Институт благородных чародеек

ГЛАВА 1, С КОТОРОЙ И НАЧИНАЕТСЯ МОЯ ИСТОРИЯ

Август 2017, Санкт-Петербург

Августовский ветер флиртовал со шторой, как заправский повеса, заставляя ткань трепетать даже от его легчайших прикосновений. Вечерний Питер за распахнутым настежь окном жил своей обычной жизнью, не суетной, но ритмичной. Комната же представляла собой поле битвы: вот, качаясь на люстре, как полярник на льдине, сиротливо свесился пяткой вниз мужской носок; джинсы поверженным бойцом поникли в углу; скомканную рубашку, лежащую на комоде, венчал лифчик — единственная вещь в женском гардеробе, которая приносит радость, когда становится мала.

Скрипучая кровать добавляла нам адреналину поболее иной инъекции. Было ощущение, что мое тело говорит на доселе незнакомом языке, опережая разум, отвечая даже на невесомые прикосновения. Мужские ласки становились все более продолжительными и настойчивыми, словно он задался целью довести меня до безумия. Я чувствовала, что он готов. Его очевидное желание ощутимо упиралось в мой живот, дразня предвкушением большего.

Страх и возбуждение — два чувства, бурливших в моей крови. Я слышала свой пульс, набатом отдающийся в барабанных перепонках. Тяжесть разгоряченного, молодого и сильного тела, близость, когда кожа целует кожу. Его губы, язык, запах.

— Андрей! — выдохнула я.

— Не бойся, я буду осторожным.

Ответ, затасканный, как дешевый бульварный роман до сальной обложки, почему-то вызвал у меня безотчетную панику. Страх вообще эмоция, трудно поддающаяся объяснению, но она — одна из основополагающих черт человеческой природы, не раз спасавшая жизни.

Я постаралась чуть отстраниться.

— Что-то не так? — заботливый голос Андрея, его внимание, успокаивающая, нежная ласка — все это позволило мне загнать свой страх подальше и улыбнуться.

— Нет, все хорошо. Правда. Я лишь волнуюсь…

Вместо слов он поцеловал. Настойчиво, словно пытаясь утвердиться в моих мыслях, вытеснить из них любую тень сомнения. После он начал действовать решительно, без раздумий и оглядки. Словно перешел какую-то черту, как будто наглядно демонстрируя силу своего желания.

Его пальцы, до этого поглаживавшие щеку, начали спускаться вниз по сливочно-белой коже, проскользили по тонкой шее, задержались на впадинке меж ключиц и занялись исследованием той части тела, что притягивает любого мужчину с младенчества до самой старости.

Андрей ухаживал за мной красиво, вдохновенно, называя то зеленоглазой хозяйкой его сердца, то русоволосой шрапнелью, сразившей его наповал. Дарил цветы и прогулки на катере по Неве под луной.

Я хотя и отвечала ему взаимностью, но как-то отстраненно. Это было странно. С его-то внешностью возмужавшего херувима: светло-русые волосы, голубые глаза, сильное тело, слепленное тренировками в спортзале, — девушки обычно сдавались на втором, а иные и на первом свидании.

Андрей продолжал мою осаду, не иначе как подбадривая себя мыслью, что порядочная барышня после долгих ухаживаний должна отдаться, если она порядочная. Я вела себя как жутко непорядочная, ибо не падала в его объятья. Но вот сегодня сама себя убедила, что современным девушкам не следует оглядываться на постулаты прошлого. Вот только покоя не давала одна мысль, старательно задвинутая на периферию сознания: «А что, если я для него — всего лишь очередная галочка в списке?»

Нагая близость, разгоряченные тела, невесомое прикосновение его пальцев к плечам, груди, животу — все это рождало предгрозовые всполохи желания. Я почувствовала, как Андрей провел рукой вдоль внутренней поверхности моего бедра, напряженного в бесплотной попытке расслабиться, и улыбнулся. Раздвинул коленом целомудренно сведенные ноги и чуть отстранился. Его пальцы начали свой собственный танец там, где рождается неутолимая страсть, извечный зов, сама жизнь. Музыкант, настраивающий свою гитару, не иначе. Я беззвучно застонала, когда его рука сжала мою грудь, и он, больше не мешкая, навалился сверху. Андрей вздрогнул, словно погружаясь в свое наслаждение, забывая о реальности.

Я закрыла глаза, а в следующую секунду резко их распахнула. Его крик, полный боли, напоминал агонию. Он резко оттолкнулся, скатываясь с меня, и, оказавшись на краю кровати, отключился.

Меня била крупная дрожь. Что произошло? Почему? Как? Еще пару мгновений назад это был Андрей, молодой, сильный, красивый, тот, кто должен был стать моим первым мужчиной. Родители уехали на выходные на дачу, все должно было произойти хотя и банально, но логично, реально.

— Помоги, — прошелестел старик, а я лишь схватилась руками за голову.

«Соберись, думай», — приказала сама себе. «Скорая»? Полиция? Первая скорее приедет с плечистыми ребятами из желтого дома, вторая лишь посмеется. Умом понимала: такого просто не могло произойти по законам физиологии, анатомии и медицины. Однако неопровержимое доказательство, нарушавшее привычную картину мира любого здравомыслящего обывателя, было здесь, рядом. Всего в двух шагах.

На тумбочке завибрировал мобильный. Звонила мама. Я на автомате протянула руку к сенсору и привычным жестом провела пальцем по экрану.

— Зайка, все хорошо?

— Не знаю.

Голос меня не подвел, оставшись ровным, но краткость ответа заставила на том конце с ноткой паники спросить:

— Ты сейчас где? — и получив ответ: «Дома», мать твердо заявила: — Ничего не делай! Слышишь, ничего! Я скоро буду.

Спустя час я увидела в окно, как знакомый «матиз», лихо развернувшись на крохотном пятачке парковки, встал точно по разметке. Наверняка мама гнала с дачи, вжимая тапку в пол. «Сейчас она поднимется, и все будет хорошо», — мысленно уговаривала я сама себя.

Во дворе запищала сигналка, оповещая о том, что она на боевом посту и бдит машину от угона. Именно в этот момент в дверь квартиры постучали. Жестко, решительно, громко.

— Откройте, инквизиция!

