ГОСПОДИН НИЧТО, ИЛИ НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА-НЕВИДИМКИ (роман)

Глава 1

Эта комната напоминает одновременно гостиную, курительную и детскую.

Высокие потолки, белые стены с позолоченной лепниной, несколько превосходных картин французских и русских художников, уникальная коллекция оружия, развешанного наподобие трофеев на дорогих восточных коврах, глубокие кресла, низкие диваны со множеством подушек, великолепные книжные шкафы, а на полу, поверх ковров, брошенные с небрежным изяществом чудесные шкуры.

Никаких безделушек, никаких этажерок, уставленных забавными безделицами, никаких безвкусных вещиц, а главное, никаких предметов в стиле модерн. Ничего такого, что бросилось бы в глаза, резануло бы взгляд, вызвало бы удивление или даже восхищение.

Великолепие убранства свидетельствует о богатстве, любви к комфорту и хорошем вкусе, строгость которого действительно впечатляет.

На большом круглом малахитовом столе на одной ножке бурлит и пыхтит самовар, полный кипящей воды. Рядом с ним расположился чайный сервиз, чуть поодаль — наполовину наполненная папиросами коробка из березы, кора которой напоминает белый атлас, и тут же на серебряных, искусной чеканки блюдах манят взор разные сладости.

Эта комната, ярко освещенная электрическим светом, полна веселого шума. Четыре очаровательные девчушки прыгают, скачут, кувыркаются, толкаются на меховых шкурах. Громкие взрывы смеха сменяются веселыми криками, короткими восклицаниями, отрывочными фразами, девочки нарочно падают, поднимаются, гоняются друг за другом среди этой изысканной мебели.

Теперь они решают играть в волка. И мадемуазель Тата, пяти лет от роду, должна стать волком. Натянув на себя волчью шкуру, мадемуазель Тата опускается на четвереньки и своим прелестным детским голоском пытается изобразить вой грозного зверя: у… у… у… у… у…

Ее младшая сестренка, мадемуазель Мари — ей всего-то три года, — убегает в ужасе с криком:

— Он сейчас меня съест!

И малышка храбро прячется за старшую из сестер, мадемуазель Ольгу, которой уже исполнилось семь лет и на чью долю выпала роль охотника. Вся группка отступает… девочкам страшно.

Но положение спасает самая младшая, мадемуазель Зизи. Девчушка прибегает к смелому маневру и храбро хватает грозного волка за хвост. Она тянет, тянет изо всех сил, падает, но, и упав, не выпускает хвост из рук, так что наконец ей удается стянуть со «зверя» шкуру.

Теперь дети кричат и смеются еще громче, они прыгают и танцуют. Отца и мать забавляет эта сцена, они в восторге. Родителей восхищают радостные возгласы малышек, шаловливые выходки, детская неугомонность. И они, ей-богу, правы.

Но в конце концов девчушки уж слишком разгорячились во время шумной игры, да и длится она слишком долго, доводя детей до полного изнеможения, даже до тяжелой одышки.

На очаровательных мордашках под рассыпавшимися и спутавшимися белокурыми и каштановыми локонами выступили капельки пота; ярко-розовые губки приоткрыты, дыхание стало неровным; девочки уже с трудом держатся на ногах; ручонки судорожно сжимаются. Мать прекращает игру и говорит мягким, но не допускающим возражений тоном:

— Достаточно, дорогие мои! Передохните немного…

Мадемуазель Мари и мадемуазель Зизи послушно перестают играть и прижимаются к матери. Мадемуазель Тата, девочка по натуре своей энергичная, чувствительная и живая, взбирается на колени к отцу, тогда как мадемуазель Ольга, отличающаяся более спокойным нравом, неторопливо и аккуратно усаживается возле них на пуфике.

Воцаряется минута молчания, во время которой родители долго, с любовью смотрят на обе группы.

Потом их восхищенные взгляды встречаются, соединяются, полные бесконечной взаимной нежности.

Но недолгое спокойствие скоро надоедает неугомонной мадемуазель Тате, которая испытывает постоянную потребность в движении.

Вдруг ей на память приходит одна история. Эта странная и совершенно невероятная история была рассказана накануне отцом, и девочка восклицает:

— Раз уж мы больше не играем в волка, расскажи нам о господине Ничто! Пожалуйста, папочка, дорогой! Во-первых, кто это, господин Ничто?

Отец находит просьбу дочери весьма забавной и улыбается.

И, пока мать разливает по чашкам из самовара чай, он закуривает папиросу, с удовольствием выпускает несколько клубов дыма и отвечает:

— Согласен. Но подождите немного, дайте вспомнить.

Этот счастливый отец семейства еще очень молод. Ему самое большее тридцать пять — тридцать шесть лет. Он среднего роста, стройный, с высоким открытым лбом мыслителя. И вместе с тем с прекрасными, очень мягкими голубыми глазами, в глубине которых время от времени вспыхивают искорки, хотя порой взгляд его кажется отсутствующим, каким-то отрешенным. У него тонкое, породистое, располагающее к себе лицо, с короткой, светлой, волнистой бородкой, где уже можно увидеть серебряные нити.

Одет он элегантно, но без излишней изысканности, скорее даже, просто, что указывает на его полнейшее безразличие к капризам и требованиям моды.

Он выпускает еще один клуб дыма и добавляет, подумав:

— Хорошо, я начинаю, слушайте… Тата, дорогая моя девочка, ты спросила меня, кто этот господин Ничто? Так вот, это совершенно необыкновенный господин, у которого ступни ног как у короля…

— Ах!.. Ступни ног как у короля!.. — восклицает Тата. — Как странно! А почему не как у императора?.. Как…

— Пусть будут как у императора, если тебе так больше нравится, — соглашается отец. — Но тогда они у него будут как у императора… императора Карла Великого[1256]. К тому же у него очень выносливые ноги…

— Наверное, он должен быть очень сильным, — замечает Ольга, которая слушает с большим интересом, но не все понимает.

— Да, он ужасно силен! — серьезно продолжает отец. — К тому же он вечно голоден, а голодное брюхо к учению глухо. Это именно о его брюхе говорится в пословице.

Теперь дети весело смеются, их смешит эта странная мысль, что живот может быть или не быть глухим, и это зависит от того, сыт его хозяин или голоден.

Девчушки хотели бы попросить отца объяснить им кое-что, но тот с невозмутимым видом продолжает:

— Ладони у господина Ничто огромные, а руки его… так вот… руки его похожи на рычаги. Тело у него богатырское, а плечи, это уж совершенно точно, как у Атланта![1257]

— Ой, я знаю, — восклицает мадемуазель Ольга. — Да! Я знаю этого Атланта… это такой большой человек… очень большой и толстый… очень толстый… из камня… в галерее… у него еще шар на спине! Огромный шар.

— Конечно, дорогой мой ангелочек, — говорит отец с доброй улыбкой. — Ты права. Человек из мрамора и есть тот самый Атлант, который держит мир на своих плечах, это аллегория силы.

Остальные девчушки тоже припоминают высокого господина с большим шаром и теперь по-своему, наивно обсуждают эту аллегорию силы.

Странный рассказ забавляет их, ведь малышам всегда нравятся необыкновенные истории, и, хотя они ничего не поняли в объяснениях, данных отцом, в их детских головках господин Ничто тем не менее постепенно принимает определенные очертания.

Это таинственное существо, скроенное из столь причудливых, столь фантастических частей, отныне становится в глазах девочек чем-то реальным.

Еще бы, ведь у него такие же плечи, как у человека, держащего шар! И это еще больше возбуждает (если подобное только возможно) жадное любопытство малышек. А потому мадемуазель Тата, выражая всеобщее желание узнать новые подробности, восклицает:

— Продолжай же, папочка, продолжай!

А мама, которая веселится так же, как и ее дочки, вместе с ними смеется от всего сердца, кажется, задается вопросом: «К чему он это все приведет?»

Очень довольный своим успехом, папа продолжает:

— Я должен сказать вам, что у господина Ничто, конечно же, есть рот, и вы будете рады узнать, что говорит он с особым жаром… И притом на… общем для всех языке!

— Значит, он говорит на эсперанто![1258] — прерывает супруга мама и еще громче смеется.

Рассказчик достает из своей березовой коробки папиросу, закуривает и отвечает со своей доброй улыбкой:

— Да, мамочка, на эсперанто, раз ты так считаешь! Что же касается господина Ничто, то я должен добавить, что он… пользуется доверием… самого министра и… следит… за всеми поставщиками… что очень полезно для людей, у которых за душой нет ни гроша.

Как всякий искусный рассказчик, знающий, что ему следует сделать, чтобы произвести особое впечатление, папа на минуту умолкает.

— Продолжай же, папочка! — в один голос умоляют ненасытные девочки.

— Итак… И это вполне естественно, у господина Ничто есть лоб… лоб у него огромный. У него есть также и волосы, и волосы у него длинные и шелковистые. Что же до его головы, то у него, ей-богу, она похожа на боксерскую грушу! Таков, дорогие мои девочки, подлинный… настоящий, впечатляющий портрет господина Ничто, о подвигах которого я собираюсь вам рассказать.

Но мадемуазель Тату не так-то легко убедить, она, как говорится, маленькая строптивица, любит поспорить. А потому ей нужно получить дополнительные сведения об этом загадочном господине, прежде чем отец начнет свой рассказ, который обещает быть захватывающе интересным.

Девчушка поднимается, устремляет на отца нежный вопросительный взгляд и протягивает в его сторону указательный палец.

— Погоди немного, — говорит она своим милым голоском, — скажи, пожалуйста, милый мой папочка, объясни мне, прошу тебя, что он делает, этот господин Ничто. Во-первых, он на самом деле существует?.. Действительно существует?

— Уверяю тебя, он существует.

— Ты уверен, совершенно уверен? — спрашивает недоверчивая девочка, которой ужасно хотелось бы, чтоб у нее не осталось и тени сомнения.

— Истинная правда.

— Ах, как я рада! Потому что, видишь ли, папочка, все эти страшилища, буки — все это пустые выдумки для смеха…

— Страшилища, буки… не спорю.

— И я думала, что господин Ничто — что-то вроде страшилища.

— Нет-нет! Господин Ничто, поверь мне, существо одновременно удивительное и страшное… Он большой шутник… и человек недобрый, нелепый и жестокий… смешной и свирепый… Существо, которому причинять зло доставляет радость, он делает это ради жестокого удовольствия заставлять страдать… и сам разрушает, уничтожает все на своем пути. Он идет туда, куда ему заблагорассудится… он все знает… и все видит, он входит в любое помещение, но его никто не видит и не слышит… Никто даже не догадывается о его присутствии.

— Ох, я боюсь его, этого твоего противного господина Ничто, — произносит Ольга, вздрогнув.

Она немного старше сестер и уже начинает рассуждать, ее пугают подобные выдумки, граничащие со сверхъестественным.

— А я нет, — храбро заявляет Тата. — Я никогда ничего не боюсь… и если бы господин Ничто позволил себе войти к нам…

В эту минуту одна из двух дверей, расположенных друг против друга, бесшумно приоткрывается, словно ее толкнула невидимая рука… Тяжелая портьера, скрывающая ее, на мгновение вместе с ней приходит в движение, но тут же застывает… К тому же не слышно, чтоб кто-нибудь повернул ключ в двери, не слышно шагов по ковру! И тем не менее дверь продолжает медленно… медленно открываться, словно в кошмарном сне.

Она открывается наполовину, вероятно, чтобы пропустить кого-то. Но что действительно странно и непонятно — в дверном проеме, освещенном электрическим светом, таким же ярким, как дневной, ничего не видно, абсолютно ничего! Пустота!

Отец, мать и три девчушки сидят спиной к двери и ничего не замечают.

Но Ольга на своем пуфике сидит как раз напротив. И при виде этой невероятной сцены девочка страшно бледнеет. Она вскакивает, выпрямляется; дыхание становится прерывистым, вид у девочки растерянный. Судорожно сжатой рукой она указывает на дверь и еле слышно, заикаясь, произносит:

— Но… он входит!.. Ой!

Родители тут же вскакивают, напуганные поведением и криком ребенка.

Им не приходит в голову даже взглянуть на дверь, и, полагая, что у дочери просто галлюцинации, они бросаются к Ольге, а у нее подкашиваются ноги, она вот-вот упадет…

Мать обнимает ее и шепчет на ухо ласковые слова, которыми матери обычно утешают и успокаивают детей:

— Моя крошка!.. Моя любимая!.. Мое солнышко!.. Тут же никого нет! Посмотри сама, и потом, мы же рядом с тобой, и, наконец, взгляни сама, золотце мое, дверь закрыта.

— Мама!.. Ой… Мамочка!..

— Полно, дорогая, успокойся!..

— Да, — добавляет отец, — тебе просто показалось, это я во всем виноват!.. Я наговорил массу глупостей, от моих нелепых историй у вас в голове все перепуталось.

Девочка делает над собой отчаянное усилие, резко выпрямляется и четко, уверенно, не сомневаясь в том, что она действительно видела, отвечает:

— Папочка!.. Он открыл, а затем закрыл дверь! Клянусь тебе! Поверь мне, я видела это своими глазами, я не обманываюсь! Папочка… он здесь! Будь осторожен! Ты же сам говорил, что он очень злой!.. Мне очень страшно!

— Но нет же! Маленькая моя чудачка, нет!

— Папа! А я говорю, что он здесь! Я чувствую его присутствие, хотя и не вижу его… у него особый запах… так пахнет промокший пес.

И впрямь, хотя утверждение ребенка кажется невероятным, в помещении можно уловить неприятный запах.

В просторной комнате, уже нагретой калорифером, хотя осень еще только наступила, распространяется этот запах sui generis[1259], который почувствовала девчушка.

Отец несколько раз втягивает носом воздух и говорит удивленно:

— Вот те на! Весьма странно, но ты права, моя маленькая Ольга. Вот уже несколько минут здесь действительно пахнет, и очень сильно, промокшей собакой! Недавно прошел дождь… но сырость не могла проникнуть в комнату, и шкуры не могли пропитаться влагой, к тому же все окна закрыты. Да и запах не тот — пахнет скорее живым животным, что вымокло под дождем и теперь оказалось в комнате.

— Папа, умоляю тебя… Не старайся найти какие-то объяснения и будь осторожен!.. Это он!.. Это господин Ничто! Он рядом с нами!.. Он видит нас! Он угрожает нам!

Странный запах становится все ощутимее. Молодая женщина, скорее удивленная, чем напуганная, обращается к мужу:

— Вероятно, мне следует позвать слуг! Это было бы благоразумно… Они обыскали бы всю комнату, заглянули бы за шкафы, под диваны, осмотрели бы все углы… сомнений нет, здесь что-то происходит…

Глава семьи отвечает, слегка пожимая плечами:

— Полноте, это же ребячество!.. Ты же знаешь, как нас берегут и охраняют. Неужели мои скучные выдумки так подействовали и на нас, взрослых? Ведь сюда не могла бы проскользнуть и мышь.

Сказанное действует успокаивающе, мать, отец и дети возвращаются на свои места.

Однако в комнате воцаряется напряженное молчание, которое никто не пытается нарушить. Молчание тягостное, пожалуй, даже мучительное, вызывающее у всех чувство неловкости, так что каждый испытывает что-то вроде недомогания; все смущены и расстроены. Что бы они ни говорили, что бы ни делали, у всех было пусть не очень ясное, но вполне реальное и, главное, беспокоящее ощущение чужого присутствия.

Присутствия чего?.. Этого никто не знает. Какого-то постороннего таинственного существа, которое само все видит, но его никто не может разглядеть!

Родители хотят убедить себя, что все это бессмыслица… что они стали жертвами галлюцинации, что это какое-то заблуждение… но тщетно…

Несмотря ни на что, они не могут избавиться от странного впечатления, которое произвели на них состояние маленькой Ольги, ее страхи и неоднократно повторяемые и такие категоричные утверждения.

Надо что-то делать!

— Послушайте, — весело восклицает отец, — довольно нам забивать себе голову этими волшебными сказками или, вернее, мрачными небылицами! Надо поразвлечься, прежде чем мы отправимся баиньки! Давайте устроим военный парад Преображенского полка!

— Как хорошо! — радуется Тата. — Я буду полковником! А ты, мой милый папочка, будешь моим конем!

— Согласен, а мама будет играть на фортепьяно. А ты, моя маленькая Ольга, станешь знаменосцем. Согласна, дорогая?

Очаровательная девчушка мало-помалу успокаивается… Она уже собралась ответить, как вдруг ее вновь охватывает безумный ужас.

Она хочет что-то сказать, но слова застревают у нее в горле!

Она пытается поднять руку, но рука не повинуется ей.

Она пробует броситься к отцу, но ноги ее не слушаются.

Она видит нечто жуткое и совершенно невероятное.

Отец принимает молчание дочери за согласие. Он собирается нагнуться и посадить себе на спину Тату, которая не может устоять на месте от радости.

Он уже протягивает к ней руки.

За его спиной находится великолепная коллекция военного оружия разных стран мира. Посередине, совсем близко, блестит широкий кавказский кинжал с изогнутым клинком, одним из тех, которыми разрубают гвозди, как спички, и пробивают, как кусочек фольги, пятифранковую монету.

О ужас!.. Можно подумать, что чья-то невидимая рука снимает кинжал со стены и размахивает им…

Кинжал покидает свое место в центре коллекции и угрожающе приближается, острием вниз к опустившемуся на колени и наклонившемуся к дочери человеку.

Ребенок в ужасе понимает, что этот кинжал, который на мгновение повисает над ее отцом, сейчас вонзится в его тело!

Она видит, как кинжал поднимается и застывает за спиной отца, словно невидимая рука готовится нанести жестокий удар. Еще минута, и кинжал совершит свое черное дело!

Вдруг чары разрушаются.

Поняв, что отцу угрожает смертельная опасность, Ольга вновь обретает способность говорить.

У нее вырывается страшный крик, крик ужаса ребенка, подвергнутого жестокой пытке.

— Папа! Господин Ничто! Он убьет тебя! Ой!..

В вопле Ольги столько ужаса, что отец моментально поднимается и бросается вперед. И это инстинктивное движение спасает ему жизнь. Он оборачивается и видит, он тоже видит, как клинок из дамасской стали блестит в воздухе на высоте человеческого роста.

Не пытаясь понять суть этого необъяснимого явления, но сознавая неизбежность кровопролития, отец семейства ударом ноги опрокидывает тяжелый столик с чайным сервизом.

В ту минуту, когда самовар и чашки оказываются на полу, он выхватывает из кармана жилета маленький револьвер, с которым никогда не расстается.

И тут же стреляет, целясь ниже кинжала, так чтобы пуля попала невидимому убийце чуть выше пояса.

Внезапно, словно разрывается какая-то таинственная нить, и кинжал падает острием вниз! Тяжелый клинок с треском пропарывает шкуры и ковер и врезается в паркет.

При звуке выстрела и испуганных криках детей и их матери дверь вновь отворяется, но на этот раз с невероятным шумом, и в то же время распахивается одно из окон.

Через открытую дверь в комнату вбегают офицеры в парадной форме, украшенной нашивками, аксельбантами[1260] и орденами. Их человек десять, все с саблями и револьверами в руках, в великолепных серебряных касках кавалергардов[1261] с изображениями расправившего крылья орла.

Они видят облако дыма, кинжал, вонзившийся в пол, открытое окно, догадываются, что было совершено покушение, и восклицают:

— Ваше величество, вы не ранены?

— Нет… нет… ни одной царапины!

— Слава Богу, Господь спас жизнь вашему величеству!

Так значит, этот молодой человек с такими простыми и благородными манерами, этот счастливый отец, рассказывающий своим детям фантастические истории, и есть император России…

Эта молодая женщина — императрица Александра.

Девочки — Ольга, Татьяна (Тата), Мария и Анастасия (Зизи) — маленькие великие княжны, их дети.

А кто же такой господин Ничто?

Дворец тут же был окружен, и тысячи людей, став плечом к плечу, с первой же минуты образовали вокруг него замкнутую цепь. Начались поиски. Но все усилия были тщетны. Невозможно было получить хоть какое-то разумное объяснение этой странной истории. Никаких следов…

И еще удивительнее было то, что не удалось отыскать пулю, выпущенную из револьвера царем. Лишь на подоконнике окна, открывшегося сразу же после выстрела, было обнаружено несколько красноватых капель, напоминавших кровь.

И все!

Глава 2

Двадцать четыре часа прошло после таинственного покушения, взволновавшего и взбудоражившего весь дворец. Несмотря на клятвенные обещания и строгие приказы, тайна не была сохранена. Да и как могло быть иначе в наш век сплошной информации.

Сперва неясные, а потом особенно волнующие слухи о покушении на жизнь императора разносятся по городу. Затем с поразительной быстротой эти слухи распространяются по всей России. И тут же они пересекают границы, достигают Европы и даже далекой Азии, этих двух миров, столь непохожих друг на друга.

В поисках сенсаций в столицу отовсюду устремляются корреспонденты и, поскольку они ничего не могут обнаружить, публикуют придуманные ими самими самые невероятные истории.

И все-таки истории их менее фантастичны, чем та, что произошла на самом деле, что все еще остается неразгаданной, пугающей тайной.

В ближайшем окружении царя и среди его родственников никто ничего не знает, не дает никаких объяснений, ничего не понимает!.. И не без оснований…

Полиция сбивается с ног, как это бывает во всех странах в подобных случаях. И генерал Борисов, возглавляющий столичную полицию, заслуженно пользующуюся хорошей репутацией, пребывает в отвратительном настроении.

Замученный вопросами, оглохший от назойливых телефонных звонков, доведенный до бешенства бесконечными «алло… алло», которые следуют за дребезжащими звонками, он мечется взад и вперед по своему огромному рабочему кабинету, словно бульдог, загнанный в клетку.

Он расхаживает по кабинету, бурчит себе что-то под нос, пожимает плечами, то скрещивает на груди руки, то опускает их, ударяет своим огромным кулаком по столу или поддает сапогом со шпорами по креслу; достается даже его огромной сибирской борзой, которая, дрожа всем телом, укрылась под шкурой белого медведя.

Генерал — мужчина видный, высокий, плотный, широкоплечий, со складками жира на затылке, которые спускаются на воротник его мундира; лицо у него грубое, с пышными рыжими усами и узкими, маленькими, хитрыми глазками, с приплюснутым носом, лицо настоящего казака; он сердито вытирает пот со своего лысого черепа, покрасневшего от прилива крови.

