Гробница

Кайед и Даад Перемещенные и найденные

Они не были коренными жителями Иордании. Азиль Кайед и Юсиф Даад были сыновьями переселенцев. Их родители покинули Палестину в мае 1948 года, когда образовалось Независимое Государство Израиль. Их семьи принадлежали к одному клану и происходили из одной деревни, располагавшейся под Иерусалимом. Попав под влияние антисионистской пропаганды, они безотчетно поверили тем политикам, которые, преследуя личные интересы под маской патриотического пыла, кричали, что сионистские силы вторгнутся в арабские селения, разрушат дома мирных жителей, разорят их тощие поля, вырежут скот, прямо на улице, среди бела дня будут убивать стариков и детей, насиловать женщин, мучить и калечить мужчин, и что бегство за реку Иордан — единственное спасение для арабов, оказавшихся в руках враждебных сил. Они попали в лагерь для эмигрантов в местечке Ин-эс-Султан; это был один из крохотных поселков на Западном Берегу, ютившихся вокруг центрального города Иерихон. Двое парнишек-арабов были ровесниками — они появились на свет с разницей в несколько недель в грязном палаточном городке, где не было даже самых элементарных удобств — электричества, и водопровода, не говоря уже о канализации. Многие сотни арабов-беженцев ютились в этом обширном лагере уже на протяжении долгих месяцев, питаясь только тем, что от случая к случаю привозили грузовые машины из Дамаска и Аммана, и подолгу изнывая от жажды, когда запаздывали автофургоны-цистерны, снабжавшие городок питьевой водой. Палатки из тонкой холстины, которыми снабдил их Международный Красный Крест, имели очень мало общего с теплыми и уютными, надежно защищающими от дождей и песчаных бурь шатрами бедуинов, древних кочевников пустыни, сшитыми из кож и шкур животных — тонкая ткань промокала под проливными дождями, а сильный ветер валил шаткие матерчатые домики на землю. Мальчики росли в условиях, которые вполне можно назвать дикими и нечеловеческими — постель им заменял тонкий матрац, лежащий на голой земле. В перенаселенном, тесном городке, посреди людской толчеи и суеты, не было подходящего уголка, где можно было бы поиграть маленьким детям. Везде громоздились кучи гниющих отбросов. Из открытых сточных канав в воздух поднимался удушливый смрад. Мухи и москиты миллионами слетались на горы нечистот, разлагающихся под жарким солнцем. Тяжелейшие формы дизентерии были самым обычным явлением среди несчастных жителей этого гетто, лишенных самой элементарной медицинской помощи. Холера и брюшной тиф уносили тысячи жизней. После сильных ливней наступала нестерпимая жара — то близкая пустыня веяла на городок своим палящим дыханием. Ветер, дующий из пустыни, не приносил облегчения — наоборот, он высасывал из сухого, горячего воздуха последние остатки влаги. Эти резкие перемены погоды изматывали и ослабляли людей, живущих почти под открытым небом.

Вокруг «муктара» той деревни, откуда многие из них были родом, собралось несколько кланов, как в прежние времена. Но старик ничем не мог облегчить их участь. Его сердце было разбито стыдом за свое трусливое бегство из родных мест и зрелищем людских страданий, которые он ежедневно видел перед собой. Ненавидьте всей душой своею, только и мог сказать он слушавшим его и верящим ему людям, презирайте тех сионистских собак, которые выгнали вас из ваших домов и довели до столь жалкого существования. Завещайте эту ненависть детям вашим, которые должны сполна отомстить евреям за все ваши беды.

От брюшного тифа умерли отец Юсифа, два его старших брата и сестра. То, что маленький мальчик с матерью остались жить, отнюдь не было чудом или внезапным поворотом судьбы — смерть обычно вслепую выбирает свои жертвы. Вдова с сыном теперь перешли под покровительство отца Азиля. Между двумя женщинами, живущими под одной крышей, быстро возникло согласие; ни одна из них не ревновала и не завидовала другой. Воспитанные в строгих магометанских традициях, они знали, что Коран, столь сурово порицающий внебрачные связи и нарушение супружеской верности, призывает божью благодать на головы тех, кто заботится о калеках, душевнобольных, слепцах и вдовах. Мальчики, Азиль и Юсиф, росли в мире и дружбе, еще более сближавшей их, чем кровное родство.

Хотя вскоре грубые кирпичные хижины, облепленные речной глиной, стали заменять тонкие парусиновые палатки, и вдоль берега Иордана начали воздвигаться целые деревни из неуклюжих, сделанных на скорую руку лачуг, закон «каифа» — пассивная покорность судьбе, которая вполне могла бы быть названа ленью и нежеланием трудиться — был основной нормой жизни палестинских беженцев. Процветал кое-какой мелкий бизнес, но организованное производство так и не было налажено. Для подростков, разделивших со взрослыми тяжесть изгнания, не было устроено ни школ, ни яслей, куда молодые матери могли бы отвести своих малолетних ребятишек. Деморализованные палестинцы полагались на милосердие окружающих, живя скудным подаянием Международного Красного Креста и нескольких других благотворительных организаций; казалось, в их душах, душах фанатиков, ненависть к оставшимся на другом берегу великой реки евреям и злость на предательство местных властей той страны, куда они прибыли, занимали всю необходимую для созидательной деятельности энергию. Накаленные бытовыми неурядицами страсти отводились в эти два громоотвода, и жизнь в гетто протекала так же, как она шла в самом начале переселения арабов из Израиля. Переселенцы купались в своем бессильном гневе, принимая подаяние от цивилизованных стран как нечто само собой разумеющееся. А Мусульманское Братство вовсю раздувало шум вокруг преследуемых и гонимых палестинских беженцев, в то же время подкладывая свежее топливо в огонь ненависти, направленной против этих нечестивых «оккупантов», в то же время пропагандируя идеи великого дела арабской репатриации.

