрались до завала. Под воздействием огня раскаленные камни подались. Люди отбрасывали их штыками, камни с грохотом катились по лестнице. Проход освободился, пожар утих.

— Вперед! — скомандовал Бедняк.

В ответ раздался ужасный взрыв. Казалось, башня пошатнулась. И одновременно прозвучали выстрелы. Рядом с лестницей образовалась дыра более четырех метров в диаметре. Человек пятьдесят расстреливали через амбразуры в упор французов, оказавшихся между огнем и пропастью.

Большинство солдат, находящихся на каменной лестнице, были ранены взрывом. Уцелевшие поспешили спуститься на помощь товарищам. Бедняк кричал и ругался изо всех сил. Что делать? Они все-таки попали в ловушку. Зуавы отчаянно отбивались, издавая яростные крики. Волонтеры один за другим падали, сраженные пулями мексиканцев.

Бомба крикнул Бедняку:

— Дельце не выгорело, так умрем вместе! Но сначала кое-что попробуем.

— Что?

— Попробуем спуститься вниз.

— Ладно. Но как мы оставим товарищей?

— Если выкрутимся, придем за ними.

— Эй, кто живой! — воскликнул Бедняк. — Быстро вниз!

Одним прыжком люди очутились у ямы. Развороченная земля, разбитые камни, ни малейшего уступа, куда поставить ногу. Отверстие слишком широко, даже самый ловкий акробат не смог бы перепрыгнуть. Бедняку пришла в голову безумная мысль.

— Завалим яму! — вскричал он.

— Чем? — спросил Бомба.

— Нашими телами, живыми и мертвыми. Соорудим мост из тел.

И Бедняк первым кинулся в бездонное темное отверстие. О, радость! Оказалось совсем не глубоко, не более полутора метров. Бедняк поспешил сообщить новость Бомбе, а тот увлек за собой товарищей. Смельчаки прыгали в яму, выбирались с другой стороны и оказывались около развороченной взрывом двери.

Бедняк, выбравшись из ямы, увидел, что теперь преимущество на стороне французов. Построившись в каре[1980], они бились с окружавшими их врагами. Мексиканцы, которые превратились из осажденных в осаждающих, летели вниз с зубчатой стены.

Солнце садилось, горизонт озарился багровым светом. На фоне заката Бедняк различил женский силуэт с саблей в руке. Женщину, казалось, не брали пули.

— Тысяча чертей! — взревел солдат. — Эта подлая тварь убила капитана Ртуть!

Бедняк в бешенстве рванулся сквозь строй сражающихся. Нечеловеческими усилиями он прокладывал себе путь. Мексиканцы плотно окружали донью Альферес. Волонтер бросился на них, не помня себя от ярости. За ним — Бомба и Чепрак.

Началась резня. Наконец Бедняк добрался до своей жертвы и безжалостно занес свой штык, но женщина, защищенная верными слугами, исчезла, как по волшебству, за стеной. Он должен найти ее и убить, чтобы отомстить за товарища и за подлую ловушку!

Бедняк посмотрел вниз: мексиканцы с удивительной ловкостью эвакуировали свою предводительницу за куртину[1981]. Француз схватил карабин и прицелился.

Внезапно раздался вопль. Мексиканцы в панике перемахивали через стену. Бедняк обернулся, не успев выстрелить. И что же он увидел на вершине башни?

Человека, срывающего мексиканское знамя!

Сверху раздался звонкий победный клич:

— Да здравствует Франция!

Силуэт героя отчетливо вырисовывался на фоне неба. Бедняк узнал его… Это Ртуть! Ртуть целый и невредимый! Он воскрес и совершил подвиг, опередив других смельчаков.

Суеверных мексиканцев охватил страх. Они, обезумев, спасались бегством, прыгали со стены, разбивались и скатывались вниз. Французские волонтеры и зуавы воспрянули духом. Все слышней раздавались крики:

— Ртуть! Ртуть!

Герой обернул знамя вокруг себя, наклонился вниз, рассчитывая расстояние до земли и примечая, как лучше спуститься. Цепляясь за выступы и бойницы, помогая себе руками и ногами, он достиг цели. Это он — ошибки быть не может!

Бедняк подбежал и бросился в объятия капитана.

— Спасен! Жив! Брат мой, командир мой!

Капитан Ртуть горячо расцеловал товарища, потом окинул взглядом распростертые безжизненные тела.

— Увы! — вздохнул он. — Я пришел слишком поздно.

— Благодаря вам мы исполнили приказ.

Подошел Бомба, смущенный и жалкий.

— Капитан Ртуть, — проговорил он, — позвольте мне пожать вашу руку.

— Почему бы нет?

— Да вот, — объяснил Бедняк, — мы тут немного повздорили из-за вас…

— Прошу прощения за глупости, я был не прав, — добавил Бомба.

— Вы храбро сражались за Францию, — ответил капитан, — мне нечего вам прощать.

И он крепко пожал Бомбе руку.

Все окружили капитана. Волонтеры радовались, что снова видят своего командира, зуавам было любопытно поглядеть на героя, о котором они слышали раньше, а теперь и сами убедились в его необыкновенной храбрости.

Раздался дружный возглас:

— Да здравствует Ртуть!

Теперь предстояло возвратиться в лагерь, переправить убитых и раненых. Французы посчитали потери. Из ста пятидесяти человек десять убиты, тридцать два — ранены. Образовалась процессия во главе с капитаном, Бедняком и Бомбой.

Казалось, путь был свободен, враг окончательно бежал. Бойцы закончили спуск, до лагеря оставались какие-нибудь полчаса. Импровизированные носилки продвигались медленно, каждый шаг отдавался стонами раненых.

Теперь кортеж[1982] двигался по опушке небольшого леса. Вдруг вдалеке послышался звук трубы.

— Парламентеры![1983] — радостно воскликнул Ртуть. — Капитуляция![1984] Да здравствует Франция!

Остальные подхватили здравицу. Послышались даже слабые возгласы раненых.

Неожиданно из леса раздался выстрел — один-единственный.

— Смерть Ртути! — выкрикнул высокий женский голос.

Бомба инстинктивно успел загородить собой капитана.

— Ох! — И он схватился за плечо.

Несколько человек кинулись в кусты, но лошадь, пущенная галопом, уже уносила стрелка.

— Негодяйка! — взревел Бедняк. — Опять она! Стреляйте! Стреляйте!

— Нет! — приказал капитан Ртуть. — Эта несчастная жаждет моей смерти, я даю ей свободу, мы еще встретимся.

Наконец отряд прибыл в лагерь.

Глава 7

^{Что сталось с Ртутью? — В лесу. — Пушки. — Двое суток спустя. — Дочь Переса. — Успеет ли он? — Долой кровавое знамя! — Да здравствует Франция!}

Читатель помнит, как капитан Ртуть бежал из обиталища доньи Альферес. С большим трудом юноша выбрался из карнеро, чудом спасся от пожара, получил ожоги, но все же нашел в себе силы вскочить на лошадь и пустить ее галопом в сторону Пуэблы.

Но наш герой переоценил свои силы. В висках у него стучало, дыхание останавливалось, глаза заволакивала пелена, руки отказывались держать повод. Неужели пришла смерть? Капитан ничего не видел, не ощущал и не понимал.

Ртуть упал с лошади. К счастью, он не зацепился в стременах[1985]. Некоторое время пролежав без движения на дороге, молодой человек собрал все силы, прополз, цепляясь за кусты, под сень деревьев и потерял сознание. В бреду ему представлялись бессвязные картины, фантастические видения, ускользающие и безобразные.

Неожиданно воспаленный мозг сконцентрировался на одной картине, ясной и четкой, как реальность. Ртуть представил себя беспомощным пленным. Он хотел бежать, бороться — ведь его товарищи, знамя и любимая Франция в опасности, — но не мог пошевелиться, как будто связанный, парализованное тело отказывалось подчиняться.

Приказ не выполнен! Враги застанут французов врасплох и перебьют, а товарищи посчитают его трусом и дезертиром. Потом — военный совет, приговор — и мать узнает, что он дезертир… Все исчезло. Юноша снова впал в бесчувственное состояние.

Никто не знает, сколько длилось беспамятство. Ртуть проснулся, пришел в себя и долго ничего не мог понять. Где он? Что с ним произошло? Почему вокруг лес? Закрыв глаза, капитан попытался собраться с мыслями. «Бедняк! Где Бедняк? Ах да — лассо, карнеро, побег, прекрасная и злая мексиканка, пожар!..»

Теперь Ртуть вспомнил все. И тут же ему пришло в голову, что они с Бедняком не выполнили задание, от которого зависела судьба французского лагеря. Конечно, не выполнили! Наверняка его товарищ тоже попал в ловушку, ведь и сам он спасся только чудом.

Французов разбили по его вине! Ртуть вскочил и пошатнулся, от слабости он едва стоял на ногах. Что же, капитан, разве ты не мужчина? Он собрал всю свою волю, сосредоточился, вдохнул полной грудью целительные лесные запахи.

Внезапно послышался тяжелый орудийный залп. Это пушка! Там шла битва! Без него!

«Ртуть! — приказал капитан самому себе. — Оправдай свое прозвище, вставай и мчись туда, куда зовут тебя долг и честь!»

Он бросился вперед на непослушных ногах. Понемногу силы вернулись к нашему герою, мозг прояснился, глаза вновь обрели зоркость, а ноги — ловкость.

Внезапно мимо уха просвистела пуля. Сначала Ртуть не понял, в чем дело. Он совсем забыл, что на нем мексиканский наряд. Вторая пуля!

— Франция! Франция! — закричал капитан во все горло.

Французские солдаты преградили ему путь штыками. Беглец попытался объясниться. Ртуть! Стрелкам было знакомо это прозвище, но у капитана не было времени на разговоры. Он потребовал, чтобы его немедленно провели к де Тюсе, пусть даже в качестве пленного. Солдаты согласились. Наконец-то Жан Делорм снова увидел палатки с французским флагом.

Силы вернулись к юноше. Он забыл о ранах на лице, об ожогах на руках и шее, выпрямился и расправил плечи.

— Командир, мы поймали на дороге мексиканца. Он говорил, что вы его знаете.

Командира терзали опасения. Дело в том, что шпион, рассказавший ему об отношении защитников Пуэблы к знамени, исчез. Де Тюсе боялся ловушки, с тревогой думал он о смелых солдатах, посланных к форту Лорето, и даже не взглянул на вошедших. Но тут послышался звонкий голос:

— Капитан Ргуть прибыл в ваше распоряжение.

Де Тюсе поднялся, посмотрел на говорящего и вдруг, оттолкнув охранников, заключил его в объятия.

— Ты, мой мальчик! Живой!

— Вы думали, что я убит, командир?

— Ты пропадал двое суток.

— Двое суток? Неужели? А где мой друг, Бедняк?

— Он вернулся и доложил о твоем исчезновении.

— А наше задание?

— Он выполнил его…

— Один?

— Тебя же не было…

— Какой храбрец! Он успел вовремя?

— Да, мексиканцы получили хороший урок, о котором долго будут помнить.

Капитан был взволнован до глубины души, на глазах у него показались слезы.

— Бедняк, дружочек мой, как я тебе благодарен! Но не стоит больше об этом. Командир, скажите, вы не сочли меня дезертиром?

Де Тюсе протянул ему руку.

— Даю руку на отсечение, если подобная мысль пришла мне в голову хоть на мгновение.

— Спасибо, командир.

— Но расскажи, что с тобой произошло?

В нескольких словах Ртуть поведал о своих злоключениях.

— Все эти неприятности, — добавил он, — дело рук таинственной женщины — доньи Альферес. Кто она? Отчего ненавидит французов лютой ненавистью?

Де Тюсе покачал головой.

— Да-да, я слышал об этом удивительном создании. Говорят, она молода и красива. Кажется, это дочь Бартоломео Переса, самого фанатичного приверженца Хуареса. Мне рассказывали — не знаю, правда ли это, — что в одном из столкновений, которые здесь нередки, французы сожгли его дом и убили жену, мать этой девушки. Тогда она поклялась отомстить и встала во главе партизанского отряда, который организовала на свои деньги — она очень богата. Вот все, что я знаю… Эта чертовка кажется вездесущей, появляется и исчезает, действует сразу и тут и там, без страха и жалости. Донье Альферес приписывают такие жестокости, в которые не хочется верить…

— Надо же, — воскликнул Ртуть, — это чудовище было в моей власти!

— Почему ты пощадил ее?

Юноша промолчал, затем тихо произнес:

— Не знаю.

Он поднес руку ко лбу, как будто отгоняя навязчивые мысли, и добавил:

— Бог с ней, с этой женщиной… Командир, я готов занять свое место в строю. Где мои товарищи?

— Ты прибыл слишком поздно, — грустно ответил де Тюсе.

— Как? Мои друзья, мои товарищи по оружию…

— Посланы на смерть… Перед ними стоит сложнейшая и опаснейшая задача.

Командир вкратце поведал вновь прибывшему о доносе перебежчика и о приказе, который в это время выполняли зуавы и волонтеры.

Ртуть побледнел.

— А меня не было с ними! — воскликнул он. — Позор! Товарищи сражаются одни… Командир, окажите милость, позвольте мне присоединиться к ним, победить или умереть вместе с ними!

— Но, мальчик мой, ты ранен!

— Что из того? Мои люди доверяют мне. Я знаю, мое отсутствие кажется им плохим признаком. Я хочу быть с ними. Разрешите!

Де Тюсе привлек юношу к себе, поцеловал и сказал одно слово:

— Иди!

Ртуть справился о дороге и о подступах к форту Лорето у одного старого сержанта.

— Знаю ли я форт Лорето! Еще бы не знать, год назад я оставил там в бою все свои зубы. Послушай, малыш, я знаю один секрет — он тебе пригодится…

Ртуть постарался не пропустить ни одного слова. Он нарисовал план веткой на придорожной пыли и ясно представил все. Теперь — вперед! С каким задором и горячностью пустился он в путь!

Наконец до нашего героя донеслись звуки перестрелки. Жизненные силы вернулись к нему, словно сама ртуть побежала по жилам. Юноша добрался до подножия холма, на вершине которого размещался форт. По звуку взрывов он понял, что бой был в самом разгаре.

Ртуть нашел ориентир[1986], о котором рассказал ему старый сержант, — груду камней у подъема, обнаружил подземный ход, скользнул туда, стал подниматься выше и выше и добрался до башни. На секунду он заколебался: что, если спуститься и вступить в рукопашную наравне со всеми?

Нет, лучше рискнуть. Задача — захватить знамя-талисман[1987]. В это время у подножия башни взорвалась мина, на лестнице запылал костер. Ртуть не останавливался. В свалке он пробрался сквозь ряды сражающихся. Товарищи не заметили его. Капитан все поднимался, каждую минуту ожидая взрыва, и наконец достиг верхней площадки.

Знамя укреплялось в каменной пирамиде, гладкие стенки которой казались недоступными для подъема. Вот она — цель, совсем рядом. И герой достиг ее, сорвал трехцветное полотнище и издал победный клич, услышанный друзьями:

— Да здравствует Франция!

Глава 8

^{Пуэбла в отчаянии. — Признания Ортеги. — Альферес протестует. — Капитуляция.}

Неужели вправду захват кровавого знамени послужил причиной капитуляции Пуэблы? В самом деле, положение становилось невыносимым.

Меньше недели прошло с тех пор, как генералы Форей и Базен нанесли отрядам Комонфора, пытавшегося провезти в Пуэблу провиант и боеприпасы, решающее поражение. В битве при Сан-Лоренцо, который защищали восемь тысяч человек, французские войска преодолели все препятствия. Эта замечательная операция нанесла смертельный удар сопротивлению генерала Ортеги, защитника Пуэблы. В ходе операции были захвачены знамена, флаги и тысяча пленных, в том числе семьдесят два офицера.

Шестнадцатого мая 1863 года, в то время как зуавы и волонтеры атаковали форт Лорето, французская артиллерия вела массированный обстрел фортов Кармен и Лос-Ремедиос. Сопротивление мексиканцев было сломлено, к вечеру их орудия замолчали окончательно.

В генеральный штаб явился парламентер, генерал Мендоса. Генерал Форей принял его, выслушал и отверг предложения мексиканцев, велев передать генералу Ортеге, что согласится лишь на безоговорочную капитуляцию. Гарнизону предоставят воинские почести и право на прохождение войск перед французской армией, но затем мексиканцы должны будут сложить оружие и стать военнопленными.

Ночью французы продолжали блокаду города. Артиллерия молчала. Ночная тишина окутывала театр военных действий. Французские войска выжидали, готовые к любому повороту событий. Город казался обреченным, но его агония могла спровоцировать яростный отпор.

В просторном зале монастыря Консепсьон, огромном здании с толстенными стенами, выдержавшими бомбардировку и остановившими натиск французских солдат, генерал Ортега собрал старших офицеров. У главнокомандующего было энергичное смуглое лицо, мощные челюсти, зубы ослепительной белизны. Вокруг него собрались генерал Мендоса, Эчегаре, проникший в осажденный город, Пас, командир артиллерии, Бериосабаль, Негрете, Ла Ллав и другие начальники, доблестно защищавшие город, суровые, отважные воины.

Генерал Ортега хриплым голосом доложил обстановку, с трудом сдерживая ярость.

Чей-то голос прервал его:

— Что, капитуляция?

— Да, — отрубил Ортега. — Слушайте, рассуждать будете потом. Больше не осталось провианта. Боеприпасов не хватит, чтобы отразить атаку противника. Значит, сопротивление бесполезно… Мы не имеем права допустить штурм города, это катастрофа для жителей Пуэблы.

— Жители Пуэблы, — вмешался снова тот же голос, — готовы скорее погибнуть под руинами, чем сдаться.

Ортегу не смутило это замечание, он продолжал говорить с сознанием своего долга:

— Все вооружение, служившее защите города, подлежит уничтожению, чтобы враг не мог им воспользоваться. Это жертва во имя родины… Командир артиллерии даст приказ взорвать все орудия. Генералы, командующие дивизиями и отрядами, распустят войска. Солдаты, доблестно и самоотверженно защищавшие город ценою стольких страданий, должны знать, что эта необходимая мера не освобождает их от обязанности защищать родную землю. Главнокомандующий верит, что солдаты предстанут перед верховным правительством и впредь будут защищать честь мексиканского знамени. Он дает солдатам полную свободу и не считает их военнопленными. Генералы, высшие офицеры, офицеры и солдаты должны гордиться защитой города, причина сдачи которого — полное отсутствие провианта и боеприпасов. В половине шестого будет объявлена капитуляция. Генералы и офицеры соберутся на соборной площади и во дворце правительства и сдадутся в плен. Главнокомандующий не станет просить никаких гарантий для военнопленных. Каждый волен сам принять решение, которое посчитает наиболее соответствующим его обязательствам перед страной. Я все сказал. Жду мнения собравшихся.

В толпе послышался ропот. Этим людям, сражавшимся за родину с безграничной храбростью, было невыносимо слышать о поражении. Каждый понимал, что следовало дать согласие, но слова застревали в горле. Присутствующие не решались смотреть друг на друга, и никто не хотел говорить первым.

Ортега ждал, скрестив руки на груди.

Бледный, не похожий на себя Эчегаре сделал шаг вперед. Он обнажил шпагу, сломал ее о колено и бросил обломки под ноги главнокомандующему.

Но в этот миг из толпы офицеров вырвалась девушка. Ее волосы рассыпались по плечам. Она наклонилась, подобрала обломки шпаги и воскликнула:

— Если мужчины — трусы, честь родины спасет женщина!

— Долора Перес!

Все разом произнесли имя доньи Альферес.

— Республика, — сказал Ортега, — не забудет услуг, оказанных ею. Все присутствующие здесь знают, с какой смелостью и энергией дочь Бартоломео Переса защищала святое дело свободы. Но ни ей, ни другим мы не позволим произносить слово «трусость». Мы все исполняли и будем исполнять свой долг…

— За счет врагов! Храбрые солдаты, присягнувшие знамени на верность, станут военнопленными, заживут без забот и опасностей. Мне кажется, предать страну — слишком дорогая цена своего спокойствия и жизни.

— Молчите, сеньорина! — крикнул Ортега громовым голосом. — Вы не имеете права обострять несправедливыми обвинениями боль, которая сжимает наши сердца. Разве вы не слышали, что я сказал? Вы свободны в ваших действиях. Генералы и высшие офицеры принуждены сдаться в плен, чтобы избежать штурма и большой крови, в знак прекращения сопротивления. Остальные имеют право покинуть Пуэблу. Как только все формальности капитуляции будут выполнены, мы тоже постараемся каким-либо образом избегнуть плена. Мы не даем никаких обещаний, и, если волей судьбы нам приходится на миг склонить головы, уверяю вас, мы не замедлим встать на защиту нашей святой отчизны…

Громкий смех прервал речь генерала.

Глаза Долоры блестели, от лица ее, казалось, исходил свет.

— Красивые фразы! Громкие слова! У вас есть пушки, боеприпасы, солдаты. Вы могли бы, если б захотели, заманить врагов и погибнуть вместе с ними под руинами города… Но вы хотите жить! Делайте, как вам угодно. Я буду действовать по-своему. Я была и есть донья Альферес, партизанский вожак, и даже если я останусь одна, то сумею умереть достойной смертью. Прощайте, господа… Сдавайтесь, если хотите…

Девушка нахлобучила сомбреро на свои черные волосы и гордо удалилась. Люди расступались перед ней. Несколько человек пошли следом.

Оставшиеся — их было большинство — хранили молчание, пытаясь скрыть охватившее их волнение. Понимая свою ответственность, Ортега старался рассуждать хладнокровно. Несомненно, генерал восхищался чувствами девушки, но ее необъяснимая возбужденность удивляла его. Не ему одному пришла в голову мысль, что эта героиня подчинялась какой-то сверхъестественной силе.

Когда Долора говорила, ее глаза блестели лихорадочным огнем. Казалось, внутренний голос подсказывал ей эти гневные слова.

Кто-то тихо сказал:

— Она одержимая![1988]

Но что из того? Она свободна в своих действиях, как и другие бойцы. Пусть продолжает свое дело. Да хранит ее Господь!

Ортега поставил свое предложение на голосование. Все проголосовали «за», подчинившись року.

Тогда генерал сказал:

— Вот письмо, которое передадут генералу Форею в четыре часа утра, после уничтожения всех орудий.

Ортега громко и с чувством прочел текст:

— «Генерал, нехватка боеприпасов и провианта не позволяет мне продолжать защиту города. Я распустил армию, находящуюся под моим командованием; оружие полностью уничтожено.

Город находится отныне во власти Вашего Превосходительства. Вы можете оккупировать его, если сочтете нужным, и принять необходимые меры во избежание несчастий, которые могли бы произойти при штурме города, что в данной ситуации не имеет смысла.

Я не в силах более защищаться, иначе несомненно сделал бы это…»

Побежденные герои одобрили письмо и вышли по одному. С тяжелым сердцем и с мыслью о мести…

Глава 9

^{Зачем воюем? — Ртуть-щеголь. — Де Тюсе и его шампанское. — Только без крови!}

Во французском лагере наступило затишье. Сторожевые заставы не теряли бдительность, часовые оставались на посту, но все остальные отдыхали, подкошенные усталостью. В течение долгих дней армия отдавала все свои силы, изматывая врагов постоянными атаками, жестокими рукопашными. Этой ночью, казалось, было заключено негласное перемирие.

Захватчики форта Лорето недосчитались многих: убит де Бопре, лейтенант зуавов, одни погибли от ран, другие попали в госпиталь.

Сидя в палатке, Питух держал речь перед своей обычной аудиторией. Все трое были в сборе: Толстяк, Чепрак и Булочка.

— Ничего не скажешь, — промолвил Чепрак, потягивая кофе, — нам шибко повезло.

— Я думаю, — добавил Булочка, который надраивал до блеска свою амуницию[1989]. — Я прошел огонь, воду и медные трубы, хорошо что не прошел дальше…

— Кто прошел дальше, так это Ртуть, — заявил Толстяк. — Шикарный парень! Я в восторге и надеюсь теперь понять, какого черта мы здесь находимся… И зачем мы с мексиканцами лупим друг друга, а они, прямо скажем, дерутся неплохо.

— Сержант, не в службу, а в дружбу, — попросил Чепрак, — расскажите нам то, чего не успели тогда. Вы говорили, что в Мексике какая-то нархия… Где она? Пристрелить ее — и дело с концом!

Во время пожара в башне у Питуха немного обгорели усы. Это, наверное, и мешало его красноречию. Но молчать перед юнцами не пристало.

— Если уж вы такие дураки, каких свет не видывал… Мы хотим взять Пуэблу, потому что таков приказ. Что вам еще объяснять?

— Лично я, — изрек Толстяк, — думаю, что мы могли бы взять что-нибудь не столь отдаленное. И потом, как это получается, мы шлепаем одних мексиканцев, а другие мексиканцы — на нашей стороне?

— Ну вот, это и есть тархия…

— Нет — нархия!

— И что, если мы возьмем Пуэблу, нархии больше не будет?

— Слушайте, ребята, — сказал Питух, — с вами хорошо, но мне бы хотелось вздремнуть. Тем более, мне кажется, утром мы еще попотеем.

— Однако, — проворчал Толстяк, — похоже на то, что мы никогда не узнаем, какого черта мы здесь…

Но Питух уже захрапел. Остальным ничего не оставалось, как последовать его примеру.

Тут в палатку просунулась чья-то голова.

— Эй, парни! Вы что, дрыхнете? Вот лодыри!

Бедняк залез внутрь и легонько потряс Питуха.

— Друг, открой глаза! Найдется выпивки глоток!

— А! Что? К оружию!

Питух приоткрыл глаза и нашарил рукой свой горн.

— Оставь свой кларнет[1990], — сказал Бедняк. — Меня прислал Ртуть.

Старый сержант вскочил на ноги.

— В чем дело? Ему нужна наша помощь?

— Да, но совсем в особенном деле.

— Знаешь, этот хитрец, этот душка напоминает мне Оторву, моего милого дружка с Малахова кургана. Для него я сделаю все что угодно и когда угодно.

— Слушай, вот какое дело. Командир де Тюсе, который его балует (они, кажется, были знакомы еще в Париже), прислал ему несколько бутылочек шампанского.

— Черт возьми! Это тебе не лимонад!

— Так вот, Ртуть — славный парень, он сказал, что там хватит и для друзей, и послал меня узнать, хотите ли вы быть в их числе.

Питух решил, что следует держаться с достоинством.

— Несомненно… господин Ртуть делает нам честь… я очень признателен, но боюсь показаться навязчивым…

Бедняк рассмеялся:

— Брось ломаться! Кто пойдет с тобой?

— Трое плюс я — не многовато?

— Вовсе нет. Бутылочки толстопузенькие.

Надо вам сказать, что три зуава, всегда следующие по пятам за горнистом, насторожили уши с первых же слов Бедняка. Эти дисциплинированные солдаты были готовы немедленно выполнить приказ.

— Итак, — пыжился Питух, — если господин Ртуть снизошел до любезного приглашения… мы готовы… Толстяк, Чепрак, Булочка!

— Здесь, сержант!

— Знакомьтесь, месье…

— …Бедняк, к вашим услугам! Волонтер контргерильи и первый министр его превосходительства господина Ртуть.

Зуавы отдали честь.

— А теперь, — скомандовал Бедняк, — раз, два, направо — шагом марш!

Солдаты вышли из палатки и двинулись по лагерю. Стояла полная тишина. Усталость одолела воинов, слышались лишь голоса часовых.

Гости с любопытством разглядывали капитана, который вышел их встречать. Правду сказать — они едва узнали его. Тогда, в бою, Ртуть спустился с башни взлохмаченный, оборванный, с лицом, залитым кровью, и с почерневшими руками.

Сейчас капитан нарядился в изящный серый камзол[1991], ловко схватывающий его тонкую талию. Руки у него были как у девушки, миниатюрные ноги обуты в желтые ботинки, а гетры[1992] — под цвет серых штанов. Прелестное лицо с тонкими чертами, чистый лоб и черные глаза, сверкающие, как бриллианты.

Капитан протянул руки друзьям, и взгляд его был так добродушен и сердечен, что Питух не удержался и воскликнул:

— Вы славный малый, капитан Ртуть!

Все заняли места, откупорили бутылки, чокнулись. Вино искрилось и пенилось.

— Да, — изрек Питух, — так жить можно…

Тут Толстяк поднялся и произнес умильным голосом, положа руку на сердце:

— Предлагаю выпить за здоровье господина Ртуть!

— Господин! — вскричал капитан с притворным возмущением. — Я требую, чтобы это слово было вычеркнуто из вашего лексикона. Я — Ртуть, друг и товарищ по оружию. Спросите у Бедняка! Я требую, чтобы меня не называли ни господином, ни даже капитаном, а просто Ртуть. А если вы хотите сделать мне приятное, перейдем на «ты»!

— Ой, — сказал Питух. — Это слишком!

— Вовсе нет! Так принято между братьями. Сегодня мы все равны в битве за родину и знамя… Питух, дай мне руку и скажи, что мы — друзья…

Питух медлил: уж очень элегантен этот проклятый Ртуть. Да что там думать, дело не в сером камзоле, а в человеке!

— Я тебе верю, вот моя лапа!

— Вы знаете, — продолжил Ртуть, — что я в хороших отношениях с командиром де Тюсе…

— Недаром он нас так увлажняет!

— Так вот, я попрошу его оказать мне милость…

— Он ни в чем не отказывает вам… то есть тебе, — промолвил Питух.

— Я хотел бы получить от него позволение организовать маленький, совершенно независимый отряд… французских партизан. Представляете… Если война будет продолжаться — а мне кажется, она не скоро кончится, — мы станем вольными стрелками. Нас будет немного, не более пятидесяти человек, но все проверенные и преданные бойцы. Один за всех, все за одного. Вам это нравится?

— Еще бы! — подал голос Бомба, молчавший до сих пор. — Знаешь, товарищ Ртуть, раньше я был отъявленным негодяем. А сейчас мне кажется, что с тобой я снова стану честным человеком.

— А я, — сказал Толстяк, — всегда мечтал об этом. Раздавать удары — направо, налево и прямо! Я присоединяюсь!

— И мы, — подтвердили Чепрак и Булочка.

Питух не отвечал. Казалось, его что-то смущало.

— Ну, а ты, друг-горнист? Знаешь, мне бы очень хотелось, чтоб ты был с нами.

— Мне тоже хотелось бы! Но ведь такое дело… я — сержант, зуав, на сверхсрочной службе. Я привязан…

— Ты не понял, — перебил Ртуть. — Мы все обговорим с де Тюсе. Ты и твои товарищи останетесь зуавами, но будете приписаны к отряду капитана Ртуть.

— Ах так! Устрой все и дай мне знать. Ты увидишь, что я не боюсь работы!

— Я ставлю одно условие, — со смехом проговорил Чепрак.

— Какое?

— Ты, Ртуть, знаешь все. Объясни нам…

— …что мы делаем здесь, в Мексике, — окончил Толстяк.

Ртуть тоже засмеялся. Ему часто задавали этот вопрос, и он знал, как трудно ответить.

— Друзья, — произнес капитан, — когда Франция посылает вас на смерть, нечего рассуждать, вперед! Я, наверное, не больше вашего в этом понимаю, но иду за знаменем — и не рассуждаю. Потом все поймем…

— Вот, что я вам говорил? — воскликнул Питух. — Франция — как мать родная. Если ее обижают — бей подлецов, и точка!

В эту минуту раздался оглушительный взрыв. Было пять часов утра, солнце еще не взошло. На черном небе показалось мерцающее зарево в огромных клубах дыма.

— Что это? — спросил Бедняк.

Второй взрыв не дал ему договорить. Словно по воле дьявола начался чудовищный гул, земля задрожала, адские силы над Пуэблой метали громы и молнии. Снопы пламени устремлялись ввысь. Звуки взрывов, отголоски ударов перекликались и смешивались.

Первые лучи восходящего солнца осветили несчастный город, корчащийся в предсмертной агонии. Понемногу взрывы стихли.

Наступила тяжелая, странная, торжественная тишина. Затем со всех сторон горны пропели сигнал о прекращении огня. Парламентер генерала Мендоса предстал в штабе Форея и передал письмо о капитуляции. Штабные офицеры помчались разносить весть.

Капитуляция! Двадцать тысяч французов единодушно приветствовали победу. Радость их была безгранична. Трехцветный французский флаг, реющий на ветру, казалось, исполнял гимн радости.

Потом солдаты, измученные беспрерывными сражениями, почувствовали передышку, ощущение блаженства, счастья. Пуэблу взяли — конец войне, можно вернуться домой, туда, за океан… Вернуться в родную деревню — старушка-мать всплеснет руками, завидев бравого солдата, вышагивающего по главной улице. Друзья умрут от зависти. А многих ждет и улыбка очаровательной землячки, пролившей столько слез в разлуке.

Да здравствует Франция! Да здравствует радость! Победителями овладело какое-то исступление. Под песнь горна и грохот барабанов солдаты встали в строй. Храбрецы не дрогнули в бою, преодолели все. Теперь слезы навертывались на глаза от сознания торжественности происходящего.

Начальство сообщило: гарнизон Пуэблы не будет считаться плененным. Очевидно, большинство мексиканцев все-таки сдадутся в плен. Но не исключено, что некоторые попытаются пройти через окружение. Этому следует препятствовать, но по возможности избегать кровопролития. Лежачего не бьют.

Де Тюсе обратился к волонтерам:

— Следите на постах, не допускайте побегов, действуйте убеждением, а не силой. Наши вчерашние противники должны довериться великодушию французов.

Командир подозвал к себе Ртуть и шепнул ему:

— В случае атаки — пусть прольется только наша кровь!

— Есть, командир!

Глава 10

^{Да здравствуют побежденные! — Непримиримые. — Последняя битва. — Паук. — Удары кулаком. — Друзья-пленные. — Бедняк начеку. — Белый глаз. — Магия. — Смертельная ненависть.}

Со склонов Пуэблы спускалось множество мексиканских солдат в сопровождении французского конвоя[1993].

«Воздадим честь храбрости в несчастье!» — эти слова, принадлежащие французу, сделались нашим девизом, и мы неизменно следуем ему.

Вот проходит группа оборванных, измученных солдат. Они отчаянно сражались, а теперь к ним тянутся руки, слышатся приветственные крики… Мексиканцев направляют в лагерь, где интендант[1994] предоставляет им помощь. Стоит появиться раненому, с трудом старающемуся сохранить военную выправку, как сейчас же люди бросаются ему на помощь, кладут на носилки и доставляют под опеку врачей.

Сначала бывшие противники недоверчиво озираются. Они встречают сочувственные взгляды, слышат ободряющие слова, и лица их постепенно светлеют. А сколько ходило ужасных слухов! Говорили, что французы убивают пленных. Мексиканцы успокаиваются, и через некоторое время победители и побежденные братаются.

Большинство мексиканцев должны будут влиться в воинские части, приписанные к нашей армии, в основном в отряд генерала Маркеса, перешедшего на нашу сторону. Они покорились судьбе и признали свое поражение, но некоторые отказывались идти на компромисс[1995], особенно партизаны. Увы! Под маской патриотизма многие из них скрывали страсть к бандитизму и разбою…

Такие люди не могли служить в регулярной армии. Вожаки использовали их жадность к наживе и вели своих бойцов на убийства и ограбления. Теперь партизаны пытались любыми средствами спастись от неволи, ускользая по крутым тропам и решаясь на самые отчаянные поступки.

Бойцы контргерильи ловили беглецов. Ртуть и его люди успевали везде. Они подстерегали, хватали, связывали мексиканцев и отправляли в лагерь.

Внезапно положение осложнилось. С холма, где находился форт Лорето, ринулся вниз черный поток. Всадников было не менее пятидесяти. Мексиканцы пустили лошадей по таким крутым склонам, где, казалось, не удержаться и человеку. Но местные лошадки, подгоняемые ударами хлыста, преодолевали все препятствия, перелетали через расселины, скользили по отвесным тропам.

Людская лавина, окутанная облаком пыли, неслась прямо на Ртуть и его волонтеров.