Ему лет пятьдесят, он на редкость непопулярен в империи, но пользуется, и вполне заслуженно, безграничным доверием царя. Потому что этот человек с черепом, словно вырубленным топором, и лицом солдафона обладает очень тонким, чрезвычайно проницательным и изворотливым умом, способным найти выход из любого, самого трудного положения, умом, которому мог бы позавидовать любой сотрудник полиции.

И вместе с тем генерал отличается редкой памятью, глубоким знанием человеческой природы, страстно любит свою профессию и безгранично предан хозяину.

Он дергает себя за ус и ворчит:

— Ничего!.. Никакой зацепки!.. Пусто! Со мной от этого случится удар. И Федор никак не закончит. Тысяча чертей! Ну и устрою я ему выволочку… Уж намылю я ему шею!..

Как раз в ту минуту, когда генерал дает волю своему гневу, раздаются три удара, разделенные равными интервалами. Стучат в тяжелую, обитую сталью дверь, которая служит потайным входом в рабочий кабинет.

Генерал бурчит:

— Да, это, должно быть, он. По правде говоря, не очень торопится этот парень, слишком много он себе позволяет…

Генерал берет со стола кинжал с клинком, острым, как кончик иголки, наточенным, как лезвие бритвы. Этот кинжал служит ему ножом для разрезания бумаг.

Вооружившись таким образом, чтобы отразить нападение, которое представляется на первый взгляд невероятным, генерал подходит к двери, поднимает потайное окошечко, затем обменивается с посетителем несколькими словами, что служат, вероятно, паролем.

Убедившись таким образом, что пришел тот, кого он ждет, столичный обер-полицмейстер открывает тяжелую дверь, и та медленно поворачивается, приводя в действие целую систему звонков — сигналов тревоги.

В дверях появляется молодой человек без фуражки, с целой кипой бумаг. Он почтительно кланяется и в то же мгновение словно спотыкается и с трудом удерживается на ногах.

— Ну! Что же все это значит? — сурово спрашивает генерал.

— Простите, ваше превосходительство, — отвечает молодой человек, — но меня кто-то толкнул, да с такой силой, что я чуть было не упал.

— Вы с ума сошли! Милый мой, здесь никого нет… Посмотрите сами! Посмотрите же! Электрический свет ярко освещает комнату. И если вы подобным образом пытаетесь найти оправдание тому, что вы выпили слишком много тминной водки…

— Ваше превосходительство, вы же знаете… я пью только воду. Но уверяю вас со всем моим к вам почтением, что меня толкнули, словно кто-то хотел проникнуть сюда одновременно со мной. Я даже подумал, что это Джеф, ваша борзая, вернувшись с прогулки и стараясь проскочить передо мной, запуталась у меня в ногах.

Услышав свое имя, пес, настоящий великан среди собак этой породы, встает, потягивается и начинает рычать, показывая свои волчьи зубы.

Но, ласкаясь как к старому другу к вновь пришедшему, огромная борзая проявляет непонятное беспокойство. Она морщит нос, принюхивается, втягивает воздух, смотрит растерянными, обезумевшими глазами в пустоту и, наконец, ощетинившись и опустив голову, пятится и рычит.

И Федор, личный секретарь генерала, восклицает, потрясенный:

— Ваше превосходительство, это же просто поразительно! Джеф, самый сильный, самый храбрый из всех псов в империи, чем-то напуган!

— Вы правы, Федор, — соглашается генерал, внезапно смягчившись. — Джеф, мой бдительный и верный телохранитель… мой сильный и неподкупный Джеф буквально обезумел от страха. Такое случается с ним впервые. Я сам ничего не понимаю…

А охваченный необъяснимым страхом Джеф продолжает пятиться, заползает под письменный стол, прижимается к нему и полностью исчезает из виду, не переставая глухо ворчать.

— Однако, ваше превосходительство, мы с вами здесь одни, совершенно одни! — замечает присущим ему фамильярно-почтительным тоном секретарь.

— Да, совершенно одни! — задумчиво повторяет генерал. — И сколько мер предосторожности… все входы и выходы охраняются… всюду установлены сигналы тревоги, расставлены ловушки, куда неминуемо должен попасть любой посторонний… каждую ночь осматривают все подвалы, закоулки и чердаки, делается невозможное, чтобы обеспечить мою безопасность! И не потому, что я боюсь… но я полагаю, что полиция — главнейшее и наиболее полезное учреждение империи и моя жизнь необходима для сохранения жизни нашего императора! И ведь только из-за того, что мой предшественник генерал Трепов[1262] пренебрегал этими правилами предосторожности, он и был смертельно ранен нигилисткой[1263] Верой Засулич. Но перейдем к делу, — продолжал генерал, заботливо закрыв обитую сталью дверь. — Итак, что нового вы узнали об этой странной истории, которая вчера вечером переполошила весь дворец?

— Абсолютно ничего, ваше превосходительство! Вот два доклада, касающиеся вашего расследования, один — для его величества, другой — для вас.

— Да!.. Все так, — проговорил генерал, просматривая доклад, — все ясно… совершенно ясно… по крайней мере, с точки зрения изложения фактов, но сами факты приводят в замешательство… Что скрывается за ними? Послушайте, Федор, скажите мне честно, что вы сами об этом думаете! Вы молоды, образованны, умны, вы — моя правая рука, скажите откровенно, по-дружески! Я еще раз спрашиваю вас, что вы думаете об этом покушении?

Протяжный, зловещий вой, вырвавшийся у пса, притаившегося под письменным столом, не дает молодому человеку ответить.

— Но в конце концов! — восклицает генерал. — Что же, черт возьми, творится с Джефом, почему он воет, словно чует волка!

— Да, словно он чует волка или приближение смерти! — вздрогнув, соглашается секретарь.

— Полно, Джеф… успокойся, мой милый, сидеть!

Молодой человек поднимает голову, смотрит на генерала своими честными, проницательными, большими серыми глазами и отвечает не раздумывая:

— Ваше превосходительство, вы делаете мне честь, спрашивая мое мнение в таких выражениях, которые и смущают меня, и заставляют испытывать гордость.

— К делу!.. Я слушаю, дорогой мой!

— Так вот, ваше превосходительство… Поскольку никто, абсолютно никто не мог пройти незамеченным через дворы, коридоры, прихожие, где всегда находится множество слуг, гвардейцев, адъютантов, тех, кого можно и кого нельзя увидеть, которые и днем и ночью охраняют императора, я пришел к выводу, что их величества, император, императрица, а также великие княжны подверглись своеобразному самогипнозу, что привело к настоящему самовнушению. Члены императорской семьи стали жертвами галлюцинации.

— Это очень серьезно, то, что вы говорите.

— Примеры внушения, вызванные одним индивидуумом и оказывающие влияние на целые толпы людей, довольно известны. Взгляните на наши религиозные, политические и философские секты… На эти сообщества людей, которые наносят себе увечья или же кончают с собой, на этих женщин, которые принимаются выть в расположенных рядом домах, а потом и в расположенных рядом деревнях, а потом и в целой губернии, и лишь потому, что одна из них начала выть. Подумайте о людях, что видят и слышат вещи, которые мы не видим и не слышим.

— Да! Все это так, и мне хотелось бы верить вам. Но вдумайтесь, дорогой мой: на подоконнике были обнаружены капли крови. Проведенный анализ обнаружил кровяные тельца человеческой крови в нормальном количестве.

— Конечно, ваше превосходительство, однако с той только разницей, что там почти полностью отсутствуют красные кровяные тельца. К тому же эта органическая жидкость могла находиться там уже некоторое время, попасть туда во время ненастья, как знать. Как хотите, ваше превосходительство, я служу в департаменте полиции и не могу верить в сверхъестественное.

— Ах, как бы мне хотелось обладать вашей прекрасной уверенностью, что дарует вам ваша молодость и те глубокие знания, которые получают в современных университетах. Но сам я невольно… нет… не знаю… сомневаюсь, колеблюсь, я действую вслепую, и, главное, мне страшно!

— Вам, ваше превосходительство? Вы — самый бесстрашный человек на свете, и вы говорите, что вам страшно… но это же невозможно!

Однако огромная сибирская борзая скулит и время от времени начинает тихонько рычать. И генерал, который слышит ее рычание, качает головой и отвечает:

— И Джефу тоже очень страшно. Да, Джеф боится чего-то, его зрение и нюх, насколько мне известно, обмануть невозможно. Но чего же он боится и почему? Ведь он смело бы бросился на разъяренного быка. И если я постоянно говорю о страхе, хотя мне трудно произнести само это слово, то лишь потому, что все время чувствую опасность, которая исходит от чего-то, и, что еще более чудовищно, от чего-то нематериального и неосязаемого.

Воцаряется недолгое молчание; слышно лишь прерывистое дыхание борзой, необъяснимый страх которой ничто не может рассеять.

Генерал в гневе продолжает:

— Ну что же, пока достаточно! Нам следует набраться терпения! Подождать! Надо выиграть время… если, конечно, события нам позволят. Взглянем теперь на второй доклад, тот, что касается знаменитого профессора Марка Лобанова.

Федор берет другой лист бумаги, исписанный красивым убористым почерком, и принимается читать, отчетливо произнося каждое слово:

— Марк Лобанов… около пятидесяти лет… утверждает, что родился в деревне Эрмелан, неподалеку от Риги. Проверить это трудно, так как в те времена акты гражданского состояния велись очень небрежно. Профессор, по происхождению, скорее всего немец или швед. В точности это неизвестно. Впрочем, он говорит свободно на всех европейских языках и ведет дружескую переписку с крупнейшими деятелями мировой науки, которые весьма высоко его ценят. Это очень известный ученый, он является членом-корреспондентом всех академий, и его работы в области анатомии, физиологии, физики, химии и биологии уже давно пользуются всеобщим признанием. Однако он держится в стороне от официальной науки. Он посвящает свои способности постоянному углубленному изучению странных, таинственных и непонятных явлений, которые, возможно, станут наукой будущего. У нас нет точных данных о его исследованиях. Можно предположить, что они касаются тех недавних открытий, что поражают умы и воображение человечества и, видимо, должны произвести в дальнейшем коренной переворот в науке.

— Ладно, Федор, очень хорошо, мой мальчик. Да, эти дьявольские открытия приведут к революции, которая запросто уничтожит все тысячелетние институты, составляющие основу современного общества. Продолжайте.

— У профессора Лобанова есть несколько сотрудников, и, надо сказать, они отличаются редкостной сдержанностью. Невозможно узнать у них, какие опыты они проводят в его лаборатории, где, если верить людской молве, происходят настоящие чудеса.

— Да ну, какие такие чудеса?

— Но, ваше превосходительство, там творятся вещи столь немыслимые, неслыханные, фантастические и абсурдные, что о них невозможно упоминать в серьезном докладе… Так, например, говорят, среди всякой другой чепухи, что профессор Лобанов воскрешает мертвых!

— Но это все же лучше, чем убивать живых! Я, видите ли, не питаю никакого доверия ко всем этим ученым, этим первооткрывателям, этим исследователям, которые неминуемо приходят к нигилизму! Господи! Как этот пес действует мне на нервы, он не перестает скулить! Хорошо, Федор… продолжайте.

— В докладе говорится, кроме того, что у профессора Лобанова есть дочь лет двадцати по имени Надя. Она очень мила, хорошо воспитана, отличается редкой красотой и настолько образованна, что может работать с отцом.

— Только этого не хватало! — возмущенно прерывает секретаря генерал Борисов. — Ученая девица! Один из тех монстров эрудиции, обладателей холодной энергии и железной воли, коих ничто не может ни остановить… ни взволновать, как только революционные идеи проникают им в голову! Ах, Федор, в этом погибель России, которую я уже больше не узнаю… Нам бы нужен был такой царь, как Николай Первый, чтоб расправиться со всеми этими бунтовщиками-учеными, страстными ораторами, смущающими народ писателями… со всеми этими заговорщиками-интеллигентами, этими вожаками людских толп, которые скорее похожи на вожаков волчьих стай… Но правнук великого Николая, наш любимый император добр! Он мягкосердечен! Он гуманен! Вместо того чтоб отправить в самую глубь Сибири с ее свинцовым небом пятьдесят тысяч бунтовщиков… Я что-то совсем потерял голову, раз так разговорился… но дальше, дальше, Федор!

— Профессор Лобанов очень богат и значительную часть своего состояния тратит на то, чтоб облегчить страдания обездоленных.

— Вот как… Я так и думал! Он намеревается создать армию бедняков… Да инквизиция запросто сожгла бы на костре этого фокусника, этого благодетеля рода человеческого… который, в сущности, я это прекрасно понимаю, является весьма опасным профессором вооруженного восстания. А поскольку мы, православные, не можем зажарить его живьем, мы посадим его за решетку и на какое-то время отправим в Петропавловскую крепость, нашу русскую Бастилию, откуда выходят лишь те, чья невиновность полностью доказана! Тайное предчувствие говорит мне, что именно тут кроется ключ к разгадке приводящей меня в бешенство тайны, что не дает нам покоя вот уже целых двадцать четыре часа! Да, я незамедлительно отдам приказ арестовать знаменитого профессора Лобанова, его дочь, очаровательную Надю, и прикажу обыскать весь его дом сверху донизу, а в особенности его лабораторию.

В эту минуту небольшой столик на трех высоких ножках, где стояла большая китайская ваза с цветами, начинает странно шататься, переворачивается и с шумом падает на пол.

Разбитая ваза разлетается на тысячи мелких осколков, цветы рассыпаются, вода растекается по ковру, тогда как генерал и его секретарь, не зная, что сказать, смотрят друг на друга в полной растерянности, разинув от удивления рты.

Генерал шумно вздыхает и прерывающимся, неуверенным голосом в конце концов восклицает:

— Тысяча чертей!.. Джеф ведь не сдвинулся с места… а раз не он опрокинул столик, то в этом есть что-то сверхъестественное!.. Поверьте, Федор… или я ничего не понимаю!

— Действительно, весьма странно! — говорит секретарь, уже успев овладеть собой. — Я видел, как ваза закачалась, как затем упал столик, словно кто-то толкнул его! Толчок был очень сильный, этого никак не мог сделать Джеф, ведь он не вылезал из-под стола… Взгляните на него, ваше превосходительство…

Огромная борзая дрожит всем телом, так что у нее зуб на зуб не попадает, она скулит все громче и громче. Она буквально распласталась, прижимается к паркету, хотя хозяин схватил ее за ошейник, зовет, пытается подбодрить.

— Сюда, Джеф, сюда. Ищи же… ищи, мой славный пес… Ищи, Джеф!

— Но это еще не все, ваше превосходительство, — прерывает генерала Федор, — я чувствую странный запах! Вы же знаете, что это тот самый запах, что почувствовала вся царская семья.

— Вы правы, Федор… запах промокшего пса… но это запах более неприятный… так пахнет волк… Мне знаком этот тяжелый запах: как-то после охоты на волка мужики принесли в избу необработанную шкуру… Федор!

— Да, ваше превосходительство?

— Так вот, этот столик, который вдруг падает сам собой… этот отвратительный запах дикого зверя, промокшего волка… это тоже самовнушение?

— Но, ваше превосходительство!

— Никаких «но»! Вы сами все видели! Это же реальный, неопровержимый, достоверный факт! Вы же это видели собственными глазами?!

— Да, ваше превосходительство!

— А этот тяжелый запах волка, чья шкура промокла под дождем, вы его чувствуете собственным носом?

— Конечно, ваше превосходительство!

— Итак, поскольку наше зрение и наше обоняние подтверждают эти два факта, а мы находимся в здравом уме и уж никак не являемся ни фантазерами, ни невропатами… а искушенными, опытными полицейскими-скептиками по образованию и по профессии… одним словом, раз мы видели все это и почувствовали этот запах, значит, эти факты имеют место…

— Конечно, ваше превосходительство, ваши рассуждения невозможно опровергнуть! И тем не менее внешний вид событий и их истинные причины могут быть обманчивы…

— И потому я прихожу к выводу, раз все эти явления действительно имели место, значит, и те явления, свидетелями коих были члены царской семьи вчера, также абсолютно неоспоримы. Следовательно, тут кроется что-то другое, и вот это другое нам надо найти. И Джеф нам поможет…

Генерал снова хватает свою борзую за ошейник, в то время как Федор приподнимает столик, открывает стенные шкафы, осматривает все углы и заглядывает под диваны и кресла. Генерал тащит из-под стола борзую, но та воет, упирается изо всех сил, смотрит обезумевшими глазами и отказывается сдвинуться с места.

Генерал теперь уже приходит в бешенство. Его охватывает ярость, которая иногда толкает сангвиников на убийство.

— Ах ты, глупое животное! Ах ты, трусливая скотина! Я-то думал, что ты настоящий боевой пес, я рассчитывал на тебя!.. Я убью тебя, раз ты отказываешься мне служить, раз ты не можешь защитить меня!

Борисов по-прежнему держит левой рукой за ошейник свою большую сибирскую борзую и изо всех сил тащит ее, а правой рукой хочет схватить кинжал, который, как он знает, лежит на виду на письменном столе, и, потеряв над собой контроль, в бешенстве собирается нанести удар несчастному животному.

Кинжал исчез!

Генерал изумлен и шепчет, потрясенный, ничего не понимая:

— Боже правый! Это уж слишком, неужели у меня тоже начались галлюцинации… и у меня тоже! Или же… у меня действительно помутился рассудок… Право, можно лишиться разума и по меньшему поводу…

Генералу невольно приходят на память полные ужаса слова, произнесенные маленькими принцессами: «Господин Ничто!», и он шепчет:

— Какие ужасные вещи предстоит мне еще увидеть?

Он вздрагивает всем телом, и на мгновенье ему кажется, что сердце перестает биться!

Он ясно видит кинжал, который висит в воздухе без всякой видимой поддержки на высоте человеческого роста, как это было накануне в царской гостиной.

Кинжал угрожает секретарю, стоящему к генералу спиной и продолжающему без всякого плана обыскивать комнату.

Генерал Борисов произносит хриплым, сдавленным голосом:

— Федор! Господин Ничто!.. Он сейчас убьет вас!..

Молодой человек оборачивается в растерянности и получает в грудь удар, который должен был быть нанесен ему в спину. Несчастный вытягивает вперед руки и падает на пол без единого крика!.. Кинжал вошел ему в грудь по самую рукоятку!

Генерал, который не испугался бы ни вооруженного противника, ни взбесившегося дикого зверя, не дрогнул бы под градом картечи, теряет голову при виде этой непонятной, сверхъестественной и действительно чудовищной вещи. Он даже не думает, что может оказать сопротивление, что должен бороться…

А потом, как бороться?.. С чем?.. С кем?.. С какой слепой и смертоносной силой?

Генерал отпускает свою не менее его перепуганную борзую и отступает… отступает… двигаясь рывками, словно автомат, он отступает инстинктивно, ничего не понимая, не в силах позвать на помощь, ему не приходит даже в голову нажать на кнопку сигнала тревоги, которая находится здесь, под рукой.

Он упирается в стену!

И тогда он бормочет, запинаясь:

— Маленькая княжна была права! Это он! Господин Ничто! Я погиб!

Обер-полицмейстер видит, как кинжал, который пронзил грудь секретаря, снова поднимается… словно наделен силой и мыслями убийцы. Окровавленный клинок касается груди генерала и с непостижимой быстротой ударяет прямо в сердце, и бесчувственное тело падает на пол, словно пораженное молнией.


Проходит немногим более часа. Отовсюду в приемную генерала Борисова стекаются обычные посетители. Она уже полна народа. И, поскольку никто не выходит из его рабочего кабинета, все начинают волноваться. Кроме того, присутствующим кажется, что сквозь обитую сталью с защитной прокладкой дверь доносятся приглушенные стоны. А потому волнение перерастает в тревогу.

И тогда, не раздумывая, взламывают потайную дверь. В кабинете царит кромешная тьма. Электрический свет выключен. Зажигают свет, и присутствующим открывается страшная картина. Лежащий на спине генерал скончался. Рядом с ним его сибирская борзая лижет ему лицо и испуганно, жалобно стонет.

Неподалеку, ничком, в луже крови, неподвижно лежит, словно мертвый, секретарь Борисова.

Сейф, где должны храниться важные документы, открыт и, видимо, пуст. Но в камине догорают обрывки бумаги.

И наконец, на стене кровью написаны три слова:

Е NIHILO VITA[1264]

Нечто вроде девиза, лаконичного девиза, в котором, кажется, таится страшная угроза обществу, его устройству и властям, что им управляют.

Глава 3

Тотчас же появился дежурный врач, он осмотрел оба трупа, начав с тела генерала.

— Ничего не поделаешь, — говорит он грустно, — сердце пронзено насквозь, смерть наступила мгновенно.

Что же касается секретаря, то тут у почтенного эскулапа имеются некоторые сомнения. Кожа Федора еще сохраняет теплоту. И хотя сердце его больше не бьется, во всяком случае, на первый взгляд, есть основания предполагать, что в организме еще сохраняются еле уловимые признаки жизни, впрочем, сердце его также задето. Молодой человек обречен, и врач заявляет, что раненый даже не придет в сознание. И в заключение добавляет:

— Он уже ничего не видит, не слышит, ничего не чувствует… тут ничего не поделаешь… с минуты на минуту наступит смерть. И ничто в мире не в силах его спасти!..

— Вы уверены? — произносит звонкий и благозвучный голос в кабинете, где в полной растерянности суетятся несколько приближенных генерала.

Врач в ярости оборачивается. Но, узнав человека, произнесшего эту фразу, весьма любезно ему кланяется и отвечает с почтением:

— Ах, это вы, профессор Лобанов! Видите ли, дорогой мэтр, для этого должно было бы произойти чудо!

— Ну что же… сейчас я его совершу…

С этими словами вновь пришедший достает из кармана небольшую медицинскую сумку, вытаскивает маленькую стеклянную ампулу, подобную тем, в которых хранятся некоторые летучие вещества, в частности нитрит амила, затем достает шприц доктора Правца. Он разбивает ампулу, вытягивает с помощью шприца ее содержимое, вводит иглу в рану и осторожно нажимает на поршень.

И тогда происходит нечто совершенно невероятное и поистине поразительное: по мере того как жидкость проникает в рану, умирающий возвращается к жизни. Его тусклые, остекленевшие глаза оживают, свет мысли загорается в безжизненных зрачках, щеки слегка розовеют, сжавшиеся ноздри расширяются, губы приоткрываются… Легкий стон вырывается из горла, грудь медленно приподнимается…

И происходит все это за какую-то минуту, в то время как врач, напряженно, тяжело дыша, со все возрастающим изумлением смотрит то на профессора, то на пациента.

