Искатель, 2001 №10

Известная пословица утверждает: «Один в поле не воин!» Оно и понятно. Не с кем воевать. Но это — если в поле. А если не в поле, а в Москве? Да если не один, а хотя бы вдвоем, с напарником? Тут еще ой как можно пошустрить.

Как замечено, народ из метро, словно энергия из атома, выплескивается порциями, квантами. По мере прихода электропоездов. Входят люди в метро равномерно, ровной живой струйкой, а выходят пачками, которые в часы пик, по мере окончания рабочего дня на различных предприятиях, превращаются в один пульсирующий поток. И дрейфует этот выходной поток со скоростью спешащего пешехода в сторону наземной транспортной магистрали. Вот и сейчас, на выходе из метро «Таганская», люди плотно, забирая вправо, шли по неширокой дорожке вверх, к Нагорной, мимо сплошной стены палаток и ларьков. Те, кому не хотелось толкаться, старались держаться левее, ближе к бровке, где радиус закругления был больше. Именно так и шла молодая женщина, макияж и модная, дорогая экипировка которой делали удивительным тот факт, что она пользовалась демократичным общественным транспортом. Привычнее видеть таких женщин садящимися или выходящими из дорогих иномарок, ну, на худой конец, из наших девяток-десяток.

Но, тем не менее, шла она из метро. На правом плече ее висела модная сумочка, которую женщина, чтобы та не болталась, прижимала к себе локтем. А сзади, лавируя между спешащими выбраться из толчеи на простор членами толпы, приблизился к ней молодой человек и, когда они проходили мимо ларьков-палаток, протянул левую руку и похлопал женщину по левому предплечью, сам оставаясь справа от нее. Старая дружеская шутка. Женщина, естественно, рефлекторно среагировав на неожиданное прикосновение, повернулась влево, а молодой человек, резко дернув за сумочку, без труда буквально содрал ее с плеча и с дурашливым восклицанием «Ух, нету!» швырнул через крыши палаток. Возглас этот предназначался и для прохожих, которые могли заинтересоваться происходящим и подумать, что это дружеский розыгрыш, и для женщины, чтобы сбить ее с толку — что же происходит. Увидев летящую поверх палаток сумочку, она инстинктивно рванулась за ней, сосредоточив все свое внимание на полете и забыв про парня, который растворился в толпе и не спеша, вместе с народом отбыл с места происшествия.

Да, собственно, происшествия-то никто и не заметил. Женщина не кричала: «Помогите! Грабят!» или что-либо подобное. Она кинулась в ту сторону, куда улетела ее сумочка, но ей пришлось обогнуть строй палаток, и когда она наконец до нее добралась, увидела на газоне и подобрала, прошла минута или две, если не больше. Вполне достаточно для того, чтобы сообщник молодого шутника, ожидавший прилета такой птички, успел подхватить ее, выпотрошить, то есть взять имеющиеся там деньги или валюту, и, закрыв, выбросить на газон, а потом удалиться заранее намеченным маршрутом.

Пашка Рыгунин и Сашка Сипилин росли в одном дворе. Они и родились здесь в один год. Ну, конечно, родились-то они не во дворе, все-таки родители их не были дворнягами. Рождение их состоялось, как и положено, в родильном доме, в одном и том же, с разницей лишь в каких-нибудь пару месяцев. А поскольку это событие, документально отраженное в книге записей актов гражданского состояния, произошло всего за несколько лет до объявления Перестройки, то мода на красные пионерские галстуки прошла еще до того, как Пашка с Сашкой достигли соответствующего возраста. Поэтому их не коснулся воспитательный процесс в недрах пионерских звеньев, отрядов и дружин, который вывел в люди ребят постарше, хулиганов из их же двора, таких как, например, Витька Рябинин, в своей среде — просто Ряба, Колька Костылев — Костыль, да и многих других. Некоторые из этих старшеньких уже успели побывать «на нарах» и теперь щеголяли перед завистливыми пацанами помоложе значимыми и виртуозными наколками. У кого-то на пальцах появились синие несмываемые буквы «К О Л Я», у кого-то цифры «1 9 8 0», символизирующие отнюдь не год проведения Московской Олимпиады, а означающие историческую и всем доступную информацию о дате рождения пальцевладельца. Особо выделялся Андрей Шапченко, по кличке Гуцул. У того, когда он раздевался до трусов или вообще, на обеих ногах выше колен красовались звезды. Это говорило о том, что эти ноги ни перед кем не становились на колени.

В общем, вот такая вот среда, остававшаяся такой и в понедельник, и во вторник, да и во все другие дни недели, включая и собственно среду. Это была среда обитания вышеупомянутых мальчишек. Цементировала ее, то есть объединяла ребят и этого, и любого другого аналогичного двора не только общая болезнь — они все как один болели за «Спартак», — но и еще какая-то сила. Что-то такое, что заставляет, скажем, отдельные молекулы воды в воздухе атмосферы соединяться в единое облако, а однородных животных и птиц сбиваться в стада и стаи. Такова природа.

Нельзя сказать, что Пашка и Сашка были из что называется неблагополучных семей. У того и другого наличествовали оба родителя, отцы и матери, причем, родные, кровные. И эти родители, несмотря на трудности с работой и небольшие заработки, из кожи вон лезли, чтобы дать детям образование, максимально подготовить к будущей самостоятельной жизни. И их кожи хватило на то, чтобы тот и другой окончили среднюю школу. Но дальше ребята продолжать ученье уже не стали. Как говорится, и низы не хотели, и верхи не могли, на получение бесплатного высшего образования у ребят не хватало ни талантов, ни желания, а на платное обучение у родителей недоставало денег. Впереди ждала армейская служба, с возможной всамделишной войной и вытекающими отсюда серьезными рисками. Но рисковать — и ребята уже усвоили это из еще небогатого жизненного опыта — имеет смысл, если знаешь, что поставлено на кон. А то, если ты, со своей стороны, ставишь свою жизнь, а на другом конце, взамен ее, ставятся солдатские сапоги да портянки? Мало кому придется по душе такой риск. Поэтому и ребята, а больше — родители, стали искать боковые штольни, куда бы можно было укрыться от армии. Простейший способ, который все советовали, это «закосить», представиться больным. Получить нужную врачебную справку. Вы думаете, почему сейчас многие политики аргументируют свое радение за выживаемость и здоровье нации тем, что, мол, оно (это здоровье) настолько подорвано всякими внешними и внутренними вражьими силами, что среди призывников насчитывается чуть ли не девяносто процентов больных?

Да чушь это, вранье и лицемерие, а на языке современных просвещенных депутатов, повседневно применяющих этот способ выражения своего мнения, — лукавство. Ведь вряд ли те, кто брал винтовку и шел защищать Родину от гитлеровских полчищ, были здоровее телом. Недоедали тогда ничуть не меньше, чем недоедают, как некоторые пытаются это представить, теперь. Да что говорить! Выйдите на улицу, возьмите наугад сотню молодцов призывного возраста, взвесьте их, общий вес разделите на сто и получите средний вес нынешнего молодого человека. Да это ж такой бугай получится! И такие они в большинстве и есть. Огромные, здоровые, квадратные. Но вот к выполнению священного конституционного долга — к службе в армии — их почему-то не призывают. И не призывают, конечно же, не по той причине, что они ввиду своих огромных размеров представляли бы отличную мишень для предполагаемого противника. Вон Леха «Коромысло» — Алексей Коромыслов из их же двора, почти ровесник — частенько проходит по двору от сверкающего «Лексуса» в свою хату с папочкой под мышкой и тоже вместо солдатской формы использует совсем другой прикид — глянцево поблескивающий костюмчик пятьдесят шестого размера цвета черненой бронзы. Так что напрасно некоторые льют крокодиловы слезы, что-де не из кого выбрать здоровое, крепкое душой и телом пополнение для армии. Просто дело в том, что долги, а это относится и к священному долгу перед Родиной, отдают только порядочные люди, среди которых большинство действительно рахиты, доходяги и прочие. Есть, правда, и те, кто полагает, что в армии их покормят лучше, чем в так называемых домашних условиях.