— Внимание! — закричал Бедняк. — Сейчас постреляем!

Капитан жестом остановил его:

— Ни одного выстрела без моего приказа! Примкнуть штыки!

Как всегда, его послушались беспрекословно.

Всадники находились на расстоянии сотни метров. Они неумолимо приближались.

Ртуть выступил вперед с саблей в одной руке и с парламентерским белым флагом — в другой. Но дикую шайку это не остановило. До слуха капитана долетали проклятия, он продолжал медленно идти вперед под свинцовым градом пуль. Мирное знамя упало на землю — древко было перебито.

Юноша не дрогнул. Он приложил к губам свисток, раздался резкий характерный звук. Бедняк сразу понял и передал приказ товарищам. Волонтеры выстрелили, но так, что снаряды пронеслись над головами атакующих. Свист пуль не остановил мексиканцев. Они преодолели последний барранкос, самый глубокий и широкий. Несколько лошадей споткнулись и упали, а всадники полетели на острые камни.

Послышался удивительный голос, резкий, свистящий и громкий. Повинуясь ему, люди продолжали бешеную скачку.

Ртуть что-то срочно объяснял Бедняку. Разношерстные одеяния и зверские физиономии безошибочно указывали на принадлежность всадников к партизанам. Отряд находился уже в десяти метрах от Ртути. Не обращая внимания на выстрелы, капитан выжидал, напрягшись, как струна.

Впереди мчалась сильная вороная лошадь, которая несла на себе всадника, одетого во все черное. Волосы его были убраны под платок, лицо злобно перекошено. Карлик, с кривыми, уродливыми руками и ногами, напоминал гнома, явившегося из подземелья.

Уродец видел перед собой капитана, он поднялся в стременах — коротеньких из-за его небольшого роста — и замахнулся мачете. Горцы и индейцы владеют этим страшным оружием в совершенстве. Тот, кого настигнет мачете, погиб.

Грозное оружие со свистом полетело вперед. Но Ртуть был начеку, он пригнулся, сделал прыжок и обрушился на вороную лошадь. Капитан схватил странное существо голыми руками, вынул из седла и кинул с размаха.

— Держите его! — крикнул он своим. — И вперед!

Упавший карлик извивался и отбивался. Бедняк схватил его, как тюк.

— Ах ты, мерзкая скотина! Не кусайся!

Волонтеры тем временем, не теряясь, окружили партизан. Мексиканцы заколебались, видя, что предводитель попал в плен, и осадили лошадей. Скакуны храпели и отступали под натиском французов, которые хватали всадников и выкидывали их из седел.

Началась странная рукопашная. Мексиканцы путались в стременах, хватались за оружие, стреляли наугад, а волонтеры работали кулаками.

— Так вам и надо! — кричал Бомба, раздавая удары направо и налево. — Получите по мордам — будете паиньками!

Ошеломленные партизаны не могли очухаться под градом ударов. Волонтеры ловко связывали их по рукам и ногам, не пуская в ход ни ножей, ни штыков, без единого выстрела. И вот уже сорок человек уложены штабелями.

— Как колбасы на витрине магазина! — засмеялся Бедняк.

Их вождь лежал на спине, связанный. Он совсем скрючился и стал еще меньше. Его морщинистое лицо было безобразно.

— Это не человек! — заявил Бомба. — Это паук!

— Отправьте пленных в лагерь, — скомандовал Ртуть. — Я сообщу командиру. А это чудовище. — он указал Бедняку на предводителя, — отнеси в мою палатку и не спускай с него глаз. Я хочу его допросить. Ты отвечаешь за него!

— Не волнуйся, капитан, я буду следить неустанно, он от меня не уйдет.

Ртуть отправился в штаб командира.

Пленных приволокли в лагерь и устроили в самой большой палатке.

— Надо соорудить подушки! — заметил Бомба. — А то кровь прильет к голове, и им будет тяжко.

— Сейчас уладим. Эй, зуавы, давайте мешки! — послышался голос Питуха.

Мексиканцев приподняли за плечи и удобно устроили.

— Вот так им хорошо…

Старый вояка всегда испытывал уважение к пленным. Ему вспомнились русские из Севастополя, с которыми французы быстро подружились. В конце концов, люди везде одинаковы — из плоти и крови.

Питух решил выразить свои мысли вслух. Он напустил на себя воинственный вид, подбоченился, лихо сдвинул феску на затылок и произнес:

— Ну, лентяи, поговорим. Вы хотели размяться, что ж, мы не в обиде. Мы вам помешали, это наш долг. Надавали друг другу тумаков — и ладно. Теперь, если вы не дураки, можно и договориться. Во-первых, вы, наверное, хотите пить. Отвечайте!

Нельзя сказать, чтобы пленные поняли абсолютно все, им явно были недоступны тонкости французского языка. Но Питух подкрепил последнюю фразу наглядным жестом. В одну руку он взял бутылку, другой рукой похлопал ее по брюшку.

Люди вокруг заулыбались. Послышалось ворчание в знак согласия. Бомба решил прояснить ситуацию. Он схватил стакан, наполнил его до половины и поднес к губам самого угрюмого из пленных.

Мексиканец жадно выпил и расплылся в широкой благодарной улыбке.

— Ну как, неплохо? — спросил Бомба.

Питух принял важное решение и торжественно произнес:

— Слушайте меня, пленные. Вы находитесь во французском лагере. Солдаты спереди, сзади, прямо и вокруг. Если вы только сделаете движение, чтобы удрать, получите столько ударов прикладом, сколько звезд на небе. А их немало… Итак, если вы обещаете хорошо себя вести, мы развяжем вам руки и ноги. Французы великодушны!

Мексиканец, которому дали напиться первому, немного понимал по-французски и говорил на странном наречии, напоминающем щелканье орехов, но все же понятном. Он обещал, что никто не предпримет попытку к бегству, и поклялся всеми святыми и кровью Христа.

Французы, обрадованные, обыскали пленных, изъяли оружие, а потом развязали их. Через пять минут солдаты уже обнимались, полилось вино, смягчающее пересохшие глотки победителей и побежденных. Языки развязались, бойцы болтали, пели и бранились.

— Верное дело, — заметил Питух. — Вот как следует обращаться с пленными.

— Скажи, Питух, — спросил изрядно накачавшийся Бомба, — а куда подевался Бедняк со своим «пауком»?

— Капитан дал ему задание… Нас это не касается. Нам поручено сторожить этих молодчиков. Нельзя терять бдительность… Налей-ка еще!

Бедняк — веселый, жизнерадостный малый, любящий пошутить и посмеяться. Но что касается службы — здесь он оказывался самым серьезным и дисциплинированным человеком.

Ему поручили стеречь «паука», пойманного уродца, и Бедняк выполнит приказ, что бы ему это ни стоило. До палатки Ртути он тащил пленника на себе, бормоча под нос:

— Однако он не тяжел, этот ацтек… Но надо быть начеку: иногда и в маленьких бутылочках содержится яд.

Бедняк уложил карлика на походную кровать, лицом вверх. Крепко связанный пленник не шевелился и не стонал. Каким же он оказался страшилищем! Маленькая костлявая головка походила на череп, обтянутый желтым пергаментом кожи. На висках — глубокие впадины, челюсти выдавались вперед. Между бледными, узкими губами виднелись снежной белизны зубы, острые, как у волка.

Француз с брезгливым любопытством разглядывал урода, кривоногого, с неровными плечами, с длинными худыми руками. Ногти напоминали звериные когти… Одет мексиканец был в черный бархат, талия перетянута поясом из красной кожи с пряжкой, украшенной рубинами[1996]. На нем были драгоценные серьги и кольца.

— Ну и чудище! Как он не боялся сломать себе шею… Необходимо разоружить эту ядовитую тварь, а то хлопот не оберешься!

Бедняк вытащил из-за красного пояса бесчувственного пленника нож с рукояткой, украшенной узорами и драгоценными камнями. Из карманов извлек пару пистолетов — настоящие произведения искусства.

— Что за создание? — бормотал волонтер, продолжая обыскивать врага. — Богач… Жил бы припеваючи при таких деньжищах. Так нет, воюет! Слава Богу, больше он не доставит хлопот!

Бедняк наклонился над карликом.

— Ох, веревки, должно быть, больно врезаются ему в тело… Может, их стоит ослабить. Он наверняка в обмороке, лежит как мумия!

Француз был добрым малым и не мог видеть чужие страдания. Он безуспешно попытался ослабить путы и отступил. Интуитивно он чувствовал, что этот сморчок очень опасен.

«Ртуть сказал, что я отвечаю за него головой. Не будем делать глупостей! Тем более, я представляю, как интересно будет поговорить с этим типом».

Человек лежал на спине с закрытыми глазами, неподвижный и безучастный. Если бы не чуть слышное биение сердца, его можно было бы принять за покойника. Бедняк уселся на стул, скрестил ноги и решил не спускать глаз с пленного. Он только закурил трубочку, чтобы скрасить свой досуг, и принялся рассуждать. «Неужели войне конец? Если хорошенько поразмыслить, вряд ли осталось больше одного-двух месяцев. Мехико едва ли сможет долго сопротивляться, а Веракрус наши уже взяли, значит, уже завоевано целых три больших города. Мексиканцы долго не продержатся, им придется покориться…»

Бедняк, почувствовав что-то, бросил взгляд на свою жертву.

Пленник по-прежнему не шевелился, но глаза его были открыты.

«Какие странные глаза! — подумал Бедняк. — Зрачок узкий, как у кошки. Чего это он смотрит и смотрит на меня! Не надейся, старик, я не такой парень, чтобы опустить глаза… Я тебя пересмотрю. Какой все-таки странный взгляд!»

Из глаз мексиканца, казалось, исходили лучи, они обволакивали и притягивали. Бедняк не мог отвести взгляд от пленного. Его охватило необъяснимое чувство, как будто в голову впивались огненные острия. Он ощутил необыкновенное воздействие, которому не мог противиться.

Бедняк постарался напрячь свою волю, но нервы и мускулы не слушались. Хотел заговорить, услышать звук собственного голоса. Это избавило бы его от тяжелого оцепенения, которое все сгущалось. Как бы отвести взгляд? Не выходит! Как будто глаза прикованы невидимой цепью.

Самым ужасным было то, что Бедняк находился в полном сознании. Он понимал, что этот человек применял против него таинственное, фантастическое оружие. Нужно было броситься на врага, схватить за горло, убить… Но нет сил и воли. Поручение Ртути останется невыполненным, Бедняку будет стыдно за себя.

Затем его пронзила боль, словно ему буравили мозг. Невыносимая пытка! Нужно встать, позвать на помощь!

Вдруг все оборвалось, перед глазами пронеслись искры, воздуха не хватало… Конец!

— Бедняк, дружочек, я заставил тебя ждать! Меня задержал командир. Темно! Эй, Бедняк! Где ты! Что за чертовщина?!

Ртуть достал спички, зажег огонь… и испустил страшный крик.

Бедняк сидел на стуле подобно восковой статуе, голова его запрокинулась, глаза закатились, как у мертвеца.

— Бедняк, милый Бедняк! Ты слышишь меня? Это я — Ртуть, твой друг и брат!

Капитан кинулся в угол палатки, взял кувшин с водой, обмакнул платок и смочил другу виски. Затем раздвинул ему ножом зубы и влил в рот несколько капель водки.

Никакого результата! Капитан не решался отойти, чтобы позвать врача, и вдруг вспомнил о пленном. Мексиканец исчез! Негодяй, отравитель!

Ртуть выскочил из палатки.

— На помощь! Бедняк при смерти!

Товарищи поспешили за врачом. Тот осмотрел пострадавшего, жестом отстранил толпящихся.

— Господин Ртуть, поддержите его, чтобы он не упал.

Врач коснулся лба пациента, делая пассы[1997], пошевелил пальцами, потом надавил на глазные яблоки и сильно дунул. Бедняк вздрогнул.

— Внимание! — крикнул врач.

Внезапно больной вскочил как ошпаренный. Он так резко откинулся назад, что непременно разбился бы, если б Ртуть не держал его. Потом открыл глаза и в страхе торопливо осмотрелся.

— О, я несчастный! Бандит убежал!

Бедняк упал в объятия Ртути, который старался его утешить. Врач тем временем все объяснил: случай абсолютно ясный — магнетизм[1998] и гипноз[1999].

— О, эти глаза! — вскричал Бедняк. — Демонический взгляд!

Вдруг Ртуть заметил на кровати листок бумаги. Он поднял записку и прочел вслух:

— «Французским псам от Бартоломео Переса — смертельная ненависть!»

Глава 11

^{Немного истории. — Наполеон III и его советники. — Император Максимилиан. — Нио и Базен. — Иллюзии и пробуждение.}

Прошел год. Взятие Пуэблы решительно повлияло на судьбу Мексики. Французская армия без боя вошла в Мехико. Президент Хуарес вынужден был поспешно покинуть свою резиденцию[2000].

Десятого июня 1863 года генерал Форей телеграфировал военному министру в Париж, что французские солдаты буквально утопали в цветах. Подобный триумф[2001] сравним разве что со вступлением армии в столицу четырнадцатого августа 1859 года после итальянской кампании.

За провал пятого мая 1862 года отплатили сполна. По мнению генерала, военный вопрос был закрыт, оставался вопрос политический. Генерал обратился к мексиканцам с мудрыми советами, проповедуя согласие, отказ от разделения партий на либеральные[2002] (партия Хуареса) или реакционные[2003], которое лишь ослабляло нацию, призванную создать новое правительство для восстановления всеобщего благоденствия.

Если бы Толстяк или Булочка спросили тогда горниста, сержанта Питуха, о политическом положении, тот оказался бы, наверное, в большом затруднении и не смог бы объяснить молодым зуавам, почему победившая Франция отдала исполнительную власть в руки архиепископа[2004] Мехико Лабастиды и самых реакционных генералов Альмонте и Саласа. Но такова была воля французского императора, считавшего необходимым восстановление прежней власти времен всемогущей инквизиции[2005].

Советники, оказавшиеся, к несчастью, отнюдь не бескорыстными, дезинформировали[2006] императора о положении в стране. Французы представлялись освободителями Мексики, где большинство населения ненавидело клерикальный[2007] режим, который ему навязывали.

Ассамблея[2008] нотаблей[2009] объявила, что установление монархии является единственным возможным выходом для Мексики, только таким путем можно победить анархию, то есть республику Хуареса. Псевдопатриоты — эгоисты и предатели родины — пришли к заключению, что на трон должен сесть не национальный правитель; монарха следует выбрать среди иностранных принцев.

Необходимо было, чтобы прошлое, семья, международные связи принца гарантировали реакционные, чуждые прогрессу, идеи. Этим требованиям и отвечал его императорское и королевское величество австрийский эрцгерцог Максимилиан… Ассамблея нотаблей приняла кандидатуру двумястами двадцатью девятью голосами против двух. Было решено поместить в зал заседаний бюст императора Наполеона и просить благословения Папы Римского.

В Европу послали депутацию для вручения короны эрцгерцогу, брату австрийского императора Франца-Иосифа I (император занимает венский трон вот уже шестьдесят четыре года, сейчас монарху восемьдесят два), и для выражения ему пожеланий от имени мексиканской нации, «представленной, согласно государственному праву и традициям страны, ассамблеей нотаблей».

В действительности дело обстояло иначе. Французская армия захватила, правда, Мехико и Пуэблу, но стоит хоть мельком взглянуть на карту, чтобы удостовериться, какую ничтожно малую часть огромной территории составляли оккупированные города.

Генералу Нио, которого трудно обвинить в пристрастии, удалось донести до нас объективную картину этой тяжелейшей экспедиции. Он отмечал, что французское влияние не распространялось далее, чем на двадцать лье вокруг каждого города. На стороне интервентов не выступало ни одной серьезной мексиканской организации.

В некоторых местностях население приветствовало французские войска с симпатией. Случалось даже, что села и небольшие городки, измученные партизанскими налетами, просили защиты у французского гарнизона. И только. Основная же масса народа продолжала признавать Хуареса и подчиняться ему, в то время как эрцгерцога Максимилиана уверяли, что присоединение к Империи было всеобщим…

Первого октября 1863 года Форей, произведенный в чин маршала, поручил генералу Базену командование экспедиционным корпусом[2010] и ведение политических дел. Начались мероприятия, цель которых оказалась сложной и, пожалуй, невыполнимой: добиться одобрения народом решения нотаблей, что являлось непременным условием, поставленным эрцгерцогом Максимилианом и императором Наполеоном до коронации.

Базен находился во главе сорока семи тысяч человек, хорошо вооруженных и экипированных[2011]. Мексиканская армия, присоединившаяся к Империи, насчитывала десяток тысяч, но слепо полагаться на нее было бы неосторожно.

Что касается армии Хуареса, трудно было даже определить ее численность. Ядро составляли армейские корпуса в сорок тысяч человек под командованием генералов Добладо, Негрете, Урага, Альвареса, Порфирио Диаса. На деле эту цифру следовало, по крайней мере, удвоить с учетом партизанских отрядов. Бесчисленные группировки возникали повсюду и пользовались поддержкой местных жителей, которые давали партизанам сведения, снабжали продовольствием, предупреждали о передвижении французов.

Генерал Базен, проявив удивительную энергию, сделал попытку усмирить огромную страну. В несколько месяцев он занял и покорил большие города: Керетаро, Морелио, Агуаскальентес, Сан-Луис-Потоси. Народное согласие, о котором было объявлено Максимилиану, каждый день становилось все более правдоподобным.

Французское знамя прокладывало дорогу Империи. Хуарес продолжал отступать. Он уходил на север — от Сан-Луис-Потоси к Реаль-де-Каторсе, потом к Монтеррею.

Десятого апреля 1864 года Максимилиан официально выразил согласие на императорскую корону, в то время как Франция обязалась предоставить средства для устройства и защиты нового режима.

Четырнадцатого апреля император Максимилиан и императрица Шарлотта выехали из Мирамара на австрийском фрегате «Ла-Новара» в сопровождении французского фрегата «Ла-Темис». Получив в Риме благословение Папы, они взяли курс на Веракрус, куда и прибыли двадцать восьмого мая 1864 года.

Базен писал:

«Я верю в скорейшее мирное разрешение мексиканского вопроса. У меня хватит войск, чтобы успешно довести это дело до конца. В стране не говорят больше о Хуаресе и его передвижном правительстве… Я не знаю даже, где оно сейчас находится…»

Увы! Это всего лишь иллюзии, пробуждение будет страшным. Что же произошло на самом деле?

Глава 12

^{В Тампико. — «В их распоряжение». — Дю Валлон и Ртуть. — Карбахаль. — Дочь Бартоломео Переса. — Матадоры. — Долг будет исполнен! — Тревога!}

Тампико, столица провинции Тамаулипас, является важнейшим после Веракруса мексиканским портом в проливе Атлантики. Важен он не столько своим стратегическим положением, сколько с точки зрения коммерции. Через Тампико проходят все товары, направляемые в центр Мексики, в Тамаулипас, в Хуастеку; оборот составляет пятнадцать миллионов пиастров[2012] в год.

Окажутся эти доходы в руках сторонников Хуареса или же интервентов — вопрос принципиальный. Поэтому французы сделали все, что могли, чтобы захватить Тампико. Им удалось это с первого раза. После тяжелой битвы наши войска вошли в город, по-европейски оживленный и блистающий роскошью, с миллионерами-негоциантами[2013] и бессовестными дельцами.

Мексиканцы — банкиры и промышленники — встретили наших славных французов с распростертыми объятиями, с улыбкой на устах, называя своими освободителями и щедро предоставив в их распоряжение дома и средства. Однако на следующий день партизаны Карбахаля и Кортены узнали о наших передвижениях. Связь с внешним миром, проходящая по рекам Пануко и Тамесис, оказалась перекрыта. Все оставались любезны с французами, и мы не сразу поняли толком, что происходит.

Нельзя было даже пополнить конский состав. Крупные землевладельцы отказывались продавать что-либо. Индейцы не решались пересечь две реки, чтобы доставить продовольствие. Начался голод. Экспедиционная колонна получила приказ покинуть Тампико.

На следующий день сторонники Хуареса вновь завладели городом, вздернули нескольких неосторожных, которые выказывали интервентам слишком глубокую симпатию, и занялись разорением банков. Настоящая война дикарей!

Безусловно, Хуарес и его генералы защищали независимость своей родины, но жестокость войск, состоящих в большинстве своем из подонков, придавала борьбе чудовищный характер. В городе, так приветливо принявшем французов, установился варварский режим. Мы не могли остаться равнодушными к страданиям тех, кого скомпрометировали[2014]. Французские войска вернулись и снова водрузили наше знамя над Тампико.

Партизаны Карбахаля, Павона, Каналеса и Мендеса укрылись в окрестных деревнях. Торговля прекратилась. Таможенные пошлины упали до минимума.

Свирепствовали болезни. Морская пехота, сильно пострадавшая от эпидемии, была вынуждена покинуть город и вернуться в Европу. Что делать? Генерал Базен не колебался.

Вызвали полковника Дюпена. Капитан дю Валлон был назначен помощником командующего. Приступив к своим обязанностям, капитан тотчас призвал к себе Ртуть, который успел прославиться за год своей необычайной храбростью и выносливостью.

— Капитан, — сказал дю Валлон, — положение серьезное. Партизаны перекрыли коммуникации[2015], в том числе и речные. Индейцы не смеют появляться на рынках города. Нет возможности даже брать воду в окрестных источниках. Нам осталась лишь солонина да соленая вода… Дело идет о нашей чести и безопасности. Необходимо покончить с этим. Я надеюсь на вас…

— Мой капитан, — ответил Ртуть, — благодарю за оказанное мне доверие. Я готов!

— Сколько у вас человек?

— Пятьдесят восемь.

— Мало!

— Мы составим авангард[2016] и обязуемся прорвать блокаду, открыть вам дорогу.

— На это мы и рассчитываем. Не забудьте, что мы воюем не с отважными патриотами, а с бандитами, нападающими исподтишка, убивающими и калечащими пленных. В этой беспощадной борьбе нет места ни слабости, ни жалости.

— Мой капитан, — гордо ответил Ртуть, — позвольте заметить, что французы не станут уподобляться бандитам. Мы убиваем или гибнем, но руки и души наши чисты…

Дю Валлон улыбнулся:

— Хорошо сказано. Рекомендуя энергичные действия, я не имел в виду жестокость. Вы правы, мы — французы и останемся французами. Но иногда терпение лопается… Знаете ли вы, что сегодня утром на улице произошло покушение на канцлера французского посольства, честного служащего, который всегда исправно делал свое дело и старался уменьшить ужасы войны?[2017] Много наших солдат подверглось вероломному нападению в темных закоулках.

Нам предстоит ликвидировать двух врагов. Первый — Карбахаль, храбрый воин, чьи отважные действия часто вызывали наше восхищение. Нужно во что бы то ни стало помешать ему объединиться с Кортеной. С ним предстоит, так сказать, война нормальная, честная. Будем биться, а не убивать.

Второй враг, в истреблении которого я особенно полагаюсь на вас, — это отряд бандитов, метко названных матадорами[2018] Они терроризируют всю страну, жгут фермы, убивают женщин и детей, нещадно грабят под предлогом патриотизма тех, кто проявил к нам малейшую симпатию… Обезображенные трупы — доказательство их зверств. Об отряде слагают легенды, убийцы внушают населению почти суеверный ужас. Говорят, будто бы командует ими женщина…

Ртуть прервал дю Валлона:

— Женщина! Не дочь ли это Бартоломео Переса, одного из самых непримиримых сторонников Хуареса?

— Да, именно о ней мне и говорили. А разве вы, капитан, уже сталкивались с этими негодяями?

В нескольких словах Ртуть рассказал о своих встречах с Долорой Перес и ее отцом.

— Здесь, — заключил он, — кроется какая-то тайна. Я узнаю все, клянусь вам! Бартоломео Перес — исчадие ада. Мой друг Бедняк, выносливость которого не уступает храбрости, так и не мог понять воздействия этого человека, парализовавшего его чувства. Не будь он истинным французом, Бедняк, чего доброго, поверил бы, что тут замешан дьявол.

— А его дочь, прозванная донья Альферес, ведущая извергов на грабежи и преступления?

Ртуть помолчал, потом промолвил:

— Я ничего не могу сказать, капитан. Я видел ее спящей, лицо показалось мне спокойным и красивым. Не знаю почему, но я почувствовал к ней симпатию. Во время сражения, охваченная гневом, она выглядела совсем другой. По правде сказать, капитан, эта девушка как будто находилась под воздействием демонической силы. В своем ли она уме?

— В своем уме или нет, — ответил дю Валлон, — донья Альферес очень опасна и должна быть уничтожена. Люди фанатически подчиняются ей, а она использует свою власть для черных дел… Банду матадоров нужно ликвидировать. Я поручаю вам эту предельно ответственную задачу.

— Слушаюсь, мой капитан. Когда приступать к исполнению?

— Я полностью полагаюсь на вас и, с согласия вашего командира, полковника Дюпена, предоставляю свободу действий. Вы отвечаете лишь перед вашей совестью. Выполняйте задачу быстро, без колебаний. И добейтесь своего — вот все, что требуется. Берите с собой кого сочтете нужным… Избавьте нас от этого кошмара…

— Мы выступим этой же ночью.

— Удачи вам, капитан.

Ртуть вышел из комнаты. Он глубоко уважал молодого офицера, капитана Третьего стрелкового африканского полка, смелость которого оценил сам генерал Базен. Ртуть уже видел дю Валлона в деле и считал его одним из достойнейших и храбрейших сынов Франции.

Наш герой был полон решимости исполнить свой долг.

Дойдя до улицы Эсколеро, ведущей к главной площади, капитан Ртуть внезапно услышал яростные крики и выстрелы и поспешил туда.

Глава 13

^{Главная площадь. — Plateados и aguaderos. — Папаша Реверди. — Отряд Бедняка. — Ртутисты. — Драма у Рио-Зарзеис. — Булочник в тесте. — Битва.}

На главной площади Таможни, в Тампико, царило оживление. Это было место встречи всех щеголей и бездельников. Разодетые женщины прохаживались среди caballeros[2019], чьи костюмы сверкали от золотого и серебряного шитья и блестящих пуговиц.

Никто бы не подумал, глядя на этих франтов и франтих, что скоро прольется кровь, что за улыбками кроются месть и дикая злоба, а в глубине бархатных глаз, таких нежных и томных, прячутся огоньки ненависти, готовые превратиться в молнии.

Иногда площадь пересекала французская рота с горнистами во главе. Зуавы, африканские стрелки, печатали шаг, глядя прямо перед собой, бесстрастные, подтянутые. Энергичные офицеры проходили приосанившись, но без рисовки…

Толпа расступалась, покорная и любопытная, без видимой враждебности. Кое-кто негромко переговаривался. Лица женщин с натянутыми улыбками походили на маски. Иногда мексиканки, закутанные в мантилью[2020], из-под которой лишь поблескивали глаза-алмазы, принимались вышагивать рядом с нашими солдатами своей характерной, немного переваливающейся походкой и бросали розы, красные, как кровь. Горе неосторожным, поверившим этим кокеткам: утром, чуть забрезжил рассвет, не один труп, пронзенный кинжалом, был обнаружен в узких улочках.

Другие персонажи также постоянно прогуливались по главной площади, как неаполитанцы на площади Сан-Карло, вдыхая вечернюю прохладу и наслаждаясь ничегонеделанием. На голове у них широкое сомбреро со сверкающими галунами[2021], короткие одеяния расшиты затейливыми узорами из золота и серебра. Это высокие и сильные люди, их мускулы подчеркивались calzoneras, обтягивающими брюками с рядом пуговиц по бокам и свободными до колен. Белая ткань лежала на лодыжках широкими складками.

Великолепные парни, суровые и бронзоволицые. Вчера их можно было увидеть на склоне барранкоса, в партизанском дозоре, а завтра — у реки, наполняющими кожаные бурдюки[2022] для города, мучимого жаждой. Они убивали вчера, они будут убивать завтра…

Сейчас эти мексиканцы казались безобидными прохожими. Смешавшись с толпой, они подслушивали, шпионили, замышляли предательство. Некоторые вели себя вызывающе, как фанфароны[2023] на театральных подмостках, разглядывали прохожих и, случалось, толкали тех, кто не успевал вовремя посторониться. Любопытно, но даже богато одетые жители города, возмущенно поворачивающиеся, чтобы потребовать у нахалов объяснения, улыбались, узнав caballeros, и приветствовали их.

Совсем иное дело — французы.

В тот самый вечер в кафе Реверди было полно посетителей. Надо сказать, что в Тампико немало убогих кабачков, pulquerias, куда наведывается беднота. Кафе же Реверди считалось единственным заведением для приличного общества и местной золотой молодежи.

Папаша Реверди, знавший всех в городе, слыл большим оригиналом. Тридцать с лишком лет прошло с той поры, как он основал свое заведение на главной площади, около здания таможни. Кто он по национальности — француз, итальянец, помесь индейца и испанца — никто не знал.

Столики, не помещаясь в кафе, загромождали всю улицу, как на парижских бульварах. Папаша Реверди неизменно стоял за стойкой, тщательно пересчитывал выручку, всегда спокойный и приветливый. Он любил рассказывать о том, что пережил семнадцать революций, прошумевших над Тампико. Во все времена папаша Реверди продолжал невозмутимо разливать водку, различные сомнительные ликеры и тяжелый маслянистый напиток из агавы, а по праздникам — бордо и шампанское, которые обожали caballeros.

Французские офицеры остановили свой выбор на богатом кафе Реверди. Это было лестно хозяину, но держался он осторожно, так как понимал, что могло ожидать его завтра.

Посетители разделились на две группы, между ними лавировал папаша Реверди, в своем вечном красном платке на длинных седых волосах. Одну группу составляли французы, в основном бойцы контргерильи, одетые в красные куртки, из-за чего мексиканцы прозвали их colorados[2024]. Солдаты были веселы и беспечны. Они привыкли каждый день рисковать жизнью и старались, пока возможно, развлекаться от души.

Другая группа состояла из местных жителей. Одни, равнодушные ко всему, пили себе ликер и дышали свежим вечерним воздухом. Другие сидели, развалившись на плетеных стульях, с сигаретой в зубах, нарочито отвернувшись от французов, будто не замечая смеха и болтовни двух десятков сынов старой Галлии[2025].

Расстояние в метр, разделявшее группы, казалось огромным, как Атлантический океан.

Иногда Питуху очень хотелось поддразнить мексиканцев, а его приятели Толстяк, Чепрак и Булочка, получившие недавно боевое крещение, с удовольствием поддержали бы его… Но за всеми следил Бедняк, правая рука Ртути, свято исполняющий приказ: жить в мире с аборигенами[2026].

Роту капитана Ртути знали и опасались. Мексиканцы были наслышаны о том, что «ртутисты» не боялись работы, и приставать к ним по-крупному или по мелочам — было в высшей степени неосторожно. Каждый из пятидесяти восьми человек успел чем-нибудь прославиться: четверо неразлучных приятелей во главе с Ртутью ухитрились однажды сбросить в пропасть полсотни всадников, окруживших их на канале Тиеррамба; небезызвестный Бомба стал одним из самых верных друзей Ртути. Мариус, марселец, перевернул на Панино лодку с двадцатью партизанами. Зефиропулос, грек, по прозвищу Зефи, уложил в одном из притонов Тампико дюжину негодяев, напавших на него.

И наконец, Сиди Бен Тейеб, негр, черный как смоль, гигантского роста и недюжинной силы. Однажды здесь, у Реверди, несколько caballeros принялись потешаться над ним. Негр приподнял стол, за которым они сидели — руки его были словно тиски, — перевернул в воздухе и нахлобучил шутникам на головы.

И остальные воины не уступали перечисленным, поэтому мексиканцы, казалось, оставили их в покое. Но вряд ли жители Тампико желали им удачи в боевых операциях.

Тем самым вечером, о котором шла речь, ничто не предвещало нарушения перемирия, заключенного с молчаливого согласия обеих сторон. Только когда спустилась ночь и Реверди из экономии, как всегда, поручил только звездам светить для клиентов, произошло необычное событие.

Caballeros бандитского вида, обычно разгуливающие по площади и пренебрегающие относительным комфортом кафе Реверди, понемногу приблизились к столикам «ртутистов». В надвинутых на глаза сомбреро, с оружием на поясе, с горделивой осанкой — не слишком располагающий вид имели эти десять молодчиков.

Французы, волонтеры капитана Ртути, занятые карточной игрой, не обращали внимания на мексиканцев.

Из молчаливой группы caballeros послышались голоса.

— Любопытное приключение, — проговорил один.

— И чертовски интересное, — добавил другой.

— Что ты хочешь, Доминго, надо же как-то развлекаться…

— Честно сказать, наказание необычное.

— Расскажи поподробнее!

— С удовольствием. Все вы знаете Рио-Зарзеис…

— Конечно. В двух ружейных выстрелах от предместья Сан-Агостино.

— Именно так. И вот с некоторых пор индейцы — скоты, не заслуживающие человеческого звания, игнорируя Карбахаля и его партизан, подрядились за несколько пиастров поставлять продовольствие нашим покровителям… господам французам.

При этих словах рассказчик расхохотался.

— Эй, не так громко! — ухмыльнулся другой. — Нас могут услышать.

— А мне наплевать, ей-богу! Итак, эти голодранцы установили в укромном месте печь и пекли отличный золотистый хлеб, который носили продавать на рынок в Тампико. Наши друзья — colorados и прочие — с удовольствием употребляли этот хлебушек. Дело дошло если не до самого Карбахаля, то, по крайней мере, до доньи Альферес. А уж она с врагами не церемонится, сами знаете…

Услышав имя доньи Альферес, Бедняк насторожился и поднял голову от карт. Столы освещались свечкой, воткнутой в бутылку. В потемках нелегко было разглядеть столпившихся вокруг caballeros, но француз узнал в них бандитов с большой дороги, с которыми уже не раз сталкивался.

Рассказчик продолжал:

— Так вот, в одну прекрасную ночь — то бишь вчера, чудесная была ночка! — десяток смелых идальго[2027], сливки отряда матадоров, обманули бдительность сторожевой заставы и накрыли этих глупых пекарей за их работой. Застигнутые врасплох индейцы бросились врассыпную, как зайцы, спасая свою шкуру. Но главный пекарь вздумал обороняться палкой и защищать свое добро (а оно ведь наше!) — мексиканскую муку, сделанную из мексиканского зерна и приготовленную для врагов Мексики.

Бедняк и его товарищи застыли на месте. Приятели рассказчика молчали. Злорадный голос звучал в темноте…

— Так вот, — с расстановкой говорил caballero, — партизаны Бартоломео Переса — храни его Бог! — схватили упрямца, убили, разрезали на кусочки, растолкли и замешали в тесто[2028]. Хлеб испекли и утром доставили на рынок в Тампико, где богачи с аппетитом скушали его за завтраком!

Раздались взрывы смеха. Внезапно Бедняк выхватил свечу из бутылки и решительно направился прямо к шутникам.

Глава 14

^{Наваха против башмака. — Кладбищенский кролик. — Вмешивается Ртуть. — Бедняк и монетка в сто су. — Реверди разболтался. — По возвращении домой. — Избитый Ртуть.}

Бедняк поднес огонь к лицу мексиканца, стоящего ближе всех.

— Кто рассказал эту гнусную историю? — спросил он свистящим шепотом.

Никто не ответил.

— Если это выдумка, то он — мерзавец, — продолжал Бедняк, — если это правда, смеяться мог только подлец.

Читатель помнит, что француз был маленького роста, но крепко сбитый.

— Злая моська, — парировал высоченный caballero, — убирайся в конуру, иначе я отправлю тебя туда пинком ноги…

Едва мексиканец произнес эти слова, как получил тычок в лицо горящей свечой. Caballero заорал и в мгновение ока выхватил из-за пояса наваху — длинный острый нож, изогнутое лезвие которого способно вспороть брюхо противника.

Бедняк предупредил это движение, повернулся вокруг своей оси и отбросил врага метким ударом ноги в живот. Тут же заблестели ножи, и враждебное кольцо сомкнулось вокруг французов. Бедняк отпрыгнул назад, а «ртутисты» вскочили, обнажив сабли.