Я не успела подойти. Защелка сама начала проворачиваться, и уже через мгновение дверь распахнулась. На пороге стояли трое мужчин в штатском. Они были чем-то неуловимо похожи: угрюмые, решительные, опасные, с одинаково цепкими взглядами. Такое выражение глаз я видела только у бывшего одноклассника, разом потерявшего в аварии всю семью, — выжженное потерями и пережитым.

— Это она. Остаточный след от нее все еще фонит, — было то единственное, что я успела услышать.

После прозвучавшей реплики один из незваных гостей без слов бросился на меня, заламывая руки, вминая грудью в паркетную твердь прихожей. Вмиг он затянул на запястьях петлю, содрав кожу, и начал монотонный монолог:

— Вас застали на месте преступления. Вы обвиняетесь в несанкционированном искривлении временного потока. Вы имеете право хранить молчание, защищать свои интересы в суде сами или с привлечением уравнителя.

Крик матери, поднявшейся на лестничную клетку, заставил оглянуться и мужчин и меня.

— Она ни в чем не виновата! Это все я, это моя вина, не забирайте ее! Дайте мне все объяснить!

Один из визитеров повернулся к ней с единственным вопросом:

— Ваша дочь из неучтенных? — его холодный голос напоминал скрип металла по стеклу.

— Да, — только и сумела выдохнуть мама, а потом добавила: — Она ничего не знает. Я думала, моя дочь обычная и дара у нее нет, как и у меня.

Спустя полчаса я сидела в кресле, в своей комнате со связанными руками и, давясь недавними воспоминаниями, рассказывала о случившемся. Один из инквизиторов внимательно слушал меня, второй бесцеремонно крутил за подбородок лежащего Андрея, напоминавшего сейчас больше всего сухофрукт, а третий ходил по комнате с какой-то странной пластиной.

По завершении короткого экскурса в новейшую историю питерской сталинки («родового гнезда рода Смирновых», как мать порой в шутку называла нашу квартиру) меня опять начало потряхивать.

Слушавший мой рассказ мужчина средних лет после того, как я замолчала, не то чтобы подобрел, скорее, из его взгляда ушло красноречивое желание сломать мне шею. Он засунул руки в карманы вылинявших джинсов и, выдохнув, произнес:

— Если все произошло, как утверждаете, то тюрьма вам не грозит.

После этих слов он обернулся к своему напарнику, изучавшему версию Тутанхамона двадцать первого века, и спросил:

— Жень, что у тебя?

— Да, похоже, все так и есть. Первый опыт, сильные эмоции и зашкаливающие гормоны. Вот она и инициировалась. Парню еще повезло, что у девчонки дар скользящей во временном потоке, и она его всего лишь заставила за пару секунд прожить семьдесят лет. Попалась бы огненная дева или акцептор — сгорел бы дотла или из него бы всю жизненную силу выкачали… А так, заклинание регенерации, денек-другой в лазарете — и жить будет. Только память ему надо подчистить.

Из сказанного я не поняла ровным счетом ничего, кроме того, что Андрею не грозит в ближайшем будущем стать клиентом морга или свести свидание с костлявой.

— Ее до суда в участок тогда? — уточнил у этого Жени тот, что допрашивал меня.

— Давай пусть лучше у нас переночует, а то она нестабильная, мало ли чего.

Инквизитор в ответ лишь согласно кивнул и, схватив меня за руку, рывком поднял.

Мама, до этого поникшая, встрепенулась.

— Простите, можно мне с дочерью переговорить перед тем, как вы ее заберете, объяснить хотя бы, кто она и кто вы?..

Инквизитор, до того молчаливо работавший с пластиной, зло бросил:

— А о чем вы думали эти двадцать лет, мамаша? Если бы ваша дочь с самого начала знала, что за гены ей достались, сегодня бы нас здесь не было, — он стукнул по столешнице. — А то мы по всему Питеру гоняемся за чертовым скользящим, у нас уже несколько трупов… Подорвались на временной всплеск, думали, это наш маньяк, а тут инициация!

— Остынь, Серега! — осадил его тот, что допрашивал меня. — Пусть на кухне поговорят.

Когда мы остались с мамой одни, она начала торопливо объяснять.

В такой рассказ при любых других обстоятельствах я бы не поверила. Из ее слов выходило, что наш мир населяет гораздо больше разумных существ, чем привык считать человек, мнящий себя венцом природы. Ведьмы, драконы, русалки, ночницы, упыри, демоны — все они рядом, здесь. Есть институты чародеев, династические браки среди наделенных даром. Существует и отдел магического правопорядка, иначе именуемый инквизицией.

— Прости меня за мою самонадеянность. — Глаза мамы были сухие, но голос — словно она давилась слезами. — Я-то была уверена, что если твой дар не пробудился к десяти — двенадцати годам, когда бушуют гормоны и эмоции бьют через край, то все, можно успокоиться. Ведь магия взаимосвязана именно с ними. Я надеялась, ты будешь жить обычной жизнью, сможешь, как и я, выйти замуж по любви, за обычного человека, а не за того, на кого укажет Распределитель. Просчиталась. У тебя, как и у твоей бабки, дар пробудился в самый неподходящий момент. Она тоже умела управлять временем.

Мама невесело усмехнулась, а потом, не иначе чтобы разрядить обстановку, произнесла:

— Хорошо хоть, не на родовом столе, как у покойницы Аделаиды.

Резкий стук в дверь заставил нас обеих вздрогнуть.

— Время вышло!

Скомканное прощание, заверения мамы, что все будет хорошо, а потом — уазик и изолятор.

Я сидела на нарах в одиночке, прислонившись спиной к шершавой стене. Пространство два на два метра с лампочкой, которая, судя по ощущениям, доживала последние минуты. Перед тем, как запихнуть меня сюда, в руку что-то вкололи, как объяснил один из инквизиторов: «Чтобы себя же не выжгла». Что это значит, я так и не поняла.

В голове был туман, на душе — апатия. Мир, до этого привычный, сейчас вызывал лишь отчуждение. Назавтра был назначен суд, но сил переживать еще и по этому поводу уже не было. Не думая ни о чем, я повалилась на жесткие нары. Лопатки сразу же ощутили все прелести матраса, чья толщина могла гордо носить приставку «нано». Запястья саднило, хотя руки мне и развязали. Глаза немилосердно слипались, и в итоге я буквально провалилась в сон.

