Хозяйка «Волшебной флейты» (СИ)

Глава 9. Репетирую

Отчего-то вместе с образом Городищева внутри меня родилось что-то очень тёплое и вязкое. Как будто в животе заблудилось ещё горячее малиновое варенье… Мама варила его в тазу, караулила пенку, а я именно пенку и любила, всегда просила маму дать мне с ложки… Фантомный вкус сладкой пенки с варенья подзадорил, и я поднялась, пошла в салон с воодушевлённым лицом.

Но там меня ждало жесточайшее разочарование. Вместо красавчика Городищева на пороге стоял высокий широкоплечий мужчина, которого я уже видела. И поэтому не удержалась от возгласа:

– Вы?

Он спрятал свои красивые голубые глаза и ответил:

– Я, барыня. Не велите казнить, не велите звать полицию! Я пришёл наниматься на работу.

– Нет, серьёзно, – только и смогла ответить я.

Нищий, слепой, тот, который бросился под колёса экипажа, стоял передо мной и смотрел обоими глазами.

– Я так и знала, что ты притворяешься, – фыркнула, качая головой. – Все вы такие…

– Барыня, не со зла ж! От невезучести, – горячо поклялся нищий, бывший слепой.

– Здоровый мужик, а с нищими ходит, – укорила я его. – Не стыдно? На работу наняться не пробовал?

Он наклонил голову так, чтобы спрятать глаза, но из-за его спины высунулась девочка – та самая, которая водила слепых – и сказала тоненьким голоском:

– Простите, барыня, нанимался он, только из-за меня не берут его никуда…

Я вытаращилась на это чудо чудное и зависла на пару секунд, а потом спросила:

– А ты кто такая?

Она засмущалась, покраснела так, как могут краснеть только натуральные блондинки – пятнами, и пискнула:

– Катя!

А потом снова спряталась за спину мужика. Дочка, что ли? А где её мать?

Эти два вопроса я задала соискателю на работу. Он помял в руках шапку и кивнул, потом ответил:

– Мать её родами померла, вот с рождения с собой таскаю. Обуза, конечно, но куда я её дену-то?

– Какая обуза, блин?! Как ты можешь так говорить о ребёнке?

Я даже рассердилась. Вот мужики, вот идиоты! И дочка у него миленькая, тихенькая, как она может быть обузой? Хотела ещё немного покричать и позлиться, но потом вспомнила, что мужчины всё равно такие и меняться не станут, хоть ты тресни. Поэтому махнула рукой и спросила:

– Как тебя зовут?

– Захар, – ответил мужчина. – Захар Мелентьев сын.

– Значит так, Захар Мелентьевич. Я нанимаю тебя охранником. Дочь твоя может оставаться здесь, поможет по мелочи: пыль там протереть или тарелки помыть. – Глянула на девочку и улыбнулась: – Сумеешь?

– Не извольте беспокоиться, барыня, она сумеет!

– Тогда иди прикупи себе нормальную, приличную одежду. И дочке тоже платье красивое. А потом прогуляешься по дому и посмотришь, где что надо починить, понял?

– Понял, барыня! – Захар поклонился низко, сжимая в руках шапку, и я покачала головой:

– Не барыня, а Татьяна Ивановна.

– Как скажете, бар… Татьяна Ивановна!

Он удалился, подталкивая дочку вперёд, а я вздохнула. Так. Наняла вышибалу, хочу всё переделать, а денег может и не хватить…

– Барыня, снял я вывеску-то!

В салон ввалился Порфирий с доской наперевес и застыл, смущённо разглядывая девчонок, которые были опять не слишком прилично одеты. Я снова вздохнула и велела:

– А ну все за работу! Порфирий, спасибо, есть тут какой-нибудь подвал? Надо её туда отнести, или в сарайчик… Я не знаю, найди что-то.

– Как скажете, барыня.

Он потащил деревяшку обратно, а я пошла проверять работу девушек.

Работали они из рук вон плохо. По углам осталась пыль, обрывки бумажек и фантики стыдливо спрятались под шторы, а на стенах проступили разводы и пятна. Покачав головой, я подумала, что стены тоже придётся перекрашивать. Хотя нет, это ткань. Значит, обивать. Интересно, обивщик мебели занимается стенами? Или обращаться к обойщику?

