Император Валгаллы

ВОЙНА Глава 28

Троих пленников вывели во двор. Виктор щурился после темноты карцера. Впрочем, свет на дворе не был ярок. Мутный, как всегда, блеклый свет безвременья.

— Черт, ведь я с самого начала чувствовал, что приглашение добренького дяденьки пересидеть у него в теремке зиму обернется подлянкой, — сказал Каланжо. — Теремок стал тюрьмой. А что нас ждет, не сказали? Не сказали? Я понял — сюрпри-и-из...

Виктор разглядел двор. Тут тоже все переменилось. Недалеко от крыльца возвели деревянный помост. И что на нем? Плаха? Виселица? Нет. Сиденья. Что-то вроде мест для зрителей. Скамьи. А посредине высокое кресло. Трон? Места уже начинали занимать люди в форме фельдграу. Хьюго прохаживался возле помоста, поглядывая свысока на своих пленников. Виктор вдруг подумал, что наверняка в первые дни, когда Хьюго только-только появился в крепости, он держался очень скромно, раскланивался со всеми почти подобострастно, улыбался, называл каждого по имени и даже по имени-отчеству, заискивал перед каждым, пока не нащупал слабую струнку Бурлакова и не понял, что может обрести власть.

А что напротив помоста? Виктор повернулся. Увидел. Вот же сволочь!

— Павианы! — сказал Каланжо.

Виктор сплюнул. Чисто символически — рот мгновенно пересох. Еще он подумал: «Хорошо, что успел помочиться. Иначе бы наделал во время казни бо-ольшую лужу!»

Если учесть, что за несколько минут в этом дворе в хронопостоянной зоне минует целый час, то казнь будет очень долгой. И тут словно легкое дуновение прошло по крепости: пришельцы в форме фельдграу вытянулись в струнку, а прежние обитатели крепости съежились, как будто хотели спрятаться и стать незаметными, слиться с каменными стенами замка.

На помост поднимался невысокий полноватый человек в мундире, который ему немного жал под мышками. Император Валгаллы! Неужели он выбрался из своей норы только затем, чтобы поглядеть на казнь портальщика? Надо же, какая честь!

— Иди! — Лобов подтолкнул приговоренного в спину.

— Виктор Павлович! Как же так! — выкрикнул кто-то юный. При этом поначалу звонкий голос разнесся по всему двору, а потом как-то сошел на нет, будто растворился в сером сумраке, что пропитывал двор.

Виктор слегка повернул голову. Том? Ну да, он. Там в углу, отгороженные, будто скот, деревянными перильцами, теснились обитатели крепости. Знакомые лица. Войцех, Терри, Том.

Виктор слегка кивнул. Надо полагать — последний дружеский кивок в его жизни. Все тело задеревенело и плохо слушалось. Ланьер едва переставлял ноги.

Лобов остановил приговоренного подле врытого в землю кола. Чтобы это сделать, пришлось разрушить часть мостовой и обнажить серую мертвую землю. Вокруг были воткнуты горящие факелы. Хьюго любил эффектные зрелища.

Один из факелов был совсем близко. Два шага. Или три. Огонь... боль... Ожившая на миг надежда заставила сердце затрепыхаться в груди.

— Как ты меня туда посадишь? — спросил Виктор, оглядывая кол. — Лесенку приставишь?

У него вдруг стали подгибаться колени — как-то сами собой. Очень захотелось сесть прямо на землю в изножии врытого в землю кола.

— Никак. Это так, символ. Для тебя вон тот.

Лобов кивнул на лежавший на земле кол. Дерево было тщательно обстругано и жирно блестело.

— Ты что, его маслом намазал? — спросил Виктор.

Он сделал круговое движение руками. Почувствовал, как веревки ослабли. Еще одно усилие, и он освободится. Что дальше? Отнять у кого-то автомат? Сражаться? Погибнуть в перестрелке? Спастись у него не было шансов — во дворе несколько сотен человек. Не все они преданы Хьюго, но на сторону Виктора встанут единицы — это точно. Он никогда не приукрашивал реальность. Никогда...

— Ну да, это жир. Чтобы тело под тяжестью быстрее скользило. И острие сделал потоньше. Так оно быстрее доберется до диафрагмы, вспорет ее и легкие. Ты не сможешь дышать и умрешь. А если кол только кишки пропорет и застрянет, ты будешь долго умирать от перитонита. Долго — это скучно. Хотя я бы потянул удовольствие. Но Хьюго — он не любит излишней жестокости. Он велел смазать кол маслом.

Ноги все-таки подогнулись. Виктор сначала встал на колени — как-то так само собой вышло, потом сел.