Высокий, сухой, с седеющей бородкой, бледный, с горящими глазами, профессор Лобанов вытаскивает иглу из раны и говорит с поразительным спокойствием:

— Итак, вот оно, ваше чудо, дорогой Сергей Иванович Платов.

— И этот человек будет жить?

— Через три дня он встанет на ноги.

— Но это же воскрешение из мертвых!

— Полноте! Это слишком громкое слово для столь элементарного случая.

— Что вы говорите, он же ожил! Он живет! Он говорит! Он видит! Еще немного, он встанет и пойдет… Вы подлинный кудесник, профессор, вы, видимо, ввели ему настоящий эликсир жизни?

— Простая смесь зимазы[1265] и одного металла в коллоидном состоянии; оба препарата были изготовлены в моей лаборатории на Гороховой. Это — медицина завтрашнего дня, мой дорогой!

— И вы еще не познакомили ученый мир с этим чудодейственным препаратом?

— Я рассчитываю сделать это в ближайшее время… когда мне удастся добиться его большей устойчивости…

Окружающие тоже смотрят на ученого с восхищением, к которому примешивается некоторая толика страха. Раненый еле слышно произносит несколько бессвязных слов:

— …Убийца… он толкнул… господин Ничто… укрылся… да… это он, господин Ничто… невидимый…

— Он бредит, — говорит профессор, невольно вздрагивая. — Какое счастье, мой дорогой мэтр, что вы вмешались и спасли этого несчастного юношу!

— Я проходил мимо… узнав о покушении, я вошел и сделал лишь то, что велел мне мой врачебный долг… Однако бедняга не может долее оставаться в этом помещении…

— Его следует перевезти в больницу…

— Нет… лучше ко мне… за ним необходим особый уход… мои лекарства эффективны, но весьма опасны, и только я один могу их применять.

— Но вы окажете мне такую любезность и позволите навещать его, этого действительно необыкновенного раненого?

— С превеликим удовольствием. Он проспит часов десять… приходите завтра в полдень! А теперь мне нужны два добровольца, чтоб донести его до моей машины. Но только будьте осторожны, дети мои, очень осторожны, пожалуйста!

Через две минуты Федор уже лежит на подушках великолепного автомобиля в шестьдесят лошадиных сил, за рулем которого сидит бородатый шофер в высоких, до колен сапогах, в красной шелковой рубахе, перетянутой кожаным поясом. Профессор садится рядом с раненым. Автомобиль сразу же трогается и вскоре останавливается перед богатым особняком. Крепкие ворота тут же отворяются, автомобиль въезжает в просторный, освещенный электрическим светом двор, делает искусный поворот и останавливается перед крыльцом, где тотчас появляются люди в роскошных ливреях.

Профессор отдает короткое распоряжение. Федора поднимают со всеми возможными предосторожностями и относят в одну из комнат бельэтажа, раздевают и укладывают в постель, причем все это занимает не больше времени, чем описание этой процедуры. Профессор не отходит от пациента. Больной, кажется, уснул. Глаза его закрылись еще во время поездки, губы полуоткрыты, дыхание ровное и спокойное.

Профессор внимательно, но как-то странно смотрит на юношу и шепчет:

— А не повторить ли мне сейчас мой опыт, он как раз в нужном состоянии… неподвижен… обескровлен… без сознания… успех обеспечен. Я могу обойтись без его согласия… а потом приведу его в нормальное состояние!

В эту минуту дверь отворяется. Красивая молодая девушка появляется на пороге и восклицает:

— Отец!.. Вы вернулись, а сейчас еще только десять часов… что случилось? Несчастный случай?.. В первую минуту я испугалась за вас.

— Это раненый, дорогая моя Надя, секретарь обер-полицмейстера… В кабинете генерала разыгралась ужасная драма, и я сразу догадался, кто ее виновник. Этот молодой человек — одна из его жертв… Я тут же вмешался и вернул несчастного к жизни… и вот я подумал, что могу повторить на нем замечательный опыт… Взгляните сами, великолепный экземпляр… исключительная ситуация… сам случай прекрасно подготовил его. Итак, быстрее… за работу!

Ученый, глядя на раненого со странным, почти жестоким хладнокровием, произносит весьма загадочные слова, но в это мгновенье крик девушки прерывает поток восклицаний профессора:

— Отец, вы не подвергнете несчастного юношу столь страшному испытанию! — говорит она одновременно решительным и умоляющим тоном.

— Почему же, дочь моя? — спрашивает Лобанов удивленно.

— Я не хочу!.. Это невозможно!

— Послушайте, я приобщил вас к моим работам. Вы прекрасно во всем разбираетесь, мои опыты очень интересуют вас. Я сделал из вас женщину, не признающую предрассудков и лишенную женских слабостей. Вы настоящий ученый, которому доступны самые смелые открытия… и вы скептически относитесь ко всем операциям трансцендентной[1266] физиологии… И вот вдруг, в ту самую минуту, когда мы можем повторить мое великое открытие, вы оказались во власти необъяснимой, излишней чувствительности…

— Отец, вы ведь знаете, что я чуть было не погибла в прошлом месяце, во время наводнения на Неве.

— Конечно, моя дорогая, обожаемая девочка… Я не забыл об этом, и меня до сих пор охватывает ужас, когда я думаю, что чуть было не потерял вас.

— Страшный поток увлек меня, еще немного, и я бы погибла… мне пришлось пережить несколько минут неописуемого ужаса… Со мной все было бы кончено, если бы вдруг какой-то незнакомец, рискуя жизнью, не вырвал из водоворота несчастную обессиленную жертву и не вернул меня вам. Так вот! Этот бесстрашный спаситель, которому я обязана радостью жизни, и есть этот самый молодой человек! Неужели вы отблагодарите его таким образом… и за меня тоже, подвергнув его столь ужасному испытанию?

— Я был бы чудовищем… да, настоящим чудовищем! Но, по правде говоря, мог ли я знать или даже предполагать, что этот незнакомец — тот человек, кто вернул мне мое самое дорогое сокровище?

— Значит, вы отказываетесь?

— С превеликой радостью! Я сумею вскоре выказать ему всю свою признательность. И даже более того!..

— Благодарю вас от всего сердца, дорогой папочка! А теперь у меня к вам еще одна просьба!

— Заранее обещаю вам исполнить ее.

— Позвольте мне ухаживать за ним, стать его сиделкой, внимательной и преданной… Это мой долг перед ним, вы согласны?

— Конечно! Я охотно даю свое согласие. Лечение не представляет особых трудностей, вам оно так же хорошо известно, как и мне: через два часа надо ввести в рану двадцать пять капель коллоидного зимаза, затем завтра утром ввести солидную дозу нашей сыворотки номер три.

— Хорошо. Огромное спасибо! Я устраиваюсь возле него. Но вы, отец, что вы собираетесь предпринять?

— Я возвращаюсь туда, хотя сейчас уже поздновато, но я страшно обеспокоен, мне бы хотелось попытаться узнать, что с ним стало… По правде говоря, я дрожу при мысли, что узнаю о какой-нибудь новой драме… Я знаю его, он способен на все! Дикое животное, человек-зверь… чудовище… он — гений разрушения, будьте начеку, дочь моя!

— Против нас он вряд ли посмеет что-нибудь предпринять!

— Вы заблуждаетесь. Он питает ко мне неукротимую ненависть; при побеге из лаборатории он произнес страшные угрозы. Еще раз повторяю: будьте начеку, берегите себя.

— Я не боюсь его, я буду дежурить возле больного. До свиданья, дорогой папочка!

— До свидания, дитя мое.

Профессор нежно поцеловал дочь в лоб, спустился во двор, вновь сел в машину. Автомобиль рванул с места и мгновенно исчез.


Прошло два часа. В точности исполняя указания отца, Надя Лобанова снимает повязку с груди Федора, затем осторожно, но уверенно и умело вводит в рану таинственную жидкость, которой наш раненый обязан жизнью.

Юноша спит, но дыхание его становится все более ровным, черты лица, к слову сказать, прекрасные, более не искажает пугающая судорожная гримаса агонии. Чувствуется, что в его организме, уже находившемся на пороге смерти, происходит удивительная интенсивная работа. Введение лекарства приводит к чрезвычайно быстрому, вернее даже, молниеносному восстановлению клеток. Этот необыкновенно быстрый рост происходит из-за усиленного обмена веществ в организме, которые благодаря интенсивной и равномерной циркуляции доходят через мельчайшие капилляры до основных жизненных органов.

Чудо продолжается.

Однако время идет. И хотя состояние раненого улучшается с поразительной быстротой, девушку охватывает смертельное беспокойство. Ее отец, отличавшийся всегда удивительной пунктуальностью, чья жизнь была расписана, можно сказать, с математической точностью, не возвращается.

Боже мой! Что же происходит? Какая необъяснимая причина, какая крайняя необходимость могли где-то задержать этого человека, для которого нет ни преград, ни ограничений?

Шум на улице понемногу затих, наступила глубокая тишина, нарушаемая время от времени лишь тяжелыми и размеренными шагами городовых.

Странная вещь! Девушке кажется, что шаги на мгновенье замирают перед домом, а затем кто-то снова, тяжело ступая, продолжает свой путь.

Наконец стало светать. Взволнованная, встревоженная Надя не может усидеть на месте. Она открывает окно, чтобы бросить беглый взгляд на улицу, но тут слышит грубый окрик:

— Отойдите от окна! Закройте окно!

Человек десять сторожат ворота. Девушка испускает слабый крик, узнав мундиры жандармов, одно упоминание о которых заставляет содрогаться всех русских.

Дом окружен жандармами.

В это время на улице раздается неровный шум автомобиля, он заполняет всю улицу, затем прекращается. Автомобиль останавливается у ворот.

У Нади вырывается крик ужаса:

— Отец!.. Ах… Будьте осторожны!

Но уже слишком поздно пытаться бежать, это просто невозможно. Напрасно шофер хочет уехать на полной скорости, ему не хватает времени запустить мотор.

С присущей им грубостью два жандарма набрасываются на водителя, отрывают его от руля и выбрасывают на мостовую. Другие устремляются к дверцам машины и направляют револьверы на профессора.

— Не вздумайте сопротивляться! — грубо говорит тот, кто, видимо, руководит операцией.

— Что вам от меня надо? — спрашивает профессор с великолепным спокойствием.

— Именем императора вы арестованы!

— Но почему?

— У меня есть приказ, и я исполняю его… Молчать! Следуйте за мной!

— Могу ли я, по крайней мере, поцеловать мою дочь?

— Нет! Вам запрещены любые контакты.

При этих словах жандармский офицер вместе с тремя подчиненными садятся в машину. Два других жандарма уже в автомобиле. Один из них сидит за рулем, и по его поведению сразу видно, что он опытный водитель.

— Вперед, — командует офицер.

Вся драма заняла лишь тридцать секунд. Приказ отдан, и автомобиль сразу же трогается с места, а Надя, испуганно, судорожно сжав руки, в полной растерянности отходит от окна и со стоном падает возле постели, на которой лежит только что проснувшийся раненый.

Офицер приказывает задернуть шторы, и в машине становится почти совсем темно. Жандармы, сидящие справа и слева от пленника, держат его за руки так, что тот не может даже пошевелиться.

Все путешествие занимает не больше пяти-шести минут. Затем сырой и свежий воздух, проникший в машину, касается лица профессора.

Он презрительно улыбается и говорит офицеру:

— К чему все эти предосторожности? Мы пересекли Неву, и вы везете меня в государственную тюрьму… в Петропавловскую крепость.

Раздается гудок.

— Вот мы и приехали, — говорит в ответ офицер.

Автомобиль останавливается у Трубецкого бастиона. Там, чуть выше уровня реки, напротив дозорной дорожки поднимается гранитная стена со множеством массивных, обитых железом дверей.

В сопровождении двух жандармов, которые по-прежнему держат его за руки, профессор вслед за конвоирами выходит из машины и подходит к одной из дверей.

Там их ждут тюремщик и два стража с заряженными ружьями. Тюремщик поворачивает ключ в замке, и тяжелая дверь со скрипом отворяется.

Несмотря на все свое мужество, Лобанов не в силах сдержать дрожь, оказавшись в этом склепе из камня и железа, в этой русской Бастилии.

Группа входит в широкий коридор, которому, кажется, нет конца. Повсюду на расстоянии в десять метров друг от друга стоят часовые, выбранные среди лучших солдат полка, расквартированного в крепости. Они стоят неподвижно, словно истуканы, тогда как жандармы, несущие здесь службу, постоянно прохаживаются по коридору. Повсюду в этой страшной государственной крепости охрана поручена знаменитым и страшным жандармам в их серо-голубых мундирах.

Жандармы подчиняются тайной полиции и выполняют без колебаний, беспрекословно, слепо любые приказы. И слишком часто приказы эти ужасны!

Надо сказать, что эти люди при поступлении на службу дают страшную клятву, они клянутся доносить, если будет надо, даже на отца, мать, жену и детей! Никогда ни одно неосторожное слово не вырывается из их уст. Молчаливые, угрюмые, бесстрастные, они бесшумно ступают по толстым, заглушающим все звуки циновкам, которыми обиты пол и стены как коридора, так и камер, из-за чего в этом мрачном здании царит гробовая тишина.

Профессор Лобанов быстро овладел собой. Следуя по-прежнему за офицером, он идет по коридору, вдоль которого расположены камеры. Странная вещь! Двери выкрашены в тот же цвет, что и стены, и потому их с трудом можно различить.

Их небольшой отряд прошел уже около пятидесяти метров, как вдруг все слышат звук звонкой пощечины. У офицера вырывается громкое ругательство, его форменная фуражка отлетает далеко в сторону, а сам он, получив солидную затрещину, с трудом удерживается на ногах. Он один в пяти шагах от группы, совершенно один. В неописуемом бешенстве жандарм напрасно ищет того, кто нанес ему столь страшное оскорбление. Но вокруг нет ничего, совершенно ничего необычного, кроме странного запаха промокшего пса, что явственно ощущает офицер, весьма неприятно пораженный сим обстоятельством.

Перепуганные жандармы молчат, они ничего не понимают и уже готовы поверить, что это проделки нечистой силы, поскольку все они в недавнем прошлом были крестьянами и полны суеверных страхов.

Вслед за пощечиной гробовую тишину нарушает взрыв смеха, полный уничижительной иронии, что еще больше усиливает всеобщую растерянность.

— Кто смеялся? — громовым голосом спрашивает офицер.

Никто не отвечает. Но тут, в нескольких шагах от жандарма, раздается новый, еще более насмешливый и оскорбительный взрыв хохота…

Офицер бросается туда, откуда донесся до него этот звук, и вдруг — трах-тарарах… с грохотом падает как подкошенный; гремят шпоры и сабля, будто кто-то подставил офицеру подножку…

Один из жандармов хочет помочь начальнику подняться, но — трах-тарарах — валится на офицера, который награждает беднягу крепкими тумаками…

К ним подбегает часовой. Он тоже не может удержаться на ногах и валится на упавших. Его ружье отлетает на четыре шага. От удара ружье стреляет! Вспышка огня… дым… взрыв пороха, выстрел! Да еще раскатистое, оглушительное эхо вторит выстрелу!.. Свист пули, которая отскакивает рикошетом от стены и ранит кого-то в икру! Затем раздается сигнал боевой тревоги, а за ним следуют громкие крики… призывы к оружию!..

Со всех сторон спешат жандармы и часовые. На них сыплется град ударов, на которые они отвечают, нанося удары… друг другу. Начинается общая свалка, слышатся громкие вопли, оскорбительная, грубая брань… Настоящая сцена из водевиля с оплеухами, подножками, тумаками, затрещинами, разыгрываемая в государственной тюрьме без всяких видимых причин, в которой никто не может разобраться.

Драка продолжалась бы еще долго, если бы офицер наконец не поднялся. В весьма плачевном состоянии, весь в ушибах, растерзанный, с разбитым в кровь носом, он вырывается из забавной и трагической кучи малы, раздает удары налево и направо плоской стороной сабли и кричит громовым голосом:

— Встать! Смирно!

Наконец дисциплина — основа всех армий, всех вооруженных сил — понемногу восстанавливается. Каждый возвращается на свой пост с тем жестким автоматизмом, который немецкие инструкторы привили русскому солдату, и все пытаются понять, что произошло… Напрасно! Едва порядок восстанавливается, как вновь раздается взрыв дьявольского хохота и громкий крик, от которого содрогаются камни старой царской крепости:

— Да здравствует анархия!

…Таково правдивое описание необычного появления профессора Лобанова в Петропавловской крепости.

Глава 4

Порядок в Петропавловской крепости, хотя и не без труда, наконец восстановлен.

Однако смутное беспокойство царит в гарнизоне, вполне, впрочем, оправданное после столь небывалой истории, так как ни у кого нет и тени сомнения, что эти невероятные, фантастические, одним словом, ошеломляющие события действительно имели место.

Офицер действительно получил звонкую пощечину. И прежде чем началась всеобщая безумная драка, его подчиненные были избиты, сбиты с ног и одурачены какой-то таинственной, могущественной силой. С какой целью? Каким образом? Кто сделал это?

Все вопросы, однако, остаются без сколько-нибудь приемлемого ответа, все попытки найти ответ, впрочем, лишь усложняют, а не объясняют ситуацию.

И простоватые люди с их вековыми предрассудками находят лишь одно возможное объяснение: тут, ей-богу, вмешались сверхъестественные силы.

Больше нет никаких сомнений! В старую крепость, в мрачную государственную тюрьму проникли злые духи, единственное занятие которых — сыграть с бедными людьми какую-нибудь коварную шутку.

Итак, все ясно. Но это никого не успокаивает. И даже наоборот! Суровые, мрачные люди, те самые, что не моргнув глазом выполняют самые жестокие приказы, пребывают в полной растерянности и даже начинают дрожать при мысли о том, что они в любую минуту могут стать жертвами этой непонятной и опасной силы.

Однако день проходит спокойно.

Заключенный в темницу профессор Лобанов не был подвергнут допросу. В России судопроизводство ведется на редкость медленно и заключенные порой ждут годами, чтобы предстать перед судом.

Жандарм приносит пленнику еду с обязательным чаем. Вечером та же еда и та же церемония.

Вот только проход жандарма по коридору и его появление в камере не обходятся без осложнений. Сперва у жандарма возникает совершенно явное ощущение, что кто-то преследует его по пятам, да и натренированное ухо улавливает легкое дыхание. Ему тут же приходит на ум: «Злой дух! Это злой дух!» Испуганный жандарм инстинктивно оборачивается и, естественно, за спиной никого не обнаруживает. Или, вернее, он никого не видит, но тут же получает довольно сильный удар — шлеп, а затем трах-тарарах… звон упавших вилки, ложки и разбитой посуды.

— Ах! Великий Боже! — восклицает бедолага.

Злоключения жандарма рассмешили часовых, которых радует подобное развлечение, и один из них завистливо шепчет:

— Мужик, видать, выпил, и я тоже не прочь был бы пропустить стаканчик.

Жандарм слышит их слова и думает со страхом, что его могут обвинить в пьянстве. А это очень серьезно! Десять дней карцера, запись в личном деле, а может быть, даже увольнение из жандармерии — начальство здесь шутить не любит.

Он встает, подходит к часовому, дышит ему прямо в лицо и говорит чуть слышно:

— Я ничего не пил, понюхай сам… Я думаю, это все злые духи.

Затем, нахмурив брови, он направляется снова на кухню и, прислушиваясь к каждому шороху, возвращается с новой порцией пищи. Держа в левой руке корзину со специальными отделениями, он правой рукой широко распахивает дверь.

И тут же быстро входит в камеру, и уже собирается закрыть дверь, как вдруг ощущает совсем рядом легкое, но совершенно явное шуршание, словно кто-то вошел вместе с ним. Дрожа всем телом, жандарм смотрит на профессора, но тот даже бровью не ведет. Совершенно спокойно ученый сидит на массивном стуле, который вместе с железной кроватью и деревянным некрашеным столом составляет всю обстановку камеры.

Жандарм, которому все больше становится не по себе, не произносит ни слова. Он хочет как можно скорее покинуть камеру, ловко ставит обед на стол, быстро выбегает, закрывает за собой дверь и, оказавшись в коридоре, с облегчением переводит дух. Он счастлив, что так легко отделался и, бесшумно ступая по обитому циновками полу, удаляется. Но ему ни на минуту не приходит в голову мысль предупредить начальство. В уставе такие случаи не предусмотрены. В нем говорится лишь о живых, материальных, видимых существах, но там нет ни слова о призраках, привидениях и других злых духах. А потом, начальник ведь тоже скажет, что ему все померещилось, что во всем виновата выпивка.

Вдруг короткий свист заставляет жандарма остановиться. Боже… что еще? Часовой, неподвижно стоящий у дверей камеры, подает ему в отчаянии знаки. Жандарм буквально бегом возвращается и видит, что солдат, бледный как полотно, дрожа всем телом, опирается на свое ружье.

В невыразимом ужасе часовой указывает на дверь.

Жандарм приближается, тоже бледнеет и начинает трястись от страха…

В каменной темнице, где профессор находится один, совершенно один, слышатся голоса!

Один из этих голосов, звонкий, благозвучный, можно сразу узнать. Это голос узника.

Другой же, приглушенный, низкий, странный, сиплый, мрачный, одним словом, какой-то жуткий, обоим не знаком.

Жандарм прислушивается, от страха клацая зубами, и шепчет:

— Я же тебе говорил, тут не обошлось без нечистой силы.

А часовой растерянно отвечает:

— Это голос с того света.

Узник же в камере спрашивает:

— Так, значит, ты появился… Интересно, что ты намереваешься со мной сделать?

Сиплый голос отвечает с иронией:

— Ну, вы останетесь здесь, пока не согласитесь…

— На что?

— Вернуть мне мой прежний облик и отдать мне в жены Надю, которую я люблю.

— Ты!.. Ты любишь Надю?

— Да, я хочу, чтобы она принадлежала мне!

— Несчастный! Твои преступления вызывают у нее отвращение!

— Все это пустые слова. То, что вы называете преступлениями, для меня — священная миссия, освобождение народов… вот почему я согласился стать невидимым!

— Но ведь ты хочешь вернуть себе свой прежний облик?

— В момент, который я сам выберу, в час, который я назначу… но очень скоро, когда моя миссия будет выполнена! Сегодня же я требую от вас обещания отдать за меня Надю.

— Нет!

— Это ваше последнее слово?

— Да, это мое последнее слово!

— Тогда берегитесь, моя месть будет ужасной.

