Гроза над Элладой

Первая операция

До Коринфа оставалось не больше половины пешего перехода. Ритатуй в сопровождении своей охранной сотни ехал на колеснице сразу вслед за финской конницей. Забот у архистратега прибавилось: ни ему, ни кому из прежних полководцев ещё не доводилось командовать столь крупным войском. Будучи прирождённым военачальником, он, тем не менее, не успел до конца осознать всю ту людскую армаду, что попала под его руководство. Следовало обдумать, осмыслить, прочувствовать масштабность предстоящих боевых действий, все неожиданности и случайности будущего растянутого фронта, неизбежные при его величине и коварстве противника. А времени не было — враг рядом. Держись, архистратег! Торопись, не спеша!

«В первую очередь нужно укрепить фланги… Кого поставить справа, кого слева? — муки афинского стратега можно было понять, если учесть, что справа по обычаю ахейцев, всегда ставились лучшие. Правый фланг почётен, левый неприличен, бесчестен. — Неужели придётся смешивать войска? Басилевсы раскричатся — это точно. Что же делать?»

— Стратег, к тебе послы! — крик сотника охраны Эзикла оторвал Ритатуя от мрачных мыслей.

К колеснице, не спеша, приближались несколько гоплитов. Всемогущие олимпийцы! Вот это доспехи! Сплошные вмятины и прорехи! Неужели, пелопонессцы?

— Я слушаю вас, воины, — сказал Ритатуй, спрыгивая с колесницы в дорожную пыль и подходя к незнакомцам. — Кто вы такие? Что вам нужно?

— Моё имя Герт, — ответил высокий, чуточку сутуловатый гоплит. — Я бывший сотник микенского гарнизона, а ныне помощник Кэнта Мстителя. От имени и по всеобщему желанию пелопонесского отряда я предлагаю тебе союз.

— Союз?! — фыркнул кто-то из охраны. — Узнать бы сперва сколько их.

Жёсткий взгляд стратега заставил выскочку поспешно спрятаться за спины товарищей.

— Он плохо воспитан — это верно, — успокоил Ритатуй смертельно побледневшего Герта, — но в одном он прав. Прежде чем брать на себя какие-либо обязательства, я должен знать, что могу получить взамен.

— Осторожность афинян равна их боевым успехам, — усмехнулся Герт. — Выслушай сначала наши условия, стратег, а уж потом я отвечу на все твои вопросы. Пелопонессцы велели передать, что смерти они не бояться, что боевые тяготы их также не страшат. Никто из нас не вымолвит укора тебе, если ради общего дела ты пошлёшь нас на верную гибель. Мы обязуемся выполнять все твои приказы беспрекословно. Условия же такие: отряд остаётся самостоятельной боевой единицей, руководство отряда само назначает командиров, награждает достойных и карает провинившихся. И последнее — когопул Белых Султанов повинен в гибели наших родных и близких; мы требуем, чтобы наш отряд всегда противостоял шестому когопулу. Если ты согласен на такие условия, мы переходим под твою руку.

Ритатуй с минуту помолчал. Негоже архистратегу союзной армии слишком явно выказывать свою радость или негодование. Помолчав, ответил серьёзно:

— Клянусь исполнить ваши требования. Если вам будет суждено погибнуть, вы погибнете не за пустяки. Теперь о деле — сколько вас?

— Восемь тысяч пелопонессцев и две — иритов. Это немного, верно, но и не мало. У нас собраны лучшие бойцы Пелопонесса.

— Много ли раненых?

Один из сопровождающих Герта гоплитов усмехнулся устало и горько:

— Легче сосчитать невредимых.

— Покл прав, — подтвердил сотник. — Во всём отряде невредима одна девушка. Мы не подпускаем её к рукопашной.

Афиняне переглянулись, в их глазах светилось понимание и уважение: вот это по-ахейски! Ни слова жалобы, только факты. Кто-то влепил затрещину насмешнику…

— Спрошу иначе. Много ли у вас тяжелораненых?

— Таких нет, стратег.

— Что — совсем?

— Совсем.

— А куда же они делись?

— Погибли.

— Не понимаю.

— Это же так просто, — Герт с недоумением пожал широченными плечами. — Пока гоплит может, он сражается. Не может — умирает. У нас не принято выходить из боя по ранению. Ранение для этого недостаточно уважительная причина. Если же тебе вспороли живот или насквозь проткнули мечом, у тебя есть время, чтобы перегрызть противнику глотку. Тизмен-спартанец успел задушить двоих, прежде чем его добили.

— Дикость какая! — знобко передёрнул плечами Эзикл.

— Лучше погибнуть в бою, чем понемногу загибаться на ложе, — ответил Герт.

— А как у вас с продовольствием?

— Терпимо. Хлебец на трёх человек, тем, кто в дозоре — на двоих. Котелок супа из конины. Ну, иногда немного сыра.

— Как с оружием?

— С оружием плохо, стратег. Щиты и шлемы есть у всех, а панцири почти непригодны. Многие вообще не имеют доспехов. А кузнецы не успевают, их всего семеро.

— Шестеро, — поправил Герта Покл. — Милита вчера похоронили.

Ритатуй ожесточённо потёр лоб ладонью:

— Значит так, ребята, — сказал он. — Стоять будете на правом фланге. В помощь вам поступают фракийцы, Священный Фивский отряд, а также афинские тысячи Тенция, Изолия и Адаманта. К вечеру подойдут повозки с мукой, сыром и овощами, мои джиты пригонят сотню баранов. Что касается оружия или доспехов, у нас с этим тоже не очень, но четыреста панцирей мы вам выделим, дадим и два десятка кузнецов в помощь.

— Хорошо бы ещё дротиков, — добавил крупный южанин с перевязанной головой и распухшей переносицей.

Ритатуй тяжело вздохнул:

— Дионис с вами! Пришлю немного.