— А нельзя меня просто пристрелить?

— Нет, — ответил Лобов. — Пристрелить — это для таких, как ты, слишком мало. И незачем в ногах у меня валяться — все равно тебя не помилуют. Сейчас я кого-нибудь в помощь кликну. Одному человека на кол не насадить.

— Раньше лошадьми на кол натягивали, — сказал зачем-то Каланжо.

— Лошадьми? Это мысль! — оживился Лобов и, оставив пленников под присмотром охранников-валгалловцев, заспешил к конюшням.

— Ну с-спасибо, удружил! — сказал Виктор капитану.

— Как-то само собой вышло, — нелепо хихикнул Каланжо. — Прости. Я всегда говорил, что павианам много знать — вредно.

— Д-для их друзей, — шепотом уточнил Виктор.

— Виктор Павлович! — позвал шепотом Димаш.

— Что т-тебе? Хочешь так же помочь, как капитан?

— У меня нейтрал есть.

— Что?

— Нейтрал. Мне Терри дала. Когда в камеру к нам приходила. Три шприц-тюбика. Давайте, я вам вколю. — Похоже, из них троих он лучше всех сохранил присутствие духа, хотя и трясло его, и голос вибрировал, но разум не затмился.

— Ни в коем случае. — К Виктору почти вернулось самообладание. Он повертел головой. Охранники встали поодаль, давая понять, что готовы стеречь место казни, но быть подручными палача, мараться в крови и дерьме жертвы люди в форме фельдграу не намерены. — И себе не коли.

— Что?

— Ни в коем случае не коли. Подожди!

Итак, боль — такая, чтобы земля ушла из-под ног.

Кол, разумеется, даст максимальный эффект, но не подходит, поскольку пригвоздит к земле в прямом смысле. Так что факел — куда лучше.

Лобов вернулся. Белого коня, того самого скакуна, чей хозяин погиб в мортале, вели за ним в поводу два конюха.

— Раздевайся! — приказал Лобов.

— У меня руки связаны, — отозвался Ланьер.

Палач рванул рубаху. Перепревшая грязная ткань лопнула. Б тот же миг Виктор освободил руки. Сомкнутыми пальцами ткнул Лобову в глаз. Тот рыкнул от боли, отпрянул.

«Я смогу!» — отдал Виктор себе приказ.

Он сбросил рубашку, прыгнул вперед, рванул воткнутый в землю факел. В следующий миг пламя лизнуло руку повыше локтя.

От боли его качнуло в сторону, первым желанием было швырнуть факел на землю. Но он перетерпел, пересилил боль, открыл все свое существо навстречу боли, пропустил ее внутрь. И тогда его вновь качнуло — только сильнее.

И он оказался на стене. А еще миг спустя боль превратилась в ярость — Виктор возненавидел всех людей в крепости.

На стене нес дежурство Рузгин. Во двор он старался не смотреть. Он сделал все, что мог. Он протестовал.

«Ты ничего не понимаешь, — поучал его Хьюго. — Такие, как Виктор, развращают. Они опаснее чумы. Их надо истреблять ».

«Но он не виновен!» — кипятился Рузгин.

«Мой мальчик, пойми, это не имеет значения».

Теперь Рузгин старался думать о чем-то ином. О том, что согревает сердце.

«Скоро весна », — повторял он как заклинание. Весна, а за ней лето и следом осень. Он вернется в Вечный мир. Он забудет все, что было. И сегодняшний кошмар — тоже. Надо только подождать... перетерпеть...

Но самоуговоры не действовали. Он боялся, как удара в затылок, крика боли у себя за спиной. Смотрел на серую стену мортала, окружавшую крепость, на то, как за белым кругом безвременья стелется поземка.

«Странно, — размышлял Рузгин. — Обычно там не бывает снега. — Никогда. А сегодня идет. Сегодня все иное. Все. И круг этот белый как будто стал меньше».

Рузгин всмотрелся.

Вон черная полоса, оставленная «Пастухом» во время штурма крепости марами. Она была довольно далеко от границы. А сейчас почти возле нее... ну да... да... мортал наступает. Медленно ползет и одновременно вращается. Серая клубящаяся дымная стена. Она гонит перед собой что-то похожее на белую поземку.

Рузгин пошел, потом побежал, огибая стену. Доски скрипели под башмаками. Стонали, трещали. Вдруг поразило обилие звуков — голоса, скрип, вой, какое-то кряхтенье. И сдавленный голос во дворе. Уже нельзя было сомневаться: мортал вращался и сжимался. Смещался. Готовился пожрать.

