Инопланетянин

ВОСКРЕШЕНИЕ

Врач официально констатировал смерть посетителя, предположительно Кил Роя. Предположительно потому, что никаких документов при погибшем не оказалось, а как потом выяснилось, назвался он в баре не Кил Роем, а другим, еще более странным именем — Немо Нигилом. Развернулась обычная картина обследования и описания места происшествия, в которой самое активное участие принял фотограф. Прямо в зале шел опрос немногочисленных посетителей, фиксировавшийся в магнитофонной записи; после опроса и проверки документов всех, кто не вызывал подозрений и не представлял немедленного интереса для следствия, выпроваживали из зала.

Опросом Керол занялся пожилой инспектор с суровым лицом. Она отвечала как во сне и все косилась на труп, распростертый возле стойки, на это жалкое и жуткое подобие человека, с которым она разговаривала всего несколько минут тому назад и который держался так свободно, уверенно и даже игриво. Керол никак не могла поверить в реальность случившегося, и на ее лице время от времени появлялось выражение ужаса и растерянности. Хотя инспектор усадил ее так, чтобы Керол не видела трупа, он притягивал ее как магнит. Она нет-нет да и оборачивалась через плечо и потом смотрела на инспектора непонимающими глазами, тому приходилось два или три раза повторять один и тот же вопрос.

— Вы были знакомы с умершим?

— Нет.

— Может быть, все-таки были? Подумайте хорошенько.

— Нет!

— Вы уверены?

— Да нет же. Нет! Какой ужас!..

— Не явился ли он к вам по чьей-либо рекомендации?

— Откуда мне знать?

— Но он же говорил вам что-либо в этом роде?

— Нет.

— Подумайте хорошенько. Это могло быть сказано не прямо, а из-за угла, намеком.

Керол невольно припомнилось, с какой точностью незнакомец назвал ее адрес. Конечно, при желании это можно было посчитать и намеком, но не хватало еще впутываться в детективную историю. Тем более, что он умер. Умер! И все еще лежит там, возле стойки, страшный, совсем не похожий на самого себя.

— Никак он не говорил и не намекал.

— О чем же вы так долго с ним разговаривали? Она пожала плечами.

— Посетителей в этот час мало, скучно… — Керол покосилась через плечо. — Боже мой! Да разве это запрещено, разговаривать с посетителями?

— Разумеется, нет.

— Почему же вы пристаете с расспросами? — Керол вдруг закусила губу. — Вы спросите Боба. Он привязался к… нему, к Нигилу. И чуть не устроил драку.

Когда барменша назвала имя Боба, по губам инспектора скользнула мимолетная, почти незаметная улыбка. Керол вдруг догадалась, что пройдоха Боб не просто так привязался к посетителю, а сделал это по наущению полиции, которая выиграла время и подготовилась к операции. Подготовилась, а все равно ничего не вышло!

— Он назвал себя Нигилом? — с любопытством уточнил между тем инспектор.

— Да. Немо Нигилом.

— А вы знаете, что значат эти слова?

— Нет. — Керол вдруг вспомнила одну деталь — как и у многих других людей ее профессии, память у нее была фотографическая. — Я знаю, кто такой Немо. Был такой фильм «Капитан Немо» — капитан Никто.

— Совершенно верно, мисс Керол. Немо — это никто, а вот Нигил — ничто.

— Странно.

— Очень странно, мисс Керол.

Керол заплакала. Она заплакала потому, что труп уложили на носилки и пошли к выходу. Заплакала потому, что тот, живой человек, загадочный Никто-Ничто понравился ей, ухитрился оставить в ее сердце какой-то след Оставил и ушел навсегда.

— А еще говорил — фокусник! — сквозь слезы выговорила она.

— Успокойтесь. — На лице инспектора отразилась некая заинтересованность. — Он называл себя фокусником?

— Да… то есть нет… Это я его так назвала. Но он показывал всякие такие простые фокусы.

И, поощряемая инспектором, барменша довольно подробно описала, как в руке посетителя появлялись и исчезали деньги.

— Простите, мисс Керол, а кроме платы за виски покойный вам ничего не передавал?