Как всё сложно…

– Девушки, все собрались и посмотрели на меня!

Я позвала их и даже в ладони похлопала. Пять пар глаз уставились на меня выжидательно. Кашлянув, я сказала внушительно:

– Салон не блещет чистотой, но на сегодня пусть останется как есть. Чайник есть у вас? Садитесь чай пить с пирожными.

– Я сбегаю в трактир? – Настасья схватил шаль и закуталась в неё. – Там завсегда самовар горячий!

– Сбегай.

Я достала из сумочки билет в двадцать рублей и подала ей:

– Заплати там долг.

Девушка испугалась, даже руки за спину спрятала:

– Да вы что, мадам, такие деньжищи! Да там и на пять рублёв не наберётся-то!

– Ну так сдачу принесёшь обратно, – фыркнула я и сунула ей купюру. – Придёт Захар с дочкой – не обижать, накормить и показать всё, что требует починки, понятно?

– А вы куда, мадам? – спросила Аглая напряжённо. Я усмехнулась:

– За покупками и заказы делать. А, ещё один момент! Мадам тут больше нет. Прошу звать меня Татьяной Ивановной, всем понятно?

Они нестройно закивали, а я эффектно развернулась на низеньких каблуках и вышла из заведения.

Порфирий уже выбирался из подвальчика, кряхтя и ругаясь шёпотом. Я подождала его и спросила:

– Ты знаешь, где лавка господина Шпака и модистки Лалы Ивлинской?

– Модистку знаю, как не знать, а вот господина Шпака… – Порфирий в растерянности развёл руками. Откуда ни возьмись вынырнул Данилка и воскликнул:

– А я знаю Шпака! Он галантерею держит на Александровской слободе!

– Отлично! Садись со мной, покажешь дорогу!

Я подтолкнула его к коляске, и мальчик нахмурился:

– Эт чё, я разъезжать с вами буду? Да меня ж засмеют!

– Данила как тебя там по батюшке!

– Федулыч.

– Данила Федулыч! Ты работаешь у меня посыльным и… как это? Пажом, в общем! Помогаешь мне во всём, так?

Он кивнул.

– А значит, тебя должно волновать только то, что хочу от тебя я. Понял?

– Понял, – он мотнул головой неопределённо и залез в коляску, а потом с важным видом подал мне руку: – Прошу, барыня.

– Вот сейчас получишь за барыню, – проворчала я. – Трогай, Порфирий. А ты, Данилка, показывай!

В галантерейной лавке господина Шпака – маленького, мне по грудь, юркого усатого человечка – я потерялась на целый час. Меня обслужили по первому разряду – будто сама королева английская зашла к галантерейщику! Усадили, предложили кофию в крохотной чашечке, шоколадную конфетку, альбомы… Потом коммерсант забросал меня чулками – тонкими и плотными, белыми и серыми, в полосочку, в цветочек, в «неоспоримо модную в сим сезоне клеточку!» Чулки продавались по совершенно смешной цене в пятьдесят копеек за три пары, и я купила себе и девушкам целый ворох всяких разных. К ним приобрела ленты для подвязок и – на попробовать – «новое изобретение мсье Буаселье прямиком из Парисса», а именно: пояс с уже вшитыми подвязками и петельками-пуговками для чулок. Такой был в гардеробе моей прабабки, и я купила его из чистой ностальгии по дому!

Погрузив упакованные в плотную бумагу покупки в коляску, я скомандовала встрепенувшемуся Порфирию:

– Теперь к модистке!

Модистка Лала Ивлинская, у которой мадам Корнелия заказывала все платья для девушек, жила недалеко от Язовенной улицы, буквально в двух кварталах. В тихом переулочке, где все всех знают, где никогда ничего не случается, где даже дети вежливы и не орут по утрам. Я велела кучеру и Данилке ждать меня неподалёку, а сама поднялась на крылечко под вывеску с затейливой вязью слов по картинке, изображавшей модницу в пышном платье и шляпке с цветами, подёргала цепочку колокольчика. Он разлился громкой трелью, которая прокатилась по внутренности дома и вернулась обратно.

Никто мне не открыл.