— Я не боюсь тебя!.. Только мы с Надей знаем формулу гранул и сыворотки, которые поддерживают в тебе жизнь… Ты не можешь прожить больше десяти дней, не получив новой порции… А последнюю порцию ты принял позавчера…

— Значит, в моем распоряжении всего лишь неделя… Но такому человеку, как я, вполне хватит и одной недели. Итак, я чуть было не убил царя, но это всего лишь отложенная партия, я убил генерала Борисова и уничтожил все досье на нигилистов. Теперь, когда я оказался в крепости, я сумею взорвать арсенал, потом я уничтожу великих князей, министров… генерал-фельдмаршалов, посею повсюду ужас и смерть! И я не забуду нашу дорогую Надю, которая будет принадлежать либо мне, либо могиле.

— Разбойник! Я не боюсь тебя!

— Вы… вы всего лишь жалкий фанфарон… и вы дрожите при мысли о том, что можете потерять свою дочь, свое дорогое сокровище… радость и гордость всей вашей жизни, о которой вы не можете больше заботиться! Так знайте, это я заставил бросить вас сюда, это по моему доносу вас отправили в тюрьму, откуда никто никогда не выходит… я сделал это, чтоб освободиться от вас, чтоб заставить вас стать более сговорчивым и вынудить капитулировать.

— И что же ты решил?

— Что вы будете просто счастливы отдать мне Надю!

— Нет!

— Ну что ж, ваш отказ — это ее смертный приговор!..

— Болван! — презрительно засмеялся профессор. — Как?.. Ты угрожаешь мне и забываешь, что оказался таким же пленником, как и я, в этих сорока квадратных футах. Тебя нельзя увидеть, но ты материален, стоит мне только позвать, как сюда сразу же прибегут, я дам через дверь необходимые указания, и тебя схватят, как самого заурядного преступника. Можешь мне поверить, поимка невидимого человека поможет узнику Лобанову выйти на свободу.

— Да! Если у вас хватит времени, — пробурчал негодяй.

В полной растерянности, затаив дыхание, дрожа от страха, жандарм и часовой слушают этот странный диалог.

Они не совсем хорошо понимают смысл торопливого, бурного и не очень ясного спора, добрую половину которого не могут расслышать: говорящие проглатывают в гневе слова, к тому же звуки приглушаются дверью. Вдруг отчетливый шум борьбы прерывает диалог.

Затем солдат с жандармом слышат, как что-то тяжело падает на пол и в ту же минуту раздается отчаянный крик заключенного, который хрипит и задыхается:

— На помощь!.. Помогите!.. Убивают!..

При такой совершенно ясной ситуации, когда существует вполне ощутимая и реальная опасность, к обоим стражникам понемногу возвращается хладнокровие. К тому же в камере происходит драка… Необходимо вмешаться, таков приказ…

Рукой, дрожащей, словно лист на ветру, жандарм вставляет ключ в замочную скважину. Он дважды его поворачивает, и дверь открывается.

Избитый, полузадушенный Лобанов отбивается от кого-то на полу камеры.

— Но он здесь один… — шепчет жандарм.

Узник поднимается, шатаясь, опирается о стол и кричит сдавленным голосом:

— Хватайте его!.. Да задержите же его… он убежит… Хватайте его!

Обоим стражникам кажется, что у заключенного начался приступ сумасшествия. Впрочем, у них нет времени долго раздумывать. События развиваются с необычайной быстротой. Жандарм всем своим могучим телом загораживает дверь. Он уже готов войти в камеру… Как вдруг получает страшный удар в живот. Он отступает на два шага и валится навзничь, изрыгая проклятия.

Бледный, с выпученными глазами, в разорванной одежде, профессор делает над собой огромное усилие и бросается к выходу.

Но существует устав… а главное в этой жизни — устав.

Часовой преграждает ученому путь, он даже чуть касается его груди острием штыка и говорит безапелляционным тоном:

— Выход запрещен, папаша, или же я убью вас.

— Болван! Это ему следовало бы проткнуть живот, — кричит Лобанов в отчаянии, потом добавляет уже более уверенно: — Тревога! Закройте все двери, выходы!.. Не оставляйте ни одной щели!.. Ружья наперевес! Сомкните ряды, создайте стену из солдат!.. Чтоб не осталось ни одного отверстия, чтоб не могла проскочить даже мышь!

Жандарму скорее страшно, чем больно. Он поднимается, его покачивает; позабыв о дисциплине и правилах, требующих соблюдать тишину, он орет во весь голос:

— Люди!.. Злой дух ударил меня!.. Вы слышите, злой дух ударил меня! Клянусь святым Сергием, моим небесным покровителем… я от этого умру.

— Эх ты, дурья голова, это не злой дух! — взрывается профессор.

— А кто? Кто же тогда?

— Черт побери!.. Это он…

— Но кто? Скажите!

— Это Ничто! Ничто! Господин Ничто! Господин Ничто!

— Ах, господин Ничто!.. Понимаю… — бормочет жандарм.

Как противоречива человеческая натура. Эти загадочные слова узника должны были бы еще больше запутать дело.

Но нет! Наоборот, жандарм испытывает даже некоторое чувство удовлетворения… Почему? А потому, что слова указывают на непонятное явление, дают ему название. Поскольку это таинственное, неуловимое, невидимое существо называется господин Ничто, оно сразу превращается во что-то.

И этого вполне достаточно, чтоб немного успокоить жандарма.

Однако крики профессора Лобанова были услышаны и, более того, приняты к исполнению. Приказ есть приказ!

И солдаты, привыкшие повиноваться, решив, что приказ отдан каким-то начальником, безоговорочно выполняют его. Тотчас в коридоре формируются группы. Плотная человеческая стена ощетинивается штыками.

Проходит минута напряженного, тягостного ожидания. Затем кто-то наносит грубый удар, ряды стражей смешиваются, слышатся глухие проклятия. Один из солдат, схваченный за ноги, падает на пол: он даже не заподозрил приближения человека-невидимки.

И в то же время у него из рук с нечеловеческой силой вырывают ружье, а затем это ружье, которое, кажется, никто и не держит в руках, само собой совершает в воздухе странные, быстрые и несущие смерть движения.

Упражнения со штыком! Вперед… раз… два… и вот грудь одного из солдат проколота насквозь, словно бурдюк… крики агонии… и человек оказывается на земле в луже крови!

Перепуганные соседи расступаются, возникает невообразимая толчея, затем раздается еще один крик! И еще один человек падает на пол, удар нанесен ему в спину между лопатками…

Человеческая стена разрушена! Да, господин Ничто пробил брешь! Можно не сомневаться, брешь осталась позади, так как ружье с окровавленным штыком отступает, отступает… оно продолжает угрожать, это ружье в странной пустоте…

— Цельтесь!.. — кричит сержант.

Но прежде чем он успевает крикнуть «Огонь!», ружье, нацеленное на группу солдат, стреляет.

Паф! Раздается сухой щелчок, за которым следуют пять вспышек, ослепительных, мгновенных, смертоносных.

Громкий голос прерывает исступленные крики и предсмертные стоны.

— Ко мне! Я держу его! На помощь!

Это один из жандармов бесстрашно борется с невидимкой. Ружье, ставшее бесполезным, упало на циновку. Жандарм, который, кажется, борется с пустотой, не отступает.

…Его товарищи спешат на помощь! Слишком поздно! Несчастный откидывает голову назад и падает со стоном:

— Ах, негодяй… я ослеп.

Безжалостно выставив вперед, как вилку, два пальца, которые его противник не мог увидеть, невидимка почти выколол бедняге глаза.

Но жандарм все же судорожно отбивается и в сжатой руке чувствует что-то невидимое, напоминающее шерсть, словно пучок волос.

Он в ужасе вопит:

— Я чувствую его запах, это животное… собака… волк… медведь… он покрыт шерстью, от него пахнет диким животным!

В конце коридора открывается дверь. Человек, зверь, призрак, покрытый шерстью, скрылся…

Никаких следов… нет больше запаха… преследовать его невозможно.

Петропавловская крепость — это целый мир, здесь расположены Монетный двор, Артиллерийский музей, госпиталь, тюрьма, собор. Там всегда очень много народу. И нет ничего странного, что эта удивительная цепь событий приводит всех в неописуемое волнение.

Офицеры, солидные государственные служащие, сторожа, священнослужители, мелкие чиновники, семинаристы, рабочие комментируют — каждый на свой лад — эти поразительные события, и каждый находит им объяснения еще более невероятные, чем то, что происходило в действительности.

В то же время телефонные аппараты, которые берутся буквально приступом, звонят не переставая. Совершенно невероятными сообщениями обмениваются генеральный штаб, высшее военное командование, министр и сам император.

Итак, эта страшная и странная история действительно имела место! Царь и вся его семья не были в Зимнем дворце жертвами галлюцинаций! Господин Ничто и впрямь хотел убить главу государства!

Значит, где-то в столице могучей державы существует некое существо, невидимое и на редкость жестокое, которое из-за этой невидимости особенно опасно.

Следовательно, следует принять срочные меры, отдать самые строгие приказы. Поскольку чудовище находится в крепости, надо сделать так, чтоб оно там и осталось. Оно ни в коем случае не должно ее покинуть. Срочно вызываются полки, которые образуют тройной непрерывный кордон. Все ворота заперты на замок и охраняются целыми взводами солдат. Приводят ищеек и обещают сто тысяч рублей тому, кто схватит господина Ничто живым или мертвым.

Но можно подумать, что господин Ничто и в грош не ставит строгие приказы, собак, полки и сто тысяч рублей. Словно этот лабиринт улиц, дворов, площадей, галерей и переходов ему давно хорошо знаком. Он идет, обходя людей, преодолевая все препятствия, и никто не может даже догадаться, что он рядом.

К тому же, как и всегда в подобных случаях, приказы приходят слишком поздно. И господин Ничто уже успел добраться до арсенала. Он проводит там чуть меньше часа, этого ему вполне достаточно, чтобы оставить после себя страшный след.

В то время как прибывшие со всех сторон солдаты пытаются запереть невидимку, над крепостью, словно из кратера вулкана, поднимается к небу столб дыма. Одновременно вверх взлетает стена пламени, и вслед за этим раздается страшный взрыв.

Старая крепость сотрясается до основания, бесчисленные обломки вихрем поднимаются в воздух и затем покрывают площадь. Крики ужаса вырываются из груди всех присутствующих.

Арсенал взорван!

Вслед за этим взрывом следуют другие, что мешает предотвратить полный разгром. Господин Ничто не откладывая осуществил угрозу, о которой говорил профессору Лобанову, и тот теперь, вероятно, с ужасом спрашивает себя: «Когда же он совершит все остальное?»

Чтобы никто не посмел усомниться в том, что именно невидимка стал причиной всех катастроф, он начертал на уцелевшей стене почерневших от взрыва развалин свой страшный девиз:

Е NIHILO VITA

И под ним с жестокой иронией поставил свои инициалы, что еще больше усиливало впечатление от этой жуткой картины.

Глава 5

Однако ужасающий взрыв, уничтоживший арсенал, и последовавшие за ним, словно эхо раскатов грома, взрывы, крики ужаса, беспорядочные сигналы бедствия, передвижение войск, весь этот грохот и вопли не смогли нарушить сон отца Василия.

Хоть это и должно показаться невероятным и даже невозможным, священник в своем красивом маленьком домике, примыкающем к собору, продолжает наслаждаться спокойным сном — счастливым уделом праведников. Такая милость даруется человеку, чья совесть совершенно чиста, особенно если он немного туг на ухо.

Странная вещь: священник не услышал громких взрывов, а простое чихание вывело его из оцепенения, похожего на каталепсию.

Он подскакивает, потягивается, сжимает кулаки и, не открывая глаз, спрашивает, зевая:

— Это ты, сестра Марфа?

— Апчхи!

Второе чихание, еще более громкое, чем первое, заставляет почтенного батюшку замолчать.

В комнате священника никого нет, да и чихает не он сам… тогда кто же?

Сбитый с толку отец Василий делает резкое движение, садится в кровати, вытягивает вперед руки, обводит испуганным взглядом комнату, широко открывает рот и спрашивает, заикаясь, дрожащим голосом:

— Кто здесь?

Никакого ответа. Но отец Василий слышит, что кто-то в комнате тяжело дышит, и в то же время сильный запах дикого зверя ударяет ему в нос.

Он собирается с мыслями и ворчит:

— Ладно! Верно, какая-нибудь собака забралась мне под кровать.

Батюшка наклоняется, опускает голову и, выгнув спину, касаясь бородой пола, внимательно осматривает все вокруг и говорит:

— Никого под кроватью!

Отец Василий вскакивает с постели и в тот же миг замечает, как задвижка на двери двигается, словно чья-то невидимая рука толкает ее, потом защелкивается с глухим треском. Он бормочет в полной растерянности:

— Ах, Боже правый!

Это сверхъестественное явление внушает батюшке неописуемый ужас. Он пытается как-то реагировать и восклицает, повысив голос, чтобы придать себе уверенности:

— Кто-то здесь чихает… громко дышит… дверь закрывается сама собой… я никого не вижу… и этот запах неприятный, как от козла… Но тогда… это…

Громкий взрыв смеха, полный оскорбительной иронии, резкий, словно скрежет пилы, прерывает сбивчивую речь отца Василия.

Священник покрывается весь холодным потом, его трясет, сердце бьется так сильно, что, кажется, вот-вот выскочит из груди… Глаза несчастного испуганно бегают, от страха у него перехватывает горло, и он жалобно стонет:

— Это же сам дьявол! Сам дьявол! Изыди, сатана!.. Изыди, сатана!..

Новый взрыв смеха, еще более ироничный, если только такое возможно, заполняет комнату, доказывая оторопевшему священнику, что злой дух не подчиняется подобному заклинанию.

Священник совсем теряет голову и орет не своим голосом:

— Ко мне!.. На помощь!.. Спасите, люди добрые!

— Молчать! — приказывает грубый голос.

— Ах, Всемогущий Боже!.. Святой Петр и святой Павел, и ты, святой Василий, мои дорогие покровители… пожалейте меня, бедного грешника.

— Еще раз говорю тебе, замолчи, старый болван!.. Я не дьявол!

Эти слова, произнесенные кем-то невидимым, где-то совсем рядом, поражают священника, словно выстрел из карабина, и еще больше усиливают его ужас.

Сжавшись в комок, дрожа от страха, с полубезумным взглядом, он может лишь прошептать побелевшими губами:

— Тогда кто же ты?

Голос отвечает с издевательской снисходительностью:

— Ну… просто я человек, которого нельзя увидеть. Ты же слышал, я тот, кого зовут господин Ничто… господин Ничто…

— Значит, есть на свете люди… которых нельзя увидеть… неужели это правда?

— Я — тому доказательство!..

— Но я не знаю тебя, батенька, — заискивающим тоном продолжает священник.

— Хватит!

— Чего же ты хочешь?

— Вот уже несколько часов, как я нахожусь в движении, бегаю, мне то жарко, то холодно… я схватил насморк… Апчхи!.. Апчхи!.. Ты же сам слышишь?.. Поэтому мне нужно убежище, твоя комната нравится мне, я забираю ее себе и устраиваюсь тут…

— Пусть так… тогда я ухожу!

— Ты, видимо, хочешь отправиться на тот свет!

— Что же тебе еще?

— Я умираю от жажды, и мне смертельно хочется спать… Дай мне побыстрее стакан воды и уступи свою кровать! А теперь, тихо… ложись, я должен связать тебя по рукам и ногам и заткнуть кляпом рот…

— Нет, нет! Я не могу! Я не хочу! — протестует несчастный. — Послушай… я не совсем понимаю, ты не фонограф, раз задаешь вопросы и отвечаешь на них, но ты и не человек, раз я не вижу тебя и не могу до тебя дотронуться… Нет, ты определенно дьявол, ты явился, чтоб осудить меня на вечные муки… На помощь!.. На помощь!..

— Ну что же, сейчас обойдусь с тобой довольно грубо, и ты сам почувствуешь, принадлежу ли я к материальному миру или я действительно злой дух.

Две железные руки хватают священника за горло и принуждают замолчать.

Несчастный краснеет, бледнеет, закатывает глаза, высовывает язык, дергается, сопротивляется, вздрагивает и в конце концов замирает.

А Ничто произносит с жесткой иронией:

— Подумайте, этот противный попик посмел отказать мне в гостеприимстве… И я вынужден сам себе его оказать… я не спал уже добрых шестьдесят часов! А какую я за это время проделал работу!.. Мне достаточно будет проспать два часа. Я должен получить такую возможность! Здесь я буду чувствовать себя совершенно спокойно, ведь никому не придет в голову искать меня у этого попа!

Ничто произносит эти слова и, как человек, который очень торопится и для которого не существует никаких предрассудков, очень ловко, в мгновение ока крепко связывает руки и ноги полузадушенного священника, а затем затыкает бедняге рот кляпом.

Покончив с этой процедурой, незваный гость подталкивает к стене свою распростертую на кровати жертву, а надо сказать, что кровать очень широкая, с очень теплыми одеялами.

— Уф, — удовлетворенно вздыхает господин Ничто, прищелкивает языком и хватает кувшин с водой.

Однако священник кое-как, с трудом, с кляпом во рту, продолжает дышать. Он все-таки дышит, а это главное.

Теперь, когда невидимые пальцы не касаются больше тела несчастного, он постепенно успокаивается и начинает размышлять: «Если бы это был дьявол, он бы уже уволок меня в ад, значит, это человек. А раз он просто связал мне ноги и руки, значит, он не собирается меня убивать».

И вот, несмотря на панический страх, отец Василий, испытывая вполне законное жадное любопытство, приоткрывает глаза и осмеливается оглядеться.

Сцена эта, вернее пантомима, не поддается описанию.

Кувшин с водой быстро покидает стол, с легким шумом сам поднимается, описывает небольшой полукруг и зависает в воздухе, хотя его никто не поддерживает. Священник вздрагивает и думает: «Это же настоящее чудо!.. Но ведь кувшин сейчас упадет и разобьется вдребезги… и вода разольется по комнате. Скажите на милость, разве нормальный кувшин создан для подобных упражнений?»

Хотя незваный гость и предупредил отца Василия, тот не может все же согласиться с тем, что неподвижные предметы умеют, судя по тому, что он видит, самостоятельно передвигаться, как живые, по собственной воле.

Он улавливает тихий шум, производимый языком и губами его невидимого посетителя, приникшего к воде, потом хриплый звук глотательного движения… Невидимка… пьет. До священника доносится бульканье, затем наступает тишина.

Кувшин совершает небольшое движение в сторону и застывает на той же высоте, тогда как несколько капель срываются с края и с мерным шумом падают на половик из линолеума.

В то же время господин Ничто полощет рот, горло, выплевывает воду и ворчит с сожалением:

— Я, кажется, выпил бы целый бочонок! Два глотка — и это даже слишком!.. Надо обладать большой силой воли, чтобы вовремя остановиться.

Отца Василия начинает в конце концов интересовать эта довольно незамысловатая житейская сценка, которая из-за невидимости главного героя выглядит весьма странно. Он видит струю воды между губ, о существовании коих он только догадывается, потом жидкость описывает в воздухе параболическую кривую и низвергается на половик. Затем кувшин с водой продолжает свой путь и осторожно опускается на стол. Точность и естественность столь обыкновенных движений придает еще немного уверенности славному священнику. Право, не будь у него во рту кляпа, что не давал ему произнести ни единого звука, он рискнул бы предложить господину Ничто чашку чаю или стаканчик тминной водки. Но господин Ничто отличается явно угрюмым, неприветливым нравом, что не позволяет выказать ему подобный робкий знак гостеприимства. А невидимка брюзжит, ворчит, ругается и наконец возмущенно восклицает:

— Идиот! Круглый идиот! Я глупее любого животного!

Отец Василий, по-прежнему мучимый одновременно и страхом и любопытством, думает про себя: «Почему этот господин Ничто говорит, что он глупее любого животного? Я этого не нахожу!.. Нет, я вовсе так не думаю! Ведь уже то, что этого человека нельзя увидеть, делает его могущественнее всех на свете! Даже самого государя, да хранит его Господь!»

Господин Ничто продолжает браниться своим резким, грубым голосом:

— Вот так, я выпил воды… это было сильнее меня. А вот этого-то никак нельзя было делать… Ни одно животное не стало бы так поступать, и теперь я жестоко наказан! Ах, тысяча чертей! У меня внутри все горит, мне кажется, что в моих венах течет кипяток! А ведь Лобанов запретил мне пить! В моем новом состоянии я должен питаться лишь химическими гранулами, в них при их малом объеме — максимум питательных веществ… и, главное, пить лишь жидкость, полученную из физиологического раствора, иначе меня ожидают жестокие мучения, а может быть, даже… смертельная опасность! Загнусь, как жаба, попавшая в банку с табаком! Вот каков будет дурацкий конец господина Ничто! Ах, как я страдаю! Что со мной будет? Проклятье! Меня теперь можно увидеть! Пока еще очень неясно! Призрак… отвратительная карикатура на живого человека!

Видимо, взгляд невидимки останавливается на мгновение на большом зеркале, что висит над святыми иконами. У него вырывается с трудом сдерживаемый хриплый крик! Крик ярости, а возможно, и ужаса…

В зеркале, словно где-то вдалеке, показалось странное неясное лицо с едва различимыми расплывчатыми контурами. И все-таки это человеческое лицо… Но лицо, которое может привидеться только в кошмаре, прозрачное, словно стекловидное, бесцветное и тем не менее живое, как бы выступающее из вязкого тумана. В тусклых, чуть раскосых бесцветных глазах нет ни искры жизни. Крупный нос выступает вперед, широкий, приплюснутый, с большими ноздрями, настоящий нос казака, выделяющийся на лице с густой лопатообразной бородой. Могучий торс бывшего невидимки покрыт шерстью, движения его лихорадочны. Он в бешенстве восклицает со злой иронией:

— Да, это так… так и есть, это я… немного изменился, и все-таки меня вполне можно узнать. И вот чего я достиг! Так глупо… Я сам виноват! Ведь знал же прекрасно, к чему это приведет…

Отец Василий тоже видит отражение в зеркале, а также и реальную фигуру и снова начинает дрожать. Волей-неволей бедняга уже почти примирился с тем, что его непрошеного гостя нельзя увидеть. Но это страшное и нелепое существо внушает ему безумный, леденящий страх: человек ли это, сей жуткий призрак, чудовище, что кажется высеченным из огромной глыбы льда, слегка потемневшего от облака пара?

Нет! Ведь, если это и есть материальный облик, так сказать, материальное воплощение господина Ничто, то в сем трагическом и таинственном существе нет ничего человеческого.

