Искатель, 2001 №10

Джон Генри РИЗ
СИМВОЛИЧЕСКАЯ ЛОГИКА УБИЙСТВА

— Я не стал бы тратить время на лишние разговоры с этим умником, Дарвином Карлислом, — сказал полицейский Рич Хинкл. — Тоже мне, видите ли, «специалист по космосу»!

— А ты что, сомневаешься в его знаниях? — заметил напарник Хинкла Джек Кунц.

— Да нет. Просто я терпеть не могу этих большеголовых[1], — угрюмо продолжал Хинкл. — От их бредней о космосе у меня даже мурашки по коже. Это неестественно — все время пялиться на небо.

— Брось. Карлисл — нормальный парень, — возразил Кунц.

— Ты так считаешь? Знаешь, Джек, если двадцатичетырехлетний мужик сидит с молодой красоткой и только решает уравнения, значит, у него точно не все в порядке.

Кунц задумался.

— Ну, не знаю. Лично мне он понравился. А вот от старого Маккинстри меня действительно передергивает.

— От священника? — с удивлением спросил Хинкл. — А что же в нем особенного?

— Ничего, — вздрогнув, медленно проговорил Кунц. — Просто с самого детства все священники вызывают у меня неприятное чувство, чисто подсознательно. Мне кажется, у тебя к ученым такая же неприязнь, как у меня к церковникам.

— Да, возможно, — после минутного молчания согласился Хинкл, — но все равно в этом паршивом расследовании все крайне неприятно, в особенности разговоры с Дарвином Карлислом.

Полицейским инспекторам, как правило, несвойственно поддаваться настроению, а этим двоим особенно. Они служили уже давно, были довольно образованны, в свое время окончили колледж. Оба рослые, с военной выправкой. Им было уже за сорок, они немного погрузнели, стали более осторожными и неторопливыми. Многолетняя совместная служба, подобно тому, как это бывает с долго прожившими вместе супругами, сделала их похожими друг на друга.

1.35 ночи. Они работали не покладая рук над простым, казалось бы, делом. Накануне вечером был убит довольно известный тип, вымогавший деньги у букмекеров Северной части Лос-Анджелеса. Хинкл и Кунц опросили троих свидетелей и распорядились взять под стражу четырех мелких рэкетиров.

Все четверо были связаны с жертвой, все они могли убить, и каждый из них имел достаточно веские основания желать ему смерти. Хинкл и Кунц считали, что убийца — один из подозреваемых, но отнюдь не надеялись, что смогут когда-либо доказать это. Четверо задержанных отказывались давать показания — не слишком умная, но зато эффективная тактика, особенно если учесть, что не имелось никаких доказательств, связывающих их с преступлением.

Это было не имеющее особого значения убийство, но, как и все люди, полицейские не любили терпеть поражения. То, что они находились так близко к успеху и оказались бессильными перед четырьмя жалкими субъектами, ныне пребывающими в предварительном заключении, причиняло особенную боль.

Хинкл и Кунц даже думали одинаково, так что когда один был в затруднении, то и другой не мог найти выхода. Охваченные унынием, они сидели в небольшой комнате, обстановка которой состояла из стола и шести стульев. Досье на четверых подозреваемых были тщательно просмотрены, но в них не оказалось ничего нового, за исключением некоторых деталей недавнего ограбления и показаний осведомителей. Вряд ли кто знает о собственной жене столько, сколько знали Хинкл и Кунц о своих подозреваемых, и, тем не менее, они оказались в тупике.

— Надо как-то закругляться, — вздохнув, сказал Хинкл, — мы же не можем держать здесь свидетелей всю ночь.

Кунц подошел к двери, открыл ее и произнес:

— Прошу вас, входите. Мы бы хотели поговорить с вами еще раз.

Первой вошла Шелли Паркинсон, очень живая, невысокого роста темноволосая девушка с такими ясными глазами, что в комнате будто посветлело. При виде хорошенького, оживленного лица и тонкой девичьей фигуры оба детектива улыбнулись. Хинкл встал и предложил ей стул.

