Инопланетянин

ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

Полковник Мейседон, заместитель начальника армейского отдела разведуправления министерства обороны читал перед сном детектив. Это было его давней традицией — читать перед сном, и главным образом детективы Приятно перед мягким, почти невесомым падением в добрые объятия Морфея отрешиться от многогранных, почти непостижимых сложностей реального мира и погрузиться в царство условных, упрощенных ценностей. В царство своеобразных шахмат, в котором фигуры и пешки заменены более или менее удачно подобранными человеческими схемами. Черные фигуры — это преступники и вообще носители зла, белые — это сыщики и персонажи если не добрые, то, по крайней мере, к добру стремящиеся, а пешки — простые люди, не представляющие особого интереса, жертвовать которыми можно, в принципе, без особого сожаления. Действия обитателей детективного царства, как и ходы шахматных фигур, подчинены жестким правилам, нарушать которые во избежание провала книги и авторского конфуза не рекомендуется. И даже талантливые попытки отойти от этих правил являются своеобразными правилами второго рода, хорошо известными и авторам детективов и читателям. Мейседон чувствовал себя очень удобно и покойно в детективных царствах. То обстоятельство, что зачастую он наперед угадывал развитие действия, не только его не раздражало, а, наоборот, умиротворяло и утверждало в собственной значимости и проницательности. Минут двадцать — тридцать, и, несмотря на свирепые схватки и кровавые драмы детективных героев, Мейседон воспринимал их как оригинальные шахматные комбинации с жертвами фигур, глаза заместителя начинали слипаться. Он гасил свет и мирно засыпал. Правда, в последнее время успешному развитию этого благотворного процесса мешала картина пустующей кровати, на которой, по идее, должна была бы располагаться его супруга Сильвия Мейседон. Полковник не только не знал, где находилась в этот момент его жена и что она делала, он не знал, женат ли он вообще в собственном смысле этого слова! Ситуация была очень запутана, неоднозначна и противоречива; если Мейседон вспоминал о Сильвии, спокойствие покидало его, и он долго не мог заснуть. Супружеская жизнь — не шахматы и не детективное царство. Полковник в недалеком прошлом получил по этому поводу предметный урок, поэтому, чтобы не терять благорасположения духа, он, выключая свет, старался не смотреть на пустующую кровать.

В этот знаменательный вечер, когда Мейседон еще не спел почувствовать приближения желанной дремоты, зазвонил телефон. Полковник снял трубку.

— Слушаю.

Отвечая по домашнему телефону, Мейседон никогда не называл своего имени — работа в Пентагоне накладывала некоторую специфику на его характер и поведение.

— Это вы, баззард? — пропел знакомый насмешливый тенорок. — Похоже, вы еще не спите. И это очень кстати!

— Приветствую вас, Чарльз.

— Взаимно, баззард.

— Почему же кстати?

— Потому что спросонья люди бывают глупее обычного и плохо соображают. Особенно служители Марса.

Мейседон успел привыкнуть к экстравагантностям Уотсона и не обращал внимания на его шуточки.

— А мне нужно соображать?

— Соображать нужно всегда, мой полковник. Вы не собираетесь уезжать? В командировку, в отпуск или что-нибудь в этом роде?

Мейседон на секунду задумался и пожал плечами.

— Да нет, не собираюсь.

— Прекрасно. И не собирайтесь. А уж если на вас начнет давить начальство, немедленно поставьте меня в известность.

Полковник насторожился.

— А в чем дело?

— Уровень трансцендентности угрожающе высок, баззард, — с какой-то ехидцей уведомил тенорок. — Он и вообще-то был аномальным в последнее время. А сегодня подскочил так, что я вынужден был проверить и программу, и машину. Все в порядке. За исключением, разумеется, того обстоятельства, что благополучие человеческой цивилизации висит теперь на ниточке.

Мейседон открыл было рот, но снова закрыл его. Он ожидал услышать от Уотсона что угодно, но только не это! Совладав наконец с собой, полковник сдержанно спросил:

— Надеюсь, вы шутите, Чарльз?

Уотсон засмеялся, видимо, очень довольный тем, что озадачил пентагоновца.

— Шучу, Генри, шучу. В отношении благополучия человечества шучу. А вот что касается угрожающего уровня трансцендентности, то это вполне серьезно. Если мировые события и дальше будут развиваться сходным образом то в ближайшее время будет объявлена тревога.

— Уму непостижимо! Вы не можете намекнуть, в чем дело?

— Это не телефонный разговор, баззард. Могу лишь сказать, что вся закавыка в некоей таинственной личности, которая вытворяет черт знает что!