Азиль и Юсиф были детьми гетто, кое-как существовавшими на скудное подаяние чужой страны, смолоду в изобилии хлебнувших горечи и жестокости жизни, которыми судьба щедро снабжала переселенцев, лишившихся крова и обеспеченного куска хлеба. После того как отец Азиля был убит во время восстания против Арабского Легиона короля Иордании Абдуллы (который, выступая заодно с лидерами некоторых арабских стран, преследовал свои политические выгоды в том, чтобы не принимать палестинскую нацию на своей земле, как братьев по вере, а держать их в изгнании на нейтральной территории — таким образом он хотел устранить израильскую угрозу его собственному могуществу на Среднем Востоке) мальчикам пришлось самим содержать свои семьи. К тому времени ООН приняла на себя заботу о палестинских беженцах, и в лагерях стали происходить хоть и небольшие, но все-таки перемены к лучшему. В Ин-эс-Султане появились мечеть, ритуальная скотобойня, склады, большие магазины и центры раздачи пищи. Двоим мальчикам повезло — они стали работать разносчиками кофе. Бойкие парнишки сновали в толпе со своими лотками, предлагая кофе и липкие сладости, сотни раз на дню пробегая привычный путь от магазина до киоска, часто отходя к огромным грузовикам, ожидающим таможенной очистки на мосту Алленби.

Они любили бродить вокруг кафе, прислушиваясь к неторопливым речам взрослых, вспоминающих о минувших днях и об их родных деревнях, оставшихся на другом берегу Иордана. Рыночная площадь всегда была полна острых, пьянящих запахов — ароматных приправ и специй, кардамона в кофе, ладана, смешанных с резким запахом помета животных — верблюдов, ослов, овец и коз. Взрослые вздыхали, тоскуя о прошедших временах, когда на праздники им подавали экзотические блюда, и мальчики смеялись и подшучивали над их воспоминаниями.

Разговоры взрослых постепенно переходили на другие темы. Они со вздохами вспоминали свои брошенные дома, в которых они жили, когда еще живы были их деды и отцы — домики из кирпичей, слепленных из речного ила и навоза животных, побеленные снаружи известкой, домики с широкими плоскими крышами, специально приспособленными для того, чтобы собрать как можно больше дождевой влаги во время вешних ливней. Они вспоминали о деревенских торговцах и искусных мастерах — гончарах, плотниках, башмачниках, седельщиках, ткачах. И всякий раз, когда щемящая грусть переполняла их сердца при мыслях о том, чего они навсегда лишились, на глазах у них блестели слезы. Они вспоминали о том, как жизнь кипела в былые времена вокруг центральной деревенской площади, где был вырыт глубокий колодец и стояли печи, в которых подрумянивались душистые лепешки, где были лавка и кафе, в котором целый день играла радиомузыка. Они вспоминали о том, как в былые дни они наблюдали с открытой площадки кафе за суетой пестрой толпы на этой площади — за медленным движением верблюдов, на которых сидели важные погонщики, за скрипящими повозками бродячих торговцев, запряженными длинноухими серыми осликами, за суетливыми точильщиками и за закутанными в покрывала женщинами, спешащими по своим ежедневным хозяйственным делам.

В конце концов, ностальгию прогоняли воспоминания о славных войнах во имя Аллаха; мужчины, воодушевленные новой темой, хвастались друг перед другом своими подвигами и храбростью в сражениях, своей военной хитростью, с помощью которой им неоднократно удавалось одолеть врага. Недавнюю победу евреев над арабами они считали недоразумением — это слуги сатаны обманом заставили правоверных покинуть свои края и переселиться на чужбину. Враги были воплощением сил зла — джиннами, — принявшими человеческий облик. Евреи — союзники темных сил, а отнюдь не достойные противники, с которыми можно биться в открытом и честном бою. Пророк Мухаммед возвестил, что евреи стоят вне законов Аллаха, и потому да испепелит нечестивых гнев господень, да падет кара Аллаха на их преступные головы.

Так говорили старшие; Азиль и Юсиф внимательно прислушивались к их речам. Их томило неясное чувство тоски по родной земле, которой они никогда не видели, но о которой так часто слыхали от взрослых, их переполняла горечь утраты той вольготной, прекрасной жизни, о которой вспоминали люди под крышей кафе. И ненависть к тем, кто называл себя израильтянами, закипала в их душах.

Мальчики росли, и сама жизнь учила их науке выживания. Школа, даже организованная под покровительством агентства ООН по оказанию помощи беженцам, была практической подготовкой к вооруженной борьбе против «израильских оккупантов». Арабские воспитатели и наставники объединяли своих учеников в небольшие группы, каждая из которых имела свое воинственное название и девиз, подстрекающий к борьбе против израильтян. Физическая подготовка в этой школе включала начальные навыки обращения с холодным огнестрельным оружием, рукопашный бой, умение выслеживать противника и теоретический курс действий при высадке десанта на вражескую территорию.