Я подождала, ещё раз настойчиво потерзала колокольчик, а потом постучала ладонью в крепкую филенку.

Дверь неожиданно скрипнула, открываясь. Я удивилась – зачем тогда звонить, если открыто? – и толкнула дверь.

– Есть кто? – спросила напряжённо в тишину и полумрак ателье. Мне никто не ответил. Половицы запели какую-то свою песню, когда я прошла дальше и оказалась в комнате, уставленной безголовыми манекенами в зачатках платьев, низкими банкетками и комодиками со множеством ящичков. В ателье модистки было очень уютно, пахло сиренью и рулонами ткани, а ещё кофием. Источник этого последнего запаха я нашла, наступив на коричневую лужу, частично впитавшуюся в симпатичный светлый коврик.

Ой, как жалко-то, ковёр испорчен напрочь!

Но сделав ещё шаг, я забыла о ковре. Какой тут ковёр, если в кресле полулежит бездыханное тело молоденькой женщины с запрокинутой головой, а на шее у неё от уха до уха зияет огромная рваная дыра вместо горла…

Я застыла на пару секунд, а потом отступила, отвернулась и испортила ковёр ещё больше частично переваренными утренним кофием и пирожным. Господи, только этого мне ещё и не хватало для полного счастья! Желудок сжимался в спазмах, а у меня перед глазами стояло лицо Лалы Ивлинской с маской ужаса, исказившей ранее миловидные черты.

Сволочи, убили модистку, которая должна была мне сшить много платьев!

Блин, о чём я? Убили человека, а я, походу, первая подозреваемая буду…

Опять не о том… Пожалеть надо загубленную жизнь! Однако жалко мне пока только себя. Надо наверное, сообщить куда-то… Телефонов в этом мире нет, надо выйти, как-то потихонечку, не глядя на труп… Послать кого-то за полицией…

Пулей я выскочила из ателье модистки и огляделась. Данилка торчал неподалёку, и я махнула пацану:

– Скорей! Срочно беги за полицией! Срочно! Со всех ног!

Данилка с секунду ошалело смотрел на меня, а потом вскочил и припустил куда-то в конец улицы, голося:

– Городовой! Городовой!

А я бессильно опустилась на ступеньку, прислонившись к перилам. Господи, да что ж такое-то? Второй день в этом мире, а впечатлений на целую жизнь! Вот права была моя интуиция, когда орала внутри головы, чтоб я бежала от благопристойной старушки в Тверском парке в пять утра! И надо было сбежать, даже плюнув на туфли. А теперь меня обвинят в убийстве бедной женщины, осудят, посадят… Или сразу повесят? Нет, стоп, вроде за убийство отправляли на каторгу!

Я не хочу на каторгу! Совсем-совсем не хочу!

Трели свистков с улицы заставили меня встрепенуться и вскочить. Стало очень страшно, холодный пот пробрал до костей, а потом я увидела двоих полицейских – один из них сопровождал меня и Авдотью в участок. Они бежали, топая сапогами, и свистели в унисон. Добежав до меня, знакомый полицейский спросил, тяжело дыша:

– Что случилось?

– Там труп, – коротко ответила и махнула рукой на ателье. Они ломанулись внутрь, а я машинально за ними. Но смотреть на безжизненное тело оказалось ещё трудно. Городовой метнулся к мёртвой, зачем-то начал поднимать, и я заорала: – Не трогайте тут ничего!

– Чё ж, может, ещё живая!

– У неё горла нет, сонные артерии разорваны, она умерла мгновенно! – возмутилась я. – А вдруг вы уничтожите какую-то важную улику?!

Они переглянулись и вдруг вытянулись в струнку, щёлкнув каблуками. Я же услышала знакомый до боли голос, а сердце пропустило парочку ударов.

– А вы, госпожа Кленовская, не только держательница заведения, но и сестра милосердия?

Вскинула голову совершенно машинально, выпрямилась и медленно повернулась к Городищеву, ответила с достоинством:

– Нет. Но кое-какие познания имеются!

Он скользнул взглядом по моему лицу, чуть прищурив красивые глаза, и спросил у городовых:

– Что тут?