Керол неприятно резануло слово «покойный», к тому же она вспомнила о деньгах, которые теперь лежали в ее сумке. Керол была по-своему доброй, отзывчивой, но весьма деловой женщиной. Несмотря на неприкрытое потрясение, которое она испытала в момент внезапной смерти Нигила, в ходе возникшей вслед за этим суматохи барменша успела наскоро пересчитать и перепрятать их. Там оказалось около пятисот долларов, причем четыреста пятьдесят — крупными купюрами, а остальные Керол не пересчитывала, просто оценила на глаз. Поскольку Нигил умер, она совершенно искренне считала эту сумму своей личной собственностью, тем более что он сам показал глазами, но очень выразительно, чтобы Керол забрала деньги. Она вовсе не собиралась говорить о них полиции! Наверное, взамен, чтобы хоть формально соблюсти некую внутреннюю справедливость, она рассказала о часах.

— Еще он передал мне часы, вернее, он мне подарил их, в шутку. Эго были мои собственные часы.

Керол продемонстрировала свои часы инспектору, тот нахмурился.

— Не понимаю! Расскажите-ка об этом хорошенько.

Керол рассказала. Инспектор задумался, собрав в горсть свою физиономию.

— Стало быть, он ухитрился незаметно снять их у вас с руки?

— Да, инспектор. Он же фокусник!

— Был, мисс Керол, был, — хмуро поправил инспектор. — А вы уверены, что он снял у вас часы именно за стойкой? Может быть, это случилось где-нибудь в другом месте? Наконец, вы могли забыть часы дома.

— Нет-нет, — уверенно заявила барменша. — Когда я наливала ему виски, часы были у меня на руке. Я еще подумала — как медленно сегодня тянется время.

— Теперь оно пошло быстрее, — рассеянно заметил инспектор и покосился на рослого молодого человека в сером костюме. Литые плечи, сильная шея, легкая кошачья походка, — все изобличало в нем силу и тренированную ловкость. «Сыщик», — решила про себя Керол. Приблизившись к инспектору, сыщик молча протянул ему претенциозную визитную карточку — черную с золотыми тиснеными буквами. Эту карточку извлекли из кармана покойного, Керол это видела мимоходом. Инспектор положил карточку перед собой на стол. Барменша со своего места конечно же попыталась незаметно рассмотреть ее, но ничего не разобрала, кроме центрального вензеля — золотой рыбы, похожей на акулу, на фоне облака, прописанного тончайшими паутинными нитями. Если бы барменша сидела на месте инспектора, она увидела бы следующий текст:

Фома ль’Гаут

доктор белой, черной и красной магии

«Южная Рыба» (PsA, 22h 52,1m, — 30°09').

Не спуская взгляда с визитной карточки, инспектор буркнул:

— Слушаю, Эйб. — Но поскольку тот молчал, поднял голову. Сыщик показал глазами на барменшу.

— Об этом можно при ней.

Сыщик ухмыльнулся.

— Они смеются, шеф.

— Я слушаю, Эйб, — с легкой ноткой нетерпения повторил суровый инспектор.

— Лицо, означенное на визитной карточке, в картотеке не числится. Выражено сомнение в том, что человек с таким именем был когда-либо официально зарегистрирован на территории Штатов. Специалисты по белой и черной магии в Штатах есть, в том числе и высокой квалификации, а вот красной магии не существует — скорее всего, это выдумка. — Инспектор смотрел на визитную карточку, и сыщик снова позволил себе ухмыльнуться. — Они говорят, Фома неверный — это еще куда ни шло, но Фома ль’Гаут — такого ни в Библии, ни в Коране не отыщешь. Я сказал им, от чьего имени действую, и попросил быть посерьезнее. Тогда они высказали предположение, что Гаут — это испорченное от гайд, или год. Но я думаю шеф, что гиды, проводники и Бог тут ни при чем.

Инспектор поморщился, как бы показывая, что его не интересует мнение подчиненного.

— Что они говорят о частице «ль»?

— Таковой не существует. Но, скорее всего, это означает дворянское происхождение. Вроде немецкого «фон» или французского «де» и «д», как, например, д’Артаньян. Может быть, это самое «ль» имеет отношение к арабскому «эль» — так начинаются многие арабские слова.

