Гроза над Элладой

Глубинная разведка

В шатре Ритатуя, кроме самого полководца присутствовали четверо близнецов, как один, высоких, широкоплечих, худощавых и абсолютно спокойных. А ещё там был Медис, заговорщически подмигнувший Кану, едва тот вошёл и прогорланил свой доклад.

— Снимай доспехи и присоединяйся, — распорядился стратег. — Нам всем необходимо подкрепиться, как следует.

Медис поднялся из-за стола, за которым ужинали присутствующие, и помог разоболочься своему недавнему сопернику, потом дружески подтолкнул его к скамье. На столе каши не было — его заполняли тарелки с мясом и сыром, а также кувшины с вином.

— Богато живёте! — хмыкнул Кан, беря вертел с нанизанными на нём кусками печёной баранины и лука.

— Ешь, давай! — ухмыльнулся один из близнецов. — Не скоро второй раз есть придётся…

— Вечно ты, Шат, раньше отца в Аид торопишься, — обронил Ритатуй, впрочем, без особого осуждения.

Сегодня он не притворялся пьяным, и Кану от этого стало тревожно. Но аппетита он не утратил. Ещё полчаса под сводом шатра слышался писк за семью парами ушей и бульканье вина, наполняющего кубки.

— Уф-ф! — сказал Кан, откидываясь от стола. — Больше не могу. Говори, стратег, зачем я тебе понадобился. Знаю ведь, что просто так угощать не станешь.

— Слушайте внимательно, воины, повторять не буду, — жёстко промолвил стратег обозного отряда. — Когда стемнеет, вы отправитесь под Коринф. Коней вам даю фессалийских — лёгких, как ветер, и таких же быстрых в скачке. Даю по связке дротиков и хорошему кинжалу. Мечей не даю, доспехов тоже. Потому что отправляю вас не на войну, а в разведку. Через неделю вы должны мне назвать численность вражеской армии, её состав и имя её полководца. Это основная задача. Если сумеете, свяжитесь с Коринфом и донесите, что мы выступили. Знать о том, что вы отправлены на разведку, будем только мы с вами, да Мар. Остальные должны быть уверены в том, что вы ездили ко мне в имение за вином, запасы которого требовалось пополнить. Возглавлять отряд будет вот он — Канонес Норит, сын Тенция Норита. Проводником пойдёт всем вам известный Медис — он частенько хаживал этой дорогой и знает её, как свои шесть пальцев.

— У меня их пять, стратег, — поправил полководца невозмутимый Медис.

— Вот видите, — улыбнулся Ритатуй, — он знает и дорогу, и количество своих пальцев. С тобой, Кан, идут мои лучшие люди, из тех, кто может пригодиться в разведке. Вся Ойнейская фила знает братьев Гетидов. Самый умный и хладнокровный из них Ним, он мастерски владеет мечом. Ним встань, пусть Норит полюбуется на тебя.

Со скамьи поднялись сразу двое братьев. В следующую секунду один из них отвесил другому лёгкую затрещину.

— Второй — это Шат, — объяснил Медис, ухмыляясь во всю ширь лица. — Он торопыга и балбес.

— Но храбрый до безумия и сообразительный, — добавил стратег. — С мечом он тоже умеет обращаться. Позволь представить тебе, Кан, непревзойдённого мастера ножевого боя Аробиста, немногословного и спокойного в любой передряге, — с места поднялся близнец с двумя кинжалами на поясе. — Четвёртого звать Эльидом, он предпочитает молчать, но никто не помнит, чтобы за шестьдесят шагов он копьём не попал в суслика. Так, Эльид?

Эльид кивнул.

— Если у тебя вдруг появится безумное желание посмотреть въяве на Ареса, — добавил Ритатуй, — посмотри на Эльида, когда в бою у него кончаются дротики. Так, Эльид?

Эльид пожал плечами и улыбнулся.

— Поскольку разведка ведётся втайне, передвигаться будете ночами. Днём отсыпайтесь и наблюдайте. Тебе, Кан, даю шесть мин серебра, можете потратить на личные потребности. И запомните — сведенья должны быть переданы мне лично, и никому другому! Твои доспехи и меч, Норит, останутся здесь. Дротики можешь взять.

Два часа, оставшиеся до темноты разведчики потратили на то, чтобы подогнать снаряжение и проверить содержимое перемётных сумок. Познакомились они и с конями. Как всякий учащийся гимнасия, Кан обучался верховой езде и добился в ней неплохих успехов. Его колени с такой силой стискивали круп строптивых коней, что они предпочитали смириться, чем лишиться рёбер. Выбить из седла младшего сынишку идеального гоплита Тенция было нереально сложно, благодаря той же мёртвой хватке ногами. Он любил ездить верхом, но такое удовольствие ему выпадало нечасто — двух коней в семье в основном использовали в качестве тягловой силы.

Ритатуй выделил ему стройного гнедыша с умной мордой и короткой гривой. Судя по обращению Медиса и близнецов с конями, они были опытными всадниками.

Сотник Гортензий в шатёр командующего афинской конницей стратега Литапаста Бореа вошёл без стука — как начальник его охраны он пользовался полным доверием царского советника и дипломата.

— Стратег, поднимайся, есть срочное сообщение, — сказал он, старательно делая вид, что не замечает раздетой девицы, удобно пристроившейся на ложе Литапаста.

Этер нехотя протёр глаза, с недоумением глядя на нахального верзилу:

— А подождать нельзя? — проворчал он с неудовольствием.

— Я считаю, что нельзя, — почтительно молвил Гортензий. — Если я прав в своих подозрениях, то дорога каждая минута. И хорошо бы переговорить наедине.

Литапаст бесцеремонно растолкал свою подругу и выпроводил её из шатра, наскоро сполоснул лицо под рукомойником и накинул хитон на крепкое мускулистое тело.

— Что случилось? — спросил он, усаживаясь в кресло за стол.

— Сегодня ночью конный отряд из шести человек прорвался сквозь пикет Регио и ушёл в сторону Коринфа, — сказал сотник, не скрывая озабоченности. — Следопыты Регио утверждают, что кони под наездниками фессалийской породы — это не имперская разведка. А ещё воины пикета почти уверены в том, что отряд вёл один из людей Ритатуя.

— То есть, ты хочешь сказать, что Ритатуй по своей обычной привычке выслал к Аристарху гонцов или глубинную разведку? — уточнил Литапаст. — Но у него больше нет Лэда Астура.

— Значит, он нашёл нового.

Зубр афинской дипломатии соображал быстро и мыслил чётко:

— Как судья афинской армии, я имею право знать обо всех перемещениях личного состава. Затребуй у тысячников списки воинов, переданных в другие воинские подразделения и отправленных по делам за пределы воинского лагеря.

— Уже, — ответил Гортензий. — Уже затребовал и получил ответ. В распоряжение Ритатуя был передан гоплит Канонес Норит тысячи Тенция Норита. Ритатуй утверждает, что мальчишка был послан в имение за вином; вместе с ним направлены пять доверенных лиц. Стратег, это полная брехня! Они направились к Коринфу!

— Этот, как его, Канонес Норит — он кто? — заинтересовался Литапаст. — Почему именно он понадобился Ритатую?

Гортензий с недоумением пожал массивными плечами:

— Говорят, что это младший из сыновей Тенция. Говорят, ничем не отличается, кроме длинного языка и озорства. В прошлую ночь отбывал наказание за разболтанность в дозоре с сынишкой Адаманта. Вдвоём они выявили вражеских разведчиков, одного ранили, второго отправили к Аиду.

— Ничего себе — озорник! — хмыкнул стратег — Давай, сделаем вот что. Бери десяток своих орлов, и отправляйтесь-ка вы под Коринф. Постарайся разведать что сумеешь — я не надеюсь на умение охранников лазать по окрестностям вражьего стана. Главное — перехвати разведку Ритатуя. И если они что-то нарыли, пусть расскажут нам, а не своему забулдыге. Если не нарыли, прихлопнем, как дезертиров. Вместо себя оставишь Анипода.

Ночь была такой тёмной, что даже Медис, знавший дорогу как никто другой, чуть не заблудился. Кони шли мелкой рысью, чтоб не оступиться, не повредить ноги. Только в предрассветной полутьме пастух нашёл знакомую гору и уверенно свернул с дороги.

В полутысяче шагов от наезженного пути в горе обнаружилась просторная сухая пещера, пол которой на пядь был покрыт песком, а вход надёжно замаскирован зарослями держи-хватая. У входа располагалось большое пятно золы и углей, рядом лежала перевесина, а колья костровища были предусмотрительно воткнуты в пол. Медис по-хозяйски вытащил из расщелины пару факелов, высек огонь и запалил примитивные светильники, воткнув их в трещины среди камней. Потом прошёл в дальний конец пещеры и вернулся оттуда с объёмистым котелком:

— Ложитесь спать, друзья мои, — сказал он тоном, не допускающим возражений. — Я присмотрю за конями и сварю чего-нибудь перекусить. Командир, дальнейший порядок дежурства назначай сам, но я бы рекомендовал тебе дежурить в последнюю очередь — после полудня. Ты моложе нас, к ночным загулам непривычен, тебе надо втянуться.

— Вторым будет дежурить Шат, третьим Ним, четвертым Аробист, потом Эльид, — пробормотал Кан, расстилая плащ на песке.

И провалился в сон, как в пропасть.

Медис вышел из пещеры с котлом в левой руке и топором в правой. Кони с видимым облегчением щипали сочную траву, они с неудовольствием поглядывали на пастуха и даже фыркали на него, когда он расседлал их и повёл напиться к довольно глубокому ручью, окружающему гору. Пока кони пили, Медис набрал воды и свалил несколько сухих лесин на дрова.

Запалив костёр, он уселся возле него и принялся терпеливо ждать, пока вода закипит. Медис прекрасно знал здешнюю дорогу потому, что его часто нанимали охранником к купцам, торговавшим с Пелопонессом. Платили неплохо, но значительно меньше, чем воинам в полном доспехе. Некоторые купцы вслух жалели, что такой надёжный и храбрый человек, как он, до сих пор не организовал собственную артель охранников. Медис попытался создать её, но заказов на охрану обозов практически не было — купцы симпатизировали ойнейскому силачу, но нанимали отряды, возглавляемые знаменитыми бойцами. Разбойники Медиса не знали, и каждая шайка пыталась ограбить защищаемые его артелью обозы. В схватках гибли и получали увечья охранники, страдали телеги и товары.

Так что на эту войну у Медиса были грандиозные планы: он намеревался прославиться на всю Элладу, чтобы его вид и даже имя внушали уважение добрым людям и страх отребью. Но для этого надо было, для начала, остаться в живых. А остаться в живых без доброго оружия и крепких доспехов было крайне затруднительно. Ритатуй обещал ему полный доспех и оружие гоплита, не считая коня. И за этот приз Медис был готов свернуть горы, а не только десяток-другой имперских голов. Командир ему понравился — невзирая на то, что был он зелёным, как альпийские луга, чувствовалась в нём упругая энергия прирождённого воина, спокойная ирония человека, готового и повиноваться, и повелевать.