Десяток Фидия расположился на крайнем правом фланге бивака союзной армии, горел костёр, плащи, развешанные на копьях, кидали бледную тень на выгоревшую под солнцем траву. Изрядно притомившиеся в этот день молодые ахейцы ужинали, черпая хлебными корочками густой суп, приправленный диким чесноком. Котелков было пять. Едоков вдвое больше. Кан и Венета склонились над одним котелком, Орфей с Эвридикой над другим, остальные тоже разбились по парам. Ели молча и жадно, но, не смотря на волчий голод, младший норит испытывал настоящее удовольствие, если ему удавалось подсунуть Венете кусочек пожирнее. Орфей тоже старался, правда, с меньшим успехом.

Тяжёлый топот множества ног, звонкое бряцание бронзы отвлекли афинян от приятного занятия. Колонна южан, примкнув к аттийцам справа, разбилась на тысячи, потом на сотни, и наконец, на десятки. Бесшумно, сноровисто, без суеты они за несколько минут разбили лагерь. И разожгли костры.

— Это пелопонессцы Кэнта, — с видом хорошо осведомлённого человека сообщил Фидий. — Они будут сражаться с нами.

— Опытные ребята, — уважительно сказал Торит, но Кул, не признававший никаких авторитетов, откликнулся с издёвкой:

— Конечно опытные! От самой Аркадии драпают — пора бы набраться.

Южанин, проходивший мимо, на секунду остановился. Лицо его, рассечённое длинным рваным шрамом, исказилось от незаслуженного оскорбления, но он справился с собой и, презрительно усмехнувшись на слова Кула, прошёл дальше. Кан поперхнулся супом.

— Болтун ты, — с сожалением сказал Гифон Кулу. — Люди с атлантами каждый день дерутся, все изранены, а ты… Трепло!

Получив отпор, сын Изолия не растерялся, а только гордо вскинул голову. Красив парень! До чего же красив! Венета во все глаза глядела на Кула. Смел, дерзок, силён… тут её взгляд упал на Кана. Что в нём особенного? Парень как парень… И чем только он привлёк к себе её сердце? Смелостью? Но Кул смелей его. Бескорыстием? Фидий тоже не ищет выгоды. Силой? Достаточно посмотреть на Леона, чтобы понять — есть в десятке люди и посильней.

Кан тем временем досуга вытер котелок кусочком хлеба.

— Эх, сейчас бы вздремнуть! — проговорил этот неромантичный герой, с шумом отхлёбывая глоток разведённого вина из чаши. — Орфей, дружище, изобрази на кифаре чего-нибудь помедленнее. Когда ты играешь, кажется, будто сам Гипнос машет крыльями над моей головой.

— Я могу сделать так, что он коснётся тебя, — улыбнулся фракиец. — От этого, говорят, спится ещё крепче.

— О, да ты, никак имеешь прямое общение с бессмертными?! Интересно, как ты заставишь его коснуться меня?

— Заставить я его, конечно, не могу, — Орфей улыбнулся ещё шире, — но после того, как я тресну кифарой по твоей безмозглой лысине, ты уснёшь крепко и надолго.

Десяток дружно расхохотался. Кан тоже.

— Нет, ты всё-таки чересчур мстителен, дружище, — сказал он, отсмеявшись. — Это тебя нужно, как следует, звездануть твоей дребезжащей штуковиной, чтоб не драл горло, пока спят порядочные люди.

— Кто это — порядочные люди? — полюбопытствовал Кэм, видя, что Леон подкрадывается сзади к младшему брату, с очевидным намерением намять ему бока. — Уточни, пожалуйста.

— А вы что, не знаете, кто у нас единственно порядочный человек в десятке? — удивился Кан, вынимая из костра маленькую головёшку. — Это же я! — тут он перебросил её через плечо.

Вскрик обожженного Леона добавил к бивуачному шуму ноту самой высокой октавы, а Кан, отбежав на порядочное расстояние, укоризненно добавил:

— Вот вам и подтверждение! Один негодяй нападает сзади, другой отвлекает внимание, остальные смотрят!

— А не поджарить ли нам этого зазнайку? — задумчиво проговорил Торит. — Как вы думаете, ребята?

— Что ж, — Кул плотоядно облизнулся, — на вид, он довольно упитанный…

— Решено! — воскликнул Леон.

И они с Кулом, Торитом и Гифоном бросились в погоню. Фидий на секунду замешкался, размышляя, не противоречит ли баловство его должности, но молодая кровь кипела в его жилах, и десятник припустил вслед за своими подчинёнными.

Шуму они подняли больше, чем достаточно. Взрослые гоплиты с доброжелательными усмешками взирали на погоню: мальчишки — что с них возьмёшь?! Бегал Кан неважнецки. Только горящие костры и сидящие вокруг них люди давали ему возможность для манёвра, а, следовательно, мешали его загонщикам. Правда, Кул один раз едва не схватил его, но младший сын Тенция резко отскочил в сторону и свалил его подножкой. Однако скоро наступило утомление, а преследователи приближались. Подскочив к ближайшему костру, Кан выхватил из него головню и завертел ей во все стороны.

— Ну, кто сунется? — крикнул он. — Кто? Клянусь Аполлоном, опалю, как поросёнка!

Темноволосый, загоревший до черноты парень, лежавший у огня рядом с миловидной девушкой, вскочил на ноги и встал с Каном рядом.

— А ну, оставьте его! — потребовал он, выдёргивая из ножен бронзовый меч. — Мидана, позови наших!

Девушка не послушалась. Она легко перепрыгнула через костёр и, вынув из колчана лук со стрелами, накинула тетиву и прицелилась в Леона.

— Эт-то ещё что за шуточки?! — возмутился Торит, делая шаг вперед.

И едва успел отпрянуть от молниеносного выпада южанина.

— Я сказал — не сметь! — повторил пелопонессец.

— Слушай, ты допросишься! — сообщил ему Кул. — Я тебе голову оторву.

— Попробуй, — с насмешкой отозвалась девушка, направляя острие стрелы в его сторону.

— Во-во, попробуй! — поддакнул Кан и залился весёлым смехом.

Пелопонессцы недоумённо покосились на него, и в эту секунду Фидий понял, что дело зашло слишком далеко. Он шагнул вперёд, протягивая раскрытую ладонь.

— У нас нет оружия, друг, — сказал он и представился. — Я Фидий Норит, сын Тенция Норита — десятник и старший брат этого шутника, — он кивнул на Кана.