— А цифры?

— Скорее всего, это координаты, но что они означают и почему вписаны в визитную карточку — неизвестно. Ну, а «Южная Рыба» — это, скорее всего, название какой-нибудь гостиницы, ресторана или кафе, которое пользуется известностью у этих самых докторов магии.

Инспектор кивнул, показывая, что удовлетворен, взял визитную карточку и повертел ее перед глазами. Атласная черная поверхность поблескивала, как зеркало.

— Фома ль’Гаут, — пробормотал он, хмуря брови. — Фома ль’Гаут… Фомальгаут! Если это имя произнести слитно, в нем определенно слышится что-то знакомое, а?

— Не знаю, шеф, — с запинкой признался сыщик. — Не буду врать, не знаю!

— Фомальгаут, Фомальгаут, — бормотал инспектор. — Город? Остров? Наверное, остров! И тогда понятно, почему указаны координаты.

Наверное, у этого инспектора, как это говорится, были глаза на затылке, потому что он уловил непроизвольное движение барменши и повернулся к ней всем телом.

— Вам что-нибудь известно об этом, мисс Керол?

— Н-нет… то есть да, — растерялась барменша — так неожиданно и резко был поставлен этот вопрос.

У Керол, как и у многих других неглупых женщин, была отличная механическая память. В разговоре с Нигилом, занятая застегиванием браслета, она не обращала внимания на его реплику о Фомальгауте, но когда инспектор, как попугай, принялся повторять это слово, она вдруг вспомнила фразу своего странного собеседника так четко, будто услышала ее всего секунду назад. Эту фразу она и пересказала инспектору почти буквально, однако же с собственными комментариями.

Задав несколько уточняющих вопросов, инспектор вздохнул, снова и снова разглядывая черную визитную карточку.

— Звезда! Теперь я вспомнил и сам. Значится в астрономических справочниках по навигации. Звезда первой или второй величины. Я сам брал ее высоту, когда ходил на крейсерской яхте из Фриско в Лиму. PsA — это созвездие Южная Рыба, а цифры — прямое восхождение и склонение Фомальгаута, — инспектор передернул плечами и засмеялся, отчего его лицо сразу подобрело. — Что вы на это скажете, Эйб?

— Темное дело, шеф. — Он помолчал и добавил рассудительно: — Но кто бы ни был этот Фома ль’Гаут, он умер.

— Умер, — рассеянно согласился инспектор, — а золото исчезло… Вот что, Эйб, уточните все это у ребят из центра. И пусть они поработают по линии эксамотирования.

— Не понял, шеф.

— Эксамотирование, престидижитация, манипуляция. — Инспектор пошевелил в воздухе пальцами. — Ловкость рук и разные фокусы. Профессионалов в Штатах немного, так что пусть они хорошенько пройдутся по всем этим линиям. Действуйте!

Проводив сыщика взглядом, инспектор повернулся к барменше и некоторое время внимательно ее разглядывал. Керол было очень неуютно под его спокойным оценивающим взглядом.

— Будет лучше, мисс Керол, для вас будет лучше, — подчеркнул инспектор, — если вы намертво забудете об этой истории с Фомальгаутом.

— Я понимаю, инспектор.

Тот кивнул, выдержал паузу и уже другим, рабочим тоном спросил:

— А теперь подумайте, прежде чем отвечать. Кроме платы за виски и ваших же собственных часов, этот Немо Нигил ничего не передавал вам?

— Ничего!

— Чемоданчик, кейс, саквояж, мешок, наконец?

— Я же сказала — ничего! Он вошел сюда с пустыми руками. — Керол кивнула головой на зал. — Свидетели найдутся.

— Они уже нашлись, он действительно вошел сюда с пустыми руками, но… — Инспектор задумался и потер себе пальцем кончик носа. — Но как бы это выразиться пояснее, покойный был очень ловким человеком, умел отводить глаза.

На лице Керол снова промелькнула тень растерянности и испуга: она еще и еще раз мысленно видела, как судорога сводит тело Нигила и он, точно подрубленный, валится на пол.