Итак, перед ребятами желтым предупреждающим светом в перспективе одного года замаячил священный долг. И они отлично знали, что долг нужно отдавать, чтобы постоянно не прятаться. Но отдавать можно и деньгами. Деньги! Кому их отдавать — это тоже вопрос, но уже второй. Первым же является вопрос, где их взять? Весь их опыт наблюдения за существующей действительностью подсказывал, что есть несколько способов добыть деньги. Общепринятый, но в нынешних условиях не общедоступный — это заработать. И они его опробовали. Один из них, Пашка Рыгунин, поработал и грузчиком в мебельном магазине, и продавцом в киоске и еще кое-где по мелочи. Работал он, бывало, и по двенадцать, и даже иногда по шестнадцать часов. И он видел деньги. Нет, не те, которые пенсионеры и всякие там бюджетники дрожащими руками доставали из облезлых кошелечков при расплате за кусочек завернутого в колбасную цветистую упаковку студня. Он видел деньги, когда к нему приходил курьер, а то и лично хозяин киоска за выручкой. И сам Пашка сдавал, порой, немалые суммы. Но вот там, в том лопатнике, куда хозяин складывал полученную от Пашки выручку, вот там были уже деньги. Настоящие. С такими-то деньгами можно не только миновать солдатчину, но без труда стать хоть генералом, хоть депутатом, а то и тем и другим одновременно. Так думал Пашка, да так думали и многие другие, насмотревшиеся на жизнь.

Сашка Сипилин тоже пробовал работать. Месяц проработал лаборантом у отца, инженерившего в научно-исследовательском институте. Но этот институт не выдержал у Сашки испытательного срока, потому что Сашка не любил цифру семь. А она на этой работе всюду его преследовала: на семь старших научных сотрудников приходился один лаборант, Сашка Сипилин, и для всех надо было успеть приготовить лабораторные установки, записать результаты опытов, да и за пивом, как чуть что, посылали тоже его. А рабочий день длился семь часов, зарплата составляла семьдесят рублей в неделю, не платили ее вот уже семь месяцев всему, так сказать, коллективу, и начался этот неплатеж еще до поступления Сашки на работу. Так что он со своим испытательным сроком зарплаты вообще не видел. В общем, несчастливая оказалась семерка.

Но деньги Сашка тоже видел. Настоящие. Которые в дипломат накладывают доверху ровными пачками в банковской упаковке. Причем как наши, с изображениями культурно-исторических памятников, так и эти, условные единицы, с изображениями американских президентов. Это когда он шестерил на одного хозяина, подрабатывая шофером-экспедитором, — развозил в разные города левую кабельную продукцию. С приличной охраной, конечно, потому что расчет производился «наликом» в объемах этих самых дипломатических кейсов — в условных единицах по содержанию, но безусловный по форме. Так что Сашка представлял, как они выглядят, эти деньги. Но, так же как и Пашка, он имел к ним только косвенное отношение — деньги были не его, чужие.

Основной изысканной манерой, которую им привила улица, была — первым «дать в морду». Вообще, они, а Сашка особенно, считали, что если к тебе подходит какой-то человек, то сначала и как можно скорее нужно нанести ему удар, а уж потом поздороваться, если знакомый, или познакомиться, если незнакомец. Потому что, как показывал их личный опыт, если не ударишь первым ты, то ударят тебя.

Дома им тоже прививали хорошие манеры. Они знали, что нехорошо сплевывать во время беседы, класть локти на стол и держать руки в карманах. Хотя насчет последнего нужно сказать особо. Вот, например, на экранах телевизоров мы постоянно видим депутатов и всяких разных важных господ, управляющих нами и являющихся для нас образцом для подражания. Но вот если нас спросить, чем депутат отличается от хулигана, мы, подумав, недоуменно придем к выводу: да ничем. Депутаты так же курят, сквернословят, таскают женщин за волосы, дерутся, причем бьют друг друга не только кулаками в морду, но еще и особым хулиганским приемом — головой в лицо оппонента. Депутаты так же «держат мазу», то есть защищают и вступаются за свою «кодлу», не выдают правоохранительным органам и прокуратуре своих корешей по думе.

Итак, вроде бы депутаты и хулиганы друг от друга не отличаются. Однако этот вывод не совсем верен. Отличаются. И вот чем: хулиганы держат в карманах обе руки, а депутаты, особенно перед телекамерами — одну. Среднестатистический образ хулигана двадцатого века, запечатленный в многочисленных популярных мультсериалах, подтверждает это. Прическа — длинные волосы или бритая голова, в зависимости от моды, в зубах сигарета, в вороте «апаш» тельняшка, клеши и обязательно руки в карманах. А депутаты любят в кармане держать одну руку, а другой размахивают перед собеседником или телекамерой. Сашка попробовал как-то, сунул одну руку в пустой карман брюк, чтобы понять, что там можно делать депутатской руке. Сначала не понял. А потом — дошло. Нашел, чем может быть занята депутатская рука в кармане, и удовлетворенно усмехнулся.

Александра и Павла объединяло не духовное родство. Они были не братьями по духу, а скорее, партнерами по цели. А общая цель у них была одна — добыть деньги. Много и, желательно, сразу. Они постоянно думали об этом. Столетие тому назад классик мировой литературы писал, что если ты украл кошелек, тебя осудят и посадят, а если ты украл железную дорогу, то тебя не только не осудят, но окружат почетом и славой. История, как известно, повторяется. И не важно, фарс это или нет, но у нас это стало нормой жизни. И ребята быстро почувствовали: если ты сумел повергнуть всех — хитростью ли, вероломством или прямым насилием — и присвоить их деньги, то ты — победитель, а победителей не судят. Особенно у нас и теперь. (Как стало известно значительно позднее описываемых здесь событий, закономерная борьба с нечистыми доходами все же наметилась, но закон об отмывании денег, добытых преступным путем, предполагалось ввести в действие лишь с февраля две тысячи второго года.) А если у тебя оказалось денег больше, чем у других, тогда ты сам приобретаешь право судить других. А тебе — лишь Бог судья. Так теперь говорят, вспоминая о Боге. Но ни Сашка, ни Пашка не верили в Бога. Поэтому не ожидали суда над собой в случае, если они добудут деньги. И они стали их добывать.

Многочисленные отечественные и зарубежные фильмы подсказывали тысячи способов добычи денег. Но все они требовали основательной подготовки, хорошего планирования и дерзкого исполнения. Однако идти на крайние меры, связанные с применением оружия и, тем более, с возможностью убийства, они не решались. Наркотики тоже, вопреки преступной логике, исключили. Ведь здесь, чтобы добраться до больших денег, нужно пройти ох какой большой путь, а быть шестерками, курьерами на побегушках и получать крохи им было не с руки. А жить пока тоже на что-то надо было. Даже на мороженое для девчонок и то нужны средства, не говоря уже о ночных дискотеках и о чем-то большем. Например, Юлька Тычинская так и сказала Павлу, который давно и неравнодушно на нее поглядывал: «Будут у тебя бабки, тогда и приходи, все тебе будет».