— Садитесь, мисс Паркинсон, — сказал он. — Очень приятно, что вы все подождали.

— Ну, все это время мы не сидели без дела. Мы выходили пить кофе. Ничего, что мы так сделали? — спросила девушка.

Ее огромные карие глаза расширились, когда ей, правда, с опозданием, пришло в голову, что они могли сделать что-то не так.

— Нет-нет, все в порядке! — с энтузиазмом ответил Кунц, прежде чем его удивленный напарник успел открыть рот.

За девушкой следовал хорошо одетый мужчина с копной седых волос и морщинистым, но приятным лицом. Это был преподобный доктор Дж. Барт Маккинстри, священник, один вид которого вызывал дрожь у грешного Кунца. Он сел напротив девушки с измученным видом старого человека, которому уже давным-давно пора быть в постели.

Последним в комнату вошел спортивного вида с короткой стрижкой молодой блондин в роговых очках. Похоже, он был не в своей тарелке. Чувствовалось, что он изъят из привычной ему интеллектуальной атмосферы. Из его наружного кармана торчали какие-то бумажки, остро заточенные карандаши. Была там и неизбежная логарифмическая линейка. Его голубые глаза глядели, ничего в действительности не видя, и он в полной задумчивости шаркал ногами, как человек, голова которого больше занята движением Венеры, нежели своим собственным.

Дарвин Карлисл вышел из длинного ряда университетских предков. Его отец преподавал физику, а мать — геологию в Колумбийском университете.

Дарвин был аспирантом Калифорнийского технологического института, где работал над докторской диссертацией, посвященной проблемам создания систем наведения для космических зондов, и не больше дюжины человек во всем мире смогли бы понять его научные работы. Есть такие люди, и они отличаются от большинства смертных своим помешательством на звездах. Во всем остальном они почти нормальные. Их можно принять и за служащих, и за спортсменов, и за деловых людей.

— Какая замечательная комната! — бросил Дарвин, взглянув на голые стены, обшарпанную мебель и потолок с одной-единственной лампочкой. — Здесь ничто не отвлекает внимания, не правда ли? Прекрасная комната для размышлений!

Хинкл вздрогнул. С противоположной стороны на Дарвина уставился, сердито сдвинув брови, доктор Маккинстри.

Все три свидетеля провели вместе больше четырех часов — вполне достаточно, чтобы неофункциональная межпланетарная личность молодого человека вступила в резкое противоборство с упрямым фундаментализмом старого священника. Было видно, что не только Хинкл неприязненно относится к Карлислу.

Дарвин сел рядом с Шелли. Она положила ладонь поверх его руки — жест доверия, указывающий на то, что она не только ждала от него защиты от тигров, бандитов и коммивояжеров, но и была готова, в случае необходимости, вытирать ему нос.

— Извините, что заставили вас так долго ждать, — сказал Кунц, — но мы думали, вдруг вы вспомните что-нибудь, о чем забыли нам сказать во время первого разговора.

— Мы очень надеемся на вашу помощь, — добавил Хинкл.

— О, боже! — воскликнула Шелли. — Разве вы не поймали тех четверых, за которыми охотились?

— Поймали, — мрачно произнес Кунц. — Отряды полиции задержали их всех через час после убийства, причем в различных концах города, но не слишком далеко от места убийства, так что во время его совершения каждый из них мог находиться на месте преступления.

— Но если убийцы у вас, чем же мы можем помочь?

— Дело в том, мисс, — пояснил Хинкл, — что у всех четверых есть алиби; не безупречные, конечно… Кроме того, все четверо молчат и вряд ли заговорят. Наш отдел ведет массу дел, и я сомневаюсь, что наш начальник выделит нам дополнительное время и средства, чтобы мы могли доказать, что кто-то из наших подозреваемых или же тех, кто подтверждает их алиби, лжет.

— Понятно, — сказала девушка.

— Что вы подразумеваете под словом «доказать»? — встрял в разговор Дарвин. — Это термин нуждается в более точном определении.

— Каком именно? — недоуменно спросил Хинкл, уставившись на молодого ученого.