Две группировки ринулись друг на друга. Реверди позвал полицию, клиенты кафе спешно покинули поле боя…

Волонтеры укрылись за тяжелым столом, опрокинутым негром. Но великан-мексиканец с высоты своего роста изо всех сил запустил наваху через стол. Яростное проклятие вырвалось у Толстяка: его ранило в плечо. Тогда Питух крепко схватил мексиканца за запястье, притянул к себе, ткнул носом об стол и расквасил ему физиономию.

Началась потасовка. Негр творил чудеса: он за ноги хватал caballeros и размахивал ими, как дубинками. Бедняк же старался сделать невозможное — прекратить драку. Ведь был дан приказ избегать трений…

Наконец Бедняк осадил «ртутистов» и выступил вперед.

— Давайте по-честному, один на один, — предложил он мексиканцам. — У каждого — нож и одинаковый шанс на победу!

— Черт возьми! — крикнул верзила. — Я вспорю тебе брюхо, кладбищенский кролик![2029]

Решение Бедняка никого не удивило: такие поединки традиционны в Мексике. Свалка тут же прекратилась.

Мексиканец обернул левую руку накидкой и приготовил наваху. Бедняк вытащил из кармана типично французский нож, короткий, удобный, с кольцом на рукоятке. Один из caballeros выступил судьей поединка.

Образовался круг. Дали сигнал начинать. Раз, два, три!

Мексиканец принялся медленно кружить вокруг противника, пытаясь улучить момент для нападения. Бедняк отшучивался, пересыпая французские слова испанскими:

— Фу, какой ты противный! Что выкатил зенки? Хватит вертеться, как цирковая лошадь!

Великан скрипел зубами, ругался последними словами и старался взять противника измором. Но француз, едва заметно передвигаясь, не давал себя обойти и держал нож наготове: он был осторожен и не собирался нападать первым.

Мексиканец начал нервничать. Наконец он решился и очертя голову бросился на врага, пытаясь поразить навахой. Бедняк, готовый к атаке, легонько отклонился, и наваха скользнула по его куртке. В это время лезвие французского ножа вспороло руку мексиканца. Бедняк хотел лишь проучить дерзкого, а не убивать. Тот завопил и выронил свое оружие.

Бедняк пнул ногой упавшую наваху.

— Мотай отсюда, сволочь, или я тебя прикончу!

Побежденный выхватил в отчаянии окровавленной рукой пистолет из-за пояса и разрядил его в упор. Бедняк поднес руку к груди, пошатнулся и упал на одно колено…

Подлый поступок мексиканца поразил не только «ртутистов» и свидетелей, но даже и тех, кто относился враждебно к colorados. Сам Реверди нарушил нейтралитет и приказал смутьянам убираться.

Оскорбленные мексиканцы вступились за верзилу. Снова началась общая потасовка с выстрелами и криками…

Внезапно какой-то человек бросился в самую гущу. Можно было подумать, что он видел в темноте. Мощнейший кулак метко крушил обидчиков, падавших один за другим. Ножи сверкали вокруг героя, как стальная корона. Казалось, он был неуязвим. Кости врагов трещали словно под кулачными ударами. Уцелевшие мексиканцы в страхе бежали, площадь опустела в мгновение ока. В этот момент и появились наконец-то полицейские с факелами.

Унтер-офицер остановился перед Ртутью и грубо спросил:

— Что здесь происходит? Когда же вы, наконец, перестанете издеваться над бедными жителями?

Ртуть взял нахала за грудки, бережно приподнял и посадил на стол, потом посоветовал:

— Сеньор caballero, убирайтесь туда, откуда пришли. А если хотите поработать, подберите, пожалуйста, этих почтенных горожан. Я не сомневаюсь, они предоставят вам нужные сведения.

Реверди храбро добавил:

— Сеньор colorado прав… Все из-за вас: зачем вы допускаете в город бандитов-провокаторов?

Полицейский был вне себя. Но хозяин кафе пользовался большим авторитетом, пререкаться с ним не стоило: тут же в суд полетит жалоба, и алькальд[2030] не погладит за это по головке. Унтер-офицер слез со стола, стараясь сохранить достоинство, шепнул пару слов своим подчиненным и направился к гражданам, оставшимся после потасовки лежать на мостовой. Их бесцеремонно растолкали, подняли и убедились, что эти «бедные жители города» прекрасно известны полиции, по ним давно плакала тюрьма.

Реверди тоже узнал бандитов.

— Уберите их отсюда, — приказал он. — Только место занимают.

Посетители кафе хором поддержали хозяина, все встали на сторону смелого капитана Ртуть. Полицейские увели оглушенных в драке.

— Их отпустят на углу соседней улочки, — с досадой пробормотал Реверди сквозь зубы.

В это время Ртуть поднял Бедняка и перенес его под крышу. За ним последовали обеспокоенный Питух и его товарищи. У «ртутистов» горячие головы и добрые сердца, они жестоко сражались и готовы были друг за друга отдать жизнь.

Капитан устроил Бедняка на кровати. Тот был очень бледен, веки его посинели, глаза закатились, но дыхание слышалось отчетливо. Ртуть осторожно расстегнул ему рубашку: на груди ни капли крови!

— Значит, — промолвил капитан, и голос его задрожал, — ранение в живот, самое скверное!

Одним махом капитан Ртуть перерезал красный пояс Бедняка, несколько раз обернутый вокруг талии. Раздался негромкий стук. Что-то упало на пол.

Питух нагнулся.

— Пуля! И немаленькая!

— Точно! — подтвердил Ртуть, продолжая осматривать раненого. — Бедняк хранит в поясе денежки, пулю задержала монетка в сто су[2031].

Тут послышался голос, еще неуверенный и дрожащий:

— Черт возьми! Я бы охотно принял стаканчик водочки!

Бедняк приподнялся и сел. Реверди побежал исполнять заказ, обрадованный тем, что в его кафе никого не убили. Ртуть горячо расцеловал товарища.

— Жив! Ты жив!

— Похоже! — отозвался Бедняк. — Ну и получил я оплеуху — аж дыхание перехватило!

— Держите, друг мой. — Почтенный Реверди принес стакан чистейшей первосортной водки. — Сделайте глоток!

Наступила торжественная, почтительная тишина. Бедняк поднес стакан к глазам, щелкнул языком и шикарным жестом опрокинул содержимое себе в глотку. Серьезного ранения у него не оказалось, только сильный ушиб в области живота.

— Сказать правду, мне повезло. Но все равно негодяй ответит за свою подлость. Виданное ли дело: драться на ножах и выхватывать пистолет?! И что это вообще за сброд?

Реверди покачал головой.

— Матадоры! Всё эти матадоры! Господин Ртуть, вы человек образованный, вы должны понять… Мексиканцы не хотят подчиняться ни французскому императору Наполеону Третьему, ни австрийскому императору Максимилиану. Это ясно… Им навязали войну — они защищаются. Это их право… Но здесь, как и повсюду, есть отпетые негодяи. Пока другие мексиканцы сражаются за свободу родины, эти грабят и убивают, прикрываясь патриотизмом. Отряд матадоров — один из самых опасных. А эта донья Альферес — сущий дьявол…

Ртуть отвел в сторону хозяина кафе.

— Не могли бы вы рассказать мне подробнее об этой девушке? Правда, что она дочь Бартоломео Переса? А он что из себя представляет?

— Отпустите ваших людей, — сказал Реверди, — поболтаем с глазу на глаз…

Подобная предосторожность была естественна.

Ртуть вернулся к товарищам. Бедняк выглядел бодрее, у других тоже не обнаружилось серьезных ранений.

Капитан сделал выговор своим воякам за то, что те засиделись в кафе. Упрек был заслуженным, и провинившиеся, не исключая Бедняка, понурились. Тогда Ртуть сменил гнев на милость и отдал дальнейшие распоряжения: в четыре часа утра десять человек должны ждать его у Рио-Зарзеис.

Капитан вернулся к Реверди. Разговор за бутылкой старого портвейна шел неспешно. Ртуть проявил огромный интерес к малейшим деталям, которыми снабдил его умный собеседник.

Быстро летело время. Пробило три часа. Капитан вскочил. Он чуть не забыл о встрече, которую назначил своим солдатам!

— Вы при оружии? — осведомился Реверди. — Будьте осторожны. На улицах неспокойно…

Ртуть небрежно махнул рукой. Прощаясь, Реверди произнес:

— Помните о том, что я вам сказал: Франция потеряет здесь много людей и много денег… но ничего не добьется.

— Постараемся сделать так, чтобы ваше предсказание не сбылось.

Наш герой пересек главную площадь. Ночь стояла черная и густая, как деготь, освещения, естественно, никакого. Капитан углубился в знакомый лабиринт узеньких улочек, думая о своем. В разговоре он раскрыл хозяину кафе свое имя. Реверди слышал о трагедии, во время которой погиб отец и исчезла сестра Ртути, и попросил юношу рассказать историю подробнее.

Неужели спустя столько лет можно найти следы убийц? Пока еще Реверди не договорил всего.

Ртути некогда было размышлять. Он — солдат и должен действовать. Задача — уничтожить банду матадоров, изгоев общества…

В эту минуту капитан проходил мимо часовенки[2032] Сан Амброзио. Внезапно он ощутил толчок, сильный удар по голове, на него набросили мешок и связали веревками… Юноша не успел глазом моргнуть, как его перекинули через седло и умчали в темноту.

Так Ртуть оказался во власти лютых врагов.

Глава 15

^{На Рио-Зарзеис. — Несостоявшееся свидание. — Свист. — Смерть Чепрака. — Скверное дело! — Вопреки всему. — Индеец Сиори. — Преступление, совершенное двадцать лет назад. — Снова матадоры. — Что с Ртутью? — Вперед!}

— Гляди-ка! — Бедняк спрыгнул с лошади. — Мы первые!

Десять colorados покинули Тампико с большим запасом времени, в половине третьего утра, чтобы успеть к назначенному капитаном сроку на Рио-Зарзеис. Дорога оказалась нелегкой: то обвалы, то заросли, где нужно поработать мачете, чтобы пройти.

Между Тампико и Альтаминой не более пяти лье. Раньше там располагались фермы, окруженные возделанными полями. Война сделала свое дело: остались одни руины, поросшие дикой растительностью. Дороги и тропинки исчезли. Не слышалось больше звуков с полей, везде царила мертвая тишина.

Рио-Зарзеис спускается с одного из высоких холмов, окружающих долину Тамесис. Когда-то по этой речке сновали индейские лодки, груженные плодами, теперь все заросло травами и плавать стало невозможно. Тут и там виднелись запутавшиеся в зарослях трупы, разлагающиеся на солнце и презираемые грифами[2033].

Маленький отряд спешился среди вековых деревьев, красноватые глыбы между ними образовывали нечто вроде форта.

Бедняк — правая рука капитана Ртуть — был опытным командиром. Заменить его мог только Питух. Остальные — Толстяк, Чепрак, Булочка, марселец Мариус, грек Зефи, негр Тейеб — умели лишь повиноваться, как преданные и верные псы.

В подчинении у Бедняка находились восемь человек, считая Бомбу. Последний, правда, утверждал, что по части стратегии не уступил бы Наполеону. Бомба считал себя очень умным, рвался вперед и, бесспорно, был самым храбрым и неосторожным из всех.

Бедняк расставил часовых по периметру[2034] своего маленького лагеря. Приказ гласил: не двигаться с места, держать ухо востро и слаженно отступать по первой тревоге. Отряд был начеку, у Питуха — горн наготове.

Солнце еще не встало, но глаза привыкли к темноте и слабому мерцанию звезд. Нельзя сказать, чтобы «ртутисты» отличались сентиментальностью, однако мрак и предрассветная тишина действовали на них странным образом. Солдаты знали, что задание не из легких — застигнуть врасплох матадоров, а их довольно много. Да еще эти чертовы люди-легенды… донья Альферес, Бартоломео Перес, которого даже скептический Бедняк готов был принять за слугу дьявола…

— Ну, старина Бедняк, — бормотал он себе под нос, — ты же не барышня. У тебя что, нервишки шалят? Чего доброго, истерику закатишь? Однако почему нет Ртути?.. Он всегда такой точный! Не случилось ли чего с ним? Кажется, что его всюду подстерегает опасность, что вокруг него смертельные враги… Ну что делать? Война есть война. Он солдат. С солдатами воюют, но при чем тут ненависть? Какой он все-таки искренний, честный и смелый человек! Даже враги его уважают… Но где же он? В таком диком месте нас могут накрыть, как кроликов…

Вдруг раздался пронзительный свист: тревогу поднял часовой. Солдаты схватились за оружие. Снова послышался свист: все четверо часовых предупреждали об опасности…

— Труби сбор! — приказал Бедняк Питуху.

Горн заиграл… Вслед за ним раздался предсмертный хрип.

Обезумевший от боли Чепрак с перерезанным горлом упал у ног Бедняка.

Подбежали трое остальных часовых. На них напали неожиданно. Мариус, Бомба и Толстяк оборонялись вслепую штыками и подняли тревогу. Противник скрывался за деревьями. Чепраку не повезло: нанесенный исподтишка удар оказался смертельным.

Положение было скверным. Очевидно, Ртуть не собирался здесь задерживаться. Рио-Зарзеис — всего лишь место сбора разведчиков. Без капитана же отряд очутился в ловушке. Французов легко могли обнаружить и обстрелять из чащи леса.

Бедняк призадумался. Нападения не избежать. Отступать, не зная местности, тяжело, за каждым кустом может скрываться неприятель.

Лес стоял полукругом, а Рио-Зарзеис образовывала как бы хорду, вдоль которой пролегала тропинка. По ней и пришли «ртутисты».

Бедняк отдал команду: всем укрыться за валунами с оружием наготове.

— Питух, — обратился он к горнисту, — дело, кажется, скверное! Если негодяи нас выследили, мы будем расстреляны в упор и не успеем даже ответить. Есть два выхода. Первый — пересечь реку. На том берегу — равнина, сражаться можно без помех. Второй выход — ретироваться[2035] той же дорогой, какой пришли, и прокладывать путь штыками, если нас захотят остановить. С другой стороны, капитан велел нам ждать на берегу Рио-Зарзеис. Мы должны здесь оставаться. Давай вместе подумаем, что делать.

Питух приосанился. Он был польщен тем, что с ним советуются, и вспомнил старое доброе время, когда в севастопольских траншеях они с Оторвой обсуждали план действий.

— Капрал, — проговорил Питух (это звание он сам пожаловал Бедняку), — нужно исполнять приказ.

— Ясное дело, но как долго ждать капитана? Ведь его могли задержать дела.

— В таком случае, — резонно заметил Питух, — он бы нашел способ нас предупредить.

— Итак, ты считаешь, что мы должны остаться… Но если эти мерзавцы нападут на нас и их будет много — нам верная смерть. Глупая, бессмысленная смерть… Ртуть упрекнул бы нас за то, что не смогли выкрутиться.

Питух почесал затылок, затрудняясь с ответом.

Внезапно, не говоря ни слова, он вскинул карабин и выстрелил в сторону леса. В кустах кто-то вскрикнул. Питух помчался туда и вернулся через минуту, ведя за ухо странное существо, облаченное в кусок ткани с отверстием для головы. Это был седовласый старик индеец, с лицом, расписанным красными полосами, с голыми руками и ногами.

Питух тянул его изо всех сил и ворчал:

— Вот сволочь! Ты шпионил за нами?

— Нет, нет! — восклицал старик, не сопротивляясь и умоляюще взмахивая длинными руками.

Лицо индейца избороздили морщины, он был худой как скелет. Бедняк посмотрел и решил: ну, этот не опасен. Горнист объяснил, что во время разговора заметил в кустах движение. Не сомневаясь, что это один из матадоров, он выстрелил и, кажется, промахнулся. Скорее всего, индеец вскрикнул от испуга.

Питух отпустил ухо пленного, и тот распростерся у ног Бедняка, прося пощады.

Француз начал допрос, припоминая все испанские слова, которые знал. А так как знал он немного, то речь его оказалась малопонятной:

— Кто ты? Что делал в лесу?

К великому удивлению окружающих, индеец ответил:

— Ты говорить по-французски. Я лучше понимать.

Редко случалось встретить индейца, владеющего этим языком. Индейский народ вообще мало способен к языкам, в Мексике они едва осиливают пару слов по-испански.

Пленный не только понимал по-французски, но и, когда немного успокоился, заговорил четко и почти правильно.

— Меня зовут Сиори, — сообщил он. — Я не враг. Напротив, я ненавижу мексиканцев. Особенно партизан — это убийцы…

— Что ты здесь делаешь?

— Я — один из тех, кто пек хлеб для Тампико. Наша печь в двух шагах отсюда. Нагрянули матадоры, убили нашего хозяина, разрезали на кусочки, растолкли и смешали с мукой, а хлеб отправили на рынок…

Colorados вздрогнули: эту жуткую историю они слышали от хвастуна в кафе Реверди.

— А я спасся, меня не поймали… Я спрятался. В лесу находилось еще несколько партизан — я знаю их самих и их предводителя. Ваши люди разбудили матадоров, они вскочили, начали стрелять — кажется, убили одного из ваших — и унеслись. Я забрался в расщелину и не смел пошевелиться от страха, потом, когда все умолкло, потихоньку выполз из укрытия и добрался до опушки леса. Тут меня и ранило…

Сиори, отогнув накидку, показал кровь на плече. Пуля сидела неглубоко.

— Ладно, сейчас о тебе позаботятся, — сказал Бедняк, — но объясни сперва, откуда ты знаешь французский.

— О! — с великой печалью отозвался индеец. — Это давняя история. Когда-то я был очень счастлив там, на севере, на ферме одного француза. Я так любил его! Он был добр и справедлив…

— Что стало с этим французом?

— Его убили мексиканцы, дом сожгли… и другие преступления… Но это было давно, так давно! Двадцать лет назад!

— Как звали француза?

— Прошло двадцать лет. Я не припомню… Может быть, потом всплывет в памяти. Но с тех пор я испытал столько горя… Взгляните!

Несчастный показал на свои выступающие кости. Внезапно глаза его заблестели, и он продолжал другим голосом:

— Тем не менее я не умер. Великий Дух явился мне однажды во сне и повелел жить, чтобы отомстить за убитых отца и мать и за тех людей, которых я любил и которые обращались со мной как со своим сыном. И вот ко мне пришло великое счастье — я вижу французов и говорю с ними!

Слезы выступили на глаза страдальца и потекли по исхудавшему лицу.

— Хорошо! — довольно резко прервал старика Бедняк, знающий коварство индейцев. — Ты расскажешь свою историю в другой раз. Сейчас некогда слушать, нужно перевязать рану. Потом увидим, что с тобой делать. Запомни только: если предашь, то получишь пулю в лоб.

— О, господин, я честный индеец!

— Все вы честные индейцы! Знаем мы вас! Тейеб, ты у нас лекарь, ну-ка вправь плечо этому субчику.

Негр широко улыбнулся, обнажив белые зубы, привлек Сиори к себе, положил на колено и осмотрел рану.

— Ничего страшного! Сейчас промою и перевяжу — как на собаке заживет!

— Теперь, старик, — снова заговорил Бедняк, — слушай и отвечай прямо. Из того, что ты мне рассказал, я понял, что в лесу больше нет бандитов…

— Несколько человек, которые задержались, решили, что их накрыл отряд colorados, постреляли наугад и скрылись.

— Что значит задержались?

Тейеб растирал плечо индейца. Раненый, терпя боль, не мог разжать зубы. Немного погодя он ответил:

— Со вчерашнего вечера большая часть партизан спрятались в лесу, немного подальше, в двух полетах стрелы отсюда. Они провели там всю ночь, как будто кого-то ожидая. Несколько человек отделились от банды и направились в Тампико. Предводитель давал им наставления. Я не расслышал всего, но понял, что предстояло пойти в город и спровоцировать кого-то. Этих людей предводитель называл странным словом вроде рту… рут… тисты…

— «Ртутисты»! — вскричал Бедняк. — Это же мы! Продолжай — они ускакали…

— Да, а остальные расположились лагерем в лесу. Примерно два часа назад я услышал цокот копыт. Очевидно, возвращались из города. Было темным-темно. Я проскользнул как можно ближе к лагерю бандитов. Что еще они совершили? Мои глаза видят в ночи… На одной из лошадей был привязан мешок, в котором находилось нечто, напоминающее человеческое тело…

У Бедняка перехватило дух от ужасного предчувствия. Ему казалось, что индеец рассказывал слишком медленно.

— Ну же, говори, что дальше?

Тейеб сделал Сиори перевязку. Несмотря на сильную боль, индеец продолжал:

— Предводитель сказал: «Хорошо! Этот первым заплатит за всех» — и произнес слово, которое я не понял…

— Ртуть?

— Да-да, именно так! И вот предводитель дал сигнал, все вскочили в седла. Не было лишь троих или четверых — они проспали в лесу. Отряд помчался во весь опор.

— И пленный с ними?

— Да!

— Друзья! — крикнул Бедняк в отчаянии. — Наш капитан, наш товарищ и брат — во власти лютых врагов… Теперь я понимаю, почему он не пришел… Тревога! Поклянемся, что не присядем ни на минуту, пока не отыщем и не освободим его! О, если только негодяи посмели его тронуть! Но нет, это невозможно! Он так смел и добр… Послушай, Сиори, ведь ты говоришь правду? Я хочу тебе верить. Ты можешь помочь нам найти следы бандитов, которых видел этой ночью?

— Ты согласен это сделать?

— Да.

— Ты поможешь мне отомстить…

Индеец поднялся, выпрямился, глаза загорелись. На самом деле он был не так уж хил. В истощенном теле еще теплились силы.

Бедняк собрал солдат.

— Увы! — сказал он. — Погиб наш верный товарищ Чепрак. Выроем могилу и предадим его тело земле. Мы всегда будем помнить этого славного парня… Поспешим, наш капитан в смертельной опасности. Враги не знают пощады. Только бы успеть! Индеец Сиори укажет путь. Мы отправимся в незнакомые места, где за каждым деревом прячется шпион, за каждым камнем — неприятель. Необходима осторожность. Помните, что перед нами сложнейшая задача. Ртуть рассчитывает на нас…

Через полчаса «ртутисты» поскакали в лес вслед за индейцем.

Глава 16

^{В мешке. — Уастека. — Резиденция в Чикиуите. — Терреро. — Перес-дьявол. — Гипнотические пассы. — Долора сопротивляется. — Видение матери. — Она должна убить! — Лицом к лицу. — Почва уходит из-под ног. — Ночь и тишина.}

Предательство побеждает сильнейших. В то время как Ртуть, считая себя в полной безопасности, размышлял по дороге о превратностях жизни, на него напали сзади и оглушили сильным ударом по голове.

Несчастный мгновенно лишился чувств. Он не сознавал, как его схватили, набросили мешок и умчали вдаль на лошади.

Матадоры покинули город и очутились на берегу реки Тамесис, вдоль которой вилась столь узкая тропка, что даже местные лошадки с трудом проходили по ней. Отряд прибыл на Рио-Зарзеис, где партизаны стояли лагерем.

Предводитель Бартоломео Перес — неуловимый карлик — ожидал сообщников. Убедившись, что противник в его власти, он разразился сатанинским хохотом. Подойдя к мешку, где неподвижно лежал бесчувственный юноша. Перес, изрыгая проклятия, ударил его кулаком.

Почему не кинжалом? Почему предводитель разом не утолил свою ненависть? Нет, нет, у Переса в голове роились жестокие планы, глаза его горели нервным блеском.

Индеец рассказал правду. Пробормотав последнюю угрозу, Бартоломео отдал распоряжения, матадоры вскочили на лошадей и стремительно ринулись вперед. Они скакали всю ночь, и весь следующий день, и еще полночи.

Никто не обращал внимания на свою добычу. Из мешка не раздавалось ни стона, ни крика о помощи. Уж не умер ли он? Даже предводитель, казалось, потерял к пленному всякий интерес.

Матадоры продвигались по лесам Сиерры в течение полутора суток, затем вошли в Уастеку, населенную немногочисленными нищими индейцами. В непроходимых лесах прятались от налетов мексиканских партизан жалкие вигвамы.

В этих краях на просторной ферме, служившей ранее центром кругового хозяйства, Карбахаль и основал свою штаб-квартиру. Теперь ферма опустела. Испанцы, ее владельцы, вынуждены были укрыться в Мехико. Стада разбежались, поля остались невозделанными. Там, где несколько лет назад кипела жизнь, сейчас царили смерть и тишина.

Минуя Аматлан, отряд Переса углубился в ущелья Чикиуиты. Дорогу пересекал спускавшийся с холма поток, волны пенились, разбиваясь об огромные валуны. Внезапно пейзаж изменился: лошади проскакали по каменному мосту и вынесли седоков к большим постройкам, стоящим под прикрытием гор.

Двери открылись, подбежали слуги с факелами в руках. Всадники прибыли на ферму Терреро, резиденцию Бартоломео Переса. Отряд проник во двор, окруженный с четырех сторон толстыми стенами, способными выдержать любую осаду. Прибежище матадоров напоминало одновременно крепость, казарму и тюрьму.

Раздавались приказания, как в военном лагере. По сигналу свистка в огромном дворе образовывались группы. При свете факелов передвижения полчищ бандитов напоминали ад.

Предводитель следил за всем. Низкорослый, скрюченный, как старый пень среди высоких деревьев, Перес держался властелином. Окружающие слушали его с благоговейным почтением.

Мешок с пленником бесцеремонно бросили на землю.

— Отнесите его в оружейную залу, — произнес Перес хриплым голосом.

Двое великанов схватили мешок с двух концов, пересекли двор, забитый спящими людьми, завернувшимися в плащи, с оружием наготове. Открылась дверь, и двое вошли в просторную комнату, оказавшуюся арсеналом[2036]. Повсюду были нагромождены ружья и карабины. В глубине виднелось даже нечто вроде гаубицы.

Посередине стоял длинный стол или, скорее, верстак, с тисками и другими инструментами. Видно, что здесь производился срочный ремонт. Мексиканцы отодвинули на край стола пилы, молотки, напильники и положили свой груз. От свечей падал мрачный свет, как в мертвецкой.

Движением руки Перес выпроводил солдат и остался один на один со своей жертвой. Он вытащил кинжал и вспорол мешок. Ртуть в костюме офицера colorado, бездыханный, но элегантный и красивый, как всегда (только сомбреро помялось и съехало на лоб), лежал перед мучителем.

Перес грубо сорвал сомбреро и открыл бледное лицо юноши. Глаза его были закрыты, губы сжаты. Правильные черты лица напоминали мраморную скульптуру из собора.

Физиономия урода перекосилась от гнева. Он испытывал жгучую зависть при виде красоты ненавистного ему юноши. Затем злобная усмешка искривила губы Переса. Наконец-то он сможет отомстить. Пленный в его полной власти.

Ртути в голову бы не пришло, что он связан с вождем партизан жестокой трагедией, которая произошла много лет назад.

Перес ощупал неподвижное тело, приподнял веко и осмотрел глазное яблоко. Он убедился, что смерть не наступила.

Нервное потрясение произвело любопытный эффект… Что-то типа летаргического сна[2037]. Очень странное явление!

Мексиканец приложил ухо к груди пленного.

— Это у них семейное, — продолжал он ворчать сквозь зубы. — Подумаешь, какие мы нежные! Он такой же, как и она!

Она? Кого он имел в виду?

Затем карлик задумался, не отрывая взора от недвижного, словно неживого, юноши. Жестокие замыслы роились в его мозгу, пальцы сжимались от напряжения. Перес хотел схватить врага за горло и задушить его, но вовремя остановился.

— Нет, нет! — пробормотал он. — Пусть она его убьет… Вот так! Когда она нанесет удар и он захрипит в предсмертной агонии, я крикну им всю правду… Пусть знают всё: ему это будет нечеловеческой мукой в последние минуты жизни, а ей — вечным грехом на душе!

Перес отошел от Ртути, выпрямился, насколько позволял ему маленький рост, и воздел руки к потолку.

Свирепые черты его немного смягчились, в нем произошла удивительная перемена: глаза закатились, остался один белок. Зрелище не для слабонервных, к тому же из этих безобразных глаз, казалось, исходил свет, подобный лунному лучу. Руки как звериные лапы с когтями готовы были вцепиться в добычу.

Из уст мексиканца вырывались слова:

— Долора! Иди… иди… Я так хочу! Слушайся меня… иди сюда!..

Зловещий урод замер в одной позе, огромная сила исходила от него, несгибаемая воля читалась на лице. Некрасивое и тщедушное существо превратилось в могучего демона![2038]

Так прошло несколько минут. Луч света побледнел. Повелительным жестом Перес вытянул руки, с его пальцев словно срывались огненные искры.

И тут в тишине ночи послышался звук. Сначала легкий, как шорох, но равномерный, он становился все явственней. Это были чьи-то шаги, кто-то шел на зов…

Внезапно дверь залы тихонько отворилась. Во мраке предстала белая фигура, словно привидение. Долора, бледная как смерть, с потускневшими глазами и бескровными губами, была облачена в длинное ночное одеяние, ее прекрасные черные волосы рассыпались по плечам. Перес сделал шаг, и в тот же миг по всему телу доньи Альферес — то была она! — пробежала конвульсивная дрожь. Девушка отшатнулась, но магические пальцы устремились к ней.

Глаза карлика постепенно обрели прежний вид, зрачки встали на место. Перес не отрываясь смотрел на Долору, но она не сразу повиновалась молчаливому приказу, словно пытаясь противостоять демонической силе. Мексиканец посмеивался, не сомневаясь в победе над своей рабыней. Его лапы приблизились, двинулись по направлению от лба к сердцу несчастной, которая постепенно покорялась, уступая неведомой силе.

Перес отошел, продолжая обволакивать Долору гипнотическими волнами. Бедная девушка послушно приблизилась и упала перед ним на колени, сложив руки на груди в знак повиновения. Колдун коснулся ее головы, и дрожь пронзила жертву.

— Встань, Долора! — приказал он отрывистым и резким голосом.

Она поднялась.

— Ты хорошо слышишь меня?

— Я вас слышу.

— Ты готова повиноваться мне?

Девушка медлила с ответом. Наконец, приложив руку к сердцу, она устало произнесла:

— Я готова…

Перес наклонился к Долоре и зашептал ей в ухо:

— Ты помнишь… Я говорил, что твой долг — ненавидеть французов… преследовать их… убивать…

— Да-да. Я ничего не забыла.

— Я говорил, что я — твой отец и единственный имею право диктовать свою волю…

— Да, вы говорили, что вы — мой отец…

— Ты подчинялась мне. Ты — Долора Перес, донья Альферес, ты командуешь людьми, своими верными псами…

Девушка молча кивнула головой.

— Ты знаешь, что любое сопротивление бесполезно. Я — твой повелитель…

— Мой повелитель… — эхом отозвалась Долора.

— Ты принадлежишь мне душой и телом…

— Душой и телом…

Голос ее звучал как из преисподней.

Мексиканец продолжал свои пассы. Внешняя покорность жертвы удивляла его и казалась недостаточной. Наконец, сосредоточив волю и энергию, он добился нужного результата.

Долора выпрямилась, решительно откинула со лба тяжелые черные волосы. Румянец снова заиграл на ее щеках. Колдовство свершилось: измученная девушка, вот-вот готовая упасть без чувств, преобразилась, получив новый заряд энергии. На лбу пролегла упрямая складка. Бледные губы порозовели и сложились в злую улыбку. Глаза расширились и загорелись жестоким блеском. Руки ожили…

Долора была как одержимая. К ней возвратилась прежняя красота: сильная, гордая, угрожающая. Она снова превратилась в донью Альферес, нежный голос приобрел металлические нотки, жесты стали грубее.

Девушка посмотрела в лицо Пересу. Сияние его дьявольских глаз больше не страшило ее.

— О моя Долора! — воскликнул негодяй. — Наконец-то ты снова такая, какой я хочу тебя видеть, моя дочь, достойная своего отца…

— Что вы хотите от меня? — спросила девушка. — Говорите, я все сделаю.

Перес не ответил прямо. Немного подумав, он произнес:

— Долора, ты знаешь, что не можешь мне лгать, даже если бы захотела. Силой воли я заставлю тебя говорить правду. Я хочу, чтобы ты ответила мне прямо…

— Спрашивайте, я все скажу.

— Что произошло? Почему моя послушная дочь вдруг сделалась такой нерешительной, почти враждебной? Ты противилась мне, не так ли?

— Да, это так, — ответила Долора.

— Почему?

— Я сама не знаю. Как будто внутренний голос подсказывал мне…

Перес внимательно посмотрел на девушку. С младенчества она находилась под давлением его воли, сотворенная по его подобию. Он внушил Долоре даже воспоминания, не говоря уж о поступках. В отсутствие своего наставника девушка продолжала жить по заданной программе.

Каждодневные сеансы истребили в несчастной великодушие и жалость. Дьявольская сила превратила это очаровательное, нежное создание в страшную преступницу, донью Альферес, которая убивала и пытала людей.

Тем не менее Перес ясно почувствовал, что теперь жертва плохо поддавалась, ему пришлось сосредоточить на ней всю силу своей энергии. Он продолжал выспрашивать девушку, та отвечала невнятно. Необъяснимое чувство сковало ее мозг и сердце.

Долора отвечала неуверенным голосом, пронзительный взгляд Переса страшил ее:

— Откуда мне знать? Этой ночью во сне мне привиделась женщина… Ангельская доброта была разлита на ее лице, она протягивала мне руки и звала: «Доченька! Ты узнаешь меня? Я — твоя мать!»

— Я же говорил, — воскликнул в ярости Перес, — что ее убили французы!

— В моем видении она была одета как француженка и говорила по-французски, я так хорошо ее понимала…

— Видения лгут, сны обманывают. Я хочу, чтобы ты забыла этот ночной бред, я хочу, чтобы ты ненавидела и проклинала французов! Я хочу, чтобы ты была донья Альферес! Ты была и есть Долора, дочь Бартоломео Переса, вождя матадоров, предводителя убийц…

Голос резко звучал в тишине, демон снова покорил свою жертву.

— Я — донья Альферес, — ответила Долора, — я — ваша дочь.

— Поклянись в ненависти французам…

— В ненависти французам… — как эхо откликнулась девушка.

— Я хочу, чтобы ты сейчас же, сей же миг доказала это.

— Что нужно делать? Я готова.

Перес рассмеялся, выхватил из-за пояса длинный острый кинжал, вложил в руку Долоры и подвел ее к неподвижному пленнику, все еще находящемуся в летаргическом сне.

— Посмотри на этого человека, — сказал мексиканец, — ты узнаешь его?

— Да, — отвечала Долора, — вот уже несколько раз я встречала его на своем пути. Его зовут капитан Ртуть.

— Это наш смертельный враг, враг нашей родины, убийца братьев наших.

— Да-да! Я пыталась убить его по вашему приказу.

— А он уходил… Год назад, в Пуэбле, он сорвал с башни Лорето наше священное знамя, наш талисман…

— Да, вспоминаю!

— Не забудь, этот человек взял меня в плен, связал, бил, оскорблял. Я — твой отец, я для тебя — все. Повтори, что я для тебя — все!

Долора повторила, но в ее покорности Перес вновь почувствовал какое-то сопротивление.

— Ну же! — вскричал он. — Убей этого человека! Бей прямо в сердце!

— Да-да, — отозвалась девушка бесцветным голосом.

Приникнув к ее плечу, дыша ей в затылок, Перес одурманивал свою жертву всей силой отравляющего флюида[2039]. Послушная приказу, рука Долоры с ножом поднялась и опустилась на грудь Ртути…

О чудо! Нож едва прикоснулся к телу, исторгнув лишь каплю крови…

И тут произошли две удивительные вещи.

Долора отступила назад, бросила нож и воскликнула:

— Нет, нет! Я не в силах…

А Ртуть одним прыжком соскочил со стола, живой и бодрый, с широко открытыми глазами. Он пребывал в летаргии, и, как это часто случается в таком состоянии, достаточно оказалось сильного физического воздействия — в данном случае прикосновения стального лезвия, — чтобы сознание вернулось к нему.