Отец Василий чувствует, что мысли у него путаются. Глухой жалобный вопль ужаса, приглушенный кляпом, заставляет господина Ничто обернуться. Он разражается ироническим смехом и кричит, топая ногами:

— Ах, ты видишь меня… да, мой милый, перед тобой настоящий феномен, и весьма необычный… Согласен? Я сделал глупость, выпив воды!.. Это тебя удивляет?.. Меня тоже! Кажется, два простых глотка воды, но они выполнили по отношению ко мне роль фотографического проявителя. Они показывают мой негатив!.. Понимаешь? Вот почему господин Ничто, невидимый господин Ничто, появляется в форме человека, словно сотканного из тумана. И гордиться тут особенно нечем! Уверяю тебя! Ибо, если эта шутка продлится, я пропал окончательно. Ну ладно, будь что будет, а пока надо поспать!

Страх отца Василия еще более усиливается, если это только возможно, при виде того, как призрак подходит к кровати и тяжело валится на нее рядом с ним.

Обезумев от страха, священник вспоминает теперь о вампирах, этих ненасытных кровожадных чудовищах, что сосут свежую человеческую кровь, проделав маленькое отверстие в артерии своей жертвы. Он хрипит, хотя у него во рту кляп:

— Господи!.. Ничто — вампир!

И, лишенный возможности крикнуть, позвать на помощь и даже сделать малейшее движение, отец Василий, убежденный, что наступил его последний час, испускает тяжкий вздох и теряет сознание.


Господину Ничто очень хотелось бы уснуть. Его переутомленному организму совершенно необходим отдых, который подкрепил бы его силы, но испытываемые им муки прогоняют сон. А кроме того — и это главное — он стал частично видим, правда, не настолько, чтоб выглядеть как обычный человек, чтобы не привлекать к себе растерянных взглядов, и сей факт представляет для него огромную опасность.

Ох как проклинает он себя за неосторожность! Почему он поддался соблазну? Почему он выпил эти два проклятых глотка воды, что теперь выдают его. Не находя ни сна, ни покоя, он спрашивает себя, как долго еще он будет пребывать в виде привидения, бесцветного подобия человека, что в любую минуту может выдать его. Он видит на простынях свое сероватое тело, покрытое шерстью, и это его пугает. С минуты на минуту какие-нибудь люди могут неожиданно взломать дверь и увидеть его, лежащего на этой кровати, где было бы так славно поспать несколько часов.

С улицы доносятся самые разные звуки: тяжелые шаги солдат-пехотинцев, чьи подбитые железными подковками широкие каблуки звенят на брусчатке, топот лошадей по деревянному настилу, скрип колес экипажей и даже шум автомобильных моторов, быстро проезжающих по маленькой площади перед собором.

Повсюду люди, и просто чудо, что в дом священника еще никто не вошел!

Так проходит полчаса в смертельном страхе! Теперь господин Ничто страдает не столь сильно, но его сероватое тело все еще различимо. Однако ему кажется, что он постепенно бледнеет, как бы растворяется в воздухе, но тут происходит неизбежное.

В дверь грубо стучат.

Господин Ничто вздрагивает, с трудом сдерживается, чтобы не выругаться, и чувствует, что погиб.

Глава 6

А в роскошном особняке на Гороховой Федор, секретарь генерала Борисова, молодой человек, казалось бы убитый господином Ничто, выздоравливает.

Все прогнозы и обещания профессора Лобанова исполняются с необыкновенной точностью. Страшная смертельная рана, нанесенная в самое сердце, почти полностью зарубцевалась.

Как сказал дежурный врач полиции, это было настоящим воскрешением из мертвых. И это чудо совершила Надя, дочь ученого. Внимательная, преданная, неутомимая, она буквально по капле вливала жизнь в умирающего. Итак, с каждым часом жизнь возвращается к юноше. Силы его восстанавливаются, он вновь обретает способность мыслить, а вместе с ней энергию и волю, утраченные, казалось, навсегда.

Теперь Федор все чувствует, все понимает, он все знает. К тому же по мере того как он понемногу возвращается к жизни, девушка постепенно посвящает его в тайны этой поразительной и страшной истории.

С удивительным тактом, терпеливо, постепенно, подобно тому как Надя вводила подопечному по капле восстанавливающую силы сыворотку, она посвящала его в суть имевших место странных событий, способствуя, таким образом, одновременно физическому и психическому выздоровлению Федора.

Но если в этом отношении все идет хорошо, то отсутствие отца причиняет девушке душевные страдания, которые ничто не в силах ни преуменьшить, ни хотя бы на время заставить забыть. Если бы Надя узнала хоть какие-то подробности!.. Но нет! Ничего! Ей, конечно, сообщили, что профессор заключен в Петропавловскую крепость, но не сказали даже, какова причина его ареста. Напрасно Федор пытается подбодрить свою благодетельницу, напрасно старается внушить ей веру и надежду, что поддерживают его самого, — Надя, не получая никаких известий об отце, по-прежнему безутешна.

До последнего времени тяжелое состояние Федора лишало его возможности проявить хоть какую-то инициативу. Но теперь, когда силы мало-помалу возвращаются к нему, он полагает, что должен действовать быстро и добиться успеха. Первым делом он звонит в полицию и получает весьма уклончивый ответ. Полиция опасается утечки информации и излишней болтливости.

Особая примета тех времен: врач даже не осмелился навестить его. Ах, страх быть заподозренным в чем-либо!.. Даже если подозрения абсолютно абсурдны!

Однако к Федору является какой-то чиновник с целью допроса. Чиновник оказывается его другом. Наконец-то бедняга сможет хоть что-то узнать…

Да, речь идет о самых невероятных историях… о чудовищных преступлениях. Друг Федора сообщает ему, что профессор Лобанов обвиняется в том, что создал в России невидимого человека, господина Ничто, чтобы тот убил императора и всю его семью, уничтожил видных сановников и министров, короче, утопил Россию в крови, предал ее огню и мечу. Значит, профессор Лобанов стоит, видимо, во главе всех нигилистов!

От кого исходят эти гнусные обвинения? Пока больше никто ничего не знает, дело застопорилось…

— Я скоро добуду новые подробности, — говорит решительно Федор, — и они послужат доказательством нелепости этих обвинений и невиновности знаменитого ученого. А пока, друг мой, вы согласитесь официально засвидетельствовать, что для начала сей знаменитый разрушитель общества спас меня, первую жертву этого чудовища, господина Ничто!

— Совершенно справедливо, и я обязательно исполню вашу просьбу! — ответил чиновник прощаясь.

Визит друга Федора, сам факт начала расследования, знакомство с выдвинутыми обвинениями и, наконец, обещание оказать помощь в ближайшее время — все это немного успокаивает встревоженную девушку.

Но чтобы помощь была действенной, молодому человеку необходимо узнать все об этом жестоком и загадочном персонаже, господине Ничто, о котором абсолютно никто ничего не знает.

И Надя считает, что настал момент рассказать обо всем Федору, не упустив ни одной, пусть даже самой незначительной детали.

— Слушаю вас с огромным интересом, мадемуазель, — отвечает молодой человек на ее предложение.

— Я расскажу вам все о господине Ничто, только предупреждаю: это займет довольно много времени, так как мне необходимо будет сообщить вам кое-какие общие сведения о невидимости предметов. Это, впрочем, единственный способ узнать и понять невидимое.

— Я в вашем распоряжении, мадемуазель.

— Однако я не собираюсь читать вам целый трактат по физике… Это было бы бесполезно и слишком сложно. Я начну с незначительного на первый взгляд, но весьма важного на самом деле замечания, так как на нем основываются все дальнейшие доказательства. Вы знаете, не так ли, почему лист бумаги кажется нам белым?

— Увы, мадемуазель, мне стыдно признаться вам в своем глубоком невежестве…

— Нет, нет… вы на самом деле знаете! Но вы просто забыли, вы в этом сами сейчас убедитесь. Если исходить из небольшой толщины листа, из того, что сделан он из целлюлозы без всяких красящих веществ, то он должен был бы быть не то что невидимым, но светопроницаемым. Но он представляется нам плотным, непрозрачным! И эта непрозрачность объясняется его пористостью… Воздух проникает в многочисленные поры и, оказавшись между молекулами вещества, придает бумаге белый цвет… Это значит, что бумага полностью отражает свет, не разлагая и не поглощая его. И в силу того же самого феномена снег кажется нам белым. Если бы не было воздуха между его тонкими кристаллами, он был бы прозрачным как лед, поскольку, в сущности, снег — это замороженная вода. И, наоборот, лед кажется нам полупрозрачным, потому что между его мельчайшими частицами нет воздуха. Созданный же искусственным путем лед обязан своей непрозрачностью воздуху, который в нем содержится. Изгоните воздух путем нажатия, и лед сделается прозрачным, как и снег, если нажать на него и удалить таким образом воздух, который в нем сохраняется. Подобное же происходит и с бумагой. Если намочить бумагу, речь, конечно, не идет о меловой или лощеной бумаге, она сразу из-за своей структуры впитает воду. Вода тотчас вытеснит воздух, и бумага станет светопроницаемой, полупрозрачной. Если же взять лощеную бумагу, вода не сможет в нее проникнуть, и тогда ее смачивают растительным маслом, и это масло проникнет в бумажную массу, вытеснит воздух на значительно больший срок и придаст ей светопроницаемость. Все очень просто, вы согласны?

Федор слушает с жадным интересом весьма общие, конечно, объяснения, которые в устах молодой девушки приобретают для него особую прелесть и необычную привлекательность. Он отвечает тихо, сияя от радости, с блеском в глазах.

— Да, мадемуазель, я понимаю… я восхищен и счастлив. По правде говоря, эти абстрактные вещи, изложенные вами так свободно, в такой доступной форме и, главное, с таким изяществом, звучат для меня как самая дивная музыка.

Надя серьезно прерывает сей поток красноречия:

— Что это, господин Федор, мадригал?[1267]

— О нет, мадемуазель, это не простая банальность, вызванная восхищением… не витиеватый знак учтивости, преувеличения, а выражение абсолютной истины… Мне кажется, вы пропели эти научные доказательства, словно либретто, пусть не слишком привлекательной, но гениальной и божественной оперы.

Она улыбается, немного развеселившись от его слов, затем добавляет:

— Пусть так, и продолжим, поскольку опера эта вас интересует.

— Скажите лучше, она меня восхищает.

— Итак, знайте: не только неорганическое вещество, но и все живые органические ткани подчиняются тем же законам, что и лед и бумага. Они могут при определенных условиях становиться прозрачными.

— Как?.. Мускулы… хрящи… волосы… ногти… зубы… кости?

— Все! Нужно только изобрести метод, чтобы сделать объект прозрачным, не повредив его.

— Но ведь это очень сложно, я правильно понял, мадемуазель Надя?

— Трудно… вне сомнения… но не невозможно. Проведя множество исследований, мой отец создал в конце концов особую маслянистую сыворотку.

Маслянистую сыворотку? Да… я догадываюсь… что-то вроде растительного масла, которое вытесняет воздух из бумаги, замещает его и придает бумаге прозрачность…

— Прекрасно! Эта сыворотка воздействует на живые организмы точно так же, как растительное масло на бумагу. Но тут имеются свои сложности, есть и свои опасности. Я не стану приводить вам все формулы. Их слишком много… потребовался бы целый том! Знайте только — это весьма важно, — что наша сыворотка, созданная на основе глицерина, является своего рода продуктом синтеза основных элементов, составляющих жидкости, имеющиеся в самых высокоразвитых организмах. Она отличается исключительной устойчивостью, к тому же безвредна, и о ней можно сказать, что она — самый чудесный продукт трансцендентной биохимии! В течение долгого времени бесчисленные и неустанные опыты были проведены сперва на низших животных… результаты оказались просто великолепны! Потом эту сыворотку опробовали на все более и более сложных организмах, и все они становились светопроницаемыми, словно кристаллы, и продолжали жить, как и прежде… однако что касается продуктов питания, то их характер и их использование должны были быть ограничены.

— Я хотел только спросить, прошу вас, мадемуазель…

— Спрашивайте, господин Федор.

— Эти тела, ставшие прозрачными, остаются… однако, видимыми, ведь так?

— Да! Но подождите, введение сыворотки в организм дает необыкновенный результат, причем такой, на который мой отец не мог даже надеяться. Случаю было угодно — а во всех самых значительных научных открытиях почти всегда большая доля принадлежит случайности — итак, случаю было угодно, чтоб эта сыворотка, проникая в тело, совершенно меняла коэффициент преломления световых лучей. Оптический феномен, и по сей день необъяснимый… итак, сыворотка превращала каждое из этих тел в изотропную среду и одновременно делала их коэффициент преломления равным коэффициенту преломления воздуха. Таким образом, не происходило больше ни отражения, ни преломления световых лучей, когда они из воздуха проникали в тело и из тела переходили в окружающий воздух. Вы поняли меня, не правда ли, господин Федор?

— Да, мадемуазель… вернее, весьма приблизительно.

— Так вот!.. Проблема невидимости оказалась, таким образом, решена, поскольку отсутствие отражения и преломления лучей приводило к абсолютной невидимости. Оставалось провести опыт на человеке. Один из учеников моего отца согласился подвергнуться весьма опасному испытанию. Зовут его Егор Мартынов, ему около двадцати пяти лет, высокий, сильный, энергичный, решительный, одним словом, он, казалось, обладал всеми данными, необходимыми для того, чтобы опыт прошел успешно. По правде говоря, это был очень увлекательный и необычный, в общем, захватывающий опыт. И он проводился, естественно, в полнейшей тайне, это было главное условие. Егор прошел подготовительный период, соблюдал особую диету, чтобы «быть в форме» и пройти через это единственное в своем роде испытание в истории науки. Затем ему была введена сыворотка в определенных, точно рассчитанных дозах, через рот и с помощью подкожных инъекций, потом Егор был помещен под огромный стеклянный колпак, можно сказать, купол, где он дышал смесью воздуха и сыворотки, искусственно обращенной в пар, таким образом, сыворотка проникала и через дыхательные пути, что должно было способствовать более полному насыщению организма. Сперва никаких значительных изменений не произошло… Лишь понемногу прекратились все выделения, что, впрочем, происходило и со всеми менее развитыми организмами. Будучи человеком крайне щепетильным, мой отец снова спрашивает Егора: «Ты по-прежнему согласен продолжать опыт?» — «Да, учитель!.. Я более чем когда-либо полон решимости, что бы ни случилось, продолжать опыт!» — отвечает будущий невидимка. И опыт продолжается без перерыва и колебаний. Вскоре под влиянием постоянно вводимой сыворотки происходят значительные изменения. Так, мягкие ткани испытуемого приобретают серый цвет, потом светлеют, появляется прозрачность, но более твердые части не поддаются… Действительно, странно было видеть сквозь кожу скелет, мускулы, кровеносные сосуды, остов организма, в котором происходят глубокие изменения. Волосы, борода становятся почти совершенно белыми, потом бесцветными, похожими на стеклянные нити, а потом и вовсе исчезают… голова становится уродливой, на вас смотрят пустые глазницы, рот скелета говорит и гримасничает, а его челюсти готовы, кажется, в любую минуту укусить. Кости, в свою очередь, становятся студенистыми и мало-помалу словно рассасываются. Однако Егор просит есть и пить. Тогда отец сообщает ему очень строго, что воздержанность — не просто добродетель, но также главное условие невидимости. Это не значит, что ему не следует ни есть, ни пить. Но продукты питания — твердые и жидкие — должны отличаться от обычных, они должны быть максимально питательными при минимальном объеме. То есть ему предстоит употреблять азотисто-углеводородную пищу в виде чистых химических соединений, которые могут непосредственно усваиваться в форме гранул, а в качестве питья — несколько капель сыворотки, добавленных к слабому раствору солей, необходимых для организма. Это все! И только один раз в десять дней он будет получать эту пищу и кофейную ложку жидкости. Питание очень простое, оно легко усваивается, не вызывает никаких выделений; но от этой диеты ни в коем случае нельзя отклоняться, иначе испытуемому грозят серьезные, даже смертельные осложнения. Егор, большой любитель попить и поесть, тем не менее подчиняется этому режиму беспрекословно. С каждым днем, можно сказать, даже с каждым часом невидимость все усиливается, скелет, кажется, уменьшается и исчезает. Головы его уже не видно, остается лишь маленькое черноватое асимметричное пятно там, где должны находиться челюстные кости. Мы внимательно вглядываемся, пытаемся понять и в конце концов обнаруживаем, что это металлическая пломба, которой был запломбирован коренной зуб!.. Сам зуб стал невидимым, но металл, вполне понятно, не поддался воздействию сыворотки, так что его можно увидеть. Тут же без промедления удаляют запломбированный зуб, появляется капля крови, красная капля в воздухе… И потом… все!.. Рана зарубцовывается в течение часа, тогда как у диабетиков, как вы знаете, раны почти не заживают. Теперь, можно сказать, мы лишь догадываемся, где находится Егор. Его тело представляет из себя бесцветную массу с расплывчатыми очертаниями, которая вскоре должна будет стать совершенно невидимой. Впрочем, у него по-прежнему великолепное здоровье и его моральное состояние остается прекрасным. Проходит еще несколько дней, и его невидимость становится абсолютной. Егор вскоре действительно превращается в господина Ничто.

Федор слушает Надю со все возрастающим интересом. Теперь он все понимает и, испытывая горячее желание узнать, что произошло потом, готов, как царские дочери, крикнуть: «Продолжайте! Пожалуйста, продолжайте». Поэтому он даже не нашел подходящего момента выразить свой восторг… или задать вопрос, который так и вертится у него на языке.

Вопрос этот был неразрывно связан с воспоминанием о господине Ничто, и определенная мысль настойчиво преследует Федора, так что наконец, не в силах больше сдержаться, он восклицает:

— По правде говоря, мадемуазель, все это очень логично и чрезвычайно убедительно, ваш рассказ объясняет все с предельной ясностью. Однако есть одна вещь, которая меня очень интересует, вернее, она стала настоящим наваждением, когда я думаю о господине Ничто.

— Говорите, господин Федор…

— Так вот, речь идет об этом запахе мокрой собаки, да нет, скорее о тяжелом, устойчивом запахе дикого животного, который сопровождает невидимку…

— Все очень просто… и хорошо, что вы напомнили мне об этой детали, потому что она, несомненно, важна. Вы сами поймете: голый, без всякой одежды — а он должен был оставаться голым, — Егор постоянно жаловался на холод, и, поскольку подобное неудобство должно было ощущаться все сильнее, особенно зимой, моему отцу пришла в голову мысль снабдить господина Ничто, естественно, невидимой шерстью.

— Чем дальше — тем чуднее! Поразительно!

— Это было совсем не трудно! Мой отец, от внимания которого ничто не ускользает, уже давно заметил, что в незначительных дозах пары радия в определенных случаях способствуют быстрому разрастанию волосяного покрова. Я сказала: в некоторых случаях, — поскольку в больших дозах эти пары вызывают полное облысение. Итак, вы догадываетесь, что произошло?

— Да, вот, оказывается, в чем дело! Господин профессор, вероятно, подверг Ничто воздействию паров этого необыкновенного металла и превратил его таким образом в человека-собаку?

— Совершенно верно! Менее чем за неделю Егор благодаря радию стал мохнатым, как настоящая собака, и эта шерсть, покрывая невидимую кожу, оставалась, как и он сам, невидимой.

— Великолепно!.. И вот таким образом господин Ничто мог больше не опасаться сквозняков, морозов, снега и смертельного охлаждения. Этой особенности достаточно, чтобы объяснить его запах sui generis собаки с мокрой шерстью. Но как случилось, что Джеф, наша огромная борзая, такая бесстрашная, испытала, почуяв этот запах, безумный страх, который буквально парализовал ее?

— Видите ли, хотя собаки и не увидели бы Егора, они могли бы учуять его запах. Вот он и подумал, что любые дворовые псы могут погнаться за ним и какая-нибудь жалкая собачонка сможет при случае в него вцепиться. Разумеется, отведать собачьих клыков Егору не хотелось. И вот, чтобы отпугнуть собак, у Ничто появилась весьма оригинальная мысль — обмазать свое тело волчьим салом. Вы ведь знаете, господин Федор, какой непреодолимый ужас волки внушают собакам…

— Да, мадемуазель, неплохо придумано. Этим объясняется испуг огромного гончего пса в тот день, когда господин Ничто убил генерала Борисова и нанес мне столь страшную рану… которая оказалась бы смертельной, если бы не вы!

— Я бесконечно счастлива, что мой отец и я не дали произойти несчастью, виновниками которого мы невольно оказались. Ах, могли ли мы предполагать!.. Нам казалось, что Егор согласился подвергнуться этому опасному опыту из любви к науке… Как мы ошибались! Как только Егор достиг полной невидимости, он исчез из лаборатории, и вскоре мы поняли, кем он был на самом деле. Я осознала тогда, что за его серьезной внешностью и примерной старательностью скрывается одно из тех страшных чудовищ, что являются воплощением духа разрушения.

— Да… духа методичного, безжалостного разрушения, беспощадного уничтожения людей и вещей… полного уничтожения социальных устоев общества, на развалинах которого эти кровавые маньяки намереваются возвести здание будущего общества для обновленного человечества…

— Вот почему он хотел убить императора и совершил ряд преступлений, приведших в ужас всю страну.

— Опасность очень велика, это адская машина, выпущенная в мир… Машина эта тем более опасна, что это живое существо, обладающее способностью мыслить, проникать куда угодно, неожиданно нанести удар с жестокостью, которую ничто не в силах приуменьшить или смягчить! Оно способно обойти все ловушки и засады, обмануть любых сыщиков и уйти от любых преследователей!

— Положение, следовательно, ужасное, и я с тревогой задаюсь вопросом, что мы будем делать.

— Защищаться, мадемуазель Надя! Когда я окончательно поправлюсь?

— Завтра.

— И буду таким же сильным, как и прежде?

— Да.

— Благодарю вас. Значит, завтра я начинаю разрабатывать мою систему защиты, самую лучшую и самую действенную из всех.

— И что же это за система?

— Наступление!

Глава 7

В маленьком доме отца Василия совершенно измотанный господин Ничто собирается лечь на кровать возле потерявшего сознание священника с кляпом во рту. Он надеется воспользоваться несколькими минутами отдыха, как вдруг слышит сильные удары, сотрясающие дверь, выходящую на площадь.

Господин Ничто понимает, что погиб, но тем не менее сохраняет редкое хладнокровие и думает, как ему осуществить совершенно невозможную вещь — бежать из дома священника.