Однажды они, Пашка с Сашкой, проходя мимо одного из занюханных сквериков, наблюдали такую картину. Несколько пацанов двенадцати — четырнадцатилетнего возраста выхватили у знакомой девочки сумочку, которую ей, видимо, только что подарила мама. И вот, дразня ее, стали перебрасывать сумочку друг другу, приговаривая: «А ну, отними!» Бедная девочка кидалась от одного к другому, но сумочка всякий раз улетала от нее прежде, чем она до нее дотягивалась. Наконец, один из пацанов кинул сумочку сильнее, чем было нужно, и та перелетела через ограду сквера, где ее ловко подхватил шнырявший тут в поисках пустых бутылок бомж. Пока пацаны соображали, в чем дело, тот бесследно скрылся вместе с сумочкой.

Этот эпизод натолкнул Пашку и Сашку на простую мысль — реализовать этот же способ в своей практике. Они придумали план. В часы пик, при выходе из метро, Сашка, выглядевший взрослее и привлекательнее для женского пола, выхватывает у заранее выбранной, побогаче с виду жертвы сумочку и перебрасывает ее через какую-либо естественную преграду в заранее условленном месте. Пашка уже ждет наготове и, подхватив брошенную к нему сумку, потрошит ее, забирая только деньги и валюту, а сумку оставляет тут же и удирает. Такой план показался им наиболее безопасным, поскольку, в случае неудачи, Сашка всегда мог извиниться, сославшись на то, что хотел подшутить над знакомой девушкой, но обознался.

Они выбрали несколько станций метро, где обстановка позволяла провести такую операцию, и начали. Дебют оказался успешным. В первый день они обработали трех дамочек на станциях «Таганской», «Электрозаводской» и «Бауманской». Правда, в сумочке одной из дамочек оказалось всего рублей двести засаленными мелкими бумажками, но зато с двумя другими им повезло вполне прилично. В одной сумке было около шестисот долларов и трех тысяч рублей, а в другой, помимо пятисот баксов, оказалось еще примерно столько же немецких марок и еще какие-то гривны и рубли.

Следуя заранее выработанному соглашению, деньгами они не сорили и не показывали виду, что таковые у них в наличии имеются, а стали собирать их на подготовку к основной операции. Понимая, что долго промышлять подобным образом они не смогут — их быстро вычислят и накроют, — ребята собирались посвятить этой грабежной теме еще дня три-четыре и потом думать о дальнейшем. Но и этот срок им пришлось сократить до двух дней, потому что на третий они чуть не погорели. Одна из женщин, когда Сашка содрал с ее плеча сумку, вопреки всем законам женской психологии, не кинулась за сумочкой. Она вцепилась в Сашку и противным резким контральто на одной ноте завопила: «Во-о-о-о-р! Банди-и-и-и-и-т! Гра-абя-а-а-а-т!!» В критический момент в Сашке вдруг прорезался артистический талант. «Клава! Клавка! Да перестань, ты что, сдурела? Люди же смотрят!» — тоже заорал он, изображая для навостривших было уши зевак близкого интимного знакомого рассвирепевшей матроны. Однако подсознание подсказало Сашке, что разыгрывание заготовленной шутки здесь не уместно. На вопли голосистой дамочки, как на концерт Лучано Паваротти, тотчас могли собраться нежелательные слушатели. Прерывая концерт в самом зародыше, Сашка рефлекторно ударил поющую дамочку прямо в открытый рот, вырвался вместе с застрявшими в вороте рубашки ее ногтями и скрылся в толпе. Его сердце еще минут десять бешено колотилось. Но он ушел. Правда, женщина наверняка хорошо рассмотрела его вблизи, и при случае его фоторобот мог быть без труда составлен. Но об этом сейчас не хотелось думать. «Ну и черт с ним! — решил он. — У, них, у ментов, этих роботов уже скопилось, пожалуй, больше, чем самих милиционеров. Кто там с ними теперь будет разбираться?»

Однако на этом свои походы к метро приятели завершили. Вместе с тем, поощренные безнаказанностью и хрустом желанных купюр, составивших им начальный капитал, они стали обдумывать следующий шаг. Думали они недолго, поскольку решение у них вызревало постепенно, у каждого внутри, и задолго до того, как оно было высказано. Решено было обчистить обменный пункт. И они стали готовить план ограбления. Вскоре этот план был детализирован и начал материализовываться.

Во-первых, им пришла в голову блестящая, по их мнению, идея, как спрятать предполагаемую добычу. Примитивные вокзальные камеры хранения и закапывание в землю они отмели сразу как легкодоступные логике милиции. Некоторое время назад кто-то из них присмотрел в соседнем дворе брошенную машину «Копейку», которая была полностью раздета, разута, раскурочена и ржавела, доживая свой век. Удивительно, что она до сих пор не попала в металлолом. Тем не менее, ребята разыскали ее формального хозяина, и тот с большой радостью согласился отдать ее ребятам за так. Забрав машину, Пашка и Сашка перетащили ее на хорошо охраняемую автостоянку, договорившись с владельцем, чтобы она постояла где-нибудь в уголке, не портя общего вида стоянки. Они объяснили это тем, что собираются восстановить и отреставрировать ее, якобы она дорога им как память, и уплатили за место за два месяца вперед. Таким образом, они обезопасили себя и от бомжей, и от лишних любопытствующих взглядов: кому придет в голову лезть в старую ржавую пустую машину, да еще и находящуюся под надзором сторожей. Далее они поехали на самый край московской области, почти под Рязань, и нашли в деревушке, километрах в пяти от станции, одинокую старушку и договорились с ней, что приедут пожить на месяц, порыбачить, пособирать грибов, отдохнуть от городской суеты. Ольга Егоровна, так звали старушку, с удовольствием предоставила ребятам свою избу, тем более что они неплохо и наперед заплатили ей совсем не лишнюю для нее плату. Они завезли туда припасы, палатку, лодку и т. п. и с помощью хозяйки нашли в нескольких километрах глухое лесное озеро. Таким образом, было подготовлено место, для того чтобы и отдохнуть, и скрыться на две-три недели, пока не улягутся милицейские страсти. Они полагали, что этого будет достаточно.

Третьим пунктом плана у них значился выбор объекта. «Обменник» на Тополевой показался им самым удобным местом для своей акции. Они изучили десятка полтора обменных пунктов в различных районах города, в каждый из них они заходили не по одному разу, но по одиночке, обменивая пяти — и десятидолларовые банкноты на рубли. При этом они изучали подходы, отходы, особенности расположения, посещаемость, доступ к валюте, наличие и расположение следящих телекамер и охраны. Здесь, на Тополевой, все было благоприятно для осуществления задуманного: близость шумных и многолюдных магазинов, наличие, как по заказу, проходного двора неподалеку, и, к тому же, рядом оказалось какое-то служебное помещение с постоянно пустующим тамбуром. Здесь можно было быстро скинуть ту маскировочную одежду, которую они намечали использовать. А использовать для маскировки они собирались медицинскую форму: белые халаты и белые колпаки с символическим красным крестом.

Затем они приготовили муляж взрывного устройства — батарейка, корпус гранаты, приобретенной в детском игрушечном отделе, усы антенны, пульт управления от телевизора, кем-то выброшенный на свалку за непригодностью, но, главное, с заметной красной кнопкой выключателя. Муляж, а не само взрывное устройство — это тоже Пашкина идея. На случай, если их «припутают», можно будет выдвинуть свою версию о шутке, а не всамделишном ограблении. Они даже продумали алиби, на их взгляд, остроумное, опять же по идее Пашки. Надо сказать, что в этом тандеме Павел превалировал по части задумок и идей, а Александр брал на себя основные функции исполнителя. Итак, подготовительная часть операции была закончена.