Ртуть увидел перед собой своего давнего врага, Бартоломео Переса, ужасного карлика, вызывающего непреодолимое отвращение. На полу юноша заметил кинжал, брошенный Долорой. Схватив оружие, он кинулся на мексиканца. Тот с диким визгом отпрыгнул назад, выхватив из-за пояса пистолет. Пуля просвистела мимо капитана и попала куда-то в стену.

Ртуть с занесенным кинжалом неумолимо приближался. Но урод был ловок и уходил от преследования, виляя то вправо, то влево.

Долора упала на колени в углу залы, и юноша не сразу заметил ее в темноте.

К Пересу вернулось хладнокровие. Он спрятался за широким столом, перевернув его, как баррикаду. Часть пола, на которой находился стол, при этом обнажилась.

Но Ртуть твердо решил покончить с негодяем, который постоянно вставал у него на пути. Он вспомнил, что вооружен: его не обыскали, когда взяли в плен.

Противники не проронили ни звука. Перес пытался загипнотизировать Ртуть, как когда-то Бедняка. Из адских глаз пошли флюиды… Но мексиканец плохо владел собой, ему было страшно и не удавалось как следует сконцентрировать волю.

Ртуть вынул из-за пояса пистолет и хладнокровно, с сознанием своей правоты, навел на врага. Пересу грозила неминуемая смерть…

Мексиканец пронзительно взвизгнул:

— Долора!

Девушка, подчиняясь внушению, встала сзади. Ртуть собирался выстрелить, но при виде ее вздрогнул и почувствовал к ней непонятную самому себе жалость. Пуля угодила в канделябр[2040]. Юноша рванулся вперед, чтобы схватить злодея…

Раздался зловещий хохот. Перес оттолкнул Долору, подскочил к стене и нажал на потайную кнопку. Послышался щелчок, мраморные плиты пола расступились под ногами Ртути, он потерял равновесие и исчез в пропасти…

Долора отчаянно закричала, как будто была теперь на стороне врага своего отца. Перес обернулся, схватил девушку за запястье, опрокинул, подхватил и унес… Дверь закрылась за ними.

В оружейной зале догорали свечи. Смерть и безмолвие вновь воцарились там.

Глава 17

^{В пустоту. — В путь. — Застенок. — Пауки-птицееды. — Лестница со ступеньками. — «Fiat lux»![2041] — Вверху как внизу.}

Ртуть провалился в пустоту.

Падать пришлось неглубоко, от силы с десяток метров. Неужели наш герой разобьется? Инстинктивным жестом юноша прижал руки к телу, чтобы не сломать их. Он расслабил мускулы и приготовился к удару.

Дно колодца, куда был сброшен пленник, заросло травой и мхом, которые смягчили падение. Обошлось без переломов и ран.

— Уф! — облегченно вздохнул он. — Кажется, я цел!

Даже в таких тяжелых обстоятельствах его не покидал оптимизм.

«Можно сказать, мне крупно повезло… Черт возьми! Что же со мной произошло? Где я? Что за дьявольское явление меня преследует? И — я не ошибся, нет — там была эта странная девушка, ненавидящая меня…

Видно, я долго был без сознания. Сколько же времени я провел в этом странном состоянии? Ничего не чувствовал, не понимал и не слышал… А, теперь вспоминаю — я выходил от Реверди… Какую-то удивительную историю он мне рассказал. Как раз о Бартоломео Пересе и его дочери. Ладно, потом вспомню! Затем я отправился к себе, чтобы собраться, я же назначил встречу моим ребятам, ночью мы должны были отправиться в разведку по следам матадоров. Я был уже в нескольких шагах от гостиницы. Дальше в памяти — провал. Темнота и тишина…

Внезапно я почувствовал резкую, острую боль в области сердца. Ощутил молниеносный, глубокий удар, подобный электрическому току. Сознание прояснилось, глаза открылись. Неожиданно завязалась борьба с чудовищем, о злодействах которого мне поведал Реверди. Как это я его не убил? Держал на мушке и мог бы свободно всадить ему пулю в лоб.

Но не время философствовать, Ртуть, дружочек мой, ты живуч как кошка и, кажется, не собираешься помирать. Не строй иллюзий. По милости сеньора Переса — о, я сведу с ним счеты! — я на дне… Чего — колодца? Застенка? Пока не ясно. Я не решаюсь шагнуть ни вправо, ни влево. Что же делать? Необходимо выбраться отсюда. Вот только как? Начнем по порядку».

Не двигаясь с места, Ртуть исследовал карманы. Солдат всегда должен иметь при себе все необходимое.

Во-первых, часы… Вот они. Черт! Не ходят. Он завел их незадолго до нападения, а завода хватает на двадцать шесть часов. Если только они не сломались, значит, он уже больше суток находится в лапах врага.

Ртуть нащупал в кармане ключ. Ура! Пружина в порядке. Стекло, конечно, разбито, но стрелки целы. Хорошо.

Юноша снова полез в карман в надежде найти некоторые нужные вещи. Он обрадовался. Вот то, что нужно: металлическая коробка со спичками и фонарик в медном футляре.

Счастье наполнило сердце пленника. «Все в мире относительно, — подумал он. — Знал бы я, что эти жалкие маленькие штучки станут для меня дороже всех сокровищ! Так ведь оно и есть. Будь у меня куча золота, чем она лучше кучи мусора в моем положении?»

Ртуть подцепил ногтем крышку спичечной коробки и приоткрыл ее. Коробка была полна с верхом.

— Дорогая коробочка, — прошептал юноша, — как я тебя люблю! Мне дала ее мать, и фонарик тоже приехал из Франции. Сейчас он даст мне свет, а свет — это жизнь! Ну же, Ртуть, будь достоин своего имени! Как говорит мой милый Бедняк, пошевеливайся, да поживее!

Перед тем как потереть по специальной металлической терке на коробочке, наш герой провел спичкой по волосам. Это известный зуавский прием, которому научил его Питух.

«Спичка сохнет, — говаривал старый служака, — и не дает осечку».

Правда, осечки не было! Спички старого производства, сделанные на славу — сера и фосфор (не то что нынешние фабричные), — зажигались с сухим треском. Ртуть открыл фонарь. Внутри находилась толстая десятисантиметровая свеча, а над ней — увеличительная линза.

Ура! Свеча загорелась, и ясный луч прорезал тьму, упав на стену рядом с пленным.

Крик ужаса замер в груди Ртути при виде омерзительной картины. Стена была сложена из неотесанных кирпичей. Очевидно, старый засыпанный колодец. А у стены сидело волосатое черное существо, с туловищем не менее куриного яйца, выпуклыми бессмысленными глазами, подобием клюва и лапами как у краба, покрытыми шерстинками.

Рука юноши дрогнула, и он невольным жестом переместил луч. Оказалось, что вся стена усеяна этими гадкими, отвратительными тварями, пауками-птицеедами[2042], пожирателями мелких птичек.

— Вот гадость! — не удержался храбрец. — Неужто негодяй Бартоломео решил скормить меня этим подлым тварям? Как бы избавиться от них… Я, конечно, не барышня, но меня тошнит от всего этого.

Ртуть заметил, что пауки зашевелились. Он понял: им мешал свет, ведь эти насекомые живут в потемках и вылезают из укрытия только за добычей. Капитан направил на пауков луч фонарика. Зверюги задвигались, засуетились и начали спасаться бегством. Свет преследовал пауков. В ужасе, охваченные паникой, они разбежались по щелям.

Узник осмотрел стены и облегченно вздохнул:

— Что лукавить — такое соседство мне не по вкусу. Надо убираться отсюда как можно скорее.

Ртуть обследовал все стены своей тюрьмы. При ближайшем рассмотрении он обнаружил остатки лестницы.

Ноги Ртути вязли в растительной гнили. Он посмотрел повнимательнее. Ошибки быть не могло: это не колодец, а лестничная клетка. Старая лестница, изъеденная временем…

Наш герой привязал фонарик к пуговице, чтобы руки были свободны. За поясом у него два пистолета — один, правда, разряженный, зато другой еще послужит — и мощный складной нож, лезвие которого закреплялось на специальном зубце. Подобный нож, как мексиканский мачете, служил грозным оружием и орудием труда одновременно: им можно было убить человека и прокладывать дорогу в тропическом лесу.

«С таким оружием, — размышлял юноша, — я хозяин своей судьбы! Через час выберусь из застенка, или я не лучше барышни. Смелее, Ртуть! Правда, у тебя сегодня нет зрителей, но речь идет о жизни и смерти, нужно спасаться».

Капитан посмотрел на фонарик и вздохнул. Свечка быстро таяла, надолго ее не хватит. Он открыл рамку и задул огонь. Предстояло работать в темноте.

Если раньше здесь была лестница, то она куда-то вела. Не может быть, чтобы ступеньки уходили в никуда. Капитан взялся счищать ножом растительные наросты, которые опутали камни и загородили выход. Не зря нашего героя прозвали Ртутью! Как будто огонь бежал в его венах, а мускулы обладали нечеловеческой силой.

Сначала юноша работал ножом, потом, зажав лезвие в зубах, принялся обрывать корешки и стебли пальцами и откидывать назад. Образовалась дыра, и вот показался край почти нетронутой ступени.

Значит, подтвердилось предположение о том, что лестница прежде вела в подземный ход, по которому из убежища матадоров можно было выбраться на склон холма. Так осажденные могли бежать. Теперь условия изменились: иностранные войска, преследующие партизан, не отваживались забираться в глушь. Никому не нужный подземный ход осыпался и зарос.

Поработав с часок, Ртуть решил снова зажечь фонарик. Радостный крик вырвался из его уст. Он прорыл более чем на метр в глубину и теперь явственно различал хорошо сохранившиеся ступени. Итак, освобождение — дело времени.

Однако давал о себе знать голод. Спазмы желудка мешали работе. Сколько же времени у него крошки во рту не было? Летаргический сон приостановил все жизненные процессы в организме. Но сейчас природа брала свое.

— Черт возьми! — пробормотал Ртуть. — Это мрачное местечко не больно похоже на ресторан (и даже на кафе Реверди), где достаточно стукнуть по столу кулаком и крикнуть «Mozo!» («Человек!»), и тут же о вас позаботятся. Просто мучение — чувство голода! Оно мне так мешает. Хо-хо! Как говаривал Ричард Третий[2043], царство за краюху хлеба!

Вдруг узник, о чем-то вспомнив, удовлетворенно усмехнулся. Из своего бездонного кармана он извлек маленький кожаный кисет и вытащил оттуда щепотку коричневого порошка. Кока![2044]

— Дамы и господа, — обратился Ртуть к воображаемой публике, — я не претендую на то, что эта чудесная вещь навсегда заставит вас отказаться от бифштекса или жаркого… Но смею вас уверить: на несколько часов желудок успокоится. Следовательно…

Фраза повисла в воздухе. Слой перегноя под ногами капитана не вынес тяжести человеческого тела и провалился. К счастью, Ртуть инстинктивно успел ухватиться за край ступени, обернулся вокруг своей оси и… благополучно уселся.

Пришлось снова прибегнуть к Fiat lux. Спичка чиркнула — свеча зажглась. Луч осветил место происшествия… Из широкого отверстия веяло удивительной прохладой. Прислушавшись, Ртуть ясно уловил журчание полноводного ручья. На каком расстоянии, судить было трудно. Во всяком случае, глубина небольшая.

Усложнилась или облегчилась ситуация? Пока сказать нелегко. Щепотка коки подействовала успокаивающе. Ртуть, уверенный в своих силах, уселся на каменной ступеньке, чтобы хорошенько поразмыслить.

«Наметим план действий, — рассуждал он сам с собою. — До сих пор я, кажется, действовал неплохо. Все логично. Вряд ли бандит сбросил меня в колодец, чтобы потешить приятной прогулкой с удобным подземным ходом. Да, действительно, раньше лестница вела в тоннель. Но, скорее всего, тоннель стал непроходимым. Судя по звуку, в двух-трех метрах отсюда под землей бежит вода. Туда и рассчитывал меня окунуть гнусный карлик. Не могу сказать, что я ему очень благодарен… Какова же альтернатива?[2045] Или я пытаюсь подняться по оставшимся ступенькам и разбиваю голову о крышку наглухо задраенного люка, или спускаюсь вниз и погружаюсь, как картошка в котелок, в бурный поток, который унесет меня неведомо куда…»

Философствования закончились логическим выводом:

«Вверху, как и внизу, — ничего веселого. Но нужно выбираться. Во-первых, мне бы не хотелось закончить молодую жизнь в сыром подвале с отвратительными пауками. Во-вторых, я должен выполнить свою задачу, я обещал матери все выяснить. И наконец, в-третьих, необходимо свести счеты с предводителем матадоров, этот негодяй должен быть убит. Ну что же, для начала попытаемся выйти туда, откуда вошли».

Юноша предпринял попытку подняться, цепляясь за остатки лестницы. Но, как бы силен и ловок он ни был, скоро понял, что предприятие если и не безнадежное, то слишком трудное… Остался второй вариант.

«Посмотрим, что за поток!»

Глава 18

^{Посмотрим, что за поток. — И вампир[2046] может пригодиться. — Да здравствует солнце! — Квадратная голова и круглые глаза. — Параллель. — Человек против зверя. — Своевременная стрела. — Мусье Делорм.}

Читатель помнит, как люди Переса, прибыв в убежище, пересекли мост над бурным потоком, разбивающимся о камни с ужасным ревом. Поток огибал холм, на котором стояла ферма. Ртуть рассудил правильно, предположив, что вода пробила стену до лестницы, ведущей в подземелье.

Поток увлек за собой деревца и пни, которые постепенно образовали довольно прочный свод, расчищенный сейчас нашим героем. Значит, он верно оценил ситуацию.

Загнанный в угол Перес нажал на пружину, приводящую в действие крышку люка. Он знал, что жертва не сможет выбраться из застенка, но только забыл, что имеет дело с французом, а француза этого зовут капитан Ртуть… Ртуть, который проходит везде, находит выходы в безвыходных положениях, на редкость хладнокровный человек, верящий в себя и в свое дело.

Экономя свечу, юноша стоял и размышлял в полной темноте. Вокруг него ползали и шуршали омерзительные насекомые. Пришлось взять себя в руки, чтобы отогнать страх. Что вы хотите? В мире нет совершенства. Ртуть не побоялся бы вступить в единоборство с отрядом в сто человек, но эти мерзкие пауки внушали ему ужас.

Вдруг узник почувствовал на левой руке прикосновение бархатной шерстки какой-то зверюшки. Страх пронзил его…

— Эй, Ртуть! — сказал он себе вслух. — Без глупостей! Не падай в обморок, ты не кисейная барышня!

И все же он не мог совладать с собой. Правая рука стала свинцовой и непослушной. Юноша испытывал настоящие страдания, скорее, впрочем, моральные, чем физические: он сознавал, что бояться глупо, но трусил.

Рука, на которой пристроилось отвратительное существо, ощутила внезапно легкий укол, как будто прикосновение тонкой иглы. Ртуть оцепенел.

Наконец правая его рука вновь заработала и изо всей силы обрушилась на врага. Животное жалобно, по-мышиному, запищало и упало к ногам человека.

Ртуть поспешно наклонился и увидел летучую мышь из породы вампиров. Случается, по ночам они сосут кровь у спящих людей, вызывая паралич, который проходит лишь через несколько дней.

Поверженная летучая мышь билась на земле. Придя в себя после нервного потрясения, юноша воскликнул:

— Ты, подружка, попала впросак! Я-то не спал…

Вдруг он сообразил:

— Вот это да! Мой фонарик не горит, а я все вижу!

Действительно, за своими переживаниями Ртуть не заметил, что в камеру, где было темно, как в могиле, постепенно проник рассеянный свет. Ну да! Он отчетливо видел раненую мышь, которая корчилась и пищала. Из жалости добил ее каблуком, и тут — еще неожиданность! — под ударом ноги наносный слой подался и узкое отверстие расширилось.

Ртуть увидел — он ясно видел! — стремительно несущийся весь в пене и брызгах поток. Синело небо, светило солнце. Это надежда, это свобода!

Великая радость наполнила сердце пленника. Он воскрес, ожил, и прежняя энергия вернулась к нему.

Ртуть разглядел, что к воде спускались еще три ступени. Быстрота течения ужасала, пена разбивалась о камни, и они почти полностью исчезали под водой. Под натиском яростного потока часть стены успела разрушиться, в это отверстие и проникал солнечный свет.

Тут и придется выбираться. План казался безумным, но тем и прельщал нашего героя, вышедшего из плена и снова полного сил и бодрости. Он осторожно спустился вниз. Последняя ступенька скрывалась под водой. Стоя на краю, Ртуть наклонился, держась рукой за выступ в стене, и высунул голову из подземелья. Посмотрел вверх, вниз, вокруг…

Поток мчался в глубокой расщелине. С двух сторон возвышались гладкие красноватые скалы. В некоторых местах их размыло водой, огромные глыбы оторвались и упали вниз. Вверх по течению расщелина поворачивала, и горизонт закрывался. С другой стороны находилась низина. Поток шириной около трех метров образовывал водопад довольно крупный, судя по доносящемуся шуму, высоту которого трудно было рассчитать.

Ничего не скажешь, все эти открытия не внушали оптимизма.

— Гораздо уютнее было бы находиться на площади Согласия[2047], — пробормотал Ртуть. Ослепленный ярким светом, льющимся вниз со скалы, он с трудом сохранял равновесие. Вдруг из его уст вырвался сдавленный крик.

Скала, находящаяся напротив (их разделяло течение шириной в шесть метров и подводные камни), поросла низкими стелющимися растениями, напоминающими самшит[2048] или бирючину[2049]. Только бы добраться туда, это будет подходящая опора, чтобы подняться вверх примерно на десять метров.

Но вот из-за кустарника показалась квадратная голова, размером с баранью, полосатая, желто-коричневая, усы топорщатся, как у кошки. Ягуар, тигр, пантера, пума? Ртуть не был силен в зоологии. Хищник лежал, вытянув вперед лапы и положив на них свою не особенно приветливую морду.

Зверь разглядывал человека, человек — зверя. О чем думал зверь? О чем думал человек?

У хищника были, несомненно, гастрономические проекты: такая редкая добыча придется очень кстати, только как ее поймать.

Человек в это время рассуждал так:

«Ртуть, милый друг, пошевели мозгами. Если скала отвесная, как тебе сначала показалось, а камни гладкие, то каким образом это животное о четырех лапах — я вижу две лапы, но по логике вещей должно быть еще две, — этот леопард, ягуар, пума или кто там еще смог спуститься сверху к воде? Непохоже, чтобы зверь упал случайно. Вот он лениво встал, теперь я вижу его целиком.

Соображай, Ртуть, соображай. Там наверняка тропинка вдоль скалы. Если ягуар, тигр или леопард смог по ней спуститься на четырех лапах, ты, царь природы, спокойно сойдешь на своих двоих. Ясно как день. Надо только как-то преодолеть поток. Это мудрено: я не знаю глубины».

Не переставая философствовать, капитан окончательно выбрался из своей тюрьмы. Нельзя было упускать из виду товарища, которого ему подбросила судьба. С большим трудом сохраняя равновесие, Ртуть перешел на бортик, выступающий на внешней стороне стены, и обнаружил, что выше по течению этот бортик расширялся и по нему можно было пройти без затруднения на высоте примерно одного фута над водой.

Плохо только, что придется повернуться спиной к потоку, а следовательно, к хищнику, которого стоило остерегаться. Капитан вытянул шею и увидел, что зверь спустился к самому берегу и послушно, как собака, следует за ним, но вряд ли с добрыми намерениями.

Еще одно открытие: с другой стороны, внизу, существовало, очевидно, что-то вроде набережной, где шествовал тигр (допустим, что это тигр). Виднелась лишь полосатая спина животного, плавно скользящая вперед. Роскошная шерсть переливалась на солнце как бархат.

— Ах, киска, ты идешь за мной по следам, — прошептал Ртуть. — Очень любезно с твоей стороны, но, признаюсь, я предпочел бы иметь не такого кровожадного провожатого.

Бортик постепенно расширялся. Теперь наш герой шел спокойно, уверенно шагая по каменистой тропке, и следил за зверем, который не отставал. Ситуация показалась молодому человеку забавной. Параллельные дороги человека и зверя разделял поток! А параллельные линии никогда не пересекаются — пришло на ум из геометрии.

Неожиданно пейзаж изменился. Человек и зверь добрались до того места, где расщелина делала крутой поворот, почти под прямым углом. Беспорядочно нагроможденные друг на друга каменные глыбы перегораживали поток. Вода с шипением разбивалась о камни и вздымалась вверх. Мощные струи вырывались на несколько метров вперед, образуя сильнейший водоворот, а затем летели дальше.

Ртуть на секунду засмотрелся на величественную картину. Но любоваться было не время.

«Отлично! — отметил наш герой. — Я искал способ перебраться через поток — и нашел! Конечно, мокрая груда скользких камней — это вам не Иенский мост[2050], но для Мексики очень даже прилично. И вообще, мне надоело отсиживаться в этих норах и лабиринтах. Ртуть, подумай о друзьях — они, наверное, ждут тебя, ищут… Добрейший Бедняк и ты, Питух, и ты, Тейеб, могучий негр, я вас не забыл… Ну, вперед!»

Ртуть побежал к импровизированному мосту из камней и неожиданно рассмеялся. Не подражал ли ему приятель тигр (или леопард или пума)? Зверь и правда пустился в галоп.

«Ясное дело, — подумал капитан, — в стране голод, и мой напарник не хочет упускать съестное. Постараемся сделать так, чтобы он пообедал как можно позже».

Ртуть наметил цель. Нужно было перебраться через поток. На берегу, на котором он волею судьбы застрял, скалы поднимались совершенно отвесно, нечего и думать о побеге. С противоположной стороны есть шанс выбраться, там, возможно, существует тропинка, по которой спустился хищник.

Наш герой ускорил шаги и добрался до груды камней, загромождавших поток. Здесь он испытал легкое разочарование: камни лежали неплотно, между ними оставалось довольно большое пространство, порой около метра, где кипела вода и фейерверк брызг искрился на солнце. Пройти оказалось нелегко еще и потому, что вода скрывала очертания камней.

Капитан, не колеблясь, прыгнул на первый камень. На круглой и гладкой поверхности тяжело было удержаться, но это не остановило смельчака. Вот он уже перебрался на второй камень. Можно сказать, что половина тяжелого перехода — позади.

Юноша окинул взглядом оставшееся пространство. Но что же он увидел? Тигр со своей стороны действовал так же: прыгнул на скалистую гряду и устремился навстречу противнику, прочно удерживаясь на лапах и вытянув морду вперед.

Человек и зверь находились на расстоянии менее трех футов один от другого. Ртуть вытащил нож. Ему нужно пройти — и он пройдет!

Но зверь оказался половчее. Совершив грациозный мягкий прыжок — любой художник пришел бы в восторг, — тигр приземлился рядом с юношей, но не рассчитал прыжок и поскользнулся на гладком камне. Изо всей силы цепляясь мощными когтями, он избежал падения…

Ртуть воспользовался моментом и метнул нож в голову хищника. Зверь не упал: боль от ужасной раны удесятерила его силы. Напрягшись, огромная кошка бросилась на человека.

Нож застрял в хищнике. Наш герой оказался безоружным. Пышущая жаром пасть была совсем близко. Ртуть мертвой хваткой вцепился противнику в горло… Зверь взвыл от боли и, вытянув лапы, принялся царапать капитана. Пригнувшись, юноша старался удержаться на месте. Не ослабляя хватки, он уклонялся от свирепых клыков и когтей. Но дикая кошка продолжала яростно сопротивляться.

Ртуть почувствовал, что вот-вот потеряет равновесие. Сейчас его поглотит и искалечит поток или разорвет в клочья свирепый зверь… Он погиб! Прощайте, друзья! Прощай, матушка!

Внезапно раздался странный, пронзительный свист. Неизвестно откуда пущенная стрела поразила тигра в самое сердце. Смертельно раненный зверь обмяк и полетел в пучину. Ртуть уцепился за каменную глыбу и изо всех сил боролся с уносящим его потоком.

На скале показался индеец, он подавал юноше знаки, затем быстро спустился, протянул руку и помог ему выкарабкаться.

Оба добрались до берега. Ртуть не мог опомниться от волнения. Индеец бросился к его ногам и закричал гортанным голосом, простирая руки к спасенному:

— Мусье Делорм! Мусье Делорм!

Глава 19

^{Ну и сюрприз! — Да здравствует капитан! — Немного кулинарии. — Девять человек, а точнее восемь. — Но все-таки девять. — Обыск. — Аметист. — К оружию!}

Находиться за 1500 лье от родного дома, среди скал, выйти невредимым из поединка с тигром, леопардом или пумой, видеть гибель так близко, как может довестись смертному… И вдруг тебя называют по имени, которого в Мексике никто не знал, кроме Бедняка и де Тюсе. А произнес его индеец с раскрашенным лицом, которого Ртуть видел впервые в жизни и который спас его при самых поразительных обстоятельствах. Было чему удивиться!

Ртуть еще не пришел в себя после схватки и никак не мог понять, почему этот незнакомый индеец целует ему руки, упав на колени. И главное, почему индеец говорит по-французски?

Юноша поднял своего освободителя.

— Кто ты, спасший мне жизнь?

— О, я друг, большой друг! — произнес индеец в несказанном волнении. — Постой, я погляжу на тебя… Ты Жан, маленький Жан.

— В самом деле, меня зовут Жан Делорм.

Индеец захлопал в ладоши, лицо его сияло от радости. Капитан хотел задать вопрос, но спаситель остановил его:

— Пойдем, пойдем!

Индеец схватил юношу за руку, раздвинул кусты и увлек по тропинке, змейкой извивающейся вдоль скалы. Ртуть покорно следовал. Несколько долгих часов он боролся со смертью, а теперь снова дышал, снова жил! Как любопытно было узнать, что же приключится дальше…

Через десять минут путники достигли вершины утеса. Индеец не останавливался.

— Пойдем, мусье Делорм, пойдем!

Они обогнули рощицу, затем перешли по поваленному дереву глубокий поток, серебристое русло которого скрывали пенящиеся волны. Наконец показались стены жилища. Это была ферма, больше похожая на крепость.

Индеец прошел прямо к двери, открыл ее и подтолкнул юношу в просторную залу.

Поднялся крик и веселый шум:

— Ртуть! Капитан!

Бедняк с плачем бросился в объятия друга, не в силах выговорить ничего членораздельного. Все радостно окружили пришельца, пожимали ему руку. Ведь они не чаяли вновь увидеться…

Как же французы оказались в том самом месте, где Ртуть едва не погиб? Их привел сюда индеец Сиори, который знал каждый кустик, каждую кочку в Уастеки и давно выследил прибежище матадоров. Сиори ни минуты не сомневался в том, что предводитель colorados находился именно в этой неприступной крепости. Не раз случалось, что наемники Долоры Перес пытали, расстреливали и вешали здесь пленных.

— Вперед! — скомандовал Бедняк.

Все бросились за проводником. Индеец хорошо знал дорогу, он вел солдат по ущельям, по извилистым тропам, минуя опасные пропасти.

Сиори показал свою хижину, затерянную в диком уголке, где ее никто не мог бы обнаружить. Он жил здесь уже долгие годы, один-одинешенек, воскрешая в памяти былое. Индеец взял с собой лук и стрелы: он не привык к огнестрельному оружию, а стрелы его всегда попадали в цель.

Вот так Бедняк и его воины очутились вблизи убежища Переса. Осторожный Сиори с трудом удержал французов, рвавшихся броситься на штурм фермы, где находились двести мексиканцев под командованием жестоких вождей.

Индеец отправился на разведку один, прополз среди колючего кустарника и добрался до горного хребта, откуда взглянул сверху на ферму. И закричал от удивления: крепость оказалась пустой.

С ловкостью дикаря Сиори забрался на стену и спрыгнул внутрь, сжимая в руке страшное оружие — мачете, — готовый драться с любым, кто встанет у него на пути.

Тишина. Индеец пересек двор, заглянул в окна: дом как будто вымер. Тогда разведчик вернулся к своим новым друзьям и рассказал все, что видел.

Бедняк с товарищами взломали дверь и оказались внутри здания. Индеец сказал правду. Почему же матадоры покинули крепость? И где Ртуть? Его привезли сюда, а потом взяли с собой? Или — от одной мысли пробирала дрожь — его уже убили?

Французы обыскали ферму, побывали во всех залах: нигде ни следа… Очевидно, Перес собирался вернуться сюда. Здесь остались оружие, запасы провизии. Изящная комната Долоры, обтянутая дорогими тканями, все еще хранила нежный аромат.

Вдруг прибежал Питух: в арсенале обнаружены следы борьбы, перевернутый стол, на полу — несколько капель крови. Бедняк, поспешивший на место происшествия, горестно вскрикнул: он нашел шелковый платок, который Ртуть носил небрежно завязанным на шее. Сомнений не оставалось: капитан побывал здесь…

Но что с ним стало? Долгие часы colorados обыскивали дом, выстукивали стены, громко кричали, а потом тщетно прислушивались в надежде получить ответ… Ни звука! Ночь прошла в бесплодных поисках.

Наступило утро. Бедняк и его друзья пришли в отчаяние. Что делать? Где искать пропавшего капитана? Сиори, молчаливый и опечаленный, бродил один по ферме, по лесу, среди окрестных скал…

Бедняк созвал военный совет: было решено отступать. Накануне Булочку послали в Тампико, чтобы сообщить дю Валлону обо всех печальных событиях… И тут неожиданно отворилась дверь, и на пороге появился Ртуть в сопровождении милейшего Сиори.

Вопросы посыпались градом. Бедняк не верил своим глазам: свершилось чудо!

Ртуть поведал вкратце свою ужасную историю: плен, жестокость Бартоломео Переса, борьба в арсенале, ловушка и, наконец, побег, а также ловкость и героизм индейца. Юноша смертельно устал, был голоден, прежде всего ему следовало подкрепиться. Толстяк, умевший немного готовить, решил воспользоваться имеющимся провиантом.

— Не бойся, шеф! — воскликнул он весело. — Сейчас я сооружу кушанье как в лучших ресторанах Парижа.

Марселец Мариус взялся помогать Толстяку. На несколько часов все страдания забылись. Воины выпили за Францию.

Капитана сморил сон. Он хотел поговорить с Сиори, но не было сил, и наш герой уснул так крепко, что не слышал, как друзья перенесли его на импровизированное ложе.

Сияющий Бедняк отдавал распоряжения, следил, чтобы все двери заперли крепко-накрепко, велел взять оружие, которого нашлось много и в отличном состоянии. Если партизаны вернутся, будет чем их встретить. На случай опасности вокруг расставили часовых.

Неутомимый Сиори охранял покой своих новых друзей, и особенно Ртути. Он не рассказал ни слова об их встрече и не произносил больше имя, которое как бы невольно сорвалось с его уст. Индеец не был словоохотлив. За годы рабства он познал цену молчания. Ртуть — мусье Делорм — задаст ему вопросы, а пока он будет терпеливо ждать.

Казалось, наконец-то судьба благоприятствовала нашим героям. Следующая ночь прошла в полном спокойствии. С восходом солнца капитан был на ногах, отдохнувший и энергичный.

— Мой друг Бедняк, я уже думал, что мы никогда не увидимся, а Сиори выручил! Но где же он?

— Его дисциплина не касается. Бродит, рыщет. Я не могу его бранить — ведь так он нашел тебя…

— Мне бы очень хотелось с ним поговорить. Я еще не все тебе рассказал, друг мой, есть удивительная тайна…

— Ну, целый роман! Совсем как в книжке?

— Совсем! Ты знаешь, как меня зовут?

— Да, Жан Делорм. Знаю, что в Париже тебя ждет горячо любимая матушка. Вот и все.

— Ты один знаешь мое имя. Да еще де Тюсе, который знаком с моей матушкой и слышал об ужасной драме, разбившей нашу семью. Но кроме нас двоих — понимаешь, друг? — никому в Мексике неизвестно, кто я.

— Что правда, то правда: мы, волонтеры, народ нелюбопытный, в чужие дела нос не суем… Один ты знаешь, что я — Луи Ратон, парижский гаврош, сирота, которому ты протянул руку помощи, как брату.

— Так вот, что бы ты сказал, если бы встретился с индейцем, а тот спас бы тебе жизнь и назвал: «Мусье Луи Ратон»?

Бедняк прыснул от смеха.

— Ну и фокус! Мне кажется, этого не может быть.

— Не может быть! А вот и может! Сиори назвал меня по имени — мусье Делорм, ей-богу!

— Сиори? Ничего себе! Не хочешь ли ты сказать, что этот шут гороховый — он герой, конечно, но с виду шут — знавал тебя на бульваре Монмартр?[2051]

— И все-таки я не лгу. Сиори знает мою фамилию и даже имя — Жан. Он узнал меня, как будто где-то видел раньше…

— Уму непостижимо! И ты не выяснил, в чем дело?

— Не забывай, в каком состоянии я находился. И потом, я так спешил снова увидеть всех вас! Как только Сиори вернется, хорошенько расспрошу его. У меня предчувствие, что я узнаю очень нужные вещи. Позже расскажу тебе все. Я был бы счастливейшим из смертных, если б мог открыть тайну, тяготеющую над нашей семьей после смерти отца.

— Думаю, индеец скоро появится. А теперь, капитан, каков план действий?

Пока Ртуть собирался с мыслями, Бедняк вкратце рассказал обо всем, что произошло в его отсутствие.

— Я даже не знаю, какая задача стояла перед нами. Ты исчез, а нам было приказано собраться у реки Рио-Зарзеис, проклятое место, стоившее жизни бедному Чепраку…

— Что ты говоришь? Чепрак погиб?

— Его убил один из матадоров.

— Нам будет очень не хватать этого смелого и преданного бойца. Сколько нас здесь?

— Девять, считая тебя.

— Маловато.

— Еще индеец Сиори.

— На него пока нельзя рассчитывать. Ты не хуже меня знаешь индейцев. Они очень переменчивы, доверять им нельзя, даже самым добрым… Итак, девять, все удальцы, я в том числе, но не стоит дожидаться нападения: отряд Переса насчитывает не менее ста человек, у Карбахаля — по крайней мере, пятьсот. Что будем делать, если попадем в окружение?

— Примем огонь на себя…

— Отличный ответ! Прямо как у Корнеля![2052] Дю Валлон не за этим дал мне свободу действий. Нужно очистить страну от матадоров и ликвидировать донью Альферес. Я и взял так мало солдат на Рио-Зарзеис, чтобы сделать разведку. События нарушили мои планы. Ты, конечно, правильно сделал, что отправился меня разыскивать. Теперь мы вместе, и следует проявить благоразумие. Мы обнаружили прибежище проклятых матадоров. В случае надобности можно использовать эту крепость. Но в данный момент я считаю, что нам не следует здесь оставаться: нужно отступать.

— И это ты, Ртуть, говоришь об отступлении?

— Да, малыш. Когда защищаешь честь французского знамени, то не имеешь права его компрометировать по глупости и тщеславию. Нужно как можно быстрее покинуть эту ферму. Здесь матадоры перебьют нас, словно кроликов. Вернемся в Тампико, соберем всех волонтеров… Клянусь тебе, мы пойдем в атаку даже против пятисот матадоров. Лучшее средство защиты — нападение. Ты понял?

— Да-да, прости за глупые слова, которые сорвались с языка… Хочу сказать тебе, что я уже подумал оповестить товарищей. Прошли сутки с тех пор, как Булочка — ты знаешь его ловкость и выносливость — отправился в Тампико.

— Ты правильно поступил. Но позволь заметить — нас в таком случае всего восемь?

— Точно, я сразу не сообразил.

— Восемь удальцов не смогут сражаться против целой армии. Нужно что-нибудь придумать. Как только спадет жара, отправляемся в путь. Пойду осмотрю ферму. В случае осады следует знать все уголки. Когда появится Сиори, скажи ему, что я хочу с ним поговорить.

— Будет сделано, капитан, — четко ответил Бедняк, как солдат командиру.