Я никогда не была на обычном-то суде, не говоря уже о магическом. Впрочем, вряд ли он сильно отличался от правосудия обычной, не чародейской Фемиды. Типовое здание, серые стены которого навевали лишь скуку. Монотонный голос в практически пустом зале был противный, как наждак, а прозвучавший приговор, как ни странно, показался мне весьма мягким. Неделя исправительных работ в качестве наказания и обязательное обучение в институте магичек, где я и должна буду освоить управление своим даром. Если откажусь от последнего — тюремный срок, и весьма солидный. Вот такая вот альтернатива. Либо учишься быть социально не опасной, либо тебя изолируют. Отчего же мама, как услышала приговор, побледнела?

Когда удар судейского молотка возвестил об окончании процесса, мама с шумом втянула воздух, подошла ко мне и, внимательно глядя в глаза, произнесла:

— Этого-то я и опасалась больше всего. Институт магичек, по рассказам твоей бабки, — это виварий, где выращивают невест либо из благородных домов, либо с большим потенциалом, что зачастую одно и то же. У тебя же, как оказалось, дар не самый сильный, но весьма редкий, а главное — стабильный, не пульсирующий.

Родительница оборвала сама себя, а потом обняла мою голову ладонями и, внимательно глядя в глаза, произнесла:

— Света, запомни: чем сильнее дар у женщины, тем зачастую меньше ее вольный выбор. На ценность всегда находится много желающих стать ее хозяином. Остаться независимой, имея сильный дар, — прерогатива единиц. Мне в свое время повезло — у меня оказался практически нулевой потенциал. Тебе же помимо твоей воли придется участвовать в играх крови. Забудь о морали двадцать первого века. Теперь, когда у тебя пробудилась эта чертова кровь предков, ты живешь в совершенно другом мире. И хотя здесь остались ноутбуки и «мерседесы», но законы бытия — совершенно иные…

Договорить ей не дали, перебив:

— Светлана Смирнова, на выход!

Хотя рук мне больше не заламывали, но ощущение беспомощности было таким же, как с веревкой на запястьях.

Я и два мои конвоира вышли из зала и, минуя череду серых коридоров, оказались в небольшом кабинете.

За столом сидел маленький плюгавый мужичонка в кургузом пиджачке с непомерно густой бородой, заплетенной в две косицы, и сметливым взглядом.

— Светлана Смирнова?

Я лишь успела утвердительно кивнуть, а бородатик уже проворно выскочил из-за стола и защелкнул на моем запястье какой-то браслет.

— Пока будешь отбывать наказание, тебе придется его носить. Это ограничитель. А вы можете быть свободны, — это хозяин кабинета бросил уже моим провожатым.

Сам же меж тем вновь занял свое место за столом и произнес:

— Да ты садись, не стой. Щас еще одного нарушителя должны привести, и отправим вас с ним вместе вычищать гнездо риштий. Тварюк-то инквизиторы давно всех повыловили, но грязи после них осталось…

На этих словах в дверь вежливо постучали, и, дождавшись разрешения хозяина кабинета, вошли трое: конвоир, юноша и кот. Последний вольготно раскинулся на плече парня.

— А-а-а-а, Николай Валь и Статис Кобатько! Давненько вас не было!

Бородатик обрадовался вошедшим, словно те были его племянниками. Кот на это заявление презрительно дернул усами, юноша же остался невозмутим, лишь расстегнул манжету рубашки и подставил запястье для браслета.

— Приятно иметь дело с теми, кто уже сам все знает, — прокомментировал мужичонка. — Николай, раз уж вы у нас завсегдатай, будьте любезны, объясните вашей сегодняшней напарнице, Светлане, суть исправительных работ. А пока будете расчищать гнездо риштий, расскажете ей и о мире нашем, магическом, а то она из спонтанно инициированных и никакого понятия ни о даре, ни о законах чародейского мироустройства не имеет.

— Убираться-то где? — обреченно выдал кот.

— Арсенальный, двадцать пять. Там, в углу дома, здоровенная куча мусора. Оперативный отдел инквизиции зачистил лежку риштий сегодня утром, и трупы этих милых зверьков сейчас разбросаны вокруг дома. А поскольку эта чешуйчатая пакость щупом заклинания не собирается — даже посмертная магическая защита у них отменная и держится до суток, то вам, ребята, придется вручную собрать всех дохляков. А то еще обычные горожане наткнутся случайно на эту пакость… В общем, мусорные мешки возьмете у капитана Речкина, и вперед. Как закончите — вернетесь ко мне. Со всем собранным. Теперь свободны.

Мы покинули кабинет бородатика и остались в коридоре. Я все еще не могла адекватно оценить происходящее.

— Значит, Светлана, — приятный баритон с полувопросительной интонацией принадлежал моему сегодняшнему напарнику.

Я внимательно посмотрела на того, с кем мне суждено провести загадочное и (как я искренне надеялась) невспоминаемое рандеву среди трупов загадочных риштий.

Светло-русые волосы, явно пропустившие несколько визитов к парикмахеру, видавшая виды футболка и поношенные джинсы — типичный студентус вульгарис, если бы не острые уши, кожа, мраморно-белая, словно светящаяся изнутри, и глаза. Было что-то в его взгляде… Видишь такой и понимаешь — перед тобой хитрый пройдоха, умеющий добиваться своего.

Спутник говорившего был еще более колоритным: здоровенный дымчатый котяра с наглой мордой и по-гусарски лихо подкрученными усами.

— Да, — озадаченно ответила я, взирая на эту странную парочку. — А я так понимаю, вы — Николай Валь и Статис Кобатько?

— Попрошу обращаться ко мне просто Йож, — церемонно промурлыкал кот.

Я непроизвольно улыбнулась. Причуды есть не только у людей.

— А ко мне просто Ник, — не остался в долгу «студентик».

Его облик навевал на мысль: он определенно не человек. Видя мое озадаченное лицо, юноша понимающе усмехнулся:

— Я так понимаю, земное расоведение — дисциплина вам, юная леди, незнакомая?

Мне оставалось лишь помотать головой.