Дождавшись готовности завтрака, Медис плотно перекусил и отправился будить Шата. И обнаружил, что не в состоянии определить, кто из четверых является Торопыгой. Тогда он разбудил первого попавшегося и спросил, который из них Шат.

— Вон тот, — ответил разбуженный и ткнул пальцем в близнеца, спавшего рядом с командиром.

— Шат, твоя очередь караулить, — сказал Медис, растолкав указанного.

Тот молча поднялся и подошёл к тому, кто был разбужен первым:

— Вставай, заспанец! — обратился он к спящему и пнул его в бок.

Шат встал, как будто ничего не случилось.

— Эх, покараулить, что ли?! — жизнерадостно протянул он. — Пожрать что-нибудь есть?

Медис ткнул рукой в сторону костра и напомнил, заворачиваясь в пастушеский косматый плащ:

— Про коней не забудь!

Про коней Шат не забывал никогда. Он, как и остальные Гетиды с ранней юности возился с лошадьми. Сначала, как помощник отца — табунщика этера Аристона, а последние два года полноправным табунщиком. Ремесло было хлопотное, временами, крайне опасное — на лошадей Аристона всегда находилось немало охотников. Как и братья, Шат уже поучаствовал в лихих схватках с конокрадами и проявил себя с самой лучшей стороны. В разведку он пошёл потому, что Ритатуй обещал коня. Конь! Собственный конь! Быстрый, как Борей, фессалийский скакун, на котором любого конокрада догнать — раз плюнуть! О чём ещё мечтать удалому табунщику?!

Ну, может, о том, чтобы после удачного выполнения задания Ритатуя, остаться у него человеком для опасных дел. Разведка должна быть результативной! А с этим городским лопухом шиш чего наразведаешь. Команды должен отдавать он — Шат, который и не в таких переделках бывал. Пускай мальчишка номинально остаётся командиром, но слушаться он должен его — Шата.

Сказано — сделано. Поев и выкупав своего коня, Непоседа подошёл к спящему мальчику и сел рядом. Кан улыбался во сне, видать, снилось ему что-то весёлое. Шат потряс его за плечо:

— Подъём, юноша!

Кан с неохотой разлепил глаза, его биологические часы навязчиво подсказывали, что вставать ему рановато.

— Чего тебе, парень? — спросил он недовольно.

— Пора на службу, малыш, — насмешливо сообщил ему самый непоседливый из братьев Гетидов.

— Ты кто? — уточнил Кан.

— Шат.

— Если ты Шат, значит, буди Нима, — посоветовал Кан, пытаясь вернуться в сон, где они всей неразлучной троицей стащили у атлантов десяток коней и драпали, хохоча во всю глотку.

— Я сам знаю, кого мне будить, а кого нет, — в голосе Шата послышался лязг бронзы. — Ты, наверное, думаешь, что если Ритатуй назначил тебя командиром, то ты будешь командовать…

В этот миг Канонес Норит, сын Тенция Норита, гоплит знаменитой сотни Априкса взял за горло Шата Гетида, табунщика этера Аристона и сжал его железной хваткой. При этом его левая рука выдернула из ножен противника кинжал и приставила к животу.

— Я думаю так, юноша, — сказал он задыхающемуся Шату, — если Ритатуй назначил меня командиром, то я буду командовать, а ты — подчиняться. Если ты думаешь так же, то кивни. Если же ты думаешь по-другому, я придушу тебя, как новорождённого щенка. Выбирать тебе. Ну, как ты думаешь? Как я?

Шат кивнул из последних сил — у него уже темнело в глазах.

— Как это правильно, когда командир и его подчинённый думают одинаково, — улыбнулся Кан, разжимая тиски своих бронзовых пальцев. — Буди Нима, юноша, и спокойной нам ночи.

День они провели, наблюдая за беженцами, двигающимися в сторону Средней Греции. Среди них было немало мужчин, и Шат вволю поиздевался над жителями Пелопонесса, изобретая всё новые эпитеты для обозначения их трусости. Конец этому затянувшемуся монологу положил Ним:

— Они же безоружные, Торопыга! — сказал он хмуро. — Легко быть смелым, когда под тобой фессалийский конь, а у седла — дюжина дротиков. Воинская фаланга — это тебе не шайка конокрадов, без щита и шлема тебе при первом столкновении башку открутят, будь ты хоть трижды героем.

— Верно говоришь, — поддержал Нима богатырь Медис и предложил командиру отработать бросок через бедро, столь поразивший его при первой встрече.

Они пробарахтались до самого вечера — сначала Кан с Медисом, потом Медис с Шатом и Аробистом и примкнувшим к ним Эльидом. Пастух умело и беззлобно раскидывал троицу близнецов раз за разом до тех пор, пока изобретательный Шат не прокрался к нему сзади под ноги, а двое других не повалили его дружным толчком.

Потом они сварили ужин и, перекусив, выехали на дорогу. Впереди рысили проводник Медис и непоседа Шат, рядом с Каном оказался Ним, неспешно поведавший командиру о своей семье.

Засада сработала, как ей и положено, внезапно: за поворотом дорогу перегородила пара телег, а, едва всадники остановились, сзади возникло такое же препятствие.

— Эй, путнички, а, ну, спешьтесь! — послышалось из-за передней «баррикады».

— Это ещё зачем? — полюбопытствовал Шат, вынимая дротик из связки.

— В верхового из лука попасть легче, — объяснили любезные разбойники.

Тут Кан вспомнил, что командиром назначен он, и вести переговоры — его прерогатива. Он выехал вперёд и постарался, чтоб его голос звучал внушительно и грозно:

— Немедленно освободите дорогу! Вы имеете дело с представителями войска великого города Афины. Тех, кто встаёт против афинского войска, ждут крупные неприятности. Нас шестеро, и мы воины, а не купцы.

— Это что тут ещё за пискля верещит?! — расхохотались за телегами. — Ой, как страшно! Ой, боимся! Да ты знаешь, чудило, с кем ты сам-то дело имеешь?!

— На сей раз, Прокруст, ты нарвался не на тех, кто испугается твоей шайки! — подал голос Медис. — Я же знаю, у тебя больше десятка отроду не набиралось. А нас шестеро и ведёт нас сын Тенция Норита. Да мы вдвоём всю твою шарашку на тот свет спровадим.

— Ты на кого, пугало, пасть свою раззявил?! Забыл нашу прошлую встречу? — на телегу вспрыгнул здоровенный громила, вооружённый увесистой булавой. Облачён он был в пластинчатый панцирь, на голову был нахлобучен кожаный шлем. — Чхать я хотел и на ваш славный город Афины, и на его вшивое воинство, и на род Норитов в полном составе.

— А вот это ты зря, — осуждающе молвил Медис. — Мог бы ещё и пожить…

— На кого ты тут чхать вздумал?! — прорычал спешившийся Канонес Норит, одним молниеносным движением сдёргивая Прокруста с телеги и наваливаясь на него сверху. — На чей род ты чихать вознамерился?!

— Бей их! — рявкнул Медис, отбрасывая в сторону передок одной из телег.

Ответом ему был рёв Эльида, лишённого возможности метать дротики. Он вломился в образовавшуюся щель, держа метательное копьецо, как меч, и первым же выпадом уложил одного из разбойников. За ним последовали Шат и Аробист. Ним остался прикрывать тылы.

Дело было сделано в пару минут — самые храбрые из ватаги Прокруста полегли под натиском Гетидов, остальные бросились бежать, но от Эльида уйти не смогли. Ушли только те, кто обеспечивал окружение с тыла.

Кан душил Прокруста обеими руками, повторяя сквозь стиснутые зубы:

— Я тебе покажу, как чихать на Норитов! — перед глазами плавали чёрные пятна бешенства, реальность затянуло непроницаемой завесой — он видел только лицо противника…

— Да отцепись ты от него! — услышал он вдруг знакомый голос. — Он уже давно мёртвый! Ты ему гортань сломал, монстр из гимнасия!

Кан с трудом разжал сведённые судорогой пальцы и брезгливо оттолкнул тело Прокруста с безвольно болтающейся головой. Огляделся и увидел, что разведчики взирают на него с изумлением и опаской.

— Ну, ты даёшь, командир! — протянул Эльид. — Чего так звереть-то?!

— Кто бы говорил… — хмыкнул Медис. — А ты знаешь, Кан, что этот Прокруст считался самым опасным душегубом Мегариды?! Тебе точно шестнадцать, а не двадцать пять?

Кан встряхнулся, словно пёс, вышедший из воды, повернулся к близнецам:

— Мечи сдайте, — сказал устало.

— Это честная добыча, взятая с боя, — хмуро ответствовал Шат. — Не имеешь права отнимать у воинов то, что они добыли в бою.

Кан подошёл к Шату вплотную, поднял руку с раскрытой ладонью:

— Сдай меч, Торопыга! — потребовал он, и в его голосе каждый услышал железную непреклонность судьбы. — Мы же договорились: я командую, ты подчиняешься. Меч!

Шат внезапно почувствовал приступ удушья. Он, молча, сунул в ладонь грозного мальчика ножны, снятые с убитого им разбойника.

— Я не претендую на твою добычу, брат, — мягко сказал Кан, кладя свободную ладонь на колено всадника. — Но мы не в бою, мы в разведке. Ритатуй запретил нам брать мечи и щиты. Я предлагаю зарыть добычу возле того места, где будем отдыхать. И заберём её на обратном пути. Добро?

— Ладно, — сказал за всех Медис. — А кто против — пусть попробует рот раскрыть…

— Не наглей, Медис! — подал голос Ним. — Не хватало мне от проводников угрозы выслушивать! Овечек своих запугивай.

— Шуток не понимаешь! — укорил его пастух. — Кто же посмеет угрожать вашей четвёрке?! Кроме свирепого Канонеса Норита, конечно… — добавил, ухмыльнувшись.

— Ладно, ты пошутил, я тоже посмеялся, — буркнул Ним.

Оружие было решено пока везти с собой — каждому из разведчиков Ритатуя досталось по вполне приличному мечу, кинжалу и копью. Медис срубил наконечники и хозяйственно спрятал их в своём вещмешке. Остальное оружие отдали командиру.

Задержка, вызванная схваткой с разбойниками, привела к тому, что к месту последнего отдыха до наступления утра разведчики не успели, пришлось ехать навстречу беженцам. А беженцев было много, и были они не те, что вчера — сильные прошли раньше, сегодня по дороге брели женщины и дети в сопровождении стариков. Они волокли с собой немудреный крестьянский скарб, на лицах поселились непреходящая усталость и безысходность. Кан ехал рядом с Медисом, его юное сердце разрывалось от жалости и участия к страданиям людей, сорванных с места неумолимой рукой войны.

— Откуда будешь, старина? — спросил Медис моложавого ещё старика, ведущего за собой ослика, на котором сидела девчонка лет восьми, вторую девочку несла на руках жена главы семейства.

— Из Паработа, — ответил старик, останавливаясь и со стоном сбрасывая наземь мешок с едой и одеждой. — Это деревня под Тиринфом. Уже неделю бредём прочь от дома. А вы откуда?

