Гроза над Элладой

Позиционная война

Не успел младший из Норитов разоспаться по-настоящему, как его растолкали. Открыв глаза, он ещё долго тряс головой, отгоняя последние остатки короткого сна. Вяло пожевал супа, чем сильно обидел Венету, старавшуюся, как никогда, сделать завтрак повкуснее.

— Ты куда пропадал ночью? — спросил его Фидий, когда настала очередь хлебнуть разведённого вина, заправленного тёртым сыром.

— Жеребец мой взбесился от долгого стояния. Гонял его чуть не до рассвета. Спать хочу — спасу нет!

— Отоспишься. Время будет. Отец собирал сотников и сообщил, что дальше пока не пойдём. Будем давить атлантов потихоньку, постепенно, пока не освободим Коринф. А уж потом, соединившись с коринфянами, врежем, как следует. Поэтому, чтоб не раскисали без дела, велено ежедневно проводить учения. Утром и вечером. Этим мы сейчас и займёмся. Эвридик — тьфу ты — Эвридика, Торит, Гифон и ты, Кул, марш к Априксу за продуктами. Получите на трое суток. Эвридика, проследи, чтоб не обжулили. А вы, подлизы, не вздумайте тащить на себе её долю! Узнаю — схлопочете!

— Чёрствый ты человек, Фидий! — вздохнул сожалеюще Кул, разве можно не помочь красивой девушке? Или у тебя зрение слабое, не разглядишь?

— Разглядел, — Фидий коротко кивнул, не принимая шутки. — Поэтому и хочу, чтоб из битвы живой вышла. Девушкам надо силу накапливать, а красивым особенно, — и внезапно усмехнувшись, добавил. — Хотя бы для того, чтоб от таких, как ты, отбиваться! В общем, топайте! Остальным взять мечи, и — за мной, будем изучать новый приём.

Кан тяжело вздохнул. Ему отнюдь не улыбалось вновь браться за опостылевшую рукоятку меча, и в который раз повторять одно и то же.

— Ох, и лентяй же ты, — с ласковой улыбкой сообщила ему Венета.

Младший Норит виновато улыбнулся любимой, от неё он мог стерпеть и не такое. Он поднялся, застегнул на талии пояс с ножнами и уныло поплёлся вслед за Фидием.

Фехтовали до изнеможения. Сначала повторили усвоенные приёмы, потом разучили новый, а под конец разбились на пары и устроили небольшое сражение, которое растянулось на добрый час. Когда большинство из сражающихся уже выдохлись, Леон и Фидий продолжили поединок, будто только что начали. Леон был сильнее, Фидий — выносливей, опытней и изобретательней. Фехтовали оба блестяще — Тенций сам обучал сыновей этому необходимому в те беспокойные времена искусству. Кан, вытирая со лба и шеи обильно струящийся пот, присел рядом с Венетой и с восхищением наблюдал за поединком — как и все эллины, он тоже любил спортивные зрелища. Неподалёку от них лежали Орфей с Кэмом, заинтересованные ходом поединка в не меньшей степени.

— Посмотри на Леона и Фидия, засоня, — сказала Венета, кивнув на сражающихся. — Вот они — настоящие сыновья Тенция Норита.

Кан немного обиделся.

— Что ж, — вырвалось у него поневоле, — братья у меня хоть куда! Жалко, что сегодняшней ночью их со мной не было!

Повернув к нему голову, Венета с подозрением посмотрела прямо в глаза:

— Опять к атлантам ездил? Ох, попадись мне ваш Ритатуй…

Кан понял свою оплошность, надо было срочно загладить её, исправить пока не поздно.

— Чего я там не видел, у атлантов?! — с великолепно разыгранным равнодушием откликнулся он. — Говорят же тебе — катался я!

— Не доверяешь, да? — обиделась коринфянка.

— Это мне не доверяют! — вдруг огрызнулся измученный юноша. — Из кожи лезешь, чтобы всем услужить, а тебя все шпыняют! За все труды — расплата розгами, чуть в предатели не записали! За все старания — в первый ряд, как нашкодившего! Сдохнешь — отоспишься!

— А тебе бы всё спать, да?!

— Ну конечно, а всем бы хотелось, чтоб к сражению я рукой пошевельнуть не мог! Не дождётесь! Вот брошу всё, и попрошусь в джиты к Медису! Лучше катапульты таскать — хоть от атлантов подальше!

— Ну, и счастливого пути! Плакать не будем!

— Ещё бы! Кул-то ведь здесь остаётся!

Венете стало смешно: «Дурачок ты законченный, — хотелось ей сказать, — нашёл к кому ревновать, глупышка!» — но обида на недоверчивость Кана пересилила это чувство.

— Да, хотя бы и Кул! Он от атлантов-то прятаться не собирается!

Ответ коринфянки разъярил Кана, как быка вид мулеты.

— Ах, так! Ах, так! — проговорил он, задыхаясь и силясь сказать что-нибудь такое, что бы ещё больнее задело Венету, но он любил её, и слова не находились, разбегались во все стороны.

Тогда он плюнул в бешенстве и, вскочив, направился к костру, завернулся в плащ и мгновенно уснул.

— Что это с ним? — удивлённо спросил Кэм у сестры, кивая в спину удаляющегося друга.

— Да, ну его! Разнылся, как маленький!

Кэм внимательно посмотрел на сестру и вздохнул:

— Поссорились… эх, ты! Парень едва на ногах держится.

— Я что ли виновата, что он такой чахлый?! — зло ответила ему сестра.

Она уже жалела о размолвке, но обида ещё глубоко сидела в ней. Брови Счастливчика грозно насупились:

— Думай, когда говоришь! — гневно сказал он. — Сегодня ночью был разбит конный когопул Вилена, и без Кана не обошлось! Видела у него царапину на плече? Свежая, между прочим, а ты даже перевязать не догадалась… Была бы мать жива, она б тебе всыпала, как следует!

— Он же первый начал, — всхлипнула сестра.

— Потерпеть не могла?! Нам — коринфянам на него молиться надо! Хотя бы за то, что весточку от Ритатуя передал, за то, что дерётся под Коринфом за целый десяток наших земляков!

— Не он один…

— Верно, не один. Только тех, кто под его началом дрался, чахлыми никто не считает. Медис и Гетиды по полному доспеху получили в награду, да по лавровому венку. А ему, ему досталась глупая девчонка, способная только на то, чтобы нервы мотать.

— Я же не хотела, он сам…

— А ты понимать должна, что измотан парень, и обращаться с ним помягче надо. А если понять не в состоянии — убирайся в тыл, не мешай ему, коли помочь не можешь.

Вечером, когда все порядком набегались, намаршировались и намахались оружием, десяток Фидия расположился вокруг костра. Почистили оружие, выслушали замечания десятника, затем наступило то время, когда трудный день позади, а впереди еда, отдых у огня и сладкий сон, освежающий усталое тело.

Леон развёл вино водой и наполнил чаши, Орфей взял в руки кифару.

— Споём? — спросил он, перебирая струны.

— Только потише, — ответил Торит, — не разбудите нашего младшего.

— Его разбудишь! — Кул усмехнулся, взглянув на Венету, но она так сверкнула глазами в ответ, что Изолид оторопел.

— Пусть спит, — поддержал Торита Леон. — Ладно, что Эгей ещё пятнадцатилетних в поход не взял. Эта война не всем взрослым-то по плечу…

— Да, — промолвил Кэм, — первого микенца я убил в четырнадцать лет. Дурак был — сбежал из дома, воевать захотелось.

— Сейчас-то поумнел? — поинтересовался Гифон.

— Не очень. Если где дерутся, обязательно ввяжусь. От матери часто за это попадало. У нас вся семья служила в гвардии; что ни мужчина — то воин. А женщины все войну ненавидели, одна Венета, вон, будто из другого рода.

— А что ж делать, если все коринфские мужчины за стены попрятались? — проворчала Венета. — Кто-то ведь должен же с атлантами драться.

— Вот-вот, — подхватил насмешливо Кэм, — я уже видел, как это у тебя получается! Лучше тебе на меня да Кана положиться — за троих-то мы слава Аресу…

— Слушай, Кэм, — прервал его Фидий, — то, что Кан про разведку рассказывал — это правда, или он присочинил половину?

Кэм пожал плечами:

— Могу ручаться только за то, чему был свидетелем лично. Он действительно добрался до Коринфа через вражеский лагерь. Подаренные доспехи я видел сам, из-за них едва не ввязался в бой с вашим братом. Коня тоже видел — редкостный скакун, второго такого, пожалуй, не сыщешь. Когда за нами увязалась погоня, я их посчитал. Было двадцать. К месту засады добралось пятнадцать.

— И про дрибоду правда?

— Правда, захватили. Сам четверых зарубил, когда драчка завязалась. Неправда только, что Ритатуй их в Афины посылал, к нам они пробирались. С самого начала. Венета, вон, подтвердить может.

— Чего ж вы тогда комедию ломали? — удивился Леон?

Кэм пожал плечами…

— Точно сам не знаю, но понимаю так, что ваш Ритатуй никакой ни пророк. Просто он лучше других ведёт всестороннюю разведку, но вынужден был держать это втайне, чтобы стать архистратегом. Людей он подбирает умело, а они приносят ему очень ценные сведения. На пост архистратега претендовал и Литапаст. Свои разведчики у него никудышные, вот он и добивался от Кана сведений об атлантской армии. Кан их не дал, тогда Литапаст решил отомстить. Выдавать Ритатуя было нельзя, вот и сочинили историю про поездку в Афины.

— Это что ж получается? — хмыкнул Торит. — Выходит, будто властью Ритатуй вам обязан?

— Да, вроде того…

— Коринфийцы сроду скромностью не отличались, — Гифон отхлебнул вина. — Так же, как наш Торит умом. Они исполнители. Может, хорошие исполнители, но всё же… Задумано было Ритатуем, а исполняли они. И всё! Что зевсово — то Зевсу, а что быку — быково.

Кэм закинул руки за голову, с весёлой усмешкой оглядел афинян и фракийцев:

— Тёмные вы люди, афиняне, а ещё ахейцами зовётесь! Когда мы перебьём атлантов, вы, пожалуй, всю славу победы припишете одному Ритатую! И про себя забудете, а уж про мои скромные заслуги, тем более. Да самый знаменитый полководец ничего не сможет, коли нету у него хороших воинов. Так и Ритатуй — задумал он всё широко и хитроумно, только замысел-то ещё исполнить, как следует, надо. Самому ему в жизнь бы его не провести — Кан и его подручные понадобились. Вот и выходит — не будь их, какой тогда толк от всех хитростей Ритатуя?!

— О чём спорите, храбрецы? — раздался густой, весёлый голос Кэнта.

Вот это да! Всего сутки отдохнул пелопонесский полководец, а как изменился весь его облик! Чистый, без малейшего пятнышка хитон с зелёной каймой по подолу, старый, но тоже опрятный голубой плащ через плечо скреплён серебряной пряжкой, украшенной рельефным изображением кентавра. Тёмно-каштановые кудри южанина венчал узкий резной серебряный обруч, а аккуратно подровненная и причёсанная борода правильным овалом окружала лицо. Даже бедро сегодня было перевязано свежей чистой тряпицей.

— Удивлены? — хитро блеснул глазами Аркадец. — То ли ещё будет, когда атлантов в море сбросим! Где Кан?

— Спит, — ответил Леон, раньше других опомнившийся от неожиданности. — Его ночью к архистратегу вызывали.

— Знаю. Пусть спит. Ему пришлось хорошенько поработать.

— А не знаешь ли ты, стратег, откуда у него ссадина на плече? — Венета пытливо посмотрела в глаза южанина.

— Не будет нарушать приказов! Велено было не лезть в драку, да разве ж его удержишь?!

— Так он ещё и сражался? — Фидий невольно бросил взгляд на спящего брата.

Везёт парню! Ахейское войско ещё атлантов в глаза не видало, а младший уже трижды имел с ними стычки, получил пару хоть несерьёзных, но ран. Так он, пожалуй, и старших перещеголяет…

— Сражался-сражался! Ещё как! Узнаю, кто ему меч передал, уши оборву! Из-за этого добряка нам с Гертом здорово попало от архистратега.

— Он, между прочим, к Медису собирается — катапульты таскать, чтоб от атлантов подальше… — ввернула коринфянка.

— А что? Это идея! — Кэнт одобрительно кивнул. — Послушай, Фидий, может, одолжишь своего брата мне на месяц-другой? С Тенцием я договорюсь.

— Не выйдет, стратег, — Фидий отрицательно покачал головой. — По приговору нашего басилевса, Кан будет сражаться в первом ряду.

«Болван ваш басилевс! — подумал бывший кормчий. — Совать такого разведчика в первый ряд! А ну, как невзначай под атлантский клинок попадёт, где второго такого искать будешь?!»