— Я — дракон, — пояснил мой сотрупник. — И то, что судья назвал «наказанием»… Скажем так — это роль разнорабочих от магии. Уборка мусора, в том числе и такого вот, трупного, уход за тварями типа зверожаба, чистка стен от заклинаний, оставленных волшебными маркерами, — в общем, самая грязная работа.

— А ты, значит, спонтанно инициировалась? — промурлыкал кот и, не дожидаясь моего ответа, продолжил: — Наверняка зацепила при этом кого-нибудь из людей, иначе сюда бы не отправили.

— Да, — невесело призналась я. Перед глазами всплыло сморщенное лицо Андрея. — Состарила.

Дракон и кот резко отстранились от меня, а потом парень уточнил:

— Знаешь, без обид, но я тебя за руку пока брать поостерегусь. Браслет браслетом, но все же подстраховаться будет лучше.

Кот на его плече согласно кивнул.

Я их прекрасно понимала: мне и самой после произошедшего было страшно прикасаться к другим. Ник решил разрядить обстановку и нарочито беспечно добавил:

— Да ладно, брось. Научишься контролировать себя со временем. А я вот тоже проштрафился, уже в который раз… — при этих словах кончики ушей дракона как-то поразительно порозовели.

— Как? — решила я полюбопытствовать.

— Он в казарме умудрился спереть латунные кольца, которыми шторы к гардине крепились, — сдал кот дракона. — И все бы ничего, но Ник сделал это во время торжественной речи, когда капитан награждал кадетов. В результате четыре метра ткани десантировались на голову трехсотлетнего эльфа.

Был уже вечер, когда мы с двумя мешками выбирались из переулка. Йож, весь измазанный в грязи, ковылял, хромая на все четыре лапы. Начинал накрапывать дождь, и прохожих практически не было.

Ник предложил остановиться и передохнуть недалеко от мусорного контейнера. Я пыталась осмыслить прорву полученной за сегодня от дракона информации.

Вдруг по булыжной мостовой пробежала крыса. Уроженка трущоб — обычная серая, с голым хвостом, она вылетела, как шрапнель, из-за угла мусорного бака. О чем уж думала эта крысявка — осталось для меня загадкой, но двигалась она по дуге, напоминавшей траекторию ракеты «Тополь-М» и с той же целеустремленностью. Судя по всему, грызун посчитал нас мелкой помехой на своем жизненном пути, ибо огибать двуногие препятствия не собирался, а шел на таран. Не знаю, что было в голове этой мелкой твари: может быть, ее жизненный опыт говорил о том, что людишки — существа боязливые и при виде грозной обитательницы помоек с криками и воплями сигают в разные стороны…

В принципе, я так и поступила: ойкнула и, отпрыгнув, впечаталась спиной в грудь идущего позади дракона. Тот сдавленно охнул, а меня на секунду накрыло странное ощущение: как будто окунулась на миг в ледяную прорубь.

Судя по последовавшему заявлению, Ник испытал такую же гамму чувств. Он невежливо оттолкнул меня со словами:

— Контролируй дар!

На этом бы встреча с голохвостой и завершилась, но, к сожалению для нас, крысы и, как впоследствии оказалось, еще и нескольких гражданок, в компании презренных людишек обитал кот.

Йож, до этого изображавший умиравшего лебедя, при виде потенциальной добычи весь собрался, издал грозное «мяу», напрочь игнорируя доселе активно используемую человеческую речь, и бросился на крысявку. Та, видя, что коты, в отличие от людишек, расступаться не желают, с разбега прыгнула в сторону. Для грызуна началось освоение доселе новой, воздушной, стихии.

Крыса летела по баллистической дуге красиво и вдохновенно, но я мысленно продолжила ее путь и с опозданием поняла: ей не миновать двух откупоренных красоток, чьи фигуры явно свидетельствовали — их хозяйкам из еды знакома разве что спаржа и минералка. Типичные гламурки, у которых самые выступающие части тела — силиконового происхождения, весело щебетали о ерунде. Крыса не слышала, о чем был разговор этих двух барышень, поскольку ее полет закончился аккурат на ремешке сумочки одной из девиц.

На этом могло бы все и закончиться: крыса бы упала с временного аэродрома, десантировалась на асфальт и побежала дальше по своим делам. Но наша грызунья была не из таких. Она, как легендарный покоритель Эвереста, обхватила лапками ремешок и начала свое восхождение.

Когда девица, до этого момента не подозревавшая о произошедшем, повернула голову, то в сантиметре от своего лица увидела встопорщенные крысиные усы и два желтых верхних резца. Голохвостая же, судя по ее довольной морде, была горда собой: бегство от здоровенного кота увенчалось относительным успехом и сейчас она в относительной безопасности. Однако опора повела себя подло, покачнулась и упала в обморок. Голосовое сопровождение при этом обеспечила вторая гламурка, истошно завыв не хуже сигнализации вскрытой машины.

Вечер в Арсенальном переулке становился все интереснее. Девица верещала уже несколько минут, не меняя тональности и радиуса поражения звуковой волны, что вызывало одновременно и уважение (вот это глотка и легкие), и недостойное желание заткнуть кляпом крикунью (ради сбережения нервов и барабанных перепонок). Переполошились все прохожие и жители близлежащих домов. Последние с бдительным интересом выглядывали из окон, некоторые даже наизготовку с телефонами. Не иначе как надеялись заснять что-то ютьюбно-рейтинговое.

Лишь крысявка сидела с невозмутимым видом на груди поверженной каблукастой Эйфелевой башни с видом Наполеона, победившего под Аустерлицем.

Подруга поверженной, узрев эту идиллическую картину, сменила репертуар и теперь, уже тыча пальцем в грудь обморочной, с заиканием выдала:

— Ккк-рррыыысса!

Йож, видя, что добыча вновь в пределах горизонтальной досягаемости, хотел было продолжить охоту, но Ник бесцеремонно сцапал его под пузо и тихонько прошептал:

— Отходим, тихо и незаметно.

Я, в принципе, была не против этой тактики, и мы, вжав голову в плечи и сгорбившись, тихонько прихватили мешки и брыкающегося Йожа и поспешили удалиться.