В намеченный день, непосредственно перед открытием обменного пункта на Тополевой, Пашка и Сашка были на месте. Они зашли в облюбованный заранее тамбур соседнего помещения, накинули на себя белые халаты, натянули по самые уши, так, чтобы скрыть цвет волос и даже бровей, белые шапочки, больше похожие на колпаки, с нарисованными от руки красными крестами. Удивительно, как порой делают неузнаваемыми лица такие колпаки. Они это «просекли» и использовали. В руке у Сашки был характерный для работников «Скорой помощи» саквояж с бутафорскими знаками медицинской принадлежности, тоже самодельными. Когда охранник открыл входную дверь, они оказались первыми и единственными пока посетителями этого финансового учреждения. Сашка с саквояжем сразу прошел прямо к окошечку кассы, а Пашка задержался на входе рядом с охранником. Тот, ошарашенный неожиданным вторжением, недоуменно-раздраженно уставился на медиков, не зная, как реагировать на белую форму с красными крестами, и с досадой спросил:

— В чем дело? Что вам тут нужно? Мы «Скорую» не приглашали.

— Вон, подойди к старшему врачу, с ним и разбирайтесь, — кивнул Пашка в сторону кассы, где Сашка, склонившись к окошечку и протягивая туда какой-то предмет, что-то говорил кассирше. Сам же Павел с озабоченным видом повесил на дверь загодя приготовленную табличку: «Извините! Санитарный час. Перерыв пятнадцать минут». Какой-то бородатый парень, желающий попасть внутрь и остановленный табличкой, недовольно съязвил, мол, вот тоже еще одна теория относительности, медицинская. Санитарный час длится пятнадцать минут. Покрутил у виска пальцем и удалился. Больше никто неудовольствия табличкой не выказывал. Закрыто, так закрыто.

Потерявший на некоторое время уверенность в себе, охранник подошел сбоку к Сашке. Но тот, не поворачивая головы и следя за охранником боковым зрением, изо всех сил стараясь унять дрожь в голосовых связках, все же твердым голосом распорядился: «Стой, где стоишь! Не двигайся!» И тут охранник заметил, что перед кассиршей Катенькой, его Катенькой, стоит какая-то коробка и из нее выглядывают явственно различимые корпус гранаты, усы антенны и еще что-то. Что именно — уже было не важно. Того, что он увидел, было достаточно, чтобы пригвоздить его к месту и сделать ноги ватными. К тому же в руках у налетчика, а что это был налет, охранник уже сообразил, находился пульт управления с хорошо заметной пусковой кнопкой. И именно на этой кнопке лежал палец бандита, готовый утопить ее и отправить на небо кассиршу вместе с кассой.

— Не волнуйся и складывай все, что там у тебя есть в ящиках, в эту сумку, — сказал изменившимся от волнения до баса голосом Сашка. Он достал из саквояжа и протянул в окошечко складную сумочку, типа барсетки, которая раскладывается в объемистый чуть ли не рюкзак. Упакованные в пачки банкноты, следуя непослушным и дрожащим рукам Катеньки, удобно ложились на дно, постепенно заполняя весь объем.

— Сначала баксы, потом марки, рубли в последнюю очередь, — командовал Сашка уже другим, вдруг осипшим голосом, чувствуя, что все содержимое ящиков может в эту сумку и не войти.

Охранник, как заколдованный, стоял рядом, боясь пошевелиться. Он видел, как подрагивает палец налетчика на пусковой кнопке, и это его словно парализовало. Он бывал в так называемых горячих точках и неоднократно видел, как работают эти адские машинки. В эти мгновения им владел инстинктивный страх.

Минуты через три-четыре, а для всех участников этого акта они показались вечностью, все было кончено. Кончено в том смысле, что мешок наполнился под завязку. Все деньги в него так и не поместились. Но, как видел Сашка, оставались в основном рубли, так что Бог с ними.

— А теперь оставайтесь на местах, — скомандовал он уже другим, обретшим уверенность голосом. — Радиус действия радиоподрыва сто метров. Если мы уйдем на сто метров и не услышим сигналов тревоги, вы будете жить.

Конечно, каков радиус действия подобных устройств в действительности, он и не представлял, а врал напропалую, но очень уверенно. Это им и помогло. Они с Пашкой деловитым и быстрым шагом вышли из обменника, оставив на всякий случай табличку на дверях. Но у входа в данный момент никого не было. Даже вечно дежурившие тут постоянные «перехватчики», словно почуяв неладное, куда-то исчезли. Пашка с Сашкой нырнули в соседний тамбур, скинули белые халаты и шапочки и, уходя, сыпанули за собой несколько горстей хорошо измельченного нюхательного табака. Говорят, зеваки потом, спустя определенное, уже не опасное для беглецов время, наблюдали такую картину. Когда на месте преступления появился кинолог с собакой и они добрались до тамбура, собачка, нанюхавшись табаку, долго чихала, и, видимо, так ей понравился этот нюхательный табак, что она ни за что не хотела отсюда никуда уходить. Раздосадованный кинолог и яростно дергал ее за поводок, и, присев на корточки, умоляюще заглядывал в собачьи глаза, призывая: «Пират, ищи! Ищи!» Но Пират — ни в какую. Он только чихал и от удовольствия помахивал хвостом.

А налетчики внешне спокойно вышли на улицу, бросив всю лишнюю амуницию и саквояж в тамбуре. Они не опасались того, что на саквояже или на оставленной у кассирши коробке с бутафорским взрывным устройством могут остаться их «пальчики». Пашка все продумал. Подушечки пальцев и все места, папиллярные узоры с которых могли скопироваться на коробке, или на ручке саквояжа, или на входной двери, они заклеили прозрачным, а потому не привлекающим ненужного внимания тонким скотчем. Это только во времена Шерлока Холмса да теперь еще иногда в кино грабители действовали в перчатках. Итак, выйдя на улицу, они через дом свернули в проходной двор, а оттуда, через детские площадки, вышли на широкий многолюдный проспект, где и сели в первый попавшийся троллейбус. Позади все еще было тихо. Все оказалось так просто.

Ну, а дальше все было еще проще. Отъехав остановки четыре, они вышли, остановили частную машину и прибыли к автостоянке. Там прошли к своей разваленной колымаге и сделали вид, будто что-то измеряют, прикидывают. А на самом деле они спрятали добычу в заранее приготовленное под ржавым, растерзанным и потому никому не нужным креслом укромное местечко и вышли со стоянки. Когда напряжение немного спало, Сашка как-то неуверенно спросил:

— Слышь, Паша. Мы ведь так и не сосчитали, каково теперь наше богатство. Думаешь, сколько тут, тысяч сто будет, если все перевести в баксы?

— Да не знаю. — В голосе Павла сквозила неуверенность. Может, будет, а может, и нет. Вряд ли такая сумма могла быть за раз в одном пункте. Хотя, кто его знает. Интересно, взяла собака наш след или табачок сработал, — вдруг неожиданно перевел он стрелку разговора назад, к только что пережитым страстям. — Ведь они наверняка собаку туда приведут.

— Да ладно тебе! Остынь и забудь. Проехали! Думай не о том, что было, а о том, что будет, — ощетинился Сашка, закрывая разговор. И Шахразада прекратила недозволенные речи, и они отправились осуществлять следующие пункты своего плана.

Самое железное у нас — это железная дорога. По железности с ней может поспорить разве что сталелитейное производство или Курская магнитная аномалия, но там электрички не ходят. А по железной дороге — ходят. Например, из Москвы ежесуточно отходят сотни электричек по всем направлениям. Пашка и Сашка сели на одну из них, которая повезла их подальше от Москвы, в сторону Рязани. Для домашних они ушли в турпоход. В их плане значились еше два пункта. Один был связан с обеспечением алиби, а второй, и последний, пункт был у каждого свой, скрытный от партнера. Но пока еще не до конца ясный самим исполнителям.