— Из Афин, — сказал Медис.

Люди, заметив заминку в пути, начали скапливаться вокруг беседующих, жадно вслушиваясь в разговор мужчин.

— Маловато вас, афиняне, — хмуро молвил тиринфиец. — Вшестером атлантов не остановишь. Где ваша прославленная армия, парни?! Враг топчет землю Ахайи, режет мирных крестьян, глумится над женщинами… Где же армия града славной девы Афины?!

— Афины идут на помощь Коринфу! — крикнул Кан срывающимся от волнения голосом. — Не горюйте, люди! Не рвите сердца свои — армия афинян выступила в поход. С нами вместе и беотийцы, и локры, и Фессалия и Фракия! Мы посчитаемся с атлантской нечистью за ваши слёзы! Враг ответит за всё!

— Афины идут на атлантов! Афиняне идут к Коринфу! Афины выступили в поход! — разнеслось по колонне беженцев в обе стороны.

Известие о выступлении на выручку Пелопонессу прославленной армии преобразило людей кардинально — всадников встречали не жалобы и плач, а радостные улыбки, их приветствовали взмахами рук, ободряющими словами и шутками. Гетиды в ответ тоже махали руками, а Медис раскланивался с самым важным видом, и только в глубине глаз у него резвились озорные сатиры.

Однако каждому триумфальному шествию рано или поздно приходит конец. Пришла пора разведке свернуть с дороги к месту последнего привала. Медис уверенно поворотил коня к развалинам храма Урана.

У стены храма, прислонившись к ней спиной, сидела девушка в пыльной столе. Кроме плаща, подстеленного на камни, ничего больше у неё не было. Разведчики подъехали ближе, но беженка никак не отреагировала на их приближение.

— Где твои родственники, красавица? — спросил Медис, останавливая коня в нескольких шагах от неё.

Девушка подняла голову, и Кан понял, что никогда не встречал такой красоты — на утомлённом до края лице изумрудами чистой воды полыхали огромные колдовские очи, точёный носик мог считаться самым изысканным среди носиков всей слабой половины человеческого рода, а о губках незнакомки нужно было слагать любовные гимны. Лицо красавицы было заплакано, но при обращении к ней посторонних мужчин она гордо вскинула голову, тряхнув роскошной гривой пепельных волос.

— Мои близкие бьют атлантов, эфеб, — сказала она мелодичным голоском, в котором, тем не менее, звучал открытый вызов. — Кто-то же должен остановить эту сволочь.

— А где твои вещи? — не отступал Медис.

— Поверь мне, эфеб, — строго промолвила красавица, — есть ситуации, в которых девушка должна заботиться не о сохранности скарба. Есть более важные заботы.

— Уж больно ты смелая, красавица… — подал голос кто-то из Гетидов.

— А чего бояться дочери и сестре коринфийских бойцов в присутствии ахейских воинов? — спросила девушка, поведя округлым плечом. — Займитесь своими делами, эфебы, если не можете мне помочь.

Медис хмыкнул и толкнул пятками конские бока, сворачивая в объезд храма. Но едва разведчики миновали развалины и въехали под кроны придорожного леса, Кан остановил коня.

— Парни, — сказал он хмуро, — неужели мы бросим девушку без помощи? Ей ведь даже есть нечего.

— Красотке с такой фигуркой, я думаю, найдется, чем расплатиться за ужин, — сострил Шат. — Небось, не пропадёт!

— Что ты сказал, мерзавец?! — сердце юного разведчика и гоплита афинского войска пронзила острая тоска, разбудив в нём огненный гнев. — А, ну, повтори!

Он в бешенстве развернул коня и встал напротив остряка, его лицо побледнело, глаза сверкали пламенем, бушевавшим внутри.

— Если ты мужчина, доставай свой кинжал! — прорычал он, обнажая клинок.

Но Шат сделал то, чего не ожидал никто — дерзкий табунщик и задира бросил наземь и связку дротиков, и кинжал.

— Я не буду драться с тобой, командир, — сказал он печально. — Если ты жаждешь убить меня, чтоб утолить свой гнев, я готов погибнуть без боя. Ты ведь всё равно одержишь верх, а в драке я могу тебя поранить и подвергнуть провалу наше дело. Но если тебе достаточно моей просьбы о прощении, Кан, то прости меня — я ведь не догадывался, что ты влюбился с первого взгляда.

И Кан растерялся. Никто и никогда не просил у него прощения таким образом. Если точней, никто вообще прощения не просил. В воздухе зависла тягостная пауза.

— Прости ты Непоседу, — сказал Медис, подтолкнув командира ногой. — Он, конечно, похабник и ботало, но в разведке будет полезен. Чувства чувствами, но воин должен думать о деле. Прости Непоседу.

— Я прощаю тебя, Шат Гетид, — вытолкнул из себя Кан. — Но я не влюблён, я просто не выношу непристойности.

— Ну, да, ну, да… — хохотнул Медис. — Ты ещё скажи, что тебе не шестнадцать лет, а десять и ты не знаешь, откуда дети берутся… Ладно, не надувайся, как Якхикс на Ритатуя. Чем мы можем подсобить твоей любезной? Ну, не любезной, а родственнице коринфских головорезов.

— Я собираюсь отдать ей свои меч и кинжал, — сказал Кан. — На деньги, вырученные от их продажи, она сможет прожить месяца два, хватит и на кров, и на пищу. К тому времени война, глядишь, и закончится. Но на первое время ей понадобится какая-то еда и посуда. Если вы дадите разрешение, мы могли бы выделить ей немного мяса, полголовки сыра и пару пригоршней сухарей, а для питья у меня есть чаша. Только не знаю, из чего сам буду есть.

— Имеется у меня вторая чашка, — сообщил Медис. — Но ты ж не допустишь, чтоб губки твоей зазнобы (молчу, молчу!) касались чьей-либо посуды, кроме твоей собственной, хе-хе… Короче, поделюсь я с тобой чашами, при условии, что ты больше не будешь пытаться убить никого из нас — твоих подчинённых и лучших друзей.

Гетиды разразились неудержимым хохотом, Кан не удержался тоже — все по достоинству оценили чёрный юмор своего проводника и миротворца. Насмеявшись вдоволь, они завернули в один из разбойничьих плащей еду, чашу и оружие. Поколебавшись, Кан добавил в свёрток две мины серебра, удостоившись прозвища «Промотчик» от бережливого Медиса, и вернулся к храму.

— Прими скромную помощь от афинских воинов, красавица, — начал он, протягивая девушке узелок, но стоило той поднять на него зелёные свои глазищи, как он запунцовел, точно свежая свёкла, и вскачь умчался к своим подчинённым, выкрикивая на ходу. — И удачи тебе! Удачи!

Они переночевали (передневали) в гуще непролазного кустарника, где имелась впрочем, довольно обширная полянка со вполне полноводным ручейком, а когда стемнело, вышли в ночь и старательно обследовали окрестности Коринфского перешейка, выявив дозоры атлантов и отряда пелопонессцев, укреплённого горным племенем иритов. Следующим вечером разведчики Ритатуя, проскользнув между конными разъездами атлантов, подобрались к одному из дозорных постов, выявленному накануне.

Атланты караулили поодиночке, но соседние посты располагались буквально в пятидесяти-шестидесяти метрах друг от друга, и надеяться на внезапный захват пленного (а лучше, двух) было абсолютно нереально.

— Сделаем так, — предложил разговорчивый вблизи вражеского присутствия Эльид. — Я метну в него дротик, он сдохнет, а мы проползём в этом месте, и зайдём дозорным с тыла. Они не встревожатся, если подползти сзади.

— А если промажешь?! — хмыкнул Шат.

— Я не промахиваюсь с такого расстояния, — возразил Эльид. — Обидеть хочешь?!

— Упаси Зевс, — ответил Шат почти серьёзно.

Кан смотрел на огненное кольцо, захлестнувшее горло обречённого города, и въяве ощущал, какой безнадёгой дышал Коринф. Эх, подать бы весточку горожанам об армии, идущей на помощь…

— Не нужно рисковать, Эльид, — сказал он, решившись. — Мы знаем, что ты попадёшь, но, подыхая, эта сволочь может вскрикнуть. Отдайте мне ваши плащи.

— Зачем? — полюбопытствовал Ним.

— А за тем, что в хитоне я ничем не выделяюсь среди атлантов, — объяснил Кан, деловито заворачивая одежду своих товарищей в собственный плащ. — Аробист, у тебя, кажется, два кинжала? Поделись со мной — не хочется железным клинком рисковать. Кто знает, как по-ихнему «тише»?

— Как и по-нашему: «Тс-с-с!», — хохотнул Медис. — А что?

— Завтра и послезавтра после полудня ждите меня у обгорелого кипариса, — сказал Кан, забрасывая сверток с плащами на плечо. — Если не дождётесь, разрешаю выкопать мечи и доспехи, напасть на конный разъезд и взять «языка» среди кавалеристов. Командиром назначаю Нима. Если его убьют — Шата. Всё! Я пошёл!

Он выбежал из кустов, где скрывался с товарищами и, поминутно оглядываясь, устремился прямиком к дозорному. Выглядел он и впрямь, как юный атлант — загорелый, с каштановыми слегка вьющимися волосами, с тонким орлиным носом. Одет он был в хитон — льняной мешок с прорезями для рук и головы. Именно поэтому дозорный Астак Бируди воздержался от поднятия тревоги — он был опытным копейщиком и не испугался незнакомца. Только когда Кан поравнялся с ним, он вскочил и нацелил на мальчика копьё.

— Кто такой?! — спросил он вполголоса.

Кан упал на колени и, умоляюще прижав к губам указательный палец, извлёк из свёртка два плаща, протянул их дозорному и, ещё раз призвав его к молчанию, на четвереньках пополз к кострам. «Добытчик, — решил дозорный. — Повезло, что поделился, а не стал пугать знакомым сотником, который наверняка потакает такому пролазе».

А юный разведчик стратега Ритатуя невдалеке от ближнего костра поднялся на ноги, и смело вошёл в лагерь грозного врага, готовящийся к ночлегу. Он и раньше встречал в родном городе моряков из Атлантиды и знал, что атланты бывают двух видов — краснокожие черноволосые и темноглазые, а также белокожие, светловолосые и светлоглазые. Он вполне вписывался в расовый вид атлантов и знал полтора десятка слов их языка, пару ругательств и несколько фраз. Этого, по его мнению, ему вполне должно было хватить для исполнения поставленной им цели…

Вилен в компании командира шестого когопула здоровяка Флика строил планы дальнейшего завоевания Эллады. Планы эти состояли по преимуществу из ругани в адрес упёртости коринфян и изворотливости отряда Кэнта. Крепостной гарнизон и сборная пелопонессцев взаимодействовали на изумление согласованно — в первую очередь за счёт полководческого таланта микенского сотника Герта, помощника аркадского кормчего — храброго, красноречивого, но малоопытного в сухопутной войне.

В разгар сетований на судьбу-злодейку в шатре появился один из двух личных телохранителей Вилена — громадный атлет Ассол.

