Идут роботы

ПОТОМУ ЧТО ТЫ ПРОДАЛСЯ КАПИТАЛИСТАМ!

«Значит, действительно опасность близко? Да ещё какая опасность… Что поделаешь с таким железной уродом, когда он будет стоять у станка?.. Но разве только для такого пассивного, мирного, так сказать, сопротивления можно использовать роботов? А если Говерс, например, двинет отряд роботов на откровенную схватку, бой с рабочими?»

Тим даже сам испугался такой мысли. Вдруг он услышал, что такси останавливается. Что такое?..

Он выглянул в окно. Такси стояло на улице, не доезжая большого перекрестка Мидленд-стрит и Коломбской площади. Большое скопление авто в этом месте регулировал сильный рослый полицейский, стоявший на перекрестке и крепко державший в руке грубую резиновую палку, показывая ей путь одном потоку авто и одновременно останавливая второй, пытающийся перерезать ход первого. Полицейский стоял неподвижно, как монумент. Лицо его было строгое, видимо от своей власти. Тим вспомнил, что те же самые строгие лица полицейских запомнились ему во время последней схватки рабочих с полицией в Нью-Харрис.

Тогда тоже полицейские стояли посреди улицы, но их была целая шеренга. Они угрожающе держали в руках свои тяжелые резиновые палки, не пропуская рабочих к воротам Говерсовского завода. Тим вспомнил и то, что сказал ему тогда один из членов забастовочного рабочего комитета:

— Понимаешь, одних резиновых палок мы не испугались бы, хоть они и очень дерутся. Но, видишь как вооружил их Говерс?.. Действительно, каждый полицейский у себя на боку имел большой кольт в кобуре: пока револьверы лежали спокойно, полицейские не дотрагивались до ним. Но — если бы рабочие пошли против резиновых палок, тогда…

Тим взглянул в сторону полицейского. И вдруг он похолодел, откинувшись к спинке сиденья:

— Что это? Может, я сошел с ума?..

Вместо полицейского в его серой униформе — он увидел посреди улицы железного робота который неподвижно стоял, подняв тяжелую резиновую палку; его железная фигура замерла в одной позе. Но чувствовалось, что она наготове двинуться куда угодно — в зависимости от приказов, которые принимает из эфира небольшая блестящая серебряная антенна на голове робота.

— Безумие!.. — Снова прошептал Тим.

Он закрыл на мгновение глаза, потом открыл их. Такси уже двинулось с места и медленно ехало вдоль улицы. Полицейский стоял, как и раньше неподвижно, изменилось только направление, которое показывала его резиновая палка. Полицейское строгое лицо не смотрело ни на кого, оно было словно высечено из камня.

— Наверное, у меня расшалились нервы, — вздохнул Тим.

Он вытащил сигарету, закурил и снова закрыл глаза.

Через несколько минут такси подъехало к гигантскому дому почтамта. Тим выскочил из него, бросив водителю деньги, и побежал по лестнице вверх, к телеграфу. И опять-таки он не видел, как вслед за ним спеша шел человек с трубкой в зубах. Его водитель выполнил просьбу, он не потерял в уличном движении такси, идущее перед ним. Но теперь человек с трубкой шел не так откровенно, как раньше — видимо, он хотел избежать встречи с Тимом, не хотел, чтобы Тим мог его заметить или даже узнать.

Мужчина с трубкой поднял воротник пиджака, глубже надвинул кепи почти на самый нос. Он издали следил за Тимом, не приближаясь к нему. И только тогда, когда Тим, склонившись над столом, писал уже текст своей телеграммы, ради которой он и приехал сюда, человек с трубкой быстро прошел мимо, заглянув, как бы случайно, через плечо Тиму. Он увидел всего две строки:

«Нью-Харрис, Брукленд-стрит, Мадлен Стрэнд. Еду шестичасовым. Важное дело».

Тим еще не успел подписаться, а может, он хотел дописать что-то. Однако, мужчине с трубкой было достаточно и этого. Он не останавливаясь прошел к другому столу, взял бланк телеграммы и, не задумываясь ни на секунду, написал тоже:

«Нью-Харрис, Брукленд-стрит, Мадлен Стрэнд. Еду шестичасовым. Важное дело».

Затем он подписал телеграмму и понес ее сдавать, переждав, конечно, пока Тим не сдал своей. Эту вторую телеграмму сданную на полминуты позже первой: Мадлен Стрэнд должна была получить их одновременно.

Теперь человек с трубкой в зубах уже не следил дальше за Тимом; он знал, что встретится с репортером в поезде. Мужчина с трубкой приоткрыл ворот пиджака, сдвинул кепи назад и отправился куда-то. Ровно в пять часов пятьдесят минут Тим приехал на вокзал. Он успел сдать в газету свой разговор с Говерсом, украсив его боевым подзаголовком, успел поговорить с редактором и еще купить дорогой несколько свежих вечерних газет. Сев в купе, Тим удобно вытянул ноги прямо перед собой и начал читать газеты.

Сразу ему приглянулась свежая корреспонденция из Нью-Харрис в газете «Дейли-телеграф».