Ртуть принялся обследовать ферму. На первом этаже находился оружейный зал — арсенал, а также большие помещения — казармы матадоров, настоящий свинарник, достойный этих вояк без дисциплины и достоинства. Французский капитан, привыкший к другим нравам в армии, с отвращением поспешил покинуть казармы и быстро поднялся по лестнице на второй этаж.

Там располагались офицерские покои, также неприбранные, со следами прерванной оргии[2053]. Одна только изолированная комната была тщательно ухожена. Стены побелены, на полу — звериные шкуры вместо кровати, на стене — мексиканский орел. Несомненно, здесь жил Бартоломео Перес. Вся обстановка состояла из стола и нескольких стульев. Комната походила больше на монастырскую келью[2054], чем на жилище воина.

Капитан поднялся на третий этаж, увенчанный террасой, открыл дверь — и остановился. С первого взгляда было ясно, что здесь жила женщина. Ртуть вспомнил комнату, в которой застал когда-то дочь своего недруга. Та же роскошь и тот же тонкий, пронизывающий, удивительный аромат, витающий в воздухе и пропитавший декоративные ткани. Этот запах пьянил, кружил голову, от него не было спасения, тем более что комната была закрыта наглухо. Ртуть поспешил открыть окно, свежий воздух ворвался в помещение…

— Странная женская прихоть! — пробормотал юноша. — Действует как опиум.

Осмотрев обстановку внимательнее, Ртуть обнаружил, что запах исходил от лампы, стоящей на столе под матовым колпаком, которая служила одновременно и лампой и кадильницей[2055].

Здесь же лежала небольшая записная книжка. Юноша перелистал ее и очень удивился: страницы были испещрены неровными линиями, как будто рука, начертавшая их, не могла выразить мысль. Пристально вглядевшись в иероглифы[2056], Ртуть вдруг отчетливо разобрал слово: «Пощадите!» Затем это слово повторялось несколько раз, пока не превратилось в бесформенную полосу.

— Мне доводилось видеть почерк сумасшедших — очень похоже. Но здесь при ближайшем рассмотрении угадывается борьба угнетенного сознания.

Капитан был заинтригован. Он заметил, что несколько ящиков стола остались приоткрытыми, словно их бросили при поспешном бегстве. Необъяснимое предчувствие овладело юношей, он заглянул в один из ящичков и обнаружил там гору лент, кружев, перчаток — обычных девичьих мелочей. Но вдруг среди безделушек его пальцы нащупали что-то маленькое и твердое. Вещица выскальзывала из рук. Ртуть схватил ее, вытащил на свет… и остолбенел.

Это был аметист величиной с орех, фиолетовый, прозрачный, с отверстием для цепочки. На одной из граней красовалась камея[2057], представляющая древних богов Толтеков, первых обитателей Мексики.

Ртуть побледнел и никак не мог справиться с волнением — он где-то видел подобные камни, они составляли ожерелье. Кто же носил его?

— Нет, нет, — прошептал юноша. — Воображение обманчиво. Однако мои глаза не могут ошибиться — этот фиолетовый цвет… Изображение я тоже хорошо помню. В детстве я играл такими камнями, перебирал их в руках. Боже! Это же камень из ожерелья моей матушки!

Ртуть был взволнован до слез. Он снова обыскал ящик, но больше ничего не нашел, подошел к окну и рассмотрел камень. Сомнений не оставалось! Но скажите на милость, каким образом аметист оказался у Долоры, доньи Альферес, дочери Бартоломео Переса, непримиримого врага французов?

В этот миг снаружи раздались крики:

— К оружию!

Пронзительно запел горн Питуха.

Капитан положил драгоценную находку в карман и бросился на лестницу. Навстречу бежал Бедняк с криком:

— Мексиканцы идут! Более двухсот!

Глава 20

^{Тревога. — На смерть следует иметь позволение. — Ртуть оправдывает свое имя. — Поворачивайся! — Власть алкоголя. — Пить! — Оргия. — Сигнал. — Восемь против двухсот. — Карбахаль взят в плен. — Снова Перес. — Открытие. — Неужели она погибла?}

Сигнал тревоги подал индеец Сиори. Взобравшись на горный хребет, откуда открывался вид на окрестности, он увидел отряды всадников, мчавшиеся к ферме. Партизаны находились на расстоянии более одного лье, следовательно, они прибудут на место через четверть часа.

Если восемь «ртутистов» не сумеют выбраться из здания, то окажутся в западне и в лучшем случае будут безжалостно расстреляны врагами, если только мексиканцы не подвергнут их перед смертью страшным пыткам.

По сигналу все французы, включая часовых, собрались во дворе вокруг Ртути, готовые исполнить приказ. Бежать! Само это слово претило храбрецам, не боявшимся смерти. Они вооружены, карабины наготове, ножи и пистолеты — за поясом.

Питух был настроен воинственно, как никогда. Казалось, горн трепетал у него на груди.

— Птичка хочет петь, — смеялся старый служака.

Бомба гордо выпрямился во весь богатырский рост. Негр Тейеб широко улыбался в предчувствии рукопашной.

Бойцы ждали лишь сигнала Ртути. Лицо капитана словно окаменело, а глаза пылали огнем. Друзья смотрели на него: они с восторгом пошли бы на смерть!

Оставался единственный путь — дверь, через которую французы проникли сюда. Она выходила на короткую дорогу, ведущую к каменному мосту над пропастью с бурным серебристым потоком. Стоя у моста, восемь человек — не забывайте, их всего восемь! — могли задержать на несколько минут полчище матадоров, убить десять, двадцать, сорок человек… А их — двести…

— Сиори! — позвал Ртуть.

Индеец приблизился.

— Знаешь ли ты, — спросил капитан, — какое-нибудь убежище неподалеку, где мои солдаты могли бы спрятаться на несколько часов?

— Да, хозяин. Там, внизу, есть пещера. О ней никто не знает.

— А смогут ли они бежать оттуда, если я подам сигнал?

— Да, хозяин.

— Хорошо.

Непередаваемое выражение разочарования появилось на лицах смельчаков, которые только и бредили победой, не отдавая себе отчета об опасности. Что ж, им придется удирать от мексиканцев!

Бедняк взял слово:

— Капитан, вы знаете, что все мы готовы стоять насмерть…

— Знаю, — холодно отозвался Ртуть. — Вы сможете умереть только тогда, когда я дам на это позволение.

В это время Сиори закричал:

— Мусье Делорм, через десять минут они будут здесь! Вон они летят с холма! Похоже, они спасаются бегством.

Капитан посмотрел в указанном направлении. Всадники неслись, охваченные паникой. Действительно, казалось, что они удирают от преследования.

— Друзья, — громко приказал Ртуть, — следуйте за индейцем.

— О, капитан, как бы мы хорошо постреляли!

— Выполняйте приказ! — закричал наш герой громовым голосом. — Или, честное слово, я размозжу голову первому, кто ослушается.

— А вы, капитан? Вы хотите умереть один?

— Я не обязан давать вам отчет… Ты, Бедняк, останешься со мной. Сиори, проводишь людей в пещеру. Там ложитесь на землю и ждите. Бедняк, возвращайся скорее, я тебя жду… Ты, Питух, будешь за командира, я рассчитываю на тебя.

— Хорошо, капитан, но не бросайте нас, как на Рио-Зарзеис.

Бедняк секунду колебался: снова оставлять Ртуть одного! Но тот взял его за руку и шепнул на ухо пару слов.

— А, раз так, — засмеялся Бедняк, — я согласен!

И маленький отряд — всего шесть человек! — ринулся за Сиори.

— Славные ребята! — прошептал Ртуть. — Они рвутся в бой — они его получат!

Через две-три минуты Бедняк вернулся.

— Все, шеф, я к твоим услугам! Они там как сыр в масле!

Бедняк успокоился. Он понял, что у Ртути созрел какой-то план. На лице капитана появилось знакомое решительное выражение: ясно, дезертировать не придется…

Ртуть увлек друга в арсенал. Смеркалось, становилось трудно различать предметы. Но наш герой обладал удивительной зрительной памятью. Почти в темноте он нащупал кнопку, приводящую в движение люк, и показал ее Бедняку. Она была замаскирована доспехами.

Ударом молотка капитан испортил замок двери оружейной залы, а также входной двери и оконные задвижки на первом этаже. Затем взял в охапку карабины со стойки и выскочил наружу, а за ним — Бедняк, с такой же охапкой.

Послышался конский топот: всадники подъезжали к мосту. Мексиканцы шумно пререкались и не пропускали один другого. В это время Ртуть и Бедняк побежали за ферму и припрятали оружие в укромном уголке. Бедняк ничего не понимал, но слушался беспрекословно. Капитан — настоящая ртуть, летел, поворачивался, передвигался с головокружительной быстротой…

Друзья снова вернулись на ферму. Ртуть потащил товарища в темный погреб, заставленный ящиками. Они схватили тяжелые ящики — один, другой, десять, двадцать — и установили цепочкой от двери до погреба. Ловким ударом ноги капитан выбил кое-где доски, чтобы виднелось содержимое. Все это было проделано в считанные минуты.

Ртуть потер руки: дело шло на лад.

— Теперь скажи мне, малыш, ты знаешь латынь?

— Нет, шеф.

— Ну так знай — латинская пословица «Audaces fortuna juvat» означает: «Счастье сопутствует отважным!» Сторожи оружие, будь начеку… Когда услышишь мой сигнал — два хлопка в ладоши, — делай то, что я велел.

— Хорошо, капитан. Понятно.

— А сейчас пожмем друг другу руки — и за работу!

Бедняк исчез.

Ртуть вернулся во двор. Пора действовать: первые мексиканцы достигли главного входа, толкаясь, теснясь и изрыгая проклятия.

Капитан вошел в дом и поднялся по лестнице на второй этаж. Все окна здесь выходили на внутренний двор, кроме круглого слухового окошка: из него наш герой мог наблюдать все, что делалось снаружи. Сомнения не было: он видел беспорядочное бегство врагов.

И действительно: люди Переса присоединились к Карбахалю, решившему совершить дерзкое нападение на Тампико. Шпионы сообщили главарю об исчезновении Ртути. Эта новость придала партизанам смелости. Карбахаль решил, что наступило самое подходящее время для атаки.

Перес был уверен в смерти Ртути, очень гордился своим подвигом и жаждал нанести французам решающий удар. Странное дело, но его дочь Долора впервые отказалась следовать за ним. Привыкший ко всеобщему подчинению, отец силой усадил донью Альферес на коня, и они поскакали.

Карбахаль ошибся в расчетах: Тампико надежно охранялся французскими офицерами, горевшими желанием покончить с постоянными налетами и проучить врагов. Солдат Карбахаля побили, за ними в смятении бежали и матадоры. Жалкие остатки двух банд — от силы сто пятьдесят человек, раненные, измученные, возмущенные, — примчались по тайным горным тропам в прибежище, о существовании которого не знал никто в европейской армии.

Ртуть догадался обо всем этом, стоя на наблюдательном пункте. Невольно взгляд его искал в сутолоке донью Альферес. Не видно. Может быть, погибла в бою? Сердце юноши сжалось, а рука потянулась к аметисту, лежавшему в кармане.

Капитан заметил во дворе офицера в форме, сверкавшей золотом и серебром. Драгоценные камни, украшавшие его оружие, переливались на солнце. Вокруг собрались взбешенные солдаты. Мексиканец защищался, парировал угрозы, но в ответ раздавался смех, подобный рычанию диких зверей…

Ртуть никогда не видел прежде этого человека, но сразу узнал его по рассказам. Это был сам Карбахаль, партизанский генерал, неуловимый предводитель мексиканцев. Почти три года он грабил, убивал, совершал всевозможные насилия. Партизаны боготворили его: они получали целые области на растерзание. Но сегодня генерал проиграл, и бандиты могли уничтожить его безо всякой жалости.

Рядом с Карбахалем капитан заметил зловещую фигуру карлика, Бартоломео Переса, у которого генерал просил защиты. Отец Долоры тоже был в смятении. Могущество демонических глаз не спасало. Перес, правда, держался молодцом, в руке его блестел нож: он недешево продаст свою жизнь! Ртуть внимательно следил за развитием этих трагических событий. Пора вмешаться? Нет, еще рано…

Внезапно послышался крик: партизаны наткнулись на ящики, которые Ртуть нагромоздил у входа на ферму.

Раздались вопли:

— Вино! Агавовый напиток! Чингирито!

Выпивка! Новость мгновенно разнеслась по рядам.

Разъяренная толпа, почти задушившая Карбахаля, собиравшегося сражаться с пистолетами в руках, неожиданно отхлынула. Мексиканцы рванулись в просторное помещение на первом этаже. Люди Бартоломео Переса тащили все новые ящики со спиртным.

Шайка крушила ящики, ломая их и отрывая доски. Показалось множество бутылок, да еще из погреба выкатили несколько бочонков с вином. Бой, поражение, удары, раны — все было забыто…

Солдаты пили, вырывая друг у друга бутылки, которые падали на землю и разбивались. Некоторые ложились ничком и лакали как собаки. Быстро опьянев, люди превратились в скотов. До Ртути долетали шум, крики и хриплое пение, подобное реву хищников.

Эти партизаны, так называемые патриоты, а на деле убийцы и палачи, оказались большими пьяницами. Все без исключения. Бой, неудача и отступление только усилили их жажду. Люди поглощали бутылку за бутылкой крепкие мексиканские напитки.

Перес понял, что это происки неизвестного врага. Ведь погреб всегда заперт, спиртное выдавалось понемногу.

Хитрость неприятеля страшила предводителя. Он хотел поделиться своими подозрениями с Карбахалем, но тот уже сдался на милость алкоголю. Только что генерал смотрел в лицо смерти, а теперь ему хотелось забыться, во рту пересохло, в глотке горело…

Карбахаль схватил бутылку и, осушив ее одним махом, взялся за другую. Вокруг него орали пьяные солдаты. Генерал бессмысленно хохотал и все пил и пил, возвышаясь своим богатырским ростом среди людей, которые снова признали в нем начальника, своего господина, самого великого пьяницу в Мексике.

Один Перес держался твердо. Эти низменные страсти для него. Ненависть, жестокость, подлое зверство — но не вино! Он пил только воду.

Приступ ярости охватил вождя матадоров. Перес бросился на людей, чтобы остановить ужасную оргию, кричал, приказывал, умолял… Он даже вырвал бутылку из рук Карбахаля, но генерал, изрыгая проклятья, отвесил Пересу такую оплеуху, что тот отлетел на десяток шагов и исчез под ногами пьяниц среди груды безжизненных тел.

Ртуть, внимательно следивший за развитием событий, дважды ударил в ладоши. Неприятели были не в состоянии его услышать. Зато Бедняк был начеку и немедленно свистнул, дав сигнал шести «ртутистам». Молодцы вбежали во двор. Там никого не оказалось: все мексиканцы были в доме, пили, орали, ссорились, выхватывали ножи, чтобы отвоевать друг у друга бутылку.

Наш герой спустился со второго этажа, никем не замеченный, проскользнул мимо пьющих, которые ничего не видели и не понимали, прокрался вдоль стены к потайной кнопке… Люк открылся, и человек двадцать рухнули в преисподнюю к паукам и вампирам.

Вокруг стоял невообразимый гвалт. Капитан добрался до двери, перепрыгнул через валяющихся пьяниц и очутился во дворе. Три «ртутиста» заняли пост у одного окна, три — у другого, Бедняк и Ртуть расположились у двери. Раздался сигнал, и восемь карабинов одновременно выстрелили внутрь дома.

Пальба велась непрерывно. Индеец Сиори перезаряжал карабины с удивительной быстротой и передавал их «ртутистам». Перепившиеся мексиканцы, ничего не соображая, с пустыми головами и безумными глазами, с трудом пытались подняться, бежать, а может, и сражаться… Но каждого, кто подходил к двери или к окну, настигала пуля.

Убитые падали на живых, все смешалось, как в аду. Раненые падали в люк и исчезали в нем.

Тут раздался голос Ртути, перекрывший все остальные звуки:

— Сдавайтесь, вы окружены!

Послышались вопли ярости и ужаса.

Горн Питуха пронзительно играл сигнал атаки. Началась паника. Те, кто еще мог держаться на ногах, ринулись к двери с криками, что сдаются.

Прогремел еще один залп, на этот раз над головами окруженных. Мексиканцы молили о пощаде. Сами они всегда убивали своих пленных и думали, что с ними поступят так же, а пьяницы цеплялись за жизнь…

Пленных выводили по одному. Тейеб, мастер обращаться с веревкой, связывал их по рукам и ногам. Мексиканцы падали прямо во дворе, неспособные сопротивляться. Вдруг раздались два выстрела: стрелял Карбахаль. Он держался на ногах и пьяный казался еще выше. Генерал отбросил пистолеты и шагал вперед, бледный как смерть, вращая в руке огромную сверкающую саблю и не замечая, что поражает своих же.

Ртуть рванулся вперед. Сабля просвистела над ним, но юноше удалось перехватить и сжать запястье генерала. Карбахаль отбивался. Свободной рукой он выхватил из-за пояса последний пистолет и разрядил его в противника… Пуля чудом просвистела мимо капитана, который вцепился в руку мексиканца железной хваткой. Карбахаль упал, крича и корчась.

— Свяжите его, как остальных, — сказал капитан Толстяку, веселившемуся от души.

Мариус, Зефи и Сиори едва поспевали вытаскивать пьяниц из дома и связывать.

Внезапно Ртуть воскликнул:

— Перес! Где же Перес? Его нет среди пленных! Он нужен мне живой!

В ответ раздался смех: крохотная уродливая фигурка пересекла двор в направлении выхода. Капитан узнал странный силуэт, напоминающий изображение дьявола.

Ртуть и Сиори бросились в погоню, но человечек бежал необыкновенно быстро. «Ртутисты» были слишком заняты другими пленными и не могли броситься наперерез. Но капитан и индеец не отставали.

Карлик выскочил на дорогу, ведущую к мосту над потоком. Если ему удастся пересечь мост, то он затеряется в непроходимых лесах, окружающих крепость.

Ртуть мчался за Пересом по пятам, расстояние между ними сокращалось. След в след бежал Сиори, к нему вернулись прежние силы. Француз уже почти достиг врага, но тот увернулся и одним движением вскочил на парапет моста. Наш герой вовремя успел схватить беглеца за одежду, пока тот не бросился в пропасть.

Перес повис на гигантской высоте над бурным пенящимся потоком. Капитану осталось лишь разжать пальцы, и тело негодяя рухнет вниз. Но нет — убивать его рано, сначала он должен говорить…

Ртуть вытащил скорчившегося карлика на парапет. Лицо Переса было страшно, ярость исказила его черты, кровавая пена показалась на губах. Урод устремил на противника дьявольский взгляд, но глаза юноши, блиставшие праведным гневом, оказались сильнее.

— Послушай, — промолвил Ртуть. — Твоя жизнь в моих руках. Я хочу задать тебе вопрос. Если скажешь правду, отпущу тебя на свободу.

Мексиканец не отвечал, только усмехался.

Ярость овладела Ртутью. Он подумал, не совершает ли преступление против человечества, собираясь пощадить жизнь негодяя. Но, повинуясь неведомой силе, он все-таки спросил:

— Что ты сделал с Долорой?

Перес пожал плечами и издевательски проворчал:

— Ты слишком интересуешься ею…

— Что ты с ней сделал?

— Не ломай мне кости, — прошипел пленник, — и я расскажу кое-что любопытное…

Сиори стоял рядом и бесстрастно слушал.

Ртуть ослабил хватку, Перес немного выпрямился.

— Я буду короток. Пощады не прошу. Ты все равно убьешь меня. Но прежде я скажу тебе такое, что ты всю жизнь будешь жалеть о том, что заставил меня заговорить…

— О, подлец! В каких преступлениях ты признаешься?

— Только в тех, которые касаются тебя. Это произошло двадцать лет назад, около городка Сан-Хосе, в нескольких лье от Монтеррея. Один человек позволил себе вмешаться в мои дела. Этот проклятый француз — богатый, уважаемый, счастливый — хотел запретить мне жить, как я привык. Однажды я велел закопать заживо глупого индейца, который ослушался меня…

— Этот глупый индеец был мой отец, — просто промолвил Сиори.

— А, так ты — сын этого чурбана! И ты знаешь, что тот француз поколотил меня, чуть не убил.

— Я это знаю, — отвечал Сиори. — Продолжай.

— Он проявил великодушие… Идиот! Выкупил тебя и твою мать и увел с собой.

— И мы были так счастливы! Так счастливы! Целых десять лет!

— Да, десять лет я ждал, оскорбленный и униженный, часа возмездия, и вот, во время гражданской войны, этот час наконец пробил… Капитан Ртуть, я с доброй сотней своих головорезов ворвался на ферму к французу! Мы убили его! Сожгли все постройки и магазины. Я хотел убить и его жену, но она спаслась бегством. У нее было двое детей, она убежала с одним, второй оказался у меня… Капитан Ртуть, ты знаешь имя этого француза?

Ртуть все понял. Голова его раскалывалась, к щекам приливала кровь. Убить, убить негодяя! Но нет! Пусть говорит дальше!

Сделав нечеловеческое усилие, юноша холодно произнес:

— Его звали Пьер Делорм, это был мой отец.

— А, как ты спокойно говоришь! Я еще не убил тебя? Подожди, я хочу, чтобы ты страдал, я хочу, чтобы ты плакал! Поговорим о донье Альферес. Смелая мексиканка! Как она ненавидит врагов своего отечества, скольких она перестреляла, убила собственными руками!

Перес дико расхохотался. В голосе его слышались жесткие металлические нотки.

— Донья Альферес! В Виттории она собственноручно подожгла таверну, где спали двадцать четыре предателя — испанцы, французы и другие — и хлопала в ладоши, слушая их вопли.

Ртуть готов был задушить негодяя, но сдержался.

— Продолжай…

— Тебе нравится слушать о подвигах этой красотки, изволь! В тропиках она приказала распилить пополам индейцев-предателей.

— Продолжай…

— В Сан-Луи-Потоси донья Альферес своими руками прикончила грудного младенца.

— Это всё?

— Нет-нет! Каких только преступлений она не совершила, ей были известны все жестокости и зверства инквизиции.

— Я верю… Что дальше?

— Мне осталось сказать одно слово… Меня забавляет и восхищает твое хладнокровие. Ты очень сильный, Жан Делорм, сын человека, убитого мною… Ну так знай: имя доньи Альферес не Долора Перес, она не дочь Бартоломео. Мое колдовство лишь подчинило ее душу. Ее зовут Луиза Делорм, это твоя сестра!

— Что ты с ней сделал? — спросил Ртуть еле слышно.

Руки юноши невольно разжались, и негодяй бросился на него с кинжалом:

— Я убил ее! А теперь убью тебя!

Но Сиори был начеку. Он крепко схватил злодея и швырнул в воду. Уродец скрылся в бурлящей воде…

Потрясенный Ртуть стоял неподвижно. Сердце его словно остановилось.

Внезапно вдали послышались звуки горна. Юноша вздрогнул, поднял голову, глаза его заблестели.

Вот показались Питух с Бедняком.

— Капитан! Марш «ртутистов»! Я отвечу?

— Да-да!

— Это храбрец Булочка ведет к нам подкрепление.

Горн Питуха заиграл во всю мощь.

Отряд «ртутистов», показавшийся на мосту, приветствовал своего капитана. Он пошел навстречу.

— Друзья, вы прибыли вовремя. Спасибо! Бедняк, проведи их к пленным.

Французы проскакали по мосту…

Тут Бедняк подошел к Ртути и ахнул:

— Что с тобой, друг? Что случилось?

Ртуть, обняв Бедняка, разрыдался.

— Донья Альферес — моя сестра Луиза. Негодяй Перес выкрал малышку, убив отца.

— Так это она! Мы вырвем ее из лап преступника!

— Уже поздно! Он убил ее! Она мертва…

— Кто знает? — пробормотал Сиори.

— А Перес? — спросил Бедняк.

— Сиори кинул его в пропасть. Он отомстил!

— Бедный мой! — вздохнул Бедняк. — Мужайся, друг! Не забывай, что нас ждут в штабе, куда мы прибудем с роскошным трофеем… Карбахаль связан по рукам и ногам… И помни, что мы — солдаты Франции!

Глава 21

^{От Монтеррея до Сальтильо. — Почести и миллионы. — Хуарес отступает, Хуарес наступает. — Обоз раненых. — Австрийцы и мексиканцы. — Сюрприз.}

Дорога от Монтеррея до Сальтильо длинная, холмистая. По обочине под лучами палящего солнца растут огромные кактусы, ощетинившиеся колючками. Место великолепное, земля здесь удивительно плодородна: апельсиновые деревья, гнущиеся под тяжестью золотых плодов, перемежаются с полями пшеницы или сахарного тростника. Вдали высокие горы закрывают горизонт.

По мере продвижения пейзаж меняется. Внезапно глазам открывается унылая равнина, покрытая гладкими камнями, уложенными, как гигантский пасьянс[2058]. Постучишь по земле — изнутри откликается гулкий звук, будто под тонким слоем почвы скрыты глубокие пропасти. Подземелье Гарсиа, хорошо знакомое туристам, со знаменитой Арочной залой, где сталактиты отражают звук словно бронзовые, дает лишь слабое представление о сложной системе подземного мира.

Обмен товарами между двумя населенными пунктами — Монтерреем и Сальтильо — раньше шел достаточно бойко. По оживленной дороге проходили пешеходы и скакали всадники. Сейчас в этих местах мертвая тишина. Изредка встречаются рабы-индейцы, покорные, как вьючные животные, или какой-нибудь оборванный проходимец в поисках заработка или выгодного дельца.

Бедный край давно уже сделался театром военных действий: в каждой рощице — засада, на каждой ветке — виселица… Окрестные деревни десятки раз сжигались и разворовывались, фермы уничтожались, ранчо разорялись.

Две стороны боролись за обладание Мексикой, а бедный народ хотел бы уйти под землю, превратившуюся из кормилицы в пустыню смерти. То империалисты, то есть французы, а с ними австрийцы, бельгийцы и мексиканцы — приверженцы Максимилиана, гнали сторонников республиканского президента Хуареса к северу, в Монтеррей и Чиуауа. То вновь появлялись разбитые банды, еще более упорные и яростные, чем прежде.

Ценой неимоверных усилий отряды маршала Базена наладили управление страной, воцарился мир, французам казалось возможным доверять мексиканским властям, с виду преданным императору Максимилиану. Едва войска стали отступать, чтобы предоставить народ Мексики самому себе, свершилось предательство: алькальды и священники вернули сторонников Хуареса, и европейцы потеряли то, что завоевывали несколько недель.

Постоянные тревоги и бессмысленный труд истощали силы французских солдат. Число их уменьшалось, а замены не прибывало: император Наполеон бесповоротно решил вывести войска из страны. Подобная политика была продиктована разумом. До этого момента французские войска, являя чудеса героизма и выдержки, защищали честь трехцветного знамени, гордо реявшего впереди после взятия Пуэблы и пришествия Максимилиана. Галльское знамя приветствовали даже враги. Но настал критический час. Французский ставленник Максимилиан не смог организовать ни армию, ни финансы. Вся сила его заключалась в поддержке оккупантов. Он хотел, чтобы французские солдаты вечно оставались его солдатами, а французские финансы — его финансами.

Слишком много жертв! Французы сделали всевозможное и невозможное. Императору предстояло теперь самому защищать корону и удерживать власть.

Маршал Базен совершил великолепный бросок на север, заставил Хуареса отступать все дальше и дальше, и недалек тот день, когда во власти республиканского предводителя не останется мало-мальски серьезного города, где можно провозгласить столицу.

Военные действия европейцев охватывали пространство размером более шестисот лье с севера на юг и сто пятьдесят лье с востока на запад. Генеральный штаб, Мехико, Пуэбла, Керетаро и порт Веракрус были отделены от театра военных действий горами, каменистыми долинами, потоками и прочими неожиданностями капризного климата, переходящего от лютого зноя к лютому холоду. Имела ли Франция право жертвовать впустую жизнями своих храбрых сынов, бросать на ветер миллионы франков[2059] для поддержки монарха, которому следовало самому завоевать симпатию подданных?

История вынесла суровый приговор мексиканской экспедиции, бредовой целью которой явилось создание в Центральной Америке латинской империи, равной по силе Соединенным Штатам. Оставим в стороне интриги и финансовые махинации некоторых советников из Тюильри[2060]. Ясно одно: эта военная операция проводилась без учета характера и воли мексиканского народа.

Лишь горстка мексиканцев, движимых вовсе не похвальным честолюбием, призвали австрийского архиепископа в императоры. На самом деле они действовали против воли народа и поставили французов в безвыходное положение. Честь французского оружия была спасена благодаря исключительной преданности французских отрядов.

Максимилиан, обманутый мексиканскими реакционерами, тешил себя иллюзиями, что народ ждал и приветствовал его. Он дорого заплатил за подобное льстившее самолюбию заблуждение.

К тому времени, о котором идет речь, французские войска получили приказ очистить северные провинции и приблизиться к линии обороны Сан-Луис-Потоси — Сакатекас — Тампико. Но стоило нам оставить австрийский и бельгийский гарнизон на защиту Матамороса и Монтеррея, как банды Хуареса возвратились и снова завоевали всю территорию. С каждым днем предводители наглели: Эскбедо, Ривера, Негрете, Карбахаль…

Карбахаль! Но постойте, разве он не был взят в плен французами?

Не удивляйтесь! Он притворился покорным, торжественно заявил о своей преданности империи и Максимилиану. Последний доверчиво обрадовался тому, что на его сторону перешел один из самых сильных генералов Хуареса; принял Карбахаля с распростертыми объятиями, осыпал почестями и поручил ему командование так называемой присоединившейся воинской частью. При первом удобном случае генерал со своими людьми ушел в неизвестном направлении и продолжил свое дело.

Автор просит извинения у читателей за столь пространные объяснения: они необходимы, так как расстановка сил во время мексиканской экспедиции запутана, словно шахматная партия.

Итак, в тот день австрийские разведчики были посланы на дорогу от Монтеррея до Сальтильо, чтобы провести обоз больных и раненых.

Австрийский легион, призванный Максимилианом, состоял из воинов различных национальностей: венгров, валахов, молдаван, сербов, отнюдь не сливок общества[2061]. Авантюристов привлекала не верность эрцгерцогу, на которого им было наплевать, а заманчивые обещания и надежда на крупную и легкую поживу. Офицеры же рассчитывали обрести славу и повыситься в чине. Результатом оказались мучения, усталость, борьба неизвестно с кем и разбитые надежды.

Бельгийский легион, набранный под предлогом того, что императрица — дочь короля Леопольда, выглядел ничуть не лучше австрийского.

Трио, составляющее армию, преданную Максимилиану, завершал мексиканский легион, дисциплинированный, терпеливый и верный, но вполне способный под влиянием общественного мнения изменить свои взгляды.

Над Монтерреем нависла угроза нападения банд Хуареса, отразить которое предстояло французскому гарнизону. Эскорт[2062], сопровождавший обоз раненых в Сальтильо, состоял из роты австрийцев и роты мексиканцев, всего двести человек, авангард и арьергард[2063]. Мулы[2064] тянули повозки, везли раненых верхом, пеоны[2065] несли носилки. Обоз растянулся более чем на двести метров.

Преданные сестры монастыря Божественного Воплощения добились чести сопровождать обоз. В дороге они ухаживали за несчастными, измученными солдатами, еле живыми от нестерпимого зноя.

Обоз представлял собой удручающее зрелище: приходилось передвигаться медленно, и это ужасно раздражало эскорт, спешащий прибыть поскорее в Сальтильо, гостеприимный город, известный своими лавками и кабачками. Австрийцы под командованием загорелого рыжеусого лейтенанта в белой униформе, стремясь скорее завершить переход, оторвались от обоза более чем на двести метров.

Мать Орсола, высокая мексиканка с волевым лицом, сильная и смелая, по-военному руководила шестью сестрами. Добрые и милосердные женщины старались то замедлить слишком быстрый ход авангарда, то ускорить продвижение мулов и тех раненых, которые могли держаться на ногах и передвигаться самостоятельно.

Поминутно из каждой повозки доносились стоны и жалобы: то вскрикнет безногий, страдающий на тряской дороге, то послышится стон или плач. Мать Орсола распоряжалась всеми: к одному посылала сестру Консепсьон, толстушку, суетившуюся несмотря на стертые в кровь ноги; к другому — сестру Дориту, совсем молоденькую, с детским лицом и озорной улыбкой.

— Сестра Мира, ступай туда, к третьему мулу слева! А ты, Асомпьсон, разве не слышишь? Подай ему воды!

Сестры спешили, наклонялись над страдальцами, ловко делали перевязки и шептали слова утешения раненым, едва слышавшим их. Настоятельница[2066] поддерживала солдата, идущего своим ходом. Он напрягал все силы, чтобы не упасть, и равномерный шаг матери Орсолы придавал ему бодрости.

— Подумать только, — ворчала добрая женщина, — ни один из этих австрийских красавчиков не взял с собой на лошадь кого-нибудь из раненых!

В это время подбежала старушка сестра с пергаментным лицом и высохшими руками. Она так запыхалась, что едва могла произнести слово.

— Что случилось, сестра Марикита?

— Матушка, этот бедный малыш… вы знаете, светленький, как младенец Христос…

— Что с ним?

— Он отходит… умирает… Глаза закатились… Он стонет, что не хочет погубить свою душу.

— Погубить свою душу! Нет, бедное дитя, только этого еще не хватало… Я бегу!

И славная женщина поспешила к умирающему. Это был испанец, лет восемнадцати от роду. Удар сабли раскроил ему череп.

У матери Орсолы никогда не было детей, но сейчас материнские чувства переполнили ее сердце. Она остановила мула, склонилась над несчастным и что-то говорила ему долго и тихо. Голос ее, обычно немного грубоватый, звучал теперь необыкновенно нежно.

Бедный солдат открыл глаза и смотрел с надеждой на добрую женщину, которая рассказывала об ангелах в раю. Мать Орсола сняла с пояса серебряный крестик, блестевший на солнце, и показала его раненому. Потом, приложившись к кресту, дала его в руки юноши со словами:

— Видишь, он у тебя. Ты покажешь его святому Петру[2067], и он тебя впустит…

Солдатик вскрикнул от радости, откинулся назад и скончался.

— Ну вот! — произнесла мать Орсола. — Теперь о нем позаботится Дева Мария.

Схватив мула за уздечку, она потянула его вперед, чтобы нагнать упущенное время. Удивленное животное заторопилось, встряхивая на ходу тело бедняги.

Мать Орсола догнала обоз, поручила усопшего сестре Гарсии и заняла свое место впереди. Она двигалась, бормоча молитву, а печальный кортеж тянулся за ней.

Где же австрийцы в авангарде и мексиканцы в арьергарде? И те и другие исчезли, вовсе не заботясь о людях, которых должны были защищать. Настоятельница нахмурилась. Она не испытывала страха, нет, это чувство было ей незнакомо, столько тяжелого пришлось видеть в жизни. Сердце сжимала необъяснимая тревога.

Внезапно началась нешуточная перестрелка. Мать Орсола обернулась: неужели партизаны способны на такое зверство — атаковать обоз раненых! Но нет, звуки слышались впереди. Она увидела, что австрийский отряд беспорядочно отступал.

Сонно передвигавшиеся солдаты поленились вести разведку на марше и попали в засаду республиканцев.

Глава 22

^{Паника австрияков. — «Люди, назад!» — На помощь! — Здесь Ртуть! — Свободен ли путь? — Военная хитрость. — Повешенные. — Катастрофа. — Находка Сиори.}

Нападение совершилось так быстро и неожиданно, что австрийцы не успели защититься.

По обеим сторонам дороги стеной стоял строевой лес, откуда и раздались выстрелы. Офицер первым упал с лошади и остался лежать на спине, раскинув руки, с простреленной головой. Из седел было выбито с десяток всадников.