— Светлейший, — сказал он с растерянной усмешкой, — к тебе гости.

— Откуда? — раздражённо спросил Вилен.

— Из Афин, похоже, — осторожно предположил телохранитель.

— Послы?

— Нет, светлейший. Мальчишка туземный, утверждает, что у него к тебе деловое предложение.

— Ты что, шутишь, что ли? — с подозрением полюбопытствовал Вилен.

— Никак нет.

— Ты что — хочешь сказать, что по нашему лагерю свободно разгуливают афинские детишки? — вспылил Флик.

— Я не знаю свободно или нет, но у твоего шатра, светлейший, стоит афинянин и требует, чтобы его впустили. Да ещё лается при этом, как портовый грузчик, — чётко ответил Ассол. — Что ему передать, светлейший?

Полководцы обменялись коротким взглядом. Отчего бы не позабавиться, раз ничего серьёзного в голову не идёт?

— Впусти, — разрешил Вилен, отчаянно махнув рукой.

Ассол, коротко поклонившись, шагнул к входу и обернулся уже у самого полога:

— А впускать с кинжалом, или сначала обезоружить?

— Так он ещё и вооружённый?! — восхитился Онесси, всплеснув руками. — Ладно, веди вооружённым, но Клет пускай его контролирует.

Клетом звали второго телохранителя, статью не уступающего, а кое в чём и превосходящего своего коллегу, кроме того, он неплохо владел ахейским наречием. Он ввёл Кана под своды огромного шатра, уставленного мебелью, обогреваемого двумя жаровнями и освещаемого двумя десятками свечей. В креслах у огромного стола расположились громадный силач в доспехах, щедро украшенных позолотой и драгоценными камнями, и человек средней комплекции, облачённый в пурпурный хитон из тончайшего полотна, расшитого золотыми нитями. За спиной второго стоял пожилой раб с оливковым цветом кожи и чёрными, как маслины, глазами.

Внимательно осмотрев обстановку, оценив вольготную позу человека в хитоне, развалившегося в кресле, как на постели, Кан отвесил ему короткий поклон и произнёс с широчайшей улыбкой:

— Радуйся, царь! — Вилен частично напомнил ему облик дядюшки Изолия, грозного воина, но добродушного человека, и эта деталь помогла Кану взять себя в руки и обрести свою всегдашнюю скрытую иронию, позволявшую дурачить не самых глупых людей.

— Чему ты предлагаешь радоваться, раб? — холодно полюбопытствовал Вилен, помолчал и добавил, безопасности для. — Я не царь, а всего лишь родственник царей великой Империи. Можешь называть меня светлейшим.

— Я, в общем-то, тоже не раб, — улыбнулся хитрый потомок рода Норитов. — А радоваться нужно тому, что я сумел предстать перед твоими грозными очами живым. Меня могли запросто насадить на копьё, когда я пробирался в ваш лагерь. А у меня к тебе очень выгодное для нас обоих предложение.

— Для начала, представься и расскажи кто ты такой.

— Понимаю, — кивнул Кан. — Зовут меня Канонесом. Родителей своих я не знаю, потому что был подкинут на крыльцо храма Деметры, что в Элевсине. Воспитывался при храме в качестве слуги. В возрасте десяти лет был выгнан на улицу, потому что был заподозрен в краже миски с фигами.

— А ты их крал? — перебил Вилен.

— А ты, светлейший, в детстве по полгода без сладкого сиживал? — с вызовом вздёрнув подбородок, огрызнулся младший из братьев Норитов, которому без сладкого оставаться доводилось частенько, а Леону не всегда удавалось вынести часть десерта из столовой. — Одним словом, четыре года я побирался на улице, приходилось временами и подворовывать. А в четырнадцать у меня появился кинжал…

— Так ты разбойник, что ли?! — догадался проницательный Флик.

— Это слишком сильно сказано, господин, — смущённо протянул Кан. — Правильней сказать, уличный грабитель. Пьяные матросы, загулявшие юноши…

— И убивать доводилось? — уточнил Вилен.

Кан кивнул.

— Так тебя вешать надо! — хмыкнул Флик.

Кан нагнулся, развязал узел свёртка и один за другим бросил к ногам Вилена четыре плаща.

— Это плащи афинских воинов, светлейший, — сказал он с вызовом. — А афинские воины свои плащи без боя не отдают, — он искоса взглянул на Флика. — Меня за плащи, снятые с убитых гоплитов, значит, надо вешать, а тебя за то же самое — награждать? Вот и я хочу, чтоб меня наградили! Разве это несправедливо?

— Какой награды ты ждёшь? — усмехнулся Вилен.

Демонстративно набрав воздуха полную грудь, Кан выдохнул его шумно и сказал:

— Позволь, светлейший, рассказать всё по порядку. Когда я узнал, что ваша армия вторглась в Элладу, я поначалу перепугался не на шутку — вы настолько быстро продвигались к Афинам, что участь стать одним из тысяч рабов вырисовывалась в полной красе. Но тут выяснилось, что Коринф способен сопротивляться. А отряд Кэнта мешает его общему штурму, и поймать его в засаду не получается. И я понял, что у меня появилась реальная возможность не просто спастись, а возвеличиться. Короче, я могу сдать тебе отряд Кэнта.

Атланты переглянулись, надежда уже проснулась в их сердцах, но холодный разум полководцев ещё противился ей.

— Каким образом ты предполагаешь сделать это? — пренебрежительно поинтересовался Вилен.

— Знаешь, светлейший, — хитро прищурившись, Кан без спросу уселся на одну из скамей, придвинутых к столу, — меня так часто обманывали, что прежде, чем оказать услугу, я взял за правило сначала получать оплату.

— Что ты хочешь, афинянин?

— Золота хочу! — алчно выплюнул из себя хитроумный представитель честного рода Норитов. — Столько, сколько сам вешу! Коня, какого сам выберу! И полный доспех — такой, как вот у этого верзилы, — и он ткнул пальцем в сторону Флика. — А потом, когда вы захватите Элладу, вам понадобятся помощники из местных. Я хочу править Афинами. Дай слово, что исполнишь мои условия, и я отдам в твои руки отряд твоих опаснейших врагов.

— Я даю тебе своё слово, — после некоторого раздумья решил Вилен. — Доспехи принесут сейчас — Либиант, озаботься!

Раб, низко поклонившись, вышел из шатра.

— Коня выберешь завтра с утра. Золото ты получишь, когда отряд Кэнта прекратит существование. Не пытайся оспорить слова Вилена Онесси! — нахмурив брови, полководец пресёк попытку Кана вставить в монолог противника словечко-другое. — Что касается твоего дальнейшего возвеличивания, то отряда Кэнта для этого мало.

— Есть у меня одна дельная мыслишка на этот случай, — махнул рукой Кан. — Не знаю только, понравится она тебе или нет. А пока ходят за доспехами, нельзя ли покормить меня, светлейший? С утра слоняюсь без крошки во рту.

— Можешь слопать всё, что осталось на столе, — милостиво разрешил Онесси.

И Кан набросился на остатки ужина, стараясь выглядеть при этом жадным до еды уличным грабителем, не больно-то разборчивым в порядке поглощения блюд.

— Я разведал подходы к лагерю Кэнта Аркадца, и знаю с которой стороны подвести конницу на расстояние прямого броска, — проговорил он с набитым ртом. — Я знаю, где хуже всего налажена охрана лагеря, и могу снять дозорных — ведь я же афинянин, а не атлант; меня подпустят вплотную. И — самое главное — удар мы нанесём оттуда, куда Аркадец стал бы отступать в случае надобности. У южан нет ни одного шанса спастись. Поэтому мне нужен конь. И не кляча, а такой, на каком я не постыдился бы предстать перед дозорными.

Полог шатра откинулся, и в проёме показался Либиант, согнутый под тяжестью оружия. Кан издал восхищённый вопль и кинулся ему навстречу. Он жадно разглядывал позолоченные доспехи шестого когопула, исследовал чёрную бронзу меча и кинжала, цокая языком от восторга. Потом, старательно изображая новичка, облачился в доспехи, напялил шлем с белыми перьями, прицепил к поясу оружие, вздел на руку овальный с вырезами щит, растроганно выдохнул:

— Всё по чести. Я твой верный сторонник, светлейший!

— Жить будешь в палатке моих личных телохранителей, — сказал Вилен, насмешливо щурясь. — Клет, присмотришь за мальчишкой. Корми и защищай его. Но ты, Канонес, собирался оказать нам ещё одну услугу.

Кан любовно провёл ладонью по полированной бронзе позолоченного панциря и молвил небрежно:

— Можно попробовать выманить коринфян из города.

— Каким образом? — спросил Флик.

— Напоминаю, светлейший, что я афинянин, — Кан принципиально игнорировал Флика, поэтому разговаривал исключительно с Виленом. — Я выгляжу, как истый ахеец, веду себя, как афинянин и разговариваю на аттическом наречии. Меня не заподозрят в том, что я атлант. Я ведь уже атлант, светлейший? — спросил он с некоторым подозрением и отчаянной надеждой.

Вилен кивнул.

— Одним словом, я могу подобраться к городской стене и передать просьбу нашего басилевса Эгея о поддержке ночной атаки на ваш лагерь. Скажем, завтра после заката. Я передам Аристарху, что если он хочет освободиться от осады, то его войско должно с возникновением шума ударить всеми силами в направлении на твой шатёр, светлейший. Они знают, что афинская армия славится ночными атаками. Они поверят. Когда конница начнёт топтать отряд Кэнта, Аристарх выведет часть войска на вылазку. И угодит в засаду, а вы тем временем сможете штурмом овладеть городом. Вот. Достаточно для того, чтоб отдать мне Афины?

— А ты опасный человек, Канонес! — с удивлением промолвил Вилен Онесси.

— А афиняне точно не обрушатся на наш лагерь завтрашним вечером? — подал голос, задетый откровенным пренебрежением к своей громоздкой особе командир шестого когопула.

— Моим бывшим землякам придётся для этого обратиться в коней Гелиоса, — фыркнул Кан. — Вы что, не знаете, что афинская армия стоит на границе с Мегаридой? Ни за что не поверю, будто ваши лазутчики давно не разнюхали её местонахождение! Только у меня есть одна просьба, светлейший. Я хотел бы, чтоб Клет сопровождал меня к Коринфу, чтобы мне лишний раз не пробираться сквозь ваши дозоры — у меня плащей не так много осталось.

— А при чём здесь плащи? — заинтересовался Вилен. — Какое отношение они имеют к моим дозорам?! Чего молчишь?

Кан изобразил сильное смущение, но охотно уступил нажиму вражеского стратега:

— Так меня ваш дозорный в лагерь за два плаща пропустил.

— Интересно-о-о, — протянул Онесси. — Где ты в лагерь прошёл, завтра Клету покажешь. Клет, ты сам знаешь, что делать…

«Одним гадом меньше», — подумал гоплит Канонес Норит, и ни крохи жалости не было в этой мысли. Как ни повернётся его дальнейшая судьба, а двух атлантов он уже к Аиду спровадил. Пора бы и коринфян обнадёжить.