Краем глаза я заметила, как крыса еще пару секунд посидела на силиконовых холмах и величественно удалилась со сцены, лениво волоча лысый хвост по мостовой. Вокруг пострадавшей начал собираться кружок заботливых прохожих, и до слуха донеслись истеричные всхлипы:

— Вввы вввидели? Вввы вввидели?

Когда мы скрылись за углом ближайшего дома, Ник опустил кота на асфальт и недовольно спросил:

— Скажи, Йож, что это было?

Кот ничтоже сумняшеся выдал:

— Это был охотничий инстинкт. Когда метаморф в животной ипостаси, такое поведение вполне обычно.

Ник хотел что-то возразить, но не успел и рта открыть, как хвостато-усатый спутник выдал:

— И кто бы говорил, сам-то клептоман.

Этого дракон уже не стерпел:

— Это у меня, между прочим, болезнь, наследственная и неконтролируемая. К тому же к семидесяти годам у представителей нашей расы это проходит.

Мыслей у меня было много, но ляпнула совсем не то, о чем думала:

— Так вот почему драконы собирают сокровища в пещеру — это у них болезнь?

— Я ничего в пещеру не таскаю! — теперь уже драконий гнев был направлен на меня.

Йож, которого ситуация, судя по всему, забавляла, лишь подлил масла в огонь:

— Потому как у тебя ее попросту нет. Зато есть кровать в казарме. С подушкой. Кстати, латунные кольца оттуда все же вынь, спать ведь, наверное, жестко.

Ник махнул рукой в жесте «да что вы понимаете!» и, закинув мешок на плечо, пошел прочь. Ничего не оставалось, как повторить его маневр и, подобно ночному татю с награбленным добром, двинуться к ближайшей станции метро. Кот плелся следом за мной, недовольно пофыркивая в усы.

В молчании прошло около пяти минут. Запястье под браслетом начало неприятно зудеть, а потом и вовсе жечь. Когда боль стало трудно терпеть, все же решилась спросить:

— А так и должно быть, с этим наручником?

Парень обернулся и, скривив губы, нехотя бросил:

— Да. Мы опаздываем, поэтому поводок и начал натягиваться. Нам стоит поторопиться в отделение инквизиции, если не хотим превратиться в прожаренные стейки.

— Я пас! — нагло заявил Йож и плюхнулся брюхом на асфальт.

— Это в последний раз, — Ник мученически вздохнул и закинул полудохлого кота на манер воротника на шею, нимало не заботясь об удобстве последнего.

— Но у него же нет браслета, пусть бы и лежал тут, — мое сострадание проплыло по Стиксу с монетками на глазах около часа назад, закрылось надгробием и попросило его не беспокоить.

— Нет, браслета-то нет, но зато есть болтливый язык, который, как помело, разнесет весть о том, что я бросаю товарищей, — обреченно выдал дракон. — А в беде или лени — не суть важно.

Толчея питерского метро в час пик прошла для нас не то чтобы незаметно, скорее с максимальным в этой ситуации комфортом. Меня с Ником не вминали в стекло и не пытались сдавить со всех сторон лишь по одной причине: действие специфического амбре черных полиэтиленовых мешков было сравнимо с эффектом хлора времен Первой мировой. Пассажиры предпочитали потеснить соседа, нежели свести тесное знакомство с подозрительной поклажей, а тем паче с изгваздавшейся (не иначе на помойке) троицей.

На улице моросило. Успели мы вовремя, хотя запястье уже пылало, но, как заверил Ник, «это ерунда». Сдав «добычу» капитану Речкину, направились в кабинет того, кто утром нам так щедро выдал браслеты.

Бородатик все так же сидел у себя за столом и строчил, не отрываясь, что-то на бумаге.

— Сейчас-сейчас! — выдал он, даже не глядя на нас.

Спустя минуту мужичонка оторвался от своего, надо полагать, весьма увлекательного занятия и поднял взгляд.

— А-а-а-а, наказанные. Рад, весьма рад. Валь, прошу, подойдите ко мне. Сниму браслет. Ваши исправительные работы были ограничены всего одним днем, и он прошел. Вы свободны.

Дракон лишь фыркнул. Йож же, не иначе, посчитал ниже своего достоинства отвечать и изображал побитую жизнью и молью горжетку на шее Ника.

После того, как парень с наслаждением потер освобожденное запястье, очередь дошла и до меня.

— А вас, Светлана, ждут еще четыре дня исправительных работ. Так что жду завтра у себя в кабинете к восьми утра. Просьба не опаздывать. Браслет об этом позаботится. А пока, чтобы он не жег, подойдите сюда, я его перенастрою, чтобы до часа нашего с вами рандеву он вас не беспокоил.

Делать нечего. Я протянула руку, и гном (Ник меня просветил, что данный субъект — представитель именно этой шустрой расы) сделал несколько пассов над арестантским украшением.

После того, как мы покинули кабинет бородатика, Ник, улыбнувшись, произнес:

— Несмотря ни на что, рад был познакомиться. Извини, руку не подам, сама понимаешь. — Тут он на мгновение замялся, но все же решил пояснить очевидное: — Мне хочется побыть молодым и красивым положенное время.

Повисла неловкая пауза. Я не знала, что лучше ответить. Вежливо-безликое «мне тоже приятно познакомиться» не вязалось ни с нашим внешним видом, ни с занятием, за которым мы провели весь день. Первая (пусть и не свидание, но все же) встреча почти на помойке, за сбором трупов… А вот озвучивать мое заветное желание: «Лучше бы последних двух суток вообще не было, а вместе с ними и нашего знакомства», — было бы откровенной грубостью, которой ни Ник, ни Йож не заслуживали, поэтому решила отшутиться:

— Вы мне тоже оба молодыми больше нравитесь, — и в нарочитом жесте убрала обе руки за спину.

Кот на это мое заявление с самоуверенностью катка, которому все нипочем, заявил:

— Я-то знаю, что девушки от меня без ума, а вот этому ущербному недоворишке редко такие комплименты делают.

Ник решил поддеть наглого пассажира:

— Уточни, в какой ипостаси девицы пищат при виде тебя.

Кот смутился. Видимо, фенотип, приводящий дам в восхищение, имел отнюдь не фигуру атлета, а усы и хвост.

