Исправительная академия (Оболенский, том 1 и том 2)

Глава 12

Софья Павловна взглянула на часы. Судя по тому, что она принесла мне еще совсем горячую и свежую еду, сейчас как раз было время ужина.

— Поздновато для встреч, да еще и в неустановленный день, — нахмурилась она.

— Боюсь, господин Долгоруков настаивает, — ответила надзирательница, имени которой я не знал. — Быть может, все же стоит сделать исключение? И София Павловна, могу я отвлечь вас на минуту в коридор?

Девушка удивилась, но кивнула.

— Разумеется.

Она вышла вслед за надзирательницей и плотно закрыла за собой дверь. Я остался в палате наедине с остывающими макаронами.

Нужно есть. Поглощать всю пищу, которая будет в доступе. Что-то мне подсказывало, что силы вскоре понадобятся. Нужно быть готовым ко всему.

Женщины шептались за дверью, но я не мог разобрать, о чем они говорили. Но, судя по взволнованным интонациям, ни о чем хорошем.

Наконец скрипнули дверные петли, и вошла София Павловна. Я застыл с набитым макаронами ртом. Не знаю, что сказала надзирательница Софии, но это ее явно взбудоражило. Возможно, даже напугало — молодая надзирательница была мрачна как туча. Хотя и

— Что-то случилось? — проглотив не дожеванные макароны, спросил я.

— Вам лучше услышать все самому, Владимир Андреевич. Полагаю, господин Долгоруков прибыл сюда именно для этого. Пожалуйста, заканчивайте с ужином — и я сопровожу вас в зал для встреч.

Я принялся доедать свою порцию, но сейчас от волнения кусок в горло не лез. Я буквально заталкивал в глотку скользкие макароны и пропитавшееся томатной подливой мясо. Сейчас я даже вкуса не чувствовал, словно все рецепторы организма перешли в режим сохранения энергии.

София устроилась на самом краю моей кровати и молча ждала. Каждый раз, когда мы встречали взглядами, она отводила глаза.

Да что ж такое-то?!

— София Павловна, скажите уже прямо, — поставив пустой поднос на тумбу, я откинул одеяло и тут же накрылся обратно. Оказалось, что мое одеяние было несколько коротковато, да еще и с завязками сзади. Выпрямлюсь — и засмущаю барышню своим филеем.

Поняв мою растерянность, надзирательница взяла с соседней кровати стопку одежды и положила на мою. И тактично отвернулась. Неженка какая.

— Сейчас вы обо всем узнаете, — не оборачиваясь, ответила она.

Я свесил ноги с кровати, нашарил резиновые шлепанцы. Затем встряхнул барахло — больничная пижама. Только верх не на пуговицах, а в виде толстовки с красным крестом на груди и левом рукаве. Быстро одевшись, я подошел к Софии.

— Готов.

— Тогда прошу за мной, — не глядя на меня, сказала она и открыла дверь. — Только накиньте халат. Вечером еще прохладно.

Я удивился, но послушался. В корпусах топили на славу. Впрочем, халат так халат. Правда, теперь я выглядел, словно только что вышел из бани, а не из больничной палаты.

Лазарет, как выяснилось, занимал пристройку к основному зданию и сообщался с главным корпусом посредством длинного коридора без окон. Здесь пахло чем-то химическим вроде дезинфицирующего раствора, и у меня немного защипало в носу от этого едкого запаха.

К моему удивлению, из главного здания мы вышли прямо на улицу. Холодный ладожский ветер тут же взлохматил мои волосы и обдал лицо водяной пылью. Да уж, Ладога, царица северных озер, была в своем репертуаре и гостеприимством не отличалась. Но на свежем воздухе мне стало полегче. Даже откуда-то взялась бодрость.

— Куда мы идем? — удивился я, когда София зашагала прочь от корпуса.

— В дом для встреч. Администрация не приветствует свободное передвижение гостей по острову, — пояснила она. — Воспитанникам из первой группы дозволяется совершать небольшие прогулки во время встреч, но вы, Оболенский, этой привилегии лишены. Поэтому свидание пройдет в специальном помещении и под моим присмотром.

Ну и ладно. Мне-то что.

— А в ваше отсутствие кто приглядывает за отрядом? Те двое из ларца?

— Двое из ларца, как вы изволили их назвать, охранники, а не надзиратели. Сейчас за вашими товарищами присматривает Матвей Романович. Вы еще не знакомы с ним, но он тоже отвечает за ваш отряд. Мы работаем посменно.

Логично. Спать ведь когда-то нужно…

— Ясно, — кивнул я. — А почему гостям нельзя бродить по острову? Здесь ведь и идти-то некуда… Он же совсем маленький — не спрячешься, даже если захочешь.