— Светлейший, — сказал он с глубоким поклоном, — не прикажешь ли отправиться к городу? Хочется побыстрей выполнить обещанное и прилечь. Я вторые сутки на ногах.

— Клет, проводишь мальчишку и устроишь на ночлег, — распорядился Онесси и невольно покачал головой, видя с какой предусмотрительностью ахеец собирает разбросанные плащи. Жадный предатель куда предпочтительней предателя бескорыстного. Этот за плату не то, что собственный город — родную мать продаст с потрохами.

— Дать бы этому наглецу хорошенького пинка… — проворчал Флик. — До чего ж я не люблю продажные шкуры!

— Пускай резвится, — фыркнул Онесси. — Он не атлант, слава Кетлю! Это хорошо, что среди туземцев водятся такие ублюдки. Легче страну взять.

В сопровождении Клета Кан сначала зашёл в палатку телохранителей, оставить своё имущество и доспехи и оценить место ночлега. Палатка оказалась обширной, в ней уже спали двое телохранителей отдыхающей смены, два ложа стояли свободными, Канонес совсем было вознамерился уложить плащи на одно из них, но сопровождающий бесцеремонно скинул их наземь:

— Пока собственным ложем не обзавёлся, на земле поспишь — не велика птица! — рыкнул он на ахейца.

И они отправились к стенам города, смутно белевшим в зареве костров. Идти было неблизко — около километра они брели между спящими воинами. Чтобы загладить стычку, произошедшую в палатке, Кан предложил Клету поучить его атлантскому языку. За этим полезным занятием они и не заметили, как оказались у крайних костров. Клет довольно быстро разыскал сотника дозорных и представил ему ахейского лазутчика.

— Пошли, — сказал он Кану, когда дозорные очередной смены отправились на посты.

— Куда? — спросил Кан.

— К городу.

— Тебе надо, ты и иди, — хладнокровно ответствовал нахальный сын Тенция Норита.

Клет растерялся.

— Как это — мне надо?! Это тебе надо! — попробовал он объяснить тупому аборигену очевидную вещь.

Но Кана не так-то легко было сбить с панталыку:

— Знаешь, Клет, давай сделаем так — кому к стенам надо тот и пойдёт! — заявил он твёрдо. — А кому не надо, тот здесь останется. Лично я с тобой к Коринфу не попрусь — быть утыканным коринфскими дротиками в мои планы не входит. Тебя же, тупица, за сто шагов видно, и выглядишь ты, как вопиющий атлант. Ты что, светлейшему все планы порушить хочешь? Так ты так и скажи, я пойму. Но с тобой всё равно не пойду. Если ты решил, что я настолько глуп, что сбегу в осаждённый город, то расставь лучников вдоль стены, она ж белая, меня видно будет. И вели им расстрелять меня, ежели я вздумаю лезть на стену.

— И расставим! — рявкнул Клет. — И велю!

— Кончай орать, — спокойно ответил афинянин, — весь гарнизон переполошишь! Я пошёл, вернусь ещё до рассвета.

До стены он дополз довольно скоро и улёгся неподалёку от башни, насвистывая коринфийскую песенку о глупых жителях Фив Семивратных.

— Кто здесь? — услышал он негромкий оклик сверху.

Сторожу явно хватило ума понять, что в полный голос окликать эллина на ничейной полосе чревато для него крупными неприятностями.

— Канонес Норит, гоплит сотни Априкса тысячи Тенция Норита войска города славной девы Афины! — откликнулся разведчик Ритатуя. — С кем имею дело?

— Десятник гвардии Аристарха Крисп Ликандр. Кем ты доводишься Тенцию Нориту?

— Сыном, — ответил правдивый потомок славного рода Норитов. — Передай Аристарху, Крисп, что вам на выручку идёт объединённое войско Средней и Северной Эллады. Сейчас оно концентрируется на границе Аттики и Локриды, к вам подойдёт не раньше, чем на третьи-четвёртые сутки. Имперцы могут спровоцировать вас на вылазку. Не поддавайтесь, сидите за стенами, ждите нашего подхода.

— Понял, — сказал Крисп, но тут же добавил. — А что ты делаешь у наших стен, гоплит сотни Априкса? Априкс ведь всю жизнь командовал ополченцами. Это он, что ли тебя прислал?

— Дядюшка Априкс, конечно, великий человек, но посылать гонцов к царям не имеет права, — спокойно отозвался на подозрительность стража юный разведчик. — Есть люди посерьёзней, более знатные, более авторитетные. Стратег Ритатуй Брети, который отправил меня к вам, к примеру. Я ответил на все твои вопросы, Крисп? Теперь хочу услышать твои ответы. Какова численность атлантов? Какова структура их армии? Много ли конницы?

— После завоевания Пелопонесса их осталось около ста сорока тысяч, — прошептал Крисп. — Они делятся на когопулы — по двадцать тысяч в каждом. Самые опасные среди них — когопулы ветеранов и Белых Петухов. Первые вместо шлемов носят широкие обручи с нащёчниками, вторые ходят с овальными щитами, в золочёных доспехах и шлемах с белым плюмажем. Ветеранов больше всех — они крутые, как не знаю кто, поэтому у них незначительные потери; их около восемнадцати тысяч. Петухов тысячи на три поменьше. Что касается конницы, то её около шестнадцати тысяч, конница тяжёлая. Остальные гораздо слабей.

— Спасибо за сведения, Крисп, — горячо выдохнул Кан. — Они очень важны для Ритатуя. Я приложу все силы для того, чтобы передать их, но всякое может случиться. Я и сюда-то пробрался каким-то чудом… Поэтому, если у вас есть такая возможность, пошлите своего гонца к Ритатую. Сегодня он командует обозом и легковооруженными, но скоро станет архистратегом. Пусть ищут Ритатуя. Ты меня понимаешь, Крисп?

— Понимаю, — донеслось со стены.

— Тогда я пополз, — вздохнул афинянин.

— Удачи тебе, герой! — донеслось со стены.

— И это вы называете боевыми скакунами?! — облачённый в новенькие доспехи и роскошный плащ цвета морской волны, Кан презрительно скривил губы и сплюнул под ноги конюхам, которые привели на погляд очередного коня. — У нас в Афинах на таких клячах крестьяне землю пашут!

— Задолбал ты меня, афинский молокосос! — взорвался командир конного когопула Муроб, который с восхода солнца присутствовал при выборе коня. — Уж больно ты разборчив, как я погляжу! Это лучшие наши кони.

— Я потому, уважаемый господин, разборчив, поскольку после выполнения задания конь станет моей собственностью, — наставительно пояснил ужасно важный и прагматичный в роскошных обновах сын великого воина Кан Норит. — Кроме того, чтобы выглядеть афинским послом, я должен примчаться на породистом скакуне, а не на крестьянской кляче.

Развалившийся в кресле за накрытым столом громадина Клет вышел из состояния блаженной дрёмы и, насмешливо кося в сторону своего подопечного, нагнулся к уху Муроба.

— А ты приведи ему Дива! — пророкотал его густой бас. — Див его быстрёхонько вернёт на землю из заоблачных высот, где витает этот маленький наглец.

За время общения с Клетом Кан успел изрядно поднахвататься атлантского наречия, поэтому он с любопытством и некоторой опаской ожидал появления пресловутого Дива. Явление оправдало возлагавшиеся на него ожидания. Огромный серый жеребец был строен и широкогруд на диво; мощные длинные ноги поддерживали круп, увенчанный лебяжьей шеей с соразмерной мордой.

Это чудо природы пытались обуздать два сильных конюха, но Див волоком тащил их к столу, храпя и стараясь лягнуть попеременно того и другого.

— Ну, как тебе эта кляча? — ехидно поинтересовался Муроб.

Кан, молча, встал из-за стола, на ощупь разломил хлебец и щедро посыпал его солью. Безбоязненно подойдя к бунтующему Диву, он доверчиво протянул ему одну половинку хлебца со словами:

— Давай будем дружить, мой красавец!

Никто не знает, как возникает та неразрывная нить приязни, что связывает коня с его наездником. К величайшему изумлению имперских кавалеристов огромный жеребец остановился и осторожно взял угощение из рук незнакомца. Кан обнял его за могучую шею и тихонько шепнул на ухо:

— Выручай, дружище! Без тебя мне отсюда не выбраться! Посейдоном тебя заклинаю, помоги!

Конь слушал внимательно, похрустывая кристаллами соли на крепких зубах, горячо дышал эфебу в плечо…

— Дайте седло! — уверенно скомандовал Кан, обращаясь к конюхам.

Загипнотизированные удивительным зрелищем — мальчишка взял Дива! — оба конюха метнулись к привязи, на которой были развешаны предметы упряжи и притащили потник и седло, которое представляло собой две сшитые овечьи шкуры с приделанными к ним ремнями. Попытка накинуть эти предметы на круп коня были встречены его бурным негодованием — один из добровольных помощников эллинского разведчика едва успел увернуться от удара копытом.

— Не лезьте к моему другу, болваны! — гаркнул Кан, удерживая Дива на месте. — Дайте сюда!

Он лично возложил на возмущённо фыркающего жеребца и потник, и седло, осторожно, но крепко затянул подпругу и дал своей надежде вторую половинку хлебца. А потом вспрыгнул в седло.

Опешивший от подобного коварства Див на секунду замер на месте. В следующий миг он взвился на дыбы и попытался сбросить шустрого нахала, да не тут-то было — Кан сжал ногами конские бока, и ребра затрещали под их чудовищным нажимом. Тогда свободолюбивое животное решило перекатиться с боку на бок, чтобы придавить свирепого наездника. Однако Кан был начеку и вовремя рывком развернул конскую морду в ту сторону, куда тот собирался упасть.

— Помоги мне, дружище! Спаси меня! — продолжал взывать он к лучшим струнам в душе благородного зверя.

Обиженно всхрапнув, Див принял судьбоносное решение — он во весь опор рванул, куда глаза глядят. А глаза его в это время глядели в сторону границы атлантского лагеря.

— Спасите! Спасите меня! Остановите эту скотину! — во всю глотку орал ахейский разведчик имперским кавалеристам, разбегающимся с пути несущегося вскачь громадного жеребца — они знали, каково это — попасть под копыта свирепого Дива, о котором в империи ходили настоящие легенды.

Выбирая коня для побега, Кан не мог знать, что во всей Атлантиде с его скакуном мог сравниться лишь его родной брат Кедр, принадлежавший Ивену Аяхти. Все предыдущие попытки объездить своенравного Дива привели к самым печальным результатам — он искалечил четырёх лучших объездчиков. И Вилен отступился — Дива оставил в покое на улучшение генетики табунов Онесси, от него рождались великолепные жеребята.

Одним словом, дурачка, готового преградить путь легендарному Диву, в атлантском лагере не нашлось.

— По коням! — гаркнул Муроб на свою свиту. — Догнать их вы не сможете, но попытайтесь предупредить разъезды, устройте ему эстафету, вымотайте Дива и приведите ко мне этого ловкача живым!