Ночью это было бы делом нетрудным, но сейчас светит солнце, и силуэт призрака, похожий на тень или облако пара, выдаст господина Ничто.

Площадь охраняется, дом окружен, все выходы перекрыты, солдаты стоят плечом к плечу. Невидимке надо пройти через эту человеческую стену… но теперь он уже не обладает абсолютной невидимостью!..

Все эти мысли мгновенно возникают в возбужденном мозгу господина Ничто, страх и смертельная опасность не оставляют ему времени на размышления. Да, следует действовать с молниеносной быстротой, за несколько секунд обдумать план бегства… И пока невидимка мечется по комнате отца Василия, он вдруг замечает маленькую потайную дверь, наполовину скрытую балдахином кровати, вероятно, она ведет в соседнюю комнату. Не важно, занята она или нет… Это выход!

Господин Ничто решает, что через эту дверь он сможет убежать. В мгновение ока он вытаскивает кляп изо рта священника, лежащего по-прежнему неподвижно, потом развязывает ему руки и ноги. «Поп решит, что все это привиделось ему в кошмарном сне».

Прошло уже немало времени после первых ударов в дверь. И вот снова стучат, стучат все сильнее и сильнее. Грубые голоса требуют немедленно отворить дверь и грозят взломать ее.

Затем становится слышно, как о булыжную мостовую грохают ружейные приклады.

Господин Ничто успевает тем временем отодвинуть задвижку потайной двери, приоткрыть ее и просунуть голову в соседнюю комнату. Ах, там никого нет! Он быстро входит в комнату, закрывает за собой дверь и оказывается в маленькой пустой столовой.

Как раз в эту минуту на площади раздаются крики: «Высаживайте дверь!» Слышно, как трещат филенки, с грохотом на части разлетается дверь и в помещение врываются солдаты. Они заполняют всю комнату, трясут несчастного священника, словно мешок с зерном, и орут:

— Ничто!.. Он прячется здесь… Нам нужен господин Ничто! Живой или мертвый! Огня! Мы сейчас подожжем дом! Отвечай, если не хочешь сгореть!

От этого грубого обращения отец Василий приходит в себя, широко открывает глаза и, ничего не понимая, обезумев от страха, бормочет:

— Огонь?.. Ничто?.. Клянусь всеми святыми, я видел его! Он хотел меня задушить… заткнул рот кляпом… связал меня по рукам и ногам… Послушайте… Ах, Бог мой, он опять исчез… и веревок нет… у меня рассудок помутился…

Солдаты громко хохочут, один из них говорит священнику:

— Ты видел невидимку! Ха-ха-ха! Послушай, ты бредишь, отче, ты бредишь, или ты пьян как сапожник.

— Клянусь вам, братцы, я видел привидение! Ах, это ужасно! У меня на шее остались следы его пальцев…

— Хватит болтать! Ты несешь ерунду! Лучше поднимайся!.. Вставай поскорее! Мы подожжем дом и зажарим этого господина Ничто!

— Вы бы лучше поискали его повсюду, вы наверняка найдете его, раз его можно увидеть!

И пока продолжается вся эта кутерьма, господин Ничто не теряет времени. Он пересекает столовую, бесшумно выходит из нее и оказывается во дворе. Какая-то женщина, стоя к нему спиной, моет овощи у колодца. Ничто быстро проходит мимо нее и сворачивает к дровяному сараю, где сложены вязанки хвороста, березовые поленья и лежит большая куча каменного угля.

Женщина слышит, как стучат в дверь, покидает двор и входит в дом, так и не заметив призрака.

Ничто тут же запирается в сарае. Рядом находится небольшое примыкающее к нему строение, нечто вроде кладовки или чулана, где в беспорядке свалены всякие ненужные вещи. Там лежат горшки, стаканы, старые башмаки, лохань, тряпье, ведра, старое белье, поношенный тулуп, садовые инструменты, рваная блуза, мешки из-под угля, и, наконец, на маленькой деревянной скамейке стоит банка гуталина, валяются щетки и тупой нож. Видимо, служанка здесь начищает обувь своего хозяина до блеска.

Полупрозрачного призрака пока все еще можно увидеть. Он похож на громадную медузу. Вам знакомы эти огромные, бесцветные студенистые существа с голубоватыми прожилками, которых можно встретить на песке во время отлива? Так вот, он выглядит приблизительно так же, но его силуэт отдаленно напоминает силуэт человека.

Господин Ничто останавливается и быстро осматривает весь этот жалкий хлам. На одно мгновение он замирает и говорит себе: «Что же мне делать?.. Куда идти?.. Где укрыться?.. Они собираются обыскать весь дом, найдут меня здесь, схватят, после чего со мной быстро разделаются. Надо сделать так, чтоб меня можно было снова видеть. Тогда я смогу попытаться отсюда удрать! Но как этого добиться?.. Черт возьми, выход найден!» С присущей ему решительностью, без колебаний, смело, господин Ничто, как хороший игрок, готов пойти на риск, и на этот раз ставкой в игре должна стать его жизнь.

Смешная, необычная и очень опасная мысль приходит ему в голову. И тогда рука с невидимыми мускулами и неясными очертаниями хватает щетку, затем наш нигилист три или четыре раза плюет на щетину, опускает ее в баночку с гуталином и быстро чернит сперва ступни ног, а потом и ноги до самых лодыжек. О, чудо!.. Впрочем, этого следовало ожидать! Кожа призрака становится непрозрачной, прекрасного черного цвета, и даже начинает блестеть. Великолепная нога негра или угольщика!

— Значит, все в порядке, все в порядке, — бормочет господин Ничто, — быстрее… быстрее… теперь надо взяться за другую ногу. Честное слово, можно подумать, пара прекрасных ботинок, разгуливающих сами по себе! А теперь, не теряя ни минуты, руки — сперва одну, потом другую… до локтя.

Щетка очень быстро и почти бесшумно касается кожи, которая становится черной и руки принимают человеческую форму.

— Теперь, — продолжает господин Ничто своим глухим гортанным голосом, — после ботинок появились и перчатки, какие-то куски человеческого тела. А сейчас пришла очередь головы! И тебе, Ничто, надо поторапливаться, мой дорогой!..

Он снова плюет на щетку, покрывает ее гуталином и с остервенением трет себе лицо.

Лоб, веки, щеки, уши, его казацкий нос мгновенно становятся видимыми. Затем появляются более тусклые, чем кожа, словно покрытые слоем свинцовой пыли, коротко подстриженные волосы и борода лопатой.

— Хотелось бы мне иметь зеркальце, — бормочет Ничто. — С этим ртом, где не видно ни зубов, ни языка, с пустыми глазницами… у меня, должно быть, страшный и уморительный вид! Но никто не станет внимательно меня рассматривать, только бы они дали мне еще немного времени… Есть у меня еще хоть минутка?.. Если да, я спасен!

Не мешкая ни секунды, он надевает пару старых рваных ботинок, натягивает еще более жалкие брюки и напяливает потертый, словно спина шелудивого осла, тулуп.

В такой одежде, скрывающей торс и остальные части тела, цветом своим слегка напоминающие белок, хитрец все-таки похож на человека.

Господин Ничто продолжает свой монолог:

— Да, надо быть либо абсолютно невидимым, либо абсолютно видимым. Все или ничего! Вот так! Вместе с тем необходимо мужество и полное презрение к смерти.

Он складывает один из мешков, делает из него нечто вроде капюшона и в таком виде начинает кататься по полу в угольной пыли. Блестящие крупинки и пылинки прилипают к коже и бороде бывшего невидимки, пристают к лохмотьям, дополняя сей якобы человеческий облик и придавая ему исключительное правдоподобие.

Господин Ничто превращается в настоящего угольщика! Он накидывает на голову капюшон, наполняет второй мешок наполовину углем и взваливает на спину. Затем, опустив голову, удаляется, согнувшись в три погибели, нетвердым шагом, покачиваясь, подобно угольщику, который слишком много выпил, продавая свой товар.

Переодевание удалось на славу, и походка у него совершенно естественная! Ах, если бы только не эти пустые глазницы, не эти фарфоровые белки, что особенно ясно видны на черной физиономии!

Ничто направляется, с трудом держась на ногах, к взломанной двери. С каждой стороны у входа стоит по солдату с винтовкой с примкнутым штыком, а чуть дальше, в шести или восьми шагах, видна двойная шеренга выстроившихся плечом к плечу гренадеров.

Сгибаясь под грузом, с мешком, свисающим на лицо, так что видна лишь всклокоченная борода, Ничто доходит до двери. Часовые скрещивают штыки и грубо кричат:

— Прохода нет!

С тупым упрямством завзятого пьяницы мнимый угольщик прет прямо на угрожающие ему штыки, словно его нисколько не беспокоит, что его могут проткнуть насквозь.

Русский солдат не отличается грубостью, что столь характерно для немецкого вояки. Это наивный, добрый и мягкий большой ребенок. Кроме того, он на редкость снисходителен к пьяницам. Любой человек, который слишком много выпил, уже из-за одного этого заслуживает симпатии, если, конечно, его пьянство безобидно. Что делать? Всякий солдат и сам так охотно совершает сей небольшой грешок!

Вот почему часовые не могут проколоть грудь пьянчуге и отводят штыки в стороны.

Ничто удовлетворенно бурчит, делает весьма естественный, но очень хорошо рассчитанный поворот и проходит покачиваясь.

Один из офицеров, наблюдавший за этой сценой, не может сдержать смеха, таким комичным представляется ему контраст между одетым в лохмотья угольщиком, вымазанным в угле с головы до ног, и начищенными, блестящими и великолепными гренадерами.

Наш «угольщик» замечает офицера и пытается осторожно обойти его. Но, как всегда бывает в подобных случаях, он прямо-таки натыкается на него. И вполне понятно, офицер пугается, как бы от столь неприятного столкновения не пострадал его прекрасный мундир. Он отступает, отстраняется и, не в силах сохранить серьезный вид, хохочет во все горло.

Никто не может остановить «пьяницу», который невозмутимо, все так же пошатываясь, просто-таки прет на строй солдат. Как и командир, бравые вояки опасаются, что этот отвратительный угольщик коснется их мундиров. Любой контакт был бы гибелен для их белых перчаток, светлых брюк, надраенных блях и блестящих портупей.

Солдаты инстинктивно расступаются, не понимая, что этим нарушают приказ. И они правы! Ведь, в конце концов, они здесь, чтоб взять в кольцо господина Ничто… невидимку… этого призрака, которого нельзя схватить… таинственного и ужасного Ничто! И следовательно, ничем не рискуя, можно пропустить этого грязного молчаливого пьянчугу, который совсем потерял голову, оказавшись среди этих гигантов, сверкающих золотом и сталью, да еще и в великолепных шлемах с дрожащими на ветру султанами.

А господина Ничто слишком хорошо видно, с его черными-пречерными пальцами, с перепачканной в угольной пыли бородой, с рваными башмаками, которые — как у всех угольщиков — оставляют черные следы, с его лохмотьями, покрытыми густым слоем пыли.

И, честное слово, он запросто проходит, проходит сквозь двойной строй, который на мгновение расступается! Он делает несколько шагов, но, вместо того чтобы пуститься рысью, цепляется ногой за ногу, ибо стоптанные башмаки мешают ему, и тяжело валится на деревянную мостовую. Это падение, впрочем, отнюдь не случайно, нет, оно просто гениально! Как после этого у кого-нибудь возникнет хоть малейшее подозрение?

Трах!.. Трах-тарарах! Господин Ничто падает, а мешок с шумом отлетает в сторону… бах… бах… Падение вызывает взрыв безудержного хохота. И все дальнейшие попытки оборванца подняться на ноги лишь еще больше веселят гренадеров.

По правде говоря, никто никогда не видел в Петропавловской крепости, чтобы полк так веселился, да еще при полном вооружении во время несения службы.

Наконец так называемому угольщику удается подняться на ноги. Но он не в силах взвалить мешок на спину и грозит ему кулаком, ворчит, чтобы выразить ему свое презрение и свою ненависть. Потом он уходит, освободившись от груза, выделывая во время ходьбы вполне естественные на вид и в то же время весьма причудливые и оригинальные кренделя.

Через пять минут господин Ничто вступил на Троицкий мост уже совершенно спокойно. Он прошел по нему и, когда Нева осталась позади, направился к Марсову полю. Теперь он с облегчением вздохнул и, обессиленный, тяжело упал на землю. Невидимка опасался, что сон свалит его, а потому отдохнул четверть часа, затем отыскал укромное местечко за заброшенными лавками, где во время маневров располагаются со своим товаром торговцы, да там и заснул мертвым сном, не думая больше о грозивших ему опасностях.


Ощущение свежести разбудило Егора Мартынова. Сколько времени проспал он так? Не один час, вероятно! Потому что, прежде чем сделать малейшее движение, прежде чем открыть глаза, он почувствовал себя совершенно обновленным! Силы вернулись к нему, и голова была абсолютно ясной!

Он ощущает, что весь промок, потягивается и вдруг чувствует, что кто-то чужой прикасается к нему. Господин Ничто вздрагивает, и тут же у него вырывается крик, который он не в силах сдержать, а в ответ слышит вопль ужаса:

— Это дьявол!.. Сам дьявол!

Машинально Ничто бросает взгляд на свои руки и не видит их. Какое счастье!.. Он снова стал невидимкой!

Но кто это его так трясет? Что происходит? Чем вызван этот жуткий вопль?.. Ах, вот оно что!

Пока господин Ничто спал крепким сном, прошел сильный ливень. А господин Ничто, измученный и усталый, даже не заметил этого, и вода смыла гуталин, покрывавший видимые части его тела, так что не осталось и следа от его оригинального маскарадного костюма, что очень усложняло положение беглеца.

Устроившийся позади лавчонки мелкого торговца, Ничто, вновь став невидимым, был теперь похож на кучу брошенного тряпья.

Дождь утих. Один нищий бедолага, проходя мимо, озирается вокруг в надежде найти что-нибудь, чтобы прикрыть полуголое тело. Мешок, брюки, башмаки и тулуп — все это он замечает сразу. И рванье, хоть и выглядит омерзительно, привлекает его внимание, он смотрит на жалкие тряпки с жадностью. Бродяга соображает, что тулуп как можно лучше подойдет ему, прикроет грудь и плечи. Только одно немного удивляет его: вся одежда лежит как-то странно, симметрично, словно надета на упавший манекен, так как сохраняет очертания человеческого тела… Все вещи каким-то образом не потеряли свою форму, под ними угадываются изгибы и округлости, присущие человеку. Но это не очень беспокоит нищего. Главное — ему нужен тулуп! И тогда, не раздумывая, он наклоняется, хватает тулуп за воротник и тихонько тащит его к себе… Он чувствует какое-то странное сопротивление, но не выпускает из рук ворот тулупа; бедняге кажется, что тулуп весит более сотни фунтов…

Он шепчет в замешательстве:

— Как странно!.. Какой тяжелый!.. И потом, можно подумать, что внутри кто-то есть… что-то теплое… Ой, ой, ой!

И как раз в эту минуту господин Ничто испускает крик!

Нищий отвечает еще более жутким воплем:

— Это же сам дьявол!

Господин Ничто тут же вскакивает. Видя, как ветошь поднимается, нищий, позеленев от страха, тяжело шлепается задом прямо в грязь.

Над воротником столь желанного тулупа нет головы, из рукавов не высовываются руки, из слишком коротких брюк не видно ног, а рваные башмаки кажутся пустыми!

И в то же время из невидимого рта раздается взрыв дерзкого сардонического[1268] хохота!.. Настоящего дьявольского хохота! Нищий испускает дикие вопли, кричит, как будто его режут. Со всех сторон сбегаются прохожие, они думают, что несчастный лишился рассудка. Потом сами, обезумев от страха, видят, как странный тулуп начинает отплясывать неистовую джигу[1269], вернее, какой-то жуткий канкан… Такого танца не отплясывал ни один из самых развеселых подвыпивших призраков!

Однако господин Ничто, видя, как растет толпа, удаляется, продолжая выкидывать коленца. Перепуганные люди следуют за невидимкой.

И вдруг башмаки один за другим слетают с ног невидимки и летят в физиономии двух зевак. Раздаются смачные шлепки! Шлеп! Шлеп! Брюки опускаются и застывают на месте, словно большая изуродованная восьмерка. Тулуп расстегивается, крутится как праща вокруг одного из рукавов, который как бы служит ему стержнем, потом взлетает в воздух и тяжело шлепается в грязь.

Плюх!

— Ой!.. Ой!.. — вырывается у ошеломленной толпы.

А потом… потом больше ничего не происходит… лишь господин Ничто собственной персоной громко хохочет и удаляется, а может, и остается на прежнем месте, кто знает…

Глава 8

После столь невиданной и комической выходки господин Ничто распростился со своими страхами. Теперь ему ничто не угрожает.

Невидимка внимательно осматривает себя и, к своей несказанной радости, убеждается, что больше себя не видит. Малейшие следы видимости пропали! Значит, хватило всего нескольких часов, чтобы полностью исчезли последствия его неосторожного поступка.

Но какого же страха он натерпелся!.. Сколько напрасных страданий пережил, каким опасностям подвергался из-за каких-то двух глотков воды! Господин Ничто дает себе слово впредь не поддаваться подобному соблазну, даже если его будут мучить и жажда и голод.

Обретя вновь невидимость, делавшую его столь опасным, господин Ничто задается вопросом, чем ему теперь заняться. Право, он еще ничего не решил. Ему следует еще раз поразмыслить над тем, какие трудности и неожиданности подстерегают его в этом странном или, вернее сказать, сверхъестественном состоянии. Он должен еще привыкнуть к новой жизни, приспособиться к сложностям, о которых ранее и не подозревал. Прежде всего, господина Ничто смущает его полная нагота, о которой он ни на минуту не может забыть, ведь прошло еще слишком мало времени, с тех пор как он стал невидимкой, и он не может еще окончательно к ней приспособиться. Мысль о новом состоянии неотступно преследует его, он постоянно должен быть начеку. Затем его смущает отсутствие привычных для каждого цивилизованного человека предметов, которые стали для него за долгие годы необходимы, таких как одежда, платок, шляпа, трость, трубка… Ведь, согласитесь, весьма странно, по правде говоря, передвигаться среди толпы, словно ты только что вышел из бани, голым и босым. А его ноги! Господин Ничто все время опасается, как бы на них не опустилась тяжелая подошва чужого сапога! К тому же он постоянно должен следить за собой, чтобы не кашлянуть, не чихнуть, а главное, не толкнуть кого-нибудь из прохожих. Это гораздо труднее, чем можно предположить…

Оказывается, человек-невидимка становится по отношению к самому себе чем-то вроде слепца. Он не видит собственного тела, а потому не ощущает его объема и в конце концов забывает, что невидимость совсем не означает неприкосновенности.

И очень скоро господин Ничто в этом убеждается.

Поглощенный своими мыслями, Ничто покидает Марсово поле и направляется в центр города. Он идет вдоль Екатерининского канала, обходит дворец Павла I, проходит перед Французским театром и со всего маху налетает на блестящего гусарского офицера.

Офицер в растерянности останавливается, сгибается от удара, у него вырывается ругательство, и он поднимает руку, намереваясь нанести пощечину… смотрит во все глаза… никого не видит и ничего не может понять… Он машинально дотрагивается до своей красной венгерки, качает головой, пугается, не видя перед собой никого, но тут же берет себя в руки. Он замечает на набережной несколько облачков пыли, перемещающихся так, словно кто-то убегает. Тут же он вспоминает слухи о невидимом человеке, которые вот уже пять дней смущают умы жителей столицы, и восклицает:

— Господин Ничто!.. Это же господин Ничто, задержите его… задержите его!..

Ничто — вполне понятно — удирает со всех ног и добирается до Невского проспекта, где в это время дня полно народу. На широкой мостовой можно увидеть кареты, коляски, всадников, извозчиков и пешеходов, торопливо пересекающих проспект.

По тротуарам снуют сотни и тысячи людей — это обремененная своими каждодневными заботами, шумная разношерстная толпа. Гусар находится еще очень далеко, когда господин Ничто останавливается рядом с небольшой группой, состоящей из швейцара и повара. Оба читают газету, выставленную в витрине.

Повар, естественно, француз. Он безжалостно коверкает русские слова, а швейцар любезно поправляет его произношение.

В газете рассказывается о похождениях некоего господина Ничто, причем богатое воображение репортера дополняет эти похождения самыми невероятными подробностями.

Господин Ничто, стоя рядом, с минуту слушает чтение. Потом ему приходит в голову — хотя он и твердо решил быть осторожным — сыграть с этой безобидной парой из безрассудного удальства злую шутку. Разыграть здесь, на главной аристократической улице, среди этой толпы, шутовскую сценку, подобную тем, что показывают в театре кукол?.. После стольких напряженных драматических событий устроить что-нибудь потешное, грубовато-комическое… а почему бы и нет?

Господин Ничто сразу переходит к делу, он сталкивает швейцара и повара головами… Раздается громкий стук, будто ударились две тыквы.

Оглушенные, ощущая сильнейшую боль в головах, не видя никого вокруг, повар и швейцар накидываются друг на друга. Они в полнейшем бешенстве, начинается ужасная перебранка.

— Ах, это ты, мерзкий болтун!

— Да нет же, это ты, гадкий поваренок!

— Ах ты, негодяй… стукач… Продажный шпион…

— Грязный уборщик… ходячая половая тряпка!

— Подожди-ка, я задам тебе трепку… поганый шпик!

— Посмотрите на него!.. Старый скребок!

Недавние друзья наскакивают друг на друга как петухи, затем завязывается настоящий кулачный бой.

Тут же как из-под земли рядом возникает городовой, чтобы навести порядок. Но в четырех шагах от драчунов он падает, сбитый с ног, словно кто-то подставил ему подножку. На помощь приятелю бросается второй городовой, но и он падает навзничь, подобно огромной жабе, и тут снова виновата подножка! А потом… трах-тарарах, и еще один представитель власти оказывается на земле. Собирается толпа, она весело хохочет, как это всегда бывает в подобных случаях.

В эту минуту из-за угла показывается гусарский офицер. Он тяжело дышит, видно, что он проделал весь путь бегом; он что-то кричит…

Но тут появляется маляр с лестницей на правом плече и огромным ведром с зеленой краской в левой руке.

