Границы сред

Глава 22, В которой некоторые безусловно социально неодобряемые действия остаются безнаказанными

Владислав Коппер и Эрманита Оса, вполголоса переругиваясь, вдвоем забрались в кессон и задраились. Товарищ Пак не снисходил до объяснений, но в команде было принято считать — и таки не без оснований — что Товарищ Пак херни не лепит, а значит надо выполнять, особенно когда Товарищ Пак так выглядит. Плохо выглядит. Как человек, который видит что-то очень, очень нехорошее прямо в зеркале заднего вида.

Состав страшно застонал, кессон повело сразу во всех направлениях, как будто он был резиновый — хотя резиновым кессон вовсе не был.Состав, походу, рухнул в варп ближе к звезде, чем стоило бы. Медведица и Коппер встревоженно переглянулись. Коппер осторожно подергал внутренний люк — вроде тот был в порядке. Эрманита потянула за внешний. Потянула еще. Ну, здрассте.

Коппер махнул рукой — пусти, дескать.Они с трудом поменялись местами, Коппер дергал дверь, каждый раз пихая Эрманиту локтем.

Она подождала, подождала еще, ткнула Коппера в бок.Они поменялись еще раз.Медведица постояла над люком несколько секунд неподвижно, прикидывая, что и как могло заклиниться. Потом рванула поворотник вверх и вбок, одновременно пнув коленом в стык люка и прилегающей к нему обшивки.

Ну и что вы думаете, оно щелкнуло.Эрманита осторожно высунулась наружу. Ну... На вид вакуум как вакуум, ну там, метрах в пятнадцати от нее, стоит почти непрозрачная стена горящего магнитного поля. Какой там из себя этот ваш варп? Не видно.

Она протянула руку назад и похлопала по Копперу. Выходим.Увы, все снаряжение варпохода предполагало, что шастать по поверхности его команда будет исключительно в световом космосе, со всей возможной поддержкой локалки. Выход в пузырь внутри варпа, когда все электроника сложнее лампочки работает в интригующе непредсказуемом режиме? Не, ученые, вроде бы, выходили, но для нормального рабочего варпера это было занятие ну не слишком желательное. Говорят, в дополетную эру среди моряков не очень популярно было умение плавать. А смысл, потому что. Эрманита отцепила от пояса второй конец страховочной ленты и прицепила ее к массивной петле рядом с выходом кессона. По уму надо цепляться в двух точках и отпускать хвост, но что будет с лентой, если ее петля вылетит к зоне горения поля? Пробираться им предстоит метров тридцать. Если скорость не изменится, не так сложно, но Товарищ Пак предупредил, что со скоростью может происходить черт-те что. А может и нет.Она вылезла наружу и поползла на четвереньках. Товарищ Пак велел вручную открутить рычаги креплений основной грузовой части состава. Ебаные пятнадцать с половиной километров добряка!!! Впрочем, и то радость, что не надо было пробираться до них самих, все ж таки конструкторы понимали, что электроника может глючить, и механические регуляторы находились близко к голове состава. А что снаружи, то ну обычное дело... Ну, если в космосе.

Эрманита оглянулась. Коппер полз сзади, осторожно разматывая с себя такую же страховочную ленту. За что тут держаться, если дернет? Да что ж такое-то, ползешь под этой стеной огня над головой, как в кастрюле под крышкой.Они добрались до рычагов, и Эрманита уступила механику место для рекогносцировки. Коппер-то знал, от какого блока какая рукоятка и как снимаются крышки, и как проползти до них под антиметеоритной защитой, а Медведица тут была только для грубой физической силы. Коппер показывал, куда и чего тянуть или дергать. Она тянула вместе с ним, и дергала, не вдаваясь, что и куда. Отстегнем, ненароком, тендер с капсулами — все тут в варпе и заночуем. Но вроде Коппер был уверен в том, что делает.Наконец Коппер помахал рукой и стукнул Эрманиту по плечу — готово, дескать. Движение состава не менялось, но оба знали — Товарищ Пак, когда механика сообщит ему о переключении рычагов, ждать не будет, и ускорение начнет расти, ну а что скажет состав, когда развалится на нос и основную массу, тоже неуютно думать. Механика не электроника — пока еще она сработает. Так что сколько-то времени быстренько отползти назад у них было... Если не чохаться.Метров десять всего осталось, кессон было видно, сука! Над головами у них блеснуло, керамогранит обшивки выдернулся из-под ног, Эрманита вцепилась в скобу, а Коппер — в ее ногу, прямо перед ними какая-то поебень по касательной смахнула кусок обшивки, Эрманиту дернуло вперед так, что она вывернула руку — и из запястья и кажется из локтя, рвануло вперед и тут она обнаружила себя парящей едва в трех метрах от сияния внутренней оболочки пузыря, с чистенько обрезанным хвостом страховочной ленты, медленно возвращающимся из что там у них впереди приключилось и и и Коппером, пробирающимся по ее ноге вверх.