Спустя некоторое время на другом, можно сказать, противоположном, то есть положительном полюсе этой истории появился Интерполов Владимир Иванович, шатен, чуть выше среднего роста, с приятным и спокойным лицом. Чем-то похожий на Антона Павловича Чехова, только, в отличие от великого писателя, не носил он ни бородки, ни пенсне. Но зато иногда, для чтения, пользовался очками с небольшими плюсовыми диоптриями — предтеча возрастной близорукости. Читать, далеко отставляя от себя документ, газету или книгу, было неудобно, да и уже не всегда мог, особенно, если попадался мелкий шрифт и недоставало освещения. Сильное и тренированное мускулистое тело не имело внешних признаков накачанности, но припечатать в армрестлинге к столу руку любого «качка» для него не составляло труда. Другое дело, что он не афишировал свои физические возможности, как, впрочем, не выставлял напоказ и другие свои положительные качества.

На вид ему можно было дать от сорока до пятидесяти лет. И женщины, и мужчины бывают такими, что их возраст, в зависимости от обстоятельств, можно определить лишь с точностью до плюс-минус десяти лет. Таким, в частности, был Интерполов. По легкости движений и быстроте реакции, двигательной и мыслительной, он превосходил сорокалетних, а по знаниям, опыту и рассудительности не уступал шестидесятилетним. А внешность каким-то непостижимым образом тоже отражала возрастную неоднозначность. По этой причине незнакомые люди, особенно в общественных местах, в транспорте, в обращении к нему могли назвать его и «молодым человеком», и «папашей», и даже иногда, что ему было не особенно приятно — «дедом».

Работал он уже много лет в «Управлении» — так он сам называл свое место работы. Управлений в нашей бюрократической государственной системе не счесть: Управление Федеральной Службы Безопасности и Управление по воспроизводству рыбных ресурсов, Управление Внутренних дел и Жилищно-эксплуатационное управление, Управление по использованию вторичного сырья и Управление по дорожному строительству. И так до бесконечности, несмотря на то, что значительная часть этих самых управлений переименована ныне в департаменты. Так вот, в одном из таких Управлений с длинным многословным названием, куда через черточку входил и термин «аналитический», и служил, или работал, Владимир Иванович. Правда, рабочих телефонов этого учреждения в общедоступном телефонном справочнике найти было нельзя из-за их там отсутствия. Но одно известно точно: Интерполов имел дело с криминалом.

Психологи, возьмись они за составление психологического портрета Владимира Ивановича, в кровь расчесали бы себе затылки, определяя его тип темперамента: он в одинаковой мере подходил и под формат холерика, и под типаж флегматика, не говоря уже о сангвинике и меланхолике. Он любил все острое, и сам был остер и умом, и на язык, а в генерировании афоризмов и оригинальных высказываний вполне был бы конкурентоспособен против самого Козьмы Пруткова. Например, по поводу известной народной мудрости «Дорога к сердцу мужчины лежит через желудок!» Интерполов высказался таким образом: «Да, так могут считать и говорить только те, кто смотрит на мужчин снизу. Для тех же, кто предпочитает вид на мужчин сверху, дорога к его желудку обязательно должна пройти через его голову!» И вместе с тем, Владимир Иванович был глух ко всему тупому, в частности, не любил речевых штампов и не уважал тех, кто ими не в меру пользуется. Сам же он никогда не опускался до штамповки и, например, вместо общеупотребительного и часто напрашивающегося: «Покрыли себя неувядаемой славой!» обязательно говорил что-нибудь вроде: «Накрылись неувядаемой славой!» и т. д., и т. п. Как-то начальник полушутливо-полусерьезно спросил Интерполова, как бы он квалифицировал существующий сегодня в России общественно-политический строй. Подумав, Владимир Иванович так же полушутливо полусерьезно ответил: «КРЕН».

— Как это? — переспросил начальник. — Насколько я понимаю, крен, это наклон вокруг продольной оси на левый или на правый бок. Так куда же, по-твоему?

— Я хотел сказать, что КРЕН — аббревиатура слов «Капиталистический Ренессанс». — Интерполов улыбнулся. — Если хотите, могу сказать и формулу, в духе основоположников общественно-политического переустройства. Так вот, этот КРЕН, нынешний наш строй, — это «Недоделанный коммунизм плюс баранизация всей страны».

— Похоже. Резковато, но, похоже, — рассмеялся начальник. — Надеюсь, в средства массовой информации это не попадет. А то зачислят тебя в классики, отмывайся потом.

Для характеристики Интерполова, этого кандидата в классики, уместно привести некоторые из его высказываний. Так, вместо «Семеро одного не ждут» он говорил «Семеро одного набьют», вместо «Кто обжегся на молоке, дует на воду» — «Кто обжегся на молоке, дышит на ладан» и далее в том же духе.

Всем известное шахматно-шашечное правило гласит, что если ты взялся за шашку или за фигуру, то хочешь не хочешь, а обязан ходить именно этой фигурой, даже если ты потом заметил, что это ведет к проигрышу. В общем, говорят: «Тронул — ходи!» Шахматные балагуры в процессе трепа за доской переиначили это правило в «Тронул — женись!». Вот примерно по такому сценарию начиналась семейная жизнь Интерполова, когда он женился первый раз. Тогда ему только перевалило за двадцать. Его опытная подруга задолго даже до первого поцелуя, всего лишь после нескольких прикосновений к своим роскошным грудям, от которых Володю било током высокого напряжения, содрала с него обещание жениться: «Утром деньги, а вечером — стулья». Интерполов жениться обещал, иного исхода его порядочная натура и допустить не могла. И женился. А после того как они в дружбе и согласии прожили полгода, они так же в дружбе и согласии и разошлись. Потому что, как оказалось, для успеха в семейном строительстве не хватило строительных материалов, одной дружбы и согласия Владимиру Ивановичу показалось мало: ему недоставало любви. А ее-то и не было. Ни с той, ни с другой стороны. Судьба, видимо, в награду за его порядочность оказалась благосклонной к Интерполову в том смысле, что. неудачную семью не успели связать дети. Поэтому при разводе никто не пострадал, все только выиграли.

Этот первый блин не застрял комом в горле, но далее Интерполов в отношениях с противоположным полом сохранял предельную бдительность и решился на повторный брак, уже окончательный, только после тридцати лет. И в этом браке он был счастлив до сих пор. Он и уважал, и любил свою жену, которая была моложе его на двенадцать лет, а она, в свою очередь, обожала его. У них родились две дочери, и любовь в этой в семье стала взаимным чувством между всеми четырьмя его членами. Однако своим семейным счастьем Владимир Иванович ни с кем не делился, и эта тема не относилась к числу тех, которые он мог обсуждать с друзьями или сослуживцами. Он гордился своей семьей, но никогда не хвалился этим, так же как и сам никогда, кроме как по служебному долгу, не совал носа в чужие семейные дела и презирал тех, кто любил посудачить и посплетничать на этот счет о других.

Интерполов почти всегда ходил в штатской одежде, поэтому сказать что-либо конкретное о его звании было трудно. Но, судя по тому, как к нему относился его непосредственный начальник-генерал, и как вел себя сам Интерполов в отношениях с начальством и с теми, кто был помоложе его и пониже рангом, его чин был где-то в районе полковника. Ну, на худой конец, подполковника. Высшее техническое и юридическое образования он имел, но соответствующей его профилю академии не кончал.

