Хозяйка «Волшебной флейты» (СИ)

Глава 15. Пугаюсь до смерти

Полонез был смешным и торжественным одновременно. В паре с Городищевым я двигалась медленно и чинно, равномерно припадая то на левую ногу, то на правую, и моя рука лежала на его кулаке, вытянутом вперёд. Прямо перед нами хозяйка бала, княжна Потоцкая, открывала полонез рядом с графом Черемсиновым. Я видела, как они неспешно о чём-то беседует, хотя из-за музыки не могла разобрать слов. А вот мой кавалер молчал.

Впрочем, чему удивляться, ведь мы отлично поговорили этой ночью… Зато я чувствовала ладонью тепло его руки под тонкой перчаткой, и сердце тоже танцевало в ритме полонеза. Тук, тук-тук, тук, тук-тук! Моё тело само знало движения танца, и голова была свободна ото всех мыслей. Я могла молча восхищаться собой, Городищевым и нашей парой.

В последние три года я полностью оставила надежду влюбиться. Даже не то чтобы прям-таки полюбить мужчину, а просто найти себе подходящего спутника. Ну, не спутника, а человека, который подойдёт мне по всем параметрам и станет встречаться со мной не только для секса… Трудно объяснить. А вот Городищев, я сразу почувствовала – он мой, мой душой и телом! И, ей-богу, ни разу не усомнилась в этом.

– Татьяна Ивановна, вы знаете, что губернатор тоже тут?

– Нет, – призналась. Посмотрела на Платона с улыбкой, спросила: – Вы меня с ним познакомите?

– Разумеется! Тем более, госпожа губернаторша обожает всякие музыкальные вечера. Но вы должны мне пообещать, что в вашем спектакле не будет ничего непристойного, что могло бы шокировать эту приличнейшую даму!

– Платон Андреевич, как вы могли обо мне так подумать?! – оскорбилась я, впрочем, не всерьёз, и он это понял, тихонько рассмеялся:

– О вас – никогда, но ведь ваши девушки…

– Полноте, мои девушки как раз проходят экспресс-курс пения, танцев и хороших манер! И вы лично им выписали паспорта вместо жёлтых билетов. Помните?

– Помню, – ответил он, пряча улыбку. – Просто я должен был предупредить вас.

– Благодарствую, – пробормотала я. Интересно, любовь графа к крепостной крестьянке можно счесть непристойностью? Надо будет сказать литератору, чтобы писал аккуратно. Губернатор, с ума сойти… Это как будто мэр же! С таким гостем нельзя ударить лицом в грязь. Девушкам я ничего говорить не буду, чтобы не пугать раньше времени. Впрочем, думаю, их никаким важным гостем не напугаешь, однако они могут забыть о манерах – ведь томление и кокетство изображать привычнее!

– На вас смотрят все мужчины, Татьяна Ивановна, – шепнул Городищев. – Верный выбор цвета, полагаю!

– Вы преувеличиваете, Платон Андреевич, – ответила я, польщённая. Смотрят, конечно, но не все, отнюдь не все. Зато я смотрю на всех. Мужчины в военной форме или в смокинге, молодые и постарше, женщины в роскошных платьях, похожие на стайку бабочек… Угадать, кто из них важен для меня, невозможно. Веера мелькают в воздухе, и самое интересное – я понимаю этот язык! Барышня в розовом смотрит на господина в синем с залихватскими усами и сигналит ему: «Я ваша навеки!», прикладывая сложенный веер к груди. А женщина постарше с вычурной высокой причёской показывает седовласому краснощёкому джентльмену в серой тройке: «Я приду, позови меня».

Полонез закончился, и мужчины разом поклонились дамам. Городищев предложил мне руку и спросил:

– Желаете ли освежиться, или у вас планы продолжить танцевать?