— Хьюго! — закричал Борис. — Опасность!

Но что толку кричать. В тот момент, когда мортал ползет, он убивает мгновенно. Через стабильную зону ускоренного времени можно проехать на вездеходе, окованном серебром. Можно прорваться. А через эту беснующуюся кипящую стену — нет. Никто, никогда!

И тут рядом возник Виктор. Почти вплотную. Голый по пояс, с факелом в руке.

— Гляди! — заорал Рузгин и ткнул пальцем серое месиво пространства.

Виктор обернулся. Стена клубилась, дымилась, внутри нее был только хаос. Она буквально всасывала в себя белое пятно, окружающее крепость.

— Я никогда не слышал про такое, — сказал Виктор. — И — тем более — не видел.

— Тебя же казнят, — опомнился вдруг Рузгин.

— А мне это не нравится! Решил заявить протест.

— Мортал! Мортал идет! Наступает! — крикнул кто-то очень громко.

Все или почти все знали, что это такое.

Страшный многоголосый стон пронесся над крепостью. Охрана бросилась со стены. Многие даже не побежали к лестницам — стали прыгать вниз на камни с высоты.

Виктор перегнулся через перила и закричал, пытаясь переорать визг женщин и крики мужчин:

— Димаш! Каланжо! Сюда!

Его не слышали. Во дворе царила паника. Помост уже опустел: господа, одетые в форму фельдграу, теснились у двери в каменный замок. Видимо, надеялись, что убежище Бурлакова устоит под напором мортала. Надо же, как быстро они добежали до этой двери! Обычные обитатели крепости метались в ужасе, не зная, где укрыться.

По лестнице взбежал охранник, в руках у него была темно-серая труба. «Пастух»? В кого этот парень собрался стрелять? Или хочет уничтожить крепость — стереть ее к черту, чтобы не было и следа? Но ничего сделать этот парень не успел — Виктор ткнул его факелом в глаза. Парень завизжал, бросил «Пастуха», схватился за лицо и рухнул на колени.

«Что, если еще немножко поджарить себя и переместиться?» — Виктор задал себе вопрос скорее автоматически. Потому что ответ уже знал: через мортал ему не проскочить.

Клубящаяся масса тем временем перестала приближаться. Да и движение ее замедлялось. Что-то происходило. Не просто важное — грандиозное. Виктор замер, не в силах пошевелиться, ощущая, как озноб продирает спину.

«Похоже на извержение вулкана», — думал Ланьер.

И тут рядом свистнула пуля. Одна, вторая. Черт! Это стражи Валгаллы вели огонь по беглецу. Виктор отшвырнул от себя факел (в серой хмари он был отличной целью) и в ту же секунду увидел, как Рузгина отшвырнуло к стене частокола.

— Борька!

Рузгин дернулся, пытаясь встать. Виктор упал рядом с ним, прижался к настилу. Почувствовал, как вибрируют вбитые в землю огромные колья.

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась.

А дымное облако перестало вращаться, плотная серая стена рассеялась, в многочисленные трещины хлынул солнечный свет. Из одной такой трещины вылетела ослепительно сверкающая белая игла.

— Борька, ты как? — Виктор пытался нащупать рану на груди Рузгина. — Броник надел? Нет?

Борис не отвечал, слышался только хрип.

Виктор поднял голову. Игла, что вынырнула из дымного облака, превратилась в длинную сверкающую сигару.

«Это же „Повелитель ветров"! Черт! Откуда он здесь взялся?!»

Виктор поднял автомат Рузгина и вновь посмотрел на двор.

Как им дать знак?! Ланьер заметил только брошенный факел, почти уже погасший. Он поднял его и принялся размахивать над головой.

— Сюда! Сюда! Димаш! Каланжо! Сюда!

В этот раз его услышали. И поняли: он знает, как спастись. Поверили опять. Он увидел, как Каланжо, успевший избавиться в суматохе от пут, схватил один из воткнутых в землю факелов и помчался к лестнице, ведущей на стену. За ним бежал Димаш и тащил за собой Терри. Их нагоняли Том и Тая. За ними вперевалку, не поспевая, трусил Лобов.

«Пристрелить его или дать самому сдохнуть?» — подумал Виктор мстительно.

И дал очередь — наугад, не целясь. В Лобова не попал, но тот притормозил и нырнул за угол конюшни. Теперь его не достать.

А «Повелитель» уже завис над стеной, Виктор оглянулся, увидел открытую дверцу кабины.

«Запрыгну, и он тут же исчезнет, других не станет ждать», — мелькнула мысль.

