Хозяин Чудовищ

Глава 17. Первый Крестовый Поход Хозяина Чудовищ ч. 2

Каменский поселок не впечатлял. От слова "совсем".

Несколько десятков тесно жмущихся друг к другу одноэтажных домов, обнесенных покосившимися заборчиками, изредка чередующимися с пятнами профнастила и шифера. Во дворах старые пристройки - сараи и гаражи. Кирпич, доски, шлакоблотки и бетон, выцветающая, местами отслаивающаяся пластами побелка. Грядки огородов, полулысые деревья и кусты. Дорога - кривая грунтовка.

Будто в прошлое вернулся. Всякая босота, конечно, не могла похвастаться грибными шляпками тарелок кабельного телевидения, обмотанными проводами столбами и дряхлыми четырками, но вид навевает томные воспоминания юности. Помню, натравил матерую виверну на одно баронство, состоящее из парочки таких хуторов, запах стоял, когда я приехал "решать проблему"... всю жизнь бы этим дышал. Будто после дождя, извращенной и изуродованной свежестью тянуло. Человеческое мясо, стекающее с костей и разъедаемое в полете кислотой виверны издает специфический аромат. Пахнет копченым мясом, чем-то лабораторным и свежим пеплом. Ну, может и по-другому, а у меня просто нос плохо работал после свежего шрама, перепахавшего лицо от края челюсти до переносицы - сопел я тогда страшно, с хрипом и надтреснутым сипением. Моя ручная зверюшка громила хибары только так, брызгала едко-зеленой жижей из пасти на крыши, проедало насквозь, а прятавшиеся внутри ощущали на себе все прелести кислотного дождя. Выжившие забились в церквушку, искали спасения у своего божка, в том краю тогда процветал монотеизм, это уже потом после моих поползновений подняли головы загнанные под шконку многобожники и прочие язычники, хе-хе. Жрец уверял, что молитва их спасет. Не спасло. У церкви был обширный подвал, куда они забились друг на друга, молясь, плача и надеясь на спасение. А виверна, движимая моей волей, ворвалась в храм, разметав святые образа, вырвала с мясом крышку и щедро наблевала в беззубый зев подземелья. Люди сварились в собственном соку.

Виверны у меня пока что не было, а в Каменском еще не построили церковь, так что увы, освежить память о былых деньках не получится.

Монстры расходятся в разные стороны одиночками и малыми группами, стараясь охватить как можно больше жилплощади. Соблюдать маскировку или же оцепить периметр для исключения побега кожаных мешков не имеет смысла, да и для последнего действа не хватает юнитов. Акция исключительно карательная и случайные свидетели станут скорее плюсом, чем минусом. Тащить всю добытую плоть в Каменск не вариант - долго и по сравнению с вытворяемым в самом городе бессмысленно. Основать здесь Кладку? Теоретически можно было бы, но нет. Через нити, связывающие меня с чудовищами, я мог испустить достаточный импульс Силы для запуска заархивированного в генетической цепочке алгоритма образования Кладки, но для такого дистанционного метода требовалась пища. Много пищи, желательно калорийной и белковой, например, человечины. И при всем при этом для вызревания требуется время, на эмбриональное формирование и последующее взросление.

Хм... ну, опять же в теории, можно найти какой-нибудь подвал, скинуть туда трупы и пару рыболюдей. Через неделю - свежий выводок. Но какой в этом смысл? Я пересмотрел свои планы, в Каменске больше биоматериала и самих тварей, так что отложим этот вариант на потом. Пока что остановимся на гримдарк-декорациях. Мы же не хотим ударить в грязь лицом, перед теми, кто последует по пунктирной дорожке из залитых кровью груд металлолома с колесиками?

Для физически подготовленного человека перелезть через забор не является, чем-то действительно сложным и заслуживающим отдельного внимания. Но рыблы они... рыблы и этим все сказано. Приходится подсаживать, рыболюд на рыболюда, зацепиться за край, мешком перевалиться на другую сторону, обдирая шкуру на брюхе и груди. Когти и перепонки мешают. Честно, я скучаю по всему разнообразию своих творений - в том и была моя сила, что твари получались на любой вкус и цвет, отчего там где один вид будет бессилен придет и все порешает другой. А так... хорошо хоть жара не вдарила, ибо тогда я в принципе ничего толком провернуть не смог, под особо пристальным вниманием дневного светила и остатках испускаемого им тепла, растворяющегося в ночи, амфибии совсем бы поплыли, кое-как реагируя на мои выбросы Силы, если вообще не передохли.

Лай собак.

Предварительная подготовка занимает минут семь. Позиции заняты, какого-либо внимания вроде как еще не успели привлечь. Свет горит не во всех окнах - часть засиделась, другие спят. Далекие, смазанные и приглушенные расстоянием отголоски очередей в Каменске доносятся даже досюда, но тонут вое псин.

Ну... погнали.

Глубинный переплетает пальцы лап, воздымает "молот" над головой и резко опускает его на капот черной "девятки", едва-едва не цепляющую бампером лавочки, подпирающую забор. Грохот, лязг и скрежет металла, звук словно резонирует от окон - чередующихся стеклопакетов и иссохших деревянных рамок со ставнями. Визг сигнализации. Два-три рыболюда совместными усилиями вполне неплохо выламывают дверь. Но для некоторых нужна поддержка старших собратьев, так что врываемся через окна. Звон разбитого стекла. Крупные осколки, коими ощерились края, и мелкое тускло поблескивающее на подоконниках крошево режет плоть.