– Вы обещали познакомить меня с губернатором. Но я, пожалуй, станцую ещё разок, а то неприлично покажется, – я откровенно смеялась, и Городищев понял. Он поклонился церемонно и сказал:

– Я отойду поговорить с начальником сыска, а вы развлекайтесь. Только помните об обещанных мне танцах!

– Ни за что не забуду!

Жертву себе я уже наметила – ещё во время танца. Солидный, но молодящийся изо всех сил мужчина в безупречном смокинге с белой бабочкой. Он тоже бросал на меня заинтересованные взгляды, однако у меня не было веера, чтобы ответить ему по канонам. Но кокетливо смотреть на него мне никто не запрещал. Жертва совершенно точно была из высшего света, возможно, помещик или городской рентье.

Мои взгляды он расценил совершенно правильно. Как только объявили венгерку, мужчина быстрым шагом подошёл именно ко мне, поклонился и спросил:

– Могу ли я пригласить вас на танец, госпожа Кленовская?

– С удовольствием, – я присела в книксене и удивилась: – Откуда вам известно моё имя, господин э-э-э…

– Боголюбский, – кивнул он, предлагая мне руку. – Потап Нилыч. Мне подсказала ваше имя княжна Потоцкая, мы с ней давние друзья.

– Что ж, очень приятно, Потап Нилыч, – улыбнулась я ему, и мы закружились в венгерке, как и множество других пар. Этот танец был энергичным и перемежался медленной прогулкой по кругу с переплетёнными руками. В эти спокойные моменты мы могли поговорить. Боголюбский спросил первым делом:

– Я раньше вас не видел в городе, вы приехали в Мишель в гости к родным?

– Отнюдь, я открываю здесь музыкальный салон. Через неделю и вы приглашены! – кокетливо ответила ему. Не сомневалась, что Потап Нилыч воспользуется приглашением. Побежит, вскидывая артритные коленки! В чём и убедилась, когда он восхитился:

– Музыкальный салон! Это же великолепно! Обязательно, обязательно пришлите мне карточку, я буду первым гостем.

– Рада, рада!

После венгерки был краковяк, где я завербовала в поклонники музыки молодого кудрявого корнета, представленного мне Елизаветой Кирилловной, а после краковяка объявили падепатинер, который я станцевала с доброй половиной кавалеров, включая Городищева и Черемсинова, поскольку этот танец предусматривал смену партнёра каждую минуту. Добравшись до вальса, обещанного моему полицейскому, я с удовлетворением насчитала уже десять гостей, которые клятвенно пообещали мне прийти на открытие музыкального салона.

После шикарного вальса, который наполнил моё сердце пузырьками шампанского, Городищев настоял, чтобы мы присели на диванчик и выпили по бокалу вина. Оно приятно охладило моё разгорячённое тело изнутри, я обмахивалась рукой, а Платон поймал её и поцеловал, пробормотав:

– Вы искушаете меня каждый миг, Татьяна! Всё, чего я хочу в этот момент, это увезти вас куда-нибудь в роскошный отель!

– Зачем же в отель, господин Городищев? – фыркнула я в бокал. – Мне весьма понравилось и у вас в комнатке.

– Моя комната не место для такой женщины, как вы. Увы, найти нечто более приличное за короткий срок невозможно.

– Боже мой, как вы щепетильны! У меня большой дом, огромная спальня и широченная кровать, Платон Андреевич. Сегодня вы будете ночевать у меня.

– Я не имею права компрометировать вас, дорогая Татьяна! – и он снова поцеловал мою кисть. Но ему пришлось выпустить её, потому что к нам подсела княжна. Она была весела, как птичка, и обратилась ко мне с блестящими глазами:

– Татьяна Ивановна, вам нравится бал? По моему мнению, он вполне удался! Вы танцевали, как богиня!

– Благодарю вас, но мне не удалось превзойти вас в этом искусстве.

Она порозовела от удовольствия, но по правилам вежливости возразила в ответ:

– Что вы, что вы, ваш вальс с господином Городищевым был гвоздём бала.