Остальные, обезумев от страха, начали стрелять наугад в темноту. Непрерывная перестрелка продолжалась. Охваченные паникой (увы, это вполне понятно!), австрияки развернулись и, спасаясь от неминуемой гибели, рванули во весь опор в сторону обоза.

Мать Орсола почуяла беду, которая была пострашнее предыдущих. Полсотни обезумевших кавалеристов могли смять на своем пути жалкую горстку раненых и калек. Настоятельница, собрав сестер, выступила вперед с серебряным крестом в поднятой руке. Она крикнула трубным голосом:

— Назад! Здесь раненые!

Солдаты на мгновение заколебались, но партизаны в это время выскочили на дорогу. Уверенные в победе, они принялись расстреливать австрийцев. У последних оставался один выход: смять обоз с ранеными.

Мать Орсола старалась удержать солдат, она кричала, умоляла, цеплялась за конскую сбрую… Но напор был слишком силен, женщина споткнулась, упала, сестры тоже не удержались на ногах. Потерявшие голову всадники не владели собой, страх превратил их в бестолковых животных. Они саблями расчищали себе дорогу.

Настоятельнице все же удалось подняться, она и сестры хватали лошадей за гривы, но солдаты колотили их пистолетами по рукам. Один из них ударил мать Орсолу прикладом по голове, но та не отступила.

До первых рядов обоза оставалось не более двадцати метров. Повозки остановились, проводники в страхе забились под них. Послышались испуганные вопли раненых. Те, кто был способен передвигаться, пытались пересечь обочину дороги, чтобы скрыться в лесу.

Напрасные усилия! Ничто не могло предотвратить катастрофы. Внезапно из леса выскочили неизвестные люди в красных куртках и встали между всадниками и обозом. Сколько же их? Человек двадцать, colorados, с ножами в зубах и карабинами в руках.

Как военный клич, прозвучало имя командира:

— Ртуть! Ртуть!

Это имя знали во всех уголках Мексики, отряд «ртутистов» героически исполнял свой долг.

Одержав победу над Карбахалем, Ртуть сражался не на жизнь, а на смерть. Это были самые трагические минуты его жизни, когда злодей Бартоломео Перес проговорил ужасные слова: «Я убил твою сестру!» С тех пор Ртуть пылал бешеным гневом против бандитов, действовавших под маской патриотов.

Капитан упорно шел по следу партизан, как индеец в прериях, уничтожал врагов, а сам, непобедимый и неуязвимый, как мифический бог, проходил сквозь огонь и пули. Товарищей его тоже не брали ни пуля, ни нож, они всегда были готовы исполнить приказ.

Бедняк, парижский гаврош, смуглый от жаркого солнца, получил добрый десяток ранений, от которых другой давно бы помер, а он презрительно называл их царапинами. Питух лишился еще двух пальцев, но продолжал сжимать горн в руке. Бомба, как преданный пес, неотступно следовал за своим командиром, готовый броситься на его защиту. Толстяк был бы отменным воином, если бы не привычка постоянно спрашивать: что же все-таки французы делают в Мексике? Марселец Мариус ухитрился готовить родной буйабес[2068] даже в тропиках. Грек Зефи слишком часто ставил свои денежки на карту в играх, где главным козырем служил нож. Негр Сиди-Бен-Тейеб почернел еще больше, лишь белые зубы блестели.

Смельчаки готовы были пойти за Ртутью куда угодно, хоть в ад, чтобы схватить сатану за хвост.

Как же они оказались здесь и успели предупредить беду? Друзья сами не знали. Как добрые ангелы, colorados следовали за Ртутью. Безошибочный инстинкт вел капитана в самое пекло. Ртуть в мгновение ока оценил ситуацию, увидел, как героически держалась мать Орсола и как преданно защищали сестры свой лазарет.

Быстро прозвучала команда, и вот уже отряд, поджидавший партизан, стремительно выскочил на дорогу. Французов было двадцать пять человек, а перепуганных австрийцев — более сорока.

В одну секунду «ртутисты» рванулись наперерез паникерам и задержали их, отбиваясь кулаками, ногами и прикладами. Капитан схватил здоровенного австрийца, стащил с лошади и, прикрываясь им, будто щитом, бросился вперед.

Colorados рьяно взялись за работу. На каждого приходилось по два человека. Подумаешь, и не в таких переделках бывали! Отряд австрияков усмирили, кровь не пролилась, ни одну повозку не повредили.

— Ртуть! Ртуть! — стонали раненые.

Мать Орсола суетилась, успокаивала несчастных, ободряла их.

Конечно, австрийцы, хорваты и венгры отнюдь не были трусами. Они хорошо знали Ртуть и его отряд. Значит, к ним подоспело подкрепление!

Странное дело: партизаны, которые навели столько страху своими выстрелами, не подумали продолжать преследование. Дорога перед обозом оказалась свободной.

Австрийцы рассказывали Ртути, что вон там, в ста пятидесяти метрах отсюда, на них напали. В зарослях лишь сверкали ружейные стволы, а самих стрелков не было видно. Значит, возможна еще атака.

Единственная опасность, которую удалось избежать, — это столкновение беглецов с обозом. Но теперь следовало держать ухо востро. Угроза нападения оставалась.

Капитан созвал нечто вроде военного совета с матерью Орсолой и двумя австрийскими унтер-офицерами.

— Наш первейший долг — спасти несчастных, судьба которых вверена нам. Пусть мы погибнем все до одного, но ни один волос не должен упасть с головы раненого. Вам, господа австрийцы, предстоит искупить вину. Не сомневаюсь, что на вас можно рассчитывать.

Один из унтер-офицеров, Людвиг Харресталь, высокий блондин с тонкими чертами лица и изысканными манерами, истинный венский аристократ, ответил:

— Вы сказали чистую правду, капитан Ртуть! Я сражаюсь уже десять лет, и мне стыдно за то, что я сделал или чему попустительствовал… Располагайте нами, приказывайте!

Ртуть понимал стыд воина, который поддался панике, безумному и непреодолимому чувству. Он протянул австрийцу руку:

— Вот вам моя рука, сударь. Пусть смелая женщина, так храбро защищавшая свою паству[2069], разрешит мне дать вам руку…

Людвиг повернулся к настоятельнице. В его голубых глазах блестели слезы. Славная женщина обняла беднягу.

— Ах, несчастный австрияк, как вы меня напугали! Все вы, мужчины, недорого стоите!

Настоятельница засмеялась, офицер нагнулся поцеловать ей руки, а она похлопала его по щекам.

— Идите… и больше не грешите!

— Вот что я думаю, — проговорил капитан. — Господа австрийцы находились в авангарде, а разве у вас не было еще и арьергарда?

— Как же! — ответила мать Орсола. — Целый отряд, сотня мексиканцев.

— Из гарнизона Монтеррея?

— Конечно.

Ртуть покачал головой.

— Как же получилось, что эти люди, заслышав выстрелы, не поспешили на выручку?

— Действительно, просто непонятно.

— Увы, не так непонятно, как вы думаете. В Монтеррее у Хуареса много приверженцев, особенно среди солдат. Итак, что мы имеем? Впереди — опасность, возможна новая засада. Позади — опасность, так как, по всей видимости, мексиканцы или предали нас, перейдя на сторону врага, или вернулись в Монтеррей, чтобы избежать столкновений. Значит, только мы, пятьдесят человек, охраняем сотню раненых, которые сами, конечно, защищаться не в силах.

Нечего и думать о том, чтобы отправить обоз обратно. Раненые измучены, дорога и так показалась им слишком длинной. Мы в часе пути от Сальтильо. Когда обоз окажется в безопасности, мы получим свободу действий и вернемся на поиски партизан. Вы слышите, господа австрийцы, обоз должен пройти, даже ценою жизни!! Вы поняли меня?

Ртуть говорил громко и убедительно.

Наш герой уже не был прежним розовощеким юнцом. Усталость, тревоги и переживания оставили свой след. Ранние морщины легли на его лоб, мелкие складочки притаились в уголках рта, и кто знает, не закрались ли в пышную шевелюру серебряные нити.

Он испытывал невыносимые муки, ему так не хотелось верить циничному признанию Бартоломео Переса в убийстве Долоры. Индеец Сиори тоже этому не верил, как, впрочем, и смерти самого Переса, хотя видел, как тот упал в бурлящий горный поток.

В человеке всегда живет смутная надежда, побеждающая любую боль. Будучи волонтером, предводителем разведывательного отряда, Ртуть прошел весь север Мексики, от Эрмосильо до Чиуауа, от берегов Рио-Гранде до Багдада и Матамороса. И везде — в городах, селах и на поле брани — он искал следы той, которую прозвали донья Альферес.

Капитан нигде не нашел девушки. Никого не осталось от банды, которой она командовала, находясь под преступным гипнозом. Даже слово «матадор» звучало гораздо реже.

Лишь несколько бандитов осталось от шайки Переса, а сам он был совсем забыт, и подозрительность Сиори казалась излишней.

Ртуть не решался признаться матери в том, что потерял надежду найти пропавшую сестру. Однажды сын написал бедной женщине, что, возможно, он сможет что-то узнать о судьбе ее дочери. Сколько раз потом он корил себя за это! Мать поверила в чудо. И ждала с нетерпением встречи с потерянной дочерью. Ртуть отвечал уклончиво. Он боялся сразить ее признанием, лишавшим дорогую матушку единственной надежды.

Сейчас, когда ему предстояло вновь рисковать жизнью, почему-то эти думы снова овладели юношей, и он мысленно обратился к своей матушке.

— Что с вами, капитан? — спросила мать Орсола, внимательно наблюдавшая за ним. — Как будто тайная печаль гложет вас?

Ртуть посмотрел на славную женщину, серьезное лицо которой светилось добротой.

— Правда, у меня большое горе… Но зачем воскрешать в памяти тягостные воспоминания! Сейчас не время. За работу! Мы должны выполнить свой долг.

— Хорошо, — произнесла настоятельница. — Но обещайте, если мы выйдем живыми из этой переделки, поведать мне ваши несчастья. Кто знает? Старая отшельница, возможно, утешит вас.

— Я обещаю, — молвил Ртуть.

Он выпрямился, вся энергия вернулась к нему. Стало ясно, что мексиканский эскорт исчез. Значит, нужно рассчитывать лишь на свои силы: двадцать пять colorados и человек сорок австрийцев.

Ртуть осмотрел обоз и внес некоторые изменения. Всадники посадили с собой на лошадей легкораненых, мулов напоили и накормили. Раненые, окруженные заботой, совсем успокоились. Продвижение продолжалось быстрее, чем прежде.

Прибыв на место засады, капитан остановил обоз и вместе с Бедняком и Питухом отправился на разведку. Мать Орсола следила за ними взглядом, сложив руки на кресте.

Разведчики миновали опасное место. Тишина…

По приказу Ртути десяток солдат рванулись на опушку леса и прочесали заросли.

Ничего! Неужели враги удовольствовались таким ничтожным успехом, застрелив без боя несколько человек? Капитан не мог этому поверить. Интуиция опытного воина подсказывала ему, что спокойствие обманчиво, здесь таилась ловушка.

Сиори больше не покидал Жана Делорма, став его рабом, верным псом… Индеец, на своем ломаном французском, старался переубедить хозяина, отвлечь от тягостных мыслей. В глубине души краснокожий был уверен в том, что оба героя страшной драмы живы. Перес выкрутился, он не умел иначе, он обманул даже смерть!

В то время как Ртуть искал в лесу партизанский отряд, Сиори куда-то ушел и пока не появлялся: он всегда действовал по собственному разумению, а не по приказу. Ах, если бы он был рядом, верный слуга! Капитану очень не хватало этого человека с чутьем ищейки.

Наконец добрались до места, где дорога неожиданно расширялась. С одной стороны линия леса изгибалась, образовывая зеленый полукруг, а с другой — зелень уступала место беспорядочно нагроможденным утесам высотой более сорока метров. Вдали виднелся Сальтильо, похожий на сказочный городок в лучах заходящего солнца.

Ртуть, шедший впереди, посмотрел на этот чудесный вид, и крик удивления и ужаса вырвался из его уст. На деревьях висели человеческие тела. Он узнал австрийцев, раненых из обоза, пленных…

Мать Орсола при виде чудовищного зрелища зарыдала и упала на колени. Что же это за война такая? Неужели люди возвратились к варварству, как в древности?

— О, дикарь! — прошептал Ртуть.

Вдруг рядом с ним выросла человеческая фигура.

— Мой верный Сиори, это ты!

— Да, это Сиори, твой раб! Слушайся его совета, иначе ты пропал… и раненых перебьют всех до единого.

— Откуда ты знаешь?

— Я искал, подсматривал и увидел… за десять полетов стрелы отсюда вас поджидают двести партизан. Мексиканцы, сопровождавшие обоз, перешли на сторону Карбахаля.

— Как? Опять он?

— Да, Карбахаль поклялся отомстить Ртути и повесить его собственноручно.

— Он еще не поймал меня!

— Нет, конечно, но опасность велика. Не делайте больше ни шага. Я знаю тайную тропинку на склоне утеса, по ней ходят лишь местные батраки. Они вам не враги: партизаны обращались с ними с дикой жестокостью. Здесь, на один полет стрелы назад, стоял когда-то храм, возвышаясь над долиной. Время и люди сровняли его с землей, но сохранились подземные ходы, скрытые от человеческого глаза и ведущие в Сальтильо. У входа в подземелье тебя ждут друзья, индейцы. Ты и твои товарищи «ртутисты» можете беспрепятственно добраться до Сальтильо.

Капитан вздрогнул и схватил индейца за руку.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что хочу спасти тебя и твоих друзей.

— Сиори, неужели я так обманулся в тебе? Могу ли я поверить, что ты предлагаешь мне совершить подлость?

— Что вы хотите сказать, хозяин?

— Неужели ты предлагаешь мне, капитану Ртути, французу, бросить на произвол судьбы этих несчастных, которых я поклялся спасти, и выкупить свою жизнь ценой предательства?

— Хозяин! Я любил твоего отца… ради него я хочу спасти тебя…

— Молчи! Клянусь честью, я не знаю, почему до сих пор не пустил тебе пулю в лоб.

— Хозяин! Я вас люблю, я ваш раб.

— Молчи, я сказал! Я едва сдерживаю гнев. Еще немного, и прогоню тебя, чтобы ты не смел больше появляться.

— Нет, нет! Не делайте этого! Если Сиори виноват, побейте его, но не гоните!

Ртуть стоял молча и размышлял. Затем подозвал мать Орсолу, все еще рыдавшую перед трупами, зловеще покачивающимися на деревьях.

— Остановите обоз и слушайте меня… Мой верный слуга Сиори знает путь к спасению. Индеец, проводи нас на то место, о котором ты говорил.

Сиори стоял, опустив голову, слушая упреки Ртути. Он поторопился исполнить приказ. Пройдя назад по дороге совсем немного, краснокожий показал капитану довольно широкую расщелину, заросшую кустарником и заваленную камнями.

— Там, под землей, индейцы — мои друзья, они расчистят путь.

— Пусть начинают! Поторопись, как долго тянутся минуты!..

Сиори едва слышно свистнул. И сейчас же, словно по волшебству, кусты и камни начали исчезать. Открылся широкий проход, настоящий каменный коридор, скрытый от посторонних глаз. Индейцы стояли у стен неподвижно, как кариатиды.

— Подземелье такое широкое до конца?

— Да, хозяин.

— Спуск пологий или крутой?

— Очень пологий.

— Значит, обоз раненых сможет пройти?

— Хозяин! Вы хотите…

— Отвечай: да или нет?

— С помощью индейцев обоз сможет пройти.

— И окажется в Сальтильо?

— И окажется в Сальтильо.

Ртуть повернулся к матери Орсоле.

— Вы слышали? Вот где спасение для вас и этих несчастных.

Настоятельница колебалась.

— Можно ли доверять этим людям?

— Видишь, Сиори, в тебе сомневаются…

Индеец встал на одно колено, взял руку монахини и положил себе на голову, что означало беззаветную преданность.

— Скорее, — произнес Ртуть, — нельзя терять ни секунды. Направляйтесь в подземелье. Сиори и другие индейцы проводят вас. Враги совсем близко, они вот-вот появятся. Дорога охраняется, но, устав ждать, они могут выступить нам навстречу. Их двести, этих лютых зверей… Подумайте о больных и раненых!

Мать Орсола отдавала распоряжения, которые тут же выполнялись. В глубинах подземелья зажглись фонари. Стали видны высокие, как в храме, своды.

«Ртутисты» и австрийцы разместились у дороги с карабинами наготове, не отрывая глаз от того места, откуда мексиканцы должны открыть стрельбу. Момент был напряженный. Если обоз не успеет скрыться, пока не появятся партизаны, несчастные погибнут.

Ртуть прекрасно понимал, что никогда еще он и его товарищи не попадали в столь опасное положение. Бледный от волнения, он смотрел на обоз, медленно исчезающий в каменной дыре.

— Сиори, скажи, можно ли снова закрыть вход так, чтобы его не было заметно?

— Да, хозяин. Как только ты войдешь, скала передвинется и загородит вход.

Капитан едва заметно пожал плечами. Разве дело шло о его собственном спасении!

— Послушай, Сиори, поклянись исполнить мой приказ.

— О, хозяин! Ты сам знаешь, что я не могу ослушаться тебя.

— Итак, едва я произнесу: «Делорм!» — ты закроешь вход, и как можно быстрее.

— Как только ты войдешь?

— Войду я или нет… как только ты услышишь имя моего отца, камень должен встать на место.

— Но… ты погибнешь!

— Сиори, я так хочу!

Индеец взглянул в мужественные глаза Ртути и проговорил:

— Я исполню приказ…

Глава 23

^{Господа австрийцы, пожалуйте первыми! — Десять против одного. — Бой. — В окружении. — Пропасть. — Свинцовый дождь. — Все равно пойдем. — В плену. — Перес является вновь. — Спасибо, мать Орсола!}

Сестры торопились изо всех сил. Вот уже мулы и повозки скрылись в недрах земли. За ними подземелье поглотило ходячих раненых, поддерживаемых индейцами.

Сиори умолял капитана:

— Теперь вы, хозяин… торопитесь, сейчас появятся партизаны!

Австрийцы продолжали стоять на посту, готовые к бою, не особенно понимая, что происходит.

— Пожалуйте, господа! — приказал Ртуть.

Австрийцы немедленно исполнили приказ.

На дороге остались лишь капитан и «ртутисты».

— Хозяин, хозяин! — снова закричал Сиори. — Идите быстро, уже поздно!

Показались партизаны, засвистели пули.

Конечно, наш герой и его товарищи успели бы еще проскользнуть в подземелье. Но Ртуть понимал, что мексиканцы могли увидеть их, и тогда секрет открылся бы.

— Делорм! — крикнул он изо всех сил.

Сиори бросился к каменной глыбе, нажал рукой, и она перевернулась, плотно закрыв вход. Затем индеец занял место подле Ртути.

— Друзья! — воскликнул капитан. — Их двести человек. Десять против одного — вы не боитесь?

— Да здравствует Ртуть! — крикнул отряд в один голос.

Партизаны приближались, сейчас начнется бой.

Они наступали с трех сторон, бежали с дороги и из леса. Четвертую сторону составляла почти отвесная скала, поросшая чахлыми бледно-зелеными кустиками с жесткими и острыми как кинжалы листочками.

Эта непреодолимая преграда оставляла Ртуть и его отряд на милость партизан.

Внезапно юноша понял, как неосторожно поступил.

«Мог ли я сделать иначе? — промелькнула тревожная мысль. — Ведь моим долгом было спасти этих несчастных, мы — их последняя надежда… Конечно, я знаю… австрийцы! Я мог оставить их здесь, и нас стало бы больше: один против четырех.

Но нет! Мы — французы, великодушные даже в ущерб себе, иное поведение недостойно нас. Если суждено умереть, умрем за правое дело, как истинные французы».

Бедняк, Питух и все остальные столпились вокруг капитана, ожидая приказа. Они поняли, что идут на смерть, и были готовы.

Партизаны продвигались медленно и осторожно. Они видели лишь colorados, думали, что за поворотом дороги скрывается подкрепление, и опасались западни. Пройдя опушкой леса, мексиканцы увидели, что солдаты и раненые исчезли, словно по мановению волшебной палочки. Яростный крик разочарования и ненависти вырвался из их глоток.

Зато было на ком отыграться! Теперь они не уйдут, проклятые «ртутисты», которые постоянно вставали поперек дороги и разбивали отряды партизан.

Французы стояли спиной к отвесной скале, неподвижные и решительные. Да, они наверняка погибнут, но не сразу! Сначала следует искупить свои грехи. А их ох сколько накопилось! Зачем торопиться? Одним залпом можно уничтожить маленькую горстку людей, стоящих как на расстреле.

Ртуть, удивленный неожиданной передышкой, оглядывался вокруг. В его сверкающих глазах чувствовалось огромное напряжение мысли. Но нет… ни малейшей надежды!

— Друзья, — произнес юноша как можно спокойнее, — нам осталось лишь ринуться сломя голову на один из отрядов. Невозможно пробить эту человеческую стену, но… нужно, мы должны пройти!

— Пройдем или не пройдем, — пробормотал Бедняк. — Главное — попробовать.

Внезапно Ртуть вскричал:

— Как бы не так! Кажется, есть выход… за мной!

Он подумал вдруг о пропасти, в которую уходила скала, и вспомнил о барранкосе, где впервые столкнулся лицом к лицу с доньей Альферес. Что, если спуститься, вернее, скатиться в пропасть? Может, и не разобьешься на мелкие кусочки?

Ртуть вспрыгнул на камни, похожие на зубчатую стену крепости. Товарищи без колебаний последовали за ним. Цепляясь за выступы, они оказались над долиной, куда вела почти отвесная стена, поросшая редкими кустиками.

Пытаться спуститься вниз — безумие! Но они попытаются.

— Летим вниз, друзья! — крикнул Ртуть.

А Бедняк насмешливо подхватил:

— Головой вниз, марш! Пронумеруйте части тела!

Ртуть прыгнул первым, ориентируясь на огромный корень эвкалипта, пробившийся через скалу.

За ним — Бомба.

Тут раздался выстрел, один-единственный… И бедный Бомба с простреленной головой выпустил ненадежную опору и покатился вниз, ломая руки и ноги, словно игрушечный паяц[2070].

После меткого выстрела раздался залп, мимо «ртутистов» пронесся свинцовый дождь и угодил на полметра ниже, никого не задев, как будто враги хотели обозначить границу.

На расстоянии ста метров Ртуть увидел партизан, которые разместились на выступе скалы и обстреливали оттуда спускающихся французов. Путь к бегству был отрезан. Капитан не мог допустить, чтобы его товарищей расстреляли поодиночке, как куропаток.

— Все наверх! — закричал он зычным голосом. — Будем драться!

Пока лишь трое начали спуск: он сам, несчастный Бомба и Бедняк. Остальные высматривали подходящие для спуска выступы.

Одним прыжком Ртуть очутился рядом с товарищами.

— Глупая смерть! Французов не подстреливают на лету, как голубей… вперед, напролом!

Такой вариант больше нравился «ртутистам», и они охотно подчинились. Кольцо врагов сжималось, на наших героев были направлены мексиканские карабины…

Мгновенно весь отряд — двадцать четыре человека — ринулся на ближайшую группу партизан. Залп перекрыл им путь, некоторые упали. Ртуть и Бедняк остались невредимы. Питух остервенело играл сигнал атаки.

Со штыками наперевес французы бросились на врага. Сиори с бешеной скоростью вращал мачете. Удалось завязать рукопашную. Разгорелся бой. Ртуть, как пушечное ядро, влетел в гущу противника. Бедняк проскочил между ногами мексиканцев и очутился рядом, он направо и налево раздавал тумаки, царапался, кусался. Питух орудовал горном, а Толстяк — прикладом.

Вдруг послышался пронзительный, визгливый голос:

— Брать живьем!

Человеческая масса сомкнулась вокруг наших героев как гигантские челюсти, удушая и парализуя. Руки и ноги им накрепко связали веревками. «Ртутисты» выкрикивали ругательства и оскорбления.

— Заткните им рты! — выкрикнул тот же голос.

Приказ был выполнен с пещерной грубостью. Пленным набили рты сухой травой и землей, заткнули тряпками. На них сыпались удары: трусы хотели отыграться за свой прежний страх!

Партизаны увлекали французов прочь, почти заставляя бежать со связанными ногами. Пленные старались держаться с достоинством.

Внезапно Ртуть вздрогнул. Он увидел, что высокий мексиканец нес на плечах безобразное существо, кривошеее, однорукое и одноногое. Урод грозил своей культей, и из беззубого рта вырывался знакомый резкий голос:

— Попался, Ртуть! Теперь ты мой пленник! Сколько раз ты будешь умирать на моих глазах до того, как я тебя прикончу!

Это был Бартоломео Перес. Вероятно, поток выбросил его на берег, смял, поломал, но оставил в живых… для дальнейших преступлений и мести!

Ртуть сделал нечеловеческое усилие, чтобы разорвать путы, но не смог. В его глазах отражались непередаваемые ненависть и презрение. Негодяй лишь ухмыльнулся.

Внезапно вдали раздался глухой звук, эхо от которого долго отдавалось в горах. Ртуть понял: мать Орсола давала знать из Сальтильо, что его старания не были напрасны — раненые спасены.

Пленный улыбнулся: «Спасибо, мать Орсола!»

Глава 24

^{В плену. — Повешенный труп. — Живая мишень. — Пока человек жив… — Никаких самоубийств! — Час сна. — Голоса из-под земли. — Мысли Карбахаля. — Титубал и Кристофоро. — Сон ли это? — Надежда!}

Итак, Ртуть снова оказался в плену.

Четыре дня и четыре ночи его вели через пустынные, заброшенные края. Юноша страдал не столько от побоев и ужасного обращения, сколько при виде мучений своих товарищей. Самое главное — не сдаваться. Ртуть старался пересилить усталость и боль, чтобы не дать варварам повод для ликования.

Пленным вытащили кляпы[2071] изо рта, как собакам бросили объедки на ужин и специально связали потуже, как можно больнее. Ночью, на привале, «ртутистов» побросали на холодную землю, как попало, категорически запретив разговаривать. Часовых вокруг было так много, что на каждого несчастного приходилось по двое молодчиков, поминутно вскидывавших ружья.

Они постоянно старались причинить боль связанным пленникам, чтобы вырвать из них хотя бы стон. Тщетно! Мексиканцы приходили в бешенство от стойкости наших героев, молча, без единого звука, корчащихся в своих путах.

У Мариуса было два ранения в голову. Никто не подумал сделать перевязку, и на вторую ночь у него случилось кровоизлияние в мозг. Раненый закрыл глаза, перед ним проносились молнии. Бред перенес несчастного на родину, в Канебьер, сверкающий под ослепительным южным солнцем, в Андум, где он родился, в таверну[2072], где когда-то мамаша Лантельм подавала вкусный буйабес… Затем на глаза упала красная, как кровь, пелена, страшная боль пронзила мозг.

Раненый не кричал, он стиснул зубы, напряг все мускулы в последнем усилии… и умер.

Дикари повесили труп на дерево.

Товарищи смотрели и молчали. Каждый ждал своего часа. У самого молодого парнишки, рабочего, приехавшего в Мексику из Франции в поисках приключений, начался приступ эпилепсии[2073]. Он забился в судорогах с пеной у рта, мускулы так напряглись, что он частично разорвал путы. Беспорядочно размахивающие руки угрожали кому-то, но ни один крик не сорвался с уст несчастного, как будто он, как и все пленные, дал обет молчания.

Партизан очень забавлял этот танец смерти, но потом им наскучило смотреть. Юношу привязали за ногу и подвесили на толстый сук вниз головой. Он извивался, не желая умирать, не желая кричать… Мексиканцы принялись стрелять в живую мишень, и несчастный наконец отдал Богу душу.

Лицо Питуха сделалось страшно: череп, обтянутый кожей, — голова мертвеца. Постоянно открытые глаза излучали черный испепеляющий свет. Один из палачей замахнулся было на него, но не посмел тронуть пленного.

Ртуть держали отдельно, в нескольких метрах от товарищей. Четверо дозорных постоянно сменялись около него: матерые волки, на которых можно было положиться. Мексиканцы хорошо знали капитана, не зря у него такое прозвище! Сколько раз они уже думали, что поймали его! Иногда казалось: еще немножко — и неуловимый будет схвачен, но внезапно он исчезал, а позже появлялся вновь, расстраивая планы мексиканцев. Подобно живой ртути, он скользил, перекатывался, проникал везде, не зная ни усталости, ни передышки.

Но теперь для него все кончено, приняты все необходимые меры. Каждые два часа дозорные менялись, мексиканцы шпионили еще и друг за другом.

Если он вздумает заговорить, заткнуть ему рот! Если зашевелится, ударить прикладом, а по мере надобности и колоть кинжалом. Каждую секунду проверялись путы, сильнее затягивались узлы, веревки еще и еще обвивали ноги и руки. И постоянные оскорбления…

Ртуть, бледный как смерть, с остановившимся взглядом, стойко переносил все: ни один мускул не дрогнул на его лице. Такая выдержка беспокоила мексиканцев, палачи удваивали бдительность.

Почему его не прикончат сразу, пока он беспомощен, не может ни сопротивляться, ни даже пошевелить рукой, ни позвать на помощь? Обо всем этом юноша спрашивал себя.

Ни на секунду он не терял ясность ума. С того момента, как капитан попал в плен, он не переставал думать о побеге — не своем собственном, а товарищей, и, конечно, о том, как взять реванш[2074]. Пока он не видел такой возможности. Тем более, нужно найти способ, лазейку, штуковину, как говорят парижане. Пленник рассчитывал, прикидывал, не думая о том, что в любой момент палачи могут всадить ему пулю в лоб.

«Пока человек жив, он должен надеяться. Я мыслю — значит, я существую, — говорил старина Декарт[2075]. — Значит, я обязан не сдаваться, обязан самому себе и всем товарищам, которые рассчитывают на меня…

Уверен, что мой дорогой Бедняк, которого мне иногда удается увидеть неподвижно лежащим и спящим (скорее всего, он делает вид, что спит), говорит про себя: «Бьюсь об заклад, что шеф выручит нас из переделки!» Мои славные товарищи! Увы, ваш шеф тщетно ломает себе голову!

Четыре болвана меня охраняют. Они не услышат от меня ни единого звука.

А все этот негодяй Перес! Ах, бандит! Надо же, как живуче это существо, а столько славных людей мрут как мухи из-за какой-нибудь пустячной болячки или малюсенькой пули…

Ужасно такое существование! И оно долго не продлится… Единственное, на что можно рассчитывать, — только на чудо! Лишь оно может меня спасти! Лежать на спине, словно мумия[2076], — самая страшная пытка. Но все-таки почему они не убили нас сразу?»

В этом-то и загадка! Наемники, естественно, ничего не знали. Они еле сдерживали свою всегдашнюю жажду убивать, но подчинялись приказу и лишь приканчивали тех, кто вот-вот умрет сам.

Так прошло три дня и три ночи.

Самым ужасным было время принятия пищи, вернее, того, что здесь называли пищей.

Пленных не освобождали от пут, а подсовывали им под нос отвратительную еду: прокисшую маниоку[2077] или гнилую солонину. Приходилось извиваться, поворачиваться на бок или на живот и хватать зубами куски, чтобы не умереть с голоду. Сначала большинству французов — Бедняку, Питуху и другим — пришла в голову одна и та же мысль: отказаться от противной кормежки. Но они посмотрели на Ртуть…

Капитан не собирался кончать жизнь самоубийством. Он грудью встретит смерть от вражеской пули! А пока — жить, жить, жить!..

Поэтому отважный юноша не стал отказываться от скотской пищи. Партизаны обступили его с хохотом и насмешками. Зубы у пленника были не хуже, чем у молодого волка: могли и железо разгрызть. Он притянул поближе свой кусок и жевал медленно, не спеша, с достоинством, подавляя тошноту. Ведь этот кусок продлевал жизнь!

Затем Ртуть взял зубами глиняную миску с водой и утолил жажду, испытывая настоящее удовольствие от болотной жижи, гасившей огонь в его груди. Пообедав, пленник невозмутимо перевернулся на спину, в прежнее положение.

Товарищи Ртути, бравые colorados, захлопали бы в ладоши, если бы могли, приветствуя героические усилия капитана. Действительно, он проявил мужество не меньше, чем на поле боя, показав, что нужно жить, несмотря ни на что и несмотря ни на кого. Остальные последовали его примеру.

Друзья не знали, что все три ужасные ночи Ртуть не сомкнул глаз. Юноша постоянно прислушивался, ожидая непредвиденного случая, но — увы! — ничего не происходило.

Наступила четвертая ночь. Ртуть чувствовал, что силы на исходе. Даже его удивительно выносливый организм начинал сдавать. Тем не менее наш герой не хотел поддаваться сну, не хотел, чтобы палачи застали его спящим.

Если бы можно было встать, пройтись, стряхнуть тяжесть, сдавливающую голову! Но невозможно даже пошевелиться… Казалось, что путы врезались в тело все глубже. Непреодолимое оцепенение охватывало пленного. Он еще пытался рассуждать: ну что же, если надо, пожалуй, полчаса или час сна. Иначе нельзя…

Ртуть растянулся во всю длину, опустив голову и приложив ухо к земле. Больше он ничего не знал и не видел. Но, странное дело, продолжал слышать! Органы слуха не сдавались.

Что это? Дрема? Кошмарный сон? Явственно послышалось, как галопом проскакала лошадь и внезапно остановилась. Прозвучал обмен паролем, затем упомянули имя Карбахаля. Посланник мексиканского вожака приехал переговорить с начальником отряда, охраняющего пленных.

Сначала слова терялись в общем гуле, но потихоньку все встало на свои места. Где же происходил разговор? Казалось, довольно далеко, метрах в ста, но тем не менее пленник различал каждое слово, каждый слог.

Командующий, по имени Титубал, встретил посланника Карбахаля, который был выше рангом. Они обменялись традиционными приветствиями.

Ртуть слышал все так отчетливо, как будто сам присутствовал при этой сцене. Казалось, его существо раздвоилось: тело лежало неподвижно, а мысль работала и слух утончился.

Двое вошли в хижину, построенную наскоро партизанами для своего командующего. Появились бутылки. Настоящие мексиканцы без выпивки не могут.

Разговор зашел о текущих событиях. Оба собеседника верили в будущее, ведь император Максимилиан ничего не сумел организовать — ни финансы, ни армию. Император держался лишь на помощи французов.

Послышались оскорбления в адрес тех, кого называли захватчиками. Мексиканцы хвалились, что сбросят в море Базена и всю его шайку.

Кровь закипела в жилах Ртути. Он задушил бы подлецов собственными руками, но, увы…

Начальник отряда задавал вопросы.

Так вот в чем дело: Карбахаль хотел покончить с бандой «ртутистов», о которых ходили легенды. С ними могли расправиться тихо, военным судом. Но повешенных в лесу мало кто увидит.

Карбахаль собирался устроить публичную казнь перед толпой мексиканцев и индейцев, превратить этот «акт высшей справедливости» (как он выражался) в народное торжество. Пусть ужасная участь так называемых неуловимых покажет могущество Мексики, страны, которая скоро снова станет свободной.

Разговор продолжался.

— Хорошая мысль, полковник Кристофоро, — говорил командующий Титубал. — Я бы предпочел собственноручно отправить их в мир иной, особенно Ртуть, наглость которого просто раздражает, но смотреть, как он будет болтаться в петле под гиканье толпы, тоже очень весело.

— В каком состоянии эти люди? — спросил Кристофоро.

— Признаюсь, что я обходился с ними без церемоний…

— По крайней мере, вы приказали ухаживать за ранеными?

— Как я мог? — язвительно переспросил Титубал. — У меня же нет ни хирургов, ни сестер милосердия…

Но его собеседник строго спросил:

— Вы, может быть, считаете, что Карбахалю хочется судить и вешать полумертвых людей?

— О, они такие крепкие, даже сам удивляюсь…

— Сколько их?

— Пятнадцать — двадцать, точно не знаю.

Титубал произнес это пренебрежительным тоном, как будто такие мелочи недостойны его внимания. Но суровый голос начальника вернул его к действительности.