— Да, он был ловким человеком, инспектор, — невыразительно проговорила она вслух.

Инспектор легонько прикоснулся к ее руке, безвольно лежавшей на столе.

— Хорошо, мисс Керол, занимайтесь своими делами Но вы можете понадобиться. Не откажите сообщить адрес, по которому вы проживаете. — И, отвечая на ее встревоженный взгляд, пояснил: — Дело серьезное, мисс Керол. Этот таинственный Немо Нигил похитил внушительное количество золота, и оно до сих пор не найдено. Но я обещаю, что без крайней необходимости мы не будем вас беспокоить.

Керол продиктовала свой адрес, попутно размышляя о том, откуда его мог знать трагически погибший на ее глазах человек. Она подумала, что на всякий случай в квартире надо будет сменить замки, и сделать это надо завтра же, потому что сегодня уже ничего не выйдет. Вдруг она испугалась, что обходительный, но судя по всему, проницательный инспектор как-то угадает ее мысли. Но опасение ее было напрасным, инспектор, не поднимая головы, записывал ее адрес простенькой шариковой ручкой.

Керол не помнила толком, как она доработала этот вечер. Слухи о самоубийстве посетителя быстро распространились по городу, и, как только полиция разрешила свободный доступ, в бар хлынули любопытные во главе с репортерами газет, радио и телевидения. Каждый из них, разумеется, считал нужным промочить горло, взбодриться, а заодно задать целую кучу вопросов. Опытные репортеры в искусстве расспроса и выпытывания, пожалуй, не уступали полицейским, а параллельная беседа с несколькими людьми нередко принимала характер перекрестного допроса. Керол дважды чуть не проговорилась: один раз о том, что самоубийца знал ее адрес, а другой — о том, что он незаметно бросил деньги на стойку. Барменша знала, что вся эта репортерская братия, имеющая отношение к уголовной хронике, имеет тесные связи с полицией, возможность проговориться напугала ее: не хотелось осложнений, к тому же пятьсот долларов были в ее глазах достаточно кругленькой суммой. Стиснув зубы, она перешла на односложные ответы, а то и просто молчала, продолжая споро выполнять свои барменские обязанности. Но ее так донимали со всех сторон, что нервы ее в конце концов не выдержали. Нечаянно разбив бутылку джина (такие происшествия, кстати говоря, случались с ней очень редко), она раскричалась, а потом и расплакалась. Хозяин бара, человек расчетливый, скупой, но не лишенный сентиментальности, сжалился над Керол и отпустил ее домой. «Совсем измучили девочку, горлопаны!» — громогласно обругал он посетителей. Посетители, в особенности репортерская братия, добродушно ржали, отпускали соленые шуточки, всячески намекая на то, что забота хозяина о своей миловидной барменше — акт не вполне бескорыстный. Но когда Керол, ни на кого не глядя, направилась домой, ей уступали дорогу с несколько подчеркнутой почтительностью и вовсе не донимали приставаниями.

Керол жила в двадцатичетырехэтажном доме совсем недалеко от бара — в двадцати минутах ходьбы. Это обстоятельство избавляло ее от необходимости пользоваться автомобилем, а автомобили она ненавидела, боялась ими пользоваться, и каждая поездка была для нее нервотрепкой. Это был стойкий невроз, возникший после смерти мужа, погибшего в автомобильной катастрофе. Мужа она искренне любила. Собственно, и он любил ее, но несколько своеобразно. Он совершенно чистосердечно считал, что переспать с другой женщиной — вовсе не значит изменить жене и как-то обидеть ее; любовь — это одно, а постель — нечто совсем другое, по-своему, разумеется, тоже немаловажное и необходимое для настоящего мужчины занятие. Муж оставил ей не только квартиру, но и некоторую сумму, опираясь на которую она больше года искала подходящую работу где-нибудь поблизости от дома, чтобы не надо было пользоваться этим проклятым Богом четырехколесным чудовищем — автомобилем. Устроиться в бар было не так-то просто, «комиссионные» за трудоустройство съели большую часть ее оставшихся сбережений, но работа пришлась ей по душе. После гибели мужа одиночество было для нее невыносимым, шумная, более чем свободная атмосфера питейного заведения средней руки была для нее своеобразным духовным лекарством. Правда, вскоре она поняла, что это сладенькое лекарство становится иногда липким и приторным, что в больших дозах оно обладает далеко не невинным побочным действием, но что делать? Такова жизнь!