— Ну, скажем, я могу «доказать» вам, чему равна скорость света, с помощью аналогий, поскольку вы согласитесь с их разумной обоснованностью. А смог бы я это «доказать» какому-нибудь людоеду из джунглей? Нет. Зато, ударив его чем-нибудь по голове, я могу «доказать» ему, что он мне должен вернуть долг, то есть он поймет только логику грубой силы, тогда как вам, я уверен, потребуются объяснения.

Наступила гнетущая тишина. Шелли гордо веки-нула голову, Кунц нахмурился, а Хинкл и доктор Маккинстри сидели с невозмутимым выражением лица, как бы молча считая про себя от одного до десяти.

— Я знаком с этой точкой зрения, — наконец произнес доктор Маккинстри. — «И Пилат сказал ему: Что есть истина?» Время идет, молодой человек, и чем больше мы спорим о мелочах, тем больше их становится.

— Я совсем не собирался спорить, сэр, — возразил Дарвин.

— Почему тогда просто не помолчать? — огрызнулся священник.

— Я мог бы доказать вам, что небесный свод — это не стрельбище для молодых выскочек из Кал-Тека[2], но сейчас мы сидим здесь не для этого. Нас попросили оказать помощь в раскрытии убийства.

— Мы должны представить суду доказательства, не вызывающие сомнений, Дарвин, — пояснил Кунц, повернувшись к молодому человеку. — Поэтому давайте еще раз пройдемся по фактам. Вдруг кто-нибудь из вас что-то вспомнит, и это поможет нам установить причастность задержанных к преступлению.

Детективы были опытными следователями, а свидетели искренне желали оказать им помощь, но, к сожалению, по вполне понятным причинам они не могли этого сделать.

В 7.54 вечера, когда Руди Ламберт, он же Вальтер Лейн, он же Рудольф Уолтерс, более известный как Остроносый Предатель, встретил свою смерть, шел сильный дождь. Согласно имеющейся информации, Остроносый, даже по законам его собственной морали, заслуживал смерти. Две недели назад он вытряс из некоей Альбины Вутен, девчонки-букмекера, сто долларов. Он угрожал ей налить в уши кислоты. Чуть позднее, отделавшись от Остроносого и заглушив свой страх водкой, Альбина вышла прогуляться перед самым носом пятитонного грузовика.

На ее похоронах присутствовало четверо мужчин. Одним из них был ее брат, Микки Бойс, опытный грабитель с репутацией психопата. Другим — ее босс, Ред Пирсон, главарь букмекеров Северной части. Третьим — ее приятель, Стенли Манло, пинсеттер[3] в кегельбане, патологический трус, даже ночью державший нож под подушкой. Четвертым же был Сид Филлет, торговавший в своем газетном киоске на Норт-Фигероу-стрит небольшими партиями марихуаны. Из всех задержанных Сид наиболее остро переживал смерть Альбины, так как она ему задолжала.

Вряд ли когда-нибудь существовали более непривлекательные личности, чем Бойс, Пирсон, Манло и Филлет. Симпатичные люди редко идут на преднамеренное убийство, а если и совершают таковое, то так тщательно его подготавливают, что неизбежно оставляют следы. Детективы, много повидавшие на своем веку, с легкостью их вычисляют. В удивительной простоте убийства Остроносого таких дефектов не было.

Остроносый попытался увернуться от возмездия, прибегнув к простой хитрости, — он устроился подсобным рабочим в последнем доме на Френчик-вей, тупичке длиною всего в один квартал. В доме 4772 по Френчик-вей проживал доктор Маккинстри, который всегда, в любую погоду, невзирая на дождь или солнце, выходил по вечерам на прогулку. В тот самый вечер, когда лило как из ведра, он направлялся домой, как вдруг увидел на противоположной стороне улицы пешехода, в котором узнал нового работника своего соседа.

Доктор Маккинстри был абсолютно уверен, что на улице больше никого не было. Пешеход торопился. Маккинстри свернул к своему дому, но не успел сделать и двух шагов, как услышал несколько выстрелов. Два или три, точно сказать он не мог.