Подпольная торговля, воровство и рэкет были несравненно более выгодным делом, нежели мелкий бизнес, и поэтому Азиль и Юсиф стали сначала мальчиками на побегушках у торговцев гашишем, а затем перешли на более выгодную «должность» — они следили за облавами на торговцев наркотиками и охраняли склады запрещенного товара.

Откровенная, бесстыдно-грубая хвастливая болтовня о сексуальных наслаждениях, типичная для подростков, вступивших в пору полового созревания, привела их к неожиданным результатам. Когда осведомленность в вопросах пола уже перестала играть основную роль, и к психологическому возбуждению, испытываемому юношами при разговорах на подобную тему, добавилось еще и физическое, они обнаружили, что на самом деле их больше влечет друг к другу, чем к женщинам. Их первые неловкие сексуальные опыты завершились настолько чудесными ощущениями, что они и в дальнейшем предпочитали ласкать друг друга, получая от этого гораздо большее наслаждение, чем при обычном половом контакте с женщиной. Хотя мужчинам было дозволено жать друг другу руки и целоваться на людях, на гомосексуализм повсюду в арабском мире смотрели крайне неодобрительно, и поэтому Азиль и Юсиф скрывали от посторонних интимную сторону своей тесной дружбы, и сладость запретного плода придавала их чувствам друг к другу еще большую остроту.

Как все палестинские юноши, достигшие определенного возраста, они вступили в «фидаин»; их энергия и молодой задор были направлены в русло «джихада», священной войны мусульман с неверными, на освобождение из-под еврейского гнета. С этими громкими лозунгами иорданская молодежь вступала в ряды организации, ведущей партизанскую войну за свою родную землю, занятую «сионистскими собаками». Они совершали набеги на территорию Израиля, убивая и калеча мирных жителей во имя Аллаха, и чем больше юношей не возвращалось из опасных вылазок, тем сильнее арабы мстили за них. Насилие и жестокость становились признаками доблести в полупрофессиональных бандах налетчиков, собравшихся на западном берегу реки Иордан. Чтобы доказать свое бесстрашие и мужество, воины «фидаина» откусывали головы живым цыплятам и змеям, голыми руками душили кошек и щенят.

Хотя взрослые всегда считали Азиля и Юсифа ничем не выделяющимися из толпы сверстников молодыми людьми, тем не менее они отдавали должное умелым действиям двоих неразлучных товарищей, выполняющих сложные задания, и их необычайной хитрости и ловкости. Но однажды при проведении очередной операции на израильской территории друзья проявили столь необузданную жестокость, что даже взрослых, закаленных воинов ислама поразило первобытное варварство двух молодых парней.

Обходя израильские патрули, они перешли границу и пустились в трудное и рискованное путешествие вглубь чужой территории (в «фидаине» считали двух друзей достаточно опытными, чтобы доверять им серьезные поручения); их конечная цель — кибуц в нескольких километрах от Биры — лежала достаточно далеко от границы. Проходя мимо поселений колонистов на болотистой местности, умело осушенной и возделанной трудолюбивыми израильскими крестьянами, Азиль и Юсиф видели, как преобразилась земля, еще недавно бывшая диким, пустынным краем. Теперь здесь раскинулись фруктовые сады, виноградники и хлебные поля. Земли новых поселенцев были огорожены всего лишь невысокой живой изгородью из кактусов и ююбы, но жилые дома скрывались за высокими и прочными заборами. Друзьям нужно было взорвать водонапорную башню, расположенную в стороне от остальных технических сооружений. Иорданские «хозяева», нисколько не заботившиеся о медикаментах и элементарных бытовых удобствах для своих «гостей» — беженцев из Палестины, с удовольствием снабжали палестинских террористов взрывчаткой. Быстро шагая к своей цели под покровом темноты, двое приятелей случайно набрели на молодую парочку — израильские парень и девушка облюбовали дальний уголок, чтобы никто не помешал им предаваться наслаждению.

Парочка лежала под огромным эвкалиптом, ласкаясь и лепеча друг другу бессвязные слова. Их стоны и бормотание привлекли внимание двоих друзей.

Азиль и Юсиф переглянулись — их глаза были огромными и ясными в тихой звездной ночи, — затем подкрались ближе к источнику этих странных тихих звуков. Наблюдая за влюбленными из ближних кустов, оба дрожали от возбуждения — никогда прежде им не случалось видеть ничего подобного, и женская нагота одновременно притягивала и шокировала их. Пылкие любовники были настолько увлечены друг другом, что не услышали шороха, выдававшего приближение двоих молодых арабов. Азиль быстро прикончил девушку — ее обнаженные интимные места возбуждали его полудетское любопытство, но в остальном она не представляла для обоих друзей никакого интереса. Он перерезал ей горло так же просто, как отрезал бы голову цыпленку, случайно попавшему ему под руку. Тем временем Юсиф оглушил ее любовника ударом тяжелого камня по голове. Друзья подхватили обмякшее тело под мышки и поволокли его по земле к отверстию в колючей изгороди, которое они проделали, чтобы пробраться к водонапорной башне прямиком через поле, где они подвергались меньшему риску быть обнаруженными. Остановившись на безопасном расстоянии от ближайших домов, они разорвали одежду несчастного юноши на полосы, чтобы связать его и заткнуть ему рот кляпом; затем долго наслаждались извращенным, садистским насилием над полубесчувственным телом.