– С такой партнёршей любой танец – жемчужина и чистое наслаждение, – ответил Платон, поднимаясь. Он достал с подноса бокал кремана и предложил его княжне. Она пригубила с благодарностью, потом вспомнила:

– Я же принесла вам маленький подарок!

И она протянула мне веер, который был, казалось, сделан именно под моё платье – алый, обрамлённый белым кружевом, с вышитыми на нём белыми силуэтами птиц. Я приняла подарок и сказала именно то, что нужно было сказать:

– Не стоило так беспокоиться, Елизавета Кирилловна, но это очень мило с вашей стороны! Он великолепен!

– И подходит вам сегодня, – улыбнулась она. – Сохраните его в знак моей благодарности.

– А за что же княжна Потоцкая может благодарить госпожу Кленовскую? – спросил подошедший к нам граф Черемсинов. Вот что за человек такой?! Неужели он не умеет не вмешиваться в разговоры других людей? Елизавета Кирилловна смешалась, я ясно увидела, что ей не хотелось бы озвучивать причину. А на балу не принято спорить и ссориться, зато уместно радоваться жизни. И я ответила Черемсинову с жизнерадостной улыбкой:

– О, всего лишь за совет в выборе напитков!

– Вы и в напитках разбираетесь, сударыня? Быть может, подскажете мне, чем пополнить запасы моего винного погреба?

Он предложил мне руку для танца, и я не отказалась, памятуя об обещании второго полонеза. Его как раз объявили, и пары уже принялись собираться в конце зала. Мы с Черемсиновым пристроились за последней парой, за нами встал толстый господин в роскошном смокинге цвета космического неба и с кружевным жабо а ля Франс под руку с толстой же дамой, плотно утянутой в корсет под атласным тёмно-голубым платьем со множеством всяческих финтифлюшек на подоле. Грянула музыка, пары двинулись.

И мне в ухо прилетел вопрос:

– Татьяна Ивановна, смею ли я надеяться, что сегодня вечером мы с вами поедем в номера?

Первые секунд пять я не могла сообразить, о чём он мне толкует. И правда, я была готова к любой теме беседы, но не к такой! Почему в номера? Он, как и Трубин, принял меня за проститутку? Или узнал откуда-то, бог знает откуда, что я ночевала у Городищева? Или я выдала себя чем-то? Но чем?

Перебрав в памяти нашу с ним единственную беседу, решила, что ничем. Или, может быть, не стоило идти с ним в ресторан? Вдруг тут у них это приравнивается к согласию провести с мужчиной ночь… Спросить не у кого, ладно, буду делать квадратное лицо и круглые глаза.

– Простите, Сергей Павлович, не понимаю вас, – сказала сдержанно и отвлечённо, не забывая улыбаться.

– Всё вы понимаете, милая моя Татьяна Ивановна, – тихонько мурлыкнул он. – И я всё прекрасно понимаю, даже если об этом не говорится вслух. Так как же насчёт моего предложения?

– Для меня оно оскорбительно, но я, пожалуй, сделаю вид, что не слышала его. Даю вам второй шанс начать разговор.

– Ну-ну, не упрямьтесь, прелестница. Мы с вами прекрасно знаем, чем вы занимаетесь.

– Как это? Чем же я занимаюсь? Открываю музыкальный салон.

– Ах-ах, музыкальный салон! Ну да, в старом борделе! И девочки все старые, которые знают делать только одно – соблазнять мужчин!

– Вот только не надо этих грязных намёков, граф! Девочки больше не будут никого соблазнять, каждая из них имеет право на новую жизнь.

– Моя вы лапушка, дорогая Татьяна Ивановна!

Черемсинов рассмеялся, старательно ведя меня за парой впереди, потом чуть ближе наклонился к уху и добавил:

– Все имеют право на новую жизнь, и вы тоже. Но эта жизнь может быть очень разной, понимаете меня? Ведь я могу вам составить большую протекцию, Татьяна Ивановна, а могу и полностью уничтожить вашу репутацию! Так что хорошенько подумайте, прежде чем отказывать мне, милая моя. Уверен, вы примете правильное решение до конца бала.