— Отойдём-ка в сторону, Норит, — предложил он.

Оказавшись на полосе между лагерями афинян и пелопонессцев, Аркадец повернулся к десятнику Кана.

— Ты не обижай своего младшего брата, Фидий, — сказал он, беря афинянина за пояс, — И другим не позволяй его обижать. Обращайтесь с ним помягче, берегите его, очень тебя прошу.

— У нас все несут службу в равной мере, спокойно ответил старший сын Тенция. — Исключения для Кана я делать не буду, да и отец не позволит.

— А своего ума нет, что ли? Он же ещё мальчишка — война для него подвиги да приключения. Не надо раньше времени разубеждать его в этом. Гляди, он уже к Медису собирается, не к добру это, значит, туго ему у вас приходится. Учти, такого разведчика, как твой брат, долго искать придётся, если что. А «если что» может произойти, коли замотается парень.

— Кан мой брат. Что скажут, если я дам ему поблажку? Он будет нести службу наравне с другими!

— Загорелое лицо Кэнта стало почти чёрным, он был поистине прекрасен в клокочущем с трудом сдерживаемом гневе. Даже очень смелый человек оробел бы, встретив его испепеляющий взгляд.

— Слушай, афинянин, властно сказал он. — Я тебя предупредил. Если будете помыкать Каном, будете иметь дело со мной! А я не постесняюсь — и до Ритатуя дойду!

Однако Фидий не испугался, этого парня испугать было совершенно невозможно:

— Да хоть до Олимпа! Кан — воин моего десятка. Когда заберёте — дело ваше, а пока он мой — будет служить, как все!

Рука пелопонессца невольно потянулась к эфесу тяжёлого боевого меча, старший сын Тенция даже не шевельнулся.

— Я тоже знаком с фехтованием, Аркадец, — сказал он с едва заметной ноткой сожаления о невыдержанности южанина. — Союзники клинком споры не решают. Ты скоро поймёшь, что в отношении Кана я прав, и тебе будет стыдно за эту минутную слабость.

Повернулся и ушёл.

«Великие боги! — подумал Кэнт, глядя вслед Фидию. — Всё-таки, что ни говори, а сыновья у Тенция настоящие ахейцы, чтоб мне сдохнуть!»

Ночью Кан проснулся. Беспричинное веселье наполняло его, да ещё оказалось, что под плащом он не один. Венета не ушла и, кажется, только прикидывалась спящей. Кан попробовал её обнять, но она резко оттолкнула его:

— Не тронь меня, нахал!

Младший Норит перевернулся на спину и закинул руки за голову:

— Если я обидел тебя, извини, пожалуйста, — попросил он, блаженно улыбаясь, — но ты тоже хороша.

— Конечно, это я виновата, что ты уродился таким вруном.

— А вот тут ты неправа, — Кан помотал головой, приближаясь ближе, — родился я хорошим честным мальчишечкой.

— Кто ж тебя врать научил? Снова отталкивая афинянина спросила коринфянка.

— Обстоятельства, Вилен, Литапаст. И Ритатуй отчасти.

— Я тебе что — враг? Меня-то зачем обманул?

— Когда?

— Хоть сейчас не виляй, приходил Кэнт и всё рассказал. Может, и на него Медиса натравишь?

— А что… это можно. Ну, Аркадец! Ну, предатель! — Кан беспокойно заворочался, продолжая сближаться с сестрой Счастливчика.

— Мало того, что ты врёшь мне и Фидию, ты ещё и нарушил приказ Ритатуя! А если б тебя убили?! Тогда что?!

Кан притворно вздохнул, изображая мрачный пессимизм, это у него всегда получалось отлично:

— Днём раньше, днём позже, — сказал он обречённо, — всё равно дорога в царство Аида мне в скорости обеспечена. Эгей ставит меня в первый ряд, а если жив останусь, отец не простит позора — он уж постарается сунуть меня в самое пекло при первой возможности!

— Выше уже не раз говорилось, что Кан был очень искусным лицемером, поэтому неудивительно, что Венету здорово испугала нарисованная им картина.

— Ну, что ты, что ты, глупенький?! Выбрось из головы эти мысли! — коринфянка бережно дотронулась ладонями до его груди.

Но Кана уже занесло — дурачиться, так дурачиться:

— Да и кому я нужен-то?! Кто пожалеет о моей смерти? Родителям я безразличен, начальство ненавидит, девушки не любят! Див только потоскует да забудет, ну ещё Виса всплакнёт разок — другой… Даже лучше, если убьют — в десяток дадут настоящего, опытного воина, Фидию легче будет… и Кулу тоже.

Однако Венета пропустила намёк на недавний разговор об Изолиде — её гораздо больше заинтересовало другое имя:

— А кто такая — эта Виса?! — спросила она, и Кан почувствовал напряжение в её голосе. — Кто она такая?! А ну, говори немедленно!

— Виса? Это девчонка…

— Какая девчонка?! Ну, сознавайся! — Венета отвесила ему полновесную пощёчину.

Кан поймал её ладонь, протянул другую руку и крепко обнял возмущённо отбивающуюся подругу.

— Какая-какая?! — шепнул он ей на ушко. — Да, сестра наша!

Флик спрыгнул с коня и бросил поводья Ассолу:

— Светлейший у себя? — спросил он.

— Да, — сказал Ассол, — Но я бы не торопился — он занят.

— Опять с бабой? — Флик усмехнулся. — На войне с эти надо бы пореже. Я всё-таки войду.

— Приказано никого…

— Ты забываешься Ассол! Пойди, доложи.

— Запрещено.

— Тогда я войду без доклада.

— Вынужден не пустить.

— Да я тебя…

Ассол усмехнулся с тем же выражением, с которым Флик говорил о Вилене:

— Я телохранитель светлейшего, — пояснил он полководцу, словно маленькому ребёнку. — Я голыми руками подковы ломаю. А сломать шею человеку, даже такому большому, как ты — для меня пустяк и только. Даже без оружия, а я, заметь, вооружён до зубов.

Флик понял, что зашёл слишком далеко: Ассол подчинён лично Вилену, Вилен же слишком дорожит своей безопасностью, чтобы лишиться такого надёжного телохранителя, как Ассол. Надо было как-то разрядить напряжённость ситуации, но как? Отступать командир шестого когопула не любил, а охранник полководца стоял у входа скалой.

На счастье, Вилен услышал шум за пологом шатра.

— Кто там, Ассол?

— Флик ломится, светлейший!

— Флик? Скажи ему, пусть минуту обождёт. Всё, пускай!

— Входи, светлейший, — огромный телохранитель, почтительно поклонившись, распахнул полог шатра. Даже спины слуг всех веков великолепно показывали отношения их владельцев к посетителям хозяев. В эту минуту спина согнувшегося великана выражала такую явную насмешку, что Флик с трудом сдержал желание со всей силы хрястнуть кулаком. Остановило его только то, что спина нахала была надёжно защищена бронзовым панцирем, а этот грубиян Ассол вполне мог и ответить. Чертыхнувшись про себя Флик вошёл в шатёр, но тут его ожидало новое унижение. Прелестная полуодетая рабыня-иберка уютно устроилась на коленях полководца Первой Имперской. Поклон Флика, которым он приветствовал Вилена достался обоим. Заметив невольную улыбку иберки, командир когопула внутренне вскипел, но сдержаться пришлось снова.

— В чём дело, Флик? Что за спешка? Для визитов вежливости уже поздновато.

— Светлейший, сейчас не до этикета. Дело оборачивается так, что нужно сроно его обсудить. Пока не стало ещё хуже.

— Пойди, погуляй, — Вилен стряхнул рабыню с колен, будто кошку, — К ночи я за тобой пришлю, — когда они остались одни, он тяжко вздохнул. — Ну что там такое ещё? Великий Кетль, как мне всё это надоело!

— Светлейший, мои солдаты доносят мне, что туземцев будто подменили — они дерутся злее демонов ночи. Восемь сотен человек из племени мирмидонян, живущего во Втии и к которой подбирается Ролоин напали на обоз, отправленный мне Городцом. Охрана была перебита полностью.

— Как это полностью?!

— До единого человека, светлейший. Кроме того они перерезали и всех солдат, отправленных мной на встречу.

— Хорошенькие дела! — возмутился полководец, вскакивая на ноги. — Туземцы отбивают обозы у тебя под носом, а ты, значит, бежишь жаловаться мне?!

— Выслушай до конца, светлейший. Далеко эти наглецы уйти не успели — я послал в погоню тысячи оргавы. Она настигла мирмидонян и перебила их.

— Ну, знаешь, — снова прервал своего помощника Вилен, — Тогда я тебя абсолютно перестаю понимать! Чего ты от меня хочешь?! Догнали, говоришь, и уничтожили? Чем же ты недоволен-то?!

— Я недоволен ценой, какую мои люди заплатили за победу. Ни один из туземцев не попросил пощады, ни один ни бросил оружия.

— Ну и что, раньше такое тоже случалось.

— Да. Верно. Случалось. Однако в бою были убиты три сотни Султанов, а остальные все получили по более или менее серьёзной ране, некоторые даже по две. И сотники утверждают, что, будь туземцев вровень с нашими, одному Кетлю известно, кто одолел бы. Хуже того: Орава заявил мне — если ахейцев было бы больше наших хоть на два десятка, он потерпел бы неизбежное поражение.

— ты хочешь убедить меня, будто жители Средней и Большой Северной Эллады значительно превосходят силой и воинским искусством тех, кого мы уже одолели? Если так, то ты глубоко заблуждаешься. В этом случае северяне ещё до нас захватили бы Пелопонесс. Да и вообще: жители разных областей, принадлежащие одному народу, не могут кардинально отличаться друг от друга. Ивен давно пришёл к такому выводу, а ему я, во всяком случае доверяю — Ивен — это голова!

«Ивен-то голова!..» — подумал Флик, а вслух сказал:

— Я не собираюсь спорить с Богоподобным, его мысль бесспорна.

— Вот видишь…

— Но я осмелюсь заявить тебе, светлейший, как своему ближайшему начальнику: нам пора пересмотреть своё отношение к туземцам. Те, кого мы одолели, не слабей других, но их истинную силу мы не имели возможности узнать. Они не успели объединиться и были задавлены тройным численным превосходством с нашей стороны. Численным, повторяю — численным! Теперь же оказывается, что в бою, когда один наш солдат противостоит одному вражескому, чаша победы может склониться как к нам, так и к ним. Армия противника нынче лишь в полтора раза меньше нашей. Кроме того, с фланга нам угрожает проклятый Коринф. Пора менять тактику, светлейший. Надо пересмотреть планы генеральной битвы.

Вилен основательно призадумался. Хотя Флик и считал его бестолочью, но полководец Первой Имперской не был дураком от рождения, а несколько лет, проведённых им под началом Ивена Аяхти, кой чему его всё-же научили. Он охотно следовал разумным советам помощников, будучи сам лишённым стратегического мышления. Окажись его помощники чуть талантливее, Первая Имперская, пожалуй, натворила бы бед вдвое больше. К счастью Эллады, подчинённые его были опытными полководцами, хорошо руководили своими подразделениями, но были лишены божественной искры стратегического таланта.

— Пожалуй, ты прав, Флик, — согласился Вилен после длительного размышления. — Собери завтра совет командиров когопулов. Будешь говорить речь; если убедишь наших твердолобых сослуживцев — придумаем план похитрее нынешнего. Не пойму одного: генеральная битва даже и не послезавтра. Что тебе вздумалось тревожить меня в столь поздний час?! От открытия ошалел, что ли?

— Нет, светлейший. Я позволил себе потревожить твой покой по иному поводу. Час назад было окончено следствие, касающееся ночной операции противника. Муроб виновен ровно настолько, насколько он следовал нашему общему взгляду, на опыт и боевое искусство туземцев. Основываясь на ложном преимуществе нашего солдата над вражеским, он дал заманить себя в тщательно подготовленную западню, за что и был наказан ахейцами. Стоит ли его наказывать ещё раз? Все его тысячники твердят в один голос — Муроб сделал для победы всё, что мог. Его вина — наша общая!

— Хорошо, я велю его освободить. Теперь, надеюсь, всё?

— Мне не хочется противоречить тебе, светлейший, но теперь я как раз подхожу к теме самой неприятной.

Вилен утомлённо вздохнул, но первые слова Флика заставили его насторожиться:

— Помнишь ты ахейского лазутчика, светлейший? Того, что так ловко провёл нас неделю назад?

— Разумеется… — поёжился полководец.

— Это он навёл вражескую конницу на пятый когопул. В овраге, протянувшемся вдоль лагеря Борса, найдены следы копыт Дива.

— Что-о-о?! — Вилен снова вскочил на ноги.