— Ты зря так всполошился, дружище! — хохотнул Клет, наливая себе очередной кубок вина; вино у Муроба было хорошее. — Парнишка только с виду дохляк, он не позволит Диву скинуть себя. Погоняет полчаса и вернётся — он ещё своё золото не получил.

Муроб развернулся к телохранителю и воззрился на него с полным изумлением.

— Ты что, совсем идиот?! — спросил он тихо. — У тебя на глазах ахейский лазутчик укротил и угнал Дива, а ты ждёшь, что он к тебе добровольно вернётся? Ты понимаешь, пешеходная крыса, что это не Див унёс гадёныша, а гадёныш Дива угнал?! Он же потоптал троих моих ребят, которые пытались увернуться! В третий раз объясняю тебе, тупица, у нас Дива угнали!

Потайной ход из города вывел Кэма за пределы атлантского лагеря. Наружная дверца, замаскированная грудой сгнившего хвороста, медленно распахнулась, выпустив на волю молодого дружинника коринфского тирана Аристарха и его коня, облегчённо вздохнувшего полной грудью. Тысячник Мелантий, сопровождавший гонца в лабиринте подземелья, пожелал ему удачи и быстро захлопнул дверь.

Кэм влез на коня и внимательно осмотрелся, опасаясь стрелы из кустов. Погони он не боялся. Во-первых, под ним нетерпеливо танцевал Ясень — один из лучших скакунов Коринфа, а во-вторых, панцирь у Кэмаса Даретида был крепок, и на поясе висели два меча — отцовский и его собственный. С таким снаряжением Кэм мог противостоять кому угодно.

На днях одному из самых молодых дружинников исполнилось восемнадцать, он уже два года служил Аристарху — после гибели своего отца он занял его место в строю и заменил отца своей младшей сестрице Венете. Среднего роста, плотного телосложения, но гибкий и быстрый, он мигом отвадил от своего дома многочисленных ухажёров сестры, не поскупившись на пинки и раздачу плюх, затрещин и подзатыльников. Его дважды вызывали на поединок, но узнав о том, что опекун красавицы и гордячки Венеты в набеге на Тиринф за раз положил семерых тамошних дружинников, задиры на место встречи не являлись.

О нашествии имперской армии Кэм узнал, находясь на пиру у Аристарха. Он воспринял это известие двояко — войны Кэм не боялся, будучи уже опытным бойцом, но его ужасно беспокоила судьба сестрёнки, отправленной им в загородное поместье в сопровождении престарелого слуги. Поэтому, услыхав о возможности выбраться из города, он приложил все усилия для того, чтобы гонцом выбрали именно его.

Направив коня в объезд лагеря Кэнта, чтобы не отвлекаться на общение с дозорными, Кэм двинулся к дороге на Мегару. И понял, что сегодня, безусловно, его день — по дороге во весь опор мчался сотник Белых Султанов на таком немыслимо роскошном коне, что у знающего человека дух захватывало. Не колеблясь ни мгновения, Кэм погнал Ясеня наперерез, на ходу обнажая меч. Он понимал, что дело решит единственная схватка, после которой либо он завладеет лучшим скакуном в Ойкумене, либо останется на бобах.

Атлант, похоже, знал об этом не хуже его самого, потому что тоже вынул из ножен превосходный меч из чёрной бронзы. Они встретились на всём скаку, и Кэм перед стычкой слегка развернул Ясеня, чтобы продлить контакт на секунду-другую. За это время он успел нанести два удара и провести выпад, но противник играючи отразил их и пришпорил пятками своего изумительного скакуна.

К удивлению Кэма, пустившегося в погоню, вражеский всадник не спешил оторваться от них с Ясенем. Он скакал метрах в семи-восьми, то и дело, оборачиваясь назад.

— Стой, имперская крыса! — в бешенстве крикнул коринфиец, отчаявшись догнать атланта. — Стой, говорю! Если ты считаешь себя воином, остановись и сразись со мной!

— Заняться мне больше нечем, кроме как с каждым гонцом мечами звенеть! — вдруг отозвался атлант на чистом эллинском языке, в котором явно слышался аттический говор. — У меня за спиной едва не весь конный когопул коней погоняет, а я им в угоду с коринфянами буду в драку ввязываться! Пришпорь свою лошадь, гонец, если не хочешь своё задание провалить.

— Так ты что — эллин что ли?! — растерялся Кэм.

— Само собой! — сообщил незнакомец таким утвердительным тоном, словно любой всадник, разъезжающий в доспехах сотника имперской гвардии, просто обязан был оказаться ахейцем. — Я тот, из-за кого ты очутился на этой дороге. Меня зовут Канонесом из рода Норитов, для друзей я просто Кан. А ты кто?

— Гвардеец тирана Аристарха Кэмас Даретид. Ты можешь звать меня Кэмом. Кстати, а почему за тобой такая многочисленная погоня?

— Я у них лучшего коня средь бела дня угнал, троих при этом потоптал вот этим красавцем, — со смехом ответствовал младший сын Тенция. — А ещё им обидно оттого, что они считали, будто я им помогу дозоры у Кэнта снять и ваше войско из города выманить.

— Нехорошо людей обманывать! — осуждающе молвил Кэм и вкусно хохотнул, представив бешенство одураченных захватчиков. — Куда мы сейчас?

— К обгорелому кипарису. Там нас ждут к полудню, — Кан придержал Дива, дав возможность коринфийцу сравняться с ним.

Они скакали рядом, испытующе осматривая друг друга.

— Послушай, дружище, — промолвил Кэм, — ты гимнасий-то окончить успел?

— Некогда было, — блеснул в ответ мгновенной усмешкой младший сын великого Тенция. — Должен же кто-то у атлантов коней тырить?

По обе стороны дороги тянулся довольно густой сосновый лес, перемежающийся молодыми орешником и липами. Через несколько минут езды по этому своеобразному коридору Кан заметил впереди расширяющееся пространство, в котором что-то жирно блестело на солнце.

— Если это атланты, сделай вид, что преследуешь меня, я пробью проход, а ты гони к кипарису. Меня им всё равно не догнать. Я их придержу и приведу в засаду, — удалой разведчик Ритатуя дал шенкеля своему бесподобному скакуну и помчался вперёд, наматывая на левое предплечье новенький плащ.

Старый десятник Молосс, командующий двадцатью конниками, с неописуемым изумлением увидел, что к его дозору скачет Белый Султан верхом на легендарном Диве, а его по пятам преследует ахейский всадник.

— На помощь! На помощь! — орал первый, и в его воплях слышался отчётливый иберский акцент.

По сигналу десятника, дозор привычно выстроился двойной подковой, оставив в центре проход для ураганного Дива, но его наездник внезапно выбросил в стороны руки, и двое ближних всадника вылетели из сёдел так далеко, точно их выбросило катапультой. После этого странного поступка он резво развернул Дива влево и взмахом меча отправил на тот свет одного из лучших воинов десятка.

— За мной, ур-ро-ды! — отвесив издевательский поклон, пригласил он на скачку опытных воинов конного когопула.

И они не посмели отказаться. Хотя любой из них прекрасно понимал, что не на их конях гоняться за Дивом, у них была надежда, что они успели отдохнуть на поляне, а Див проскакал больше трёх километров, да и его наездник, кем бы он ни был, не производил впечатления прирождённого кавалериста. Между тем ахейский всадник, «преследовавший» свихнувшегося Боевого Петуха, проскочил в образовавшийся проход и умчался, спрятавшись за могучим корпусом лучшего скакуна Империи. Под прикрытием Кана, Кэм оторвался от пикета на полсотни шагов, его Ясень мчался легко и неутомимо — Аристарх плохих коней тоже не держал.

Дав соплеменнику возможность набрать фору, Кан в свою очередь, пришпорил Дива и через минуту вышел из зоны обстрела, отделавшись тремя копьями, угодившими в верхнюю часть спины — атланты предусмотрительно целили выше, чтобы не поранить драгоценного скакуна, но наконечники из тёмной бронзы не способны были пробить доспехи сотника шестого когопула. Оторвавшись от ближайшего преследователя на шестьдесят-семьдесят шагов, юный разведчик Ритатуя, выровнял скорость своего скакуна с бегом вражьих коней. Схлёстка с имперскими солдатами влила в него полную уверенность в собственных силах и возможностях своего скакуна, поэтому он прямиком вёл вражеский разъезд в засаду — Медис и Гетиды вояки хоть куда, Кэм, судя по мощи ударов, тоже, так что всемером они вполне способны навкладывать преследователям. Пленник в качестве доказательства успешности разведки был бы очень кстати.

У обгорелого кипариса было пусто, но когда вслед за ахейским разведчиком атланты свернули на афинскую дорогу, из окрестных кустов полетели дротики, выкашивая задних и передних. А на сгрудившихся всадников в середине отряда обрушились верховые Ним, Шат, Аробист и Кэм. Медису пешая драка была привычнее, поэтому богатырь Ойнейской филы врезался в атлантов с мечом в одной руке и с дротиком — в другой.

— Не троньте десятника! — крикнул Кан, разворачивая Дива. — Брать живьём!

Молосс был опытным кавалеристом, но на него напали враз Шат и Ним, владевшие конным боем очень прилично, а когда он ввязался в рубку с ними, Медис, незаметно подкравшийся сзади, попросту сдёрнул его наземь за ногу и вырвал оружие из руки. Пока разведчики Ритатуя азартно вязали «языка», последний оставшийся в живых из пикета, спрыгнув с коня, улизнул в кусты и затаился там.

Обогатившись щитами, шлемами и оружием имперских конников, разведчики помчались домой. Их ликованию не было предела — потерь нет, «язык», что характерно, — совсем напротив, задание выполнено, по словам командира, на все сто, добыча настолько велика, что сегодня они запросто обойдутся и без наград.

Озабоченный отсутствием младшего брата Фидий спал беспокойно, его мучили кошмары, а твёрдость постели в придачу к неприятным снам привела к тому, что в эту ночь он проснулся ни свет ни заря. Отерев холодный пот с лица, он какое-то время лежал, блаженно прислушиваясь к звукам спящего воинского лагеря. И только потом услышал странные вздохи, доносящиеся от ложа фракийцев. В первое мгновение он не поверил своим ушам и, осторожно приподнявшись, пригляделся к тому, что творилось под косматым меховым плащом Орфея.

В следующий миг он вспрыгнул на ноги и гаркнул во весь голос:

— А, ну, встать, мерзавцы! Десяток, подъём!

Через четверть минуты Нориты и Кулион Изолид с мечами и щитами в руках окружили десятника и фракийцев. И только после этого Гифон позволил себе задать вопрос:

— Что случилось-то, Фидий?!

— Эти скоты, — Фидий обличающе вытянул руку в сторону Орфея, — не просто спят на одном плаще. Они целуются, когда мы их не видим. А, может, и что похуже.

— Это правда? — хмуро спросил Гифон, обращаясь к Орфею. — Десятник говорит правду? Вы, эфебы, действительно спите, как мужчина с женщиной?

— Да, мы действительно спим, как мужчина с женщиной! — вспыхнув, отвечал Эвридик, закрывший собой старшего своего друга. — Но мы не скоты и не мерзавцы, Гифон, потому что я не эфеб. Я — девушка. И зовут меня не Эвридик, а Эвридика.