Охваченные острым сексуальным возбуждением, познавшие новые, необычные эмоции, которые вызывала в них нагота этого незрелого юнца, приятели проделали над своим связанным пленником то, на что никогда еще не решались, лаская друг друга.

Их садистской оргии помешала быстрая агония и смерть измученной жертвы. Азиль и Юсиф получили хороший урок на будущее; в дальнейшем они старались сдерживать свои желания и не доходить до крайностей, чтобы растянуть свое острое наслаждение на много часов, а иногда и дней.

Изувеченное, истерзанное мертвое тело лежало перед ними на земле — когда они, наконец, опомнились и поглядели на дело своих рук, в распластанной на окровавленной земле плоти едва ли можно было распознать человеческие черты. Однако пыл, с которым оба араба предавались садизму, еще не угас. Напоследок они отрезали у трупа половые органы и, спрятав свою кровавую добычу в кожаный мешочек, принесли ее своим наставникам из «фидаина». Их старшие командиры, хотя и рассердились на Азиля и Юсифа из-за срыва важного задания — взрыва водонапорной башни, — казалось, были приятно удивлены беспощадной жестокостью, с которой двое друзей расправились с молодым евреем. Кастрация и расчленение трупа были встречены благосклонно. Азиль и Юсиф доказали, что они достойные воины «джихада». Раз за разом они ловко и незаметно прокрадывались сквозь цепочки усиленного патруля на территорию соседнего государства, стараясь нанести как можно больше ущерба ненавистным израильтянам. Через несколько месяцев двоих друзей отправили в учебный лагерь в Долине Бекаа в Ливане, где готовили и формировали группы террористов для будущих вооруженных набегов на Израиль. Живя в бетонированных казармах, будущие воины объединенных арабских сил учились стрелять из русских автоматов и пистолетов, минометов и ручных гранатометов. Их учили, как пользоваться бомбами с альтиметрическими, инерционными и временными детонаторами, учили основным приемам подготовки и проведения террористических актов, учили моментально открывать запертые замки любой сложности, незаметно подкрадываться к своей жертве посреди пустой улицы, уходить от погони, и еще многим другим вещам. Их поднимали по команде рано утром и заставляли бегать ежедневно по четыре километра в полной амуниции. После утреннего кросса наступало время четырехчасовых тренировок. И каждый день их подвергали усиленной идеологической обработке во время дневных теоретических занятий.

Им повторяли, что их удел (а не просто священный долг, как говорилось раньше) — не только убивать сионистов и их ближайших союзников, но и людей любой национальности, оказывающих помощь или проявляющих симпатию к «так называемому» Государству Израиль. Двое палестинских беженцев оказались способными учениками. Не прошло и двух лет после начала серьезной подготовки Азиля и Юсифа, как двое друзей начали ездить по разным странам, совершая подрывные действия. Вскоре они заслужили признание своих командиров как хорошо подготовленная, эффективная команда. Однако у них имелась одна слабость, которую они старались держать в секрете от своих компаньонов (хотя свою тайну им не удалось полностью скрыть, как они надеялись вначале, к счастью, их начальство смотрело на их причуды сквозь пальцы, поскольку они ничем не вредили основной операции). То экстатическое состояние и исступленный восторг, которые испытали приятели при первом изнасиловании и зверском убийстве израильского юноши, надолго запомнилось и не выходило из их памяти на протяжении многих лет. Им хотелось вновь и вновь переживать подобные чувства, и поэтому они умело пользовались полученными в Долине Бекаа навыками для похищения людей, когда им доводилось бывать в столицах иноземных государств. Ежегодно в крупных городах всего мира бесследно пропадает огромное количество людей, и только небольшую часть удается найти. Для Азиля и Юсифа не составляло большого труда схватить приглянувшегося молодого мужчину или парнишку, а иногда даже девушку (для двух террористов последний вариант был настоящим извращением), чтобы утащить их в какой-нибудь тихий уголок, где они могли насиловать, пытать, всячески мучить свою жертву в течение многих часов, а иногда даже дней. Затем несчастного пленника убивали. Сексуальные преступления относятся к тем видам преступлений, которые труднее всего раскрыть, особенно если в них не вовлечены другие мотивы и до момента их совершения насильники и их жертва не состояли в близких отношениях. Поэтому до определенной поры Азилю и Юсифу удавалось выйти сухими из воды.

Бомба сработала преждевременно.