— И ещё. Многие солдаты Муроба клянутся, будто среди ахейцев был всадник в доспехах моего когопула. И что дрался он, как десяток боевых леопардов. Махнёт мечом — нет одного нашего, другой раз махнёт — нет второго!

— Во, наглец, а?! — Онесси, заметался по шатру. — На нашем коне, в наших доспехах… ну, не скотина ли, а?!

Забавная возмущённость полководца не вызвала и тени улыбки у Флика — слишком серьёзный вопрос, чтоб смеяться.

— Наглец, верно! — подтвердил он. — Но наглец с фантазией. Дерзок, но хорошо просчитывает ситуацию. Ему удалось ввести в заблуждение охрану оврага и уничтожить её абсолютно бесшумно. А Борс Кетлем божится, что в наряде стоял опытный и умный десятник.

— Да что ему какой-то там десятник! — окончательно разъярился Онесси. — Если он нас, как последних идиотов, вокруг пальца обвёл! Ну, погоди ж ты! Ассол! Ассол!

— Я здесь, светлейший, — телохранитель сунул голову в шатёр.

— Пошли кого-нибудь за Амо. Сейчас же! Немедленно!

Нам, людям двадцать первого века, упоённым успехами науки, трудно правильно оценить роль той же науки во времена, предшествующие потопу. Мы почему-то считаем наших далёких предков дикарями, которых интересовали только насущные вопросы: пища, роскошь и развлечения (по преимуществу убийства или унижение себе подобных). Как же — ведь они пользовались медью и бронзой, и лишь совсем близко к концу старой эры перешли к железу. Глупцы: железо же куда надёжней бронзы! И учителя истории невольно подливают масло в огонь невежественного презрения своих учеников: дескать, только с применением железных орудий повысилась производительность труда, возникли предпосылки для расцвета эллинской культуры.

И лишь специалисты-историки, да не столь уж многочисленные любители знают о том, что бронза наших прародителей ни в чём не уступала большинству сталей лучших марок. А пирамиды? До сих пор многие из загадок, относящихся к ним, волнуют учёных всего мира. Каким инженерным, математическим талантом должен был обладать создатель первой из них! Для появления первой пирамиды требовалась хорошо развитая математика. Неужели не ясно?! В эпоху феодализма — эпоху буйного повсеместного разгула физического и духовного террора — учёные, начинавшие почти с нуля, заложили основы великих достижений Ферма, Эйлера, Лобачевского. Почему же отрицается возможность подобных успехов в Допотопные времена? Мозг человека нашего времени достался ему в неизменном виде от предков, живших ещё во времена неолита.

Математика, астрономия и философия были широко известны в Атлантиде. Множество учёных, находившихся под покровительством верховного жреца, работали над благоустройством острова. Амо принадлежал к научной элите империи. Соотечественника называли его великим, он же считал себя не более, чем скромным учеником, почти не известного широкой публике математика-теоретика и философа Литинна. Ещё в юности он участвовал в разработке вентиляции Изумрудного зала, в более зрелом возрасте он же руководил постановкой на постамент гигантской статуи Кольберта Аяхти, а десять лет назад возглавил группу учёных, занимавшихся перестройкой акустической системы амфитеатра Атлантиса. Его советами часто пользовались цари новой династии, при которой он вырос. Посылая Амо с Виленом, правители надеялись, что и там — в далёкой Ахайе знаменитый учёный принесёт немалую пользу, но его услуги Империи в этом походе пока заключались лишь в постройке и установке осадных машин на заданные рубежи.

Сегодня Вилен решил впервые воспользоваться логическим мышление мудреца. Вот за полотняной стеной послышались лёгкие шаги Амо, почтительный голос дерзкого Ассола, мощная рука телохранителя отодвинула полог, и учёный вошёл под свод шатра. На первый взгляд Амо можно было дать не больше сорока лет — так свободно и естественно была его походка и молод взгляд больших серых глаз. Ростом он лишь немного уступал Флику, но сложен был более гармоничен. Длинная каштановая борода с сильной проседью и такие волосы на голове были слегка подвиты. На крепком теле ладно сидел чёрный хитон, усыпанный мелкими белыми звёздочками, на непокрытой голове был слегка набок надвинут обруч из чернёного серебра, сандалии чёрной кожи также украшали серебряные пряжки.

— Приветствую тебя, светлейший, — спокойно сказал он. — Привет и тебе, храбрый Флик.

— Надеюсь, мы не потревожили твоего сна, мудрый? — в голосе Вилена звучало искреннее уважение.

Амо был слишком крупной фигурой в Империи, чтобы пренебрегать вежливостью.

— Ни в коей мере, — улыбнулся учёный. — Ложусь я, обычно, под утро. Ночью в воинском стане наступает относительная тишина, а в тишине я думаю лучше.

— О чём же думает мудрый в воинском стане? — осмелился поинтересоваться Флик.

— Каждый день, проведённый здесь, обогащает меня на железное кольцо. И всё ж я должен сознаться, что не все мои помыслы связаны с военными вопросами. Солдат после боя имеет право на отдых. Мы — учёные в бой не вступаем, но, временами, устаём не меньше. И отдыхаем, думая о том, что интересно нам самим.

— Разве мы можем укорять создателя маниолы в том, что он даром получает плату? Мы просто просим совета у мудрого.

— Рад слышать это, светлейший. Мои мозги в вашем полном распоряжении, говорите, что нужно делать?

— Неделю назад в наш лагерь проник вражеский лазутчик. Мальчишке всего шестнадцать вёсен, а хитёр он, как старый лис, — и Вилен рассказал всё, что ему было известно об участии Кана в последних событиях. — Таким образом, по вине этого этого мальчишки, мы потеряли дрибоду, коня, не уступающего Кедру Ивена, и вдобавок потерпел поражение когопул Муроба. Посоветуй, мудрый, как избавиться от проклятого мудреца.

Амо внимательно выслушал полководца и, по окончании его рассказа, вынул из висящего у пояса мешочка четыре кубика игральных костей.

— Противник очень опасен — сказал он в ответ на немой вопрос в глазах полководца. — Я поставлю ему оценку в четыре бала, затем рассмотрим оценки в «пять» и «шесть». Вот этот кубик — наша армия; этот — вражеская; а этот будет изображать волю случая.

После продолжительного манипулирования кубиками, Амо сложил их в мешочек и задумался, насупив густые брови. Вилен и Флик почтительно молчали, зачарованные видом размышляющего мудреца. Светлый Кетль вложил в этого человека мудрость сотни стариков. Постепенно лицо его светлело и, наконец, он рассмеялся тихим весёлым смехом:

— Я уж, было, думал, светлейшие, что нет никакой возможности управиться с нашим недругом! Случайность мала, наша армия не может повлиять на её увеличение. Но!

— Что но? Говори же, мудрый! — не выдержал Вилен.

— До нас в Атлантисе доходили слухи о нескольких полководцах Ахайи. Два самых опасных из них зовутся Гедионом и Ритатуем. Вы помните, надеюсь, что Гедион попал к нам в плен в Аркадии.

— А, это тот самый бешеный старик, который побил столько моих ребят?! — догадался Флик. — Повезло ж ему! Когда он спрыгнул с подножия статуи с двумя моими телохранителями, оба парня разбились вдребезги, а ему хоть бы что! Только глаза из глазниц повылетали. Так он и тут брыкался, едва скрутили. Мы отправили его в Муэно, светлейший.

— Так вот, — оборвал воспоминания полководца Амо, Гегемона я в расчёт не брал. А Ритатуй, пожалуй, самый опасный полководец здешних мест. Его отличает безукоризненное логическое мышление. И из всех ахейских военных деятелей он один ведёт стратегическую разведку. В этом он не уступит и Непобедимому Ивену.

— Чуть только какой-то туземный вождь случайно одну-две победы над нашими отрядами, как мы тут же готовы его равнять с Ивеном Аяхти, — усмехнулся Вилен.

Амо насмешливо скосил глаза на командующего Первой Имперской.

— У меня и в мыслях не было равнять Ритатуя с Богоподобным, — отозвался он, — однако, сам Непобедимый считает именно так, а уж на его-то мнение можно положиться всецело…

— Лицо Вилена вытянулось, но он промолчал.

— По-видимому, — продолжал Амо, — наш недруг был послан именно Ритатуем. Привезя важные сведения о нашей армии, мальчишка даст Ритатую явное преимущество перед остальными полководцами. Что касается остальных, то они, очевидно, не слишком-то довольны этим. И если им будет известен виновник возвышения Ритатуя, они постараются отплатить нашему врагу. Надо надеяться только на это. Необходимо дать недоброжелателям лазутчика подтверждения того, что он не мнимый, а настоящий предатель. Пошлите человека к нему на связь, и пусть он попадётся дозорам.

Вечером афинские тысячи трёх старых друзей вместе с иритами, фракийцами и отрядом Кэнта снялись с лагеря и выступили в путь. Кан шагал с левого фланга колонны, рядом с Венетой, Кэмом, Леоном и Кулом. Впереди покачивалась спина Орфея, шедшего в одном ряду с Эвридикой и старшими Норитами. Все чувствовали приближение грозных событий, разговаривали мало, больше молчали. Вокруг царили звяканье оружия и щитов о панцири да мерный тяжёлый шаг вооружённых до зубов гоплитов. Какие-то верховые обгоняли колонну.

— Хайрэ, командир! — услышал Кан. — Как делишки?

Кан глянул влево. Рядом на горячих скакунах ехали Гетиды, возглавляемые дерзким Шатом.

— Неплохо, — отозвался Норит. — А ваши?

— Живём помаленьку. Куда идёте — знаешь?

— Откуда — ничего не сказали.

— Ваш отряд занимает правый фланг. Медис позади, ведёт джитов и цепников. Мы с ним. Не хочешь ли нас возглавить?

— Я-то непротив, да басилевс меня в первый ряд ставит.

— Жаль. Учти, командир, выводят нас против шестого когопула, а на правом фланге даже зацепиться не за что — холмы пологие. Для Султанов эти пригорки — тьфу! Так что держись!

— Стараюсь! Вы сейчас куда?

— Гонцами в распоряжение Кэнта.

— Значит, соседями будем. Гелиайне!

— Гелиайне, — вразнобой отозвались Гетиды и, пришпорив коней, помчались дальше.

Сборный отряд лучших сил пехоты союзников занял, как и сообщил всеведущий Шат, крайний правый фланг ахейского войска. К ночи был разбит лагерь, огороженный неглубоким рвом и валом из выброшенной земли. Расставили дозоры, сварили ужин, а отужинав, изготовились ко сну.

Кан чувствовал приближение жесточайших боёв, по сравнению с которыми все предыдущие его приключения могли оказаться невинной детской вознёй. Вся душа его восставала против готовящейся резни, но что-то наперекор душе возбуждало в нём нетерпение, жажду той же резни. Атланты хозяйничают в Пелопонессе. Атланты рвутся в Аттику, в Беотию, в Фессалию… Не пора ли укоротить им руки?! Дождётся Ритатуй, ой, дождётся! Не приведи, Арес, подойдут подкрепления к захватчикам, а их и так больше, чем хотелось бы! Так пусть ноет душа, а драться надо. Жестоко, без дураков, насмерть! Отрубить жадную лапу Империи, тянущую окровавленные пальцы к горлу Эллады!

Кан покрепче обнял спящую неспокойным сном Венету. Вот она — Эллада, его Эллада. А ещё мать и Виса, и уютный, знакомый до каждой мелочи дом в Афинах, и маленькое поместье — обыкновенный участок земли с летним домиком. Это его Эллада. У других то же, хуже или лучше, но то же. И драться другие будут каждый за своё, но все за неё — за Элладу! Что ж, господа атланты, мы ещё посмотрим кто кого! И чем скорее, тем лучше.

Ритатуй считал иначе. Лучше не скорей, а наверняка. Спору нет, в Ахайе много отлично подготовленных профессиональных солдат, а опытных бойцов, ходивших в ополчениях, ещё больше. Каждый юноша из более или менее обеспеченной семье обучен военному ремеслу, тренирован, воспитан для нелёгкого боевого труда. Всё так. И не так. Прежде всего, потому, что никогда ещё ахейцам не доводилось биться с чужими. Критяне не в счёт — они сильнее в морском деле. Кроме того, ахейцы слишком часто воевали между собой, теперь им нужно привыкнуть помогать бывшим врагам, а для этого нужны и время и практика. Именно поэтому архистратег избрал тактику мелких наскоков на небольшие отряды захватчиков, налётов на дозоры и захватов отдалённых от основных сил противников пункты.

На следующее утро Априкс поднял свою сотню чуть свет. Позавтракали наспех. Затем последовал приказ готовить себя к выступлению. Сотник лично проверил готовность бойцов и ушёл, велев не расходиться. Не одно сердце сжалось от дурного предчувствия…

— Что бы это значило?

