Идеальная для колдуна (СИ)

Глава 61

Кондитерская больше не открывалась. Амели велела Гасту убрать вывеску, и дом на Седьмой площади стал просто домом. Она за последние дни ни разу не спускалась в подвал — бросила все, как есть. Старалась не думать. Но глодала такая тоска. Будто вычерпали что-то внутри, что-то важное. Мари развлекала, как могла, лезла из кожи вон, стараясь угодить, рассмешить. Амели была благодарна ей и ни за что не хотела бы видеть рядом какую-то другую девушку. Нет, Феррандо все же был не прав. Мари получилась настоящей, живой, с большим сердцем. И то, что она никак не соответствовала каким-то его идеалам — вовсе не проблема Мари. Феррандо мечтал о химере, требовал невозможного. Люди не обязаны соответствовать чужим идеалам. Нужно быть собой. Всегда собой. Но жить по совести, не желать другому зла. Гармония внутри и порождает в человеке совершенство.

Время близилось к полудню. Солнце висело в чистом небе прямо над головой. Август выдался жарким, но разогретая листва в саду уже давала тот приятный сладковатый запах скорого увядания. Цветы высохнут, апельсины и померанцы займут свое место в оранжерее. Сад станет напоминать опустевший дом. Знакомый, но холодный и чужой.

За рекой надрывались колокола. По воде стелился протяжный плотный гул.

— Чего они трезвонят, Мари? Не знаешь?

Та пожала плечами:

— Не знаю, барышня. Стало быть, свадьба, или оглашение какое. Третий день уж трезвонят.

Колокола отмерили положенное количество ударов, и стало тихо. Где-то в листве запищала пеночка. Амели обогнула оранжерею, встала у обрыва, у каменного заграждения. Город заливало светом, черепичные крыши казались как никогда яркими, шпиль собора святого Пикары на утесе горел нестерпимой белизной.

Чужой город. Отныне совсем чужой. Она не нужна этому городу, а город не нужен ей. Так и будет. Амели до слез сощурилась на блики на речной ряби, отвернулась:

— Пойдем, сходим в колодец.

Мари недоуменно пожала плечами:

— Зачем?

— Хочу взглянуть на статую.

Мари кивнула:

— Как угодно, барышня.

Они с трудом продрались сквозь заросли. Казалось, все здесь было заброшено окончательно. Надо попросить Феррандо поставить статую в саду, где-нибудь в самом дальнем углу, за деревьями, чтобы Амели могла изредка приходить и любоваться. Не на себя. Она уже не видела в изваянии себя. Замечала лишь безупречную работу и идеальные линии. Такая красота не должна стоять в подвале.

Амели легко перелезла через бортик и пошла по ступеням, держась за влажные камни. Мари юркнула следом. Придерживала ее за юбку и только и твердила:

— Не оступитесь, барышня!

Теперь не было страха, не нужны были свечи. Амели спустилась до самого дна, толкнула дверцу, утопленную в толще стены. Прошла в темноте и толкнула дверь в мастерскую. Но ее встретила кромешная непроглядная тьма. Не было окна с колонной, не было залитого солнцем деревенского пейзажа. Не было ничего. Амели обернулась, различая смутный силуэт Мари в дверях.

— Совсем темно, барышня.

Амели инстинктивно щелкнула пальцами. Она уже привыкла обходиться без огнива и лучин. Под потолком дрогнули тусклые желтые всполохи, и вскоре мастерскую залило неверным светом подвешенного к потолку на цепях фонаря в стеклянной колбе.

Здесь было совершенно пусто. Лишь пара грязных бочек у стены. Обломки засохшей глины. Окно было словно наглухо заложено кирпичной кладкой. Оставался лишь пустой каменный подоконник и тонкая изящная колонна между стрельчатыми арками. Деревянной подставки, в которой Феррандо хранил свои склянки, тоже не было.

И статуи не было. Лишь в углу валялась знакомая холстина.

Амели охнула, посмотрела на Мари, будто ждала от нее объяснений:

— Где статуя?

Та растерянно пожала плечами:

— Не знаю, барышня. Ничего не слыхала.

— И Гасту ничего не говорил?

Амели панически боялась, что Феррандо разбил ее. Если это так — она расплачется.

Мари смущенно опустила голову:

— Да с чего бы мне господин Гасту что-то говорил?

Амели даже рассмеялась:

— Будто я не знаю, что ты вечерами к нему под лестницу бегаешь.

Мари побледнела, как полотно:

— Барышня, я… — она опустила голову, не зная, как оправдаться. Мари не умела врать. — Простите меня, госпожа. Но господин Гасту…

Амели кивнула:

— Он тебе нравится…

Мари порывисто подбежала и кинулась в ноги:

— Простите, барышня!

Амели подняла ее, придерживая за руки:

— Что ты! Что ты, милая! За что? Вставай, отряхнись.

Мари поднялась, отряхивала юбку, как и велели. Несмело подняла глаза:

— Так вы не сердитесь?

— Конечно, нет! Но если обидит — сразу скажи.