Виктор отшатнулся. И в тот же миг пуля ударила в частокол. Не отступи он — размозжила бы эта пуля ему голову.

— Иногда полезно уступить место, — пробормотал Ланьер.

Каланжо был уже наверху.

— Садитесь! Это за нами! — Виктор указал стволом автомата на открытую дверцу кабины.

— А остальные? — спросил Каланжо.

— Не знаю.

Виктор кинулся к Рузгину, поднял его на руки, как ребенка, и понес к кораблю.

Димаш подсадил сначала Терри, потом Таю в кабину.

— Садись и помоги мне! — приказал Виктор Димашу.

Втроем (Терри тоже помогала изо всех силы) они подняли раненого в кабину «Повелителя».

Виктор обернулся и глянул на обезумевших людей внизу. Сейчас они все полны сил, ярости, страха... чувств. Полны жизни. Но что будет с ними через миг? Мортал сдвинется и пожрет их? Или?.. Корабль тонет. Титаник вот-вот пойдет ко дну. И есть только одна лодка, чтобы спастись.

— Витька, давай руку, — сказал Каланжо.

Все, кто откликнулся на призыв, кто сумел добежать: капитан Димаш, Терри, Тая и Том, — были уже в кабине. Виктор оглянулся. Наверняка можно взять с собой кого-то еще. Стена была пуста. Только возле лестницы, скорчившись, лежал ослепший охранник.

Виктор отдал автомат Каланжо, потом подобрал оброненного «Пастуха», зашвырнул в кабину и кинулся к раненому. Поднял его на руках — откуда и силы взялись, парень оказался не тяжелый. Он едва не сорвался, пока его затаскивали наверх. Виктор запрыгнул в кабину последним.

«Повелитель» рванул прочь от крепости.

Едва Виктор очутился внутри, как у него сразу же подкосились ноги. Он ощутил смертельную слабость, тошноту, огнем вспыхнула боль в обожженной руке. Даже до кресла добраться не смог — Каланжо подхватил его под руки и усадил, поднес к его губам бутылку с водой, и Виктор сделал пару глотков.

«Повелитель ветров» набирал высоту, и корпус его слегка вибрировал.

Человек, сидящий в кресле пилота, обернулся, Виктор увидел как будто свое отражение в зеркале — те же черты лица, и волосы такие же длинные, как у него. Только человек был чисто выбрит и одет в новенький хамелеонов камуфляж.

— Живой, — доложил Каланжо.

— Обезболивающее в аптечке, — бросил пилот и вновь отвернулся.

— Как Борька? — спросил Виктор у Терри, что склонилась над раненым. — Он выживет?

— Будем надеяться.

Виктор оттолкнулся от кресла, встал, подался вперед.

— Что происходит, герцог?

— Потом объясню. Пока смотри.

Виктор смотрел. Он видел, что внизу по серой зоне мортала пролегли трещинами извилистые белые линии.

«Хронопостоянные линии», — догадался Виктор. А белые они потому, что там выпал снег. Он еще не знал, что произошло, но понял, что этот мир изменился. Кардинально.

Каланжо тем временем отыскал аптечку и вколол сразу два шприц-тюбика в руку Ланьеру.

— Что происходит? — повторил он свой вопрос.

— Мы закрыли врата, — отвечал пилот, не оборачиваясь.

Закрыли врата? Что? Как? Как они это сделали? И что это значит?

— И это значит... — выдавил Виктор.

— Только то, что от прежних забав на этой стороне придется отказаться. А ты лучше сядь в кресло, — приказал пилот.

Пришлось подчиниться.

— Надо же, вулкан дымится, глядите! Виктор Павлович! — воскликнул Димаш.

В иллюминаторе хорошо было видно, как в синее небо столбом поднимался густой серый дым.

— Будет извержение? — спросил Димаш с тревогой.

— Вряд ли. И потом, нам ничто не грозит. Лава потечет по соседнему склону.

— Нет, здорово! Я никогда не видел извержения. Вот бы посмотреть! А вы видели?..

— Однажды. На той стороне. Поехали вдвоем с Петром Толкуновым делать репортаж про извержение. Устроились на ночь в палатке. Просыпаюсь я утром, воняет пластиком. В крыше палатки дыра. А там, где у Толкунова голова была, — черное пятно. Спальник обуглился вместе с телом. Голова стала пеплом. Ночью вулканическая бомба угодила в палатку. И вот так — метко — упала.

— Так вы все это выдумали, Виктор Павлович. Портальщики — они все врали и выдумщики.

— Разве я был когда-то портальщиком? Я уже забыл.

— Я вам не верю, — уныло промямлил Димаш.