Десятник над вопросом Леона думал недолго:

— Видимо, дело для нас нашлось. Априкс не такой человек, чтобы попусту шум поднимать.

— Смотрите, фивяне!

Да, это действительно были фивяне. Да ещё какие: к лагерю Кэнта подходил Священный отряд в полном составе. Высокие плечистые гоплиты, с великолепно тренированной мускулатурой. Люди, которые ничего не знали в жизни, кроме бесконечных воинских упражнений. Самые сильные из многих тысяч беотийских мужчин были собраны в этом отряде. Человек мог прославиться в десятке боёв, прогреметь на всю Элладу, но пока в Священном отряде не погибал кто-нибудь из его бойцов, в отряд ему не попасть, а погибали Священные нечасто. Уж на что опытны были воины из отряда Кэнта, а и они уступали Священному отряду по всем статьям.

— Интересно, — пробормотал Кул, — зачем нам девственники? Понагнали тут всяких…

— От этих девственников толку побольше, чем от иных-прочих, — сказал Фидий. — Поправь-ка перевязь, умник!

Наконец появился Априкс в сопровождении самого Тенция.

— Нале-во! — скомандовал тысячник. — Марш!

За пределами лагеря афиняне соединились с сотней из тысячи адаманта и с фивянами. Оглянувшись, Кан заметил, что невдалеке строится отряд изолийцев и две сотни пелопонессцев. Тенций, адамант и командир беотийцев Гивс возглавили первую группу. Энох и Изолий — вторую. Общее руководство взял на себя Кэнт. Вперёд умчались полтора десятка джитов.

Шагая по рыжей от зноя траве Кан не сомневался, что приближается к врагу. Врагу жестокому, храброму и умелому. Шестой когопул — это вам не шуточки.

— Не ровен час — напоремся на крупный отряд, — вздохнул Гифон.

— Да нет, не на крупный, — откликнулся Кэм и расхохотался во всю глотку, — Кэнт решил весь когопул истребить!

— После боя трепаться будешь, остряк! — рыкнул на него Фидий. — Ну что за десяток мне достался, три тысячи воронов! Только языками трещать горазды!

— И десятник — зануда… — добавил Торит. — Гифон, тебе не кажется, что власть Фидия портит?

— А кто самый шустрый, — немедленно отозвался Фидий, — тот первым в дозор пойдёт.

— Э-эх, мамочка родная, — протянул Кул. — Лучше от врага смерть принять, чем такое наказание. Ну, молчу, молчу!

— Тебе с Султанами драться не приходилось? — тихонько спросил Кана Леон. — Как они?

— А Танат их знает! Посмотрим.

Прошло чуть больше часа, внезапно на вершине небольшого пологого холма показались бегущие джиты.

— Началось! — прошептал Торит.

Гоплиты прибавили шагу. Разведчики поспешили к Тенцию.

— Атланты, — доложил старший. — Идут навстречу. Три сотни.

— Далеко?

— Меньше двух стадиев.

— Молодцы. Отходите за линию. Отряд, слушай команду! Бегом на вершину, марш!

Взбежав на холм, ахейцы чётко, как на смотре, развернулись в фалангу, так, что на флангах и в центре оказались фивяне. Афинские сотни заняли места между краями и центром.

— Вон они! — сказал Кэм, сдерживая бешено колотящееся сердце.

Три сотни блещущих крепкими доспехами Султанов шли прямо на ахейскую фалангу. Шли колоннами по четыре. Казалось, им и дела нет до того, что враг близок. Лишь поднявшись до середины холма, они также чётко — не хуже эллинов, развернули свою линию, сомкнув шеренги щит к щиту.

Сердце в груди Кана билось часто-часто. И не у него одного. Покосившись на стоящего справа Леона, младший Норит заметил в глазах своего бесстрашного брата лёгкий трепет — слишком уж уверенно держали себя атланты. До врага оставалось чуть больше полусотни шагов.

— Попались! — не слишком-то радостно воскликнул младший сын Тенция. — Хорошо, что Фидий натаскивал нас до седьмого пота. В силе этим подонкам мы не уступаем, а кроме того, их меньше.

Леон, молча, облизнул пересохшие губы. До вражеской фаланги осталось двадцать шагов, когда позади Леона сухо щёлкнула тетива. Один из Султанов, не проронив ни звука, осел наземь — стрела Эвридики пробила ему горло. И тут же раздался громкий, чуть хрипловатый голос Тенция:

— Женщины начали! Не пора ли и нам за дело?! Ахайя!

— Ахайя! — дружно проревела фаланга и покатилась навстречу атлантскому отряду.

Султаны хладнокровно отразили первый натиск эллинов, им не удалось с наскока снять опытных, прекрасно обученных воинов шестого когопула. Кан изо всей силы ударил копьём в щит своего противника; противник покачнулся, но устоял.

«Крепкий орешек!» — озабоченно подумал сын Тенция, скорее почувствовав, чем услышав, как загудела бронзовая пластина его собственного щита. Некоторое время они с озлоблением били копьями напропалую, но так продолжалось недолго. Противник первым попытался попасть Кану в лицо, тот уклонился в самый последний миг. И, в свою очередь, ткнул копьём в забрало атлантского шлема. В это время сарисса Кэма внезапно скользнула поверх плеча товарища, и этот выпад стоил шестому когопулу ещё одной жизни. Кан, отбросив копьё, заученным движением выхватил из ножен отточенный клинок меча и попробовал втиснуться во вражеский строй, но место павшего уже занял другой противник.

Белые Султаны дрались умело и зло, имевший опыт схваток с атлантами, бравшими скорее азартом, чем расчётливым упорством Кан сразу ощутил разницу в манере боя. Ему ещё не приходилось сталкиваться с врагами-ахейцами, но именно к такой неподатливой, жестокой рубке в ближнем бою готовили его и преподаватели гимнасия, и отец — знаменитый своей силовой манерой поединщик. Обе стороны, стало быть, исповедовали одну и ту же тактику боя. И те, и другие старались опрокинуть противника, сойдясь как два матёрых оленя. Холодная ненависть поддерживала ахейцев; воспитанная, взлелеянная с детства жажда убийства толкала вперёд атлантских выкормышей.

В глазах своего нового противника Кан прочитал откровенную радость, даже веселье. Атлант считал, что ему достался лёгкий соперник, с которым можно немного поиграть и зарезать, когда надоест. Кан понял это, но не умом, а каким-то внутренним чутьём, подсказавшим ему беспроигрышный вариант поединка. Несколько минут он отражал игривые, не несущие серьёзной угрозы выпады противника, стараясь лишь уловить момент нанесения решающего удара. И в то мгновение, когда атлант решил закончить игру, со всего маху обрушив свой тяжёлый отточенный клинок на голову юного ахейца, Кан отмахнул его вбок с такой силой, что меч вылетел из рук ошеломлённого Султана. Ошеломлённого до такой степени, что следующий удар застал его врасплох — он не успел прикрыть голову щитом, и, молча, осел на каменистую ахейскую землю, насмерть поражённый своей самоуверенностью.

Стоящий в следующем ряду молодой негр, с интересом следивший за действиями обоих бойцов, тоже упустил время, необходимое для того, чтобы сомкнуть строй — он тоже не ожидал такой прыти от афинского парнишки. И Кан успел раньше него, с силой пнув негра в щит, он вклинился во вражескую фалангу, прикрывшись щитом слева и рубанув по боку стоящего справа Султана. Леон тут же втиснулся в образовавшуюся щель, а их места заняли Кэм и Фидий.

Своим классически-правильным телосложением негр с успехом мог потягаться и с сыном Изолия; кипучая энергия била ключом в его мускулистом теле атлета. Кроме того, он понял, что, на вид не слишком крепкий ахейский юноша, на деле опасней иных-других. А потому бой пошёл в открытую. Кроме того, Кан, с детства знакомый с тактикой, прекрасно понимал значение прорыва фронта. Чем скорее фронт врага будет расколот надвое, тем скорей и с меньшими потерями завершится разгром.

Защищаясь от мощных и частых, будто проливной ливень, ударов ахейского меча, Султан всё чаще вынужден был поднимать свой массивный тяжёлый щит. Всё чаще Кан косился на открывающиеся колени противника… И дождался-таки момента. От страшного пинка хрустнула кость, хрустнула и выскочила из колена, не помогла и поножа. Кан рубанул по спине падающего противника и невольно поморщился — собственная беспощадность неприятно поразила его. Но времени на переживания не оставалась — следующий атлант занял место убитого.

Пока младший из Норитов рубился с негром, Кэм тоже не дремал — ему удалось оттеснить своего соперника, уже дважды раненного, и добить его. Наметился прорыв, с фланга поддержанный выдвинувшимися вперёд Гифоном и Орфеем. И вот среди гула и звона яростной сечи ближе и ближе зазвучал громкий голос Тенция — тысячник спешил возглавить и ускорить прорыв.

— А, ну, пропустите-ка меня, сынки! — распорядился знаменитый боец, отодвигая Кана, и тремя страшными ударами едва не вполовину уменьшил щит противника.

Прошло ещё несколько секунд, и Султан повалился с разрубленным плечом. Тенций уверенно продвинулся вперёд и быстро расчистил путь своим помощникам.

— Фидий! — крикнул он, не оборачиваясь. — Где ты там, бездельник?!

— Здесь! — отозвался десятник.

— Прикрой меня слева. Довольно за чужими спинами прятаться!

Фидий обиделся — он грамотно руководил десятком, а для непосредственного вмешательства не было никакой причины. Всё и без того складывалось лучше чем предполагалось: ни одного раненного, а противник несёт потери, причём довольно крупные.

— Тебе что, отец, прикрытие не нравится? — крикнул он недовольно, однако Кенций являлся его командиром, а командирам положено повиноваться, поэтому, поворчав для порядка, он протиснулся к отцу, приказав Кану отступить во второй ряд.

Априкс тоже заметил успех своей сотни и, собрав воинов последнего ряда, придвинул их к месту прорыва и послал гонца к командиру сотни Священного отряда, стоящей в центре. Вскоре ещё двадцать человек прибыли в его распоряжение.

Тенций тем временем продолжал продвигаться вперёд, опрокидывая соперников одного за другим с размеренной быстротой. Вскоре выяснилось, что Султаны и в подмётки не годятся афинскому поединщику. Он не только успевал убивать своих непосредственных противников, ему хватало времени и для того, чтобы поддержать прикрывающих его Фидия и Леона. Кан, вынув из чехла дротик терпеливо выжидал момента для броска… Когда высокий смуглый Султан слегка раскрылся, чтоб нанести Леону удар посильнее, железный наконечник короткого копья вонзился ему в основание шеи. Леон быстро перешагнул через смертельно раненного врага, давая возможность младшему брату подобрать оружие.

Сразив девятого Султана, Тенций, наконец, прорвался в тыл вражеской фаланги. Ударная группа, собранная Априксом, моментально просочилась за ним по проходу, устроенному двумя рядами сражающихся товарищей. В то же время фланговые сотни фивян, наконец, смяли своих подопечных и пришли на помощь бойцам прорыва. Окружение завершилось. Началось истребление. Однако окружённые со всех сторон и разделённые надвое враги продолжали драться так же хладнокровно и обстоятельно. Пошёл уже третий час взаимного уничтожения, но бой не прекращался. Сотни и десятки перемешались, и афиняне действительно плечом к плечу сомкнулись с фиванскими бойцами.

Кан выбрался из сутолоки побоища и спустился почти к самому подножию холма. Там, на солнцепёке, сняв шлем и подложив щит под голову, лежал его командир и старший брат Фидий.

— Жарковато, — сказал Кан, плюхаясь в желтоватую траву рядом с десятником.

— Есть немного, — отозвался тот. — Надоело?

— Что?

— Ну, Султанов резать надоело?

— А… конечно. По мне, так век бы их не видеть! Даже не соскучился бы! Попить ничего нет? Хоть водички холодненькой?

— Нет. А если б и было всё одно нельзя. Сперва остынь, не то лихорадку подхватишь. — Здорово зацепили? — Фидий кивнул на кровавое пятно, багровеющее на левом плече брата, чуть выше края щита.

— Так себе, — равнодушно отмахнулся юный гоплит.

— Говорил ведь возьми щит побольше!

Кан усмехнулся:

— И щит бы не помог, остался бы безруким, если б на него стал надеяться. Так резво рубанул, гад, что едва увернулся, да вот концом задело. Пустяки — заживёт, как на собаке.

С вершины к братьям устало топал мокрый от пота Леон. Было видно, что бой сильно измотал его, но глаза оживлённо блестели под густыми бровями любимого сына Норита.

