Секретарь возвращается в считанные секунды и набрасывает мне на плечи лёгкий плащ. Скользкая ткань выглядит непромокаемой. Дождевик?
— Спасибо, — киваю я мужчине и перевожу взгляд на синьора Катц. — Барон не покупал мне фамильяра.
Сказать, что призвала? Придётся объяснять, как именно.
Крайне… неприятная ситуация. Описание ритуала досталось мне от Системы и, судя по реакции синьора Катца, ссылаться на библиотеку барона бесполезно. Потому что описание подобного ритуала, возможно, вообще ни в одной библиотеке Эспарта не найти: ни в Кайтере, ни в королевской сокровищнице.
Значит, придётся обойтись полуправдой:
— Он сам ко мне пришёл, укусил за палец, — я даже продолжавшую побаливать ранку демонстрирую, — и между нами установилась связь.
— О? — синьор Катц переспрашивает довольно сдержанно.
Самообладание теряет секретарь:
— Сам?! Но так бывает только в сказках…, — опомнившись, он моментально замолкает, втягивает голову в плечи, бормочет извинения и торопливо отступает.
Синьор величественно не замечает ошибки подчинённого, приглашающе указывает мне на комнату отдыха. Я послушно прохожу первой, синьор галантно пропускает меня вперёд. И лично закрывает за нами дверь. Его взгляд цепляется за россыпь клочков бумаги.
— Это он порвал, — без зазрения совести ябедничаю я, и чуть сдвигаю полотенце, чтобы показать лисью мордочку.
— Фр-р, — ворчание из кокона раздаётся недовольное, но, что примечательно, попыток вырваться зверёк не предпринимает.
Синьор Катц садится за стол. Я подхожу ближе, и не услышав возражений, присаживаюсь напротив. Вот что теперь сказать? Легенды древности едва ли лучше, чем несуществующий манускрипт. Синьор Катц пристально смотрит на меня, и вдруг его глаза вспыхивают голубым отсветом. Не как у Яна, свет очень тусклый и почти мгновенно исчезает.
Тяжело дыша, синьор Катц упирается лбом в столешницу.
— Синьор, — испуганно вскакиваю я.
Даже про фамильяра забываю, и поганец не упускает возможность, выскальзывает из ослабевшего кокона. К счастью, дивный дух больше не безобразничает, он подходит к синьору, деловито обнюхивает, после чего чихает и беззаботно укладывается рядом.
— Я в порядке, — хрипло выдыхает синьор.
— Вы маг? — доходит до меня.
Я не знала.
— Ну какой же я маг? — усмехается синьор, с трудом приподнимаясь. — Научился паре полезных фокусов. А сейчас даже для фокусов старым стал.
— Синьор Катц, вам действительно лучше? Вы уверены, что не нужно посылать за лекарем?
Дивный дух спокоен. Прежде он внимательно обнюхивал синьора. Наверное, зверьку можно доверять…
— Уверен.
— Воды? — неуверенно предлагаю я.
Графин на столе пустой, придётся побеспокоить секретаря.
— Нет, — отказывается синьор.
Я не решаюсь спорить, возвращаюсь в кресло. Синьор неторопливо массирует виски, а я чувствую себя очень неловко. Я вроде бы и не виновата, но именно из-за меня он испытывает неудобства, а я ничем не могу помочь. Вот кому всё нипочём, так это зверьку. Лежит на столе, обернувшись хвостом и таращится на меня. Что ему надо — не понять.
Синьор Катц перестаёт тереть голову, опускает ладони на стол.
Молчание затягивается.
— Тали, тебе не любопытно? — прищуривается синьор, более-менее оправившись.
— Очень любопытно.
— Настоящий маг увидел бы гораздо больше, но и моих скромных способностей достаточно, чтобы кое-что понять. Похоже, ты говоришь правду. Дух связан с тобой, как фамильяр, но нет ни намёка насильственное подчинение.
— Можно узнать, почему вы сомневаетесь?
— Это же очевидно, Тали. Как я уже сказал, я не маг, я не разбираюсь в особенностях магических связей, поэтому могу понять общую картину, но легко ошибиться в нюансах. И резерв… Я смотрел на тебя словно через мутное стекло. Что же в тебе есть такое, что могло привлечь духа, Тали?
Я пожимаю плечами:
— Синьор, вам известно имя Янер Феликс?
— Чудовище с примесью демонической крови?
— Он не чудовище!
— О?
Проклятье! Надо же, как глупо выдала себя. А, ладно.
— Синьор Катц, когда господин Феликс был гостем барона, он сказал, что у меня необычная аура. Возможно, именно это привлекло духа? — я вновь пожимаю плечами и замолкаю.
— Вот как?
Я не вру, но столько не договариваю, что синьор Катц с его цепкой хваткой просто не может этого не замечать.
Он поднимается:
— Тали, я отдам некоторые распоряжения, и мы сможем поехать домой.
— Как скажете.
Синьор уходит, я провожаю его взглядом. Плечи расправлены, голова гордо поднята. Если бы не снежно-белые седые волосы, со спины его можно было бы принять за мужчину в самом расцвете сил.