«Забастовка рабочих в Нью-Харрис получила неслыханный размах. Она длится уже третью неделю, рабочие не соглашаются на посредничество профсоюзной организации. Забастовкой руководит специальный забастовочный комитет. По нашим сведениям, забастовочный комитет является только прикрытием для коммунистической организации, прочно взявшей в свои руки руководство забастовкой. Комитет требует от компании Говерса, чтобы она подписала условие о повышении зарплаты и установлении восьмичасового рабочего дня. Компания упорно отказывается подписать такое условие, хотя забастовка наносит ей всё большие убытки из-за того, что заводы не работают. Все попытки компании пустить заводы с помощью штрейкбрехеров, которых выписали из соседних штатов, не дали никаких результатов, потому что рабочие бдительно охраняют завод, не допускают штрейкбрехеров. Уже было два столкновения с полицией, она пыталась разогнать рабочие патрули, что задерживали штрейкбрехеров, но разогнанные в одном месте рабочие патрули быстро собирались в другом и снова выгоняли штрейкбрехеров. Все это утверждает мысль о том, что забастовкой руководит опытная рука коммунистов. Неужели правительство не видит этого? Надо решительно ликвидировать забастовку, арестовать коммунистов и дать возможность компании Говерса пустить свои заводы».

Далее в корреспонденции ещё шли грубые ругательства в адрес коммунистов и забастовочного комитета, упорно не поддающихся на предложения желтой профсоюзной организации. Но о роботах не было ни слова. Может, «Дейли-телеграф» еще не успел пронюхать о них?

Тим положил газету и пробормотал:

— Как же, вот так сразу ликвидировать забастовку, разогнать патрули, арестовать коммунистов?.. Черта лысого, у нас в Нью-Харрис это сделать не так-то легко!..

— Простите, вы что-то сказали? — Неожиданно услышал Тим чей то вежливый голос.

Он поднял голову.

Против него, на второй диване, сидел человек в кепи. Он пыхтел ароматным дымом из трубки и смотрела в глаза Тима.

— Вы что-то сказали? — Повторила человек, и вдруг глаза его расширились как от удивления.

Одновременно подскочил и Тим:

— Слушайте, матери его бес, это же вы!.. Ты… Томас?

— Да это я. А откуда взялся ты, Тим?

— Вот неожиданность! Встретились в поезде. Сколько лет не виделись — и так…

— Да куда ты едешь?

— В Нью-Харрис. А ты?

— И я туда же. Чего ты туда едешь?

— По делам своей газеты. Знаешь, там крупная забастовка.

— Я почти в этом деле. Только я с другой стороны.

Тим недоверчиво посмотрел на знакомого — что значит «с другой стороны»?

— Что ты хочешь сказать? С какой другой? Разве ты знаешь, с какой стороны я?

Тимов знакомый немножко поколебался. Однако, он быстро выкрутился:

— Видишь ли, я слышал, как ты говорил сам с собой о делах в Нью-Харрис. Итак, я понял, что ты сторонник забастовки. Ну, а я, наоборот, против забастовки.

— То есть?

— Да ты не смотри на меня такими враждебными глазами. Разве разница в политических взглядах мешает людям быть старыми друзьями? А?

— Разное случается, — сдержанно ответил Тим.

— Я работаю инженером в компании Говерса. Моя специальность, как тебе давно известно, радиотехника. Я всегда специализировался на направленной пересылке радиоволн, на пересылке энергии. И там, кое-чего добился. А ты что делаешь?

— Я же говорил: работаю в газете, «Ред-Стар» называется.

Тимов знакомый покрутил носом:

— Откровенно говоря, не люблю я этой газеты.

— Потому что ты продался капиталистам, — ответил Тим.

— Вижу, что ты такой же горячий, как и раньше, когда мы с тобой учились в колледже, — грустно и ласково ответил тот.

— Да, я не изменился. А ты, Томас Бирз, очень изменился. Значит, ты против забастовки? Может, бороться против неё едешь?..

— Может, и так. Но моя непосредственная цель — увидеться с Мадлен Стрэнд. Ты встречаешься с ней?

Тим почувствовал, как краснеет его лицо. Чтобы скрыть неловкость, он склонился, что бы поднять газету, которая упала на пол, и оттуда неясно пробормотал:

— Да… иногда…

— Что же, и она тоже такая красная? — Словно не замечая поведения Тима, продолжал Бирз.

— Нет…

Бирз улыбнулся:

— Конечно нет. Я тоже так думаю. Потому что она в последний раз, когда мы с ней виделись, высказывалась, как очень яростная противница забастовки. Что ж, это понятно: она трезво смотрит на вещи. Инженер знает, какая всегда бывает ерунда, когда рабочие берутся не за свои дела.

— То есть?

— Их дело — работать. А управлять предприятием и вообще жизнью — справимся и мы сами! — Холодно ответил Бирз.

Тим промолчал. Он видел, что из этого разговора ничего путного не получится. Не было уже радости от встречи со старым другом по колледжу; наоборот, ему было неприятно, что Бирз тоже едет к Мадлен.

Далее разговор шёл очень неудачно. Через несколько минут они и вовсе замолчали, углубившись в газеты. Бирз сбросил свой макинтош; он был в клетчатом пиджаке, крепко сжимал трубку в своих зубах. Но все эти приметы, которые могли бы многое рассказать внимательному читателю, Тиму ни о чём не говорили.

Поезд двигался дальше и дальше — в Нью-Харрис, к бастующим рабочим, к Мадлен Стрэнд.