Мари смущенно улыбнулась:

— Что вы, барышня. Разве ж он обидит? Он только с виду такой грозный.

Амели промолчала. Кто знает, может, Мари и права. Сама Амели уже давно не боялась горбуна и будто смотрела другими глазами. Но… слишком многое изменилось.

Они поднялись из колодца, вышли на парковую дорожку. Теперь Мари краснела нежным румянцем смущения, и это было очень трогательно.

— Вы расстроились, барышня? Что изваяния нет?

Амели честно кивнула:

— Да. Очень.

— Так, может, переставили? Нужно поискать.

Амели покачала головой:

— Не сейчас. Я устала. И есть хочется… А где мой муж? Я его с утра не видела.

Мари пожала плечами:

— Не знаю, барышня. У них с господином Гасту в последнее время одни сплошные тайны.

— Тайны? Какие?

Мари лишь сокрушенно покачала головой:

— Ничего не знаю.

* * *

Амели проснулась, едва серый рассвет пробивался сквозь щели в ставнях. Мужа рядом не было. Либо его не было в доме, либо он ночевал у себя. Это казалось уже неправильным. Амели привыкла засыпать и просыпаться рядом с Феррандо. Даже если он допоздна засиживался в своей лаборатории, утром все равно оказывался рядом. Сейчас даже подушка была нетронутой.

Читай на Книгоед.нет

Амели села в кровати, откинула одеяло.

— Мари!

Было слышно, как горничная копошится в гардеробной. Она впорхнула с широкой улыбкой:

— Доброе утро, барышня. Как спалось?

Амели пожала плечами:

— Сама не знаю. Где мой муж? Его не было?

Мари покачала головой:

— Не было. И господина Гасту тоже. Но там такая красота, барышня! Такая красота!

Амели помотала головой, пытаясь стряхнуть липкий сон:

— Какая? Где?

— В гардеробной! Опять мессир прислал!

Любопытство взяло верх. Амели накинула капот, сунула ноги в домашние туфли и вошла в гардеробную. Туалет был на манекене. Небесный атлас, вышитый диковинными серебряными цветами и отделанный тончайшим серебряным кружевом. Рядом на столике лежал в футляре гарнитур с аквамаринами и жемчугом. Небывалая нежнейшая красота, от которой спирало дыхание. Амели инстинктивно тронула кружево, коснулась камней.

— И что все это значит, Мари?

Та пожала плечами:

— А разве это должно что-то значить?

— Это значит…

Амели вздрогнула всем телом, услышав в дверях голос Феррандо.

— … что сегодня к полудню ты должна быть необыкновенной красавицей. Справитесь, сударыни?

Мари с улыбкой присела в поклоне:

— Конечно, мессир. Грех не справиться с такой госпожой.

Амели нахмурилась:

— Зачем? Мы куда-то едем?

Он кивнул:

— Да, и ты должна быть ослепительной.

Амели почувствовала, как вместо радости подкрадывается отвратительная щекочущая тревога.

— Куда?

— Узнаешь потом.

Амели едва не топнула ногой:

— Ты должен мне сказать, или я никуда не поеду. Я должна знать.

Феррандо поддел пальцем ее подбородок, сверкнул синими глазами и знакомо прищурился:

— Сударыня, муж повелевает вам быть готовой к полудню. Извольте исполнять.

Она притворно шлепнула его по гладковыбритой щеке:

— Прекрати. Этим ты меня больше не напугаешь.

Феррандо прижал Амели к груди, пальцы зарылись в волосы, нервно поглаживая:

— Это сюрприз, моя дорогая. — И добавил едва слышно: — Надеюсь, хороший.

От этих слов и от тона, которым они были сказаны, сделалось совсем не по себе. Амели подняла голову, заглядывая мужу в лицо:

— Где ты был всю ночь? Что вы затеяли с Гасту?

Он желчно усмехнулся:

— Турне по городским борделям.

Амели отстранилась, скрестила руки на груди:

— Не смешно.

— Надеюсь, любимая, у нас будет повод посмеяться. Сегодня на Седьмой площади, у ратуши, обещают необыкновенное зрелище.

Амели встрепенулась:

— Артисты приехали?

Феррандо кивнул:

— Можно и так сказать. Я снял для нас комнаты с балконом прямо возле сцены. Тебе будет все прекрасно видно и слышно. Так что, будь красивой, на тебя будут смотреть. Тебя привезет Гасту, а я уже буду ждать там, у меня еще дела в Конклаве.

Он развернулся и вышел. А у Амели все запело внутри:

— Мари! Ты слышала? Артисты!

— Это чудесно, барышня!

Но радость вдруг сменилась страхом. На площади соберется толпа. Которая ненавидит Амели… И эта скандальная мещанка наверняка будет там. Там все будут… Они станут смотреть, тыкать пальцами…

Амели вернулась в альков, села на кровать:

— Мари, я не поеду.

На фарфоровом лице горничной отразилось недоумение:

— Что за глупости, барышня? Раз мессир велел — нужно непременно ехать. И показать им всем, что вы их не боитесь.