Идеальная для колдуна (СИ)

Глава 55

Амели даже не оглядывалась, тут же развернулась, ожидая увидеть перед собой захлопнувшуюся дверь, собираясь отчаянно колотить кулаками, но взгляд уткнулся лишь в серый расшитый кафтан. Феррандо не собирался уходить. Застыл в дверном проеме — и это было надежнее любой двери.

Амели комкала юбку:

— Выпустите меня. Что я сделала, чтобы запирать меня в подвале?

Синие глаза полоснули ножами. Феррандо скрестил руки на груди, на губах заиграла презрительная ухмылка:

— Извольте оглядеться, сударыня.

Он будто насмехался. Что ж… Амели глубоко вздохнула, стараясь приготовиться ко всему. Не выдать страха. Она не доставит ему такого удовольствия, что бы ни увидела. Отчего-то представлялись самые страшные ржавые цепи, самый мрачный каземат. Она развернулась, даже сощурив глаза, как ребенок. Открыла с опаской.

Каземата не было. Не было и цепей.

Глазам открылось просторное светлое чистое помещение с четырьмя высокими окнами, в которые било яркое солнце. Сквозь ромбы расстекловки виднелась городская улица. Досчатый потолок с толстыми мореными балками опирался на массивные квадратные колонны, стены из белого камня, пол в знакомую черно-белую плитку. Посередине — длинный дубовый стол, несколько табуретов. Слева — огромная печь, в которую смог бы уместиться целый бык. Резные шкафчики, бадейки, миски, тазы. На правой стене — череда медных луженых черпаков: от огромных — до самых крошечных. Над ними — вереница медных крышек. В открытом шкафчике виднелись пузатые мармитки на гнутых ножках и маленькие глиняные формочки, составленные одна на другую. В самом углу в толще стены утопала еще одна дверь. Рядом на крючке висел белоснежный фартук в оборках и крахмальный чепец с широкими отворотами-крылышками.

Амели не верила глазам. Сглотнула, медленно повернулась к мужу:

— Что это, мессир?

Тот поджал губы, будто даже разговаривать не желал:

— Твоя пекарня. Кажется, именно этого ты хотела?

— Я? — Амели невольно прижала ладонь к груди. — Я…

Она не знала, что сказать. Как он догадался? Залез в голову, копался в мыслях? Подсмотрел самые заветные мечты? Или тетка Соремонда наболтала? Наверняка — она. Уж та знала обо всем. И о том, как Амели хотела печь для людей. Амели почему-то чувствовала себя до невозможности неловко, будто ее застали за чем-то неприглядным или вовсе приметили за воровством.

Она вновь посмотрела на мужа:

— Это такая шутка, мессир? Сей же час все исчезнет и превратится в обычный подвал? Так и будет?

Феррандо лишь прищурился:

— Если ты этого хочешь, так и будет, — голос звучал ровно, будто ему было совершенно все равно, но Амели ясно видела, что он начинал злиться.

— Нет! Нет! — вырвалось слишком поспешно. Амели даже неосознанно кинулась к мужу, но вовремя остановилась. Теперь она до смерти боялась, что эта небывалая роскошь исчезнет.

— В таком случае, распоряжайся, как тебе вздумается.

Амели отстранилась на шаг, понимая, что в порыве подбежала слишком близко:

— Значит, все это… — она махнула рукой, окидывая помещение, — мое? Это правда?

— Если я так сказал, значит — так и есть.

Амели боялась верить:

— И я могу приходить сюда, когда вздумается? В любое время дня и ночи? И все будет на месте?

Кажется, Феррандо терял терпение. Он расцепил руки и надвигался на Амели:

— Так тебе нравится или нет?

Она вновь окинула взглядом пекарню, подошла к столу, с наслаждением провела кончиками пальцев по теплому дереву. Повернулась к мужу:

— Мне очень нравится, мессир.

Она подошла к окну, вгляделась через дутое стекло, узнавая Седьмую площадь — самое сердце города. Если пойти по улочке справа, повернуть несколько раз — можно выйти к родительскому дому. Можно было бы… Если бы эти окна не были мороком. Седьмая площадь далеко отсюда.

Вся радость вдруг отступила. В сущности — ничего не изменится. Амели просто будет возиться на своей собственной кухне, а не на кухне тетки Соремонды. Но ее стряпню по-прежнему некому будет есть. Она вспомнила мальчонку у мельницы, который тыкал в пирожные пальцем. Как он смотрел! Жадно, восторженно! Старуху, которая жевала беззубым ртом и от наслаждения качала головой. Вот в этом все дело. Без людей эта затея просто не имеет смысла. Пусть даже в этом была маленькая капелька тщеславия — Амели готова была это признать. Никто не святой. Хотелось, чтобы искренне хвалили, чтобы благодарили. Она прямо представляла, как по вечерам станет раздавать нераспроданное за день местной нищей детворе. Представляла их улыбающиеся лица.