Приму.

Как не принять?! Я его укокошу, этого дурака! Нет, что он о себе возомнил?

До самого конца полонеза, который длился, наверное, целых полгода, я злилась на Черемсинова, на себя, на танец и на мадам Корнелию, которая подставила меня. и ещё на княжну, за то, что пригласила меня на идиотский бал. А я просто выскочка, мне не место среди всех этих знатных господ, которые считают себя выше остальных. Мне место в заведении, среди девчонок. Там я чувствую себя, как рыба в воде, а тут… Приходится делать приятное лицо, приходится улыбаться, потому что по этикету на балу нельзя ссориться и показывать, что тебе скучно, грустно, больно или как-то иначе, нежели весело.

После полонеза граф проводил меня к столикам и учтивым тоном предложил:

– Желаете освежиться, Татьяна Ивановна? Шампанского?

– Благодарю вас, – сухо ответила я. – Не желаю.

– Тогда попробуйте эти чудные канапе с красной рыбой.

Я против воли взяла тартинку и сунула её в рот. С отвращением проглотила. Господи, пусть уже свалит куда-нибудь к другой даме, как предписывают правила! А мне нужен Городищев… Я хочу просто увидеть его, заглянуть в его глаза и ещё раз убедиться в его любви.

Черемсинов улыбнулся и сказал мне тихо:

– Оставляю вас, госпожа Кленовская. Жду вас в холле, когда часы пробьют ровно десять.

Ждите, граф, ждите.

Может, чего-нибудь и дождётесь.

Когда он отошёл, я схватила бокал шампанского с подноса и огляделась. Городищева нигде не было видно. Музыканты играли что-то лёгкое, гости переговаривались – каждый потихоньку, но вместе это напоминало гул осиного роя. Мне было не по себе, и это чувство я не могла игнорировать. Всякий раз оно оказывалось предвиденьем проблем.

У меня будут проблемы.

И с губернатором я так и не познакомилась.

Всё плохо и неясно.

– Татьяна Ивановна, я видела, что вы разговаривали с графом Черемсиновым!

Голосок княжны заставил меня вздрогнуть. Я обернулась к ней с улыбкой на лице. Постаралась, чтобы она не была слишком вымученной. Ответила на незаданный вопрос:

– Да, Елизавета Кирилловна, мы впервые встретились буквально вчера!

– Вот как… – пробормотала она, отпивая глоток шампанского. – Вы очень мило беседовали, как мне показалось.

– Граф умеет делать комплименты.

Княжна прикусила губу, и я вдруг поняла: Черемсинов ей нравится. Очень сильно! Она ревнует его к каждой женщине, которая с ним разговаривает! Ох ты ж боже мой… Было бы кого, серьёзно!

Но расстраивать Елизавету Кирилловну не хотелось. При всей своей наивности она была моим единственным другом в этом мире. Да и не только в этом… Она была милой, неглупой и очень доброй для своего положения. Да что скрывать – она нравилась мне больше, чем можно было бы предположить. Поэтому я пошла в атаку: шагнула к ней, взяла за руку и сказала проникновенно:

– Елизавета Кирилловна, поверьте мне, я никаких видов на графа не имею.

– Я не… Разве могу я что-то вам запретить, – попробовала она обратить всё в шутку, но получилось плохо. Как доверчивая собачка, княжна заглянула мне в глаза и добавила: – Равно как и графу Черемсинову!

– Я люблю другого человека, – сказала ей вдруг. Зачем? Не знаю. Просто, чтобы доказать, что граф мне нафиг не нужен. Княжна подняла брови и оглянулась. Я проследила за её взглядом, увидела Городищева. Он беседовал с тем самым толстым господином в тёмно-синем смокинге, но заметил, что мы смотрим, поклонился нам. А я улыбнулась ему. Никакой Черемсинов меня не сломит, пока Платон смотрит так нежно и пылко.