— А я просто Орит, — отозвался южанин, не опуская меча, — но кто бы вы ни были, я не позволю обижать человека, который оказался у моего очага.

— Ишь ты, цаца какая… — пробормотал Кул, не спуская насторожённого взгляда с нацеленной на него стрелы.

— Спасибо за помощь, друг Орит, — сказал Кан, бросая факел в костёр, — однако это действительно мои братья и, если б им удалось схватить меня, ничего б не случилось.

— Чего ж вы тогда носитесь, как угорелые? — удивился Орит, вкладывая меч в ножны.

— Это я их завёл, — сознался Кан, вздохнув. — А то совсем скисли.

— Нашли время для шуток, — Мидана сняла стрелу с тетивы и сунула её в колчан.

— Что тут за сборище? — раздался густой мужской голос.

Афиняне обернулись и увидели двух гоплитов в истерзанных доспехах, с не менее изуродованными щитами.

— Я кого спрашиваю? — повторил мужчина среднего роста, с окровавленной повязкой на левом бедре; властная осанка выдавала в нём человека, привыкшего повелевать.

— Это афиняне, Кэнт, — сказал Орит. — Из тысячи Тенция утверждают, что его сыновья.

— А-а… — Кэнт рассмеялся, — знаменитые задиры?! Ты делаешь успехи, Орит! Который из вас Кан? Ты? — и он ткнул в широкую грудь Леона.

— Нет, — Леон помотал головой. — Он.

— Ты гляди! — удивился Герт, с высоты своего роста разглядывая младшего Норита. — Совсем юнец! Ты хоть гимнасий-то закончил?

— Какой там гимнасий… — махнул рукой Кан.

— Да, плохо придётся атлантской сволочи, если такие мальчишки есть в Ахайе, — задумчиво проговорил Кэнт. — Садитесь, ребята, гостями будете. Мидана, помоги разоболочься.

— Сбегай за остальными, — распорядился Фидий, Кан кивнул и умчался.

— Я понимаю, ребята, что вы думаете о нас — южанах, — начал Кэн, когда весь десяток Фидия собрался у костра. — Южане трусы, южане драпают от атлантов так, что пятки сверкают… Э-эх… На нас напали внезапно, Аркадия была взята за одну ночь, но не один из аркадцев не бросил оружия, не сдался. И коринфцы, и аргивяне, и спартанцы дрались до последнего, Микены держались две недели. Кабы не наше сопротивление, Коринфу бы и трёх дней не выстоять.

— Ну, это ещё как посмотреть, — не выдержал Кэм.

Аркадский кормчий с грустной усмешкой посмотрел на юношу:

— В атлантской армии сейчас меньше полутораста тысяч. А было двести, — сказал он терпеливо. — Захватчики месяц боролись с Пелопонессом, за это время Аристарх успел укрепить стены, вооружить и обучить всех мужчин Коринфа. И всё же, если бы не наш отряд во фланге — не миновать бы вам общего штурма. И пришлось бы на каждого коринфянина по шесть атлантов, а шесть атлантов, можешь мне поверить, вполне способны справиться с одним ахейцем. А насчёт того, трусы мы или нет… Мы начали сражаться с захватчиками группкой в сто двадцать человек; сейчас у меня восемь тысяч, да четыре тысячи погибли в ежедневных стычках. Ни разу мои ребята не отступали без приказа. Но сдохнуть — дело нехитрое. Победить надо! Ради победы, любой из нас охотно пойдёт на верную смерть. Так, Орит?

— Так, Кэнт! — хриплым от сдерживаемого волнения голосом ответил сын Тина.

— Вы, наверное, думаете, что всё это слова, — аркадец тряхнул начинающую седеть головой. — Зря. По приказу Ритатуя мы будем сражаться рядом, и вы сами увидите, как умеют умирать и побеждать пелопонессцы.

Венета удобно пристроив голову на плечо Кана, внимательно слушала знаменитого аркадца; Леон ковырял щепочкой землю; старшие Нориты держались со спокойным достоинством, а Кул слушал в пол-уха, время от времени касаясь икры Орфея сорванной травинкой, он не любил пелопонессцев; Эвридика о чём-то шепталась с Миданой, перебирая и рассматривая стрелы южанки. Темнело.

— Когда мы соединились с микенцами, нам казалось, — продолжал Кэнт, — что атланты споткнутся о наши медные ряды. Мы были самоуверенны, но боги жестоко наказали нас за спесь. Не считайте захватчиков людьми второго сорта, ребята. Даже лучшие сыны Пелопонесса не в состоянии одолеть Белых Султанов, если тех больше. Ветераны ещё опаснее. Но и остальные солдаты Империи — не кролики — победить их можно только большой кровью.

— Мы уже имели дело с этими шакалами, — откровенно зевнул Кул. — Воины из них никудышные.

Венета повернула голову в его сторону:

— Что ж ты не пришёл мне на выручку, сын Изолия? — спросила она насмешливо.

Кул, отчаянно покраснев, промолчал.

— Он только болтать горазд, — подал голос Леон.

— Кому бы говорить, только не тебе, — огрызнулся Изолид. — Мару уши драть — это ты можешь…

— Почему только Мару? — Леон весь взъерошился. — Драли уши кое-кому покрепче.

Кэм заинтересовался перепалкой.

— Эх, — сказал он с откровенной подначкой, — как коринфийцы с афинянами друг друга режут — видел. Как афиняне атлантов — тоже. А вот как афинянин афинянина — ни разу! Подеритесь, ребята! Доставьте удовольствие!

— А как афинянин коринфийцу рёбра ломает — видал? — засмеялся Кан. — Скажу Медису — увидишь!

Венета повалила его наземь.

— Где уж афинянам с мужчинами бороться, — прокомментировал Счастливчик. — Даже коринфские девушки кладут их на обе лопатки.

— Настоящему ахейцу сдаться красавице не в укор, отозвался Кан, раскидывая руки, будто поверженный насмерть. — Мойры ведь тоже женщины.

— Сестра, стукни его хорошенько — он тебя со старухами сравнивает!