Азиль и Юсиф оставили небольшой сверток с еле слышно тикающим содержимым под одной из скамеек на Северном Вокзале и неспешно пошли прочь, затерявшись в шумной суете, среди сосредоточенных и важных путешественников. Проложив себе путь сквозь толпу к аркам, ведущим из помещения вокзала на улицы Парижа, они собирались незаметно уйти с вокзала, но, услышав взрыв позади себя, они застыли на месте. На несколько секунд вокруг наступила жуткая тишина — или, может быть, их оглушил грохот взрыва, и потому они не слышали стонов и криков, доносившихся из зала — а потом началось столпотворение: вся пестрая, многоязычная, вопящая толпа пришла в движение и теперь напоминала гигантский растревоженный муравейник; туристы и жители Парижа толкались, кричали, цеплялись друг за друга в общей суете; некоторые проталкивались поближе к стенам и приседали там на корточки, съежившись и закрыв голову руками, другие бежали в ту сторону, откуда донесся грохот взрыва, третьи спешили поскорее выбраться на улицу.

Двое террористов знали, что ни европейская одежда, ни пестрая толпа, в которой было много иностранцев, не помогут им скрыться от полиции, если они в панике побегут с места происшествия, хотя ничего крайне необычного в таких действиях не было — очень многие пытались пробраться к выходу; возле арок уже собралось немало народу. В то время парижане подозрительно смотрели на каждого араба или алжирского «типа» — всего несколько недель назад парижские власти арестовали одного из лидеров ООП как участника преступного заговора; в ответ Аль-Фатах выдвинул ультиматум, требующий в кратчайший срок выпустить на свободу «заложника» и предоставить ему возможность покинуть страну, иначе пусть французы пеняют на себя — они познают на собственном опыте силу исламского возмездия. Французское правительство считалось «мягким», поддающимся на подобные угрозы, и взрыв бомбы на Северном вокзале Парижа вполне мог служить ответом арабских террористов на арест их главы, своего рода грозным предупреждением и демонстрацией силы.

Азиль и Юсиф не спеша уходили с перрона, стараясь не привлекать к себе внимания посторонних, хотя больше всего им сейчас хотелось оказаться как можно дальше от вокзала. К несчастью, их невозмутимое спокойствие слишком бросалось в глаза посреди всеобщего переполоха; и когда уже им оставалось сделать лишь несколько шагов до выхода на улицу, к ним направился «gendarme», которому эти двое спокойно разгуливающих по залу ожидания арабов показались весьма подозрительными личностями. Полиция, как патрульная служба, так и служба расследований, получила подробные дополнительные инструкции в связи с арестом известного террориста, и поэтому полисмены тщательно следили за каждым подозрительным иностранцем. Полицейские патрули были усилены.

Молодой «gendarme» поспешил за двумя щеголевато одетыми арабам, державшимися поблизости друг от друга, прокладывая себе путь через толпу. Азиля и Юсифа заставило обернуться резкое «Alors, messieurs!». Преждевременный взрыв сильно взволновал двоих друзей — ведь сработай запал чуть раньше, и их изуродованные тела лежали бы сейчас в зале ожидания, возле скамейки. А сейчас их арестовывает полиция! Даже не дождавшись, пока «gendarme» задаст им свой первый вопрос, Азиль вытащил нож из футляра, спрятанного в потайном кармане его одежды, и быстро шагнул навстречу облаченному в полицейскую форму мужчине. Азиль превосходно владел холодным оружием, а Юсиф — гарротой, но сейчас смертельному прямому удару в живот могли помешать широкий пояс и пуговицы на кителе «gendarme». До сердца тоже никак не достать — их злополучный преследователь умышленно или, может быть, случайно поднес левую руку к груди, и это отклонило бы нож при резком выпаде. Азиль выбрал иную цель для своего острого лезвия. Хотя удар, который он собирался нанести полицейскому, не убивал на месте, но обычно он мгновенно выводил жертву из строя — почти сразу потеряв сознание, раненный умирал через одну-две минуты. Лезвие полоснуло по верхней части левого предплечья «gendarme», разрезав плечевую артерию. Раненный недоумевающим взглядом посмотрел на свою левую руку, а через несколько секунд тяжело, неловко повалился на тротуар.

Взвизгнула какая-то женщина, но ее вопль потонул в общем гаме возбужденных голосов и резком завывании сирен. Арабы побежали, не заботясь о том, заметит ли их еще кто-нибудь. Нырнув в метро, они торопливо подошли к окошку кассы, чтобы купить билеты; затем наступили томительные минуты ожидания, показавшиеся вечностью двум друзьям, уходящим от возможной погони. Стоя на перроне, они молили Аллаха, чтобы поскорее подошел поезд — какой угодно, в любую сторону, — им казалось, что вот-вот из-за ограды раздастся громкий повелительный окрик. Наконец, увидев подходящий поезд, оба поспешно направились к нему, и едва поезд успел остановиться, проскользнули в вагон, плюхнулись на свободные сиденья и снова мысленно обратились к Аллаху с горячей мольбой о том, чтобы двери закрылись и поезд тронулся как можно скорее, прежде чем люди в голубых формах ворвутся сюда. Они вышли на следующей остановке, Восточном Вокзале, и сделали пересадку на поезд, идущий до Шоссе д'Антан, а оттуда добрались до Монмартра. Они проехали не такое уж большое расстояние, однако этого было достаточно, чтобы оторваться от преследователей, и затратили на это слишком мало времени, чтобы полицейские успели расставить патрули на выходах из метро (впрочем, это вряд ли было возможно при таком огромном количестве станций). Они вышли на улицу. Смеркалось. Издалека доносились звуки сирен. Они неторопливо пошли по широкому, обсаженному деревьями бульвару к набережной, смешавшись с пестрой толпой туристов, растворившись в общем людском потоке; их сердца все еще учащенно бились, хотя внешне они казались спокойными, играя роль беззаботных иностранцев, гуляющих по вечернему Парижу. Они проходили мимо ресторанов, где запах жаркого и ароматных соусов щекотал их ноздри, вежливо отказываясь от многочисленных предложений ярко накрашенных, улыбающихся проституток, не останавливаясь до тех пор, пока не добрались до берега Сены. По реке скользили маленькие прогулочные катера, переполненные иностранными туристами и просто зеваками. Люди парами и небольшими группами прогуливались по набережной или стояли возле парапета, любуясь закатом.