— Ведите себя посерьезнее, — проговорил он. — Приказы Карбахаля (а с ним шутки плохи, вы знаете!) очень точны. Он хочет, чтобы пленные выглядели хорошо, как побежденные солдаты, а не как несчастные, которых ничего не стоит побить и взять в плен. Покоренные враги должны делать честь победителям.

— Пусть так, — заговорил Титубал, с трудом переносящий нравоучения, — но согласитесь, захватив наконец молодцов, которые столько раз от нас убегали, мы должны были принять суровые меры, чтобы они даже не помышляли о побеге.

— Короче, что это за меры?

Титубал замялся, и Кристофоро резко встал.

— Придется мне самому все проверить.

— Не стоит, полковник, — возразил Титубал. — Они крепко связаны и не могут пошевелиться. Меня можно упрекнуть только в излишней предосторожности…

Кристофоро перебил:

— Сколько людей в вашем распоряжении?

— Сто семьдесят пять, бандиты убили двадцать пять наших…

— Неужели сто семьдесят пять человек не могут уследить за пятнадцатью — двадцатью? Кто узнает об этом, будет невысокого мнения о мексиканцах.

— Что вы хотите, полковник? Я готов выполнить приказ. Если и сделал что-то не так, я ведь хотел как лучше…

Тон Титубала изменился:

— Итак, завтра на заре эти люди должны быть на ногах, а путы сведены до необходимого минимума. Хорошо их покормите и дайте агавовый напиток для подкрепления. Раненых посадите на лошадей, остальные пусть идут пешком с эскортом. Если они окажут сопротивление, карать не запрещается, но желательно, чтобы наказание не оставило заметного следа. Вы поняли меня?

— Да, полковник. Мне ясны ваши намерения. Я все выполню. Но позвольте задать вам вопрос…

— Говорите!

— После сражения под Сальтильо, когда мы взяли в плен этих людей…

— …и упустили австрийцев и обоз раненых…

Титубал не прореагировал на замечание и продолжал:

— Наш начальник, Бартоломео Перес, исчез. Вы не знаете, что с ним стало?

— Не знаю… но это не важно! В штабе давно игнорируют этого сумасшедшего. Карбахаль прогнал его с глаз долой, ужаснувшись его злодеяниям. Об этом человеке идет дурная слава — преступления, грабежи… О нем лучше не вспоминать… Оставим это. Я пересплю в вашей палатке, а завтра, на заре, в дорогу…

— Куда мы направимся, полковник?

— В монастырь Куаутемос, близ Монтеррея.

Голоса смолкли.

Ртуть внезапно проснулся. Удивительное дело, сначала он ничего не помнил. В голове все смешалось, в висках стучали молоточки пульса. Постепенно сознание прояснилось, память восстановилась.

Как же он мог все это слышать? Было ли это наяву или во сне, порожденном лихорадкой?

Вроде нет. Пленник тихонько повторил про себя услышанное: во сне не бывает такой логики и законченных мыслей.

Неожиданно капитан понял все и едва подавил радостный крик. В этих землях, поросших кактусами, опасными для людей и животных, живут грызуны вроде кротов или, скорее, сурков. Вся почва испещрена причудливыми ходами, которые зверьки прорывают во всех направлениях. Из-за этого часто происходят обвалы, люди и лошади ломают ноги, попав в глубокие дыры.

Очевидно, партизаны разбили свой лагерь как раз в таком месте, где акустика позволяла услышать звук на большом расстоянии. Вот он — счастливый случай!

Ртуть, полностью отключившись, смог услышать эхо разговора. Какие же выводы?

Он и его товарищи вовсе не спасены. Речь шла лишь о форме казни, которая их ожидала. Но, по крайней мере, не будет насильственной смерти с ужасными побоями и пытками. Пленные предстанут перед судом. Но люди, жертвующие жизнью во имя долга, каждый день рискуют встретиться со смертью… А главное, роковое событие еще не скоро. Теперь — конец неподвижности, выматывающей все силы.

«Что же, — прошептал Ртуть, — у нас целые сутки! Нас освободят от пут. Там поглядим!..»

Первые утренние лучи скользнули по кронам деревьев. Ртуть не удержался. До этого он не подавал признаков жизни. Но раз его убьют только завтра…

Не разжимая губ, юноша мелодично и протяжно свистнул. «Ртутисты» хорошо знали этот звук. Они услышали, зашевелились. Тогда капитан крикнул во весь голос одно слово:

— Надежда!

Четыре охранника вскочили, угрожая штыками. Но тут раздалось пение горна. На опушке леса показались две фигуры: командующий Титубал и полковник Кристофоро.

Ртуть облегченно вздохнул: это был не сон!

Глава 25

^{Цивилизованный мексиканец. — Мы убиваем, но не пытаем. — Ртуть в затруднении. — Слово француза. — Есть еще место случаю.}

По-прежнему в плену, но какое облегчение! После нескольких суток пытки неподвижностью «ртутисты» испытали безграничное наслаждение.

Полковник Кристофоро вовсе не походил на предводителей матадоров и других бандитов. Увидев солдат Титубала, а вернее, Бартоломео Переса, он с отвращением поморщился.

И правда, трудно было представить такое удивительное сборище преступных, зверских физиономий. Облаченные в рваные и грязные мундиры, партизаны походили на разбойников с большой дороги, нападающих на проезжих с целью отнять и кошелек и жизнь…

Полковник Кристофоро был солдатом в лучшем смысле этого слова, настоящий офицер, сознательно выполняющий свой долг. Примерно сорока лет, серьезный, бронзоволицый, с черными как смоль длинными усами. На мужественном лице — огромные глаза с длинными ресницами.

Кристофоро решил сам заняться пленными, оставив Титубала, который бесился от выказанного ему недоверия.

Полковник не скрывал своего презрения к бесполезной жестокости.

— Врагов мы убиваем, но не пытаем.

Ртути довелось несколько раз сталкиваться с солдатами Хуареса из регулярной армии, которых он считал достойными уважения. Новое лицо лишь подтвердило это впечатление.

Когда два человека — пленный француз и мексиканский начальник — посмотрели друг другу в глаза, они поняли, что принадлежат к одной породе честных вояк.

«Ртутисты» выглядели неплохо, по примеру своего шефа. Их форма, конечно, сильно пострадала, но выручила сноровка. Как только пленных освободили от пут и разрешили сходить под конвоем к ближайшему источнику, французы вернулись подтянутые и аккуратные.

Питух выпрямился во весь рост и снова стал воинственным севастопольским зуавом. Бедняк опять превратился в насмешливого парижского гавроша. Толстяк и Булочка, несмотря на плохо зажившие раны, стояли в строю как на параде.

Кристофоро пересчитал пленных. Их оказалось семнадцать.

— Командующий Титубал, — обратился он к партизанскому начальнику, — вы говорили о двадцати, где остальные?

Титубал побелел от ярости, но сдержался и лишь неопределенно махнул рукой. Разве мог он признаться, что этой ночью приказал бросить трех умирающих в соседний барранкос?

Полковник все понял и не настаивал на ответе. Он уже принял решение игнорировать Титубала и взять командование на себя. Бандиты спешили выполнять приказания, отданные мужественным, громким голосом.

Кристофоро руководил распределением пищи. Пленные получили то же, что и охранники: мате[2078], маниоку, кукурузные лепешки.

По-солдатски сурово, но не грубо допросил полковник всех пленных по очереди. Некоторые страдали от ран, мексиканец осмотрел больные места и разрешил оказать друг другу помощь.

Одного француза с переломленной рукой, молча переносящего боль, полковник взялся перевязать собственноручно, но у него плохо получалось.

— Кто может помочь этому человеку? — громко спросил он.

— Я, полковник, — ответил Ртуть.

— Подойдите сюда и действуйте.

Ртуть подошел, за ним Тейеб и Бедняк. Они быстро наложили на больную руку самодельные шины.

— Как хорошо! — произнес раненый.

— Один из вас, — продолжал Кристофоро, — сядет на лошадь и будет поддерживать этого человека.

Бандиты Титубала с изумлением наблюдали за происходящим, не решаясь зубоскалить: полковник не простил бы такой наглости.

О, Ртуть охотно пожал бы ему руку! Но приходилось соблюдать дистанцию: фамильярное обращение выглядело бы дурным тоном. К тому же наш герой знал, что эти гуманные действия не спасут от неизбежной роковой развязки.

Конечно, полковник Кристофоро великодушен, но — с улыбкой замечал про себя Ртуть — не стоит забывать, что он получил приказ приукрасить товар.

Кристофоро подошел к Титубалу.

— Сколько у вас лошадей?

— Сто двадцать две.

— Лошадей вы считаете лучше, чем людей. Выделите нужное количество, чтобы пленные ехали верхом. На вашу долю останется его пять лошадей, я надеюсь, вы сможете обеспечить охрану.

— Будьте осторожны, полковник, — гневно проговорил Титубал, — это же дьяволы, а не люди…

— Вы что, боитесь их?

— Я, полковник? Это оскорбление!

— Вы сами напрашиваетесь на такое замечание. Я также советую вам быть осторожным: недалек тот час, когда свободная Мексика призовет к ответу тех, кто пытался опозорить ее…

— Но…

— Молчите и выполняйте приказ!

Титубал замолк. О, с каким удовольствием он порубил бы саблей этих хладнокровных людей, которые делали вид, что происходящее вокруг им безразлично!

Процессия организовалась. Безоружных пленных сопровождал мексиканский эскорт.

Ртуть внимательно наблюдал за каждым движением. В его голове уже зрел план: можно все поставить на карту, ему с товарищами не впервой пробиваться через превосходящие силы противника.

В самом деле, похоже, что за ними никто не следил. Бедняк беспрепятственно приблизился к своему другу и прошептал:

— Здорово! Кажется, пока все идет хорошо…

— Совсем неплохо, — в тон ему ответил Ртуть и добавил, смеясь: — Пусть продолжается в том же духе!

Бедняк сказал:

— Надо придумать, как уйти, не простившись, от этих молодцов.

Ртуть собирался ответить: может быть, передать всем пароль, который послужит сигналом к сумасшедшей и отчаянной попытке…

Но в эту минуту полковник Кристофоро, который находился в двух шагах от Ртути, громко и отрывисто спросил:

— Капитан Ртуть, вы француз?

— Да, полковник.

— Дайте мне честное слово, что в дороге не предпримете попытку к бегству. Тогда я по-прежнему буду предоставлять вам относительную свободу…

— А иначе?

— Иначе я буду вынужден передать вас на попечение командующего Титубала.

Ясно было, что это означало: поход со связанными руками и спутанными ногами.

«Вот дьявол! — выругался Ртуть. — Можно подумать, он слышал слова Бедняка».

Капитан колебался и молчал. Он хорошо знал цену своему слову. Но он знал также, что в конце пути всех французов ждала смерть…

Тем не менее юноша даже испытывал некоторую гордость за уважение, оказанное ему и его воинам.

— Полковник, позвольте мне сказать вам пару слов наедине.

Кристофоро посмотрел на пленного с удивлением, но любопытство взяло верх, и он приблизился к Ртути.

— Что вы хотите?

— Полковник, мне известно, что мы направляемся в монастырь Куаутемос…

Полковник вздрогнул от неожиданности.

Ртуть продолжал:

— …где нас ждет военный трибунал, который приговорит нас к смерти.

— Откуда вы знаете? Это невозможно…

— Вы забываете, полковник, что для нас, французов, слово «невозможно» не существует. Конечно, я могу вам все объяснить… Но, думаю, не стоит… Главное, что я в курсе. Итак, слово, которое вы просите дать, равноценно смертному приговору мне и моим храбрым товарищам. Я имею право распоряжаться своей жизнью, но не могу вести людей на казнь, не рассказав им все.

— Что же вы предлагаете? Мне претит обращаться с вами известным образом, я отвечаю за вас и уже поступил довольно неосторожно.

— Да нет же, полковник. Благодарю вас за то, что вы не ставите под сомнение честь французов. Я прошу разрешить мне получить согласие товарищей.

— Они не согласятся.

— Вы их не знаете…

Кристофоро немного подумал — мужество и благородство пленника поразили его.

— Что вы будете делать?

— О, вы сами все увидите и, уверен, останетесь довольны.

Ртуть крикнул:

— Бедняк!

— Здесь! — отозвался приятель, спеша на зов.

Бедняк сделал воинскую стойку и приветствовал полковника.

— Полковник Кристофоро предоставляет мне исключительное доказательство своего уважения: он просит дать честное слово, что до конца пути мы не предпримем попытки к бегству.

Бедняк промолчал, а про себя подумал: «К черту великодушие! Так было бы здорово сделать последнюю в жизни глупость…»

— Я готов дать слово, тогда с нами будут обращаться как с солдатами, а не как с дикими зверями.

«О, это кое-чего стоит», — подумал Бедняк, не перебивая капитана.

— Но мне необходимо, чтобы вы все взяли те же обязательства, что и я. Вы должны знать, что, прибыв на место, мы подвергнемся суду и будем расстреляны или повешены. Ты все понял? Теперь отвечай: соглашаться ли мне на это достойное предложение и давать ли слово французского солдата за себя и за вас?

Бедняк взглянул на Ртуть.

— Ваше мнение, капитан…

— Мое мнение — да, несмотря ни на что.

— Тогда решено. Давайте ваше слово.

— Но нужно согласие товарищей. Посоветуйся с ними, скажи, что я поведу их на смерть.

Бедняк отправился к «ртутистам» и в двух словах рассказал им все.

Питух выпучил глаза.

— Зачем советоваться? Все, что делает капитан, всегда правильно. Его слово — закон.

Все закричали хором:

— Пусть будет, как он хочет…

Бедняк вернулся к Ртути.

— Порядок!

— Итак, полковник, — обратился капитан к мексиканцу, — мы даем наше честное слово.

Полковник отдал честь.

— Спасибо, капитан. Командующий Титубал!

Тот явился в ярости, что с ним не посоветовались.

— Командующий, — произнес Кристофоро приказным тоном, — капитан Ртуть и его отряд в дальнейшем наблюдении не нуждаются…

— Но, полковник!

— Потрудитесь не перебивать меня. Я отвечаю за них и даю вам честное слово, что пленные не предпримут попытки к бегству. Объявите распоряжение вашим людям! Ступайте!

Титубал, весь кипя, отдал честь.

Через несколько минут отряд тронулся в путь. «Ртутисты» находились в относительной свободе между двумя группами мексиканского эскорта.

— Скажи, Ртуть, — тихо спросил Бедняк, — куда мы направляемся?

— В монастырь близ Монтеррея.

— Там нас расстреляют?

— Да.

— Когда мы туда приедем, можно будет считать, что мы сдержали слово?

— Конечно.

— И тогда мы сможем действовать как захотим?

— Очевидно!

— Это мне нравится, — заключил Бедняк. — Значит, между монастырем и казнью найдется времечко для потехи…

— И для счастливого случая! — прибавил Ртуть.

Глава 26

^{Инквизиторский монастырь. — Право на невозможное. — Покориться и ждать. — Где же Сиори? — Скелет на потолке.}

Нигде инквизиция не оставила столько страшных воспоминаний, как в Мексике. В 1824 году, во время войн за независимость, население восстало против испанского ига.

Инквизиция укрепилась так прочно, так глубоко пустила корни в землю, что, казалось, никогда не выгнать ее из огромных крепостей с толстенными стенами.

Монастырь Куаутемос — одна из таких построек. Он ужасал и давил своей мощью. Здание представляло собой четырехугольник, каждая сторона насчитывала более ста пятидесяти метров. Черные стены высотой в сорок футов, испещренные бойницами, с железными решетками, за ними — плоская крыша, подобная гигантскому зверю, крадущемуся в долине, или сфинксу в пустыне. Образ отчаяния и смерти…

Ртуть, увидев перед собой эту мрачную громаду, собрал все душевные силы, чтобы не вздрогнуть.

«Мне больше нравится Маза», — прошептал Бедняк, намекая на старинную императорскую тюрьму, которая сейчас уже не существует.

Полковник Кристофоро придержал лошадь и оказался рядом со Ртутью.

— Капитан, вы сдержали слово, благодарю вас.

— От своего имени и от имени моих товарищей спешу выразить вам огромную признательность в доверии, нам оказанном… Позвольте спросить: это и есть монастырь Куаутемос?

— Да.

— Здесь нас будут судить и расстреляют?

Кристофоро молчал: и так все было ясно.

— Место очень подходящее для таких мероприятий, — заключил Ртуть. — Но мне хотелось бы уточнить одну деталь…

— Если я могу быть вам полезен, я к вашим услугам, — отозвался полковник.

— Вот что меня терзает: вы попросили у меня слова не предпринимать попытки к бегству, и я искренне дал его. До какого момента мое слово остается в силе? Вы имели в виду, что наше честное слово гарантирует повиновение не только во время переезда, но и в стенах этой мрачной крепости?

Кристофоро резко повернулся и посмотрел в глаза Ртути.

— Иначе говоря, капитан, вы желаете знать, сможете ли предпринять попытку к бегству, находясь в монастыре?

— Отвечу чистосердечно, как солдат и француз: вы поняли меня совершенно правильно. Вы слишком великодушно обошлись с нами, чтобы я пытался хитрить. Мне кажется, что с того момента, как мы переступим порог монастыря, я не буду более связан словом. Что вы на это скажете?

Полковник пожал плечами.

— Вы — настоящий француз, никогда не падаете духом! Неужели вы думаете, что можно бежать отсюда?

— Скажу не хвастаясь, — засмеялся Ртуть, — мы выходили из более трудных положений.

— Вы забываете, что вас будут охранять стены толщиной в десять футов и железные решетки. Остерегайтесь! В любом месте — на стене, на потолке или на полу — могут прятаться потайные конструкции. Под вашими ногами в любой момент может открыться подземелье-ловушка. Вы не представляете, наверное, до чего изобретательны на пытки были наши инквизиторы… Монастырь Куаутемос — это не тюрьма, а могила! — печально заключил Кристофоро.

— Пусть так, — заговорил Ртуть, продолжая улыбаться. — Но, полковник, вы еще не ответили на мой вопрос. Все, что вы сказали, для меня не столь важно. Мне не хотелось бы обсуждать с вами способы побега. Лишь одно парализует наше стремление к свободе: боязнь не сдержать слово. Поэтому я еще раз спрашиваю: до какого момента наше слово остается в силе?

В это время отряд приблизился к монастырю. Через широкий ров опустили подъемный мост. Титубал отдавал приказания, мексиканцы теснее придвинулись к пленным.

— Капитан, — с грустью проговорил полковник Кристофоро, — я отвечу вам так же откровенно. С этого момента вы и ваши товарищи свободны от обязательств по отношению ко мне. Вы сдержали свое слово, а теперь… да поможет вам Бог!

— Благодарю, полковник, мы постараемся сами себе помочь.

Тут подошел Титубал. Казалось, он слышал доверительную беседу.

— Полковник, — произнес он дерзко, — премного благодарен за помощь, которую вы соизволили мне оказать в доставке моих пленных, но теперь я за них отвечаю.

— Я знаю, сударь, — презрительно возразил Кристофоро, — роль солдата окончена, начинается работа тюремщика.

— Полковник! — воскликнул Титубал, побледнев от ярости.

Но Кристофоро, казалось, не слышал. Он протянул руку Ртути и промолвил:

— Прощайте, капитан. От всего сердца я бы хотел сказать вам до свидания!

— Кто знает? — Ртуть пожал руку полковника.

Полковник отдал честь «ртутистам» и удалился.

— Отличный малый! — пробормотал Бедняк.

— Неужели, — добавил Ртуть, — люди все время должны драться и убивать друг друга?

Раздался голос Титубала. Уж этот не страдал от избытка великодушия и даже элементарной вежливости! Наконец полковник ушел, и можно было распоясаться!

Ртуть дал указание своему отряду: не протестовать, не сопротивляться. Покориться и ждать дальнейших событий.

Это не устраивало Титубала, он рассчитывал, что пленные сами спровоцируют акты насилия, и тогда можно отвести душу.

Французов подтолкнули к мосту. Они прошли вслед за капитаном дружно, как на параде, четко печатая шаг. Пленники оказались под низким сводом, от стен пахло плесенью. Впереди виднелась железная решетка с такими частыми прутьями, что через них едва могла просунуться человеческая рука.

Титубал пересчитал пленных: семнадцать, все на месте. Вдруг он закричал:

— Какого черта! Индеец! Где индеец?

С того момента, как «ртутисты» схватились с превосходящими силами врага, никто не обращал на него внимания. Несомненно, индеец был взят в плен вместе со всеми, ведь он храбро сражался плечом к плечу со своим обожаемым хозяином.

Потом Сиори исчез. Никто не мог даже вспомнить, когда его видели в последний раз. Титубал, сам по происхождению индеец, ненавидел своих соплеменников.

Короче, Сиори нигде не было. Что с ним — ранен, убит? — спрашивал разгневанный Титубал, но все молчали.

Охваченный приступом ярости, командующий дал приказ открыть железную решетку, и пленных втолкнули на лестницу со скользкими ступенями. Титубал предупредил: при малейшем движении полетят пули.

Ртуть тихонько свистнул, и французы, смирные, как овечки, принялись спускаться вниз. Партизаны освещали дорогу факелами. Отряд очутился в широких подземных коридорах с низкими потолками. Приходилось пригибать голову, чтобы не удариться. Запах селитры перехватывал дыхание.

Еще одна, две, три железные решетки, и пленные наконец оказались в круглом зале с высоким сводчатым потолком, откуда свешивался — что за жуткая фантазия! — белый от времени человеческий скелет.

Глава 27

^{Следы инквизиции. — Камера пыток. — В цепях. — Титубал отдыхает. — Слесарное дело. — Тюремщики в плену. — В подземелье. — Навстречу неизвестности.}

Зал был круглой формы, но с одной стороны чем-то перегорожен. При свете факелов Ртуть разглядел возвышение с дубовыми скамьями, в центре — подиум[2079]. Очевидно, для трибунала.

Посреди зала стоял крепкий, грубо сколоченный большой стол, заставленный странными принадлежностями: подъемники, зубчатые колеса, рычаги… Над столом — что-то вроде виселицы, в углу — полуоткрытый металлический футляр в человеческий рост, утыканный внутри железными шипами.

Это была бывшая — а может, и теперешняя? — камера пыток. Ртуть не дрогнул. Питух немного выпрямился, Толстяк надулся, Бедняк ухмыльнулся, остальные выпучили глаза, толком не разобрав, что к чему.

Казалось, Титубал устраивал им экскурсию. Пленные, не останавливаясь, прошли дальше, дверь закрылась с пронзительным визгом.

В следующей комнате стены были утыканы лезвиями и крюками. В центре зияла черная дыра, откуда тянуло трупным запахом. Пол щетинился стальными иглами, между которыми человек едва мог поставить ступню. Нельзя было ни сесть, ни лечь, ни прислониться к стене. Обезумев от усталости и отчаяния, несчастный сам кидался в манящую пустоту…

Затем шли другие помещения. Титубал со злорадством демонстрировал свой музей ужасов. Казалось, под землей размещался целый чудовищный город. Наконец пленных вывели на поверхность. Снова решетки, железные двери вот последняя комната. Свет в нее падал из зарешеченного слухового окна, находящегося на высоте более десяти метров. Здесь было пусто, на стенах висели кольца и цепи.

Титубал задумался: надевать ли на пленных кандалы? Конечно, он отвечает лишь перед Карбахалем, известным своей жестокостью и непримиримостью. Но командующий боялся перестараться. Нужно, чтобы эти люди, представ перед судом, твердо держались на ногах, отвечали, даже пытались говорить что-нибудь в свою защиту, хотя их, конечно, никто не будет слушать.

В конце концов Титубал ограничился тем, что велел приковать пленных за ноги цепями с двойными звеньями. Цепи толстенные, кроме того, комнату закрывала частая металлическая решетка, а снаружи пленников стерегла вооруженная до зубов охрана в количестве десяти человек с приказом стрелять при малейшем неповиновении.

За все время французы не произнесли ни звука. Командующий бесился, оскорблял их как только мог, но пленные игнорировали головореза, словно их это не касалось.

Ох как чесались руки у негодяя Титубала! Уж он бы потешился всласть над беззащитными, но не смел. Ведь пленников нужно доставить в трибунал в приличном виде — таков приказ. Раздраженный партизанский начальник решил уйти: ему предстояло отчитаться перед Карбахалем. Но того не оказалось на месте, его вызвали срочным приказом. Куда, никто не знал. Трибунал нельзя было собирать до его возвращения. Тем более что суд и казнь собирались приурочить к большому религиозному празднеству, что-то вроде театральной мистерии[2080].

С сожалением оставляя пленных невредимыми, Титубал ворчал под нос:

— Начальство вечно темнит. Надеюсь, мне недолго придется сторожить этих злодеев!

Он вышел на главный двор. Монастырь походил на казарму, а двор выглядел укрепленным лагерем.

Титубалу сообщили важные новости: будто бы Монтеррей полностью эвакуирован, европейские отряды отступили к Сан-Луис-Потоси, угроза нависла над Тампико. Говорили и о ближайшем уходе французов.

Командующий пожал плечами: не хотелось верить этим слухам, не отвечающим его интересам. Если кончится война, где же грабить, сражаться и убивать?

Все-таки когда вернется Карбахаль? То ли через сутки, то ли через двое. Титубал решительно ничего не понимал в этих махинациях. В конце концов, он сделал свое дело честно и заслужил несколько стаканчиков валдапенасского вина. Титубал удалился, прихватив с собой собутыльников. Будь что будет!

…Ртуть и его друзья — в тюрьме, прикованные к стене тяжелыми цепями. Они могли сделать лишь два шага вперед. К счастью, Бедняк оказался рядом с Ртутью. Вытянувшись изо всех сил, они могли дотронуться друг до друга.

Капитан приказал сидеть тихо и не двигаться. Пока. Титубал мог вернуться. Пусть думают, что пленные устали и покорились судьбе. «Ртутисты», такие разные люди — индейцы, африканцы, греки, даже негр, — под влиянием своего шефа превратились в настоящих французов. Искатели приключений стали истинными солдатами.

Все эти люди восхищались капитаном и беспрекословно подчинялись ему. За ним они пошли бы в огонь и воду и на любую, самую страшную смерть.

Пленникам принесли еду — горьковато-соленую похлебку с вонючими кусками мяса. Ртуть поел, остальные последовали его примеру. Некоторые даже пощелкали языком от удовольствия, чтобы подразнить охранников, неотесанных полудиких бандитов из Соноры и с техасской границы, тщательно подобранных Титубалом. Эти варвары ненавидели французов из контргерильи, слишком часто наносивших им сокрушительные поражения. Наконец-то «ртутисты» у них в руках!

Пока дневной свет проникал из слухового окошка в камеру, охранники теснились у решетки с карабинами наготове, ловя малейший подозрительный жест, чтобы выстрелить. Но неподвижность и кажущаяся покорность пленных наконец-то усыпили бдительность мексиканцев.

Когда стемнело, охранники зажгли и повесили на решетку фонарь, но по глупости не рассчитали, что луч будет освещать их самих, а узники останутся в полной темноте. Наконец партизаны устроились вокруг припрятанных заранее бутылок с вином.

Оставшись без присмотра, мексиканцы отвели душу: налакались вволю. Алкоголь, скука и тишина сделали свое дело: сторожа уснули.

Ртуть, дождавшись подходящего момента, окликнул Бедняка шепотом:

— Послушай, ты знаешь, что открыть кандалы для меня — детская забава. Эти идиоты не умеют обыскивать, при мне остался целый слесарный набор…

— Знаю, — отозвался Бедняк, — тем более кандалы старинные, времен Фердинанда Кортеса[2081] — хотя и тяжелые, но непрочные.

— Тогда за работу, только тихо.

— Ты начинаешь…

— Я и заканчиваю, — добавил капитан.

Послышался легкий щелчок. Ртуть и Бедняк замерли, затаив дыхание, но пьяная охрана не шевельнулась. Все шло как по маслу.

— Теперь займемся остальными, — предложил Бедняк.

— Подожди минуточку, пока не стоит рисковать…

Ртуть бесшумно дополз до решетки, приподнялся и, прильнув к прутьям, внимательно осмотрелся. Охранники, утомленные долгим переходом и напившись, храпели. Наш герой запомнил их позы, как они держали оружие: он сочинял план нападения.

Человек, у которого каждая оставшаяся минута жизни на счету, не мог ничего делать кое-как. Предприятие казалось безумным, поэтому нужно было тщательно обдумать все.

Ртуть вернулся к Бедняку, который тоже начал избавляться от оков. Они обсудили стратегию предстоящего налета. Остальные поняли: что-то готовится, хотя и не видели в темноте движений капитана. Они терпеливо ждали.

Ртуть и Бедняк, переползая от одного товарища к другому, освобождали их. Приходилось нелегко: услышав подозрительные звуки, сторожа могли проснуться и открыть стрельбу. Стоило только мексиканцам повернуть фонарь в сторону пленных, как последние сделались бы легкими мишенями.

Но Ртуть и его ученик были так ловки, что меньше чем через полчаса все пятнадцать сокамерников стали свободны. Казалось, время остановилось, но необходимо было действовать осмотрительно.

Еще полчаса ушло на то, чтобы пленные подползали по очереди к решетке и разглядывали противников. Каждый должен был запомнить и потом безошибочно определить в темноте, как располагались враги и особенно где они держали оружие.

Вот уже больше часа как началась операция. Пора действовать. Все, что узники сделали до сих пор, — цветочки!.. Впереди — настоящая опасность.

Нужно захватить сторожей так быстро, чтобы они не успели поднять тревогу. «Ртутисты» рассчитали все движения. Каждый точно знал, что и как ему делать.

Сначала — отпереть решетку. К счастью, она открывалась вовнутрь. Сделать это бесшумно невозможно: «ртутисты» слышали, как скрипят старые петли… Следовательно, охранники проснутся через пару секунд. И все-таки нельзя допустить выстрелов и шума. Вдруг поблизости дежурит другой отряд?

Необходимо действовать в темноте, значит, следует точно запомнить позу того, кого собираешься атаковать. В нападении будут участвовать десять человек. Остальные семь получили другое задание и также готовились в тишине.

Ртуть прошептал:

— Внимание! Раз, два, три!..

Одним махом он вскрыл замок и потянул решетку на себя. Десять храбрецов рванулись вперед. Привычка к ночным вылазкам позволила им безошибочно схватить за горло намеченных противников. Те не успели даже вскрикнуть. Семь других «ртутистов» прыгнули в свою очередь. В течение долгого часа они успели соорудить путы и кляпы из своих поясов. Действовали быстро и бесшумно.

Десять ртов заткнуты десятью кляпами, ноги спутаны, руки связаны за спиной. Десять ружей — отобраны. Остолбеневшие охранники корчились, пытались сопротивляться, но, почувствовав прикосновение к виску холодного дула, замерли.

— Зажигай! — крикнул Ртуть.

Фонарь снова закоптил.

Десять связанных тел оттащили в темницу. Роли поменялись. Пригодились цепи и слесарный набор Ртути.

Подмена произошла бесшумно, с удивительной точностью. Только такой предводитель, как капитан Ртуть, и его преданные люди могли это совершить.

— А теперь что делать? — спросил Бедняк.

— Продолжать, — ответил Ртуть.

Люди нетерпеливо ждали дальнейшего приказа. Ни один не терял надежды. Им казалось, что победа близка.

— Друзья, — промолвил отважный капитан, — не надо строить иллюзий. Мы сделали кое-что, но это почти ничего. Пусть мы выйдем отсюда, но куда идти дальше? Я совершенно не знаю. Ни вы, ни я не имеем ни малейшего представления о подземелье. Мы рискуем наткнуться на основные силы врагов. В этом случае останется один выход — перестрелять побольше, пока они нас не убили. Ясно?

— Да, капитан.

— Тогда вперед… Не отставайте друг от друга. Ваши карабины заряжены, в сумках по сто патронов. Это немало. Будьте осторожней, не увлекайтесь. Ждите моих приказаний… Да здравствует Франция!

Глава 28

^{Перекресток. — Какую из трех дорог выбрать? — Направо! — Не трогайте стену! — Ртуть чудом уцелел. — Налево! — Обратный путь отрезан. — Как вечный странник. — Мучители. — Французы всегда великодушны!}

Решетку аккуратно заперли. Ртуть принял меры предосторожности, кулаком испортив замок.

Впереди шел Бедняк с большим фонарем в руке.

Капитан не забывал советов, которые дал ему полковник Кристофоро. Необходимо остерегаться потайных ловушек, тщательно обследовать пол и стены, чтобы невольно не пустить в действие какой-нибудь механизм.

Куда они придут, если направятся обратно тем же путем, каким попали сюда, мимо камеры пыток? К первому ограждению, то есть в самый центр вражеского гарнизона, в волчью пасть.

Французы миновали одну решетку, потом вторую и очутились на перекрестке, который они тогда не заметили. Впереди оказались три дороги, три подземных коридора, мало отличающихся один от другого.

— Стоп! — крикнул Ртуть. — Подождите нас здесь.

Зная, что центральный коридор приведет к прежней отправной точке, капитан и Бедняк решили сначала пойти направо. Во избежание ловушек они выстукивали пол прикладами: с западней не справиться и самым храбрым!

Так друзья шли минут пять. Коридор был везде одинаков, ничего примечательного.

— Эге! — пробормотал Бедняк. — Кажется, спускаемся.

Действительно, пол стал пологим, потом все круче и круче шел вниз.

— Может быть, подземный коридор проходит под зданием, — предположил Бедняк. — Вдруг он оканчивается где-нибудь далеко, в долине?

— Вполне возможно. Учтем этот вариант. Но прежде чем принять решение, вернемся обратно. Товарищи остались в полной темноте, они ждут нас, не стоит злоупотреблять их терпением.

— Возвращаемся, — согласился Бедняк. — Тем более, нам еще нужно изучить другой коридор. А потом мы выберем, как Геракл:[2082] направо или налево… Ай, что это?

Случайно прислонившись к стене, Бедняк почувствовал какое-то движение, как будто под давлением его тела опустился рычаг. Ртуть немедленно подскочил.

— Быстрее, фонарь!

При свете друзья разглядели железный рычаг, ранее, видимо, выступавший из стены, а теперь вошедший в желоб.

— Черт возьми! — выругался Ртуть. — Похоже, это одна из тех штуковин, о которых рассказывал полковник.

Но что приводит в движение этот механизм?

Ртуть и Бедняк обследовали свод, стены, пол: ничего не поняли. Они ускорили шаги, тревога сжимала сердца. Быть может, расступится земля? Или потолок опустится прямо на голову? Друзья пустились бегом, предчувствуя таинственную опасность, тем более страшную, что совершенно непредсказуемую.

Внезапно Ртуть не смог удержаться от крика, на лбу выступил холодный пот. Что же они увидели?

Вход в подземелье сужался… С обеих сторон коридора из стен выступили железные пластины. Они стали медленно смыкаться. Через несколько мгновений пластины сойдутся, и наши герои окажутся в плену и — что самое страшное — оторваны от друзей, ожидающих их с надеждой.

Отчетливо раздавалось поскрипывание зубчатого колеса, приведенного в действие неосторожным движением. Между двумя пластинами оставалось расстояние не более полуметра.

— Прыгай! — крикнул капитан Бедняку.

— Сначала ты! — ответил друг.

— Ты еще церемонишься, дурень? — проревел Ртуть.

Он схватил Бедняка в охапку и протолкнул в отверстие… Тот выкатился наружу.

Казалось, смыкание пластин убыстрилось. Успеет ли наш герой? Даже волосы зашевелились у него на голове, когда он ринулся в уменьшающееся отверстие…

Если он не успеет, ужасные ножницы сомкнутся и раздавят юношу. Он прислонился к одной пластине, изогнулся и, напрягая мускулы, изо всех сил уперся в другую. Движение пластин явно замедлилось. Но если ослабить напряжение, гигантская мышеловка захлопнется.

В этот миг капитан подумал о своих товарищах, которым суждено остаться без него.

— О, бедные мои друзья! — прошептал он.