— Ладно, давай тебе хоть бомбилу стопану, — решил сменить тему и проявить рыцарство Ник. — Ты где живешь?

— Малая Московская.

— А, офицерщина… щас поймаю машину.

Когда мы вышли из отделения, на улице уже не моросило, а поливало, и я была согласна не только на машину — на трамвай сорокалетней выдержки, лишь бы не стоять под холодным небесным душем.

Машину поймать удалось на удивление быстро. Шустрая семерка лихо притормозила. Я начала садиться, в то время как Ник, ни слова не говоря, открыл переднюю пассажирскую дверь и протянул водителю купюру с синеньким Ярославлем и прокомментировал:

— Этого с лихвой хватит, сдачу оставь себе, — и захлопнул дверь.

Такого поступка от парня, с которым едва знакома, признаться, я не ожидала. Рефлексировать над произошедшим не позволил голос водителя:

— Куда едем, крэсэвица? — повернувшись, с акцентом осведомился повелитель драндулета и вазохист в одном лице.

— Малая Московская, тридцать семь. Второй подъезд.

Сын Кавказа, чье происхождение выдавали длинный нос, специфический говор и кепка-аэродром, радостно оскалился.

— Вмыг домчу, крэсэвица! — протянул он, переключая передачи и ловко встраиваясь в поток.

А потом начал расхваливать свою «ласточку». Делал он это то ли по привычке, то ли от скуки, но почему-то к каждой его реплике мне хотелось добавить пару слов. На его «машина-огонь» — я мысленно продолжила: «И очень сильный, судя по дыму из выхлопной трубы». Последний, кстати, был виден через заднее стекло весьма явственно. На заявление джигита: «Она ни разу не бывала вверх колесами» — хмыкнула (ну да, «ласточке» всего лишь въезжали и в зад, и в перед, судя по вмятинам на обоих правых крыльях). А сравнение творения АвтоВАЗа с ланью вызвало стойкое убеждение, что парнокопытную перед этим полосовали автоматной очередью, ибо ползли мы по Невскому, как беременная черепаха перед кладкой.

В отличных ходовых характеристиках машины (в смысле стимулирующих ходить пешком, а не ездить на этой колымаге) я убедилась, когда семерка, в последний раз чихнув мотором, не доехала до моего дома квартал. К счастью, ливень прекратился, и я, покинув салон, припустила к дому.

Чего я ожидала, поднимаясь по лестнице? Расспросов? Отчуждения? Ответов?

Увы, реальность оказалась прямо противоположной всем моим предположениям.

Когда ключ в замке провернулся с противным металлическим скрежетом и дверь распахнулась, в нос сразу проник аромат сдобы. Такой домашний, он словно был воплощением уюта, привычного мира, всего того, что казалось незыблемым еще позавчера.

— А, дочка, вернулась? Как Казань? Бусурманский Кул-Шариф все такой же иссиня-белый? — вопросы, которыми папа меня засыпал на пороге, сбили с толку.

— Ну что ты пристал к ней, дай хотя бы раздеться, иди лучше вынь шарлотку из духовки, — это уже мама, появившаяся следом. Вроде бы обычная, приветливая. Ее выдал лишь на долю секунды нервно дернувшийся уголок губ.

Отец, в шутку фырча под нос о матриархате в клане Смирновых, ретировался на кухню — выполнять поручение дражайшей супруги. Едва за ним закрылась дверь, мама тотчас же зашептала:

— Папа ничего не знает. Я сказала, что ты на пару дней уехала к двоюродной сестре в Казань, поэтому подыграй. Скажи, как там все замечательно.

— Но почему…

Я не успела договорить, как меня перебили:

— Потому что людям не стоит знать о нелюдях. Это один из законов магического бытия. Я столько лет хранила эту тайну и надеялась, что ты никогда не узнаешь о другой, теневой стороне этого мира, — голос сухой, надтреснутый, предгрозовой. Еще немного, и начнется либо шторм-истерика, либо дождь-слезы.

Сделала шаг навстречу и хотела было ее обнять, но в последний момент остановилась. Сковала мысль: «А вдруг я нечаянным прикосновением ей наврежу, или того хуже?» Но мама, казалось, этого не заметила: сама обняла меня и, уткнувшись в плечо, заплакала. Я лишь старалась не коснуться кожей кожи, чувствуя, как браслет на руке вибрирует.

— Не плачь, — я похлопала ее по спине. — Мы прорвемся, если будем семьей, если будем все вместе. Давай расскажем отцу. Он не заслужил обмана.

Папа, едва мы вошли, осекся на очередной шутке на тему белокаменного кремля, пережившего не одно нашествие. Он всегда так шутил, когда кто-то из родственников приезжал из города, где мечеть и христианская церковь на протяжении сотен лет стояли бок о бок. Такая уж у него была привычка.

— Сергей, тебе стоит кое о чем знать… — начала мама упавшим, безжизненным голосом.

Она рассказывала, а я не перебивала. Папа лишь хмурил брови, а шарлотка — подгорала. Но нам троим было не до нее. По завершении маминой исповеди отец долго молчал, а потом все же произнес:

— Знаешь, я давно подозревал, что моя теща — ведьма. Теперь хотя бы буду это точно знать. А что до вас, мои девочки, то живу же я с вами уже третий десяток лет вместе… Один вечер не изменит ничего.

Он еще что-то говорил, но я поняла — гроза миновала, и мой рассеянный взгляд начал блуждать по кухне. Внимание привлек будильник. Как это я раньше не обращала на него внимания? Большой, еще советского производства, механический, с хромированным корпусом и двумя звонками, соединенными дугой наверху и маленьким молоточком между ними. Он тянул меня с непреодолимой силой. Хотелось взять его, обладать им и ни с кем не делиться этим сокровищем, доставшимся в дар еще моим родителям от кого-то из родственников.

Хотела уже сделать шаг, чтобы протянуть руку и взять вожделенную вещицу, но вовремя себя одернула: что за ерунда?

Родители и вовсе не заметили моей метаморфозы. Мама начала накрывать ужин, отец задумчиво барабанил пальцем по столешнице.

— Значит, через неделю ты должна будешь отправиться на обучение в институт этих, высокоблагородных? — подытожил папа, когда чай был допит, а шарлотка разгрызена (знатный получился сухарик, ни один нож его не взял, пришлось ломать и размачивать, но все равно — вкусно).

