Хозяин Гнилого болота

Глава I КРАЙ СВЕТА

За вагонным окном тянулся мрачный, непроглядный лес. Эдакая сплошная стена или забор с острыми зазубринами поверху. Высоченные ели упирались в подсвеченное заходящим солнцем зловеще-багровое небо. Из окон коридора открывался вид на точно такой же еловый «забор», только выглядел он еще мрачнее, потому что на той стороне закатные отсветы уже почти не просматривались, а небо было какого-то гнусно-сизого цвета.

В купе, без восторга поглядывая в окошко, сидели в обнимку с рюкзаками и сумками Агата и Вовка Куковкины. Агата — это Вовкина старшая сестра, дылда шестнадцатилетняя, у нее даже паспорт есть. А Вовке — только одиннадцать, он ей и до плеча макушкой не достает. Поэтому приходится ее слушаться, чтоб не получить по шее. Притом подчиняться надо не только каким-нибудь умным распоряжениям, но и дурацким тоже. Например, на одной из остановок, где поезд стоял целых полчаса, сестрица не разрешила Вовке сходить за фантой. Потому что он, видите ли, может отстать и потеряться. Нашла маленького! Сама тоже не пошла, а потому пришлось днем, когда жарко было, горячий чай пить. И чуть что — на маму ссылается. Мол, она велела Вовке слушаться старшую сестру, а если Агата настучит, что Вовка не слушался, то осенью ему не купят ролики. По шее — это еще можно перенести, а вот без роликов прожить трудно. Не жизнь, а ад кромешный.

Впрочем, до осени было еще далеко. Агата и Вовка ехали на каникулы в северную деревню, к прадедушке и прабабушке. Между прочим, первый раз в жизни. Даже Агата. Все предыдущие годы они отдыхали либо на даче с мамиными родителями, либо в подмосковной деревне у родителей отца. Ну и еще несколько раз в детские лагеря ездили, которые мама с папой по привычке называли «пионерскими». Насчет того, что у мамы далеко от Москвы бабушка с дедушкой живут, ребята, конечно, слышали, но воспринимали это дело с трудом. Большая, взрослая, солидная мама — и вдруг чья-то внучка! То есть Агата, наверно, это лучше понимала, а Вовка прямо-таки отказывался верить. В Москву прабабушка и прадедушка последний раз приезжали очень давно, лет семь назад, и Вовка их даже в лицо не помнил. Агата помнила и утверждала, что запросто их узнает.

Поехать к прадедушке и прабабушке пришлось потому, что под Москвой начались лесные пожары и было слишком много дыма. Умная Агата заявила, что в такой неблагоприятной экологической обстановке она нормально не отдохнет. Наверно, надеялась съездить с подругой на Черное море. Но папа сказал, что финансировать это мероприятие он не будет и если Агата очень хочет съездить в Сочи, то пусть сама зарабатывает на это деньги. Конечно, он прекрасно знал, что Агата столько не заработает, даже если все каникулы будет вкалывать как проклятая. К тому же Агата вообще работать не любила и даже дома полы никогда не мыла. Поэтому ей пришлось скрепя сердце согласиться на вариант с прабабушкой и прадедушкой. А Вовку вообще никто не спрашивал, он еще не дорос до того, чтоб свое мнение иметь. Это так мама сказала.

Вообще-то сначала мама хотела ехать вместе с детьми. Потому что до июня месяца она была домохозяйкой и ей не надо было получать отпуск на работе, как папе. Однако незадолго до того, как она собиралась идти на вокзал за билетами — почти что за полчаса! — ей позвонила институтская подруга и сообщила, что для мамы есть хорошая, высокооплачиваемая работа. Такая, что мама даже больше папы получать будет. И мама, поговорив с папой, решила, что будет устраиваться на эту работу, а отдохнет как-нибудь в другой раз.

Вместо себя мама намеревалась послать бабушку Нину, то есть свою собственную маму. Но заболел мамин папа, дедушка Жора, и бабушка тоже не смогла поехать. Папины родители, которые жили в деревне под Москвой, само собой, не могли бросить свое хозяйство. Вот и получилось, что Агата с Вовкой поехали самостоятельно. Агате, конечно, было приятно чувствовать себя взрослой и независимой, а Вовка чуял, что не будет ему на каникулах радости и веселья…

— Подъезжаем, молодые люди! — объявила проводница, заглянув в купе. — Через пять минут вам выходить. Станция Чертогоново.

— Спасибо, — не очень вежливо отозвалась Агата. — Пошли, Вовка!

Надев рюкзаки и взяв за ручки сумку, Куковкины направились в тамбур. Поезд замедлил ход, и под медленный перестук колес Вовка спросил:

— А прадедушка нас будет встречать?

— Говорят, будет… — мрачно произнесла Агата, хотя была в этом не очень уверена.