Только теперь двое друзей переглянулись с лукавой усмешкой на лицах. У них было надежное убежище — квартира в одном из маленьких тихих двориков на улице Муффтар совсем рядом с рыночной площадью по ту сторону реки. Однако возвращаться на квартиру не было прямой необходимости; как раз наоборот, на учебных занятиях им не раз повторяли, что в подобной ситуации лучше всего оставаться на улице как можно дольше, смешавшись с толпой.

Некоторое время они бродили вдоль берега реки, затем свернули на одну из улиц, ведущих к Сан Дени, гуляя и, как положено зевакам, глазея на бродячих артистов — уличных музыкантов и танцовщиц, жонглеров, акробатов и фокусников. Они были возбуждены и чувствовали себя, как после стакана крепкого вина — испуг смешивался с весельем, дрожь — с радостным сознанием того, что после всех сегодняшних приключений они не подорвались на своей же собственной бомбе и не попали за тюремную решетку. Они были живы! Операция прошла успешно, и к тому же они могли записать себе несколько очков в плюс за убитого на вокзале «gendarme». Их одежда была настолько неброской, хотя, впрочем, весьма добротной и хорошо пошитой, что опознать их по характерным деталям костюма будет очень трудно. Полицию будет ждать большое разочарование, когда она начнет опрашивать свидетелей убийства. В летнее время толпы студентов, туристов и прочей разношерстной публики всех национальностей собираются в столице Франции — городе, овеянном романтической славой, крупнейшем центре мировой культуры — и найти среди многих тысяч людей двух молодых арабов, совершивших убийство, едва ли легче, чем отыскать иголку в стоге сена.

Сидя за столиком в открытом кафе и распивая бутылку белого вина (как приятно, однако, оказаться вдали от мусульманских стран и чувствовать себя свободными от жестких запретом ислама!), они рассеянно прислушивались к приглушенным разговорам проходящих по улице и сидящих за соседними столиками людей. Из этих разговоров они узнали, что в результате взрыва бомбы на Северном вокзале пять человек — среди них один ребенок — получили серьезные ранения, но никто не погиб. Двое друзей испытали нечто вроде легкого разочарования — результаты показались им ничтожными по сравнению с затраченными усилиями и риском, которому они подвергали себя во время выполнения операции.

Наконец-то они могут отдохнуть после утомительного, насыщенного событиями дня, наслаждаясь яствами декадентской европейской кухни. Поглощая незнакомые блюда и совершая обильные возлияния, они кокетничали друг с другом. В праздничной, веселой и возбужденной атмосфере их взаимная страсть разгоралась сильнее, а волнующее чувство близкой опасности, пережитое ими при побеге с места происшествия, лишь больше распаляло их; увечья, наносимые людям, и убийства вызывали в них сладострастные ощущения.

Наконец они переправились через реку, оказавшись на Иль де ля Ситэ, и потихоньку побрели к рыночной площади, за которой находилась их квартира. Заглянув по пути в одно из вечерних кафе, они выпили еще вина. После нескольких бокалов крепкого напитка им показалось, что за весь долгий день на их долю выпало слишком мало рискованных предприятий, и двое друзей решили провести ночь в погоне за приключениями.

Сумерки сгустились; последние лучи заката померкли, и на улицах зажглись фонари. Постепенно с площадей и широких проспектов Парижа исчезли шумные толпы — туристы разошлись по гостиницам и «pensions»; под открытым небом остались только гуляющие студенты, бездомные бродяги и пьяницы. Азиль и Юсиф пустились на поиски очередной жертвы, которая поможет им удовлетворить жестокое вожделение.

Они отвергли уже двоих мужчин, торгующих своим телом, — они показались двум приятелям слишком старыми: на вид им было далеко за двадцать, к тому же оба были довольно плотного сложения. Зато третий сразу привлек к себе их внимание: стройный, хрупкий, женоподобный юноша лет семнадцати, почти мальчик. Задними дворами он завел их на кривую улочку, окончившуюся тупиком, уверяя, что здесь их никто не потревожит. К сожалению, Юсиф не взял с собой свою излюбленную «garotte», но в крайнем случае сойдет и галстук, который он повязал, одеваясь по европейской моде. А Азиль позабавится с этим молодым парнишкой, пощекочет его своим острым лезвием, когда кожа его побагровеет и разбухший язык вывалится изо рта. На сей раз приятели не собирались долго мучить свою жертву, опасаясь, что невнятные крики и стоны привлекут внимание случайных прохожих.

На сей раз их постигло жестокое разочарование. Юноша оказался не таким уж молоденьким и изнеженным, как им сперва показалось. И повел себя совсем не так, как ожидали от него двое ухмыляющихся в предвкушении скорой развязки приятелей.