Лифт поднял Керол на четырнадцатый этаж. Выйдя из его кабины, она попала в хорошо освещенный коридор, устланный дешевым синтетическим ковром. По левую и правую стороны его в неглубоких нишах располагались массивные двери, слепо глядевшие на проходящих людей смотровыми глазками из толстого стекла. Керол и вообще-то не любила этот пустынный голый коридор, в котором было нечто зловещее и тюремное, а сегодня она пробежала его почти бегом, благо, ковер заглушал звук ее шагов.

В прихожей Керол первым делом включила свет, а затем захлопнула и заперла дверь. Несколько секунд она отдыхала, прислонившись к двери спиной, прислушиваясь к шумам в своей квартире. Собственно, это был не квартирный, а уличный шум, но Керол так привыкла к нему, что считала его своим. На фоне этого шума Керол услышала лишь биение собственного сердца, оно колотилось так, точно барменша не поднялась на свой четырнадцатый этаж на лифте, а взбежала по лестнице. Нервы! Глубоко вздохнув, она сбросила туфли, вяло сняла верхнюю одежду и, оставшись только в юбке и блузке, прошла на кухню. Опустившись на табурет, она некоторое время сидела совершенно неподвижно, устало положив руки на колени, сидела без мыслей и эмоций, оставив за порогом квартиры свои сегодняшние волнения и тревоги, сидела до тех пор, пока взгляд ее случайно не упал на сумку, стоявшую перед ней на столе. Керол оживилась. Она переставила сумку на колени, открыла ее и, не торопясь, внимательно пересчитала так странно и страшно доставшиеся деньги. Ей досталось четыреста девяносто три доллара. Очень неплохо! Половину надо будет положить на свой счет, ну, скажем, не половину, а двести долларов. А на оставшиеся триста долларов, — семь она добавит из своего кошелька, — купить себе приличное вечернее платье и что-нибудь из демисезонной одежды — осень уже на носу. Зажав зеленые бумажки в левой руке, Керол размечталась, на ее лице появилась легкая улыбка, а в усталых глазах замерцала лукавинка.

Вдруг ей послышался из гостиной некий посторонний звук. Сердце у Керол упало. Как она могла забыть о том, что покойный знал ее адрес? Разве не мог на ее квартиру проникнуть и до времени спрятаться кто-нибудь из его сообщников? Мало того, ее адресом интересовалась и полиция, а разве можно доверять полиции?

Керол поспешно сунула деньги в сумку, осторожно закрыла ее, обшарила глазами кухню и воровато, точно совершая нехорошее дело, сунула сумку во встроенный шкафчик, в котором у нее хранились консервы и сухие продукты. Выпрямившись, она передохнула и прислушалась. Уличный шум, баюкающий, бархатный шепот холодильника — вот и все, что мог уловить ее болезненно обостренный слух. Наверное, почудилось. Нервы, ох уж эти нервы! Поколебавшись, Керол пересилила себя, решительно поднялась на ноги, прошла в гостиную и, включив свет, внимательно оглядела комнату. Не ограничившись этим, она заглянула за оконные портьеры, зачем-то открыла и снова закрыла дверцу серванта. Все было на своих местах. Ни одной вещи, ни единой безделушки не касалась чужая рука.

С еще большим тщанием Керол обследовала маленькую спальню. Эта комнатка была для нее не только местом для ночного отдыха, иногда безмятежного, а чаще беспокойного, но и своеобразной памятью о погибшем и все еще любимом муже. Сразу же после похорон супруга Керол все переделала и переставила в этой комнатке. Привычность интерьера ее пугала, доводила до иллюзий, до состояния, близкого к трансу и истерике. Ей все казалось, что на пороге спальни вот-вот появится ее Герберт. Появится и, прислонившись к косяку двери, негромко спросит со своей лукавой, чуть смущенной улыбкой, которая всегда появлялась на его лице, когда он был в чем-то виноват перед ней: «Керол все еще сердится на своего скверного мальчишку?»