— Просто благородных, — поправила мама, — чтобы научиться контролировать дар. — Но есть одна немаловажная проблема: практически все выпускницы этого заведения попадают под распределение. Они не вольны в выборе мужа.

Я нахмурилась, а мама решила пояснить:

— Традиционно, до двадцати пяти лет девушка с магическим даром может сама выбирать того, кто ей по душе. До этого возраста — ищи свою истинную пару, просто влюбляйся, выходи замуж, но если не успела — тогда твою судьбу решает Распределитель. Этот чертов тысячелетний нефилим, видите ли, лучше других знает, какой союз будет наилучшим. Наилучшим для него. — Мама вздохнула и под наше молчаливое одобрение продолжила: — Если бы ты обучалась в магическом университете, то шансы выйти за понравившегося тебе нелюдя были бы. Заметь, о людях я даже и не говорю.

Она виновато посмотрела на папу, но отец лишь досадливо махнул рукой в жесте «да уж понял я, что не котируюсь в вашем магическом мире».

— Так вот, институт благородных чародеек — исключительно женское заведение. И обучение там заканчивается к двадцати шести годам. Так что шансов найти себе мужа, который бы устраивал в первую очередь тебя, а не пернатого замшелого хрыча, — практически нет.

— Дорогая, а не больно-то ты высокого мнения об этом Распределителе… — хмыкнул папа.

— Потому что моя мать на себе испытала все прелести этого распределения. Она и отец ненавидели друг друга. Даже удивляюсь, как они меня-то зачать сумели. А как я родилась — оба выдохнули спокойно и разбежались по своим любовникам.

Я поперхнулась и решила, что мама оговорилась.

— Не смотри на меня так, солнышко. Да, у твоего дедушки тоже был любовник, как и у бабушки! — в сердцах бросила мать.

Папа на эту новость выразительно присвистнул и почесал в затылке, после чего молча потянулся, достал бутылку коньяка, припрятанную в шкафу, и налил полчашки янтарной жидкости, а потом залпом выпил. После этого действа, за которым наша женская часть семьи наблюдала в абсолютной тишине, он произнес:

— Дорогая, давай посвящать меня и дочку в тайны твоих предков постепенно. Иначе, боюсь, народными средствами не обойдемся. — А потом тихо-тихо, для себя, так, чтобы мы не услышали, добавил: — А я с ним еще в одну баню ходил…

Увы, слух у меня оказался отменный.

Когда кухонные посиделки закончились, я оказалась наконец-то в своей комнате. Аккуратно застеленная постель без всяких мумий. Идеальный порядок на комоде. Вот только ложиться почему-то не хотелось. Сняла водолазку и расстегнула молнию на джинсах, и тут на пол с громким «дзинь» свалился он. Будильник. Подняла его и недоуменно повертела в руках. Как он мог тут оказаться? Я даже не помню, чтобы держала его в руках. Сняв джинсы, быстро накинула халат и, решительно схватив будильник, пошла на кухню. Поставила его на подоконник, про себя матеря одного клептомана. Это что же получается? Болезнь заразная?

Утро началось с противного звона над ухом. Малодушно попыталась заткнуть уши подушкой — не помогло. Встала сонная, злая, твердо уверенная: сработай трындозвон на пять минут попозже, я бы обязательно выспалась. Надавила рукой на звонок будильника и только тут осознала: этот хромированный гаденыш опять был у меня в спальне. Помотала головой, прогоняя остатки дремы. Точно помню, как вчера оставляла его на кухне.

Стрелки показывали пять минут восьмого, поэтому задумываться о случившемся не было времени: умыться, выпить кофе, одеться — и пулей к метро. Лишиться руки из-за опоздания не хотелось. Браслет же уже начал напоминать о встрече с гномом-инквизитором ощутимым теплом.

На этот раз отбывала повинность я одна, ухаживая за дряхлой драконицей жутко склочного нрава. Меня отрядили к ней в сиделки на все оставшиеся четыре дня, и в частной клинике я мысленно отсчитывала секунды до окончания наказания. Уж лучше риштий собирать или осваивать профессию ассенизатора, чем постоянно слышать визгливый тон старой перечницы, сумевшей довести до нервного припадка уже двух докторов и прорву санитарок. Но на протяжении всех этих дней одна мысль не давала мне покоя: этот чертов будильник! Я находила это хромированное чудо каждое утро в своей комнате, хотя каждый раз накануне вечером оставляла его на подоконнике кухни. Он будил меня, трезвоня из-под кровати, примостившись на шкафу, в ящике комода, и даже под периной, на которой я спала.

Закралась крамольная мысль, что кто-то из родителей таким оригинальным образом заботится о том, чтобы я не опаздывала, но когда обнаружила трындозвон оглушительно звенящим в тапке наутро выходного (исправительные работы уже закончились), я не выдержала.

Уже хотела было пойти к родителям, чтобы выяснить: то ли я страдаю лунатизмом, то ли они столь оригинально заботятся о том, чтобы утро у меня началось вовремя, как услышала ехидное:

— Да я это, я!

Насмешливый голос в комнате, в которой была лишь я, заставил нервно заозираться.

Никого. Даже паука, даже наглой моли, раскормленной на норковых харчах. А потом я увидела, как тень, до этого вполне обычная, согласно законам физики представляющая собой условную проекцию моего тела, повела себя наглейшим образом: вытянулась, скользнула на потолок и глумливо распласталась на нем, напрочь оторвавшись от хозяйки.

— Что так смотришь? — издевательски протянула она, образовав на том месте, где должно быть лицо, светлую прорезь чеширской улыбки. — Незачем было прикасаться к дракону. Мальчик еще юный, свою тень не всегда может удержать, вот мы и поменялись с твоей тенькой.

Мне сразу же вспомнился переулок и злополучная крыса, а еще мимоходом брошенное Ником: «Контролируй дар!» Тень, опережая мои мысли, ехидно протянула:

— И даже не надейся от меня так просто избавиться… мне тут очень интересно, а с учетом того, что скоро тебя отправят в институт, где обитают исключительно особы женского пола… мм…

— Ах ты! — у меня даже слов не нашлось для этой аномалии, имеющей явно извращенческие наклонности.