Мейседон вытер лоб, лишь после этого машинального жеста обнаружив, что на нем выступила испарина.

— Ну и ну! — Полковник помолчал, после этой паузы голос его обрел обычную твердость. — Послушайте Чарльз, вы серьезно верите в возможность объявления тревоги? Не «ангельской» тревоги, а настоящей?

— А что такое «ангельская» тревога? — с искренним любопытством спросил Уотсон.

— Бог мой, да неужели вы не знаете, что «ангелами» называют ложные отметки на экранах радаров? Отсюда и название тревоги!

— Интересно! Знаете, если мы имеет дело с ангелом, с ангелом-хранителем или с ангелом смерти — это уже второй вопрос, то тревогу можно будет назвать именно ангельской. — Уотсон пискляво рассмеялся и уже серьезно закончил: — Вы же знаете, что программа утверждена. Ее контрольная часть запихана в машину. Значит, тревогу будет объявлять машина. Мое дело сторона! Так-то, баззард.

Мейседон промолчал. Уотсон, не дождавшийся ответной реплики, напомнил:

— В общем, постарайтесь в ближайшие дни не отлучаться из столицы, а если на вас будут давить — звоните.

Мейседон вздохнул.

— Понял, Чарльз.

— Вот и отлично. Доброй ночи! — в голосе Уотсона отчетливо прозвучали ехидные нотки.

— Доброй ночи, — буркнул полковник и положил трубку.

Некоторое время Мейседон лежал на спине и смотрел в потолок. Нельзя сказать, чтобы он был удивлен. Разве можно удивиться, увидев, как к тебе в комнату входит Белоснежка в сопровождении семи гномов? Или бравый Кот в Сапогах? Или пенорожденная Афродита, окруженная лукавыми амурчиками с луками и стрелами? Человек в таких ситуациях испытывает не удивление, а обалдение, сопровождающееся прострацией и отсутствием способности логически мыслить. Тревога по уровню трансцендентности! Чем не второе пришествие? Как его втянули в эту историю? С чего началось? Взгляд Мейседона упал на пустующую кровать супруги. Верно, началось с того, а он надумал разводиться с Сильвией, а еще вернее, с того что он на ней женился.

Мейседон был офицером привилегированной категории, пойнтером, сие словечко на армейском сленге означает, что в свое время он окончил своего рода войсковую академию — Вест-Пойнт. Но во время учебы особыми успехами Мейседон не блистал, влиятельных родственников и протекционных связей не имел, а поэтому карьера его складывалась ни шатко, ни валко. В качестве офицера армейской разведки Мейседон объездил, а вернее, облетал полмира. Принимал некоторое участие во вьетнамской войне, во время конфликтных ситуаций бывал на Ближнем Востоке и в некоторых странах Африки, периодически наезжал на европейский континент и вообще появлялся практически всюду, куда американский милитаризм успел протянуть свои щупальца и либо уже свил, либо еще только свивал свои осиные гнездышки. Может быть, потому, что Мейседон больше времени проводил в разъездах, нежели сидел на одном месте, он и оставался холостым до весьма критического по американским понятиям тридцатидвухлетнего возраста.

Сильвия происходила из семьи бизнесмена, не очень крупного, но достаточно солидного. Ее отец Эдуард Мил-тон занимал прочное положение в компании «Радио корпорейшн оф Америка» и стоил не один десяток миллионов долларов. К моменту знакомства с Мейседоном Сильвия успела побывать замужем за солидным человеком из делового мира. Уйдя в мир иной и лучший, нельзя сказать, что это случилось уж слишком преждевременно, — ему было тогда шестьдесят четыре года, супруг оставил Сильвии дом и полмиллиона долларов. Она не стесняясь говорила потом Мейседону, что рассчитывала на гораздо большее. Но престарелый супруг, который, казалось, души не чаял в своей молоденькой жене, оказался, по словам Сильвии, человеком лживым и двуличным. Большую часть своего состояния он завещал своей первой жене, с которой расстался чуть ли не четверть века тому назад, и двум взрослым детям — сыну и дочери, которая, кстати говоря, была на три года старше Сильвии. «Нет, какое коварство и неблагодарность!» — с откровенным негодованием говорила она по этому поводу. Дело тут было, однако, не только в коварстве или вдруг проснувшейся любви к своим отпрыскам, но и в некоторых весьма тонких, хотя и не очень деликатных обстоятельствах, но Мейседон долгое время ничего не знал об этом.