– Понимаю вас, – тихо сказала княжна. – Понимаю прекрасно. Мне кажется, господина Городищева можно или любить, или люто ненавидеть.

– Его можно только любить, – так же тихо ответила ей я.

– Да, да, вы абсолютно правы! – княжна рассмеялась и немного нервно оглянулась. – Есть люди, которые излучают нечто… Такое…

– Если вы о графе Черемсиновом, – сказала я нерешительно, – то, наверное… Мне кажется… Это, конечно, только моё мнение, но вам не стоит обращать на него ваше драгоценное внимание.

– О чём это вы, Татьяна Ивановна? – княжна постаралась сделать максимально нейтральное лицо, но я-то видела, по ком сохнет её сердечко. Ну вот почему так? Почему такие милые, нежные, одухотворённые девушки всегда влюбляются в плохих парней? И не просто в плохишей, которые хулиганят из принципа и внутреннего протеста, а в настоящих уродов… В том, что Черемсинов моральный урод, я не сомневалась.

Со вздохом ответила ей:

– Милая Елизавета Кирилловна, не пытайтесь. Я всё вижу и всё понимаю. И не скажу никому. Но граф не тот, кто вам нужен.

– Так заметно, да? – огорчилась она. – Почему же не тот? Он богат, образован, галантен! Он… Он идеален!

– Вынуждена вас огорчить, дорогая княжна. До идеала ему далеко, – пробормотала я. Ладно, потом скажу, не на балу. Надо её как-то подготовить к тому, что её идеальный мужчина – бабник и тиран.

– Вы просто не знакомы с ним достаточно долго, Татьяна Ивановна, – вздохнула княжна. – Пройдёт немного времени, и вы увидите…

– Дамы, прошу прощения!

Голос Городищева, бодрый и почти что задорный, взрезал моё запутавшееся сознание, я обернулась, взмахнув алым веером так, что чуть не попала Платону в глаз. Он рассмеялся, поймал мою руку и поцеловал:

– Вы удивительно воинственны сегодня, Татьяна Ивановна. Позвольте представить вам губернатора нашего прекрасного города, Христофорова Аркадия Аполлоновича!

Я смущённо улыбнулась толстому господину в синем, подала ему руку кистью вверх – почти под нос сунула. Он жирно чмокнул её и поклонился:

– Очень приятно, дорогая Татьяна Ивановна, очень приятно! Платон Андреевич сказал, что вы готовите к открытию новый музыкальный салон?

– Да, да, через неделю. Вы приглашены, Аркадий Аполлонович, и отказов я не принимаю! – кокетливо ответила я. – Но позвольте, я видела вас с дамой, где же она?

– Ах да, моя супруга… Она беседует с княгиней Покровской, полагаю, они давние подруги.

– Тогда передайте ей моё приглашение также!

– Непременно будем, непременно, дорогая Татьяна Ивановна. Весьма любопытно посмотреть, что вы нам намузицируете!

– Лично я – ничего, – рассмеялась. – Я не умею играть на музыкальных инструментах. Но, думаю, вам понравится наш спектакль.

Так мы поговорили ещё некоторое время, потом объявили второй вальс и губернатор, извинившись, ушёл искать жену, чтобы потанцевать. А княжну пригласил молодой кудрявый корнет, она с лёгкостью согласилась, и они уплыли в сторону зала. Я осталась наедине с Городищевым. Наедине означало посреди музыки, посреди шумных людей, посреди веселья. Но мы были одни, не видя и не слыша никого. Мне так хотелось сказать ему, что этот придурок Черемсинов сделал мне непристойное предложение, но я заставляла себя молчать. Сама разберусь. До десяти ещё есть время.

– Хотите ещё один бокал, Татьяна Ивановна?

Я взглянула в глаза Платону и переспросила:

– Бокал?