Руки больше не выдерживали механического давления. Пластины неумолимо смыкались, уже касаясь его груди и спины. Прощай, жизнь!

Но нет — внезапная остановка… Снова поскрипывание невидимых зубчатых колес… Ужасные челюсти разжались, железные пластины понемногу стали отодвигаться. Ртуть почувствовал, как кто-то схватил его и вытащил.

Наш герой упал в объятия старины Питуха, который, всхлипывая, повторял:

— Ах, капитан, как мы все перепугались!

После пережитого Ртуть с минуту оставался недвижен, с блуждающими сумасшедшими глазами. Он увидел перед собой смертельно бледного Бедняка, который улыбался и протягивал к нему руки.

— Ну и жуть! Я думал, свихнусь.

— Что случилось? — пробормотал Ртуть. — Я жив?

— Сейчас все объясню. — Голос Бедняка дрожал. Он показал капитану на стену, где находился рычаг, подобный первому.

— Вот в чем дело. Когда ты меня выпихнул, я сначала ничего не соображал, как идиот. Потом увидел, что ты попался, и тут кровь прилила к голове, в мозгу просветлело. Гениальная идея осенила меня… Если есть рычаг закрывающий, должен быть и открывающий. Я направил на стену фонарь. И что же увидел? Такой же рычаг, только поднятый. Как я до него добрался, сам не помню… Я вцепился ногтями, потянул, рычаг подался и пошел вниз. Ах, мой дружочек Ртуть, дай я тебя обниму!

Трагическое событие, о котором мы так долго рассказывали, на деле не заняло и пяти минут.

— Ну-ка, глотни чуток! — продолжал счастливый Бедняк, поднося другу бутылочку, предусмотрительно захваченную у охранников.

Ртуть сделал большой глоток и глубоко вздохнул:

— Ничего не скажешь, друзья, воскреснуть из мертвых — это здорово!

Щеки его порозовели, глаза снова заблестели. Наш герой поднялся на ноги и выпятил грудь — жизнь хороша!

Товарищи грянули «ура!».

— Тихо! — прикрикнул Ртуть. — Не ровен час, услышат враги. Еще ничего не сделано. Проход, откуда нам с Бедняком удалось выбраться, не ведет на волю. Нужно обследовать другой.

— Капитан, — вступил в разговор Толстяк, — мы не хотим, чтобы вы ходили одни.

— Но…

— Никаких «но», капитан, или все вместе, или мы взбунтуемся…

Остальные тихо повторили хором:

— Все вместе!

Почему бы и нет? Эти люди были так дружны, что и на смерть шли все вместе.

— Пошли! — произнес Ртуть.

Раздался гул одобрения.

— Неизвестно, куда мы идем, — заметил Питух, — но всегда приятно идти куда-то…

— Послушай, шеф, — заговорил Бедняк, — лучше быть начеку. Может, обследуем стены и поищем их маленькие хитрости, чтобы опять не попасться…

— Ты прав. Поспешим. Мне кажется, фонарь скоро потухнет.

— А масла для него у нас нет.

Ртуть взял фонарь и начал тщательно изучать старые стершиеся камни. Все они плотно прилегали друг к другу — ничего особенного.

Тогда капитан углубился в подземный ход. За ним — Бедняк, и другие не отставали ни на шаг.

— Стоп! — крикнул Ртуть.

— Что такое?

— Ничего серьезного. Теперь будем не спускаться, а подниматься, здесь каменная лестница. Очень узкая, в толщину стены, нужно будет идти по одному.

— Сойдет и лестница, — сказал Бедняк, — пошли!

Отряд отправился вверх. Ступени оказались в довольно приличном состоянии. Винтовая лестница поворачивала вокруг каменной оси.

— Совсем как башни Нотр-Дама[2083], — сострил Бедняк, неисправимый парижанин.

«Ртутисты» поднимались медленно и равномерно. Дошли до первой площадки, которая расширялась и вела на следующий этаж.

— Вот и фонарь погас! — заметил Бедняк. — Если бы еще на всех этажах были газ и вода… Хотя, впрочем, и так видно.

Действительно, в стене находилась узкая длинная щель — бойница, — куда проникал луч света. Значит, ночь прошла, начался новый день.

«Как-то он закончится?» — подумал Ртуть. Уверенность изменяла ему. Спускались ли они или поднимались — не похоже, что это путь на волю.

Впереди возникла решетка из четырех железных брусьев толщиной в человеческую руку.

— Открывай! — сказал Бедняк Ртути. — Это по твоей части.

— С удовольствием. Кажется, замок не сложнее остальных. Только я удивляюсь — почему здесь нигде нет ловушек?

— Вроде тихо, — заметил Бедняк. — Мне тоже странно. Но я не думаю, что это должно нас пугать.

— Верно. Вперед!

Инструменты помогли. Замок щелкнул, дверь открылась.

— Черт возьми, тяжелая, — заметил Ртуть. — Бедняк, проходи быстрее. Дверь нужно держать, иначе она захлопнется. Там где-то рычаг, который ее закрывает…

Ртуть и Бедняк прислонились к решетке и удерживали ее прижатой к стене, пока весь отряд не прошел. Капитан пересчитал «ртутистов»: все на месте.

— Теперь отпускаем. Если нам придется вернуться, откроем снова, вот и все.

Друзья отстранились. Дверь резко захлопнулась, очевидно благодаря механизму, спрятанному в стене.

Внезапно Бедняк воскликнул:

— Смотри, Ртуть, смотри!..

Ступени лестницы, по которой только что поднимались пленники, повернулись вокруг невидимой оси. Шесть — восемь ступеней обнажили черную бездонную дыру.

— Вот чертовщина! — выругался Ртуть. — Мы заблокированы, обратно нам не спуститься!

— Остается лишь подниматься, — констатировал Бедняк. — Но, ей-богу, до чего ловкие трюки: человек доверчиво поднимается, открывает дверь, она сама закрывается, и лестница летит к черту…

Ртуть тоже хотел бы свести все к шутке. Но он думал о своих товарищах, которых нужно спасти во что бы то ни стало, даже ценой собственной жизни. Вместо этого получалось, что он вел их к новым опасностям.

Товарищи прочли мысли Ртути.

— Ну что, капитан, полезем на следующий этаж? — спросил Питух.

Старый горнист сказал это так дружелюбно, что глубоко растроганный Ртуть положил ему руку на плечо.

— Вы — славные парни!

— Вы — отличный капитан, шеф. Пошли?

— Пошли… навстречу неизвестности.

Друзья поднимались вверх. Все чаще попадались бойницы, поэтому было достаточно светло. Ртуть тщательно обследовал стершиеся ступени — ничего подозрительного. Решеток тоже больше не попадалось, пленные беспрепятственно добрались до маленькой постовой будки, выбитой в стене, подобно нише для скульптуры.

— Знаешь, шеф, — проговорил Бедняк, — я посмотрел в бойницу: мы находимся очень высоко. Думаю, мы попадем на крышу монастыря.

— Куда-нибудь выйдем, — небрежно бросил Ртуть.

Бедняк замолчал, потом сунул нос в будку:

— Ну да! Вот она, крыша.

Капитан тоже заглянул.

— Не знаю, что лучше — на самом верху или в самом низу. Но, раз мы здесь, ничего не попишешь.

— Что будем делать? — спросил Бедняк.

— Мы подобны вечному страннику, который не мог остановиться. Нельзя оставаться на лестнице, поднимемся вверх, там увидим…

Ртуть повернулся к отряду.

— Друзья, дела плохи, я не знаю, как выбраться отсюда. Можно было бы спуститься, но лестница отрезана, вы сами видите. Если у кого-нибудь есть предложения, говорите…

— Но, капитан, все хорошо, все очень хорошо. Подышим свежим воздухом, уже неплохо… Как хотите… Направо, налево, вперед, назад! На ваш выбор!

Пленники старались шутить и ободрить юношу.

Ртуть и Бедняк заглянули в будку — закуток округлой формы с дверью на крышу. Гаврош правильно заметил, похоже на площадки парижских памятников, Триумфальную арку, Колонну.

Что раздумывать? Дверь открыта, лишь засов из железного прута на уровне пояса. Стоит только отодвинуть его, входя, и отпустить за собой.

Капитан оттянул засов, вышел и подержал его, чтобы дать пройти Бедняку: естественный жест, которого требовала вежливость. Бедняк оказал такую же услугу Питуху, тот — Толстяку, и так далее. Последний «ртутист» просто отпустил за собой горизонтальный рычаг. И тут…

Будка внезапно повернулась, раздался резкий щелчок, гладкая, ровная поверхность оказалась на месте входа. Мышеловка захлопнулась! Люди бросились на стену, пытаясь снова повернуть ее. В ход пошли ногти, ножи, приклады…

Тщетно.

— Черт побери! Разрази их гром! (Это самые безобидные слова из тех, что вырвались у наших героев.)

— Влипли! — бормотал Бедняк. — Ах, сволочи!

В несколько прыжков Ртуть достиг края террасы, она занимала всю крышу, просторная, покрытая мраморными плитами, обнесенная мощными зубцами. Подходящее место для последнего пристанища. Если бы только иметь боеприпасы и провизию… Но терраса была совершенно пуста.

За высокими зубцами легко спрятаться. Сверху открывался вид на внутренний двор. Ртуть разглядывал мексиканцев. Одни готовили пищу, другие занимались военными упражнениями.

— Ничего не скажешь, — усмехнулся Бедняк, — вот мы и взяли верх над неприятелем!

Утомленные бессонной ночью, пленники расположились на голом полу, устроились поудобнее и заснули. Бодрствовали лишь Ртуть и Бедняк. Друзья не питали больше надежд: в этой поднебесной западне они находились во власти врага едва ли не большей, чем сидя в подземной тюрьме.

С террасы не было выхода, кроме маленькой постовой будки, теперь наглухо закрытой. С других углов располагались просто небольшие башенки, без дверей. Наши герои, в отчаянии от того, что попались в ловушку, обследовали свою новую тюрьму: она была отделена от земли и полностью открыта небу.

— Идиотское положение, — бормотал Бедняк. — Мы не можем здесь оставаться дольше суток. В сумках охранников не нашлось для нас еды, а патроны — увы! — несъедобные… О, смотри скорее, шеф! Что там происходит?

Внезапно внизу во дворе все изменилось. Офицеры забегали, размахивая саблями и выкрикивая команды. Визгливые мексиканские трубы так громко заиграли, что можно было оглохнуть.

Все спешили, суетились. Мексиканцы строились, солдат подгоняли пинками и кулаками. Взвились флаги, грянуло «ура!», и появился всадник в сверкающем мундире.

— Карбахаль! — воскликнул Ртуть. — Неужели этот негодяй был когда-то у меня в плену…

— А глупый Максимилиан поддался на его заверения и отпустил на свободу…

— Чтобы он снова мог продолжать творить предательства и жестокости!

Карбахаль нетерпеливо расспрашивал окружавших его офицеров. Очевидно, он не был в восторге от полученных ответов, яростно жестикулировал и что-то кричал, но наши друзья не различали слов.

— Сеньор не в духе! — заметил Бедняк. — Что еще не по нему…

— Черт возьми! — отозвался капитан, внимательно следящий за событиями. — Все ясно: посмотри, что за человека к нему ведут.

— Да это негодяй Титубал!

— Именно… А знаешь, что у него спрашивают?

— Начинаю догадываться…

— Сейчас поймешь до конца. Ах, несчастные!

Вот что вызвало сочувственное восклицание нашего героя.

Одна из дверей открылась, и во двор вытолкнули жестоко избитых охранников. Очевидно, побег французов и подмена в тюрьме только что обнаружились.

Бедняги! Конечно, французам не стоило бы их жалеть: охранники были способны безжалостно расстрелять пленных. Но, с другой стороны, они тоже люди и исполняли приказ.

— Смотри, смотри! — прошептал Ртуть, показывая вниз.

Провинившихся отдали на растерзание товарищам, которые старательно колотили их, чтобы угодить Карбахалю. Больше всех усердствовал Титубал. Он так рассчитывал заслужить похвалу! Карбахаль смотрел, красный от гнева, стиснув зубы. Вдруг он поднял руку, подозвал Титубала и отдал приказ.

Незадачливых тюремщиков раздели догола. Два отряда по сто человек встали по бокам на расстоянии в пару метров. Что сейчас будет? Сердце Ртути бешено колотилось, Бедняк топал ногами.

Шум разбудил и других пленных, они подошли наблюдать сцену под прикрытием зубцов. Никто из мексиканцев не думал взглянуть вверх, слишком интересное предстояло зрелище. Десять несчастных, озираясь, как загнанные звери, не могли сделать ни шага, их крепко держали. По опыту охранники знали, какие ужасы им предстоит пережить.

Другие мексиканцы носились в поисках беглецов. Они обследовали подземелье, не решаясь проходить далеко и прочесывая сто раз одно и то же место. Титубал же суетился, чтобы как следует покарать своих подчиненных, которых он теперь называл не иначе, как бандитами.

Посреди двора устроили большую жаровню. Один из офицеров, вооружившись широким веером, раздувал огонь. На горящие угли положили шпицрутены[2084], одним концом прямо в пламя. Они были достаточно длинны, чтобы держать их рукой с другой стороны, не обжигаясь.

Намеченным жертвам завязали глаза. Со своего наблюдательного поста «ртутисты» видели, что несчастные тряслись от страха, не ведая, какую пытку им готовили, и инстинктивно прижимались друг к другу.

Солдаты Карбахаля взяли в руки шпицрутены. Металлические стержни покраснели на конце, потом потемнели, но жар остался. Виновных подтолкнули кнутом, посыпались обжигающие удары. Зрелище было жуткое: шпицрутены касались плеч, груди, горла, несчастные прыгали, кричали, пытались бежать. Зверская пытка не убивала, резкая боль повторялась каждую секунду. Палачи смеялись, глядя, как корчатся наказуемые.

Ртуть, Бедняк и остальные смотрели, широко раскрыв глаза от ужаса. Неужели из-за них, из-за побега совершается такое злодеяние?

— Друзья! — вскричал Ртуть. — Вы не хотите, чтобы пытка продолжалась?

— Нет, нет!

— Вы согласны сдаться, чтобы прекратить эти мучения?

— Да!

— Питух, труби!

Французы находились в безопасности в неприступном месте, они могли бы еще продержаться. Но с террасы раздался во всю мощь марш зуавов:

Карбахаль, Титубал и все остальные подняли головы и увидели наших благородных героев: они стояли на зубцах старого инквизиторского монастыря, подняв руки вверх. Во имя того, чтобы эти ненавидящие их люди больше не страдали, больше не кричали…

Яростный вопль исторгли мексиканские глотки. Карбахаль отдал приказ, и солдаты побросали орудия пытки. Кому нужны эти несчастные! Наконец-то в его руках человек, нанесший ему когда-то оскорбление…

«Ртутисты» стояли в ожидании, скрестив руки…

Глава 29

^{Слово дано. — Долой чужую боль! — Сложить оружие! — Странный трибунал. — Чудовище появляется вновь. — Речь Ртути. — Сиори карающий. — К стенке. — Благодарная мать Орсола. — Обмен. — Воскресение. — Луиза Делорм в Париже.}

— Вот как! — произнес Бедняк, играя карабином. — Все очень мило. Мы спасли этих негодяев, сами сдались, но, надеюсь, успеем немного поразвлечься.

— Мы в ловушке, это ясно. Пока из нас не сделали яичницу, побьем-ка яйца сами…

— Эй, ребята! Устроим напоследок потеху?

Бедняк с воинственным видом тряхнул карабином, и остальные последовали его примеру.

Капитан не вступал в разговор. Он смотрел на своих людей: им придется принести последнюю жертву. Ртуть не отступится от своего слова.

— Сложить оружие! — произнес он спокойно.

— Но мы не можем… — возразил Бедняк.

— Сложить оружие! — повторил Ртуть.

— Капитан!

Ртуть выпрямился и горячо заговорил:

— Неужели вы ничего не поняли? Вы сдались, чтобы прекратить пытки, спасти этих мучеников, ваших вчерашних врагов и сегодняшних братьев по несчастью. Вы снова дали слово солдат, честных людей, французов! А слову нельзя изменять. Иначе вы станете клятвопреступниками. Получится, вы солгали, чтобы заманить мексиканцев в ловушку. На такую подлость и предательство может пойти кто-нибудь другой, но не я и не вы! Мы пожертвовали своей жизнью, не опозорим же ее подлым поступком. Пусть мы умрем, но крикнем с достоинством: «Да здравствует Франция!»

Гордые и великодушные слова поразили всех.

— Сложить оружие! — повторил капитан и положил к своим ногам заряженный карабин.

В эту минуту одна из широких плит террасы передвинулась, и в дыру, о которой и не подозревали наши друзья, ринулись мексиканские солдаты.

Они не верили в порядочность, в честное слово и ожидали выстрелов. Впереди мчался Титубал — что-что, а трусом он не был, — готовый принять на себя первую пулю, с саблей в одной руке и пистолетом в другой.

Семнадцать пленных стояли спокойно. Удивленный Титубал не нашел ничего умнее, чем крикнуть:

— Сдавайтесь!

— Снова! — засмеялся Ртуть. — Такие вещи два раза не повторяют. Однако, если вы оказываете нам честь и говорите с нами, слушайте. Вы приказываете. Если бы нам вздумалось защищаться, немало ваших полегло бы, пока нас не убили или не взяли в плен. Мы сдаемся, решено, но обращайтесь с нами как с солдатами. Мы идем на смерть — но как мужчины, как французы… Вы поняли?

Остолбеневший Титубал слушал, этот спокойный героизм поразил его. Побежденные враги оказались сильнее…

— Друзья, — заговорил капитан, — если через минуту господин Титубал не даст ответ, берите оружие и стреляйте!

Титубал очнулся и выкрикнул:

— Даю слово!

— Беру его.

Предводитель бандитов знал, что делать дальше. Он отдал приказания, солдаты заполнили террасу и молча, без угроз и оскорблений, окружили «ртутистов», взяли оружие, потом повели их по широкой лестнице, находящейся в центре здания, и вывели во двор.

Жребий брошен. Смерть неминуема!

К Ртути подошел полковник Кристофоро и смело пожал ему руку:

— Капитан, вы и ваши люди — настоящие герои!

— Спасибо, полковник. Мы сделали все возможное, чтобы убежать из этого осиного гнезда, но не смогли. Значит, наша вина… Моя последняя просьба: в наших краях у кролика обычно спрашивают, под каким соусом его подать. Нам бы очень не хотелось быть повешенными. Солдаты умирают стоя, под пулями. Не могли бы вы постараться снабдить нас этим… соусом?

Кристофоро улыбнулся: неисправимые французы, они вечно шутят.

— Я постараюсь, обещаю вам, и очень сожалею, что не могу дать вам надежды на лучшее.

Во время этих коротких переговоров во дворе произошло передвижение. Принесли стол, покрытый зеленым сукном, водрузили его на широкий помост, что-то вроде импровизированной сцены. Туда же поместили стулья и почти королевский трон — кресло для председателя.

— Ну и спектакль! — прошептал Бедняк на ухо Ртути. — Однако, я думаю, не видать нам больше Сан-Дени…[2085]

— А как товарищи? Как встречают свою судьбу?

— Ты их знаешь… Ты идешь на смерть, и они идут на смерть, вот и все. Только Толстяк…

— Как! Бедный малый, ему жаль…

— Да нет, не умереть… Но сейчас он говорил мне: «Что неприятно, так это уйти, не поняв, зачем мы в Мексике».

Послышались голоса офицеров, отдающих приказы. Мексиканские войска окружили сцену. Открылись ворота крепости, впуская окрестных жителей, оповещенных о казни: они толпились в ожидании кровавого представления. Месяц назад эти люди склонялись перед французами, оккупировавшими Монтеррей. Теперь город снова был в руках мексиканцев, и жители сделались патриотами всем на удивление. Солдаты, правда, орудовали прикладами, подгоняя их.

На помосте разложили красный бархатный ковер, военные расположились вокруг.

— Вылитый театр Шателе![2086] — не удержался шутник Бедняк.

Пленные стояли без цепей, но охрана плотно окружала их. О знаменитых «ртутистах» ходило столько легенд, что мексиканцы все еще боялись подвоха.

Капитан Ртуть стоял немного впереди товарищей. Он был красив: спокойная улыбка, чистый лоб в ореоле вьющихся волос. Публика неистовствовала, глядя на него, в толпе слышались яростные крики:

— Смерть им! Смерть им!

Вдруг загрохотала нестройная мексиканская музыка, забил барабан.

Это Карбахаль поднимался на свое место, броско одетый, как на карнавале, в бархат гранатового[2087] цвета с золотыми кистями. Ожерелья из драгоценных камней, огромные бриллианты вместо пуговиц. И сомбреро с широкой золотой лентой, украшенной рубинами. Не будь генерал таким рослым, то утонул бы под этим огромным зонтиком диаметром никак не меньше метра.

За генералом расположились другие офицеры, также при параде, в шитых золотом мундирах и блестящих украшениях (как в цирке — заметил Бедняк). Загорелое лицо Карбахаля было очень серьезно, под густыми бровями прятались большие темные глаза.

Ртуть не упускал из виду ни одной мелочи. Внезапно он вздрогнул. Место с краю оставалось свободным. Появился слуга, неся на плечах какую-то обезьяну, и усадил ее на подушки.

Боже мой! Так это же бессмертный Бартоломео Перес! Уродливый карлик, как из кошмарного сна… Ртуть видел его по дороге в Сальтильо, когда тот радовался поражению французов. Тогда он не поверил своим глазам, решил, что это галлюцинация[2088], плод расстроенного воображения. Но теперь сомневаться не приходилось.

Наш герой почувствовал прилив ярости, но сдержался и остался стоять невозмутимо, не опуская головы. Ну и комичный этот военный совет, который не судит, а лишь выносит приговор!

Ртуть взглянул на свой отряд. Он мог гордиться бойцами, ему удалось передать этим людям твердость духа. А ведь среди них были порядочные шалопаи с темным прошлым. Но сейчас они имели честь служить под французским флагом и держались с достоинством и вызовом.

Карбахаль смотрел вокруг и, казалось, испытывал огромное удовольствие от маскарадной пышности. Он выпятил грудь и провозгласил громовым голосом, слышным даже в задних рядах толпы:

— Мексиканцы, мы собрались здесь, чтобы совершить акт справедливости… Ошибки быть не должно. Это не сведение счетов, не низменная месть. Если бы люди, которых вы видите перед собой, были солдатами и могли отстаивать свои воинские права, мы поступили бы, как велит долг. Мексика достаточно сильна и великодушна, чтобы уважать своих врагов, когда они того заслуживают…

Карбахаль замолчал, перевел дух, довольным взором окинул аудиторию и продолжал с большим пафосом:

— Соотечественники, пусть ваша совесть будет спокойна! Люди, которых мы будем судить, — не солдаты. Это злодеи и бандиты.

Ртуть перебил спокойным, но зычным голосом:

— Ну и брехун ты, Карбахаль!

— Молчите, или вам заткнут рот…

Бартоломео Перес приподнялся на сиденье насколько мог и закричал:

— Генерал, нечего с ними говорить, убейте их!

— Злодеи и бандиты, — повторил Карбахаль. — Негодяи должны быть признательны за нашу снисходительность: их предали военному трибуналу и суду народа. Мы исполним приговор, который вынесет народ.

— Смерть им! На виселицу! — завопили в толпе.

Карбахаль поднял руку.

— Обвиняемые имеют право на защиту. Вы, присвоивший не принадлежащее вам звание, лжекапитан Ртуть, предводитель убийц и предателей, говорите… Но знайте, если ваша речь прозвучит оскорбительно, если вы не станете уважать суд, я лишу вас слова. И приговор свершится!

— Убить их! Повесить! — визжали сотни разъяренных голосов.

— Во имя мексиканской чести, — воскликнул Карбахаль, — я призываю вас выслушать защиту преступников… Солдаты, заткните рты крикунам!

Послышались шум, крики, возмущенные голоса. Солдаты оттеснили напиравших индейцев и прочий сброд. Воцарилась тишина.

— Говорите! — обратился генерал к Ртути.

Наш герой сделал пару шагов вперед.

— Да, я буду говорить, и пусть меня подвергнут самым жестоким пыткам, на которые ты способен, Карбахаль, я скажу правду, всю правду. Ты называешь нас преступниками и убийцами. Но разве это мы, а не твои бандиты заперли в доме в Гуаедалохане матерей с детьми и подожгли этот дом, отталкивая штыком тех, кто пытался убежать? Нет, это сделал ты, Карбахаль!

Карбахаль приподнялся и прокричал что-то, размахивая руками.

Ртуть продолжал:

— Разве это мы разбивали головы индейцев камнями, разве мы отрезали безвинным несчастным ноги и руки и бросали их на дороге мучительно умирать?

— Молчи!

Товарищи примкнули к капитану, готовые защитить его. Ртуть приободрился, голос его звучал подобно грому:

— И ты еще называешь себя патриотом… А знаешь ли ты, Карбахаль, что такое родина? Чтобы быть достойным родины, нельзя ее позорить зверствами, которые ты и твои приятели совершают ее именем. Нельзя защищать свою мать, пытая и убивая матерей врагов. Руки патриотов должны быть чисты. Посмотри на свои, Карбахаль, они обагрены кровью невинных!

Карбахаль задыхался от ярости, чувствуя над собой власть говорящего.

— Ты толкуешь о суде! — продолжал Ртуть, и звонкий голос его разносился на весь двор. — Ты и твои люди называете себя судьями… Я не признаю́ вас. Пусть бандиты не ждут уважения от честных людей! Вас следовало бы свергнуть с глупых золоченых престолов и поставить на наше место. Особенно один — как он отваживается называться судьей? Это Бартоломео Перес, он не солдат и не патриот, а вор и убийца… Я превращаюсь из обвиняемого в обвинителя. Да, я обвиняю этого человека — этого бандита, сидящего среди вас, — в убийстве, двадцать лет назад, в Сан-Луисе, Пьера Делорма, честного гражданина и труженика, друга Мексики, страны, любезно принявшей его… Это был мой отец!

— Клевета! — прорычал Перес, корчась, как в припадке.

— Я обвиняю этого человека, средоточие физических и моральных уродств, в том, что он вырвал из рук моей матери ее дитя. Он истязал ребенка, лишил свободы, а потом с помощью дьявольского внушения искалечил мозг и сердце девочки, и она превратилась из француженки в урода, которого вы все знали, несчастная безумная, бессознательно виновная в самых страшных преступлениях. Вы звали ее донья Альферес… Бартоломео Перес, убийца моего отца, мучитель моей сестры, Луизы Делорм, ты не имеешь права судить меня! Но это еще не все: несчастная девушка пыталась избавиться от колдовства, и ты убил ее! Попробуй отрицать преступление, в котором признался сам!

— Это неправда, ты лжешь! — визжал Перес. — Генерал, заставьте замолчать этого ублюдка, он лжет, у него нет ни одного свидетеля!

— Ты ошибаешься, Бартоломео Перес, вот и свидетель!

Прокладывая себе дорогу сквозь толпу, появился индеец Сиори и занял место рядом с Ртутью. Не пугаясь ни криков, ни оскорблений, он рассказал о преступлениях, совершенных Бартоломео Пересом. Индеец говорил горячо, с наивным красноречием:

— Ты узнаёшь меня, бандит, ты же закопал живым моего отца, ты убил Пьера Делорма, чтобы завладеть его богатствами, ты думаешь, что убил и его дочь…

Услышав слова — ты думаешь, — Ртуть вскрикнул. Не ослышался ли он?

Юноша хотел расспросить Сиори, но тот ринулся к судьям, охваченный невыразимой яростью. Оттолкнув охранников, которые хотели его остановить, Сиори прыгнул на помост, бросился на Бартоломео Переса и обрушил ему на голову свой мачете…

Мозг и кровь карлика забрызгали лица сидящих рядом судей.

— Ртуть, — крикнул индеец что было сил, — я отомстил за наших отцов!

Все произошло в мгновение ока, никто не успел остановить индейца. Началась суматоха. Карбахаль вскочил на стол и выкрикивал приказы. Сотни рук оторвали Сиори от тела его жертвы и куда-то потащили.

Теперь было уже не до суда, не до парада…

— Расстрелять эту сволочь! — заорал Карбахаль.

Мексиканцы окружили Ртуть и его отряд. Сопротивляться было невозможно. Разъяренный людской поток окружил французов и вынес к одной из стен.

Толпа отстранилась, чтобы дать место жертвам и палачам. Не исполнение приказа суда, а убийство — немедленное, жестокое, страшное…

Семнадцать пленных стояли у стены.

Им собирались завязать глаза, но они отказались.

— Я хочу видеть ваши поганые рожи до конца! — заявил Бедняк.

Ртуть находился в центре и старался сохранять спокойствие до последней минуты. Ему хотелось отрешиться от всего земного. Юноша мысленно послал последнее «прости» своей матери. Но что же с сестрой? Что хотел сказать Сиори? Неужели она жива!

Все было готово. Сотня человек встали полукругом. Скомандовать «пли!» должен был Карбахаль. Казалось, ему доставляло садистское наслаждение помучить пленников. Генерал прошел с саблей в руке перед обвиняемыми и остановился около Ртути, нагло глядя на него. Встретившись взглядом со сверкающими глазами юноши, Карбахаль медленно отошел и отдал приказ:

— Целься!

Мексиканец хотел, чтобы приговоренные видели направленные на них дула и страдали, ожидая смерти. Он играл ножнами и не спешил взмахнуть саблей, дать сигнал к исполнению приговора. Вот-вот лезвие блеснет на солнце и раздастся залп…

Ртуть понимал эту садистскую жажду промедления. Он стоял и улыбался, устремив глаза в сторону любимой родины…

— Остановитесь! — послышался громкий женский голос.

Строй солдат потерял равнение. Лишь чудом ни один не успел нажать на курок и выстрелить.

— Что вы здесь делаете? — проревел Карбахаль. — Эти люди принадлежат мне, я имею право…

Но Кристофоро сделал знак, и солдаты расступились, пропуская группу женщин. Это были сестры милосердия в длинных одеяниях во главе с матерью Орсолой, напоминавшую своими чертами статую из кафедрального собора.

Настоятельница подошла прямо к Карбахалю и протянула ему бумагу своей худой, словно восковой, рукой.

— Приказ президента Хуареса…

Хуарес! При чем он здесь? Что за приказ прислал этот вечный беглец?

— Читайте! — настаивала мать Орсола. — Президент Мексиканской республики ждет вас в Монтеррее, он хочет, чтобы вы выполнили его приказ.

Имя Хуареса — представителя патриотического сопротивления, неутомимого борца с захватчиками, человека, который никогда не терял веру в лучшее будущее своей страны, — неизменно вызывало почтение. Офицеры закричали:

— Читайте, ну читайте же!

Карбахаль прикусил губу, осмотрелся и увидел на всех лицах тревогу: что пишет великий патриот? Генерал почувствовал себя ничтожным, ему ничего не оставалось, как подчиниться. Мать Орсола спокойно стояла, сложив руки на груди. Карбахаль развернул бумагу и прочел следующее:

— «Маршал Базен и Президент Республики подписали договор об обмене пленными. Было освобождено пятьдесят мексиканцев, из них двадцать два генерала, взамен на капитана Ртуть и его отряд.

Взаимное условие обмена: поручиться честью не служить больше до конца войны.

Немедленно освободить пленных и препроводить с эскортом в Сан-Луис-Потоси.

Подпись: Бенито Хуарес».

Что же произошло? Что за неожиданная развязка?

Мать Орсола была не из тех, кто забывает добро.

Когда «ртутистов» взяли в плен, Сиори удалось бежать. Он рассудил здраво, что помочь Жану Делорму и его солдатам мог только один человек на свете: мать Орсола. Индеец нашел ее и поведал все печальные события, прошлые и настоящие…

Значит, Ртуть стал жертвой подлых козней и оскорблен в лучших чувствах! Этот герой, бескорыстный, преданный и самоотверженный! Он спас жизнь монахинь и незнакомых раненых только за то, что они люди.

Затем — это еще не все — внезапная мысль пришла на ум матери Орсолы, пока она слушала повествование Сиори. Провидение[2089] предоставляло ей случай совершить благое дело…

Мать Орсола не колебалась ни минуты: нужно спасти Ртуть во что бы то ни стало. Презрев сотню опасностей и страшную усталость, она добралась до Сан-Луис-Потоси, где маршал Базен начал операцию по возвращению французов на родину.

Настоятельнице удалось попасть прямо к маршалу и рассказать ему все. Сначала он слушал довольно рассеянно, но понемногу взволнованный голос доброй женщины привлек его внимание. Она воскликнула:

— Ваш долг — долг француза — спасти этих честных людей!

Маршал все понял, его солдатская душа восхищалась героизмом своих воинов. За несколько часов было составлено предложение об обмене.

— Поверьте мне, — произнес Базен с улыбкой, — двадцать два генерала будет достаточно. Если нужно еще, у меня есть!

Мать Орсола и Сиори оседлали лошадей и во весь опор поскакали из Сан-Луис-Потоси в Монтеррей. Настоятельница как пуля прошла через мексиканский авангард к самому Хуаресу. Она умоляла диктатора со всем красноречием, на которое была способна.

Хуарес согласился:

— Пусть французы покидают Мексику! Я на них не в обиде.

И вот высочайший приказ оказался в руках Карбахаля.

Бедняк расслышал все и говорил друзьям:

— Нас семнадцать, а меняют на двадцать два генерала, да еще каких-то двадцать восемь. Черт возьми! Неплохо котируемся![2090] Но где это они нашли столько генералов…

— У них все генералы! — со смехом пояснил Питух.

Это было спасение, это была свобода!

Ртуть бросился в объятия полковника Кристофоро:

— О, я с радостью дам клятву, позволяющую мне не быть вашим врагом…

— Не удивляйтесь, — ответил полковник. — Хоть и на разных широтах, мы с вами одной породы — породы порядочных людей!

В Сан-Луис-Потоси Ртуть ожидала еще одна радость. Мать Орсола расспросила его, она не могла ошибиться…

Однажды на равнине настоятельница нашла недвижное тело с кинжалом между лопаток. Это оказалась молодая девушка. Несчастная еще дышала, мать Орсола и другие монахини подняли ее и взяли с собой.

Умелый уход сотворил чудо: девушка осталась жить. Но разум, казалось, не хотел возвращаться к ней. Кто же она? Откуда? Этого никто не знал.

Мать Орсола ходила за незнакомкой, как за родной дочерью, привязалась к ней, старалась пробудить ее сознание.

В ту пору и явился Сиори. Увидев рядом с настоятельницей девушку, индеец вскрикнул. Луиза Делорм! Раньше он узнал Жана, которого видел ребенком, а теперь узнал несчастную его сестру, похищенную Бартоломео Пересом.

Да, это была донья Альферес. Колдун расправился с ней, потому что девушка противилась преступным внушениям.

Мать Орсола проводила юношу в монастырь Божественного Воплощения и показала незнакомку. Конечно, он сразу узнал донью Альферес и понял, почему тянулся к ней всем сердцем и отпускал на свободу каждый раз, когда она оказывалась в его власти.

Девушка была спокойна, память к ней так и не вернулась. Брат протянул ей руку, она ответила тем же. Тогда он вытащил из кармана драгоценный аметист, с которым никогда не расставался. Сестра взяла его, поцеловала, потом пристально взглянула в глаза юноше и вдруг с рыданиями бросилась к нему в объятия.

— Когда вы будете во Франции, рассудок ее прояснится, — заверила мать Орсола.

Теперь Ртуть снова подле своей матушки, он опять стал Жаном Делормом и возобновил инженерную деятельность.

Разум вернулся к Луизе у родного очага, но воспоминания о страшном прошлом преследуют ее. Счастливое замужество поможет победить навязчивую идею…

Сиори умер.

Толстяк вернулся в родное село, Тейеб и Зефи — в свои края, в Африку. Питух вышел в отставку, а Бедняк работает вместе с Жаном Делормом.

Они не забывают о своем смелом командире, которого, возможно, снова когда-нибудь позовет Франция. Между собой они продолжают называть его капитан Ртуть.