— В первую очередь, чтобы не отвлекать других воспитанников. Во вторую — чтобы не успели припрятать какой-нибудь запрещенный предмет на территории. Надзирателям не раз приходилось вытаскивать из тайников телефоны, сигареты и прочие вещи. Бывали и совсем вопиющие инциденты — как-то одного из воспитанников пытались тайно вывезти на лодке.

— Что ж. Справедливо, — отозвался я.

Ну ладно. Хотят контролировать — пусть, пока не жалко. Меня же занимало другое — кто такой этот Федор Долгоруков? Вроде мать упоминала о каком-то Долкорукове, который был со мной во время моей последней выходки. Значит, друг? И что такого срочного он забыл на этом богом забытом острове?

Домик для встреч представлял собой одноэтажное каменное здание с зарешеченными окнами. Он располагался довольно близко к воде, и с крыльца можно было разглядеть серую кромку каменного пляжа, круживших над водой чаек.

Знаменитые белые ночи вступали в силу. Несмотря на вечернее время, на улице было еще совсем светло.

Кивнув охраннику, София Павловна провела меня внутрь и направилась в первую же дверь.

— Володя!

Какое-то яркое пятно бросилось ко мне и заключило в объятия. Я замер, не зная, как реагировать. Ничего я об этом Долгорукове не знал.

— Ты меня не помнишь, да? — он отстранился с виноватой улыбкой. — Мне сказали, что… В общем, давай знакомиться заново. Я Федя Долгоруков, твой близкий друг и даже дальний родственник. Твоя тетка Лариса Петровна — сестра моего отца.

Значит, мы еще и родня? Впрочем, наверняка вся петербургская знать уже давно друг с другом породнилась. Я не удержался от оценивающего взгляда.

Гость, следует отметить, выглядел крайне колоритно. Примерно ровесник Володи Оболенского — лет восемнадцать, может немного старше. Модная стрижка, уложенная воском, стильные очки, оправа которых явно стоила как годовая зарплата простого работяги. Физиономия слегка нахальная, лощеная, загорелая — но не до крайности.

Одет он был вызывающе: легкий бордовый пиджак на одну пуговицу, из-под него торчал воротник белой рубашки в какой-то мелкий рисунок, образ завершали узкий галстук-селедка с бриллиантовой булавкой, белые летние брюки и туфли из светло-коричневой кожи. И еще часы — какие-то очень навороченные.

Не просто мажор, а гламурный эстет хренов. И вот ЭТО было моим лучшим другом?

Да, Оболенский… Впрочем, можно ли было ожидать чего-то другого от нашего оборзевшего мажорчика. Каков сам, такую и компанию подобрал.

Только вот у этого Федора, при всей его гламурности, были умные и проницательные глаза. Мне даже на миг показалось, что он просто отыгрывал роль, а на деле был куда серьезнее, чем хотел показаться. Может только почудилось. Все же он явно был чуть постарше — наверняка мозги отрастил, да и родня могла держать его в большей строгости.

— Ну меня ты знаешь, — рассеянно кивнул я и вопросительно взглянул на стоявшую у дверей Софию. — Могу я присесть?

Надзирательница кивнула.

— Конечно.

Долгоруков тем временем обошел стол и уселся напротив меня. Я молча ждал — пусть сам рассказывает, зачем явился.

— Кстати, было непросто тебя отыскать, — сказал Долгоруков. — Как ни странно, никто в городе не знает, где ты. Слухи ходят, в нашей компании, ясное дело, трещат об этом, но… Ни строчки в газетах. Видимо, твой дед успел замять дело. Ты-то сам как? Может помочь чем? Ну, посылку там собрать…

— Все в порядке, — ответил я. — Посылок не нужно, здесь есть все необходимое. И, боюсь, даже больше. В соседнем отряде Вяземский.

Глаза Долгорукова округлились.

— Олег?

— Ага.

— Что он здесь… Как он…

— Самому интересно, — сказал я. — Судя по тому, что я о нем знаю, а знаю я мало, Вяземский вообще не клиент подобного заведения. И все же он здесь. Если хочешь помочь, выясни, как и зачем он тут оказался.

Я покосился на Софию и приподнял брови. Дескать, такие просьбы выражать можно? Она кивнула.

— Ты меня здорово озадачил, — почесав затылок, сказал Федор. — А мы все гадали, куда Олег делся. Орлова тоже все эти дни на публике не появляется и на звонки не отвечает — мы подумали, что они просто решили уехать вдвоем. А, оказывается, Олег-то здесь…

Долгоруков явно темнил. По бегающим глазам, нервно сцепленным в замок пальцам и тревожным интонациям, которые он пытался перебить напускной радостью, я понимал, что Федор чего-то не договаривал. Пытался обсуждать какие-то малозначимые вещи, словно не мог решиться сказать нечто по-настоящему важное.