— Живы? — выдохнул он, с облегчением швыряя наземь щит и расстегивая ремень шлема. — Эх, задали мы сегодня жару атлантам!

— Задали-задали… — проворчал Кан. — Ничего себе задали: скоро четыре часа, как драчка началась. Почти что по двое на одного, а когда конец — ещё не ясно. Неизвестно кто кому задал!

— Скоро конец, скоро! — обнадёжил его Леон. — Между пёрышками уже конский волос проглядывается. Эх, помахал я сегодня мечом досыта — четверых «петушков» в Аид спровадил, да двух полегче зацепил. А у вас как успехи?

— Шестерых приласкал, — отозвался Фидий, с хорошо разыгранным равнодушием опытного солдата.

— А сколько ранил?

— Я раненных не считаю…

— А ты, Кан?

— Я тоже.

— Что — тоже?

— Тоже не считал.

— Так посчитай!

— Ну, первого до начала прорыва, потом негр.

— Ага! — обрадовался Леон, ему было приятно, что брат хорошо проявил себя в схватке — пусть теперь попробуют обвинить его в измене. — И ещё одного дротиком! Да для тебя три атланта — это о-го-го!

— Не… — проговорил младший Норит, — вроде, не три… Четвёртый мне плечо поцарапал. Потом ещё негр… В общем, не помню — не то пятеро, не то шестеро. А может, и все семеро… говорю же — не помню!

— Ну, даже если пятеро — и то куда, как славно! — похвалил Фидий.

Кана редко хвалили, ругали гораздо чаще, поэтому он и не сдержал счастливой, почти детской улыбки:

— Тебе, Фидий, спасибо, — ответил он, смущённо, отворачиваясь. — Кабы не твои уроки…

— Да ладно тебе…

Постепенно весь десяток собрался у подножия холма. Молодые воины, отдохнув после изнурительной схватки, тоже вступили в разговор. Норитам было чем похвалиться — пятеро братьев принесли атлантам ущерба не меньше, чем целый десяток беотийцев. Но и остальные отличились: Орфей и Кул зарубили по три захватчика, Эвридика застрелила четверых, а Венета тяжело ранила двух Султанов. Закинув руки за голову, Кан блаженно щурился на колесницу Гелиоса, сияющую в небесной голубизне. Будто его словно иглой ткнули:

— Венета, а где Кэм? — спросил он красавицу коринфянку.

Тяжело дыша, Венета опиралась на сариссу, покрытую ржавыми пятнами засохшей крови. Она так устала, что до сих пор не заметила отсутствие брата.

— Не знаю, — ответила она недоумевающее. — Я потеряла его из виду после прорыва.

— Куда он повернул — это ты хотя бы знаешь?

— Налево. Вы направо, а в другую…

Кан подхватил с земли чехол с дротиками, щит и, на ходу застёгивая шлем, поспешной рысцой устремился к меньшему кольцу окружения. Почти все оставшиеся в живых афиняне уже вышли из боя; главное сделано, а добить жалкие осколки недавно ещё несокрушимой вражеской фаланги, прекрасно смогут и без них. Воины Священного отряда были, пожалуй, даже рады, что им не мешают ополченцы — эти профессионалы меча и сариссы любили игру со смертью не меньше Белых Султанов.

Кану пришлось основательно потолкаться, прежде чем удалось протиснуться в первые ряды. Да, Леон был прав — даже закалённые, с детства приученные к тяготам кровавой работы бойцы шестого когопула не могли драться до бесконечности. Их группы таяли на глазах, многие поднимали руки, бросая оружие. И неудивительно — пока хватало сил держать рукоять меча смерть не страшила Белых Султанов, но их учили только убивать, умирать им было не за что.

Однако не все сдавались на милость победителя. Несколько десятков имперских гвардейцев продолжали сражаться через «не могу», тесно сбившись во всё уменьшающийся, но неподатливо-жёсткий круг. Слева от Кана мелькнул гребнистый шлем коринфийца. Счастливчику приходилось несладко — он не рассчитал собственных сил и ввязался в схватку с двумя гораздо более мощными атлантами. Только большой опыт и необычайная ловкость до поры спасали Кэма, но руки уже немели под тяжестью ещё недавно невесомого меча, а щит он уже не в силах был поднять выше линии глаз. Противники тоже устали, но их было двое…

С первого взгляда разгадав нелёгкое положение, Кан понял, что не успевает на выручку другу и сунув меч в ножны, выдернул из чехла дротик. Тенций действительно оказался превосходным учителем — железный наконечник короткого копья, мигом пролетевшего пятнадцать шагов, глубоко впился в незащищённую шею одного из противников Кэма. Теперь можно было не торопиться, но Кан так боялся, что кто-нибудь завладеет заветным оружием, поэтому, приложив все свои оставшиеся силы, он довольно быстро добрался до Кэма и, наступив на ещё тёплое тело, сражённого Султана, вырвал дротик.

— Берегись! — услышал он пронзительный вопль Счастливчика и, не раздумывая, вскинул над головой щит.

Бронза звякнула о бронзу. Инстинктивно отступив назад на два шага, Кан счастливо избег мощного прямого выпада в грудь. Противник оказался отлично обученным и великолепно тренированным поединщиком. Ростом он немного превосходил Кана, но весил значительно больше. Его выпуклые мускулы перекатывались под красновато-коричневой кожей, как большие клубки, а мощь ударов могла обескуражить кого угодно, не только ещё сравнительно неопытного афинского парнишку. Так что сперва младшему Норитк пришлось отбиваться, как придётся. Дважды атлантский клинок скользнул по его телу. Кан почувствовал, как брызнула кровь из этих небольших порезов, и основательно разозлился, а разозлившись, пришёл в себя.

— Ах, ты так?! — прохрипел он, отражая выпад щитом. — А мы вот так!

Атлант невольно отшатнулся, попав под удар сумасшедшей силы, неожиданной для такого неатлетичного парня. А Кан рассвирепел ещё больше. Он наносил удары щитом, мечом и ногами, заставляя соперника отступать и уворачиваться. Он ничего не видел вокруг себя, кроме глаз атлантского выкормыша; поединок продолжался уже четверть часа, а ему казалось, что начался он только сейчас. Беотийцы уже покончили с остатками Султанов и, окружив бьющихся бронзовым непроницаемым кольцом, с восхищением наблюдали за поединком.

Неимоверным усилием Султану удалось вновь переломить ход боя. К этому времени злость Кана выдохлась, он успокоился, а, успокоившись, обрёл способность соображать. Противник, видимо, ничему не научился — он не оставил попыток силой сломить сопротивление ахейцев. Не мудрил, не старался обмануть Норита, а бил с маху. Оставалось только подождать, пока он вымотается. Кан тоже устал, но враг тратил слишком много энергии и вскоре стал ошибаться. Дав ему, как следует, убедиться в благоприятном для него исходе поединка, Норит сжался, как пружина, выбирая момент для нанесения удара. И миг настал: после очередного промаха, атлант на долю секунды потерял равновесие. Смертоносной молнией Зевса мелькнул прямой выпад Норита…

— Молодец, афинянин! Крикнул кто-то из фивян. — Этот парень убил двух наших товарищей.

— Да, чего уж… — отозвался Кан, устало засовывая иступившийся меч в ножны. — Не мы начали. Пусть не лезут.

По окончании схватки подошли сотни прикрытия. Пленных согнали в толпу и повели в сторону лагеря основной массы войск, с трупов поснимали доспехи, собрали оружие… Погибших соотечественников отправили в тыл, раненых понесли товарищи. До бивуака добрались через час, усталые, голодные и злые. Раненых напоили в первую очередь, затем припали к ручью сами. Умылись, стало полегче. Принялись за перевязки — легко ранены были почти все…

Кан себя перевязывать не позволил, да раны его больше смахивали на царапины и не требовали особого лечения, присыпали пеплом и ладно. Устроившись возле костра, он терпеливо рассматривал всё не закипающий котёл. Его братья и товарищи с новыми подробностями вспоминали удачно закончившийся бой, а его в данный момент больше интересовало, когда поспеет ужин.

— А тебе разве нечего рассказать? — спросила Венета, усаживаясь рядом и прислоняясь спиной к его боку.

— О чём? — полюбопытствовал Кан.

— Как о чём? О том, как ты сражался.

— Ну, сражался, и сражался. Не хуже других. Я, видимо, ещё не дорос до того, чтобы хвалиться числом убийств. Грязная работа!

— Подумай, о чём говоришь! — резко одёрнул его Фидий. — Защита родины для него — грязь!

— Ну, если уж мы не запачкались, — огрызнулся Кан, — так чего ж ты заставляешь нас чистить оружие?! Не нравится мне людей убивать, что тут поделаешь?!

— Каждый настоящий эллин должен радоваться, нанося урон врагу.

— Ну, значит я не настоящий, — пожал плечами младший из Норитов. — Зато вы настоящие, а вас вон как много! Так, что в общей массе и не заметно.

Кэм озадаченно подняв бровь, воззрился на друга:

— Слушай, ты что — это всерьёз? Я понимаю, когда вооружённый нападает на безоружного, его можно назвать убийцей, но ведь атланты-то вооружены не хуже нас, а то и получше…

— Ну, знаешь, — оживился Кан, поворачивая голову к Счастливчику, — кому что нравится. Настоящие ахейцы до того приохотились подсчитывать вражеские потери, что без этого уже жизни себе не мыслят. Разобьём атлантов и всё? Ага — как бы не так! Будем искать других врагов. Тех побьём, ещё отыщем. И так без конца. В гимнасии нам рассказывали, что за последние двадцать лет в Элладе было тридцать с лишним войн. По полторы на год, а точнее — вечная война! Сегодня-завтра мы с тобой плечо к плечу рубимся, а послезавтра, того и гляди, лоб в лоб сойдёмся. А потом ты и мою голову в подсчёте упомянешь. Чему ж тут радоваться?

— Так ведь не обязательно мне с тобой биться…

— Ну, а если другой меня прирежет — будешь радоваться?

— Нет, конечно!

— А я же много вреда могу Коринфу принести, если до того дело дойдёт! Стало быть, ты тоже не настоящий эллин?

— Слушай, я простой воин! — обречённо откликнулся Кэм Счастливчик. — Софистике не обучен. Мне-то конечно, легко голову заморочить!

Эвридика, помешивая суп в котле, сморщилась — струйка дыма попала ей в глаза. Вытерев слёзы, прекрасная фракийка повернулась к спорившим.

— Нет тут никакой софистики, — сказала она грустно. — Кан правду говорит — вы, мужчины, слишком привыкли к тому, как под вашей бронзой хрустит человечья кость. После ваших рассказов не по себе становится.

— Подвиги воина бессмертны, — важно молвил Орфей, но Эвридика только сверкнула глазами в его сторону.

— Ты настоящий мужчина, милый, — сказала она. — Никто не посмеет сказать, будто ты слабый боец, но я была бы рада, если б в людской памяти ты остался как великий певец и поэт.

— Можешь не волноваться, — усмехнулся Кул, — только этим он и прославится. Лично я предпочитаю славу великого воина.

— Для этого, дружок, тебе придётся поживее шевелится, — откликнулся Гифон, лениво пересыпая песок из ладони в ладонь. — Пока тебе похвастать нечем, потому придержи язычок.

Тенций подошёл к костру как раз в тот момент, когда Изолид тщетно пытался найти достойный ответ на реплику Гифона.

— Ну, как дела? — спросил тысячник, подсаживаясь к огню.

— Всё в порядке. — Фидий пожал плечами.

— А что с дротиками?

— Тринадцать из шестидесяти уже нашли цель.

— Неплохо… А как проявил себя ваш младший брат?

— Просто великолепно! — подал голос Леон. — Ты знаешь, отец, это он прорвал строй Султанов! И пятерых убил.

— Семерых, — поправил его Кэм, — и меня в бою выручил.

Тенций недоверчиво покачал головой, однако, и Фидий, и Торит с Гифоном подтвердили слова Кэма.

— Ну что ж… хмуро похвалил младшего сына знаменитый поединщик — молодец. Смотри только — кинжал не потеряй!

Кан, привыкший к похвалам отца ещё меньше, чем братья, расплылся в счастливой улыбке. Тенций поспешил уйти, чтобы не омрачать праздник первой победы своим хмурым видом.

Как уже было сказано, Тенций недолюбливал своего младшего сына. Внешне Кан невыгодно отличался от остальных его сыновей — рослых, мускулистых и проворных парней. И афинский тысячник твёрдо вбил себе в голову, что из младшего толку не выйдет. Кроме того, Кан скомпрометировал его до сих пор незапятнанную репутацию. Принадлежа к той твердолобой породе людей, которые рождаются, живут и умирают с неизменной формулой: «я составил своё мнение, и не сбивайте меня с толку вашими фактами», он накрепко разуверился в собственном сыне и не желал замечать очевидного.