Тридцатидвухлетний майор Мейседон прибыл к берегам Потомака на несколько дней, он сопровождал некие важные документы, направленные в Пентагон из Южной Кореи. Совершенно случайно он попал на вечеринку к одному из однокашников-пойнтеров, который вот уже несколько лет работал в Биг-Хаус. Тоже чисто случайно на этой же вечеринке оказалась и Сильвия. Мейседону приглянулась живая, очаровательная женщина, естественная непосредственность которой была смягчена воспитанием и светским лоском. Конечно, дело тут было еще и в том, что он просто соскучился по женщинам европейского типа и изобилующей милыми сложностями непокупной любви. Ну, а Сильвии откровенно понравился статный офицер, так много видевший на своем веку, в меру насмешливый и остроумный. Если это была и не любовь с первого взгляда, то нечто весьма на нее похожее.

Сильвия сдалась на третий день знакомства. Она объясняла некоторую свою поспешность в таком серьезном деле тем, что Мейседон должен был очень скоро и, может быть, надолго улететь в экзотическую Южную Корею. Мейседон был приятно удивлен, узнав, что имеет дело с независимой и достаточно богатой женщиной, вхожей в деловые и светские круги столицы. И Сильвия была приятно удивлена, обнаружив, что бравый, но такой наивный майор ничего не знал о ее общественном и финансовом положении. Собственно, в первую же ночь, которую они провели вместе, и был решен в принципе, так сказать, стратегически, вопрос об их браке. Правда, Мейседона, человека военного, приученного к ясности и определенности, сильно смущали чисто тактические проблемы: Сильвия жила на берегу Потомака, Мейседон служил в Южной Корее, отделенной от его возлюбленной водами Пэсифика и платформой североамериканского континента. Но Сильвия, может быть, потому, что она ничего не знала об основах тактического искусства, отнеслась к этой проблеме очень легкомысленно. Надо просто подождать, сказала она с непонятной уверенностью, и все как-нибудь само собой образуется. Ну, а если не образуется, тогда она скажет своему дедди, и уж дедди обязательно что-нибудь придумает. Генри должен спокойно лететь в свою грязную Корею и ждать перевода домой, в Штаты. От него требуется лишь одно: хранить Сильвии верность и не обращать внимания на всех этих скиппи, чак джаб, галл и других ужасных женщин. Специфическая лексическая осведомленность Сильвии произвела на Мейседона не очень приятное впечатление, но ее хорошенький ротик произносил эти слова с такой очаровательной непосредственностью, что Генри тут же простил ее: вряд ли она толком понимала что говорит. О его переводе на континент Сильвия говорила с такой простотой и убежденностью, что Мейседон решил ей поверить. В конце концов, проявляя такую доверчивость, он ведь ровно ничего не терял, зато приобрести мог очень многое. И все-таки Мейседон был несколько ошарашен, когда менее чем через месяц его действительно отозвали в Штаты — на трехмесячные курсы оперативников.

На втором месяце пребывания на этих курсах Генри Мейседон сделал официальное предложение Сильвии, а затем испросил согласия на руку дочери у Эдуарда Милтона. Мейседон познакомился с Милтоном еще во время первого визита в Вашингтон перед отлетом в Южную Корею. Сильвия очень хотела этого знакомства и сумела настоять на своем. Мейседон чувствовал, что отец Сильвии, немногословный суровый старик, — он выглядел именно стариком и, хотя был еще крепок духом и телом, нимало не старался скрыть свой возраст, — все это время внимательно к нему прислушивался и приглядывался. Как-то в ходе ничего не значащего разговора старый бизнесмен мимоходом пожаловался, что компания «ИБМ» перехватила у «Радио корпорейшн» львиную долю военных заказов. И произошло это потому, что «ИБМ» гораздо лучше информирована о программах и планах военного министерства. Мейседон тогда еще не совсем понял, куда ветер дует, но реплику эту хорошо запомнил и сделал для себя некоторые выводы.

Выслушав Мейседона, Милтон не ответил ни да, ни нет, а предложил майору присесть у камина и угостил коктейлем собственного приготовления, что было очевидным знаком милости и доброго расположения духа.

— Надеюсь, вы понимаете, Генри, что это очень серьезный шаг в вашей жизни. Очень, очень серьезный!

— Отлично понимаю!

— Прекрасно. — Старик отпил глоток и продолжал задумчиво: — Я люблю свою дочь, Генри. Она привыкла к определенному кругу людей, к комфорту. Ей будет непривычно и тяжело мотаться с вами по всем этим Палестинам, Египтам и Кореям. И даже в самих Штатах ей будет трудно привыкнуть к положению жены обыкновенного офицера. Гарнизонная жизнь есть гарнизонная жизнь я знаю, что это такое.