Вообще-то, прадедушке еще за неделю посылали письмо. Он ответил телеграммой: «Ждем. Телеграфируй номер поезда». Мама срочно ему телеграфировала — сообщила не только номер поезда, но и вагона. Сейчас Вовка догадывался, что номер вагона, наверное, не пригодится. Кроме них с Агатой, на станции Чертогоново никто выходить не собирался.

— Сколько сейчас времени? — спросил Вовка.

— Пять минут двенадцатого, — буркнула Агата.

— Ночи? — удивился брат.

— Ну не дня же?

— А почему светло?

— Потому что тут север, сейчас белые ночи стоят. Не слышал?

— Слышал… — пробормотал Вовка, хотя лично ему эта ночь казалась не белой, а какой-то сизо-красной.

В тамбур вошла проводница, подняла рубчатый стальной лист тамбурного пола, закрывавший лесенку, откинула к стенке тамбура. Потом открыла дверцу вагона и зачем-то протерла деревянные ручки.

«Тш-ш-ш!» — прошипели тормоза, вагоны брякнули буферами, поезд остановился.

Агата и Вовка спустились на низкую платформу, сооруженную из какого-то странного материала, напоминающего смесь шлака с асфальтом. Никто другой, как и предполагал Вовка, на этой станции не вышел. Почти сразу же после того, как Куковкины выгрузились, проводница закрыла дверь, тепловоз загудел и дернул состав. Вовке почему-то показалось, будто машинист торопился поскорее отправиться в путь, не желая здесь задерживаться.

— Ну и заехали! — почти с испугом произнесла Агата. — Это же край света какой-то…

Станция представляла собой продолговатую приземистую избушку с темно-красной, слегка проржавевшей крышей, под которой была укреплена грязно-белая доска с черной надписью: «Чертогоново». Около «вокзала» стояло еще несколько сарайчиков и будок непонятного назначения. Все они притулились на совсем небольшой поляне, примыкавшей к платформе, на которой стояли со своим багажом Агата и Вовка. По другую сторону путей, кроме платформы, вообще ничего не было — сразу за ней начинался лес.

— А где же прадедушка? — спросил Вовка.

— Не знаю… — пробормотала Агата. — Если он не приедет, то нам тут ночевать придется…

Но тут из дверей станции-избушки вышел, опираясь на толстую суковатую палку, седой старичок небольшого роста, в мятых и залатанных коричневых брюках, заправленных в пыльные кирзовые сапоги, в сером потертом пиджаке и старой солдатской фуражке с треснувшим пополам козырьком.

— Бомж какой-то… — пожала плечами Агата, но старичок уверенно направился в их сторону.

— Вот и приехали, — улыбнулся он, и Куковкины увидели, что у него во рту всего четыре зуба. — Здравствуйте, правнуки мои! Не чаял увидеть!

— Здравствуйте… — растерянно ответили Агата и Вовка в один голос.

— Ну, чего тут стоять? — сказал прадедушка, а потом с неожиданной силой ухватил обе сумки, которые Агате и Вовке казались очень тяжелыми, повесил одну из них на один конец своей палки, другую на другой и понес их, будто ведра на коромысле, бросив через плечо ребятам:

— Идите за мной, в машину садиться будем!

Куковкины со своими небольшими рюкзачками еле-еле за ним поспевали, хотя поначалу им показалось, будто старичок и десяти шагов не пройдет — рассыплется.

Они обошли избу-станцию и очутились на небольшой вытоптанной площадочке, где стоял старенький зеленый «Запорожец». Прадедушка открыл багажник, в два счета запихал в него сумки, распахнул дверцу, отодвинул сиденье и сказал:

— Прошу!

Агата и Вовка влезли на заднее сиденье, прадедушка захлопнул дверцу и уселся на водительское место. Когда он повернул ключ в щитке зажигания, стартер включился с каким-то кхеканьем и скрипом. Маленькая машина задребезжала, оглушительно стрельнула выхлопной трубой, мотор сердито зарычал, словно недовольный тем, что его разбудили. Пожилой шофер развернулся и покатил вперед по ухабистой и извилистой дорожке, уводящей куда-то в глубь леса.

— Ну, вот и едем! — оскалил свои четыре зуба прадедушка, а потом не то закашлялся, не то рассмеялся: — Хе-хе-хе-хе!

Ничего страшного в этом смехе не прослушивалось. Нормальный такой, стариковский смешок. Но именно в тот момент, когда прадедушка засмеялся, на Вовку откуда ни возьмись накатила ледяная волна непонятного, таинственного страха. Таинственным этот страх был прежде всего потому, что никаких серьезных причин чего-то бояться у Вовки не было.

Вроде бы все получилось нормально: и ночевать на станции не пришлось, и прадедушка на машине встретил. Однако, как ни странно, никакого облегчения на душе Вовка не почувствовал. Напротив, чем дальше машина отъезжала от станции, тем больше его охватывало предчувствие чего-то жуткого…