В тусклом свете дальнего фонаря блеснула холодная сталь револьвера, который «мальчик» выхватил из потайного кармана своей куртки. «Полиция», — предупредил он изумленных арабов, зажав раскрытое удостоверение в поднятой левой руке.

Пуля прошла сквозь предплечье Азиля, зацепив кость, когда араб бросился на переодетого полицейского с ножом в руке. Но, целясь в противника, тот невольно оставил свое горло незащищенным на несколько секунд, и эта ошибка роковым образом решила его участь. Он упал как подрубленный, успев сделать последний выстрел из своего револьвера, прежде чем его ослабевшие пальцы разжались и оружие упало на тротуар. Пуля взвизгнула, царапнув асфальт, и, отскочив от него, улетела куда-то в пустоту кривой улочки.

Азиль вскрикнул от жгучей боли в простреленной руке, когда его нож глубоко вонзился в тело полицейского. Где-то поблизости тревожной трелью заливался свисток — отовсюду на звуки выстрелов сбегались полицейские патрули, усилившие свою бдительность после криминального происшествия на вокзале. Юсиф поднял своего ослабевшего, потерявшего много крови товарища, и, подперев собой обмякшее тело, потащил его прочь из тупичка, бормоча утешающие, подбадривающие слова, заклиная его идти как можно быстрее. Так, поддерживая раненного Азиля, Юсиф петлял по темным закоулкам, пробираясь туда, где, по его мнению, должна была находиться их квартира. Из-за угла навстречу им выскочила машина, ослепив двоих прижавшихся друг к другу арабов блеском огней.

Двое террористов нырнули в ближайший переулок, перейдя на неуклюжий, неровный бег, сопровождаемый стонами Азиля, вырывавшимися сквозь стиснутые зубы раненного. Они были уверены, что сидящие в машине люди не успели их заметить. К несчастью, их заметили. Патрульная полицейская машина остановилась, перекрыв вход в переулок. Хлопнула дверца, и из автомобиля выскочили люди в голубой форме. Раздалось громкое повелительное «Arretez!», после чего загремели выстрелы.

Пули звонко зацокали по стенам и булыжной мостовой; одна из них рикошетом ударила в ногу Юсифа, засев в мясистой части икры. Теперь оба страдали от огнестрельных ран, и силы у обоих стремительно убывали. Тем не менее они бежали вперед, задыхаясь, но ни на секунду не останавливаясь. Юсиф плакал от отчаянья, хромая позади своего товарища: его нога онемела и подворачивалась, когда ему случалось наступать на нее, однако сильной боли он пока еще не чувствовал.

Наконец впереди показался выход из узкого переулка. Они выбежали на широкую улицу, но тут же повернули обратно, заметив еще одного мужчину в голубой форме, бегущего к ним. Вдоль тротуаров медленно двигались несколько легковых машин; увидев знаки, которые подавали им кричащие «gendarmes», шоферы тут же остановили автомобили, блокировав выход из переулка. Убегая обратно в сумрак узкой кривой улочки, Азиль и Юсиф мысленно проклинали себя за свою глупость. Они знали, что им не избежать сурового нагоняя от начальства. Старшие накажут их за необдуманные поступки и за риск, которому они подвергли не только себя, но и всю организацию. Хватая воздух раскрытыми ртами, тяжело дыша, двое друзей тихонько молили Аллаха о том, чтобы он простер над ними свои крылья и дал им невредимыми ускользнуть из западни, в которую они попали.

Еще раз свернув за угол, они споткнулись о тела трех бездомных бродяг, скорчившихся на мостовой, старающихся теснее прижаться друг к дружке и к вентиляционным отдушинам парижской подземки — теплый воздух, поднимавшийся из этих отверстий, согревал лежащих на холодной земле оборванных, грязных людей, устроившихся здесь на ночлег. Азиль упал, сильно ударившись головой о тротуар, и не смог подняться, оглушенный этим ударом. Нищие, недовольные тем, что их так неласково потревожили какие-то подозрительные личности, в буквальном смысле слова свалившиеся прямо им на головы, спихнули двоих приятелей в водосточный желоб рядом с тротуаром. Приподняв голову и оглядевшись, Юсиф ужаснулся, увидев рядом с собой безжизненно распростертое тело своего товарища. Их преследователи бежали за ними по пятам — топот бегущих ног, громкие голоса, яркие огни прожекторов и вой сирен были уже где-то совсем рядом. Юсиф, шатаясь, поднялся на ноги и поднял своего оглушенного приятеля, понуждая его бежать дальше.

Они ринулись в темный переулок, открывшийся напротив того места, где они споткнулись о тела бездомных; пробежав вперед несколько сотен шагов, они почувствовали тяжелый смрад, исходивший от маленькой подземной речушки, превращенной в канализационный сток. Зловоние усиливалось от духоты, царящей в тесном пространстве узкого переулка. Откуда-то сверху доносились печальные, протяжные звуки саксофона, наигрывающего блюз — очевидно, музыканта не тревожила суматоха, царившая внизу. Груды кухонных отбросов, нагроможденные у задних дверей небольших ресторанов, издавали резкий неприятный запах. Скорее, Азиль, скорее, Юсиф! Но куда бежать? Огромный ночной Париж был для них чужим и враждебным; они заблудились, кружа по темным узким переулкам, и никак не могли найти дорогу домой. Теперь рана в простреленной ноге Юсифа ныла острой, колючей, дергающей болью, и вся нога горела, словно в огне. Голова у Азиля, оглушенного падением, все еще кружилась; перед глазами то и дело плыл отвратительный, болезненный туман, и поэтому он решил положиться на своего любовника — Юсиф найдет дорогу, выведет его из этого ужасного места.