— Это заговор! — возопил младший Норит, удерживая занесённый кулачок Венеты. — Коварные коринфийцы уничтожают цвет аттической молодёжи! Кул, Леон, хватайте Счастливчика, а с заговорщицей я сам справлюсь! Хватайте, говорю, Кэма — он меч в лагере оставил!

— Слова правды разят, как сто клинков, — заметил Кэм, беспечно почёсывая переносицу, и тут же, откатившись в сторону, ловко избег мощного захвата Леона. — В этом все афиняне, — сообщил он остальным, — не могут они жить меж собой в мире, пока с другими не сцепятся.

Пелопонессцы вместе с подошедшим Энохом весело смеялись, глядя на поднявшуюся возню — им редко выпадало подобное зрелище. Эх, молодёжь — молодёжь! Не видали вы ещё настоящей войны, настоящей беды не нюхали — оттого и резвитесь, как молодые бычки. Хватит ли у вас сил шутить после смертельного боя, после вида надвигающейся атлантской лавины? Так смейтесь, пока свирепый Арей не встряхнул щитом раздора! Веселитесь, пока старшая из Мойр ещё точит серебряные свои ножницы, которые не сегодня — завтра будут целыми прядями стричь нити судьбы вас и ваших друзей.

Крепко спят измученные пелопонессцы, лишь вдалеке перекликаются чуткие дозоры, готовые в любой миг принять на щиты и копья вражескую вылазку. Постепенно затихает и лагерь афинян. Назавтра всё решится — до врага лишь сотня стадий. Спокойной вам ночи, воины!

Только успел прилечь младший Норит на грубый шерстяной плащ, только насмелился наконец обнять жаркое тело Венеты, как идиллия была нарушена самым жестоким образом:

— Где тут мой начальник? — громко, с бесцеремонной требовательностью прозвучал голос нахального Шата. — Кан, ты где окопался?

— Здесь я! — недовольно отозвался Норит. — Чего надо?

Шат присел на корточки и, старательно не замечая коринфянки, зашептал:

— Вставай, начальник, Ритатуй вызывает.

— Зачем?

— Моё дело маленькое — передать.

Будь Венета воспитана немного иначе, в эту минуту она выругалась бы с огромным удовольствием. Проклятый Ритатуй, что ему не спится, пьянчуге сизоносому?!

— Ты пойдёшь? — спросила она, не снимая золотистой руки с бронзовой шеи афинянина.

Кан ожесточённо почесал в затылке:

— А куда я денусь? — вздохнув ответил он.

В палатке архистратега Кан с удивлением обнаружил, что кроме них с Шатом кое-кому тоже не спится.

— Вот мы и увиделись снова, сынок, — ласково усмехнулся Кэнт, сидящий с Гертом и Эллиотом — вождём фракийцев на одной скамье. Медис, стоящий у входа, крепко пожал руки друзьям, но промолчал.

— Слушай, Кан, — Ритатуй больше не прикидывался пьяным, — мы вот тут сидим и думаем, как нам быть. Кэнт и Эллиот предлагают завтра поутру ударить на атлантов всей силой. Как ты считаешь, правильно ли это?

Кан растерянно переглянулся с Шатом.

— Я простой разведчик, стратег, — начал он, но Ритатуй оборвал нетерпеливо.

— Знаю-знаю, но как, по-твоему, по размышлению рядового гоплита?

— Атланты стоят под Коринфом почти месяц, — медленно проговорил юноша, размышляя вслух. — Они отдохнули, подтянули тылы. А мы только что с марша, некоторые отряды ещё не успели присоединиться к нам. Я думаю, начинать сражение в таких условиях для нас невыгодно, атланты могут крепко всыпать.

— Ага! Что я вам говорил?! — архистратег торжествующе глянул на Кэнта, потом на фракийца. — Но ведь врагу надо дать понять, что мы пришли сюда не на дружескую вечеринку, надо припугнуть его. Как бы мы могли насолить Вилену, не ввязываясь в решающую битву?

— Не знаю, стратег…

— Ну, что бы ты сделал на моём месте?

— Я? Я бы выманил в засаду конницу и уничтожил её.

— Каким образом? Конный когопул ведь стоит во втором лагере.

— Ну, надо напасть на пятый когопул — он в первом. А потом отступить и заманить кавалерию в такое место, где она не сможет маневрировать.

— Почему ты выбрал пятый когопул?

Кан потёр слипающие глаза, этот допрос начал его утомлять:

— Когда я был у Вилена, то слышал, как остальные командиры дразнят Борса — он постоянно просит помощи.

— А Борс — начальник пятого когопула?

— Ну да. Если на него нападёт конница, он пошлёт за Муробом.

— Какую конницу лучше послать? Нашу, беотийскую или фессалийцев?

— Конечно, фессалийцев. Наши и фивяне слишком тяжелы для быстрого набега.

— А куда заманить атлантов?

Кан зевнул, прикрыв рот рукой:

— Шат и Медис покажут. Мне можно идти, стратег?

Полог у входа откинулся и в шатре появился Ясон. Бронзовый, позолоченный панцирь с выпуклым изображением сфинкса тяжело вздымался на его груди, гребень кожаного шлема, подбитого серебряными гвоздиками, нависал над сдвинутыми важно бровями. Щит, поножи, наруч и пояс с кинжалом и длинным македонским мечом, копьё, наконец… Кан опешил — Ясон явно обрядился для боя.

— Фессалийцы готовы! — отчеканил царевич. — Мы ждём твоего приказа.

— Видишь, Кан, — Ритатуй хитро плеснул глазами, — фессалийцы ждут. Пойдёшь с ними. В бой не лезь. Ясно?

— Ясно, — пробормотал Норит, хотя ничего ему ясно не было.

Он только что предложил план ночной операции, а фессалийцы уже изготовились… как же так? Всеведущий Шат, конечно, мог бы вразумительно объяснить странную ситуацию, но он слишком явно наслаждался своей осведомлённостью, чтобы обращаться к нему с вопросами. Кан решил скорее помереть от любопытства, но Шату этого удовольствия не доставлять — засмеёт ведь потом, собака!

— А тебе, Кэнт, я поручаю общее командование отрядом, — сказал Ритатуй, — и даю лучшую пятёрку воинов, какие у меня сейчас есть. Шат, братья где?