Сегодня Владимир Иванович, расправившись с ежеутренней яичницей, ловко отфильтровывая традиционные скорлупки от основного блюда с помощью языка и усов, что он делал виртуозно и автоматически, отправился на работу чуть позднее обычного. Вчера начальник просил его зайти к нему утром, часов в десять, не ожидая особого приглашения.

— Кажется, есть для тебя дело. Ты ведь пока освободился, с валютчиками закончил? — И, не дожидаясь ответа, заключил: — Ну и ладненько.

Когда в назначенное время Интерполов вошел в кабинет начальника, тот, отложив свои бумаги, сразу приступил к делу:

— Слушай, Владимир Иванович, наши смежники сейчас раскручивают одну бандитскую спираль. По городу прокатилась волна налетов на обменные пункты. За неполные две недели — шесть ограблений. И везде чувствуется один профессиональный почерк: маски, оружие, в четырех случаях стрельба, в трех из них — в сотрудников и охранников, а из них еще в двух случаях — огнестрельные раны, и один со смертельным исходом, гибелью охранника. Ну, тут они работают, это их хлеб. Но в это же время было еще одно нападение на обменник, и успешное. Я имею в виду успешное — с точки зрения налетчиков. Так вот этот грабеж не вписывается в логику всех остальных преступлений. Уж очень отдает школярством, хотя и видна мысль в организации. Понимаешь, ни масок с прорезями — вместо них медицинские халаты и колпаки, ни оружия — вместо него муляж взрывного устройства. И, как следствие, ни стрельбы, ни убитых, ни раненых. А все содержимое обменника, что на Тополевой, умыкнули. Это надо суметь сработать так чисто! По всей вероятности, грабителей было двое. Во всяком случае двоих видели и сотрудница, и охранник, и видеокамера их засекла. Так вот, есть уже и задержанные, они же подозреваемые. Но смежники, которые работают по всем этим преступлениям, считают, что если это и грабители, я имею в виду именно случай на Тополевой, то они не принадлежат к той банде налетчиков, за кем охотятся смежники. Я познакомился с материалами дела, и мне подумалось: там есть что-то именно для тебя. Подумать, поразмышлять. Может, что и подскажем смежникам? Советую тебе посмотреть.

Совет начальника отличается от приказа тем, что если на приказ нужно отвечать «Есть!», то на совет можно или промолчать, или промямлить что-то вроде «Хорошо, я подумаю» или «Ну, раз вы советуете, то я посмотрю». Интерполов выбрал последнее. Единственное, что он спросил:

— Как срочно все это нужно?

Начальник удивленно посмотрел на подчиненного и ничего не сказал. У него тоже было свое начальническое самолюбие, не позволявшее ему отвечать на глупые вопросы. Ежу ясно, что если начальник говорит: «Нужно!», значит, это нужно уже давно.

— А у кого мне взять эти материалы?

— Да у меня, конечно, — снизошел до ответа начальник.

К вечеру этого же дня Интерполову была ясна картина происшедшего. И вот как она выглядела. Предположительно двое налетчиков, сработав под сотрудников «Скорой медицинской помощи», проникли в помещение пункта обмена валюты, запугали охранника («Запуганный охранник!» — каково звучит, а?!» — подумал про себя Владимир Иванович) и сотрудницу муляжом взрывного устройства и забрали все наличное содержимое кассы: доллары, дойчмарки и рубли. При этом они то ли не знали, то ли самонадеянно пренебрегли тем, что их засекли следящие видеокамеры охранного устройства, которым, в отличие от живого, натурального охранника, не присущ такой «человеческий фактор», как страх. Так что картинки, которые, хоть и с натяжкой, можно было назвать портретами преступников, у следователей, начавших вести это дело, были. Независимо от них, со слов охранника и кассирши были составлены и фотороботы налетчиков. Когда все это соединили вместе, получились изображения преступников, вполне приличные для того, чтобы их можно было использовать в дальнейшей работе. И следователь не поленился и сравнил полученные изображения с множеством находящихся в разработке по различным делам фотороботов. Тут требовалось немалое со стороны следователя мужество, и Интерполов оценил это удивленно-удовлетворенным возгласом: «Ого!» Ведь такая огромная работа казалась безнадежной, настолько велико было количество всяческих размноженных копиром фотороботов, а главное, все они были похожи друг на друга. Выявить среди этого скопища пару действительно похожих портретов, было все равно, что найти иголку в стоге сена, то есть практически невозможно.

Но новое время — новые песни. Так говаривали герои Николая Алексеевича Некрасова в его поэтическом расследовании «Кому на Руси жить хорошо?». Теперь с помощью компьютера иголку можно найти не только в стоге сена, а хоть в тысяче этих самых стогов. Лишь бы все эти стога сена были внесены в компьютер. И у следователей была надежда только на то, что вновь создаваемая база данных на новое поколение молодых людей, получивших паспорта в течение последних двух-трех лет, подобно упомянутому сеновалу, содержит искомую иголку. Так вот, все-таки поисковые усилия не оказались напрасными. Один из фотороботов, который был составлен недели три назад со слов женщины, ограбленной прямо на выходе из метро, среди бела дня и при большом скоплении людей, очень смахивал на изображение одного из грабителей обменника. И в базе данных этот образ юноши оказался запечатленным, вместе со всеми паспортными реквизитами, включая точный домашний адрес.

Когда к ним пришли домой, ребят дома не оказалось — отправились в турпоход. Куда — домашние толком не знали. Куда-то на электричке с палаткой и лодкой. Вскоре ребята появились дома, правда, в разное время. Их взяли под стражу, предъявили обвинение в ограблении женщины у метро, это Александру Сипилину, и обоим — обвинение в налете и ограблении пункта обмена валюты. Но обыск на квартирах задержанных ничего не дал.

Что касается инцидента у метро, Сипилин согласился, что таковой имел место, но уверял, что это была неудачная шутка, что, выхватив сумочку у женщины, он инстинктивно отбросил ее в сторону, когда женщина вцепилась в него и заорала. Он увидел, что обознался, испугался последствий, вырвался и убежал. А сумочку он больше не видел и тем более ничего оттуда не брал. Но вот относительно обменника, он утверждает, что ни в каком пункте они не были и быть не могли, а предъявленные им фотокопии грабителей имеют лишь приблизительное сходство с их собственным обликом. «Так можно каждого десятого с улицы взять и обвинить в этом преступлении», — с вызовом говорил Сипилин. И Интерполов где-то в глубине души был с ним согласен. Многие фотороботы действительно имеют такое свойство. Хотя на очных ставках и ограбленная у метро дамочка, и оба сотрудника обменного пункта, в свою очередь, тоже подтвердили, что да, это грабители. Но и они заявили, что уверены в этом на девяносто девять процентов — женщина у метро— и на «процентов девяносто» — охранник и кассирша. Сипилин же дальше утверждал, что они, мол, в это время, когда, по словам следователя, происходило ограбление, вообще были вне Москвы. Где конкретно? А вот где. Они ехали на электричке к Москве со стороны Голутвина. И у них есть к тому железобетонное подтверждение.

Из показаний Александра Сипилина

— Как раз в пятницу я ехал с Пашкой, то есть с Павлом Рыгуниным домой, в Москву. Мы ездили подыскивать место, где бы можно было остановиться на отдых в лесу, у озера, подальше от города. Такое место мы нашли почти под Рязанью, у хозяйки, которую зовут Ольга Егоровна, а деревню я не знаю, как зовут. Она может подтвердить, что мы оставили у нее все наше туристское снаряжение. Кроме того, есть еще и материальное подтверждение моего рассказа. — Тут Сипилин показал на следы, еще оставшиеся от сильного рассеченния левой брови и в левой височной части головы.