— Задержите его, — кричит офицер, — задержите его! Этот господин…

Но он не успевает закончить фразу, ибо ведро, вырванное у маляра невидимой, но ловкой и сильной рукой, описывает кривую, опускается на голову несчастного офицера и доходит ему до плеч. Содержимое — ярко-зеленая краска — стекает на ярко-красное сукно его венгерки, на золотые эполеты, на ремень, течет по ногам, растекается по мостовой…

Но и это еще не все! В то время как маляр, совершенно ошалев от ужаса, с разинутым ртом взирает на беднягу-офицера, кто-то с силой срывает у него с плеча лестницу и швыряет ее прямо в витрину дорогого магазина колониальных товаров. Осколки разбитого вдребезги стекла разлетаются в разные стороны со звоном, который сливается с криками толпы.

Мальчишки, сбежавшиеся неизвестно откуда — как это бывает в дни любых беспорядков, — появляются, словно из-под земли, и начинают грабить выставленные в витрине товары. На мостовой завязывается драка, дерутся и в магазине, захваченном толпой бродяг и беспризорных, мостовую запрудили экипажи, автомобили, всадники, словом, на проспекте скопилась масса народу… все спрашивают друг друга, что происходит… все что-то отвечают, и никто ничего толком не знает; все новые городовые врываются в толпу, словно вепри, и хватают всех, кто попадает им под руку.

Затем раздаются душераздирающие вопли, люди мечутся в отчаянии, кричат, и все чихают «апчхи! апчхи!». Вся толпа чихает, толкается, трет глаза, крутится, вертится, в то время как пряный запах распространяется в воздухе.

Кто швырнул лестницу в витрину? Конечно, не несчастный маляр, хотя его-то и обвиняют!..

Кто разбросал на улице весь имеющийся в магазине перец? Может быть, продавцы, желающие уберечь магазин от грабителей?

Как бы там ни было, господин Ничто сумел так ловко проделать свой трюк с ведром, что не посадил на себя ни единого пятнышка. Он умудрился пройти по тротуару, не поранив ноги об осколки стекла. Наконец, он вовремя удалился, не нанюхавшись перца, что для него было бы куда опаснее, чем для всех остальных.

А что делает наш нигилист сейчас?.. Угомонился ли он наконец? Как бы не так! Этот любитель злых шуток лишь начал свои зловещие выходки, которым суждено в течение ближайших суток привести в волнение весь Санкт-Петербург.

В тот момент, когда растерянность толпы достигает предела, слышится звук трубы и все выстраиваются вдоль мостовой.

— Пожарные!.. Пожарные!.. Огонь… что горит?

Пожарная машина останавливается возле разбитой витрины. Быстро появляются шланги, лебедка, пожарная лестница, все приспособления, необходимые для спасательной операции.

Но тут великолепный автомобиль проезжает через только что установленные заграждения. Рядом с одетым в форму шофером сидит унтер-офицер драгунского полка с револьвером в руке. Позади — два солдата того же полка с карабинами между ног. В автомобиле находятся еще два немолодых господина, один из них в штатском костюме, другой — в генеральском мундире.

Автомобиль останавливается, и генерал властным жестом подзывает жандарма, который тотчас же подбегает и отдает честь.

Он узнал военного министра.

— Что здесь происходит? — резко спрашивает генерал.

— Ваше превосходительство!.. Я… я не знаю…

— Как так? Болван!.. Как это ты не знаешь?! Ты обязан знать! Для этого ты здесь поставлен! Ну-ка, отвечай!.. И побыстрее!

Жандарм в полной растерянности смотрит на генерала; несчастный служивый весь напрягся, на лбу пролегла глубокая складка; он делает странные глотательные движения, словно слова застряли у него в горле, а голосовые связки отказываются повиноваться.

— Гм… гм… Ваше превосходительство…

Жандарм делает над собой огромное усилие, собирает остатки воли, пытается поскорее найти хоть какие-нибудь слова — пусть они даже не выражают сути событий — и отвечает прерывающимся голосом:

— Простите… ваше превосходительство… так вот… это… офицер лейб-гусаров…

— Ну и что?

— Его голова попала в ведро… с зеленой краской…

— Интересно!.. А почему?

— Ваше превосходительство… из-за швейцара, который поспорил с поваренком… к тому же стремянка попала в витрину, и теперь все чихают…

— Ты совсем спятил, милейший…

— Как вам будет угодно… ваше превосходительство!.. И вот тогда приехали пожарные…

— Хорошо, пожарные… но что же горит?

— Пожара нет… ваше превосходительство!.. Господи! Боже мой, помилуй нас!

Его последние слова вызваны громким выстрелом. Затем слышится стон умирающего и тут же странный крик:

— Караул!.. Убивают!..

Тут раздается второй выстрел, за которым следует хриплый, очень короткий вскрик.

Вот вкратце эта ужасная, душераздирающая история.

Пока военный министр разговаривает с жандармом, шофер, квартирмейстер и оба драгуна с изумлением смотрят на то, что происходит на тротуаре.

Внимание тех, кто должен был бы проявить бдительность, на мгновение, на одно-единственное мгновение, отвлечено…

Надо сказать, что автомобиль остановился посреди мостовой и вокруг него образовалось довольно большое пустое пространство. Это прекрасно! Но рассчитывать следует не только на непредвиденные обстоятельства, но и на невозможное! И в эту трагическую минуту совершается как раз невозможное!

Жандарм слишком ошеломлен и не чувствует прикосновения невидимой руки, которая роется в кобуре, где находится его табельный револьвер. Конечно, руку эту нельзя увидеть, но прикосновения — нервные и быстрые — вполне ощутимы. Однако несчастный полностью загипнотизирован грозным видом его превосходительства, который так и сверлит его строгим взглядом, да еще и задает ему каверзные вопросы, в результате чего бедняга совершенно теряется.

И вот в эту минуту, когда внимание жандарма отвлечено, чья-то рука достает из кобуры его револьвер. И происходит нечто такое, что должны были бы заметить пять пар глаз, особенно потому, что револьвер, как может показаться, действует абсолютно самостоятельно — он вылезает из кобуры, добирается до плеча хозяина, немного подается назад и принимает приводящее в замешательство положение — дулом кверху. И это еще не все! Кажется, что револьвер совершенно спокойно упирается в плечо жандарма и затем нацеливается на генерала…

Только тогда генерал замечает направленное на него смертоносное оружие, для которого плечо жандарма служит и укрытием и опорой. Инстинктивно министр делает резкое движение и откидывается назад. Но слишком поздно! Из узкого металлического дула вылетает сноп пламени… Гремит выстрел… Пуля попадает министру между глаз, и вот он с развороченным черепом тяжело рухнул на сиденье, алая кровь заливает костюм человека в штатском.

Оглушенный выстрелом, раздавшимся у самого его уха, жандарм все еще пытается разогнать пороховой дым, как вдруг следом за первым выстрелом раздается второй.

Человек в штатском, получив пулю прямо в сердце, протягивает вперед руки и тут же в предсмертной агонии сползает с сиденья. На это страшное двойное убийство потребовалось всего три секунды!

Крики ужаса раздаются со всех сторон… слышны бессвязные слова, полные жалости, называющие имена несчастных жертв. «Держите убийцу!.. Боже!.. Какое несчастье!.. Убиты оба!.. Проклятье!.. Но кто же?.. Военный министр… Министр внутренних дел… Он тоже убит! Боже милостивый!.. Помилуй нас!.. Два министра… и оба убиты!..»

Толпа потрясена, начинается суматоха. Все хотят увидеть происходящее собственными глазами… толкаются… напирают друг на друга, тогда как все три драгуна спрыгивают на мостовую.

При виде искаженного, мертвенно-бледного жандарма с револьвером у ног, толпа обрушивает на его голову самые страшные проклятья, а затем и открытые обвинения:

— Это он!.. Это он!.. Негодяй!..

Драгуны хватают беднягу, валят на мостовую и кричат с особым остервенением, тем более что сами они не выполнили свой долг.

— Да, это убийца!.. Он и есть убийца!

Удары так и сыплются на несчастного, который не может ни протестовать, ни защищаться, так как всё против него. Сапоги со шпорами ударяют его по бокам, ружейные приклады опускаются на голову. В мгновение ока он превращается в кровавое месиво, теряет человеческий облик, превращается в жалкое подобие человека.

Но в эту минуту очень бледный, но энергичный и решительный молодой человек врезается в толпу. Огромный великан в форме лейб-егеря сопровождает его и послушно выполняет все приказы.

Великан держит на поводке огромного пса, который натягивает поводок, обнюхивает мостовую, улавливает какие-то запахи и громко, сердито рычит. Это великолепное животное, помесь дога и борзой, с огромными клыками, налитыми кровью глазами и могучей, как у льва, грудью.

— Здесь был волк? — спрашивает молодой человек.

— Да, барин, — отвечает исполин, — моя ищейка берет след только волка.

— Он в наших руках, этот негодяй! Ах, не будь здесь такой толпы, не прошло бы и пяти минут, как мы бы его схватили!

— Не беспокойтесь, барин! Мой пес взял след и уж не потеряет его!

— Тысяча рублей золотом, если ты окажешься прав!

Один из находящихся здесь жандармских офицеров замечает эту необычную группу и решает, что обязан арестовать незнакомцев, но тут же передумывает, улыбается и протягивает руку. Он узнает своего старого доброго товарища, секретаря убитого генерала Борисова, и радостно восклицает:

— Федор Иванович! Дорогой друг, как я рад видеть вас опять живым и здоровым!

— Георгий Константинович, какое счастье, что я встретил вас здесь. Ах, если бы вы все знали! Вы поможете мне?

— С огромной радостью, дорогой Федор!

— Тогда скорее! Мы не можем терять ни минуты. Вы сами убедитесь в этом. Я явился слишком поздно и не смог помешать свершиться этим двум преступлениям… и спасти невиновного…

— Я не понимаю вас!

— Потом все поймете…

— Но скажите, что вы делаете здесь вместе с этим егерем и его ищейкой из псарни его величества?

— Умоляю вас, разгоните толпу!

— Разойдись!.. Расступись! — кричит громовым голосом офицер, размахивая при этом руками.

— Разойдись! Расступись! — повторяют вслед за командиром его подчиненные, и зеваки тут же освобождают мостовую.

Пес делает несколько шагов и снова рычит. Федор одобрительно кивает головой и отвечает своему другу, жандармскому офицеру:

— Как видите, я охочусь!

— Прямо на Невском проспекте!.. И на кого, черт побери, вы охотитесь?

— Получив специальное разрешение его превосходительства обер-егермейстера, предоставившего в мое распоряжение своего лучшего егеря и свою лучшую ищейку, я напал на след господина Ничто.

— Вы сошли с ума, дорогой Федор!

— Ну, не совсем! Взгляните, наша ищейка так и рвется в бой, она вся ощетинилась. Наш славный пес взял след, его великолепный нюх улавливает малейшие запахи, которые, казалось бы, должны были затеряться среди бесчисленного множества следов…

— Послушайте, какие запахи?

— Запахи господина Ничто, говорю вам. Быстрее, быстрее, бежим за ним. Надеюсь, вы присоединитесь ко мне…

— По долгу службы и с большим удовольствием! Со мной вас всюду пропустят! Однако я считал, что сам запах господина Ничто внушал собакам, даже самым смелым, дикий страх.

— Да, но не этому псу, который специально натаскан для охоты на волков! Вы слышите, для охоты на волков! Смотрите, как он уверенно бежит!

И, не обращая внимания на шум толпы, на любопытство, которое они вызывают, на самые невероятные пересуды, раздающиеся за их спинами, все трое следуют за псом, который все время рычит и рвется вперед.

Глава 9

Жандармского офицера поражает, как уверенно ищейка гонится за зверем, след которого она сумела взять.

А зверь этот — господин Ничто — до последнего времени мог абсолютно спокойно передвигаться, ничего не опасаясь.

Не отрывая носа от деревянной мостовой Невского проспекта, пес ловит знакомые запахи, к которым примешиваются запахи лошадей и пешеходов. И твердо, без колебаний, несмотря на огромные трудности, он, можно сказать, «приклеивается» к следу беглеца.

Главное, надо верить в возможность и осуществимость задуманного. Подобное происходило и прежде, происходит и теперь. Никто еще не забыл жестоких «подвигов» знаменитых ищеек, страшных породистых собак, охотившихся когда-то на беглых рабов. Пущенные по следу беглого негра, они преследовали несчастного днем и ночью, пересекая леса и долины, реки и болота, деревни и города, никогда не сбивались со следа, не путали его с другими неграми и в конце концов настигали бедолагу.

А сейчас разве мы не видим, как свора собак гонится за зайцем, за косулей, оленем или же кабаном, не сбиваясь со следа, не обращая внимания не только на людей или же зверей другой породы, но и на зверей одной породы с жертвой, опознавая именно ее запах и преследуя ее, покуда не загонит насмерть.

И очевидно, ищейка, приученная к охоте на волка, может взять в городе, даже на очень людной улице, след волка. Тем более что деревянные мостовые в это сырое время года впитывают и сохраняют довольно долго столь резкие запахи.

Бывшему секретарю генерала Борисова пришла в голову действительно гениальная мысль. Узнав от Нади, что господин Ничто, желая отпугнуть собак, смазал свое тело волчьим жиром, Федор подумал: «Это просто чудесно! Я нападу на разбойника и сумею одолеть, используя его же собственное оружие!»

Вот почему, едва оправившись после болезни, Федор обзавелся ищейкой, натасканной на волка, которую предоставил в его распоряжение вместе с лучшим из своих егерей обер-егермейстер его величества.

Итак, охота, начатая столь неожиданно, продолжается, и оба друга в полном восторге следуют за егерем и его ищейкой.

Офицер берет с собой несколько жандармов, и те бегут вперед, чтобы освободить мостовую.

— Браво! — восклицает Федор. — Теперь мы можем свободно маневрировать! Я предчувствую, мы скоро схватим его!

Не теряя из виду огромного пса, что изо всех сил натягивает поводок и глухо рычит, офицер отвечает:

— Я также очень надеюсь на это, дорогой друг. Но пока разрешите задать вам один вопрос… и он будет последним.

— Я готов, спрашивайте.

— Какой чудесный случай привел вас сюда, на место убийства? Ведь город велик и у вас были тысячи шансов против одного оказаться в другом месте…

— Это только кажется, что здесь простая случайность. Мне позвонили по телефону и сообщили, что господин Ничто устроил настоящий разгром в доме священника в Петропавловской крепости, тогда я отправился в крепость по самой короткой дороге. Когда мы оказались здесь, наш чудесный четвероногий помощник взял след невидимки… вот и все!

Преследователи преодолели уже около трехсот метров по широкой улице, центральная часть которой протянулась на три километра.

Пока друзья переговариваются, ищейка, видимо, все отчетливее чует запах беглеца. Она бежит быстрей, глаза ее наливаются кровью, она так натягивает повод, что все трое вынуждены ускорить шаг.

— Мы скоро настигнем его!.. Мы скоро настигнем его!.. — кричит Федор. — Ну и молодец же этот пес!..

Невозможно предположить, что господин Ничто что-нибудь заподозрил. Пребывая в твердой уверенности, что его никто не может увидеть, негодяй, должно быть, совершенно спокоен и замышляет очередное черное дело.

Ищейка так натягивает повод, что, кажется, вот-вот задохнется. Она не может сдержать глухого короткого лая. Определенно — как говорят во время псовой охоты, — «она идет по кровавому следу», столько страсти вкладывает она в преследование беглеца.

— А не следует ли нам спустить пса с поводка? — спрашивает офицер. — Уверен, он очень скоро вцепится в икры этого господина Ничто.

— А почему бы и нет? — поддерживает приятеля Федор.

Но егерь возражает:

— Простите, господин офицер, и вы, барин, это невозможно. В поле или в лесу… другое дело, но здесь, среди толпы, я боюсь потерять его. К тому же мы бы за ним не поспели.

— Да, ты прав, — соглашается Федор.

Они бегут все быстрее. Вдруг секретарь испускает радостный крик.

— Тысяча чертей!.. Я вижу его… вон там! Взгляните скорее, взгляните туда!

— Вы сошли с ума! — восклицает жандармский офицер, широко открыв глаза.

— Нога… я вижу ногу, она вся в пыли, и ступни покрыты грязью. Невероятно, как быстро он удирает, но я тоже неплохо бегаю!..

Федор бросает своих спутников с ищейкой и очертя голову устремляется вперед.

— Бежим за ним! Скорей! — кричит жандармский офицер.

Расталкивая всех на своем пути, Федор сумел опередить сопровождающих уже шагов на двадцать пять. Он все время старается разглядеть ногу, вернее, некое подобие человеческой ноги, тень, которая то поднимается, то повисает в воздухе, то вновь опускается. Это ведь даже и не нога, а так, призрак части человеческого тела, которому уличная грязь вернула некоторую плотность, непрозрачность…

Господин Ничто, видимо, чувствует, что его преследуют. Вероятно, он заметил собаку и обо всем догадался.

Федор видит вдруг, как впереди, шагах в тридцати, какой-то человек падает, наткнувшись на невидимое препятствие. Вокруг никого нет, он один… Но удар слишком силен. Бедняга встает, оторопело оглядывается, что выглядит очень смешно, и убегает в ужасе, оттого что столкнулся с пустотой, причинившей ему сильную боль.

— Это господин Ничто сбил его с ног! — бормочет себе под нос молодой человек на бегу. — Ах, черт побери!

Сам он с разбегу налетает на ручную тележку, которую толкает уличный торговец овощами. Федор едва не падает, теряет три секунды, но тут же снова со всех ног бросается в погоню. На какую-то минуту он теряет след невидимки, но офицер, егерь и знаменитая ищейка догоняют его.

Перед большим универсальным магазином стоит автомобиль с невыключенным мотором. Шофер в форме, расшитой галунами, вышел из машины и, зажав папиросу в зубах, с любопытством рассматривает витрины, повернувшись к автомобилю спиной.

Какая непростительная неосторожность!

Федор снова замечает покрытую пылью ногу. Еще десять метров — и он схватит этого господина Ничто! С бьющимся сердцем, тяжело дыша, Федор делает нечеловеческое усилие и…

В эту минуту раздается рев двигателя, и машина без водителя устремляется вперед, не разбирая дороги, на огромной скорости. Шофер только успел оглянуться и увидеть, как автомобиль удаляется. К тому же на месте водителя никто не сидит! Не видно ног, нажимающих на педали, не видно рук, держащих руль!

Бедняга шофер, может ли он предположить, что эту злую шутку сыграл с ним господин Ничто, человек-невидимка! Потеряв голову, он вопит прерывающимся голосом:

— Ах, Боже мой!.. Моя машина уехала сама! Какое несчастье!.. Я погиб! Остановите ее… остановите!

Напрасно! Разве кто-нибудь осмелится совершить такое?.. Это было бы безумием! Настоящим самоубийством!..

Машина несется вперед, словно разъяренное чудовище, летит, словно ураган, ее появление вызывает ужас, все расступаются и убегают.

Где они, эти городские постановления, министерские декреты, императорские указы, касающиеся превышения скорости!.. Автомобилю без шофера глубоко наплевать на них!

Федор кричит что есть мочи, кровь ударяет ему в голову, ибо он обо всем догадался. Он ругается и в гневе грозит кулаком, чувствуя свое полное бессилие.

— Ах, дьявол!.. Но победа все-таки останется за мной! Офицер, ищейка и ее хозяин догоняют юношу.

— Ну что… это был господин Ничто? — спрашивает офицер.

— Мерзавец!.. Он уехал на автомобиле, который сумел украсть… взгляните… вон там!

— Ну что же! Отправимся за ним вдогонку!

В эту минуту мимо проезжает новый блестящий автомобиль. За рулем сидит шофер, на заднем сиденье никого нет.

— Стоп! — командует офицер.

Автомобиль тут же послушно останавливается.

— Именем его императорского величества я реквизирую вашу машину… немедленно! Для нужд императора!

— Я в вашем распоряжении! Приказывайте! — отвечает шофер.

— Вон там, видите автомобиль, что несется на бешеной скорости… в нем сидит господин Ничто!

— Ах, господин Ничто!

— Да, езжайте за ним, во что бы то ни стало догоните его! Я отвечаю за поломку и вообще за все…

— Хорошо, садитесь!

Федор усаживается возле шофера. Жандармский офицер устраивается на заднем сиденье. Егерь легко, словно маленькую моську, поднимает свою огромную ищейку и помещает ее рядом с офицером, потом садится и сам.

— Ну вот и все! Теперь в путь!

Раздается рев гудка. Машина вздрагивает и срывается с места, она буквально летит по прямому проспекту, который является самой большой улицей Санкт-Петербурга. Ах, какое прекрасное состязание для любителей быстрой езды! По правде говоря, Невский проспект с его необыкновенной протяженностью, плоским рельефом и даже с теми препятствиями, что столь умело обходит господин Ничто, кажется, просто создан для этого невероятного соревнования. И можете себе представить, какой ужас охватывает всех при виде этой опасной машины без водителя, которая мчится по запруженной автомобилями и конными экипажами улице!

До сих пор не произошло ни одного несчастного случая, ни одной аварии, но только потому, что все водители и возницы пропускают вырвавшийся на свободу автомобиль, так как думают, что у него отказали тормоза. Тем не менее дистанция между невидимкой и преследователями сокращается. Однако один из преследователей, стремящихся во что бы то ни стало — по разным причинам — схватить невидимого водителя, находится в полной растерянности… Кто же это?

Знаменитая ищейка! Зажатая между коленями хозяина, она делает огромные усилия, чтобы вырваться. Не обращая внимания на адскую скорость автомобиля, пес, подобно настоящему дикарю, которому неведомы законы тяготения и непонятна смертельная опасность прыжка из машины на полном ходу, прыжка по меньшей мере несвоевременного, пытается выскочить. И егерь с трудом удерживает своего любимца.

— Расстояние между нами все сокращается, — кричит Федор торжествующе.

— Ничего удивительного, — откликается офицер, — негодяй замедлил ход.

— Вот это-то мне и кажется действительно странным!

— Тем не менее это так, хотя здесь гораздо меньше препятствий…

— В самом деле, мы приближаемся к Николаевскому вокзалу, и здесь движение не такое интенсивное.

— Тогда почему же он…

Шофер, который до сих пор не произнес ни слова, коротко отвечает:

— Он заметил, что мы гонимся за ним.

— Тогда нам надо быть начеку!.. Конечно, он собирается сыграть с нами какую-нибудь злую шутку, — замечает Федор.

И секретарь покойного генерала Борисова совершенно прав.

Как раз над мостом через обводный канал автомобиль господина Ничто резко останавливается и тотчас же снова пускается в путь на полной скорости. Но теперь рулем не управляет невидимая рука, которая до этого вела машину. Это сразу бросается в глаза. Машина уже не идет по прямой, ее заносит, она кружится на месте, пересекает площадь и с шумом, напоминающим пушечный выстрел, разбивается о стену вокзала.