— У фракийцев, стратег.

— Ты и Эльид пойдёте с иритами.

— Есть.

— Медис, возьмёшь под руку джитов и цепников.

— Есть.

— Ты, Герд, будешь командовать кавалерией. Иолай и Ясон обязаны тебе повиноваться. А ты, Кан, проведёшь их к пятому когопулу. Да, забери свою лошадь. Вы, друзья видели его зверя?! Если нет — пойдёмте, посмотрите!

Дива приковали цепью к врытому в землю столбу. Жеребец понуро стоял на месте, почти не двигаясь, но, почуяв приближение людей, словно взбесился: затанцевал на задних ногах, рыл землю крепкими, как чёрная бронза, копытами. Ахейцы застыли на месте, любуясь мощной статью жеребца, в которой и самый придирчивый знаток не сумел бы отыскать ни единой погрешности.

Кан окликнул его по имени. Могучее животное на миг замерло, словно статуя гениального скульптора, но в следующее мгновение с такой силой рванулось к хозяину, что столб, будто тростинка, вылетел из земли. Так, волоча его за собой, Див и подбежал к Нориту, и, как кокетливая красотка, засмущался, завертел головой.

— Ну-ну, не балуй, кляча паршивая! — ласково похлопывая его по лоснящемуся крупу, Кан снял цепь и накинул на спину Дива седло, отказавшись от узды.

— Вот это конь! — прошептал Ясон, во все глаза глядя на Дива. — Слышь, парнишка, хочешь за него два таланта золотом?

Кан отрицательно покачал головой:

— Нет, царевич. Да у тебя и свой конь хоть куда.

— Верно, фессалиец на плохом коне — это пол-фессалийца. Мой Ореастр немногим уступает твоему Диву, но уступает. Хочешь, за Дива отдам Ореастра и два таланта в придачу?

— Нет. Диву я трижды обязан жизнью. Сам подумай, как же я могу с ним разлучиться? — едва коснувшись рукой холки, Кан легко вспрыгнул на коня, и Див нетерпеливо затанцевал на месте, выбивая подковами звонкую дробь. — Я готов, стратег!

Медис, Эллиот и пелопонессцы тоже взобрались на коней.

— Гелиайне!

— Гелиайне! — ответил Ритатуй. — Удачи вам!

Стараясь не шуметь, сборный отряд скрытно перебрался к указанному Медисом месту. Этот холм с пологими скатами и негустой сосновой рощей, покрывавшей его, будто щетина холку гигантского кабана, с одной стороны омывался нешироким ручьём, от которого вверх вела довольно обширная пролысина — что-то вроде самой природой созданная аллея. В конце пролысины фракийцы устроили засеку из нескольких десятков срубленных сосен и обложили её сушняком. Ириты, подкреплённые цепниками, заняли место левее засеки, фракийцы — правее, а в зарослях кустов у ручья расположились джиты Медиса. Для фессалийцев оставили место немного ниже иритов — там, где роща была не столь густа.

Руководители сборного отряда собрались на совет.

— Ну что ж, — удовлетворённо сказал Кэнт, открывая коротенькое заседание, — место приличное. До нашего войска ближе, чем до атлантов. В случае чего можно надеяться на помощь. Теперь — распорядок боя. Когда Ясон с Иолаем займут своё место, а атланты дойдут до засеки, первыми начнут цепники. Их дело — притормозить врага. Потом вступают ириты и конница. Через полчаса атака фракийцев. Ещё через час мы поджигаем засеку. По этому сигналу пусть за дело принимаются твои джиты, Медис. Всем ясно?

— Да, стратег, — ответил за всех плотный, будто матёрый кабан, Иолай.

— Главное — выманить и привести атлантов.

— Слышь, Кан, — подал голос Медис, — пока ты общался с Виленом, мы тоже времени даром не теряли. Возле самого лагеря пятого когопула — в трёх стадиях — мелкий, но довольно широкий, а главное — длинный — овраг. Вход в него через боковое ответвление, повёрнутое в сторону нашей армии. Имей это в виду.

— Но там же, как пить дать, караулы.

— Так сними их — тебя ещё учить что ли? — Медис недоумённо пожал своими чудовищными плечами.

— Но-но, полегче! — предупредил Норит, повысив голос. — Розг захотелось, нахал?!

Медис весело загоготал:

— Если мой начальник в таком настроении — всё будет в порядке! Быть атлантам битыми, — объяснил он причину своего веселья. — Да, мои ребята подобрали виленовский подарок — доспехи Белого Султана. Возьми их — могут пригодиться.

В одну минуту напялив на себя доспехи, Кан принял от друга украдкой протянутый меч и счастливо рассмеялся:

— Вот теперь действительно всё в порядке!

Десятник пятого когопула Вейс со своими людьми принял дежурство во втором часу ночи. Его копейщики быстро и бесшумно заняли привычные посты вдоль оврага. Десятник, как самый опытный, устроился напротив бокового ответвления — здесь самое ответственное место.

Вейс был одним из немногих воинов, оставшихся в когопуле в после Киртаурской катастрофы, ибо его личной вины в бегстве от нубийцев не было — он храбро дрался, был ранен, но отступил в числе последних. Его храбрость и упорство учли — сделали начальником, пусть небольшим, но всё же… Рослый, ладно скроенный Вейс был очень опасен в рукопашном бою: девятерых ахейцев записал он на свой личный счёт в Пелопонесе, а сколько ранил — не считал. И всё-таки эта война ему не нравилась — каждый побежденный противник стоил ему неимоверного напряжения всех сил; к концу самого скоротечного боя он выматывался до такой степени, что едва добирался до лагеря.

Три раны получил он в Элладе, больше чем в сражениях с убнарами и нубийцами вместе взятых. Мягкая почва пружинила под ногами; враждебная земля, непонятный, упрямый народ и смертельная опасность быть сброшенным к морю — на развалины сожжённой Аркадии… Вейс насторожился и, опершись на копьё, весь превратился в слух. Так и есть — шаги! Осторожные, лёгкие…

— Стой! — приказал он вполголоса. — Стой!

— Тихо, приятель, отозвался молодой парень в доспехах Белых Султанов. — Ты кто такой?