— Я, — самодовольно заявила тень. — Прошу любить и жаловать.

— А будильник зачем таскала? — внутри все начало закипать от возмущения, но старалась держать себя в руках. Мало мне всего, еще и эта наглая световая клякса в придачу.

— Таскал. — Поправил… он. — Так интересно же. Зато теперь дракона не будут называть клептоманом. Это почетное звание отныне присвоено тебе, — торжественно заключил тень.

В бессильной злобе все же подняла с пола тапку и запустила ею в потолок. Тень легко уклонился и, сменив форму, стал напоминать очертания змеи с длинным языком, который трепетал, дразня и насмехаясь.

Не знаю, к чему бы привел наш дальнейший диалог с этой нематериальной, но, как оказалось, способной доставить кучу неприятностей сущностью, если бы не прозвенел звонок. Хотела пойти открыть, но мама меня опередила. Из прихожей донесся ее голос:

— Что вам еще нужно? Она и так завтра должна отправиться в этот ваш институт!

Ей кто-то ответил. Негромко, так, что я не разобрала слов, лишь было понятно, что голос принадлежит мужчине.

Торопливые шаги по коридору, и мама, приоткрыв дверь моей комнаты, произнесла:

— Дочка, это к тебе. Инквизитор. По поводу какого-то Николая Валя.

— Сейчас выйду, — ответила я ей, торопливо накидывая халат.

Разговор с инквизитором, спокойным и рассудительным мужчиной, разительно отличался от моего первого опыта знакомства с магическими законниками. Как только мы сели за обеденный стол, визитер не стал маскироваться и небрежным движением руки скинул морок. Оказалось, что служитель Фемиды от магии — эльф, причем весьма солидный и упитанный. Его острые длинные уши торчали, как ручки кастрюльки, навевая гастрономические мысли.

— Николай Валь и Статис Кобатько пропали вчера вечером. Причем пропали на территории кадетского корпуса. Сейчас мы опрашиваем всех, кто контактировал с этой неунывающей парочкой за последнюю неделю.

Визитер расспрашивал меня о том, как прошел мой первый день в компании дракона, не говорил ли Ник о своих ближайших планах и все в том же духе. На мой встречный вопрос: «Что могло случиться с моими недавними знакомыми?» — эльф многозначительно помолчал и забарабанил пальцами по столешнице, а потом резко сменил тему разговора:

— А вам ограничивающий браслет сняли?

— Да, вчера вечером, — от неожиданности я ответила на автомате, хотя еще секунду назад готовилась сказать законнику о том, что мы с драконом нечаянно поменялась тенями.

— Тогда мой вам совет: постарайтесь одеваться максимально закрыто, чтобы, нечаянно коснувшись кого-нибудь, не состарить. — А потом, после секундного молчания, решил пояснить свою заботу: — Мне искренне вас жаль и не хотелось бы, чтобы мои коллеги еще раз протащили вас через всю нашу судебную систему. На второй раз столь легким наказанием отделаться не удастся.

Попыталась еще раз заикнуться о своем утреннем открытии и уже набрала воздуха в грудь, как увидела тень, который мотал головой, тыкал в себя иллюзорным пальцем и корчил зверские рожи-маски, явно давая понять, чтобы я молчала.

— Если вспомните что-нибудь еще, вот, возьмите, пожалуйста, мою визитку.

На стол упала карта — замусоленная дама пик.

— Разорвите ее пополам, и я телепортируюсь к вам в течение получаса.

Взяла «визитку» и задумчиво покрутила ее в руках.

— Благодарю.

— Это я вас благодарю за беседу.

— Жаль, что не смогла вам помочь.

О тени я решила пока не говорить, раз тот так активно не хотел этого, а то мало ли: попаду еще под одно нарушение чародейских правил, о которых толком мало что знаю.

Когда инквизитор покинул квартиру, я, не оглядываясь, бросила в пространство:

— Ничего не хочешь рассказать?

Тень смущенно вытянулся, став похожим на песочные часы в интерпретации Сальвадора Дали, сделал круг почета вокруг моих ног и протянул:

— Только ссспассибо, — протянул он.

— Я предпочла бы более развернутый ответ. Почему ты не захотел, чтобы я озвучила твой обмен телами?

— Потому что это не совсем законно. Да и доказывать инквизиции, что обмен произошел почти случайно, все равно что пытаться шлифовать неотесанного. У законников же как: если тень меняет хозяина — значит, она пытается скрыться. Скрывается — значит, в чем-то виновна. Поймают и насильственно отделят, а это процедура жутко болезненная. Как будто тебя заживо свежуют. Они представить себе не могут, что тени просто захотелось новых приключений: я всегда мечтал побывать в институте магичек. О нем же такие слухи ходят…

Собеседнику (в том, что это именно «он», а не «она», после последней фразы я уверилась окончательно) надоело оправдываться, но я упорно молчала.

— Ну да, я был не прав и сглупил, в этом я похож на Ника: захотелось нового, интересного, а ты мне показалась подходящим объектом. Думал покуролесить чуток в этом институте — туда же хозяину ни за что не проникнуть, а потом… придумал бы, как вернуться к дракону, — беспечно заключил собеседник. — В конце концов, он бы сам заподозрил неладное через месяц и нашел меня через изнанку, ему не впервой… Но я не мог предположить, что хозяин тоже решит податься в бега. Он давно говорил, что на погребальном костре видал распределение и все, что с ним связано. А Нику вот-вот должно было стукнуть двадцать шесть…

Я лишь ошалело замотала головой: чокнутая тень и такой же чокнутый дракон, и кот тоже сумасшедший.

— Но ведь их мигом найдут эти ваши инквизиторы…

— Если они не будут использовать магию — не найдут. В семи миллиардах населения планеты затеряться можно, уж поверь мне. Так что пока нам стоит с тобой жить дружно и вместе хранить нашу маленькую тайну, — подытожил тень.

Новая тень, визит инквизитора, новость об исчезновении Ника и Йожа — все это выбило меня из колеи. Весь последний день, который у меня остался перед отбытием в этот чертов институт, прошел в какой-то прострации. Но кто бы мне тогда сказал, что это — прелюдия, а основное действо маячит еще впереди.