Я уставился прямо на гостя.

— Федя, не юли.

— Прошу прощения?

— Зачем приехал, да еще так срочно? Убедиться, что у меня с башкой беда? Так это тебе и в Петербурге могли сказать. Рассказывай, что случилось. Потому что просто так ты бы в такую даль не поехал. Никто бы не поехал, разве что случилось что-то очень серьезное. Имей в виду, я память потерял, а не разум.

Долгоруков явно смутился.

— Я не знаю, как…

— Говори как есть. Рвать и метать не буду. Не стеклянный, не разобьюсь.

— Они не хотели, чтобы ты знал. Запретили мне, но я…

Я грохнул кулаком по железному столу, и София инстинктивно схватилась за дубинку.

— А ну говори!

Долгоруков отодвинулся вместе со стулом назад.

— Вот именно поэтому они и не хотели… А еще потому, что ты нездоров… Боялись, что это сделает тебе хуже. Ладно, — вздохнул мажор. — Скажу как есть. Только пообещай ничего не крушить.

— Обещаю.

— Дед твой умер. Прошлой ночью.

Князь? Прошлой ночью? Тогда же, когда и на меня напали?

— Что случилось? — хрипло спросил я.

Федор отвел глаза в сторону.

— Да я случайно узнал, об этом еще не объявляли. Просто этим утром решил заехать к вам с визитом… Думал, раз тебя из дома не выпускают и лечат, то хотя бы навещу, подбодрю… Вот и приехал к вам в особняк. Все как положено — с карточкой, по правилам. А там… Меня сперва не приняли, потом твоя матушка увидела меня в прихожей. Спустилась, сказала, где ты, только просила не распространяться. А в этот момент как раз врачи выходили… В общем, я просто случайно все увидел. Твои родители просили меня не говорить тебе — они боятся, что это тебе навредит. Но я все равно решил тебе сказать.

— Ясно, — хмуро ответил я. — Так что случилось с дедом?

— Инфаркт вроде бы. Или инсульт — я точно не понял. В общем, князь, царствие ему небесное, умер дома в постели. Среди ночи стало плохо, но он не успел никого позвать. Ушел тихо вроде бы…

Вероятно, Долгоруков ожидал, что я начну бузить — все же речь шла о смерти родственника. Но я лишь разозлился. Вот о чем сказали Софии — а она, зараза такая, утаила.

— Понятно. Как родные?

Долгоруков пожал плечами.

— Как и всякая семья в такой ситуации. Отец твой в легкой прострации — на него же титул свалился. Понятно, что готовился, но смерть — она ведь всегда внезапна. Анастасия Павловна, матушка твоя, плачет, но дела делает. Новому князю помогает. А Лешка — тот в Москву вчера еще укатил по делам. Сейчас уже наверняка вернулся…

Я молча слушал Долгорукова и кивал невпопад. Меня занимали совсем другие мысли.

Я поднялся и протянул гостю руку:

— Спасибо, что сообщил, Федя.

Он пожал ее, странно глядя на меня.

— Ты как, в порядке?

— Ну так не я же умер. Нормально все. Буду ждать известий от семьи. А сейчас, боюсь, мне пора идти, — я откинул полу халата и показал крест на толстовке. — Процедуры…

Я развернулся к двери и встретился взглядом с Софией.

— Я готов, можем идти.

Она кивнула, но немного замешкалась, словно удивилась тому, что я так быстро закончил свидание.

— Вы все слышали, — сказал я, когда мы вышли из дома для встреч. — Пожалуйста, разубедите меня в том, что покушение на меня и смерть деда — не простое совпадение.

— Оболенский, вам нужно к психологу.

— Это еще почему?

— Потому что вам только что сообщили о смерти главы вашей семьи, а вы вместо того, чтобы горевать, начинаете искать какие-то взаимосвязи…

Я резко остановился и уставился на Софию.

— Если я сейчас начну лить слезы и выть, это его вернет? — строго спросил я. — Моя истерика хоть что-нибудь изменит?

— Я предполагаю, что ваша реакция — защитный механизм. Но нас на курсах учили, что подобные новости — это травма. А травма, если ее грамотно не проработать, может иметь для вас крайне неприятные последствия.

Бедная девочка! Ей-то было невдомек, что деда этого я видел всего раз в жизни — и то в тот момент он объявил о своем решении сбагрить меня сюда… Какие у меня могли быть привязанности к князю? Но София была права — мне требовалось вести себя как подобает скорбящему родственнику.

Я даже зауважал ее еще сильнее. Она меня не любила — и честно призналась в этом с самого начала. Сразу обозначила позицию, пообещала, что легко мне здесь не будет. Но при всем этом пока что София старалась действовать профессионально и своим положением не злоупотребляла. Напротив, пыталась проявить заботу.