Кроме этих выстрелов и ужасного шума дождя, никаких других звуков не было — ни криков о помощи, ни стонов раненого. Доктор Маккинстри сразу же почувствовал, что произошло что-то ужасное. Он остолбенел от страха.

Затем заурчал стартер, заработал мотор, и мимо него промчался темный силуэт автомобиля.

— Машина, видимо, стояла в конце улицы. Фары у нее были погашены и зажглись, только когда она заворачивала за угол. Она прошла всего в десяти футах от меня, но сколько в ней было человек, я не заметил. Почему-то, однако, у меня возникло впечатление, что их было не менее двух, — устало произнес старый священник. — Я попытался взять себя в руки и подумал, что следует запомнить номер машины. Я чувствовал, что это может оказаться важным, но было слишком темно. Возможно, впрочем, я был недостаточно проворен.

— Может быть, вам удалось запомнить хотя бы одну цифру номера? — с надеждой спросил Кунц.

— Нет. Единственное, что я помню, — ужасный рев мотора. И в голове у меня пронеслось: «Их рычание будет как рык льва. И будут они рычать, как молодые львы». Боюсь, что все остальное стерлось из моей памяти.

— Нам не в чем вас упрекнуть, сэр, — вздохнув, произнес Хинкл. — А вы не заметили, какой марки был автомобиль?

— Я не разбираюсь в машинах.

Кунц взглянул на Шелли.

— Вы заметили эту машину. Вы не могли бы назвать ее марку?

Девушка мучительно пыталась вспомнить.

— Нет, сэр. Правда, помню, что это был седан старой модели, когда еще не ставили хвостовых крылышек. Припоминаю, что он был грязно-голубого цвета. Ну, наверное, знаете, что происходит с синей краской, если ее периодически не обновлять.

— Окисление, — пробормотал Дарвин Карлисл.

— Ну что ж, запомнил, — холодно бросил ему Хинкл. — Вы вдвоем стояли у подъезда дома мисс Паркинсон. Это номер 4770 по Френчик-вей, рядом с домом доктора Маккинстри. Так?

— Да, сэр. Я стояла лицом к улице, а Дарвин — к дому. Вот почему он видел меньше меня, — пояснила Шелли.

— Тем не менее, ему известно, что краска окислилась, — съехидничал Хинкл. — Интересно, почему вы смотрели на улицу, а он — нет?

— Мы… мы целовались, — опустив глаза, тихо произнесла девушка. — Это вы тоже обязаны заносить в протокол?

— Конечно, нет, — произнес Кунц. — Вы не помните, сколько слышали выстрелов?

— Нет, сэр. Их было два, три, а может быть, и четыре.

— А вы не помните, сколько человек было в автомобиле?

— Нет, сэр, но точно не меньше двух.

— И вы, и святой отец это заметили. Несколько быстрых выстрелов вряд ли дело рук одного человека, — сказал Хинкл. — Иными словами, никто из вас не может ничего добавить к сказанному ранее.

Все три свидетеля покачали головами.

— А какие машины у задержанных? — спросил Дарвин Карлисл. — Если у одного из них — седан старой марки…

— У них вообще нет машин, — прервал его Хинкл. — Ни у одного из них. Ни окислившихся, ни каких-либо иных. Они нас провели и прекрасно это знают. Вот что не дает мне покоя!

В комнате вновь повисла гнетущая тишина. Пятеро человек безуспешно пытались решить возникшую проблему.

Затем доктор Маккинстри нарушил молчание и сожалеющим тоном пробормотал:

— Прошу прощения, но мне кажется, что мы не смогли дать вам ключ к разгадке. Так?

— Это не ваша вина, святой отец, — успокаивающе произнес Хинкл. — По крайней мере, мы теперь твердо знаем, что это преступление — дело рук не одного человека. Но сколько лиц было в нем завешано? Двое, трое или все четверо? Вот чего мы не знаем!

— И каждый из них будет молчать? — спросил Дарвин.