— Остановитесь! Остановитесь! — кричит что есть сил в отчаянии Федор. — Все выходим из машины!

Они выскакивают из автомобиля, ставшего теперь бесполезным, и смотрят друг на друга в растерянности.

— Что будем делать? — спрашивает жандармский офицер, тогда как егерь сохраняет полнейшее спокойствие, присущее крестьянину, привычному и готовому ко всему на свете.

— Одно из двух, — размышляет Федор, — либо господин Ничто помчался на вокзал, чтобы затеряться среди служащих и пассажиров, в скопище вещей и вагонов…

— Не думаю, — прерывает его офицер.

— Либо он остановился здесь, чтоб броситься в канал и сбить со следа ищейку…

— Девяносто девять против одного, что вы правы, дорогой мой. Господин Ничто притаился где-нибудь под мостом у самого канала или даже сидит совсем рядом и, высунув голову из воды, издевается над нами.

— Клянусь Богом, мы сейчас все выясним… — Подумав немного, жандарм добавляет: — Нам тут очень пригодились бы сети! Хорошо было бы иметь сеть шириной с этот канал и дойти до первого водоворота, где наверняка оказался бы наш господин Ничто, и пусть бы его нельзя было разглядеть, мы смогли бы стрелять в него из револьвера… всадили бы пригоршню пуль, и дело с концом!

— Но разве у нас есть время найти такую сеть и столько народу?

— Нет! Впрочем, я кое-что придумал.

— Что?

— Сейчас увидите!

Шофер все это время стоял на мосту и с любопытством ждал дальнейшего развития событий. Федор спрашивает его:

— Нет ли здесь поблизости склада бензина?

— Да… здесь, напротив.

— Тогда не были бы вы так любезны помочь нам раздобыть пять или шесть бидонов горючего? И как можно скорее…

— С удовольствием… сейчас пришлю вам несколько бидонов.

Через две минуты из дверей склада выходят молодые люди с бидонами и по приказу Федора открывают их.

— Теперь ваша очередь, мой друг, — приказывает Федор офицеру, — прошу вас — только быстро, — возьмите по бидону в каждую руку и вылейте разом содержимое в канал, но с той стороны моста. Я же сделаю то же самое с этой стороны… А потом нам потребуются спички!

— Ясно, я все понял!.. Как просто! Замечательно!

Буль!.. Буль!.. Буль!.. Горючее тонкими струями выливается из бидонов и растекается по поверхности воды…

— Еще, еще! Принесите еще столько же, да поторапливайтесь, ребята, получите хорошее вознаграждение!.. Только поскорее!..

Уже вылито шесть бидонов, и на водной поверхности канала образовалась пленка, которую уносит течением.

Офицер чиркает спичками и бросает их с моста в канал. Как только крохотные огоньки касаются образовавшейся пленки, по обе стороны моста вспыхивает яркое пламя и канал превращается в огненную реку.

И в то время как набежавшие со всех сторон зеваки испускают удивленные крики, видя, как вполне серьезные люди пытаются поджечь канал, Федор с радостью восклицает:

— Если только господин Ничто не уберется отсюда, он сварится, как рыба в ухе! А чтобы опередить огонь, ему придется плыть, делать движения, которые вызовут волны и водовороты. У каждого из нас есть револьвер, и мы будем стрелять в самую середину водоворота, стрелять до тех пор, пока господин Ничто не получит серьезную рану.

— Но вода уже забурлила… вон там… в семидесяти или восьмидесяти шагах… Взгляните, можно подумать, что там резвится морская свинья[1270].

— Это он!.. Скорей туда!.. К несчастью, тут собралось слишком много народу, нам будут мешать любопытные…

Как человек, знающий цену времени, жандармский офицер достает свисток, и тут же раздается резкий, с весьма странными переливами свист. И сразу же, услышав этот сигнал, появляются находящиеся поблизости городовые и по приказу офицера преграждают зевакам доступ на набережную.

С револьвером в руке Федор бросается вперед. Егерь с ищейкой устремляется вслед за ним. Офицер присоединяется к ним, на ходу заряжая револьвер.

Неожиданно впереди и, к сожалению, вне досягаемости, на набережной канала появляется неясный силуэт человека, с которого ручьями стекает вода.

Это силуэт господина Ничто.

Он напоминает небольшое облако, имеющее очертания человека, и возникает это видение в ту минуту, когда господин Ничто вылезает на берег. Стекающие с невидимки потоки воды делают его непрозрачным. Все трое преследующих понимают, что именно позволяет им на мгновение увидеть невидимку. И господин Ничто тотчас же пускается наутек, и бежит он быстрее лани!

— Тысяча чертей! Ну и шустро же он несется! — восклицает Федор. — Но, слава Богу, мы тоже не безногие калеки.

Офицер стреляет, впрочем, почти не целясь, и, разумеется, мимо, а потом объясняет:

— Это чтобы поднять тревогу!

Силуэт исчезает. Вода либо стекла с тела невидимки, либо испарилась. Но остается еще несколько капель в густых волосах на спине Ничто, так что часть его спины до поясницы — пусть не очень ясно — еще видна.

Но господин Ничто, который ничего не упускает из виду, не забыл и о столь важной детали. Не сбавляя темпа, он отряхивается на бегу, избавляясь таким образом от последних капель, и вновь становится невидимым.

— Спусти с поводка пса! — приказывает Федор.

Егерь снимает ошейник, который сдерживал ищейку, и та, освободившись, устремляется вперед с громким лаем, но, добежав до лужи, образовавшейся в том месте, где господин Ничто вылез из воды, начинает бросаться и метаться из стороны в сторону, поскуливает, крутится… и ничего не находит…

Федор вздрагивает и говорит голосом, дрожащим от гнева:

— Уж не лишился ли он во время своего купания запаха волка?

Глава 10

— Так, значит, твой пес не сможет взять след? — спрашивает Федор. — И все потеряно?

Егерь отвечает:

— Может быть, еще не все, барин, я еще надеюсь.

— На что?

— Ведь к запаху волка примешивался запах человека…

— Ну и что?

— Думаю, даже если мой пес и потерял след волка, так как жир с тела смыла вода, он может взять след человека.

— Мне кажется, у нас мало шансов!

Великан качает головой, нежно лаская верного пса, говорит ему какие-то странные слова, вероятно, те, что обычно употребляют псари, желая подбодрить своих собак.

И впрямь, можно подумать, что ищейка понимает хозяина. Глаза ее загораются, она раздувает ноздри и виляет хвостом… Пес медленно идет вперед, тяжело дышит, не отрывая носа от земли, пыхтит и наконец хрипло лает.

— Видите, барин! — торжествующе восклицает егерь. — Он снова взял след!

— Молодец, дружище, ты получишь обещанную награду! В любом случае!

— Всегда к вашим услугам! Благодарю покорно, барин!

Восхищенный Федор и его друг продолжают эту странную погоню, вызывающую удивление редких прохожих в сгущающихся сумерках, предвещающих наступление ночи.

Пес то и дело останавливается, принюхивается, поскуливает, словно жалуется на что-то, и снова пускается в путь. Вместе с ним преследователи продвигаются все время вдоль канала и преодолевают таким образом добрый километр.

На углу проспекта Чернышевского пес резко сворачивает направо и выходит на главную улицу, словно намеревается вернуться в центр города.

Господин Ничто, продолжавший все это время бежать, сумел, как видно, значительно опередить своих преследователей, и, так как те следуют за ним не слишком быстро, ему удается сохранить солидное преимущество.

Но, поскольку ищейка все-таки взяла след, Федор и его друг еще не теряют надежду в конце концов настигнуть невидимку.

— Ну и вынослив же этот негодяй! — восклицает офицер раздраженно.

А Федор шепчет, сжимая кулаки:

— Ничего не понимаю! Откуда у него такая прыть?

Уже совсем стемнело, и это только увеличивает шансы беглеца.

Еще один километр! По правде говоря, эти российские проспекты, кажется, бесконечны…

У перекрестка с Загородным проспектом преследователи сворачивают влево. Они пробегают еще метров восемьсот и приближаются к казармам Семёновского полка. Около десяти метров отделяют их от будки часового, что стоит неподалеку от Гороховой.

Пес останавливается на минуту, принюхивается, как вдруг впереди вспыхивает яркое пламя и раздается выстрел. В ответ слышится страшный вой, пес падает на землю и бьется в предсмертных конвульсиях, сраженный пулей. Его хозяин не может сдержать крика гнева и боли, тогда как офицер бесстрашно бросается к будке, из которой был сделан выстрел.

— Тысяча чертей! — буквально рычит он… — Горе тому…

Но не заканчивает фразу, а бросается вперед со скоростью выпущенного из пушки ядра и тотчас же натыкается на постового, который лежит неподвижно, скрючившись, прямо перед будкой.

В эту минуту раздается второй выстрел. Стреляют в упор, но, к счастью, офицер, наткнувшись на часового, потерял равновесие. Он падает на полсекунды раньше, чем раздается выстрел, и это спасает ему жизнь.

Федор также бросается к будке, но какая-то нечеловеческая сила сбивает его с ног. Он ничего не видит, но все понимает и кричит:

— Ничто! Это ты, бандит?

И в ту минуту, когда оглушенный, отброшенный могучей рукой назад Федор падает на тело бедного пса, он слышит в ответ резкий, полный желчной иронии хохот.

Тут же появляются жандармы во главе с унтер-офицером, держащим в руке фонарь. Последний видит офицера, который с трудом поднимается, и, обращаясь к нему, говорит:

— Ничего серьезного… простая тревога, мы преследуем преступника, который разоружил часового.

Поднимают часового, тот стонет, открывает глаза, дышит с трудом.

— Ты ранен? — спрашивает жандармский офицер.

— Ваше благородие… меня чуть не задушили. Я ничего не слышал, ничего не заметил…

— Да, да! Я знаю, ты не виноват, ты не понесешь никакого наказания. Ты, конечно, натерпелся страху, но вреда тебе большого не причинили. Я очень этому рад. Возвращайся на свой пост… ты на дежурстве. Я сам подам рапорт.

— Мой пес, мой бедный пес, — всхлипывает егерь.

Офицер обращается к унтер-офицеру:

— Прикажите унести это прекрасное животное, оно славно послужило нам… Пес этот из псарни его величества… Завтра за ним пришлют. А ты, дружище, пойдешь с нами! Эй, Федор!

Секретарь полицмейстера, несмотря на ушибы, уже пришел в себя и, поднявшись на ноги, откликается:

— Я здесь, дорогой друг!

— А теперь что нам делать?

— Черт побери! Мы будем продолжать преследование и будем действовать еще энергичнее, если только такое возможно!

— Без нашей ищейки можно заранее предсказать, что мы проиграем. Негодяй прекрасно знал, что делает, когда убил несчастное животное.

— Нет! Еще не все потеряно… Но сейчас нельзя терять ни минуты! Я догадываюсь, куда направился господин Ничто. Дай Бог, чтобы мы явились туда раньше него, иначе произойдет ужасное несчастье.

— Но скажите только одно: куда мы направляемся?

— К дому профессора Лобанова на Гороховой. Надя, дочь знаменитого ученого, сейчас одна, а господин Ничто уже изрыгал в ее адрес страшные угрозы…

— Вы правы… бежим… да как можно быстрее!

Друзьям понадобилось около десяти минут, чтобы добраться до богатого особняка профессора. Задыхаясь от быстрого бега, они останавливаются на мгновение, чтобы перевести дух, но тут раздается ужасный крик, от которого у них кровь стынет в жилах! Кричат в доме профессора. Федор уверен, что узнал голос девушки, и шепчет в смертельной тревоге:

— Надя… Бог мой!!! Неужели мы опоздали?

Парадная дверь закрыта. Он пытается открыть ее, в то время как жандармский офицер звонит, не переставая, в звонок, а егерь колотит в дверь изо всех сил своими гигантскими кулаками.

Они поднимают страшный шум, а в ответ слышат лишь тихие стоны. Жалобный голос произносит какие-то бессвязные слова, прерываемые предсмертными хрипами. Кто-то, видимо, с трудом дотащился до тяжелой двери, и чья-то слабая рука, кажется, сумела отодвинуть задвижку…

Под мощным напором друзей дверь приотворяется. И вот они в просторном вестибюле, освещенном ярким электрическим светом.

На полу лежит швейцар. Лицо его в крови, на лбу зияет страшная рана, несчастный потратил последние силы, выполняя свой долг… Он узнает секретаря генерала Борисова и бормочет:

— Господин Федор… скорее, помогите мадемуазель Наде… он убьет ее… а со мной все кончено…

И голова, которую несчастному лишь на мгновение удалось приподнять, падает на залитый кровью мозаичный пол, в то время как в доме, где-то совсем близко, раздается вопль, еще более жуткий, чем первый. Из глубины дома доносятся глухие удары, вероятно, стучат слуги, запертые в одном из помещений.

Только Федор знаком с расположением комнат в доме. Он приказывает своим спутникам:

— Немедля следуйте за мной!

Молодой человек бежит по широкому коридору, в конце которого находится дверь. Она заперта, и Федор пытается взломать ее, но она не поддается…

— Пропустите, барин! — кричит великан-егерь и мощным ударом плеча выбивает дверь.

Теперь все трое оказываются в маленькой гостиной. Еще одна дверь, и тоже заперта. Егерь молча взламывает и ее. Все трое врываются в библиотеку. Это очень просторная комната, где на полках рядом с толстыми фолиантами можно увидеть дорогие безделушки, а на стенах висят зеркала и картины.

На полу отбивается, крепко сжав кулаки, растрепанная, полуживая молодая девушка. Обессиленная отчаянной борьбой с невидимым врагом, она упала на ковер.

— Надя! — кричит Федор. — Дорогая Надя, это я!

С этими словами он не раздумывая, выставив вперед руки, бросается туда, где, как он полагает, должен находиться господин Ничто.

— Наконец-то, негодяй, я тебя поймал!

Федор ощущает под руками холодную, как у пресмыкающего, кожу и уже готов схватить невидимку, но получает страшный удар в грудь как раз в ту минуту, когда жандармский офицер, размахивая револьвером, восклицает:

— Держитесь!

Ослабевший от недавнего ранения, Федор отступает, едва не падает и… выпускает из рук свою добычу! Чудом собрав всю волю в кулак, он удерживается на ногах, делает глубокий вздох и говорит:

— Все это пустяк, главное — дверь!.. Сторожите дверь…

Великан-егерь закрывает вход своим могучим телом и спокойно отвечает:

— Не беспокойтесь, барин, пока я жив, он здесь не пройдет.

Федор наклоняется над девушкой, она дышит с трудом, открывает глаза, узнает своего спасителя и шепчет слабым голосом:

— Федор, спасибо вам…

— Вы спасены, спасены!..

— Нет еще! — гремит страшный гортанный голос господина Ничто.

На небольшом круглом столике кипит самовар. Перепуганные, несмотря на все свое мужество, трое мужчин видят, как огромный самовар вдруг поднимается, описывает кривую и летит в сторону Нади. Самовар брошен так, чтобы кипяток попал на лицо девушки и вызвал тяжелые ожоги.

Не раздумывая, жандармский офицер бросается вперед и стреляет наугад. Пуля не попадает в невидимую цель. Но кипяток выливается на окутанного пороховым дымом офицера и ошпаривает ему руки, шею и лицо. От боли бедняга издает страшный крик и выпускает из рук револьвер, который падает на ковер.

— Ах, черт!

Господин Ничто громко смеется и своим отвратительным гнусавым голосом прокаженного добавляет:

— Лиха беда начало!..

В мгновение ока невидимка поднимает револьвер и направляет его на безоружную группу.

Но великан, стоящий в дверях, зорко следит за ним. Он замечает, что револьвер зажат в невидимой руке успевшего, как видно, выпрямиться человека и вот-вот выстрелит. Не медля ни секунды, егерь выхватывает из ножен свой охотничий нож, бросается вперед и со всего размаха наносит удар на шаг позади револьвера со словами:

— Вот тебе, негодяй!

Тяжелый нож опускается со звуком резака гильотины на что-то мягкое, дряблое и в то же время крепкое, на что-то такое, что они, естественно, не могут увидеть.

Но откуда-то льется чуть розоватая жидкость, которая тут же темнеет…

Кровь господина Ничто!

— Молодец, мой друг, молодец! — кричит, поднимаясь, Федор, в то время как жандармский офицер ворчит:

— Слава Богу, я не ослеп!

— Какое счастье, дорогой мой!

В ту же минуту егерь наносит изо всех сил наотмашь второй удар. Но на этот раз он попадает в пустоту!

Тяжелораненый господин Ничто не издает ни звука, а с поразительной стойкостью и редким упорством скрывается за дверью, которая на время осталась незащищенной. Федор слышит, как невидимка натыкается на дверной косяк, и стреляет ему вслед, но промахивается. Однако из раны господина Ничто хлещет кровь, и теперь его преследование не составляет большого труда.

Чувствуя, что преследователи все ближе, невидимка открывает какую-то дверь в конце коридора и запирает ее за собой. Эта дверь ведет в лабораторию, широкие окна которой выходят во двор.

Федор коротко приказывает егерю:

— Не двигайтесь с места! Если господин Ничто попытается выйти, нанесите ему удар ножом! Проткните его насквозь!

— Будет исполнено, барин, — отвечает великан с холодной решимостью.

Федор открывает окно и выпрыгивает во двор. Справа от него находится лаборатория, залитая ярким, словно солнечным, электрическим светом. Он смотрит во все глаза, надеясь разглядеть на теле невидимки рану или кровь, вытекающую из нее, короче говоря, хоть что-нибудь, что указывало бы, пусть приблизительно, на присутствие там господина Ничто.

Молодой человек видит револьвер, лежащий на столе, заставленном множеством приборов. Затем стеклянные колбы начинаются перемещаться, словно господин Ничто пытается отыскать какое-то лекарство, чтобы наложить повязку и приостановить кровотечение.

Федор осторожно поднимает свой револьвер, тщательно целится и стреляет сквозь стекло. Сразу же за выстрелом раздается страшный вопль боли и звук разбитых вдребезги склянок. Пуля, видимо, задела негодяя, но вместе с тем она по пути разбила несколько колб и пузырьков с различными жидкостями, и теперь их содержимое разливается по столу.

И тут же сильный запах эфира и хлороформа наполняет лабораторию. Воздух в лаборатории до такой степени пропитывается их парами, что запах проникает даже на улицу через маленькое отверстие, оставленное пулей в окне.

Федор разражается недобрым смехом и шепчет:

— Что за умная пуля! Она ранила нашего врага и разбила склянки с усыпляющими лекарствами. Через две минуты господин Ничто после такой порции анестезирующих средств будет лежать неподвижно и станет безопасен, как каменная статуя. Давно пора!

Кажется, на этот раз господин Ничто наконец действительно обезврежен. Он не шевелится и не подает никаких признаков жизни. Но Федор — и не без оснований — опасается новой хитрости со стороны противника и терпеливо ждет, когда подействует лекарство.

Не в силах сопротивляться действию паров, господин Ничто чувствует, как его охватывает оцепенение. Вскоре он погрузится в глубочайший сон и попадет совершенно беззащитным в руки тех, кого он сам хотел уничтожить, и ему придется заплатить сполна за все свои преступления…

Никогда!.. Он не приемлет эту мысль даже в предсмертной агонии.

Он оказался побежденным в этой жестокой борьбе против общества… ну что ж, пусть так! Он должен ответить за свое поражение… И Федор слышит, как господин Ничто хрипит слабеющим, бесцветным голосом:

— Лучше умереть, чем быть схваченным… Я ненавижу вас… всем сердцем… да, я вас ненавижу… Будьте прокляты навеки!

С невыразимым волнением Федор видит, как револьвер покидает стол, быстро поднимается, затем принимает горизонтальное положение и на мгновенье застывает в воздухе. Затем раздается громкий выстрел. И слышно, как тяжело падает на плиты пола человеческое тело, как оно переворачивается и застывает.

— Скорее бегите сюда… Все кончено! — кричит Федор.

Вскоре, поддерживая Надю, появляется жандармский офицер с ошпаренными лицом и руками. Надя еще очень бледна, но находится уже вне опасности и, пошатываясь, выходит во двор. Шествие замыкает егерь со своим охотничьим ножом в руке. Федор в нескольких словах объясняет им, что произошло, и добавляет:

— Подождем немного, прежде чем войти… неизвестно еще, какие сюрпризы может преподнести нам такой человек…

Но опасения Федора напрасны! И необычайное, почти путающее явление, которое происходит у них на глазах, доказывает им, что господин Ничто действительно мертв.

Лежащее на плитах лаборатории тело очень скоро становится видимым.

Оно возникает как-то сразу, окрашенное сперва в светло-розовый цвет… тот розовый цвет, которым подкрашивают статуи и который так плохо имитирует цвет человеческого тела. Потом розовый цвет становится гуще, кожа делается пурпурной, цвета крови.

Можно подумать, что сквозь поры этого организма, подвергшегося столь необычному изменению, вытекает, словно из огромной губки, вся имеющаяся в нем кровь, она краснеет от контакта с воздухом и растекается по полу.

Вздох облегчения вырывается у бесстрашных мужчин, у не менее отважной девушки, которым, несмотря на все их мужество, это чудовище внушало невольный ужас… это невидимое чудовище, которое профессор так неосторожно наделил удивительной способностью!

С ужасным кошмаром было покончено!

Господин Ничто, существо из плоти и крови, стал жалким напоминанием о человеке, огромным сгустком крови, символизирующим страшную манию разрушения, воплощением которой он и был!


На следующий день — на рассвете — профессор Лобанов, которому была возвращена свобода, вернулся домой и вновь принялся за столь дорогие ему опыты. Для начала он спокойно вскрыл тело господина Ничто. Эта работа позволила ему провести интересные исследования, касающиеся того кровавого пота, что выступил после смерти господина Ничто, и особенностей красных кровяных телец, которые, как известно, определяют цвет крови. Кроме того, им был сделан еще ряд научных открытий, каковые и стали впоследствии предметом его докладов в Императорской Академии наук.

Что касается жандармского офицера Георгия Константиновича, то он за особые заслуги был повышен в чине. А егерь получил обещанное вознаграждение в тысячу рублей, которое его величество охотно увеличил в три раза.

И наконец, Федору, дважды спасшему жизнь Нади, было официально разрешено ухаживать за ней, поскольку их обручение должно было состояться в ближайшее время.

И, как все волшебные сказки — даже если в этих сказках фигурируют злые феи, — эта фантастическая история закончилась свадьбой.



Загрузка...