– Осмелюсь доложить, господин Городищев, – отрапортовал один. – Женщину убили, похоже, оборотень! Вон как глотку перегрыз, следы клыков видны!

– Оборотень! – воскликнула я с презрением. – НУ конечно! С ума сойти! А почему не вампир? Или сам дьявол из Преисподней?!

– Татьяна Ивановна, вы состоите в обществе защиты оборотней? – холодно полюбопытствовал Городищев, подходя к трупу модистки поближе. Осмотрев рану, кивнул: – Да, очень похоже на работу одного из этих грязных животных. Впрочем, доктор скажет больше.

Он оглядел ателье и велел:

– Осмотрите тут всё на предмет пропажи ценных вещей. Хотя вряд ли это ограбление. Оборотень идёт по зову крови и убивает кого попало…

Снова взгляд на меня. Я покачала головой:

– Простите, Платон Андреевич, но я считаю, что это глупость.

Что-то теребило мне мозг. Что-то очень важное… Но я никак не могла понять, что именно. А Городищев устало ответил:

– По большому счёту мне нет никакого дела до того, что вы считаете, госпожа Кленовская.

Ах вот даже так!

Я задохнулась от обиды. Засранец! Как и все мужики, впрочем! Мачо Михайловского разлива, тоже мне красавчик! Нет дела ему… Ну и пусть ищет своего несуществующего оборотня, а у меня дел хватает. Мне ещё другую модистку искать.

– Раз так, я, пожалуй, оставлю вас расследовать это преступление.

Сказала я это с максимальной отвлечённостью в голосе и, снова вскинув подбородок, прошествовала к выходу. Городищев негромко бросил мне в спину:

– А может, это вы оборотень, Татьяна Ивановна Кленовская? Ведь до вчерашнего дня о вас никто не слышал! И вора вы догнали так ловко, что возникают некоторые подозрения…

Этого я стерпеть уже не могла. И он ещё мне нравился, этот поганый мачо и гадкий обвинитель! Глаза заслала красная пелена гнева, я даже не поняла, что случилось, а Городищев отшатнулся, прижав ладонь к пылающей щеке, и в его глазах плеснулось изумление.

– Вы хам, Платон Андреевич Городищев! – сказала я веско и почти спокойно, хотя внутри меня трясло от оскорбления. – Я была о вас лучшего мнения, однако теперь понимаю, что жестоко ошибалась!

– Но… – попытался было оправдаться он, но я не собиралась слушать дальнейшие бредни тупоголового полицейского и просто развернулась, зашагав к двери. Услышала:

– Ваше благородие, задержать?

– Вам бы только задерживать, Васильев! – пробормотал с досадой в голосе Городищев. А я хмыкнула, не оглядываясь, и вышла на улицу.

Нет, ну каков! Я – оборотень! Надо же было такое придумать… Хотя, что это я? В России такие люди всегда были одной из двух главных проблем! Поэтому о Городищеве надо решительно забыть и заниматься исключительно заведением. А если полиция начнёт всё же докапываться до меня, напущу на них Волошина, пусть отрабатывает свои бешеные гонорары.

При виде меня Данилка вскочил, сбил рукой картуз с головы и стрельнул глазами на ателье:

– Барыня, чёйта там было-то?

– Модистку убили, – машинально ответила я. – Надо новую искать.

– Так есть одна на Язовенной, дюже модная, грят. Полушка она.

– Кто? – словно очнулась я и подозрительно взглянула на мальчика. Он почесал в затылке и неуверенно повторил:

– Полушка… Или как её там? Полянка? Ну, из Поляндии к нам приехала!

– Полька, может?

– Может и полька, я не разбираюся.

– Ладно, поехали к этой дюже модной польке, – решила я. Хотя модная – значит, дорогая… Ну ничего, экономить буду на другом. Платьями же надо всем пустить пыль в глаза!

Отдохнувшая кобылка без понуканий Порфирия домчала нас до Язовенной за несколько минут. И снова я окунулась в атмосферу лавочной суеты шоппинга. Вывеска модистки «Ядвига Козловская» была кричащей, вызывающей, пестрела нарисованными платьями разных фасонов, и я подумала, что с этой «полушкой» обязательно найду общий язык, раз она любит всё яркое и броское.