— Пока что, — с усмешкой заметил Кунц, — только Ред Пирсон открывал рот. Да и то после того, как мы хотели оставить его здесь, в этой комнате, наедине с Сидом Филлетом и Миком Бойсом. А Ред, как известно, никому не доверяет, тем более уж нам.

— Тут повлияло, — сказал Хинкл, — присутствие этих мерзавцев — Сида и Мика. Ред просто не хотел получить себе перо в бок. Понимая, что вдвоем они быстро возьмут его в оборот, он всегда стремился натравить их друг на друга. Это и дало ему возможность так долго доить букмекеров Северной части.

— О, это просто ужасно! — воскликнула Шелли. — Никогда не думала, что на свете могут быть такие люди.

— Называя их людьми, вы им льстите, мисс, — сказал Хинкл. — Они таковыми не стали, даже объединившись на дело. Это преступники, и они ненавидят всех, в особенности друг друга. Единственное, что их может объединять, — это всеобщая ненависть.

— Представить себе не могу, — содрогнувшись, произнесла Шелли, — чтобы человеческие существа жили подобным образом. Нет, не могу, — добавила она, понизив голос.

— Именно таким парням, — с усмешкой заметил Кунц, — мы с моим другом обязаны своей карьерой. Возьмем, к примеру, Микки Бойса. От хулиганства он получает не меньшее удовольствие, чем вы от телепередач. Я сам видел, как средь бела дня малыш Стенли Манло несся прямо по центру улицы, лишь бы избежать встречи с Миком. Стенли живет в постоянном страхе от этого головореза, который получает наслаждение от издевательств над людьми и никого не боится, кроме Реда Пирсона.

— Ред однажды, — пояснил Хинкл, — поклялся его убить, и Мик помнит это.

— Похоже, Ред Пирсон — сильная властная личность, — заметил доктор Маккинстри.

— Да, — согласился Хинкл, — но он не смог подчинить своему влиянию Альбину Вутен, которая как-то раз призналась мне, что Ред советовал ей порвать со Стеном Манло, заявив, что она не может полагаться на труса. Но она любила Стенли, хотя Ред оказался прав! Стена наверняка не было поблизости, когда Остроносый наложил на девчонку руку.

Вновь легкая дрожь пробежала по изящной фигуре девушки. Она с восхищением переводила взгляд карих глаз с одного детектива на другого. Заметив впечатление, которое они производили, Кунц еще больше расположился к ней.

— Или возьмем благородного дельца, Сида Филлета. Ну что это за жизнь! Сколько раз его хватали, били, вытряхивали из газетной будки — и все его собственные дружки! И он взял себе за правило никогда не оставаться наедине ни с одним из них. За что получил прозвище Свидетель. Ему всегда нужно, чтобы рядом кто-то был, какой-нибудь свидетель. Даже при разговоре с нами он требует присутствия двух полицейских. Как вам это нравится?

— В это трудно поверить! — воскликнула Шелли.

— Вам, может быть, — согласился Хинкл. — И даже суду, но не тем, кто знает этих парней. Конечно, мисс, это не звезды преступного мира, но выставить нас ослами им удалось.

— Если б мы только знали номер машины! — уныло произнес Кунц.

— А зачем вам это нужно? — спросил Дарвин Карлисл, прищуриваясь из-под роговых очков.

Оба детектива были обескуражены этим вопросом. Кунц слегка покраснел, а Хинкл поморщился, усилием воли сдерживая свои чувства. С исключительной вежливостью он спросил:

— Малыш, ну а как еще можем мы доказать связь этих парней с преступлением?

— По-моему, вы уже это доказали, — возразил Дарвин.

— О, неужели? — съехидничал Кунц.

— Конечно. Вот смотрите…

Дарвин вытащил из одного кармана карандаш, из другого лист бумаги и какое-то время что-то быстро писал на нем.