Воины десятка были настолько обескуражены, что с губ Кула сорвался самый глупый на свете вопрос:

— Чем докажешь?

— Мне что — хитон снять? — фыркнула Эвридика, вскидывая голову с таким высокомерием, что все поняли, проверять, пожалуй, не стоит; проще поверить на слово.

А ещё все ощутили настоящую неловкость, слава Афродите, что среди сыновей Тенция Норита присутствовал решительный и находчивый Гифон:

— Ох, десятник, не ценишь ты своих воинов! — протянул он с укоризной. — Сам не спишь и другим спокойно отдохнуть не даёшь! Я на тебя тысячнику пожалуюсь, если тотчас не прикажешь сны досмотреть.

И первым демонстративно улёгся спать, удобно умостив голову на щите.

Утром никто не знал как себя вести с Эвридикой, но фракиянка быстро нашла выход из положения:

— Десятник, — обратилась она к Фидию, старательно вытерев мокрое после умывания личико, — я и мой жених Орфей обращаемся к тебе с просьбой о продолжении службы под твоим началом. Оттого, что я девушка, а не эфеб, стрелять из лука я хуже не стала. Я обузой вам не буду, ты же знаешь. А гоплитов десятка Фидия сотни Априкса я прошу относиться ко мне с тем же дружелюбием и отзывчивостью, которую они проявляли к слабаку и недотёпе фракийцу Эвридику.

— Я полностью присоединяюсь к просьбе своей невесты, — гордо развернув плечи и вытянувшись во весь рост, заявил Орфей, и вдруг улыбнувшись, добавил. — Не лишите же вы своего младшенького полноценного рациона?!

Члены десятка невольно хохотнули, представив себе Кана, обнаружившего у обеденного котелка своего старого друга Кула.

— Я принимаю ваши аргументы, — с трудом справившись с ухмылкой, расползающейся по его физиономии, точно виноградина под ногами винодела, ответствовал Фидий и, фыркнув в кулак, объяснил окружающим. — Очень уж Кана жалко.

Когда фракийцы отлучились по естественной надобности, старший сын Тенция собрал своё воинство и потребовал от него даже не пытаться ухлёстывать за фракиянкой.

— Особенно это касается тебя, Изолид! — подчеркнул он жёстко. — Не хватало нам внутренней распри ко всему прочему!

Фракийцы вернулись не одни — вместе с ними к костру подошла девушка в грубом воинском плаще, в кожаном шлеме, из-под которого выбивались непокорные пепельные кудри, с копьём и с мечом на широком поясе. Её изумрудные глаза стремительно обежали воинов десятка и безошибочно остановились на Фидие.

— Меня зовут Венетой Даретидой, я дочь и сестра гвардейцев коринфского тирана, мои родные сражаются против атлантов в городских стенах, — сказала она вежливо. — Если ты не возражаешь, афинянин, я хотела бы вступить в ряды афинского ополчения и сражаться с врагом до победы или смерти. Эвридика сказала, что в вашем десятке не хватает бойцов.

— Это правда, — ответил Фидий, изумлённо качая головой. — Нам действительно не хватает воинов, но именно бойцов, а не красавиц — красавица у нас уже есть.

— Я понимаю твои сомнения, десятник, — Венета гордо вздёрнула подбородок, отчего рядовые десятка испустили единодушный вздох восхищения, — но брат обучал меня фехтованию на мечах и копьях, а он довольно известный воин. В Коринфе его знают как Кэма Счастливчика.

Старшие сыновья Тенция переглянулись — они слышали про Кэма много хвалебных отзывов, в том числе и от более опытных воинов. Согласно этим отзывам, молодой гвардеец Аристарха отличался бесшабашной храбростью, высокой боевой выучкой и талантом фехтовальщика.

— Честно говоря, я предпочёл бы, чтоб к нам в десяток попросился сам Счастливчик, а не его ученица, — проворчал Фидий, вызвав на себя огонь четырёх пар глаз подчинённых. — С чего ты вообще решила вступить именно в афинскую армию, а не пошла к тем же фракийцам?

— Так ей оружие и деньги на снаряжение ваши земляки подарили, — влезла в допрос сильно информированная Эвридика. — Какой-то парнишка с каштановой шевелюрой и карими глазами, внешне сильно похожий на Кана, только робкий и застенчивый. Правда, у этого тюхти в подчинении были пятеро настоящих головорезов, и вёл он их на Коринф. Они так своими речами завели беженцев, что половина из них решила записаться добровольцами. У Ритатуя в итоге появится тысяча-другая новых башей. Кстати, а куда девали нашего Кана, десятник?

— А что — Кул и вправду ест быстрее нашего меньшого? — сострил Гифон. — Так ты не переживай — с Венетой из одного котелка питаться будешь. Если наш мудрый господин десятник соизволит принять пополнение, конечно. Фидий, ты ещё долго будешь перед беженкой выпендриваться?

Фидий ещё раз окинул взглядом стройную фигурку коринфийской красавицы и спросил сварливо, как старый ворчун:

— Готовить умеешь?

— Да, конечно! — радостно воскликнула Венета.

— Ладно, беру.

Дорога на Мегару привела разведчиков Ритатуя к морскому берегу. Внизу под крутым изломом спуска к воде зоркие глаза Медиса высмотрели дрибоду, вытащенную на песок. Часть команды старательно копошилась вокруг мачты, а несколько моряков в сопровождении полудюжины тяжёлых пехотинцев рубили кустарник и увязывали его в фашины.

— Захватим кораблик? — недолго думая предложил самый заводной из братьев Гетидов. — А что? Их на лодчонке не так уж и много… Командир, ты ведь в таких доспехах, что тебя никто не заподозрит.

— Я встану у этого камня, — поддержал брата молчун Эльид, указывая на выдвинутый вперёд мысок обрывистого склона к воде, — и двенадцать гостей можешь смело вычеркнуть из числа живущих. Отвечаю!

Фидий Норит и сам сотник Априкс наверняка отказались бы от этой рискованной затеи. Но Кану было всего шестнадцать лет, и за эти годы он прошёл немало самых рискованных заварух. Включая проникновение в имперский лагерь и побег из него. Машинально почесав затыльник шлема, увенчанного перьями диковинной птицы страуса, он подмигнул Кэму и сказал:

— Я скачу впереди и взываю о помощи. Они расступаются, и я обрушиваюсь на них с тыла. Кэм, ты не останавливаясь, пробиваешь строй и въезжаешь на палубу по сходням. Аробист и ты, Ним, помогаете Кэму, а Медис и Шат — мне. Ты, Эльид, выцеливаешь, кого сможешь, и присматриваешь за пленным. Диспозиция ясна?

— Чего ясна? — заинтересовались разведчики, не обременённые обучением в гимнасиях.

— Конечно, ясна! — фыркнул Счастливчик.

Кан окинул взором своих удалых подчинённых и обнаружил, что в их глазах пылает огонь азарта и нетерпения. Возглавлять таких смельчаков было для него большой честью, которую предстояло заслужить сию же минуту. Он старательно протёр рукоять меча и поплотней уселся в седле.

— Див, — сказал он своему чудо-коню в самое ухо, — ноги на крутизне не переломай, очень тебя прошу! Па-а-ашё-ёл! На помощь! На помощь!

Увидав на тропинке, спускающейся к воде, всадника в доспехах Белого Султана на великолепном коне, моряки с удивлением уставились на него. Но тут показались преследователи, которых возглавлял наездник в ахейском доспехе и шлеме, и всё сразу стало понятно.

По приказу капитана дрибоды, морские пехотинцы выстроились впереди, прикрывая собой матросов, вооружённых ножами да топорами. С корабля на подмогу обороняющейся стороне спешили ещё с десяток моряков, успевших прихватить щиты и копья. Если бы они соединились, план, придуманный Каном, мог завершиться большой неприятностью. Но тут в дело вступил «козырь из рукава» — с обрыва полетели дротики, пущенные бестрепетной рукой Эльида. Прежде чем матросы поняли что происходит, четверо из них очутились на песке, безуспешно пытаясь извлечь из тел глубоко впившиеся бронзовые наконечники. Остальные вынужденно развернулись в сторону свирепого истребителя и замерли, укрывшись щитами.

В это время младший потомок семьи потомственных гоплитов со всего маху въехал в атлантский строй на атлантском скакуне, сбив с ног одного из воинов и затоптав двоих матросов. После чего развернул коня и напал на оторопевших врагов с тыла. Мимо с дикими воплями промчались Кэм, Аробист и Ним, а Медис и Шат атаковали воинов с фронта.

Пошла потеха! Пользуясь неожиданностью наскока и растерянностью врагов, молодые ахейцы довольно быстро управились с командой дрибоды, кроме тех из матросов, что вовремя отплыли подальше от берега и неумолимых дротиков Эльида. Свирепый к врагам своего седока Див полностью оправдал своё грозное имя, раздавая удары задними ногами, точно взмахи боевой палицы и кусаясь, словно пантера. Опытный и хладнокровный десятник Молосс наблюдал за истреблением моряков в полнейшем ужасе и изумлении — мальчишки расправлялись с атлантскими воинами, как стая волков с компактной отарой беззащитных овечек. И когда вошедший в боевой раж Эльид повернул к пленнику искажённое яростью лицо, на котором безумным огнём полыхали сузившиеся глаза, Молосс невольно съёжился в комок.

— Не трусь, подонок! — прорычал молчальник Эльид. — Щегла табунщик не обидит! Понаехали тут…

— А ты не хило клинком владеешь, — обронил Ним, останавливаясь рядом с Кэмом и облокачиваясь на фальшборт.

— Так потомственному гвардейцу, вроде, по-другому и не положено, — хмыкнул тот, и оба устало рассмеялись, утирая вспотевшие лбы.

— Присоединяйся к нам, — предложил Аробист. — Ритатую такие рубаки нужны.

— Эй-эй! — послышался с берега подозрительный голос грозного командира разведчиков. — Вы кого это из десятка Норитов увести пытаетесь, мошенники?! Вот я вас!

— Эти Нориты всё самое лучшее к себе так и гребут, так и гребут! — тут же подал голос и неугомонный Шат. — Медис, заступись!

— Чтобы я — воин афинской армии и верный подчинённый — против своего командира пошёл?! — отозвался богатырь энейской филы. — За кого меня тут держат?! И вообще — хорош трепаться, киньте лучше в трюмы пару факелов, и мотаем отсюда по добру по здорову.

— Эх, сколько добра пропадает! — вздохнул Аробист, вытряхивая в трюм пылающие угли из жаровни, установленной на носу дрибоды, и снимая браслет с руки ближнего матроса с раскроенной головой.

Добычу они пересчитали и поделили, спрятавшись в убежище, в котором провели второй день поездки. Там же и зарыли всё лишнее, включая и доспехи Белого Султана.

А выехав на дорогу, с закономерностью правила Мэрфи наткнулись на десяток Гортензия, преградивший им путь с холодной неподкупностью Немезиды.