Мейседон молчал, но сердце у него сжалось; в тот период он был по-настоящему влюблен в свою Си и лучшей жены для себя не желал. Но что он мог сказать старику? Ведь тот был кругом прав! Милтон посмотрел на поскучневшее лицо Мейседона, чуточку улыбнулся и мягко добавил:

— Я думаю, вы будете с Сильвией хорошей парой. Но вам нужно остаться в столице, Генри. Только в столице и нигде больше! Надо устроиться с пользой для службы и для дела. Для дела семьи и всей фамилии.

— Да разве я против? — вырвалось у Генри. — Разведуправление обороны — прекрасное и перспективное место, но попасть туда очень трудно, почти невозможно.

Милтон отпил глоток коктейля.

— Разведуправление? — задумчиво переспросил он. — Почему именно разведуправление?

Мейседон был рад поставленному вопросу, ответ на него был давно составлен и продуман.

— Потому что разведуправление в наибольшей степени информировано о планах и программах Пентагона. Ведь оно координирует деятельность разведок армии, авиации и флота. И знает нечто и сверх чисто военных мероприятий.

Милтон некоторое время раздумывал, глядя на огонь за каминной решеткой. Потом негромко, точно размышляя вслух, проговорил:

— Что ж, мне думается, мы сработаемся, сынок.

— А я так уверен в этом, мистер Милтон! — без паузы отозвался Мейседон.

Старик улыбнулся, его тяжелое лицо собралось крупными складками, но выцветшие голубые глаза смотрели молодо и ясно. С неожиданной легкостью подняв из кресла свое большое костлявое тело, Милтон положил руку на плечо Мейседона, предупреждая и его попытку подняться, и веско, как о деле давно решенном, сказал:

— Вы никуда не уедете из столицы после этих дурацких курсов. Вы будете служить в Форт-Фамбле, в Пентагоне. И именно в разведуправлении!

Сердце Мейседона забилось.

— Благодарю, мистер Милтон.

— Ну-ну! Если вы для меня сынок, то я для вас отец.

— Благодарю, отец.

Милтон слегка сжал плечо будущего зятя.

— Поработайте там, осмотритесь, заведите полезные знакомства. Ну, а потом уж поговорим о серьезных делах. — Он усмехнулся. — Играете на бирже? С переменным успехом?

— Да, отец.

— Прекратите. У вас слишком мало связей и еще меньше денег, чтобы добиться успеха в этом бизнесе. Приобретите акции «Радио корпорейшн», я скажу, когда и какие.

— Да, отец, я все понял.

— Вот и отлично. А теперь иди и обрадуй девочку, она ждет. — И, дружески тряхнув Мейседона за плечо, старик удалился.

К Сильвии Мейседону идти не пришлось, она сама выбежала из соседней комнаты и бросилась ему на шею.

Старик Милтон не обманул. После окончания курсов неожиданно для своих коллег, но не для себя, Мейседон получил назначение в разведуправление и влился в число тех тридцати тысяч человек, которые служили и работали в Пентагоне. А спустя некоторое время его банковский счет начал не очень быстро, но неуклонно расти за счет доходов, получаемых и от акций и помимо акций, но все-таки от «Радио корпорейшн оф Америка». Мейседон регулярно поставлял секретную и совершенно секретную военную информацию Милтону. Он имел дело исключительно со своим тестем, причем передача информации носила характер дружеской, доверительной беседы. Но Мейседон вовсе не был наивным или глупым человеком, он понимал, что, как ни верти и ни прикрывайся родственными связями и порядочностью Милтона, а он стал пусть не совсем обыкновенным, но все-таки шпионом. Платным экономическим шпионом, которого компания «Радио корпорейшн» внедрила в достаточно высокую сферу. Надо сказать, что любовь к родине, долг и честь не были для Генри Мейседона пустыми звуками и расхожими ценностями, возможно, он был в этом отношении несколько старомоден и недостаточно рационален. Он и во Вьетнам поехал добровольцем, искренне полагая, что престижу великого государства, Соединенным Штатам, в Индокитае нанесен чувствительный удар и что виновники, может быть, и не очень жестоко, но непременно должны быть наказаны. Потом он, конечно, понял, что совершил глупость, и, когда после ранения его направили на континент, вздохнул с превеликим облегчением. Но в глубине души он чувствовал себя способным на еще одну глупость, если сложится соответствующая мировая ситуация. Уже работая в разведуправлении, он несколько раз и с большой охотой бывал в Израиле, хотя, если говорить честно, не испытывал особой симпатии ни к евреям, ни к идеям международного сионизма. Но в Израиле был поставлен на карту престиж его любимой родины!