– Шампанского.

Он протянул мне вышеупомянутый бокал, а я машинально поправила:

– Это не шампанское, это креман.

– Да? Я не разбираюсь.

Я взяла бокал и на эмоциях проглотила аж половину вина. Сказала:

– Давайте уедем, Платон!

– Сейчас? – удивился он. – Да ведь и семи ещё нет!

– А я уже со всеми познакомилась, натанцевалась и, похоже, совсем скоро напьюсь…

– Вы уверены, Татьяна? Конечно, ничто не доставит мне большего удовольствия, чем уехать с вами, но всё же… А княжна Потоцкая? Не обидится ли она?

– Даже наоборот! Я молодая и незамужняя, а так конкуренции меньше!

– Я предлагаю всё же подождать, пока закончится вальс, и извиниться перед княжной.

– Как скажете, Платон Андреевич, – кисло улыбнулась я.

Но, когда закончился вальс, извиниться перед Потоцкой не получилось. Объявили мазурку, которую я обещала Платону, и мы её станцевали весело-задорно, как в фильме про войну восемьсот двенадцатого года. А вот от котильона я уже отказалась. Всё равно это был последний танец бала, так что можно было выйти в сад и подышать свежим воздухом. Это я и предложила Городищеву.

Думала, сразу согласится.

Но он как-то по-особенному наклонил голову и сказал:

– Нет, Татьяна Ивановна. Вдвоём никак нельзя. Давайте пригласим ещё кого-нибудь.

– Но я не хочу никого приглашать! – возмутилась. – Разве вам не хочется побыть со мной наедине?

– Ни о чём не мечтаю так сильно, как об этом, милая моя. Но это некомильфо, совершенно некомильфо!

– Вы женаты? – вдруг осенило меня. – У вас есть жена, дети? Уединение со мной скомпроментирует вас? Да, ей донесут, она потребует развода…

– Развод не одобряется обществом, – растерянно ответил Городищев. – Какой развод? Я не женат! Нам нельзя уединяться на балу, это же…

– Знаю, знаю, приравнивается к любовной связи, – фыркнула я. – И? Если ни у вас, ни у меня ни перед кем нет никаких обязательств?

– Обязательства это не всё, – упрямо сказал он и замолчал. Нет, серьёзно? А как же наше совместное пребывание наедине в его комнате? Это что, типа никто не знает, значит, этого не было? Хотя… Порфирий знает, и доктор тоже. Как там этого доктора имя?

Баронов.

И вот для чего мне это знание?

Раздражение затопило меня целиком. Изнутри я превратилась в брюзгливую старуху, которая выползает из своего подъезда на лавочку, потому что дома полаяться не с кем, а на улице люди ходят.

– Знаете что?! Вы чопорный и занудный тип, вам очень подходит ваша работа! Следак вы, а не мужчина, – сказала в запале и тут же пожалела. Городищев нахмурился и ответил:

– А вы слишком фривольны и не понимаете, что общество может уничтожить вас только на основании слухов! Но желаете, упорно желаете влиться в это общество, нагло попирая его негласные законы. Так у вас ничего не выйдет, Татьяна Ивановна.

– Значит, нам с вами не по пути, надворный советник, ротмистр и граф! – подытожила я, с треском захлопнув веер, и, развернувшись, пошла по направлению к выходу. Чёрт! Дура, дура! Зачем я так? Ну ведь ежу понятно, что Городищев обязан соблюдать правила, что он выхолощен этим самым обществом и вынужден предостерегать меня, которую забросили сюда из моего мира, где правят свобода слова и полное отсутствие условностей!