— Вейс из пят… а ты кто?

— Дарок. Десятник Дарок из личной охраны Флика. Возвращаемся с разведки.

— Пароль!

— Болван, — с презрением сказал Дарок, — нас не было трое суток. Откуда мне знать пароль?

— Тогда назад!

— Слушай ты, шакал безмозглый, — злобно процедил Белый Султан. — Флик ждёт нас к рассвету, и, если мы не успеем, я тебе голову лично оторву, если ещё будет голова, конечно.

Вейс заколебался: с парнями из шестого когопула лучше не связываться. Вон, приближаются ещё четверо, да двух ведут связанными… Да-а…

— А ну, зови своих ублюдков! — распорядился Дарок, — Возьмёшь пленных под конвой. Мы торопимся.

По условному тихому свисту десяток Вейса собрался мигом.

— Все здесь? — Дарок вплотную приблизился к начальнику охраны.

— Какая разница… — пробормотал тот, и вдруг острое чувство опасности обдало его ледяным холодом.

Но едва он шагнул назад, перехватывая копьё наизготовку, как железный клинок кинжала впился ему в горло.

— Ахайя! — крикнул Кан и обрушился на второго атланта.

Герт, Иолай, Эврит-фессалиец и ещё трое северян быстро прикончили остальных. Сделано это было молниеносно и почти бесшумно.

— Ну, слава Аресу, пока всё идёт как надо, — сказал Эврит, снимая через голову верёвки, обматывавшие его плечи. — А ведь чуток не сорвалось! Ты, малыш, видно что-то не так сболтнул по-ихнему.

Кан пожал плечами:

— Не мудрено, ведь я Белый Султан, а значит не атлант, а инородец.

Иолай одевшись, исчез. Вскоре первые всадники его отряда въехали в овраг. Через полчаса, когда всё было готово, он отдал приказ об атаке. Три тысячи наездников погнали лошадей к кострам атлантов. Они ударили, молча, внезапно и принялись крошить мечущихся атлантов, поднимавшихся от громоподобного топота и в суматохе пытавшихся хоть как-то сорганизоваться. Фессалийцы рубили их мечами, разили булавами, кололи копьями, топтали озверевшими конями, но из глубины лагеря спешили всё новые и новые толпы захватчиков, вооружавшихся на бегу и тут же вступавших в бой. Вскоре почти весь когопул сгрудился в одном месте. Герт велел Кану зажечь специально припасённые факелы и бросил их один за другим в бездонное чёрное небо. По этому знаку ещё четыре тысячи фессалийцев Ясона рванулись вперёд и ударили врагу во фланг.

Да, Борс действительно не отличался мужеством; пока его полуодетые и полусонные солдаты ожесточённо рубились с наскочившей кавалерией, даже не помышляя об отступлении, он бросился искать Муроба. Муроб при всех своих недостатках, слыл человеком дела, и он доказал это, в четверть часа подняв по тревоге весь свой когопул. Конная лавина стронулась с места и, сотрясая землю покатилась к первому лагерю. Если б атлантам удалось отрезать ахейцам путь к отступлению или схватиться лоб в лоб, затея Ритатуя могла завершиться весьма печально; фессалийские всадники в лёгких кожаных доспехах, на быстроногих, но лёгких конях, не смогли бы выдержать таранного удара бронированной массы. Однако Герд хорошо знал дело. Специально выставленные дозорные своевременно предупредили фессалийских царевичей об опасности и ахейские воины понеслись в темноту, привычно изображая паническое бегство.

Муроб и сам не раз применял этот приём, но он ещё не имел возможности убедиться в коварстве конного фессалийского набега, он слишком презирал «туземцев», чтобы признать за ними владения тактикой кавалерийского боя. У него после двухмесячной войны осталось ещё семнадцать тысяч всадников, и он, не колеблясь, повёл их в погоню за отступающим врагом. Фессалийцы могли легко оторваться от преследователей — их быстроногие скакуны шли вполсилы — но тогда атланты повернули б назад, а это перечеркнуло бы все планы Ритатуя, поэтому ахейцы сдерживали лошадей, не давали им разогнаться в полную силу.

Имперские же всадники гнали коней во всю мощь, некоторые даже догоняли противника. Тогда следовала короткая ожесточённая схватка, и фессалийцы неслись дальше, оставляя за собой трупы врагов. Атланты вошли в азарт, и что хуже всего в азарт вошёл сам Муроб. Поэтому, когда противник всё же оторвался от погони и исчез в сосновой роще пологого холма, он не удосужился провести разведку. Атланты тёмной волной хлынули по широкому языку пролысины и вдруг упёрлись в засеку.

На минуту конные сотни смешались, сгрудились, а сзади всё напирали и напирали нетерпеливые товарищи, жаждущие поскорей добраться до рубки с ускользающим врагом. И, увеличивая хаос, усиливая замешательство, по остановившимся захватчикам ударили цепники Ритатуя.

Двести мускулистых, загорелых силачей пустили в ход своё страшное оружие. Цепи со шмелиным гудением обрушились на ругающихся, толкающих, рассерженных всадников и их, уставших от быстрой скачки коней. Ахейцы молотили с обеих рук, безостановочно и с такой яростью, что всадники попятились, ещё больше смешав ряды. Десятки потеряли десятников, а сотники оказались в стороне от своих сотен.

— Обойдите врага слева! Окружите его! — приказал Муроб, собрав вокруг себя командиров, сохранивших порядок в своих частях. — Нужно стоптать этих работяг, иначе они наделают много бед. Вперёд!

Сплочённые сотни рванулись в рощу и наткнулись на не менее плотную фалангу яритов. В ход пошли пики, затем и мечи. Ириты действовали старательно и храбро, но будучи плохо обучены строю, постепенно смешались в толпу, и тут уж началась такая свирепая резня, что небу стало жарко. Там группа всадников, прорвавшая беспорядочную массу людей в грубых хитонах и плащах из козьих шкур, таяла под ударами кривых копий и топоров с длинными рукоятями. Там, окружённые конниками, увлёкшиеся схваткой ириты, метались меж конских крупов, принимая вражеские удары на деревянные, обитые кожей щиты. Потерявшие оружие горцы и лишившиеся коней имперские солдаты катались по земле в пыли и крови, обнявшись, как родные братья, и стараясь добраться руками и зубами до вражеского горла.