Затем он протянул этот листок Хинклу. Быстро вскочив, Кунц подошел к Хинклу. Оба детектива с изумлением смотрели на странные записи:

БП + БМ +БФ + ПМ + ПФ + МР + БПМ + БМФ + БПФ + ПМР + БПМФ ≠ 0

Б*П = 0

БМ + БФ + ПМ + ПФ + МФ + БПМ + БМФ + БПФ + ПМФ + БПМФ ≠ 0

П*М + БП*М + П*МФ + БП*МФ = 0

БМ + БФ + ПФ + МФ + БМФ + БПФ ≠ 0

БМФ = 0

БМ + БФ + ПФ + МФ + БМФ ≠ 0

БМ* = 0

БФ + ПФ + МФ + БМФ ≠ 0

БФ* + ПФ* + МФ* = 0

БМФ ≠ 0

Кунц настолько забылся, что невольно выпалил:

— Это что за чертовщина? — Какой-то рецепт?

— Это серия уравнений символической логики, сказал Дарвин, — или, точнее, серия неравенств. Это самый простой способ изложения вашей проблемы.

— А что такое, — охрипшим голосом спросил Хинкл, — символическая логика?

— Это метод решения логических задач с помощью алгебры.

— И вы проделываете все это, когда запускаете ракеты на Луну? — спросил Хинкл, злобно блеснув глазами.

— Символическая логика используется при разработке всех сложных комплексов, включая системы ракетного наведения.

— Рич, секунду. Пусть объяснит, — взмолился Кунц, видя, как Хинкл угрожающе вскочил на ноги. — В конце концов, что мы теряем?

Хинкл сел. Дарвин подошел и взял свою бумагу. Шелли вся светилась от гордости. Кунц и Хинкл облокотились на стол и напряженно ждали. Даже доктор Маккинстри проявил определенный интерес, чуть ли не одобрение.

— Мы знаем, что при наличии четырех факторов возможны шестнадцать комбинаций, включая «единицу» и «ноль». Мы можем отбросить четыре «единицы», поскольку и Шелли, и доктор Маккинстри абсолютно уверены, что в машине было больше одного человека. Мы также можем исключить «ноль», поскольку кто-то должен был быть там и совершить преступление. Таким образом, у нас остается одиннадцать комбинаций. Теперь, пользуясь буквами для обозначения задержанных: Б — для Бойса, П — для Пирсона, М — для Манло и Ф — для Филлета, — мы эти одиннадцать комбинаций можем представить в нашем первом уравнении:

БП + БМ + БФ + ПМ + ПФ + МФ + БПМ + БМФ + БПФ + ПМФ + БПМФ ≠ 0

Из этих одиннадцати комбинаций только в одной учтены все виновные, а в остальных — нет. Поэтому наше уравнение не может быть равенством. Вот почему мы проводим косую линию через знак равенства. Полученный знак означает: «не равен» или, точнее, «не соответствует».

Теперь давайте рассмотрим каждого из подозреваемых в отдельности. Вы говорили, что Бойс так боится Пирсона, что никогда не остается с ним наедине. В комбинации Бойс — Пирсон Бойс, таким образом, становится отрицательной величиной. Это можно обозначить отдельным равенством: Б*П = 0, причем над Б ставится звездочка, подчеркивающая отрицательную величину.

Здесь мы используем знак равенства, так как эта комбинация соответствует истине. Исключив эту комбинацию из нашего уравнения, мы получаем следующее:

БМ + БФ + ПМ + ПФ + МФ + БПМ + БМФ + БПФ + ПМФ +БПМФ ≠ 0

Теперь к Пирсону. Он настолько не доверял этому трусу Манло, что вряд ли он когда-нибудь пошел бы на участие в убийстве совместно с ним, так что во всех комбинациях, где есть буквы «П» и «М», «П» должна быть отрицательной. Эти комбинации мы можем представить следующим образом:

П*М + БП*М + П*МФ + БП*МФ = 0

Теперь от нашего первоначального уравнения остается следующее:

БМ + БФ + ПФ + МФ + БМФ + БПФ ≠ 0

Вы также утверждали, что Пирсон всегда боялся оказываться наедине с Бойсом и Филлетом. Это стало явным, когда вы попытались оставить его в этой комнате вместе с ними. Как вы думаете, пойдет ли он с ними на убийство? Да еще если они вооружены? Едва ли! Так что комбинация Бойс — Пирсон — Филлет, при отрицательном «П», соответствует равенству:

БП*Ф = 0

От первоначального нашего уравнения остается:

БМ + БФ + ПФ + МФ + БМФ ≠ 0

Вы также утверждали, что Манло при одном только виде Бойса пускался в бегство. Поэтому вряд ли он мог быть ему пособником в убийстве. Следовательно, комбинацию Бойс — Манло с отрицательным М мы можем записать следующим образом:

БМ* = 0

От нашей первоначальной комбинации остается:

БФ + ПФ + МФ + БМФ ≠ 0

Вы также утверждали, что Филлет так боится своих друзей, что взял за правило никогда не оставаться вдвоем ни с одним из них. Все двойные комбинации, где есть Филлет, мы можем изобразить при отрицательном «Ф» следующим уравнением:

БФ* + ПФ* + МФ* = 0

Таким образом, из одиннадцати первоначальных комбинаций остается только одна — БМФ, а именно эта комбинация оказывается искомой и доказывает, что преступление совершили трое — Бойс, Манло и Филлет. Короче говоря, ни один из троих не сможет отрицать свою вину.

Дарвин через стол протянул Хинклу свои выкладки. Детектив, бросив на них подозрительный взгляд, разочарованно произнес:

— И это вы называете доказательством? Интересно бы знать, что еще вы там-напридумываете в своем Калтехе?

— Символическую логику придумали не мы. Она была изобретена, если можно так сказать, в 1847 году английским математиком Джорджем Булем, который, наверное, не раз перевернулся бы в своем гробу, услышь он, как я упростил его систему. Она часто называется Булевской алгеброй и вот уже больше столетия используется логиками и математиками, — сказал Дарвин.

— Что такое век в истории человечества? — возмущенно бросил доктор Маккинстри. — Люди — это не цифры и не буквы! Вот ваша, ученых, беда — вы всегда пытаетесь свести человеческие существа к простым количественным символам.

— Не количественным, сэр, а относительным, — поправил его Дарвин. — Буквы Б, М и Ф обозначают не людей, а только какие-то их узкие характеристики, которые делают возможным или невозможным их пребывание в определенном месте, в определенное время, с определенной целью — совершения убийства.

— Я не могу в это поверить, — покачал старик своей седой головой. — Человеческие существа слишком сложны для такой… такой абракадабры.

Кунц взял бумагу.

— Я в этом не уверен, сэр, — задумчиво произнес он. — Эти типы — довольно примитивные образцы рода человеческого. Мне непонятны все эти иероглифы, но даю вам слово — этих четверых я вижу насквозь.

Шелли тоже ничего не поняла, но ее вера осталась непоколебима.

— В Калтехе они тоже всегда пытались с помощью компьютера подловить Дарвина, но им это не удавалось, — заявила она. — Почему бы вам не попросить их проверить расчеты? Держу пари, Дарвин снова прав.

— К несчастью, мисс, в суде нет компьютера, — мрачно сказал Хинкл и добавил, стукнув кулаком по столу: — Нет, мы должны найти эту машину.

— Если вы дали мне точную информацию о подозреваемых, тогда все мои выкладки верны, — сказал Дарвин. — Кстати, у меня есть кое-какие соображения относительно машины.

Он что-то написал на другом листке бумаги и протянул его доктору Маккинстри.

— Пожалуйста, взгляните на это, сэр. Постарайтесь также воскресить в памяти тот момент, когда вы услышали выстрелы и увидели ту машину, вдруг что-нибудь вспомните.

Кунц и Хинкл вытянули шеи и увидели что-то похожее на список автомобильных номеров:

LOV 533; HLE 886; ЛК 213; ISA 529; SRP 471; MOI 398; OCH 935

Старый священник с неохотой взял бумагу. Кунц и Хинкл молча наблюдали за тем, как он пробежал глазами список, нетерпеливо отложил его в сторону, нахмурил брови, а затем схватил его опять, вновь уставился в него и побледнел. Ему вдруг отчетливо вспомнился тот вечер, со всеми его ужасами и потрясениями.