В саду было прохладно и уже сумеречно. Май-месяц, вишни отцветают, вон – усыпано всё белыми лепестками, как будто ковры постелили на траве… Я обняла плечи руками и направилась туда, где журчало. Ручей? Нет, оказалось – фонтанчик с ангелочками и лебедями. Вода, когда я опустила в чашу пальцы, была холодной. Издалека доносилась музыка, кто-то сел за рояль, запел. Женщина поёт. Красиво. Голос чистый, светлый, полногрудный. Показалось, что это Елизавета Кирилловна… Наверное, все собрались вокруг и слушают. И правильно, ведь это вечер княжны, бал в её честь, ей нужно мужа искать… А мне хочется побыть одной.

Присев на скамеечку, я откинула голову назад и закрыла глаза. Боже, что я тут делаю? Думаю, будто чего-то стою, что идеи мои по музыкальному салону увлекут кого-то… Да никому это не надо. И мне в том числе. Только мадам Корнелия в выигрыше. Но казино никогда не проигрывает, это всем известно.

– Татьяна Ивановна, ваше уединение очень похоже на бегство.

Открыв глаза, я увидела Черемсинова, а с ним – кудрявого корнета, даму в сером платье и в шляпке с цветами, местного помещика, его сестру и ещё пару человек, с которыми я танцевала и беседовала этим вечером. Граф смотрел на меня с некоторой издёвкой, что сразу выбесило. Какая тебе разница, сволочь, устала я или захотела смыться?! Нет, надо обязательно потревожить, снова напомнить о нашем разговоре, снова ткнуть пальцем в больное место!

Я улыбнулась, хоть и хотелось орать, ответила:

– В зале было душно, я вышла на свежий воздух. Присоединяйтесь, господа, здесь прохладно, но так приятно! И музыку слышно из дома.

Сестра помещика открыла было рот, чтобы прочирикать что-то светское, но Черемсинов не позволил.

– Вы разбираетесь в музыке, не так ли, Татьяна Ивановна? И играть умеете на музыкальном инструменте, я прав?

– Нет, совершенно не умею, – прищурилась я, выдерживая его взгляд.

– Ну как же! На флейте, госпожа Кленовская. Недаром же ваше новое заведение, которое открывается вместо «Пакотильи», носит гордое название «Волшебная флейта»!

Я подняла брови, заметила, как гости переглянулись, а у дамы в сером позеленело лицо, словно её сейчас стошнит. Ах ты гад ползучий! Раскопал про «Пакотилью», решил опорочить мой салон! Но зачем?

Чтобы я сдалась.

Общество меня уничтожит.

Или я вольюсь в общество…

Видала я таких. Обычно так поступают сутенёры. Унизят, опустят, а потом приласкают, и девочка готова на всё, чтобы вырваться, а уже поздно, увязла.

Надо как-то выкручиваться, а как?

– Вы бы, господин Черемсинов, сказали по-простому, – усмехнулась. – На флейте я не играю, не обучена. А «Пакотилья» закрыта, вам не сказали? Уже две недели как закрыта.

– Однако все молодые дамы, которые там работали, там и остались. Уж не для того ли, чтобы продолжать работать уже под новой вывеской? А вы, Татьяна Ивановна, как могли? Стыд и срам! Ваш хитроумный план провалился.

– Какой ещё план?

– Втереться в доверие такой честной особы, знатной дамы, уважаемой всеми Елизаветы Кирилловны Потоцкой, чтобы в её окружении склонять приличных мужей к посещению вашего нового вертепа!

В его голосе я услышала морализаторские нотки, и сам он выглядел в этот момент таким пафосным и высоконравственным, что стало смешно и обидно одновременно. Ну какой вертеп? Я же как раз собиралась уйти от этого! И девчонки – не выгонять же их, если можно дать им настоящую, нормальную жизнь?! И у меня почти получилось, но граф Черемсинов всё испортил…

– Вы просто авантюристка, Татьяна Ивановна Кленовская, – припечатал меня этот придурок. – Да и настоящее ли это имя? Что же вы так побледнели? Быть может, вы сменили его, чтобы никто не узнал о вашей прошлой жизни? – он сделал эффектную паузу и обличил: – Профурсетка!