Кэнт и Герт приподнялись с места, приветствуя знаменитого поединщика. Предложив ему присесть у огонька, и угостив чашей мессенского вина, бывший кормчий поздравил его с победой и попросил передать благодарность Священному отряду за прошедший бой.

— Моя сотня сделала не меньше, чем фивяне, — угрюмо буркнул Тенций. — Мы не только сдержали вражеский натиск, но и рассекли его строй. За что же благодарность им?

— За то, что они выиграли схватку. Не будешь же ты отрицать, что не будь фивян…

— Не будь фивян, — резко прервал его тысячник, — мы управились бы и сами!

— Это неправда, — спокойно ответил кормчий. — Афиняне хорошо поработали, но победу одержали всё же фивяне. Они смяли фланги атлантов и окружили их. Впрочем, никто не спорит — ты и десяток Фидия дрались под стать беотийцам, а, может, и покрепче.

— Меня не интересует личная слава, — Тенций вздёрнул подбородок, — но я не потерплю умаления доблести афинян.

— Да, ты пойми, что только ты да твои сыновья отличились в этой схватке, остальные ничем похвастать не могут. А в Священном отряде каждый воин достоин нашей признательности.

— Это что же получается? Афиняне, стало быть, слабаки? А мы-то что же — не афиняне, что ли? Ты говори, да не заговаривайся, Аркадец! — Тенций начал горячиться. — Любая сотня из моей тысячи стоит сотни фивян!

Тут и в Кэнте заговорила врождённая властность…

— Командующим правым флангом союзной армии назначен я, а не ты, Норит! — сказал он резко, и в тоне его голоса послышались повелительные нотки. — А потому изволь выполнять приказ! Я приказываю тебе передать благодарность Священному отряду! И точка.

— А я отказываюсь подчиняться человеку, который нив грош не ставит моих людей!

Герт, до сих пор спокойно слушавший спор решил, что дело зашло слишком далеко. И что надо вмешаться:

— Дозволено ли мне, скромному микенскому бойцу вымолвить словечко в споре великих воинов? — спросил он насмешливо. — О чём спор, друзья? Что вы сцепились, будто петухи? Кого отметить — фивян или аттийцев? Это же ясно — десяток Фидия хорошо проявил себя, вынесем благодарность ему. Пусть Тенций назовёт ещё кого-нибудь из своей сотни, кого стоило бы похвалить. Молчишь, Норит? Ну и всё — мы благодарим Фидия и его бойцов, а также тебя лично. Что касается Священного отряда, то в нём трудно выделить кого либо, все дрались примерно одинаково, а стало быть, все имеют право на нашу признательность. Всего-то делов…

— Ты смотри, — не выдержав, рассмеялся Кэнт, дельфийский оракул, да и только! А тебе должно быть стыдно Норит, ты чуть не втянул меня в распрю.

— Извини, — хмуро ответил тысячник, — такие дела — кто хочешь голову потеряет. Большие потери в сотне Кэнт.

— Бывает, — кивнул Герт. — Мы тебя предупреждали, что шестой когопул…

— Ну, это ещё, куда ни шло, да вот младший мной…

— Что младший?

— Мудрит чего-то, весь десяток за него заступается. Видать, снова не на высоте оказался.

— Кто? — изумился Герт. — Кан?

— Ну да. Сами подумайте — разве может такой сопляк прорвать фалангу? Ясно, что нет, а все в голос… выгораживают, видать.

— Не знаю, как насчёт твоего — заметил Кэнт, заговорщически подмигнув помощнику — но я знаю одного сопляка, который сумел удержать от бегства всб фсалийскую конницу, и впридачу, зарубил и затоптал конём восьмерых вражеских всадников.

— Что ж — не спорю — бывают парни хоть куда. Леона, вон, моего возьми…

— Кэнт говорит о Кане, Норид, — сказал Герт, отбрасывая всяческую дипломатию. Твой младший сын сыграл немалую роль в том ночном бою, когда мы ополовинили конный когопул.

— Кто? — Тенций посмотрел на микенца с опаской, будто на помешанного. — Кан?! Мой младший — лентяй и трусишка, за которого всю жизнь заступаются браться, остановил целую армию? Великие Олимпийцы, ты сошёл с ума, Герт, или тебя обманули, провели, как меня сегодня! Ты сам это видел?

— Видеть не видел, но мне рассказывали.

— Рассказывали! — фыркнул Тенций. — Набрехать можно, что хошь! Поверьте мне — я лучше знаю своих сыновей. Младший только трепаться горазд!

И в этих словах было столько непоколебимой уверенности, что даже Герт, лично видевший Кана в деле, невольно засомневался.

— Вот погодите — попомните мои слова; хлебнём мы с этим охламоном! — закончил Тенций.

Литапаст ворвался, запыхавшись в шатёр Эгея.

— Вот! — торжествующе выкрикнул он, и с гордым и таинственным видом аккуратно, даже через чур аккуратно положил на походный столик вощённую дощечку, исписанную мелкими буковками.

— Что это? — басилевс лениво потянулся; после сытного ужина и несколько чаш отменного винца заниматься делами ему вовсе не улыбалось. — Опять что-то в Афинах?

— Нет, не в столице, здесь, в нашем победоносном войске измена! Эх, говорил я тебе, блистательный, говорил! Предупреждал, не верили! А она — измена — вот, на столе лежит!

— Измена? На столе? — Эгей усмехнулся. — Ты слишком разгорячён, Литапаст. Измена не вещь, измена — действие, которое следует карать беспощадно. А разве можно покарать эту щепку?

Как ни был взвинчен царский советник, однако после этих слов, он быстро взял себя в руки, хотя лихорадочный румянец ещё полыхал на его холёном правильном лице крупного вельможи.

— Ну, успокоился?

— Да, царь.

— Тогда давай, не торопясь, по порядочку… — и правитель города Афины широко и сладостно зевнул.

— Помнишь того мальчишку — младшего выродка кузнеца Норита?

— Того, которого выдрали по просьбе Ритатуя? Как же, помню. Вот ведь щенок, а?! Так напакостить родному отцу! Бедняга Тенций на суде был какой-то зелёный! Видать переживает за своего непутёвого пащенка… Ну, дальше.

— А помнишь, каких басен наговорил нам этот сопляк, когда я прямо обвинил его в измене?

— В общих чертах. Но какое это имеет отношение к дощечке с писаниной?

— Сегодня, один из десятков, несущих караульную службу перед нашим лагерем, наткнулся на атланта, нёсшего это письмо. Посланец — здоровенный детина оказал бешенное сопротивление, но в конце концов сдался. Его вместе с письмом привели ко мне, и я тщательно допросил этого быка. Туп, как пень, но немного понимает по-нашему и даже, хотя и с трудом, говорит. Служит гонец телохранителем самого Вилена. Полторы недели назад у них в шатре появился ахеец мальчишка. Долго беседовал с командующим, потом куда-то ненадолго исчез. Вернувшись, получил в подарок доспехи сотника Белых Султанов, поужинал и лёг спать. На следующий день этому самому телохранителю и командиру конного когопула был отдан приказ подготовить мальчишке ложный побег. Они дали ему лучшего коня и отпустили, как было велено. Сегодня вечером Вилен вызвал своего телохранителя и дал ему это письмо, приказав перенести его через дозоры и зарыть возле одного из высохших источников, а также проследить, кто его возьмёт. А взять его должен был всё тот же мальчишка ахеец.

— Ну и что из всего этого следует? — спросил заинтригованный, но мало что понимающий басилевс.

— Я не узнаю тебя, царь! — воскликнул советник. — Ведь единственный мальчишка-ахеец, побывавший в шатре Вилена — это Кан Норит. У него же, кстати, имеется и великолепный конь, которого он, будто бы, хитростью выманил у Вилена, и золочённые атлантские доспехи!

— Так-так-так-так… кажется, начинаю понимать! Значит, щенок Тенция — изменник? Так выходит?

— Приклоняюсь пред твоей проницательностью, царь! Никаких сомнений — Кан Норит предатель и заслуживает справедливой кары за измену. Однако мы не можем казнить этого пройдоху.

— Почему это не можем?! — возмутился Эгей. — Ещё как казним!

— Неделю назад могли, а теперь афинского войска и твоих подданных нет. Есть бойцы союзной армии, и все воинские и гражданские провинности разбирают начальники провинившегося. Десятником у Кана старший брат, сотником — близкий друг семьи, сосед по улице, а тысячником и вовсе отец. Выше стоят только командующий правым флангом Кэнт Аркадец и Ритатуй. Ни тот, ни другой, тебе, царь, официально не подчинены. Однако Ритатуй — твой подданный, и он вряд ли осмелится ослушаться твоего желания. Мы можем устроить суд прямо у твоего шатра.

— Что нужно сделать, чтобы в данной ситуации приговор был законным и не вызывал возражений?

— Необходимо присутствие обвиняемого, его десятника, архистратега и командира части, где служит обвиняемый — то есть Кэнта Аркадца.

— Так вызови их!

— Уже вызвал. Кроме того, я приказал Ритатую доставить сюда коня и доспехи.

— Ты у меня молодчина, Литапаст! — удовлетворённо заметил басилевс. — Что б я без тебя делал?!

Когда внезапно явившийся Гортензий объявил, что Кана Норита и его десятника Фидия требует к себе архистратег, Кан сразу почуял неладное. С какой стати Ритатую отправлять гонцом сотника охраны командира афинской конницы, когда у него полно собственных телохранителей?

Леон, хмуро поглядывая на Гортензия, посоветовал не ходить:

— Этот мошенник Литапаст опять что-то затевает, Фидий. Не ходите — может случиться, что в этот раз нам не удастся вас выручить.

— Когда начальник вызывает, нужно подсказал Фидий. — Кроме того, мы вооружены.

— Но я, на всякий случай, слетаю к братьям, — подал голос Кул. — А Торит пусть навестит Адамантидов.

— И не к Ритатую их зовут, — шепнул Орфей на ушко Венете, не то советник их царя, не то сам царь вызывает.

Пока остающиеся давали советы, пока шептались меж собой, Кан и Фидий снарядились по-боевому.

— Мы готовы, Гортензий, — сообщил десятник Кана, застёгивая ремень шлема.

— Но учти, — предупредил Леон, — Если с ними что случится, мы с отцом всю твою сотню вырежем!

— И я знаю людей, которые вам охотно помогут, — добавил Кул.

А Кэм, напяливший потихоньку доспехи, просто подтолкнул локтем друга:

— Я с вами.

Проходя к шатру Эгея, Кан в стороне увидел Дива.

— Подожди, Гортензий, — сказал он, — коня повидаю.

— Повидай, — хмуро ответил сотник. — Но скажи мне откровенно — как — ты мог?!

— Что мог? — спросил Кан, поглаживая лоснящуюся шею танцующего в нетерпении жеребца.

— Я считал себя виноватым перед тобой, — продолжал Гортензий, пропустив вопрос Норита мимо ушей — Но если б я знал…

— Не говори загадками — ты меня изводишь, — хохотнул Кан. — Что случилось-то?

Сотник охраны угрюмо взглянул прямо в глаза юноши:

— Предатель ты! Сволочь! Меч об тебя пачкать противно. Секира палача по тебе слезами заливается!

Див всхрапнул, а его хозяин, одним прыжком добравшись до Гортензия, железной хваткой впился ему в плечи:

— А, ну, повтори, гад!

— Убери ручонки, подонок! — сотник брезгливо стряхнул захват. — Конь хорош — слов нет, только родина за подарки не продаётся. Уйди, убью!

— Ах, так?! — Кан схватился за рукоять меча. — Ну что ж поехали!

И быть бы беде, кабы не хладнокровие Фидия:

— Отставить! — крикнул он властно. — Кан, пошли — нас ждут.

При этом окрике пальцы младшего Норита непроизвольно разжались. Ворча себе под нос, он, скрепя сердце, шагнул под свод шатра.

— Хайрэ, царь, — повтроил он вслнд за братом, и добавил. — Привет, Клет! Решил сдаться, пока не поздно? Молоде!

Клет, стоящий меж четырёх силачей гвардейцев только усмехнулся. Ритатуй сидл слева от Эгея, держа в руках дощечку. Кэнт прислонилмя к шатровому столбу и вовсе глаза смотрел на своего юного приятеля.

— Послушай, Кан, — сказал архистаратег охабоченным тоном, — и ты тоже, Фидий. Сегодня вечером мы перехватили это писмьо, тот, кого ты называешь Клеьтом, Кан, был задержан нашим дозором…

— Читай! — оборвал его басилевс.

