Хозяин Чудовищ

Глава 12. Ночь зверя ч. 4

Однажды, куря у сторожки после очередных похорон, Тоха услышал от одного мужичка фразу - "самые прибыльные способы использования земли, строить платные сортиры и кладбища". И вот спустя "дцать" лет все еще нет аргумента против.

Рыть могилы в сорок шесть - такое себе удовольствие, возраст дает о себе знать. Тяжко это, на одну могилу в среднем, если не перенапрягаться, уходит пять-шесть часов. По жаре или на морозе. Зимой так вообще мозоли не лопаются, а ссыпаются в рукава снежной крошкой, земля твердая, пуленепробиваемая. Впрочем, при холодах ценник повышен, так что ладно.

Но Каменск не настолько большой город, чтобы расширение кладбищенского ассортимента шло в промышленных масштабах. Если случался завал, как при ДТП года два назад, то в помощь приходили знакомые алкаши, время от времени забредающие на могилки, дабы поживиться оставленными родственниками конфетами и печеньками. Тоху это не слишком беспокоило, он и сам их пакетами собирал к водке, но посетители говорили, что им это не нравилось - кружатся стервятниками и не сводят голодных глаз.

Говорят, такая работа пагубно влияет на психику.

Возможно. А еще возможно, что совать нос в чужие дела не самое хорошее времяпровождение.

Роешь ямы, в которые положат заколоченные в деревянных ящиках куски мертвечины. Устанавливаешь оградки с лавочками, поправляешь надгробные камни и сторожишь кладбище, само собой. Правда, не совсем понятно от кого его нужно охранять. Каменск - не то место, где даже в теории могут обитать монстры, любящие падаль. Каких-либо сектантов и некрофилов Тоха в жизни не видал. Так, максимум, малолетки придут пиво пить и фотографироваться у могил, типа, во какие крутые.

Мужики особо не вдавались в подробности его работы. То ли брезговали, то ли не хотели задумываться насколько хрупок их мир стабильности и рано или поздно какой-нибудь Тоха будет присыпать уже их гроб землей. А вот женщины из знакомых и родственников капали на мозги с поиском нормальной работы. Тохе было плевать. Участь сторожа и землекопа его более чем устраивала. На холостую жизнь с приступами не переходящего грань алкоголизма этого более чем хватало.

Тоха по натуре был довольно циничным человеком, а кладбище лишь огранило его природные качества. Из всех могильщиков, что он видел, ни один не был верующим или суеверным. Близость к смерти и тесная работа с мертвецами не слишком располагает к молитвам Единому. Этому херу, если он в принципе существует, глубоко плевать на проблемы смертных. Так почему Тоха должен делать вид, будто бы ему не плевать? Истории родственников о том, каким хорошим человеком был покойный, их скорбь и слезы, конечно, печальное зрелище, но не слишком впечатляющее. Именно БЫЛ хорошим человеком. Все, он мертв, его не вернуть и литры соленой влаги из глаз ничего не изменят, закрой хавальник и иди жить дальше, таково было мнение Тохи. Мертвые мертвы и им как-то по боку что творится у живых, а живые... иногда, начинаешь завидовать мертвякам, им не приходится вариться в этой клоаке говна и блевоты.

Звук откручивающейся крышки в сгустившейся тишине прозвучал неестественно громко и с некоторыми нотками лицемерной надменности. Прозрачная струя, журчание, рюмка наполняется до краев. Со временем начинаешь ценить тишину, одиночество перестает быть бременем и обязанностью, скорее привилегией, которой не каждый сможет воспользоваться. Все привыкли к шуму и голосам. Они боятся безмолвия и всеми силами пытаются заглушить его бессмысленными наборами звуков.

Опрокинуть одним глотком. Обожгло язык и водка сгустком жидкого огня спустилась в желудок, растекаясь по всему телу. Вкус мерзкий, занюхать рукавом, да закусить аккуратным кружочком колбаски. Хорошо пошла, "Императорская". Немного подумав, съел еще один кусочек.

В основном хоронил бабок и дедов. Изредка всяких бомжей и алкашей без роду и племени, с ними особо возиться не приходилось, родственников не было, скидываешь в яму, именно яму, а не могилу, без всякого намека на гроб и надгробие, засыпаешь грунтом. Просто работа - все когда-нибудь там рано или поздно будем.

Иногда вспоминался яркий случай, яркий не по градусу абсурда, пышности процессии или еще чему-то, по накалу эмоций, скорее. Молодой парень, годков девятнадцать, вряд ли больше. Инвалид. Самоубийца. Сбили на пешеходном переходе под свет зеленого человечка, монотонно перебирающего ногами. Переломало кости, парализован ниже пояса без надежды на выздоровление. Спустя два месяца забрался в ванную и вскрыл вены. На похороны пришел только отец, ибо остальные, даже мать и сестра, отреклись от него. Церковь Единого не отпевает самоубийц, ибо это грех.

Чисто теоретически, у него был шанс ходить. Вторая рюмка идет легче, не так сильно сморщивая мимические мышцы. Но именно, что теоретически. Ебаные колдуны... зажали, суки, свои зелья для простого народа... могильщик хрустнул соленым огурцом. Кровососы проклятые, присосались к стране и пьют пока не лопнут.

Тоха пришел в кладбищенский бизнес через дядю Аркашу. Он любил захаживать к проживающей по соседству бабушке Тохи, выпить чаю и потрепаться за жизнь, давно знакомы. Да и как-то предложил мальчонке на летних каникулах чутка подзаработать в должности "младшего помощника для младшего помощника", классическое принеси-подай. Потом это как-то плавно переросло в копателя могил. Тоха собственноручно закапывал дядю Аркашу, а позже и бабушку, на этом самом кладбище. Слез и стенаний не было, он даже их могилки не посещал, забыв точное местоположение, ибо не видел в этом никакого смысла. Мертвые мертвы, они не слышат поминальных слов, говорить какие они хорошие люди нужно было пока они не подохли, а не со скорбной миной на похоронах, когда нельзя что-то изменить. Вообще, забавная ситуация, когда личность становится востребована исключительно после смерти. При жизни чморят и гнобят, а едва сердечко перестает биться, такая потеря...

Стук в дверь остановил Тоху от третьей рюмки.

Хозяин кладбища время от времени захаживал в сторожку, проверяя как идут дела, и на бухлишко смотрел сквозь пальцы, сам время от времени закладывал за воротник.

Подняться на ноги. В голове приятная муть. Колбаса частично перебивала послевкусие водяры. Ноги только начинали становиться ватными, так что несколько шагов от стола до выхода были предельно твердыми и уверенными. Отодвинуть засов, открыть и поперхнуться заготовленной полушуткой-полуприветствием.

Боль пронзила грудь. Боль растекалась по венам и артериям. Боль сковывала холодом мышцы.

На пороге стоял рыбл. Настоящий, мать его, рыбл, прямо, как на картинках. Опустить взгляд. Рука рыболюда упиралась в тело Тохи, а еще она держала нож. Солидный армейский тесак, впившийся в область диафрагмы. Стало трудно стоять.

Кровь тяжелыми каплями падала на пол. Сторож завалился на бок.

Глубинный ковшами лап разрывал свежие могилы. Старая плоть все еще плоть.