— Фр-рь, — дивному духу надоедает, что я про него забыла.
Перебравшись поближе, фамильяр царапнул меня когтистой лапой.
— Как тебя зовут, друг? — спрашиваю я.
Наверное, у него есть имя? Или у духов их не бывает? Зверёк выразительно таращится, молчит. А ведь фыркни он, можно было бы с чистой совестью назвать его Фырем. Эх… Я провожу пальцами по подсыхающему меху, чешу за ухом. Зверёк благосклонно принимает ласку, охотно подставляет бока, подбирается ещё ближе, благодушно мурчит. Я продолжаю гладить. А отношения-то налаживаются! Надеюсь…
Минут через пять за мной приходит секретарь. Я с лёгким смущением оставляю на столе полотенца и, прижимая к себе притихшего фамильяра, выхожу в коридор. Синьор Катц появляется почти одновременно со мной, галантно подаёт мне локоть. Я опираюсь на его руку. Синьор Катц улыбается, но почему-то его улыбка быстро вянет, сменяется задумчивостью.
В молчании мы спускаемся на первый этаж, выходим на улицу, садимся в экипаж. Мне, как младшей, достаётся место лицом против хода движения. Синьор, едва экипаж трогается, отворачивается к окну. Кажется, его морщины становятся глубже, резче. Синьор трёт переносицу, и откуда-то приходит понимание, что он медленно сдаёт, возраст год за годом берёт своё.
Разговор не клеится. Синьор словно забывает о моём присутствии, но нет, редкие косые взгляды выдают, что он ничего не забыл, всё у него под контролем. О чём он думает? Не надо быть гением, чтобы понять — решается моя судьба. Даже зверёк, проникшись тяжёлой атмосферой, сидит тихо.
Экипаж останавливается, кучер открывает дверцу и подаёт откидную ступеньку.
Я ожидала, что мы едем домой, ведь именно так сказал Синьор, но экипаж почему-то остановился перед храмом. Ошибиться невозможно — здание сплошной корой покрывают изваяния каменных ящеров. Синьор, не проронив ни слова, выходит, помогает мне спуститься и ведёт меня вперёд.
Ничего не понимаю… Зачем нам в храм?
Не в храм, синьор огибает здание слева, и взгляду открывается… скована чёрными плитами земля, в стыках ни единой травинки не пробивается, зато бугорками поднимаются приземистые мрачные постройки, подозрительно похожие на склепы. На плоских крышах сидят всё те же каменные ящеры. Между постройками без всякого порядка установлены чёрные матовые столбы.
— Кладбище? — вырывается у меня догадка.
Синьор не отвечает. Он словно не слышит. А может быть, и правда не слышит, потому что его расфокусированный взгляд устремлён вперёд, он впервые сутулится, наклоняется вперёд, будто хочет опередить собственные ноги. Он идёт, ускоряя шаг, моя рука соскальзывает с его локтя, но синьор не реагирует, он шагает ещё быстрее. Я едва поспеваю. Мы проскакиваем по проходам.
И синьор резко останавливается. Я ухватываюсь за столб, и только благодаря этому успеваю затормозить и не врезаться, вот был бы конфуз. Зверёк с недовольным мявком спрыгивает на плиты и, задрав хвост, отходит в сторону.
Синьор Катц сглатывает, поворачивает с основного прохода в левый боковой и останавливается перед строением, заметно отличающимся от остальных. Не бугорок, а солидный бугор, скорее холм. Везде один-два ящера на крыше, реже три-четыре, а здесь ящеры укрывают строение сплошным покровом как храм, их нет лишь на массивной двери. И её синьор лично отпирает вытащенным из внутреннего кармана ключом.
Внутри строения должно быть темно, но синьор что-то делает, и под потолком вспыхивает тусклый светильник. Я нерешительно застываю у входа.
— Тали.
Он всё-таки помнит, что привёл меня сюда.
Я оборачиваюсь, протягиваю руку, но зверёк выразительно морщит нос и заходить отказывается.
Я делаю шаг, второй.
Небольшой зал отделан не то гранитом, не то мрамором, на глаз не определить. Зал пуст, лишь в центре на возвышении установлен широкий саркофаг, внешне отдалённо напоминающий саркофаги древнеегипетских мумий. Я подхожу ближе. Саркофаг широкий, потому что оказывается, что он двойной — на крышке рельефное изображение пары, он и она лежат, обнявшись.
Синьор Катц поднимается на возвышение и, склонив голову, опускается на одно колено, кладёт дрожащую ладонь на крышку саркофага поверх изображения женской руки:
— Сладких тебе снов, Рири. Я скоро приду, подожди ещё немного, — безнадёжно выдыхает он, судорожно глотает застойный воздух склепа.
Я здесь совершенно лишняя.
Синьор медленно поднимается, его руки повисают будто верёвки, он смотрит на изображение женщины:
— Знакомься, Тали. Здесь спит моя первая жена, твоя бабушка.