В общем, поставляя экономическую информацию компании «Радио корпорейшн», Мейседон испытывал определенную неловкость и угрызения совести. Опытный Милтон не мог не заметить этого. Он не придавал особого значения переживаниям зятя, хорошо зная великолепные адаптационные способности хомо сапиенса и его поистине неистощимую фантазию в аспекте самооправдания. Но, видя, что болезнь затягивается и грозит превратиться в своеобразный комплекс неполноценности, старый бизнесмен счел за лучшее откровенно поговорить с Мейседоном. Милтон сказал, что догадывается о сомнениях и колебаниях офицера, относится к ним с уважением, но не разделяет их. Конечно, где-нибудь на Кубе, в Советской России или в любом ином тоталитарном государстве без частной собственности разглашение военных секретов — это всегда измена, предательство, и по этому вопросу двух мнений быть не может! Совершенно по-другому обстоит дело в странах с развитой частной инициативой. Процветание и мощь Штатов, их способность защищать самих себя и весь свободный мир прямо зависят от процветания частных фирм, компаний, концернов и консорциумов. Чем лучше идут дела «Радио корпорейшн», тем лучше идут дела всей Америки! Поставка добротных экономических сведений компаниям, которые работают на военные ведомства, — не измена, не предательство, а нужное и доброе дело. В деятельности таких компаний органически сливается частное и общее, личное и государственное; разделять их и невозможно, и опасно, а может быть, и преступно. Так что совесть полковника Мейседона может быть совершенно чиста и спокойна, его сведения используются не во вред, а на благо родины.

Милтон не вполне убедил Мейседона, но все-таки снял большую часть груза с его души, особенно несколько неожиданной заключительной частью этой беседы.

— Помимо всего прочего, сынок, — ласково сказал Милтон после паузы, причем эта ласковость была отнюдь не показной, — ты должен понять, что «Радио корпорейшн» просто обязана получать такую информацию. Иначе она быстро вылетит в трубу! Неужели ты вообразил, что никто не поставляет аналогичные сведения другим компаниям?

Мейседону, разумеется, приходили в голову такие мысли, но тем не менее он слушал старика с большим интересом — его слова лились целебным бальзамом на его душевные раны.

— Мы должны получать сведения о программах по развитию и внедрению военной электроники, и мы будем получать их, чего бы это нам ни стоило. — Милтон улыбнулся не без некоторой грусти. — Не ты, сынок, так кто-нибудь другой. Изменить ситуацию невозможно, а в соответствии с ней к большому бизнесу предъявляются очень жесткие требования.

Понемногу сомнения Мейседона потускнели и превратились в некие бледные тени, которые если и появлялись иногда перед внутренним взором полковника, то уже не тревожили, а вызывали лишь легкую грусть и, пожалуй, любопытство. Он успокоился: что поделаешь, такова жизнь, такова экономическая и политическая система страны, в которой он родился. Мейседон вошел во вкус и стал черпать данные не только из каналов родной армейской разведки, но и обращаться к соседям — к своим коллегам из военно-воздушных и военно-морских сил. Он оказался неплохим психологом и, так сказать, селезенкой чувствовал, кто в свою очередь нуждается в информации и пойдет на обмен. Поток сведений сразу увеличился. Многоопытный Милтон довольно быстро сообразил, в чем тут дело. В принципе одобрив активность зятя, старик вместе с тем учинил ему по форме мягкий, а по существу суровый, бескомпромиссный разнос.

— Ты увлекся, сынок. Не забывай о конкурентах. Любой из твоих коллег может оказаться не только проходным осведомителем, но и провокатором. Будь предельно осторожен, сынок. Если ты попадешь между жерновами двух конкурирующих компаний, твоя карьера прервется если и не навсегда, то очень надолго. А может случиться и самое худшее из того, что вообще может случиться с человеком. А я на тебя рассчитываю! Пожалуй, из моих близких ты единственный человек, на которого я могу положиться в больших делах.

Мейседон поверил старому бизнесмену. Он понял, что его служба в Пентагоне носит вспомогательный, а может быть, и временный характер. И сделал самое умное из того, что мог сделать, — удвоил служебное рвение и осторожность. Однако он достиг уже такого уровня мастерства в своей осведомительной деятельности, что поставляемый им поток информации почти не сократился.