— Вот номер той машины! — воскликнул он. — Четвертый в списке. Как сейчас его…

Но не успел он закончить, как Хинкл и Кунц, выхватив у него бумагу, выбежали из комнаты. Они вернулись минуты через три. Этого вполне хватило, чтобы через Калифорнийское управление автомобильного транспорта выяснить, кому принадлежит машина с указанным номером. У обоих инспекторов был потрясенный вид.

— Это голубой седан выпуска 1952 года, принадлежит сестре владельца дома, где живет Сид Фил-лет, — сказал Кунц. — Так что его связь с преступлением очевидна, бьюсь об заклад, мы сможем доказать и связь остальных двоих.

Хинкл смотрел на Карлисла с почти благоговейным ужасом.

— Только не надо нам по этому поводу никаких ваших выкладок, — чуть ли не взмолился он. — Если сегодня вечером я увижу еще какую-нибудь символическую логику, я просто сойду с ума.

— Это не имеет никакого отношения к символической логике, сэр, — пояснил Дарвин. — Доктор Маккинстри сегодня вечером дважды цитировал Писание. Если строчка о Пилате прямо относилась к нашему спору о точном значении слов, то этого нельзя сказать о второй цитате, когда святой отец заявил, что рев мотора напомнил ему рычание льва.

Это было рычанием, но не льва. Эти звуки не имеют ничего общего. Тем более, рев мотора не может вызвать подобной ассоциации. Тогда возникает вопрос: почему же доктор Маккинстри привел такое, казалось бы, неуместное сравнение? Может быть, он по какой-то причине пытался вспомнить точную цитату? Если это так, что же это за причина?

Большинство из нас, чтобы запомнить какой-нибудь телефонный номер или адрес, пытаются ассоциировать его с чем-то знакомым. Например, я, познакомившись с Шелли, долгое время помнил о серебре и иттербии как о сорок седьмом и семидесятом элементах периодической системы. Только таким путем я смог запомнить, что она живет в доме 4770 на Френчик-вей. Вы следите за ходом моих мыслей?

— О да, конечно! — сказал Хинкл, судорожно сглотнув. — Так это было серебро? Конечно, каждый поступил бы подобным образом!

— Мне кажется, — продолжил Дарвин, — что доктор Маккинстри, будучи не только умным, но и религиозным человеком, попытался ассоциировать номер машины с чем-то ему знакомым — в данном случае с пятой главой и двадцать девятым стихом книги Исайи. Человеческий ум потрясающе сложен. Неудивительно, что впоследствии святой отец связал этот стих с его смыслом, а не с его цифровым значением — ISA 529.

— Откуда вы так хорошо знаете Библию? — спросил доктор Маккинстри.

— Мой дедушка, преподававший философию в Гарварде, дал мне сто долларов за то, что я запомнил наизусть книгу Исайи. Мне тогда было шестнадцать лет. Это очень полезный источник информации для ученого. Так, например, в шестьдесят пятой главе…

— Отправляйтесь домой, — прервал его Кунц. — Все — по домам!

Он только что вспомнил, почему при виде священников у него появлялись мурашки. В детстве он обманным путем получил фотоаппарат — награду Воскресной школы за чтение Библии. Вместо того чтобы выучить стихи наизусть, он записал их на манжетах. Вот почему до конца своей жизни Кунц будет временами чувствовать себя обманщиком, так же как Хинкл — идиотом. Но немного скромности никому не вредит. По всей видимости, именно это обстоятельство побудило двух полицейских к разговору с Редом Пирсоном, который, как только понял, что детективы не собираются приписывать ему убийство, которого он не совершал, сразу же добровольно, даже с каким-то энтузиазмом оказал им содействие. После этого расколоть трусливого Манло не составило труда.

Было 3.29 утра, когда, закончив дело, полицейские покинули участок. Дождь закончился и выглянули звезды. Появилась и налитая кровью серповидная луна. Повиснув над горами, она казалась слабой и беспомощной, как будто только что лишилась своей половины.

Хинкл, бросив на нее взгляд, вздохнул и произнес:

— И все же мне бы очень хотелось, чтобы ее оставили в покое.