– Жди меня здесь, – велела Данилке у двери. – Да не вздумай сбежать к своим дружкам! Ты мне будешь нужен в заведении.

– Как скажете, – сник мальчишка, и я поняла, что именно сбегать к уличным пацанам он и намеревался. Наверное, и на Язовенную меня для этого увлёк. Но работа есть работа. Я Данилку не нагружаю и работать тяжело не заставляю, поэтому пусть привыкает.

Я поднялась по ступенькам полу-крылечка и вошла в открытую дверь. Миленькая девочка возраста Лесси, одетая в серое платье с белоснежным передником, тотчас же появилась передо мной, возникнув будто из воздуха, присела в книксене и сказала очень вежливо:

– Прощеньица просим, барыня, у пани Козловской сей час клиентка! Позвольте мне проводить вас в залу ожидания!

Я позволила. Позволила и сервировать мне чашечку крепкого кофия с бисквитом, ибо те, утренние, оставила у Лалы Ивлинской. Затем девушка с тем же книксеном принесла и положила на маленький столик у диванчика, где я пристроилась, большие картонные альбомы. Сказала с загадочным видом, словно принимала меня в секту модниц:

– Здесь барыня найдёт самые модные нынче гардеробы и асуары!

– Асуары? – удивилась я. Служанка смутилась:

– Прощеньица просим, барыня, забылася я… Слово-то не нашенское… Суары… Кисуары…

– Аксессуары, может?

– Они самыя, барыня! – обрадовалась она. – Асесуары: платочки всяческие, зонтики, перчаточки!

– Спасибо, я посмотрю, – усмехнулась, отпивая глоток кофе. Служанка с приседаниями удалилась, а я открыла верхний альбом.

Эскизы были сделаны талантливой рукой. Беззаботные барышни в шикарных платьях с турнюрами и рукавами-буфф прогуливались со страницы на страницу, меняя сумочки, перчатки, зонтики, шляпки, воротники, ботиночки. «Дорожныя платья» показывали барышень, сходящих с приступки кареты, а «Домашния платья» – в салоне с вышивкой или за роялем. Причём домашние от дорожных отличались немного – глубиной выреза и наличием/отсутствием кружева и финтифлюшек. А вот на «бальных» я задержалась подольше, разглядывая модные тенденции. Высокая грудь, узенькая талия, широкие юбки, метущие пол. Слава богу, никаких фижм, никаких ампиров, никаких метровых шляп с кораблями! Просто платья, без выкрутасов.

Но и без изюминки.

Годится для повседневной носки, но не для открытия моего музыкального салона! Мне нужно нечто ТАКОЕ, о чём дамы будут шушукаться неделю, а господа – обсуждать в курилках шёпотом втайне от дам. Но я пока не знаю, что именно хочу, для этого мне нужна модистка.

Она появилась через полчаса, когда я изучила альбомы от корки до корки и заскучала. В зал ожидания вошла высокая, крепкая женщина в кокетливом платье, которое абсолютно ей не шло. Оно сидело на модистке, как бальная пачка на лошади. Думаю, живи модистка в моём мире в моё время, она неотразимо смотрелась бы в брючном костюме и с короткой стрижкой. Этакая деловая леди, энергичная и властная. Но Ядвига Козловская родилась в этом мире и в это время, поэтому волей-неволей обязана была носить платьица.

Но они могли замаскировать отсутствие талии, наличие груди пятого размера, крепкие ноги, а вот замаскировать голос… Пани Козловская обратилась ко мне жизнерадостным альтом, от которого мне захотелось заткнуть уши:

– Ваша милость, как же я счастлива, что вы посетили моё скромное ателье! Прошу вас, сидите, не вставайте, давайте обсудим, что вам необходимо! Меня зовут пани Ядвига, я сделаю всё, чтобы вы ушли от меня довольная!

– Пани Ядвига, очень приятно. Я Татьяна Кленовская, и мне нужны шесть платьев.

– О-о-о, понимаю! Вы решили обновить гардероб к лету? Едете в Алексбург? – ещё больше оживилась модистка, и мне даже показалось, что в глазах её зашелестели ассигнации. Много-много ассигнаций!

– Нет, я никуда не еду, а платья нужны для меня и для пяти девушек, которые на моём… попечении.