Женщины ахнули. Мужчины переглянулись. А моя рука оказалась быстрее мозга. Я шагнула к Черемсинову и влепила ему звонкую пощёчину.

Он перехватил моё запястье и зашипел:

– Ты ответишь за это, девка! Базарная торговка, шваль уличная!

– Сударь! Извольте отпустить госпожу Кленовскую.

Спокойный – слишком спокойный – голос Городищева взрезал плотную, полную грозового электричества атмосферу тихого садика. Я вдруг испугалась. Так сильно испугалась, что в глазах потемнело. Вот уж нет, я не буду падать в обморок, как барышня, я не могу, не имею права!

Захват ослаб, меня отпустили. Отступив на пару шагов, я наткнулась коленями на скамеечку и от неожиданности свалилась на неё. Передо мной возник мой надворный советник, ротмистр и граф, мой Городищев и сказал негромко, но очень чётко, стаскивая палец за пальцем белую перчатку с левой руки:

– Вы подлец, граф, и ответите за это.

Что?!8cb067

Перчатка полетела прямо в лицо Черемсинову, который отшатнулся от неё, как от ядовитой змеи. Кусок ткани упал на траву, на лепестки вишнёвого цвета, и мне показалось, что я вижу сон, навеянный чтением русской классики. Дуэль? О нет, только не это! Зачем?! Какой пустяк – меня обозвали проституткой и оставили синяк на запястье, да в моём мире это вообще обычное дело, даже внимания не стоящее…

– Городищев, вы же не станете драться за честь падшей женщины! – фыркнул Черемсинов и оглядел остальных гостей, словно приглашая их быть свидетелями комедии, на которую он случайно попал. Но все молчали. И я молчала в том же ошеломлении. Полицейский же ответил просто:

– Вы оскорбили женщину, этого достаточно.

Потом он повернулся к молодому и кудрявому, обратился спокойно:

– Корнет Реутов, я знаю вашего отца, как человека в крайней степени порядочного. Согласитесь ли вы стать моим секундантом?

Тот щёлкнул каблуками туфель и кивнул:

– Почту за честь, господин Городищев.

– Что ж, раз так, – растянул рот в улыбке Черемсинов, – корнет, прошу вас обратиться к моему секунданту, барону Гридецкому. Барон, вы согласны?

– Разумеется, друг мой, – ответил невзрачного вида хорошо одетый мужчина.

– Господа, господа! – помещик поднял руки вверх, будто желая всех помирить. – Дуэли запрещены! Да и не будете же вы драться здесь, в доме Потоцких!

– Завтра на рассвете, господа, – ответил корнет. – Я найду место.

– Шпаги, сабли, пистолеты? – деловито спросил барон.

Все обернулись к Городищеву. Он выбрал коротко:

– Пистолеты.

– Что ж, до завтра, господа, – хищно оскалился в улыбке Черемсинов. – Извинитесь перед княгиней и княжной за меня, прошу.

Он бросил последний взгляд на меня и ушёл. Я отмерла, слушая скрип подошв его туфель по траве. Чёрт… Он убьёт Городищева. Почему Платон не выбрал сабли? Он же военный, он должен отлично владеть холодным оружием!

– Татьяна Ивановна, я провожу вас до дома. Позволите?

Подняв глаза, взглянула на Городищева. Спокоен, как удав. Как будто не он рискует жизнью завтра на рассвете! Как будто не он только что защитил меня таким старомодным, но таким романтичным способом…

– Позволю, – ответила неожиданно дрожащим голосом и вложила пальцы в протянутую ладонь. Видите, надо было уехать, когда я вам это предлагала.

– Это всё равно случилось бы, Татьяна Ивановна, не здесь и не сейчас, но случилось бы. Господа, прошу простить нас.

Мне в спину смотрели. Смотрели долго и осуждающе, прожигая тонкую ткань платья насквозь, до боли, до сумасшествия.

Так бывало. Но никогда ещё я не чувствовала себя настолько плохо. Никогда.