Спасая положение, вперёд ринулись фессалийцы, на первых порах потеснив, сдавив атлантов, однако Муроб недаром слыл опытным командиром! Видя полную неуправляемость обезумевших от толкотни солдат, он поначалу растерялся, но быстро опомнился, и теперь с обычной своей жестокой властностью навёл порядок. Он понял, что его бойцы отнюдь не напуганы ахейским натиском — лишь скученность, потеря ориентации и начальства создают суматоху.

— Передать по цепочке: десятки и сотни, потерявшие командиров, должны немедленно выбрать себе новых! Командиры, отставшие от своих частей, обязаны выполнять приказы сотника, в отряде которого они оказались! За непослушание — смерть! — распорядился он, не сомневаясь, что через несколько минут этот приказ дойдёт до каждого всадника, а ещё через некоторое время в его распоряжении вновь будет не беспорядочная толпа, а организованная боевая сила.

Дав когопулу опомниться и придти в себя он бросил на иритов ещё несколько сотен. Лучники — единственное спасение от цепников не могли протолкаться к месту своего прямого назначения. Тогда по приказу Муроба они передали луки и колчаны по цепочке, и вскоре стрелы запели в воздухе, вонзаясь в лишённых щитов и доспехов гвардейцев Ритатуя. Цепникам пришлось отступить, а ириты вынуждены были расширить фронт. Организованная сила начала одолевать…

И тут в атаку пошли фракийцы. Вот где пригодился им богатый опыт отражения фессалийских набегов! Умело используя слабые стороны почти неподвижно стоящей конной массы, горцы Северной Ахайи врубились в её ряды широким тупым клином, намереваясь разделить когопул на две части. Эллиот — вождь объединившихся по случаю войны пяти племён, пожалуй, не уступал Муробу в умении оценивать ситуацию и учитывать побочные факторы, дающие косвенное, но ощутимое преимущество более организованному войску. Атланты десятками гибли от выпадов кривых фракийских мечей, а те, кому удавалось увернуться или закрыться от меча попадали под удары копейщиков второго и третьего рядов.

Известие о новом нападении тяжёлым камнем свалилось на голову Муроба. Он на миг опешил: «Светлый Кетль! Да сколько же их?! Как отразить новую беду?!» Но в следующую минуту по цепочке полетел устный приказ тысяче Селеда, оказавшейся почти у самого подножия холма, снова форсировать ручей, обойти фракийцев справа и на всём скаку ударить в основание клина.

Медис и джиты терпеливо ждали условленного сигнала, чтобы принять участие в битве. Пастух показал себя хорошим, основательным командиром — специально отряженные люди внимательно наблюдали за действиями и своих, и атлантов. Когда всадники Селеда отделились от основной массы когопула и начали скапливаться неподалёку от ручья, быстроногий гонец помчался с запросом к Кэнту. Медис спрашивал, следует ли его подчинённым напасть раньше срока, или фракийцы изготовились к подобному манёвру вражеской кавалерии, и обойдутся собственными силами?

Ответ Кэнта пришёл в тот момент, когда первая сотня Селеда уже переправилась через ручей.

— Аркадец велел начинать! — крикнул запыхавшийся гонец.

— Тысяча Этарха остаётся здесь! — гаркнул Медис. — Остальным незаметно перебраться к утёсу.

Невысокая скала виднелась за левым флангом фракийцев. Чтобы не дать возможности атлантам послать за подмогой, Медис решил пропустить ударную группу врага и, перехватив её у самой цели, отбросить назад — в толпу. Отдав приказ Этарху начинать атаку в тыл когопула сразу как только завяжется резня у скалы, пастух помчался догонять ушедших вперёд подчинённых.

Атланты пустили лошадей во весь опор — до фланга фракийцев оставалось чуть больше стадия, как вдруг наперерез им выбежала плотная толпа афинян. Джиты швыряли в конников дротики и копья, забрасывали их камнями и свинцовыми шарами из пращей, а потом с ножами в руках набросились на всадников и сошлись с ними вплотную. Юркие фигуры появлялись там и тут, подсекали лошадиные бабки, прыгали им на спины и резали, резали, резали атлантов, не жалея не крови, ни собственной жизни. Много их полегло в этом бестолковом суматошном бою почти безоружных людей с до зубов снаряжённой кавалерией Империи! Очень много! Но дело было сделано — атлантам не удалось отбросить всё глубже вгрызающиеся в когопул фракийские тысячи.

Муроб, бешено вращая глазами, искал выхода. Выхода не было — его когопул прочно сжали с четырёх сторон и медленно, но верно уничтожали. Оставалось надеяться только на упорство и выучку каждого отдельного всадника, а этого атлантам было не занимать — дрались они ожесточённо, не рассчитывая на пощаду, дорого платили ахейцы за победу, каждый шаг, каждый локоть пройденного пространства был щедро полит кровью.

Опасаясь прибытия вражеского подкрепления, Кэнт решил ускорить ход сражения: велел цепникам снова войти в бой и поджёг засеку. Но случилось непредвиденное. Плотная конная масса с такой поспешностью отхлынула от огня, так давнула в бок, что фессалийцы поневоле попятились. Почуяв слабину, атланты со всей отчаянностью, со всей неописуемой яростью обречённых насели на северян, сотни их погибли, но отбросили ахейскую конницу ещё на полстадия. Герт, Иолай и Ясон охрипли, пытаясь криком остановить всадников, не выдерживающих бешеного натиска. Положение усугубилось ещё больше, когда обрадованный неожиданным успехом Муроб бросил в прорыв свою охранную сотню и ещё три из тех, которые составляли лучшую тысячу когопула. Так славно задуманная засада грозила обернуться крупным поражением её инициаторов — стоило фессалийцам, изнемогающим от безумной резни, обратиться в бегство, и оставленная пехота легко могла быть стоптана имперской кавалерией, погублена до последнего человека.