— А дело было так, — продолжал он. — Я сидел с левой стороны лицом вперед по ходу поезда у окна, которое было открыто ввиду жаркой погоды. И вдруг из поравнявшейся с нами встречной электрички какой-то хулиган бросил в меня что-то, похожее на камень. Мне поранило голову, а камень, скользнув по моей голове, отскочил наружу. Главное, — скрипнул Сипилин зубами от бессильной ярости, — бросавший пронесся мимо меня всего в каких-нибудь полутора-двух метрах, и я успел хорошо разглядеть хулигана, но ничего поделать не мог. Вскоре мы вышли на ближайшей станции — это было Раменское — и стали искать медпункт, где бы мне могли оказать медицинскую помощь. Дежурившему на станции милиционеру мы сообщили об имевшем место случае. Милиционер спросил, будем ли мы писать заявление, но я сказал, что нет, и он просто записал наши показания себе в блокнот. И в медпункте тоже все записали. Оказали мне помощь, промыли и перевязали рану, дали какую-то таблетку И отпустили домой, так как я был с провожатым. С Пашкой Рыгуниным.

Все рассказанное Сипилиным подтвердил в своих показаниях и Павел Рыгунин.

«М-да! Если считать, что схожесть фотороботов и фотографий дает процентов девяносто уверенности, что это они, то где эти остальные десять процентов нестыковки, — подумал Интерполов. — В этом алиби. Только вот истинное оно, или это псевдоалиби?»

Как же тут быть? Дотошный следователь, ведший это дело, все сделал верно. Съездил в Раменское, проверил показания ребят, заглянув в медпункт и даже разыскал дежурившего в тот день на платформе милиционера. Все соответствовало тому, что рассказал Сипилин. Интерполов надолго задумался. Ничего путного в голову не приходило. Он встал и посмотрел на себя в зеркало, прикрепленное к внутренней стороне дверцы старого стенного шкафа. И что-то в нем шевельнулось. Но нет, не его усталый вид был тому причиной. Что-то неосознанное привлекло его внимание. Посмотрел на себя еще раз. Ага, вот что! Интерполов обратил внимание на несимметричность лица, отраженного в зеркале. Он всегда удивлялся, как проявляется это интересное свойство зеркала менять «левое» на «правое». И вдруг в его мозгу словно сверкнул лучик лазера. Стоп! Тут что-то есть! Владимир Иванович еще раз приблизился к зеркалу, вытянул руки в стороны, пошевелил ладонями. Поменял руки местами, скрестив их на груди.

— Ф-фу-у! Нашел, кажется! — облегченно вздохнул он. Вот ведь незадача. На верное решение его случайно натолкнуло зеркало. Он вернулся к столу и еще раз перечитал показания Сипилина. Все точно!

Интерполов узнал, какой следователь ведет это дело, разыскал его телефон и набрал номер.

— Ярошенко у телефона, — ответил чистый молодой голос.

— Здравствуйте! Это Интерполов Владимир Иванович, из Управления. Я по поводу дела, которое лежит передо мной, мне его передали вроде как для консультации.

— А, Владимир Иванович! Здравствуйте! Много наслышан о вас и очень рад, хотя и заочно, познакомиться. — В обрадованном тоне Ярошенко не было заметно искусственности. — Вы, как я понимаю, уже проникли в суть дела, и у вас появились ко мне вопросы. Так?

— Да, в общих чертах я ознакомился с материалами, которые у меня есть, — осторожно ответил Интерполов.

— Вы извините, Владимир Иванович, что это дело переправили к вам. У нас сейчас такая запарка с остальными подобными случаями, дела на контроле у высших руководителей. А тут так все круто замешено, такие серьезные деятели оказались эти наши подопечные, поэтому дело, которое сейчас у вас, приказом отложили в сторонку, перевели во второй эшелон. Оно выпадает из общей шеренги. Вот вам для досуга, видимо, и подсунули. Так я вас слушаю, Владимир Иванович, еще раз извините за отступление.

— Пустяки. Я все понимаю, — успокоил следователя Интерполов, — и постараюсь вам больше не досаждать. — И продолжил: — Я хотел уточнить насчет алиби этих ребят. Вы сделали все, что нужно, по этому направлению, побывали на месте и так далее. Вроде бы, формально все подтверждается. А по существу, какое у вас осталось впечатление от этого дела? Правда, впечатление — это не документ, и его к делу не пришьешь, но все же.

— Впечатление у меня такое же, как, мне кажется, и у вас. Очень похоже на цветущую развесистую липу. Но у меня не хватило ни времени, да и, видимо, мозгов, чтобы докопаться до корней этой липы. А вы уже что-нибудь нащупали, раз об этом спрашиваете?

— Да щупаю потихоньку, — не поддался Интерполов собственному искушению похвастать своей находкой раньше времени. Надо было еще все проверить. — Ну, благодарю вас, извините за беспокойство. Возможно, я еще позвоню, если действительно что-нибудь нащупаю.

— Буду очень рад, звоните!

Вскоре Интерполов познакомился с подозреваемыми лично, допросив каждого из них. Ребята как ребята. В прошлые времена это были бы нормальные комсомольцы. Не захотели идти в институты — могли бы быть каменщиками, или слесарями, да мало ли еще кем. А то смотались бы и на стройки коммунизма, например, на ныне преданный забвению БАМ. Владимир Иванович не был ярым сторонником старых устоев нашего общественного строя. Но многого и в новом российском миропорядке не понимал и не принимал. А нынешняя эпоха, загрузившая мысли всех поголовно подростков идеями денежного промысла, быстрого и богатого, а не постепенного и надежного, сделала ребят тем, чем они стали, — подозреваемыми в ограблении. Интерполов размышлял, какой тон разговора с ними взять. Ведь, в сущности, пацаны еще. Хотя, с другой стороны, такие пацаны через пару месяцев получают в руки современное боевое оружие с полным боекомплектом. Вот и прошивают изредка друг друга автоматными очередями, да не по одиночке, а целыми караулами. А уж те, кому выпадает судьба окунуться в военные конфликты, вообще иногда звереют. «Да-а!» — подвел итог грустным размышлениям Владимир Иванович.

О чем уж там они говорили на допросах — неизвестно. Только уже после первого допроса у Интерполова и Сипилин и Рыгунин резко изменили свои показания. Они признались, что грабежи у метро и в обменном пункте — это их работа. Еще они ссылались на то, что первоначально это было ими задумано как шутка, но эти ссылки стали вялыми, не претендуя на оправдательную аргументацию. Да, они спрятали деньги в старой, ржавой и никому не нужной машине, которую поставили на хорошо охраняемой стоянке. Да, они сами себе устроили алиби в Раменском, выбрав из них двоих роль жертвы по жребию. Быть побитым камнем из проходящей встречной электрички досталось Сипилину. А содрать кожу с виска самому, с помощью напарника — дело техники, хотя и немножко больно. И ехали они после совершенного налета на обменник не к Москве, а наоборот, в сторону от Москвы. Затем они уехали дальше, в сторону Рязани, на глухое лесное озеро, где надеялись переждать первую волну розыска, а дальше, не без оснований считали они, милиции будет не того, так как все заглушат новые преступления, которые в огромной Москве регулярно происходят в избыточном количестве.

Вот до сих пор их новые показания, данные независимо одно от другого, совпадали и подтверждались проверкой. А дальше пошли разночтения. И объяснялись они тем, что у каждого из них возникла одна и та же мысль — завладеть деньгами одному. К тому же они, по мысли Интерполова, были психологически несовместимы. Павел относился к тому типу людей, который сначала подумает, а потом скажет или сделает. Рыгунин же был человеком прямого действия. Сначала сделай — а там видно будет. Обычно такие типы дополняют друг друга, однако при длительном уединенном сосуществовании это может привести к неразрешимым внутренним противоречиям.

