Стивен
Джон Файрсон не делал ничего подозрительного: работа-дом-работа, никаких необычных контактов, никаких столкновений с подозрительными элементами. Все его окружение проверили-перепроверили, и ничего.
Данные отслеживающего артефакта говорили, что Лилиана жива-здорова и даже не подвергается каким-то серьезным стрессам — такие вещи со временем влияют на вид пламени в артефакте. Даже заподозрили, что магический пребор сломан или что в нем использованы не волосы жертвы, а чьи-то другие. Взяли образцы у канцлера и его жены, перепроверили на родственные связи — все чисто.
Значит девочка где-то живет, кто-то должен о ней заботиться, приносить пищу и так далее. Кто? Жена Файрсона сидела дома и не ходила дальше рынка, коллеги его работали на том же заводе по тому же графику. У семьи не было в собственности какого-то свободного жилья, где могли бы держать девочку. Несколько подозрительных мест, куда чаще всего наведывался Джон: его работу, бар, где он изредка позволял себе пару кружек пива с коллегами, дом — проверили специальным поисковым заклинанием. Ни следа ауры девочки там не было найдено.
Удалось найти сбежавшего почтальона, он прятался на даче у родственников. Те сперва его прикрывали, но, прознав про похищение ребенка, кузен сдал его, взяв с полиции слово, что все будет обставлено как случайная находка во время обыска. И мы уже знали, что делать: отодвинули в сарае тюки с сеном, чтобы обнаружить маленький закуток, где прятался парень.
— Я не виноват! — завопил он, едва увидев полицейских. — Я не знаю, что произошло, я просто беру почту и разношу по адресам, я не знал, что там письмо от похитителей!
— Тогда зачем же ты сбежал? — рыкнул я устало и зло.
— Любопытно было, я в районе все про всех знаю, услышал про приехавшую полицию. А там вы подружку мою в машину полицейскую сажаете. Что тут думать? Очевидно, что я буду следующим. Ну, я и свалил подальше.
— Если ты никак не замешан, то зачем бежать-то было? Мы же сразу тебя из-за этого заподозрили, столько сил и времени потратили!
— Так я это... подальше от полиции стараюсь держаться. Подумал — не будет меня, вы сами со своими делишками разберетесь, а я тут пока посижу, отдохну, так сказать, в отпуске...
Конечно, в отделение его все равно приволокли, но толку от парня было чуть. Был он суетливым и дерганным с вечно растрепанными волосами и очень живым эмоциональным лицом: курносый, большеглазый с родинкой на щеке. Неудивительно, что служанка канцлера на него повелась.
Одарен почтальон был слабой магией ветра.
— Ветер по району носится, сплетни носит и мне рассказывает, — делился парнишка, поняв, что бить его никто не собирается. — А больше-то я ничего и не умею.
— Артефактом стирания ауры с вещей владеешь? Заклинание такое скастовать сможешь?
— Что вы, капитан, я же в школе для магов не учился, да и не одаренный сильно. Одно хорош, что весь мой дар только в воздухе, поэтому кое-что и могу, — он дунул себе под нос, и по комнате пронесся сквозняк. — А стирание ауры — это я даже не знаю, какая стихия нужна и какой уровень.
— Менталистика, — выдохнул я.
Ментал — дар редкий, еще реже встречается в сильном проявлении, люди такие на пересчет и по министерствам сидят, правду от лжи отличают, мысли читают. Но ауру стереть много дара не нужно, как мне наш эксперт объяснил. Даже с двадцать пятым уровнем можно справиться, с семнадцатым — если ментал выражен в спектре возможностей. А, если с опытом и хорошо вложиться, то и тринадцатого может хватить. А если у преступника еще и усиливающий артефакт был, и шестого хватит. А это ведь почти не маг. Как такого искать?
Вот артефакты специализированные ментальные — это большая редкость в продаже, тем более с такой спецификой. Разве что где-то на черном рынке такое можно приобрести.
— Ладно, — решил я зайти с другого бока, — раз ты все в районе знаешь, расскажи, что слышал про семью канцлера. Кто на них зуб имел, какие были отношения внутри семьи и так далее? — из-за договора о неразглашении слуги не желали делиться подробностями с полицией.
— Да что там знать-то, обычная семья, как все в богатых домах, — пожал плечами почтальон, но наткнувшись на мой мрачный взгляд, затараторил: — господин у них обычный, много времени на работе проводит, дома не скандалит, по кабакам особо не шляется. Знаю только, что изредка себе позволяет, — он сделал неопределенный жест рукой. — Видел как-то кралю одну, что его в машине дожидалась, когда он вроде как в командировку собирался, — хихикнул почтальон, но это мы уже знали, девицу проверили. — Жена его тоже в курсе, — доверительно добавил почтальон. — Ох, она в ту неделю-то бушевала, два сервиза расколотила. Она такая себе... я мужа ее понимаю. То в ярости кричит, то ревет, как ненормальная — дохтора к ней вызывают регулярно, чтобы успокоительных выписала. К дочери особо не подходит, той нянька занимается, все больше собой занята. Гостей к себе приводит странненьких.
— Что в них такого странного? — насторожился я.
— Да монархисты прибабахнутые, мечтают все старые времена вернуть и во главе государства встать. Доносил мне ветер пару их разговоров... что-то про то, что после возрождения монархии Боги будут на нашей стороне и все будет совсем иначе: кисельные реки, молочные берега.
— Наоборот, — буркнул я.
— А?
— Молочные реки, кисельные берега, — поправил я парня и задумался: а не было ли мотивом похищения девочки политическая деятельность не ее отца, а матери?
Если подумать, письмо от похитителей было адресовано именно канцлеру, а не его супруге. Девочку в нем назвали тем прозвищем, которое ей дал именно отец, именно его попытались «утешить», сказав, что с ней все в порядке.