Ассигнации в глазах Ядвиги сменились тихой паникой. Она отодвинулась от меня подальше и ответила таким тоном, что мне захотелось срочно умыться:

– Видите ли, госпожа Кленовская, я обшиваю респектабельных дам. Даже графинь Заречных! И мне не хотелось бы портить репутацию ателье знакомством с паненками… ТАКОГО сорта!

– А мои девушки не ТАКОГО сорта, – сказала я твёрдо, поднявшись. – И мне не хотелось бы, чтобы вы на меня ТАК смотрели! Но, если вам не подходит сотрудничество со мной, предпочитаю распрощаться немедленно. Жаль, я собиралась потратить значительную сумму на платья…

Модистка напряглась. В её голове шла отчаянная борьба между репутацией и деньгами. Я видела это так ясно, что даже стало смешно. Но постаралась не показать это. Очень надеялась на то, что жажда заработать победит.

И она победила.

Пани Ядвига поправила волосы над виском, с достоинством повела длинным носом и осторожно спросила:

– Сумму какого порядка вы имели в виду, госпожа Кленовская?

– Значительную, – повторила я. – Будете ли вы любезны показать мне ткани?

Помявшись ещё немного, пани Ядвига всё же задавила в своей душе желание выставить меня вон и жестом пригласила в соседнюю комнату:

– Прошу вас, выбирайте фасоны, ткани! Вот здесь у меня наброски, вы полистали альбомы? Вам нравится что-нибудь?

– Понимаете, я даже не знаю, что хочу… – медленно сказала, оглядывая «пещеру сокровищ», коим являлось ателье модистки. На манекенах зазывающе сидели платья разных цветов – с кружевами, с фестончиками, с огромными рукавами, с маленькими рукавчиками, с вышивкой, с цветочками! Ткани лежали повсюду – на столах, на диванчиках, на стеллажах – разные ткани. Шелк, атлас, саржа, какие там ещё существуют ткани в мире, но они все были здесь, в этой комнате! Повернувшись вокруг своей оси, я выдохнула счастливо и вдруг увидела нечто совершенно невообразимое – отрез золотой ткани, блестящий в лучах света из окна так, будто само солнце разлеглось на столе.

Шагнула к нему, коснулась – ткань была тёплой, мягкой и очень уютной.

Я хочу платье из этого золота!

Даже фасон знаю. И меня никто не остановит. Даже лошадеподобная модистка.

– У вас есть бумага? Я хочу нарисовать платье, которое хочу из этой ткани!

Пани Ядвига подозрительно прищурилась, видя, как я тычу пальцем в золото, и спросила, протянув мне лист бумаги и карандаш:

– Вы уверены, госпожа Кленовская? Это ОЧЕНЬ дорогая ткань, тридцать рублей аршин!

– Плевать.

Я набросала фасончик в несколько штрихов и показала модистке. В её глазах увидела ужас. Бедная женщина, похоже, горько пожалела о своём решении принять меня. Сказала с отчаяньем в голосе:

– Госпожа Кленовская, боюсь, что я не смогу вам помочь. Сей фасон платья неприемлем! Это шкандаль, просто шкандаль!

– Ну-ну, пани Ядвига, – с усмешкой ответила я. – Быть может, это станет началом новой моды?! А вы, милая пани Ядвига, будете стоять у истоков! Подумайте хорошенько, ведь после премьеры в моём музыкальном салоне к вам выстроится очередь из дам, желающих заказать подобное платье!

– Да… Но! Это же… О, Богиня… – бормотала бедная модистка, в уме прикидывая варианты развития событий – от полного и бесповоротного краха репутации до сумасшедшего успеха. И выдвинула последний аргумент «против»: – Но как же под таким платьем носить панталончики? Ведь будет топорщиться здесь и здесь, будто напоказ нижнее бельё выставить! (35c27)

– Что вы, что вы! Никаких панталончиков, – я скорчила брезгливую мину. – Под такое платье надеваются исключительно трусы!

– Цо то ест?!

– Я всё вам покажу и расскажу, пани Ядвига, – взяв модистку под локоток, повела её к столу. Ковать железо и волю этой женщины надо пока горячо.