Амели повернулась к Феррандо:

— Мне очень нравится, мессир. Это правда. Но ведь это всего лишь декорация. Мне очень хочется печь для людей, а не просто так.

Кажется, она сказала что-то не то. Лицо мужа помрачнело, по нему будто пронеслась грозовая тень. Он в мгновение ока оказался рядом, ухватил Амели под локоть и потащил к дальней двери. Отпер задвижку, дернул за массивную ручку:

— Прошу… сударыня.

Она не сопротивлялась. Благо, глянула под ноги, иначе не заметила бы трех ступенек и, чего доброго, рухнула. Теперь это никак нельзя. Теперь нужно беречься.

Амели замерла, оглядываясь. Настоящий магазин. С резным деревянным прилавком, двумя окошками по бокам от входной двери. Перед окнами — апельсиновые деревца в знакомых деревянных кадках. Маленькие щеглы с красными мордочками в просторной клетке на крюке.

Дыхание замирало, а слова застревали в горле. Амели подошла к окну, вновь выглянула на улицу. Феррандо отпер засов на двери:

— Ты можешь выйти. Только советую запомнить дом, иначе возвращаться придется привычным путем. Гонять из-за тебя лошадей я не стану.

Амели не стала спорить. Осторожно вышла за дверь, придерживая юбку. Она и впрямь оказалась на улице. На краю Седьмой площади. Охватили городские звуки, голоса, стук колес. Солнце светило прямо в лицо. Амели прикрыла глаза рукой, сделала несколько шагов и окинула взглядом здание, из которого вышла. Серый камень, беленый портик над дверью с двумя тонкими колоннами. Она сто раз проходила мимо этого дома, но никогда не знала, что внутри. Точнее, кажется, несколько лет назад здесь была аптека и цирюльня. А теперь… ее собственная пекарня! Нет — настоящая кондитерская!

Амели рассмеялась и закружилась на месте, чувствуя себя невообразимо счастливой. Проходящая мимо краснолицая тетка покосилась на нее, но Амели даже не обратила внимания. Пусть косятся, сколько хотят! У кондитерской непременно должна быть вывеска. Самая красивая. На которой были бы и пироги, и вафли. И, обязательно, счастливый мальчонка с калачом. С пухлыми ручками, румяными щеками. Нужно разыскать художника, который сможет такое нарисовать, чтобы печево выглядело самым вкусным, и мальчонка — самым довольным. Чтобы все неграмотные горожане понимали, что здесь самые лучшие во всем городе пирожные и пирожки.

Вдруг стало грустно. Сиюминутно, почти до слез. Амели знала художника. Очень хорошего… Но даже не решалась представить, что Феррандо рисует вывеску кондитерской, выводит кистью пышный крем и маковые зерна. Это казалось невозможным, почти противоестественным. Она бы никогда в жизни не решилась даже попросить об этом. Это было бы слишком. Ну и пусть. Найдется другой художник, не беда. Обязательно найдется. Будет и мальчонка, и пышный крем.

Амели вновь взглянула на фасад своей лавки, чувствуя, как сердце счастливо трепыхается, как внутри все замирает от радости, и вернулась внутрь. Феррандо ждал у прилавка, облокотившись на полированную столешницу. Амели остановилась у двери, даже не желая скрывать улыбку:

— Благодарю, мессир.

Феррандо лениво оторвался от прилавка:

— Ты довольна?

Она кивнула:

— Да, мессир. Нет слов, чтобы выразить мою радость. Сюда будут приходить люди, покупать мои пироги. Я стану нужной.

Он криво усмехнулся:

— Вы рассуждаете, как мещанка, сударыня.

Амели покачала головой:

— Я рассуждаю, как человек, который хочет сделать что-то хорошее. Со всей душой. И не стесняется этого. Это сделает меня счастливой. Вы бы тоже стали счастливее.

Феррандо повел бровями:

— Я? По-твоему, я несчастен? Я?

Амели улыбнулась:

— Я знаю, что вы помогаете людям. Не всем. И не открыто. Но помогаете, и отчего-то стыдитесь этого, как чего-то дурного. Вы хотите казаться хуже, чем есть на самом деле. И чтобы все вокруг так думали. Потому вы швыряли в реку своих болванов? Чтобы вас сторонились?

Феррандо какое-то время молчал, будто никак не мог решить, что именно сделать. Наконец, просто молча вышел и хлопнул дверью так, что загудели каменные стены.