После долгих, тоскливых и трудных месяцев одиночества в жизни Керол появились другие мужчины. Некоторые из них переступили и порог ее спальни. Эти мужчины очень легко относились к интимным отношениям, постель для них была пикантным развлечением, не более того. На какое-то время Керол увлеклась новизной впечатлений, а главное, возможностью забыться и тут же практически навсегда вычеркнуть из памяти очередного партнера. Ей пришлось пережить несколько неприятных сцен, некоторые из мужчин почему-то пытались рассматривать ее как личную собственность, как игрушку, с которой они вольны позабавиться, когда им вздумается, а потом забыть до поры до времени. Однажды, к ее изумлению и бешенству, Керол чувствительно хлопнули по физиономии и назвали вслух, громко так, как иной раз робко и с презрением к самой себе она называла себя в душе. Керол проплакала тогда всю ночь, до утра. Она вдруг с необычной ясностью поняла, что таких отношений, как с Гербертом, отношений по-своему целомудренных, в которых чувственность никогда не играла решающей роли, у нее не будет ни с кем и никогда. Выплакавшись, как это говорится, до дна, она спешно, с какой-то одержимостью восстановила в спальне прежний порядок, тот, который был там еще при Жизни мужа. Слаб человек! А уж что говорить о женщине, которую природа наделила властным инстинктом материнства. Тем самым инстинктом, который давлением разума, вознесшего человека так высоко над миром, расщепился и на бесплодную похоть и на жадное сластолюбие. И после того памятного случая, хотя и очень редко мужчины бывали в доме Керол. Но уже никогда и никому из них Керол не разрешала переступать порога своей спальни. Хватит с них и гостиной!

И в спальне Керол не нашла никаких следов присутствия посторонних. Она оставила свет включенным во всей квартире. Проходя на кухню через гостиную, она щелкнула выключателем приемника и настроила его на станцию, которая вечерами всегда передавала легкую музыку. Вернувшись на кухню, Керол достала из шкафчика сумку и снова пересчитала доставшиеся ей деньги. Она не ошиблась — четыреста девяносто три доллара. Странно, но теперь эти деньги не доставили ей никакой радости, хотя она всячески старалась расшевелить себя, представляя, как обзаведется к осени новым костюмом, пальто и сапожками. Швырнув деньги в сумку, она поставила ее возле себя на пол.

Есть Керол не хотелось, но она все-таки достала из холодильника сыр, ветчину и зеленый горошек, а из шкафчика — заветную бутылку настоящего «Порто». Керол не любила крепких напитков, не любила ни бренди, ни виски, ни вошедшую в моду водку, но иногда выпивала некрепкий коктейль или немного хорошего выдержанного вина. Когда она нарезала ветчину, сквозь доносящуюся из гостиной музыку ей послышалось, будто мягко щелкнул замок входной двери. С екнувшим сердцем Керол замерла с ножом в руке. Но было тихо, лишь звучала спокойная лиричная мелодия в стиле кантри. Керол перевела дыхание и, убеждая себя, что все это иллюзии и нервы, снова принялась резать ветчину. Покончив с этим занятием, она подцепила ложкой зеленого горошка… И в этот момент периферическим зрением уловила некое движение в проеме кухонной двери. Она подняла глаза, ложка выпала из ее ослабевшей руки, горошины рассыпались по столу, часть их упала на пол. Перед ней стоял Немо Нигил в старом костюме явно с чужого плеча, в рубашке без галстука, но аккуратно причесанный и улыбающийся.

— Простите мое внезапное вторжение, — мягко проговорил он, чуть склоняя голову в вежливом поклоне.

Он не спускал глаз с Керол, когда кланялся, в прихожей было заметно темнее, чем на кухне. И Керол вдруг ясно увидела, что его глаза, как у кошки, вдруг вспыхнули зеленоватым фосфорическим светом. Она пронзительно вскрикнула, попыталась вскочить на ноги и потеряла сознание.