Прочь, через широкую улицу, в следующий переулок — этот, по крайней мере, был не таким узким и зловонным, как предыдущий. Пересекая проезжую часть, на которой даже в столь поздний час не замирало движение, они заметили небольшой внутренний двор с другой стороны тесной вереницы домов. Из переулка должен быть проход в этот двор. Они метнулись вперед, словно загнанные животные, вкладывая в отчаянный рывок свои последние силы. За спиной уже отчетливо слышались голоса и звуки шагов «gendarme». Оба приятеля находились на грани обморока от боли и усталости; едва ли сейчас они отчетливо сознавали, где находятся и куда бегут. Ворвавшись во внутренний двор, они почувствовали, что силы окончательно покидают их. «Акху шармута!» Тупик! Из внутреннего двора не было другого выхода!

Они оказались в ловушке. Милостивый Аллах, сжалься над своими верными воинами «джихада»!

Громкие слова команд снаружи, у входа во двор. Скрип автомобильных шин — машины остановились, перекрыв выход, отняв у Юсифа последнюю надежду на спасение. Звук открываемых дверей машин.

Но Азиль упрямо показывал пальцем куда-то во тьму впереди себя. Юсиф так и не понял, как удалось его полуослепшему после неудачного падения на тротуар товарищу разглядеть крошечную, почти незаметную щель там, где два здания плотно примыкали друг к дружке. Темная расселина была настолько узкой, что казалось, единая монолитная стена лопнула по шву, образовав этот тесный проход, куда едва-едва могли протиснуться два человека. «Ятамаджад изм аль раб!» Путь указан!

Шатаясь, они побрели через двор к спасительной щели. Этот путь показался им бесконечно длинным, как дорога грешника в аду. Свет, падавший из окон домов во внутренний двор, был похож на лучи скользящих прожекторов, обшаривающих окрестности в поисках притаившегося врага. Скрывшись, наконец, в темной узкой щели меж двумя глухими стенами домов, они двинулись вперед. Пространства меж домами едва хватало, чтобы из последних сил, спотыкаясь, неуклюже ковылять к выходу с другой стороны внутреннего двора, крепко держась за руки.

Впереди мелькнул тусклый свет. Приглядевшись, они увидели, что подошли к краю лестницы — крутые каменные ступеньки вели вниз. Где-то неподалеку горел неяркий уличный фонарь, освещая узкий проход между домами и нижний край лестницы.

Позади, во дворе, из которого им только что удалось уйти, послышались голоса. Мешкать было нельзя. Они начали спускаться. Но тут раненную ногу Юсифа пронзила острая боль, и, оступившись, цепляясь за руку Азиля, он с негромким криком и упал ничком на крутые ступени. Его обессиливший любовник не смог удержать равновесие, и через какое-то краткое мгновение оба араба, кувыркаясь, катились вниз; неровные края разрушенных временем ступенек обдирали кожу, больно ударяли по ребрам, в то время как они скатывались со ступенек вниз.

Они лежали у подножия лестницы, всхлипывая и громко стеная. У них не было сил пошевелиться, и желание жить, и вера в свою счастливую звезду уже почти оставили их.

До выхода оставалось всего несколько шагов. Но это расстояние казалось огромным истерзанным, обессилевшим людям.

Сверху донесся звук шагов, эхом отражающийся от стен. Полиция сурово накажет их за убийство «gendarme» из их бригады. А если полицейские узнают, что именно они были виновниками сегодняшнего взрыва на Северном вокзале, что они убили полицейского, пытавшегося задержать их на месте происшествия? Что тогда? Трепет пробежал по телам двух друзей — они одновременно подумали о наказании, которое должны понести за свои преступления. Инстинктивно потянувшись друг к другу, соединив руки в крепком пожатии, два любящих друг друга человека лежали на земле, слабо освещенной уличным фонарем, ожидая новых капризов всемогущей судьбы, трепеща от боли и страха.

Тень упала на их лица, и они с трудом повернули головы к выходу из узкой щели между домами. В неверном, дрожащем свете фонаря они разглядели тусклый блеск гладкой черной поверхности. Огромный автомобиль двигался медленно и почти бесшумно. Они подумали, что машина проедет мимо, но она плавно остановилась, и ее задняя дверца оказалась прямо напротив узкого прохода, в котором неподвижно лежали двое истерзанных, окровавленных людей.

Дверца открылась. Тихий шепот долетел до ушей Азиля и Юсифа:

— "Та ал мэи ва са та ииш лии тэктол мара сани я". (Идите за мной — и вы будете жить, чтобы снова убивать.) Это обещание придало им сил. Кое-как двое приятелей добрались до задней дверцы черного лимузина и вползли внутрь.

(И Клин исполнил свое обещание.)