— Я очень ценю ваше сочувствие, София Павловна, — чуть мягче сказал я. — Понимаю, у вас протоколы, нормативы и прочее. Но, как я уже говорил, я не стеклянный — не разобьюсь. Скорбь — дело личное, хотя, как по мне, не всегда полезное. Сдается мне, проку будет куда больше, если я попробую найти ответы на свои вопросы. И если вы действительно хотите мне помочь, то у меня будет к вам просьба.

Надзирательница все еще обеспокоенно на меня глядела, словно не верила в мою стойкость. Ну оно и понятно, работа у нее такая — следить за вверенными ей воспитанниками. Так что пусть лучше думает, что я сухарь.

— Что за просьба, Оболенский? И сразу оговорюсь, что ничего не обещаю.

— Я хочу выяснить, за что в Академии оказался Вяземский. Нужно понимать, достаточный ли у него список прегрешений для того, чтобы сюда попасть, или же это была его личная инициатива…

София тряхнула головой.

— Думаете, Вяземский мог напроситься сюда специально… Ради вас?

— Я нанес ему публичное оскорбление. Да, вина кругом моя — и Орлову ангажировал, зная, что дама занята. И на дуэль спровоцировал. А потом еще и вышел из нее победителем на глазах у петербругской золотой молодежи. Это позор, София Павловна. Унижение для Вяземского. Такое амбициозные молодые люди не прощают. Поэтому я не удивлюсь, если Олег пришел сюда за мной.

Надзирательница рассеянно кивнула.

— Соглашусь, какая-то доля логики в ваших словах есть. Но это уж слишком очевидно — после вашего конфликта все будут думать, что это месть Вяземского.

— Я вот что думаю, София Павловна — а может на то и был расчет? Ведь смотрите, как красиво все бы выглядело, удайся незнакомцу план мен убить. Всех на этаже усыпили, никто ничего не видел и не слышал. Меня пырнули обычной заточкой — прямо как в настоящей тюрьме. Такую мог сделать кто угодно. Но в первую очередь подумали бы на Вяземского. Он напрашивается на первого подозреваемого после нашего конфликта. Так может его хотели подставить? Именно поэтому я хочу выяснить, какие за ним числятся нарушения и какая у него репутация. Согласитесь, будет очень странно, если примерный мальчик внезапно начнет вести себя как последний уголовник.

Видимо, мое объяснение убедило надзирательницу.

— Я вас поняла, Оболенский. Отряд не мой, я не видела бумаг на Вяземского… Но достать их будет не так сложно. У меня есть доступ к личным делам. Но как вам это поможет в нынешних обстоятельствах?

— Как минимум, отметем одного подозреваемого, пусть и самого очевидного. Разве вам не хочется узнать, кто и за что решил меня прирезать среди ночи? — фыркнул я. — В вашу же, к слову, смену.

София вздохнула.

— Разумеется, хочется, — она медленно побрела по освещенной маленькими огоньками дорожке, а я шел рядом. — Только вы же понимаете, что раз в инциденте замечены следы Тьмы, то разбираться будут не на моем уровне. А вы хотите самолично все выяснить, хотя у вас возможностей еще меньше, чем у меня.

— Ну это как сказать, — улыбнулся я. — Я нахожусь по другую сторону баррикад. И если мы начнем сотрудничать, то сможем получить больше информации. А это нас, быть может, к чему-нибудь и приведет.

Итак, Хруст, что у тебя есть?

София — которую ты умудрился заинтересовать. Неизвестно, надолго ли хватит ее энтузиазма, так что надо пользоваться моментом, пока она добренькая. Пусть накопает что-нибудь на Вяземского.

Лаптев, он же Доктор — кладезь слухов, циркулирующих в группах и отрядах. Можно его потрясти, наверняка знает, что и у кого спрашивать. Об ответной услуге договоримся.

Лекарь — он сможет прикрыть мне тылы на эти несколько дней. Пока я буду торчать в лазарете, добраться до меня будет сложнее. Значит, нужно действовать оперативно.

И… Рыжая. Странная девчонка с фотографиями из четвертой группы. А ведь она что-то знала, раз зачем-то меня предупредила. Но что она могла знать и откуда? И еще этот крик, от которого я проснулся… Крик, который меня спас. Неужели тоже она?

А я ведь пока что даже имени ее не выяснил… Нет, с ней мне точно нужно поговорить. Прием не под присмотром того надзирателя, который носился с ней как дурак с писаной торбой, а наедине.

— София Павловна, у меня есть еще один вопрос.

— Какой, Оболенский?

Я улыбнулся.

— Что нужно натворить, чтобы попасть в четвертую группу?