— Кетль сияет — начал Ритатуй. — Когда прочтёшь послание, ответь на несколько вопросов человеку, пришедшему с ним. Первое: почему последних три дня от тебя не поступало сообщений. Второе: объясни причины провала операции «Фессалийский разгром». Ты знаешь, я плачу хорошо, но отдачи от тебя пока маловато, если ты в дальнейшем не будешь соответствовать своей роли, как я отчитаюсь перед царями за подставленную тебе дремоду? Моя неудача — твоя неудача. Если меня сместят, тебе наместником Империи в Элладе не быть. Светлейший Онесси

— Что ты на это скажешь, Норит? Литапаст, сидящий по правую руку от Эгея злорадно прищурился.

— Говорить буду не я, царь, — Кан поклонился басилевсу. — Пусть отвечает посланец. Разреши задать несколько вопросов ему.

Эгей милостиво кивнул — его забавляла эта сцена.

— Значит, дрибода мне подставлена? Младший Норит повернулся к телохранителю Вилена. — Архистратег, я прошу тебя, переведи.

Клет ответил немедленно и по-ахейски:

— Да.

— Судя по письму, я полагаю, что являюсь ценным лазутчиком, сказал Кан насмешливо. Красноречивый взгляд, брошенный им на царского советника, ясно показал, кому предназначалась эта насмешка. Но, ро счастью, здесь присутствует коринфянин Кэмас Даретид. Кэм, скажи нам, атланты дрались в шутку или всерьёз?

— Драка была настоящая, ручаюсь, — уверенно сказал Кэм.

— Может быть, они пытались удрать с короля немедленно? Или сразу побросали оружие?

Кэм гордо усмехнулся:

— Они сделали всё, чтобы прикончить нас, да не на тех нарвались!

— Значит, ты хочешь сказать, будто вы всемером захватили дрибоду, а команда была перебита? — с иронией в голосе поинтересовался Литапаст. — Сколько же их было?

— Мы убили девятерых воинов и штук двадцать матросов, — уверенно заявил Счастливчик. — И не всемером, а вшестером, Один из нас охранял пленного.

— Великие боги! — воскликнул царский советник с принуждённым смехом. — Для того, чтобы совершить что-либо подобное, потребовалось бы, по меньшей мере, полтора десятка моих солдат.

— Возможно, — Кэм тоже засмеялся. — Я, если б мне было дозволено, посоветовал бы тебе, стратег, набрать другую охрану. Если не доверяешь мне, приведите нашего пленного, он подтвердит.

— С дрибодой, я думаю, всё? — Кан вопросительно посмотрел на Ритатуя. Можно переходить к лошади и доспехам? Перехожу. И то другое я выпросил у Вилена за благодарность за услугу.

— Какую? — Эгей, весь подался вперёд.

— За услугу, которую обещал ему сделать. Кэнт, твой отряд стоял в тридцати-тридцати пяти стадиях правее от крайнего вражеского лагеря, так?

— Так.

— Ириты располагались неподалёку от дороги, в низине и прикрывали весь отряд с юго-востока? Так?

— Так.

— Скажи, Кэнт, а как у них дела насчёт караульной службы?

— Совершенно беспечные, хотя и очень храбрые люди.

— Скажи, Кэнт, а если бы я ранним утречком провёл конный когопул вдоль берега под обрывом, и он напал бы на вас со стороны иритского лагеря, много ли осталось у тебя людей?

— Никого б не осталось, — уверенно ответил Кэнт. — Да и я сейчас здесь бы не стоял.

— А как ты считаешь, архистратег, достаточно, ли пелопонессцы насолили Вилену, чтобы за такую услугу, хотя бы только предложенную, подарить доспехи и отменного коня?

— Я считаю, что Вилен скуп просто до неприличия. Если бы кто-нибудь из атлантов добровольно отдал в мои руки десять тысяч своих приятелей, я б его золотом до макушки засыпал!

— Давайте, ещё посмотрим, что за коня мне дали, — продолжил Кан. — спросим у Клета. Этого ли жеребца мне было приказано мне дать для совершения мнимого побега. Этого? Клет? — и он кивнул на Дива, видневшегося в проёме откинувшегося полога. — Отвечай быстро, не раздумывая!

— Я плохо понимаю, по-вашему, — сказал Клет, но Ритатуй быстро повторил вопрос по-атлантски.

— Этого, — вынужден был признать атлант.

— И вы вовсе не хотели, чтоб я сломал шею, свалившись с него? Он был хорошо объезжен? Ну, отвечай! Ведь если конь не объезжен, я мог разбиться, такой ценный для вас человек вдруг ломает шею. Почему ты не отвечаешь? Не хочешь? Хорошо! Тогда ответь — мне его приказано его дать или я выпросил его?

— Приказано было.

— Чтобы устроить побег прямо через весь лагерь?

— Да.

— Но зачем так усложнять дело? — удивился Кэнт. — Побег можно организовать под покровом ночи…

— А кто ж меня ночью к лошадям подпустил бы? — усмехнулся Кан. — Атланты хоть и глуповаты, но не круглые же болваны. Подбиваю итоги, царь. Если позволишь, конечно.

— Позволяю, — милостиво кивнул Эгей.

— Мне готовят побег посреди бела дня, прямо из центра лагеря. Караулы и пикеты, само собой, о моём бегстве не предупреждают. Это конечно трудно понять, ну да…

— Почему же трудно? — Литапаст насмешливо сверкнул глазами. — Имея такого коня, такие крепкие доспехи, тебе нечего было опасаться.

— Доспехи превосходные, это верно. Конь бесподобный — тоже правильно. Одно плохо — необъезженный.

— И чем же ты это докажешь? — прервал его Литапаст.

— Доказать легко — он и сейчас объезжен едва-едва. А теперь подумай, царь, над странной дилеммой: атлантский архистратег может устроить мне тихий ночной побег — зато, если побег настоящий, то ночью мне не вырваться. С другой стороны, рискнув объездить лучшего коня из вражеского стана, пользуясь надёжной защитой доспехов, их роскошным видом и зная несколько выражений из чужого языка, я могу совершить настоящий побег посреди белого дня. Ответь, царь, как бы ты поступил на месте Вилена?

— Ты нам софистикой голову не забивай! — Литапаст хлопнул ладонью по рукояти меча.

— Я понимаю, что на мои вопросы трудно отвечать. И особенно трудно тем, кто настроен ко мне враждебно. Ты-то стратег, наверное, справедлив ко мне и не испытываешь личной антипатии? Поэтому я задам вопрос тебе. Как бы ты поступил на моём месте, имея несколько абсолютно безопасных вариантов ложного побега и один чрезвычайно рискованный — просто опасный? Чтобы ты выбрал — смыться потихонечку безопасно или с шумом и бешеной скачкой?

— Не знаю. В роли предателя мне бывать не приходилось, знаешь ли. Но если бы пришлось, то выбрал бы последний вариант, чтобы потом иметь возможность для оправдания.

— Да-а, — протяжно вздохнул Кан, — припёр ты меня, стратег! Не вздохнуть, ладно, хоть Див это не просто лошадь, а Див. И он здесь. Великий царь афинский, ты слышал странный выбор стратега Литапаста. В нашем лагере ему ничего не грозит, жизнь его не находится в руках врага. То есть, согласно его утверждению я в атлантском лагере был в таком же положении. И он делает подобный мне выбор. Ну, раз он действует как я, так пусть продолжит, — и не в силах больше сдерживать свою ярость, мальчик выкрикнул в лицо царскому советнику. — Вон стоит Див, иди и попробуй сделать то же, что и я! Но учти — тебе-то, кроме парочки падений на землю ничего не грозит! А моя жизнь висела на волоске, так что терять мне было нечего! Великий царь, прикажи стратегу Литапасту совершить ложный побег! У него доспехи не хуже атлантских: пускай, ради развлечения, поездит под градом стрел, пущенных в спину.

— Тебе в спину не стреляли, — подал голос Клет.

Кан развернулся и ткнул в него пальцем:

— А эту фразу я попрошу всех запомнить, мы ещё к ней вернёмся, когда Литопаст объяснит нам на деле, какой ложный побег предпочтительнее.

— Я протестую! — заявил Литопаст. — Могу я объездить коня или нет, это к делу не относиться!

— А разве ты, стратег, не сомневался в том, что конь не объезженный? Вот и попробуй сам. Когда раз-другой сгремишь наземь, поймёшь, небось, стоит ли рисковать ценным лазутчиком, под приказом сажая его на такого зверя, как Див. И, может, поймёшь, что устраивать человеку побег вместе с подарками, которые он ещё не отработал, когда отряд Кэнта благополучно стоит на месте, может только круглый болван, которые, как известно, армиями не командуют! Может, дойдёт до тебя, когда Див встряхнёт тебе мозги, что подставляя корабль, умный человек уберёт с него команду, или прикажет ей сдаться, или, на худой конец, оставит на посту двух-трёх человек, если уж непременно нужно угробить кого-нибудь из своих! Честное слово, царь, я не знаю, что и думать! Либо этот человек дурак, либо он всех вокруг считает дураками. Есть, правда, ещё один вариант — стратег Литапаст сводит со мной счёты за то, что я отказался дать ему сведения о противнике. А помогают ему в этом и Вилен, и его личный телохранитель!

Царский советник скривил губы в презрительной усмешке:

— Не много ли чести?! Столько трудов ради паршивого мальчишки!

— Тебе виднее, стратег. Паршивый не паршивый, а ведь вы с Клетом поёте на один голос. Неужели не ясно, царь, что личного телохранителя такого сановника, как Вилен, крайне непросто пленить. Кто его взял?

— Дозор, — ответил Ритатуй.

— Клет, что с тобой случилось?! — Кан повернулся к атланту. — Ты ж, говорили, один из лучших воинов Империи, а поддался ополченцам! Или действительно поддался?

— Не поддавался я, — Клет упрямо смотрел в землю, — силой скрутили.

— Силой? — усмехнулся Кан. — А вот мы сейчас посмотрим. Великий царь, лазутчик рассказал нам всё, что ему было известно, и даже больше. Он выдал меня с головой, причём очень охотно. Сам понимаешь, великий басилевс, что больше от него ничего не дождёшься. Хотя, и это я говорю при нём, от него ещё кое-что зависит. Сейчас мы узнаем, для чего он послан: чтобы письмо передать мне, или первому попавшемуся дозору. Царь, прикажи ему дать меч, и пусть он защищает свою жизнь. Если он отобьётся от тех, кого я назову, значит, он просто провокатор. Ну, а коли убьют, туда ему и дорога. А я тогда виновен. Вот и пусть подумает, что для него важнее — меня утопить или в живых остаться.

— Я протестую! — крикнул Литапаст.

— А я тоже протестую, — оборвал его Кан. — Вы обвиняете меня в тяжелейшем преступлении, а когда я защищаюсь, отказываете мне в праве на защиту. Кто меня обвиняет? Клет или ты, стратег?

— Конечно я.

— Ну, не хочешь, чтобы Клет дрался с нашими бойцами, тогда давай с тобой сразимся. Кто победил — тот и прав.

— А что — это по-нашему! — Кэм решительно тряхнул головой.

— Мальчик, — сказал Литапаст, расплываясь в улыбке, — ты выбрал настоящий способ решения спора! Сейчас всем станет ясно, кто прав.

— Будь осторожней, стратег, — ухмыльнулся Счастливчик, — этот мальчик уложил, по меньшей мере, два десятка гоплитов. Среди них — семерых Султанов.

— И восьмерых всадников три ночи назад, — добавил Кэнт.

— И поборол Медиса, — вставил своё слово Ритатуй.

— Кан тренируется ежедневно, — Фидий сдвинул шлем на затылок. — Он в отличной форме, а драться его обучал отец.

— И он укротил Дива, — пробормотал Клет, — а это не шуточки… Парень обвиняет меня во лжи.

— Я буду драться с ним на поединке.

— Ну, теперь понятно, для чего тебя послали! — расхохотался Кан. — Потерпи, Клет, я сейчас быстренько зарежу стратега Литапаста и доставлю тебе удовольствие — снесу тебе башку с плеч!

Эгей встал с места и поднял согнутую в локте руку:

— Слушайте царскую волю. Я запрещаю ваш поединок, Кан и Литапаст. Пусть Норит назовёт бойцов, которые схватятся с атлантом.

— Благодарю тебя, великий царь, Кан поклонился. — Я не выберу слабых. Гортензий, ты с пятерыми справляешься?

— Случалось одолевать и семерых, — гордо повёл подбородком сотник.

— А ты, Кент?

— Ну, трёх-четырёх на себя возьму.

— Кэм, ты служишь в гвардии Аристарха. Сколько противников тебе по силам?

— Четверо — наверняка. А, может, и больше.

— Я попрошу вас, друзья, драться в полную силу. Убить Клета не так просто, как он это хочет представить. Царь, пусть твои гвардейцы оцепят место боя — иначе не поручусь, что Клет не повторит моего побега.