— Кто такие? — прозвучало в ночной тишине. — Куда едем?

Разведчики переглянулись.

— Кони у них пилосские, — услышал Кан горячий шёпот Торопыги, — а у нас фессалийские. На наших скакать легко и далеко, а на их — только драться сподручней. Поверь табунщику, командир.

— Надо прорываться, — поддержал брата хладнокровный Ним, и Кан выехал вперёд вместе с Медисом.

— А вы сами-то кто будете? — спросил Медис, демонстративно поигрывая рельефными мышцами. — Если разбойники, то проваливайте с дороги, да побыстрее! А если дозор союзной армии, то предъявите свои регалии, тогда и получите ответы на все вопросы.

— Мы всадники афинской армии, — послышалось в ответ. — Я сотник охраны стратега конницы Литапаста Бореа Гортензий.

— Чем докажешь? — подал голос Кан и дал шенкеля своему чудесному скакуну, подъехав вплотную к Гортензию. — Может, у тебя грамота какая-нибудь имеется?

— У меня есть кое-что получше, — усмехнулся Гортензий и, обернувшись к своим бойцам, указал на них рукой.

Когда он повернулся назад, его горло внезапно ощутило острый укол — мальчишка успел вынуть кинжал и упереть его в наиболее уязвимую часть тела своего противника, а стальная хватка другой руки не позволила сотнику отпрянуть в сторону.

— Послушайте меня внимательно, воины! — крикнул с неожиданной даже для самого себя властностью меньшой сын Тенция Норита. — Мы свои и не хотим причинять вам вреда, но не позволим останавливать себя и требовать с нас отчёта. Достаточно того, что вы сами видите — мы едем в сторону лагеря союзной армии. Кто мы — знать вам не полагается. Если кто-нибудь попытается перехватить нас или освободить Гортензия, то учтите — у меня есть право прорываться силой; поэтому я для начала зарежу вашего командира, а потом велю перебить остальных. Ясно? Я спрашиваю — ясно?!

— Да, ясно… — донеслось из ночного мрака.

— Тогда брысь с дороги! — распорядился вошедший во вкус неограниченной власти Кан Норит.

— И расседлать коней! — добавил Ним. — Чтобы не грезили успешной погоней — нам не хочется лишних жертв.

Дождавшись выполнения приказа, разведчики отправились дальше, забрав у пикета факелы. Всё с той же целью — избежать скорой погони. Пока дозорные оседлают лошадей, разведчики успеют оторваться подальше, тем более, при свете факелов, а не при тусклом лике Луны.

— Ты хотя бы понимаешь, с кем шутки шутить вознамерился?! — негромко поинтересовался Гортензий, и в голосе его угроза ощущалась настолько отчётливо, что менее безалаберные люди крепко призадумались бы над своей судьбой.

Но вокруг него сегодня собрались настоящие отморозки, беззаветно уверенные в том, что великий стратег Ритатуй прикроет любой их фортель, и коринфский сорвиголова, понятия не имеющий, кто такой этот мифический Литапаст Бореа. Поэтому в ответ на предупреждение раздался издевательская реплика кого-то из близнецов:

— Ты с самим собой — таким страшным — спать-то не боишься?!

— Он богатый человек, — поддержал его командир разведчиков, известный остряк Кан Норит, — поэтому он, наверное, спит в другой комнате. Или охранника у ложа ставит.

Дружный гогот семи юных глоток в клочья разорвал ночную тишину и спугнул волчью хоровую группу, как раз собравшуюся повыть на Луну. Взбешённый Гортензий потянулся за мечом, но в ножнах меча уже не было, а сбоку его крепко встряхнули, и пообещали в следующий раз надавать подзатыльников. Повернув голову к угрожавшему, сотник афинской конницы встретился взглядом с мрачной рожей Медиса и дал себе обещание воздержаться как от необдуманных действий, так и от резких высказываний.

Спустя час-полтора езды крупной рысью Кан подъехал к Гортензию и велел слезть с коня. На глазах у спешившегося пленника Медис перерезал подпругу у его седла и бросил меч в сторону.

— Прощай, сотник! — сказал он спокойно и добавил, оскалив зубы. — И не забывай, что мы знаем как тебя зовут и где искать. Если ты нам не наврал, конечно!

Дальше скакали галопом, пока кони не выбились из сил. Слегка перекусили, давая отдохнуть благородным животным.

— Ты действительно не опасаешься мести стратега конницы? — спросил мальчика Кэм, с аппетитом уминая атлантскую солонину, приватизированную на дрибоде хозяйственным Аробистом.

— Я выполнял приказ великого стратега Ритатуя, которому был передан в подчинение своим сотником, — объяснил тот, старательно пережёвывая медовую лепёшку с сыром. — Кроме того, я сын Тенция Норита, который за свои заслуги приказом басилевса Эгея назначен тысячником гоплитов. Мы ровня с Гортензием. Если он действительно Гортензий, а не самозванец.

Рассвет их застал под Мегарой — городом с двадцатитысячным населением. Отсюда до лагеря союзной армии оставалось пять-шесть часов доброй скачки. Учитывая опасность погони, было решено на лёжку не останавливаться, а дать коням хорошую передышку и продолжить путь.

— А вам не кажется странным, что дозоры нашей конницы забрались слишком уж далеко от лагеря? — глубокомысленно изрёк Медис, наблюдая за тем, как экспрессивно жуют лошади ячмень, насыпанный в торбочки.

— Не кажется, — спокойно отозвался Ним. — Поскольку никакой это не разъезд, а такая же разведка, только отправленная не Ритатуем, а Литапастом.

— Ему тоже хочется быть архистратегом, — подтвердил Шат высказывание брата. — Я слышал, как Ритатуй обсуждал это с Маром и своим телохранителем Эзиклом.

— Но нам-то Ритатуй выгодней, — хмыкнул Кан.

— В Коринфе считают так же, — сказал Кэм.

К лагерю подъехали со стороны Афин, попутно изумившись громадности бивуака — за время их отсутствия к армии присоединились беотийцы и фессалийцы, всего на мегарской границе скопилось больше ста тысяч воинов. Выборы главнокомандующего этой армадой должны были состояться через двое суток. Поэтому Ритатуй встретил своих разведчиков с большим облегчением. Кан отчитался перед «работодателем», сдал ему пленного и передал на хранение Дива. Затем напялил свои законные доспехи и в сопровождении Кэма отправился в родной десяток.

К тому времени, когда они соизволили прибыть, над лагерем сгустились сумерки. Эвридика, кашеварившая у костра, сердечно встретила прибывших, но попеняла на то, что десяток излишне увлёкся проведением учений. Еда уже стынет, а этих героических охламонов всё нет и нет.

— Айда за мной, я знаю, где Фидий любит злодействовать! — предложил Счастливчику бывший его командир.

Местонахождение десятка они услыхали издалека. В овражке, где обычно проходили учения, раздавался ожесточённый лязг бронзы и громкие крики. Разведчики подкрались с фланга, чтобы по излюбленной кановской привычке выкинуть какую-нибудь каверзу, но в этот раз развлечение пришлось перенести на более спокойные времена. Потому что десяток Фидия не тренировался, а рубился против атлантских разведчиков, численностью превышавших ахейцев почти вдвое — Вилену тоже нужны были «языки».

Однако в этот раз атланты наткнулись на ожесточённое и квалифицированное сопротивление — старшие сыновья Тенция и фракийский певец были опытными вояками, много чего повидавшими в северных горах и на границах Афинской земли, а Леон и Кул хоть и не обладали опытом, зато сил и задора им было не занимать.

Слабым звеном оказалась Венета — пока старшие крушили врага, а младшие мерились силами с противостоящими им разведчиками, двое атлантов отбили коринфянку от общей группы и оттесняли всё дальше. Она пока ещё отмахивалась от наседающих лазутчиков, но с каждой минутой меч становился всё тяжелей, а щит определённо готов был выпасть в любой момент.

— На помощь! На помощь! — крикнула она в ужасе.

И в тот же миг один из её врагов отлетел на несколько шагов, получив чудовищный по силе пинок в щит, а второй, страшно застонав, повалился наземь, с раскроенной головой.

— Ахайя-а-а! — услышала она свирепый боевой клич и с изумлением увидала своего стеснительного благодетеля в совсем ином свете.

Он обрушился на уцелевшего атланта, точно орёл на цыплёнка, успев крикнуть Венете:

— Подсоби Кулу, красавица!

Коринфянка охотно исполнила бы просьбу своего спасителя, если бы на это остались хоть какие-то силы. Ощутив себя в безопасности, она выронила меч и осела наземь, жадно хватая воздух едва не лопающимися от напряжения лёгкими. Прямо перед ней атлант и афинский юноша вновь сцепились в смертельной игре. Первому было около тридцати лет, и весил он на полталанта больше своего юного соперника, но после каждого блокирования ударов мальчишки он коротко всхрапывал — даже девушке было понятно, что силы неравны.

Почуяв слабину, Кан ожесточённо наседал на противника, пока не оттеснил его в общую потасовку, где быстро перекинулся на двух атлантов, совсем было одолевших Кула:

— Займи моего! — крикнул он другу, и вдруг понял, что в запале боя не учёл усталости, накопившейся в нём за последние сутки; только чудовищная сила и до мозга костей усвоенные уроки фехтования в гимнасии и на отцовском дворе позволяли ему сдерживать натиск атлантских лазутчиков.

Тем не менее, даже эти обстоятельства не уберегли его от удара, скользнувшего по шлему и оцарапавшему правую бровь. И кто знает, чем бы закончилась для нашего героя эта стычка, если бы не сотня Априкса, в полном составе нарисовавшаяся в овражке с громогласным боевым кличем. Впереди сотни мчался счастливый от успешно исполненного поручения Кэм Счастливчик, дружинник коринфского тирана и добровольный разведчик Ритатуя.

Осознав свой провал, остатки атлантской разведки попытались дать тягу, но полсотни копий, брошенных им в спину, покончили с этой попыткой раз и навсегда.

— Ты поспел вовремя, Кэм! — сказал своему подчинённому Кан, тяжело хлопнув его по плечу. — За мной должок, разрешаю напомнить при удобном случае.

Он вытянулся перед Априксом и чётко доложил о возвращении в состав родного подразделения.

— А это, сотник, новый доброволец, желающий присоединиться к нашему десятку. Он из Коринфа и зовут его Кэм Даретид, — так закончил он свой доклад. — Кэм отличный рубака и верный товарищ.

— Кэм?! — раздался из полутьмы взволнованный женский голос. — Кэм, где ты?!

— Я здесь, Венета! — заорал Счастливчик. — Здесь! — и поймал в охапку сестру, скинувшую шлем.

Глядя на то, как спасённая им красавица покрывает поцелуями лицо его подчинённого, Кан с досадой цокнул языком и отвернулся. Он поздоровался с друзьями и братьями, ответил на пару дежурных шуточек и попросил у десятника разрешения отправиться на боковую.

— Эвридик, дружище, — сказал он, возвращаясь к костру и заворачиваясь в плащ, — я надеюсь на твою щедрость и заботу. — Спокойной ночи!