Кан, наблюдавший за ходом сражения с высокой сосны, понял смертельную опасность, угрожавшую провалом всей операции. Больше терпеть он не мог — соскользнув по стволу на землю, он вспрыгнул в седло.

— А ну, пустите! Пустите! Дайте проход! — зарычал он, расталкивая пятившихся фессалийских коней храпящим и кусающимся Дивом.

Пробившись вперёд, младший из Норитов поднялся, стискивая коленями рёбра жеребца, и с громким обидным хохотом обратился к отступающим северянам:

— Видать, перевелись в Фессалии ахейцы! Одни трусы остались! Что ж, если защитить Элладу от врага некому, придётся афинским мальчишкам взяться за дело! — тут он бросил Дива на ближайшего атланта и опрокинул его вместе с конём. — Ахайя! — мощнейшим ударом сверху рассёк следующего наискось от плеча до самого сердца. — Это вам не с фессалийским сбродом силами меряться! На помощь афиняне! Бей атлантскую сволочь! Ахайя!

— Это что же братцы, — раздался мощный рокочущий голос Эврита, — неужто афинянин прав?! Неужто фессалийцы разучились драться?! Ахейцы мы или крабы?! Покажем афинянину, что есть ещё герои в Фессалии! Ахайя!

Пристыженные, до крайности разозлённые северяне встали насмерть.

— Бей! Бей! — надрывался Кан и, показывая пример, рубил направо налево с такой поспешностью, словно от каждого его удара зависела судьба всей Греции.

Поскольку отступать атлантам было просто некуда, они тоже топтались на месте, не в силах сломить яростно сопротивляющихся ахейцев, а фракийцы тем временем всё глубже вбивали свой бронированный клин в толпу врагов. Ириты, истекая кровью, всё же не поддавались натиску противника. Шат и Эльид сражались впереди всех, воодушевляя своими подвигами малодушных и восхищая самых дерзких храбрецов.

Эльид кидался на врага с таким диким нечеловеческим рёвом, что испуганные кони шарахались от него в сторону, становились на дыбы, сбрасывая седоков. Он обрушивал на очередного противника целый шквал ударов и в считанные секунды так изматывал его, что многие гибли просто не в силах поднять щит или меч для отражения простейшего выпада. Шат действовал абсолютно иначе — он с рассеянным видом отбивался сразу от двух-трёх всадников, а когда успокоенные враги на долю секунды теряли бдительность, забывая о необходимости защищаться самим, следовал молниеносный выпад, и свободное место занимал следующий имперский всадник.

Сражающиеся в рядах фракийцев Ним и Аробист не так выделялись на фоне дружного, хорошо продуманного натиска горцев, кое-кто из горных удальцов насмешливо покрикивал на нерадивых афинян — уж больно медленно и неохотно двигались оба. Братья не откликались на шутки остряков — их всецело поглотила тяжёлая работа боя. Коварный Аробист внешне несуетливо, не торопясь, уклонялся да уклонялся от вражеских выпадов, выжидая момент для нанесения своих любимых змеиных выпадов — он имел обыкновение разить насмерть и наверняка. Ним двигался чётко, размеренно, продуманно. Каждый его шаг, каждый поворот тела, каждый замах подчинялся определённой цели. Казалось, действует хорошо отлаженная и отрегулированная боевая машина — до того резкими, неслабеющими и законченными выглядели его движения.

Что касается Медиса, то он не мудрил, делал хороший замах, да с такой силой обрушивал тяжёлый клинок на очередного супротивника, что мечи вылетали из атлантских рук, а щиты разваливались пополам.

Кольцо вокруг атлантов сжималось с каждой минутой. Фракийцы двигались всё быстрей, им навстречу уже пробивались фессалийцы. Муроб решал сложную задачу: если драться дальше, то разгром неминуем. Можно было прорвать негустую цепь джитов и удрать ближе к своим, но тогда придётся бросить часть когопула на растерзание ахейцам, а Вилен за это по голове не погладит… И всё же Муроб решился на второй вариант — ему нисколько не улыбалось геройски сложить голову в этой проклятой богами Элладе! Он ещё так молод. У него жена и четверо детей. Ему не за что себя корить — пока была возможность хоть что-то изменить, он не дремал, командовал этим стадом баранов, которым не терпелось искрошить глупых и трусливых туземцев. А на деле? Тьфу — и ничего больше!

Когда остатки имперской кавалерии, повинуясь приказу начальника, бросились вниз по склону, Медис попробовал остановить их и чуть не погиб под конскими копытами. Ладно, джиты вовремя извлекли его из начавшейся свалки и оттащили под кустик, отлежаться, а сами, проводив всадников градом камней, заняли оборону, оттянувшись к правому флангу. Через полчаса Медис полностью пришёл в себя, богатырская сила и несокрушимое здоровье позволили ему быстро оправиться. Браво, Медис!

С брошенными на произвол судьбы атлантами покончили довольно скоро. Собрали оружие, изловили осиротевших лошадей, подобрали убитых и раненых, и, едва Гелиос выгнал из стойла своих божественных жеребцов, тронулись в обратный путь. Кан ехал с Гетидами и Медисом впереди устало шагавших джитов. Глаза слипались, ладони, натёртые рукоятью меча, горели огнём, тело ныло, а ссадина от небрежно отражённого удара беспокоила и раздражала. Их обгоняли фессалийские сотни, дружелюбно махая шлемами и просто руками, но Кан лишь сонно кивал в ответ и вновь погружался в состояние сонного оцепенения.

Возле пелопонесского лагеря Норит неуклюже сполз с Дива, стянул поцарапанные доспехи, и протянул их Медису:

— Побереги до случая. И Дива возьмите. А, ты, Шат! Ещё раз поднимешь, на ночь глядя… я тебе… я тебя…

Кара для неугомонного Гетида не придумывалась, поэтому Норит махнул рукой и поплёлся к родному костру. Когда он, отмывшись от своей и вражеской крови, прилёг под бочок раскинувшейся во сне Венеты, девушка проснулась.

— Где ты был? — спросила она, кладя голову на влажное плечо возлюбленного.

— Ритатуй вызывал, — пробормотал тот, — Див застоялся, пришлось погонять. Ну, и… — на большее его не хватило. Он слишком устал и хотел спать…