Через несколько минут всё было готово. Охрана отцепила место, отведённое для представления, двойным плотным кольцом. Царское кресло вынесли под открытое небо. По обе руки от Эгея встали его личные телохранители — два старых испытанных воина Кирк и Фарад. Эти двое, пожалуй, могли с успехом противостоять любому десятку обычных гвардейцев, они были могучи, как матёрые кабаны, а опыта у них могла подзанять даже знаменитая афинская троица оружейников.

Как только басилевс занял своё место, в круг вытолкнули атланта и пустили его противников. Один из гвардейцев протянул Клету меч. Великан взял оружие, с презрительной миной повертел его в руках и поднял глаза на Эгея.

— Раз уж дело дошло до защиты моей жизни, нельзя ли вернуть мой клинок, царь? — спросил он небрежно. — Этот ножик для баловства, а не для боя!

— Дайте ему привычное оружие, — велел Эгей. — Ну, теперь ты доволен?

— Теперь — да! — Клет со спокойной насмешкой поглядел на своих противников. — Подходите, что ли. Чего время тянуть?

Ахейцы дружно напали на вражеского поединщика. Клет защищался спокойно, мастерски — меч в его руке мелькал с такой быстротой, что не сходя с места, он умудрялся оставаться невредимым, хотя выпады следовали один за другим.

— Они дерутся в полсилы, царь, — проговорил телохранитель Вилена, отражая молниеносный бросок Кэма. — Ну, ничего, сейчас им придётся попотеть! — и он ринулся на ахейцев с такой внезапной резвостью, что сбил с ног Гортензия, отшвырнул Кэма и едва не заколол Кэнта. Теперь уже защищаться пришлось эллинам. Было хорошо видно, с каким трудом удавалось им отражать сумасшедшие по силе выпады атланта.

— Хреновые у тебя солдаты, царь! — издевательски приговаривал тот, гоняя неприятелей по всему кругу. — Просто не знаю, чем объяснить, что война так затянулась… наверно, ленью нашей.

— Фидий, — Кан повернулся к старшему брату, — помоги им, пока не поздно.

Повторять не пришлось — старший из сыновей Тенция беспрепятственно проник в круг и вступил в бой. Картина схватки, однако, не изменилась — атлант продолжал атаковать, лишь изредка переходя к защите.

— И, вы, ахейцы, наверно, считаете, будто умеете владеть мечом. — насмехался он. — Жалкие вы людишки! С бабами вам драться, бестолочи!

На ахейских бойцов было жалко смотреть. Осыпаемые насмешками и ударами, они метались по кругу в бесплодных попытках хоть кончиком клинка дотянуться до шутника.

— Пора кончать, басилевс, — грустно сказал Литапаст. Он уже понял своё поражение.

— Прекратить бой! — распорядился басилевс, и гвардейцы взяли копья на изготовку.

Клет опустил меч, а пристыженные неудачники, понурившись, поплелись вон из круга. Их место занял младший сын Тенция.

— Тебе не кажется странным, Клет, что при этакой силище, которую не одолели наши лучшие бойцы, ты довольно быстро уступил обычному дозору? — спросил он, глядя прямо в глаза атлантскому поединщику.

Тут уж и до не искушённого ума Клета дошло, что он выдал себя сам, не сумев сдержать собственной гордости.

— Теперь ты видишь, царь — Кан обернулся к басилевсу, — что это провокатор. Теперь, наверное, каждому ясно, каким путём Вилен решил покарать от меня.

Клет, на полминуты предоставленный самому себе, успел решить сложную задачу. Его миссия провалилась — это очевидно. Однако не всё потерянно: проклятый мальчишка — вот он. В двух шагах. После убийства, его конечно, схватят, но уже поздно, ночь вот-вот вступит в свои права. Так что казнят его только на рассвете, а до рассвета времени вполне достаточно для трёх побегов. Незаметно осмотревшись, имперский поединщик обнаружил, что все глаза устремлены на говорящего. Он тихонько, осторожненько спружинил ноги и, замахиваясь уже в прыжке, кинулся на Кана…

— Мы только охнули! — Кэм сделал большие глаза, а Венета испуганно прижалась к плечу младшего Норита. — Скажи, дружище, как ты догадался, что он нападёт?

— А что ему ещё оставалось? Уловка не удалась — Вилен будет в ярости. До утра ему ничто не угрожало — вот он и решился. Да я ещё специально повернулся к нему спиной, тут кто хочешь, озвереет. Только я был настороже, поглядывал через плечо и заметил, как он присел.

— Ты знаешь, сестра, — Кэм хохотнул, — когда он поддел лазутчика двумя руками снизу в челюсть, такую тушу, представляешь, тот подскочил в воздух на полтора локтя и грохнулся так, что у Эгея шатёр покосился. Мы кинулись на него, но ничего от нас не требовалось. Детина лишился чувств. Хочешь на него поглядеть? Завтра сходим в обоз — и никого не найдёте, — сказал Кан, зевая.

— Венета закрыла ему рот ладонью:

— Почему? — спросила она.

— Сбежит.

— Его же охраняют.

— Ну и что? Для Клета ритатуевские гвардейцы тьфу! Не будут же они всей сотней охранять.

— И ты промолчал?

— Я сказал Эзиклу. Он только посмеялся, а зря. Клет не простой пленник. Здоровья у него, как у буйвола, и голова работает, что надо.

— Незаметно что-то, — усомнился Кэм.

— Соображает он туго, но верно. Хорошо образован. И вообще, головастый мужик!

Клет после удара пришёл в себя довольно скоро, но глаз намеренно не открывал. Его перенесли в другое место и, связав, оставили. Телохранитель Вилена сосчитав про себя до трёхсот и осторожно приподнял веки. Было темно, но красноватые блики, скользившие по земле от множества костров позволили ему кое-как осмотреться и кое-что увидеть. А увидел он обозные повозки и таких же, как он сам связанных людей. Шагах в десяти прогуливались два рослых стража.

Стражи Клета интересовали в последнюю очередь, сначала нужно было отыскать напарника. И напарник нашёлся — водной из лежащих фигур он узнал сотника Белых Султанов Петнафса. Когда Ритатуй пришёл к власти, одним из первых его распоряжений была доставка этого ценного пленника в лагерь. Рас обжегшись, Петнафс оставил попытки взбунтоваться, смирился с новым положением. Разговаривая с ним, архистратег за счёт своего мнимого простодушия и своей подчёркнутой незаинтересованности, посмеиваясь, временами выуживал из не слишком сообразительного сотника очень важные сведения. Вообщем-то, Петнафсу жилось неплохо. Кормили его сытно, сковывали только на ночь, а в светлое время суток он пользовался свободой передвижения на территории, занимаемое обозом. Несколько раз ему даже удалось побороться. Двух желающих он завалил вчистую, но обе встречи с Медисом закончились поражением, правда пастуху пришлось здорово потрудиться.

И всё же Петнафс, как любой пленный жизнью был недоволен. Помимо всяческих ограничений, естественных для подневольного человека он, взращённый для кровопролития, мучался от невозможности заняться единственным делом, которому его учили всю сознательную жизнь. Он умел и любил убивать, и не знал другого удовольствия, кроме увлекательного и опасного смертельного боя. Оставленный без любимого дела он напоминал пьяницу, лишённого возможности выпить.

Клет прекрасно знал психологию Белых Султанов и не сомневался в решимости Петнафса и его боевых качествах.

— Петнафс, — позвал он тихонько. — Петнафс, ты слышишь меня?

— Слышу, — громким шопотом отозвался тот. — Ты кто?

— Это я — Клет. Слушай меня внимательно. Ты связан?

— На мне цепи.

— Порвать можешь?

Послышалось приглушённое звяканье.

— Могу, — сказал пятнафс.

— Рви.

— Уже. Дальше что?

— Подползи поближе. Сейчас я позову охранника. Того, кто наклониться, беру на себя, второй — тебе. Только без шума.

— Не маленький, — проворчал Петнафс.

Кожаные ремни, стягивающие руки и ноги атланта были изготовлены умелым человеком. Клету пришлось крепко попотеть, пока он не разорвал их тесные объятия. Не спеша размяв кисти и ступни, имперский поединщик добился восстановления кровообращения, накинул ремень на ноги, а руки снова сложил за спиной.

— Эй, кто-нибудь! — позвал он громко и застонал.

— Кто тут шумит? — поинтересовался один из стражей, подходя к атланту.

— Пить. Дай мне воды.

— А может, тебе и винца? Какого прикажешь?

— Воды! Глотку жжёт, как огнём!

— Да, подай ты ему, Алексид, — сказал второй охранник. — Что тебе — жалко?

— Сам знаешь, до утра к пленным подходить запрещено.

— Ты смотри, какой законник выискался! Ну, а я не из таких. На, пей, — и он, перехватив копьё в левую руку, наклонился, поднося чашу с водой прямо к губам атланта.

Тот приподнял голову и чётким, хорошо скоординированным движением сжал пальцы обеих рук на мощной шее ахейца, одновременно охватив его ноги своими. Ахеец упал на атланта, но прежде, чем он успел выпустить чашку и копьё, сознание покинуло его мозг, и он погрузился в вечную тьму.

Петнафс, кошкой вскочив на ноги, бросился на второго стражника, остолбеневшего от неожиданности. Его каменно крепкий кулак с маху обрушился на висок гвардейца, и смяв бронзу шлема, вышиб дух из молодого сильного тела.

— Я не ошибся в тебе, Петнафс, — похвалил напарника Клет. — Теперь напялим эти поганые доспехи и марш-марш!

— А остальные? — Султан кивнул на бесспокойно заворочившихся товарищей по несчастью.

— Перебьются! Двоим ускользнуть легче.

— Не скажи, — послышался спокойный голос одного из тех, кого Клет намеревался бросить. — Я, например, знаю наиболее удобный выход из этого лагеря. Кроме того, я придумал способ, воспользовавшись которым, можно избежать погони. И, в-третьих, когда имеешь дело с побегом трудно избежать мелких случайностей. Если придётся пробиваться силой, то сорок не очень хороших клинков всё равно лучше двух, пусть они и в умелых руках. А кроме всего прочего, если вы бросите нас, мы поднимем на ноги весь лагерь и вам не поздоровиться.

— Заткнуть глотку этому нахалу? — осведомился Петнафс.

— Всем не заткнёшь, — отозвался тот же смельчак. — Тем более что здесь многие из твоего когопула.

— Не трогай его, парень, — сказал Клет. — А ты, дерзкая вобла, кто такой? Как звать?

— Молос, — последовал спокойный ответ. — Десятник второй сотни из тысячи Селеда восьмого когопула.

— Ну и как ты здесь оказался?

— Попали в засаду. Мой десяток и ещё один погибли на месте. А я был ранен и взят в плен.

— Сколько было туземцев?

— Семеро.

— И ваши два десятка не сумели одолеть семерых?! На кой ляд мне такие помощнички? Тебе лучше остаться в плену, старик, дома Муроб снесёт тебе голову.

— У нас меня ждёт награда. Нас побили — это верно, но эта семёрка просто оказалась сильней. Я, например, дрался с парнем в доспехах сотника Белых Султанов. Угадай, на ком он сидел?

— На носороге? — фыркнул Петнафс.

— Хуже, — насмешливо ответил десятник. Под ним был Див — знаменитый конь, сбросивший даже Грега Аллита!

— Ты дрался с Каном Норитом? — не скрывая изумления, спросил Клет.

— Да, приятели называли его примерно так. И хотя ему удалось объездить самого Дива, я сумел оставить ему зарубку на память.

— Пожалуй, ты прав, Молос, тебя действительно ждёт награда. Петнафс, разрежь ему путы и освободи остальных, а ты Молос, поди сюда. Какой у тебя план побега?

— Вон за тем холмиком пасётся табун лошадей. Там и клячи из обоза, и кони гвардейцев. Перережем табунщиков и спугнём табун. А сами отправимся вдогонку. Косяк растревоженных лошадей пробьёт нам дорогу в любом месте.

Сказано-сделано! Убрать полтора десятка джитов и четырёх гвардейцев, охраняющих лошадей, для сорока атлантских головорезов было простой забавой. За неимением оружия, в ход пошли цепи и дышла колесниц. Быстро оседлали коней, и громкий волчий вой, умело изображённый многоопытным Молосом, сорвал косяк с пастбища. Громовой топот переполошил обозников, но крики «табунщиков» успокоили даже Ритатуя, выбежавшего из шатра.

Дорого обошлось ахейцам человеколюбие гвардейца архистратега: по пути следования табуна беглецы разделались с двумя дозорами и фуражной командой, заготовлявшей корм для животных на левом фланге союзной армии. В этих попутных стычках бывшие пленники потеряли всего четырёх товарищей и под утро добрались до своих.