Но они были не настолько крутые, чтобы помышлять об убийстве партнера, как это красочно преподносится с телевизионных экранов в передачах типа «Криминальная Россия». Достаточно было первым поспеть к запрятанным деньгам, чтобы отхватить себе определенное количество баксов еще до дележа, ведь деньги там лежали не считанные, кто знает, сколько их там было. Поэтому, когда они договорились ехать в Москву десятичасовой электричкой, каждый решил уловить момент и соответствующим образом изменить показания часов другого. Так, чтобы тот опоздал к поезду. А договоренность выбираться из лесной глуши к электричке с разных сторон порознь, не привлекая постороннего внимания на безлюдной платформе, да еще так, чтобы излишне «не светиться» и выйти непосредственно к приходу электропоезда, минута в минуту, соответствовала тайным планам каждого из них. Таким образом опоздавший отсекался от денег.

Так вот, с этого места показания их на допросе у Интерполова стали отличаться. Фактом было лишь то, что денег там, где они их спрятали, на автостоянке в старой машине не оказалось. И сторож уверенно заявлял, что никто посторонний к этой развалюхе не приближался, разве что недовольно косили глаза в ее сторону. А вот ребята, поставившие эту колымагу, недавно наведывались. Каждый по отдельности. Но кто из них посетил ее первым, он уверенно сказать не может. Уверен только в том, что они тут были, и по одиночке. И каждый был с рюкзаком или с сумкой. Это точно.

Итак, во многом показания задержанных совпадали. Но не во всем. Вот эти отличающиеся фрагменты.

Из показаний Рыгунина: «Находясь в последний вечер на берегу озера, мы решили сверить часы и установить правильное время по сигналам радиоприемника, чтобы не опоздать на электричку и выйти точно. Однако я поставил стрелки своих часов на десять минут назад, чтобы в случае чего запутать напарника».

Из показаний Сипилина: «Находясь в последний вечер на берегу озера, мы решили сверить часы и установить правильное время по сигналам радиоприемника. Однако я перевел стрелки своих часов на пять минут вперед. Когда вечером Рыгунин купался в озере, я взял его часы и увидел, что они отстают на 10 минут. Я изменил показания его часов так, чтобы они на 5 минут спешили, но он думал, что они отстают на 10 минут. Затем я разделся и нырнул в озеро, уверенный, что он опоздает на поезд».

Из показаний Рыгунина: «Когда я вылез из воды, а Сипилин еще купался, я увидел, что его часы спешат на пять минут. Но он в этой уверенности и остался, не зная о том, что я перевел их так, чтобы они отставали на 10 минут. Теперь-то он наверняка опоздает на поезд, думалось мне».

В результате каждый утверждал, что именно он оказался жертвой обмана и опоздал к поезду, а все деньги взял или перепрятал другой.

Проверив эти показания и убедившись, что в них правильно отражен действительно имевший место ход событий, Интерполов довольно потер руки. Еще одно небольшое, последнее усилие мысли, и завладевший деньгами преступник был им установлен.

Интерполов сделал перед каждым из подозреваемых вид, что поверил именно ему. Сам же он, посоветовавшись с начальством и изложив свой план, рекомендовал задержать в камере предварительного заключения Сипилина, а Рыгунина отпустить, установив за ним наблюдение. И через некоторое время Рыгунин привел их к тайнику. Деньги были найдены.

Вот как объяснил свою догадливость сыщик, когда просил разрешения якобы поверить Рыгунину и отпустить его, оставив в камере его напарника. Именно Рыгунин должен был прийти к поезду первым, а Сипилин — опоздать на поезд. И вот почему. Ведь Сипилин рассчитывал появиться на станции к тому времени, когда на его часах будет 10.05. А на самом-то деле и еще на 10 минут больше, то есть 10.15. Рыгунин же стремился прийти по своим часам к 9.50, а в действительности это было 9.45. Стало быть, он первым и раньше времени вышел к электричке.

Итак, деньги оказались у Рыгунина, и вскоре ему пришлось признаться в этом. Не додумал Сашка, Пашка оказался хитрее. И не его беда, что сыщик его «раскусил».

— Я так и не понял, кто должен дальше оформлять это дело? Я или те, кто его начинал, — спросил начальника Интерполов. Ведь нужно готовить документы для передачи дела в суд.

— Ах, ты, ей-богу! Формалистом каким стал, Владимир Иванович, — весело отозвался начальник. Да подшивай пока все, что там у тебя есть, все бумажки. А мне — письменный доклад, подробный. Потом мы с нашими коллегами-смежниками решим, что к чему. Я постараюсь, чтобы тебя не обидели. Хотя, постой, постой! Я тебя о главном хотел спросить: как это тебе удалось «расколоть» ребятишек с их алиби? Ты что, гипнотизер или волшебник? После допроса у тебя налетчики, можно сказать, почти что бандиты, и вдруг отказываются от своего алмазно-твердого алиби и выкладывают всю правду-матку! Что-то тут не так. А ну, признавайся, сыщик, чем это ты их так пронял, Макаренко?

Интерполов погладил усы, что он делал нечасто, только по утрам, когда смахивал с них отбракованную от яичницы скорлупу, и нехотя, но, постепенно воодушевляясь, стал докладывать.

— Ах, мой генерал! — Он так и не мог себя заставить произносить ни «господин генерал», ни «товарищ генерал», и клял себя за это последними и предпоследними словами. Они с начальником были, что называется, «на короткой ноге», и в неофициальной обстановке его обращение к начальнику изобиловало всяческими уловками типа «мой генерал» и даже «гражданин генерал», лишь бы избежать этих ультра-терминов «господин» и «товарищ». — Разгадка оказалась простой. Когда я случайно взглянул на себя в зеркало, мое внимание в очередной раз сосредоточилось на том, что оно меняет «левое» на «правое»; возникли ассоциации, что где-то с чем-то подобным приходится часто встречаться. Ага, в Англии и Японии, например, дорожное движение организовано по левостороннему принципу. А у нас? Ведь и у нас такое есть, но где? Да все просто. У нас с Казанского вокзала в сторону Рязани движение электричек тоже левостороннее. Вот где она, разгадка, таилась! Я еще раз внимательно перечитал показания ребят, где они подробно рассказывали, как с встречной электрички в окно влетел камень и ушиб одного из них. Ну, конечно же, при левостороннем движении пассажир, сидящий в вагоне с левой по ходу поезда стороны, не мог бы получить такую травму, как ее описал подозреваемый. Александр Сипи-лин никак не мог видеть бросавшего камень хулигана на расстоянии полутора-двух метров. Камень должен был пролететь через всю ширину вагона и попасть мог только в правую часть головы, поскольку пострадавший заявлял, что сидел лицом вперед по ходу поезда. Когда я все это рассказал и продемонстрировал, усаживая каждого из ребят в кабинете так, чтобы имитировать их положение в вагоне электрички, им было некуда деться. И они признались, сначала один, потом и второй. Ну, правда, я обещал им оформить это как чистосердечное признание. Вот и все.

— Ну что ж, Владимир Иванович, возьми пирожок с полки и на, держи мою личную, так сказать, генеральскую премию. — С этими словами начальник протянул для пожатия руку. Он виновато улыбнулся, словно извиняясь, что воображаемый пирожок и крепкое рукопожатие — это все, чем он мог поощрить Интерполова за блестяще проделанную аналитическую работу.

— Как там, у Говорухина с Высоцким-то было: «Место встречи изменить нельзя»? А тут получается, что, раз ребята встретились на нарах, то «Время встречи изменить нельзя!», так, вроде?

— Да, вроде, так, — согласился Интерполов.