Люди кричат. Они всегда кричат. Впадают в ступор, шок. Паникуют, мельтешат и своими же руками уменьшают шансы на собственное выживание.

Все происходит быстро. Грязно.

Когда рядовому обывателю наносят рану глубиной хотя бы в сантиметр он перестает представлять серьезную опасность. Да, возможен выброс адреналина, запуск первобытно-инстинктивного алгоритма действий "Бей или беги", перетекающего в боевое безумие - я видел, как матерого сатира просто забили табуретом, били и били, пока его голова вместе с шеей и частью плечевого пояса не превратилась в кровавое месиво на досках пола, мозг, шерсть, кровь и раздробленные во влажную труху кости. Но это исключения.

Раны от когтей - это больно. Особенно больно, когда они нанесены по критическим точкам. В голове включается тревожная сирена, когда твоя же кровь заливает лицо. Когда боль застилает разум. Когда беззубые кровоточащие рты раскрываются на сухожилиях или мышцах. Когда конечности перестают нормально отзываться на сигналы мозга. Очень немногие способны драться и одновременно придерживать выползающие из вспоротого брюха ленты потрохов.

Лярвы пережевывают собак. Клочья шерсти застревают между клыков.

Рыболюд цепляется когтями за подоконник, путается в шторах. Падает на пол, барахтается в ткани, срывает гардину. Второй монстр десантируется успешнее, прямо ему на спину под хруст позвонков, а дальше набрасывается на бабку, распластавшуюся на диване перед телевизором. Вжимает ее в одеяло и подушку. Лицо морщинистое, седина в волосах закрашена. Когти входят в живот. Один, два, три, четыре - строчит швейной машинкой, превращая ее внутренности в однородную кашицу.

Лязг массивного засова. Тяжелая дверь распахивается и на порог соседнего дома выпрыгивает сухощавый дедок в майке, выцветших семейниках, шлепанцах на босу ногу и ружьем в руках. ИЖ-27, если память Виктора не ошибается.

Выстрел в небо.

-Со мной Единый, суки, всех порешаю! - голос сиплый, дребезжащий.

Старикан тянет лет на шестьдесят-семьдесят, хотя тут спорный момент, алхимия может вытворять странные штуки с возрастом, но двигается быстро, ловко, с какой-то ломаной атлетично-гимнастической пластикой. Калитка в его двор, до которого мы еще не добрались, так же оказалась заперта на засов. Быстрое движение руки, скрип металла о металл. Дед вихрем вырывается на улицу. От него знакомо пахнет или даже скорее воняет. Смрад немытого старческого тела, тесно переплетающийся с "Императорской".

Если коротко, без лишних предисловий - дед умер.

Если же более развернуто... уличного освещения у каменских не было, максимум фонари во дворе, которые при включении охватывали бледно-желтым светом лоскут дороги непосредственно перед воротами. Дед споткнулся об лярву. Ружье отлетает в сторону, возраст не тот, выставить перед собой руки он не успел, целует носом и краем челюсти землю. Хруст хрящей, "юшка" ручьем заляпывает разбитые губы, подбородок и шею. Пытается подняться, руки разъезжаются по пыли в стороны. Зубы чудовища смыкаются на загривке. Короткие предсмертные конвульсии. Тело обмякает.

Краем глаза монстрика замечаю побледневшую наколку на плече - конский череп, снизу окаймленный надписью "Съ нами Богъ". Эмблема Четвертого Конного Корпуса, мрачного наследия Первой Мировой войны, укрепившего статус легенды на полях Второй Мировой и расформированного задолго до рождения Виктора Крюкова. Безбашеным парням из этого подразделения даже пара страниц в учебниках выделена. Герои прорвавшие оборону чудовищ на Юго-Восточном фронте, втоптавшие копытами коней их в кровавую грязь. Забытые герои. Речь не про бронетехнику и мотострелковые войска, вытеснившие кавалерию, а про самих людей. Солдатам платят достаточно много, для простолюдин, конечно же, но если ты не аристократ, то статус инвалида-ветерана не дает практически ничего.

Человек, проливавший за Родину кровь и пот, выгрызавший победу у моих отродий, терявший друзей, боевых товарищей и прежний моральный облик, оказался выброшен на свалку жизни, как ненужный, отработанный материал. Будь мне на человечество чуть меньше наплевать, я бы может быть ему и посочувствовал.

Людей убивали на месте. Трупы вытаскивали на улицы. Отдавало привкусом разбойничьих налетов, коие я часто практиковал с теми же сатирами и минотаврами, основным полуразумным пушечным мясом в моей армии. Тела распинались. Гроздьями вешались на ветках деревьев или телефонных проводах. Лентами кишок, как гирляндами обматывали мусорные баки. Оторванные головы аккуратными горками складывали у въездов в поселок. "Х О З Я И Н", "Х О З Я И Н", "Х О З Я И Н" - на стенах, на крышах, на окнах, на дороге, на машинах. Выведено кровью, мочой, желчью, мозговой жидкостью и говном, разбавленным лоскутами содранной с костей плоти.

В гаражах нашлись канистры с бензином.

Рыблы проходятся с ними по селу, обливают деревянные заборы, сараи и дома, заходят внутрь, щедро окропляют мебель, диваны, столы, кровати, ковры и стулья.

Горело ярко. Очень ярко.