Лицо у него было, когда они оказались лицом к лицу, весьма выразительное. Край пузыря приближался — к счастью, медленно. Ну-с. Ладно, сейчас поглядим, подумала Медведица, каков этот ваш варп из себя. За спиной Коппера белое пламя шло зигзагами и сложными узорами.Интересно все ж таки, что это такое нас там догнало.И догнало ли, может и уйдут?

Тут Коппер, чья физиономия активно дергалась, видимо в процессе произнесения неслышимого миру неодобрения, прищурился, глядя Эрманите за плечо, и широко улыбнулся. Его маленькие глазки вспыхнули тем же белым сумасшедшим светом, которым светился Димка на своих танцульках. Коппер аккуратно отодвинул Эрманиту двумя руками перед собой, поджал колени и что было сил впаял ей в грудь обеими ногами.Похоже, момент он выбрал не случайно — Медведица влетела спиной вперед в какую-то щель. Там ей врезало по вывернутой руке так, что дыхание вышибло из груди и фигура Коппера, уже окруженная белыми прожилками огня, исчезла из виду.Медведица медленно продышалась. Подышала еще. Прикинула, примерно где она находится, сообразила, что тут есть кессон поближе и поползла по щели в его сторону.Кессон нашелся, хотя открылся и он не с первого толчка, тем более в полторы руки.Она задраила внешний люк, дождалась воздушного освещения, открыла почти без приключений внутреннюю дверь, закрыла и ее, съехала на пол. Расстегнула костюм, высунула голову. Шмыгнула носом и тихо сказала:

— Кабан таежный, блядь.Ту шутку, которая заставила отлетающего в варп Коппера извиваться от хохота, ей не надо было озвучивать ни вслух, ни по локалке.Уебал и не отхватил!Ну как бы да, брат. Не отхватил.Медведица перевалилась на четвереньки, собралась встать, и тут варпоход вздернуло по-настоящему

Камю неподвижно сидел на второй ступеньке амфитеатра и смотрел на экран, шевеля губами. Стефания, ступенькой ниже, морщилась каждый раз, когда код проезжал вверх — видимо, не успевала. Майя и не пыталась, ее познаний тут и близко не хватало. Она хмуро разглядывала своих спутников — и старших, одинаково тупящих в экран, и младших.Остап лежал за спиной отца лицом вниз. Тарас слонялся по комнате туда-сюда, как будто обнюхивал — стены, пол, потолок, дверь... Между экраном и родителями он не оказывался ни разу.

— Да что он несет? — спросил Камю у жены.

— Не понимаю.

— Повтори, — громко сказал Камю вслух.

— Отец, он тебя не слышит, — буркнул Остап, не поднимая головы.

— Что?

— Ты просил его остановить или перемотать уже тринадцать раз, я считал. Он реагирует, только когда ты вскакиваешь и начинаешь махать руками.

— ИИ не слышит?

— Мое дело собирать статистику.Камю встал и замахал руками. Движение кода остановилось и слегка вернулось обратно.

— По-моему, это какое-то издевательство.

— Ни у кого нет идей, зачем стена залита проводящим гелем на полметра в глубину? — подал голос Тарас, воспользовавшись тем, что родители отвлеклись от основной работы.

— Не уверен, что это важно, — сказал Камю, — слушай, Стефие, вот смотри на перемотанном. Какая нахрен дочь?

— Помаши еще, — мрачно ответила она, — сначала говорит о нас, и о том, что ты будешь делать то, что он скажет, там на этой верхней базе, а потом про...

— Ну, вот, третья строчка сверху — ты из тех, кто строит идентичность вокруг генетических полукопий и половых партнеров, иначе не таскал бы везде дочь с собой... Стефие? Ты не беременна, часом?

— Это я, видимо, его дочь. — брезгливо сказала Майя.

Все четверо вытаращились на нее.

— Мать же беженка с Норберто. Меня еще у Кумара щелкнуло. Ее разморозили уже с эмбрионом, ну она меня оставила, видимо, просто потому, что больше никого у нее вообще не осталось. Ей было... — Майя кивнула в сторону Остапа, — меньше, чем вон им. Я бы после насильственного осеменения вычистила всё вместе с маткой.

Она встала, замахала руками и несколько раз топнула ногами. Камю быстро обернулся к коду.

— Аа, смотри — у меня были десятки тысяч потомков, и никто из них никуда не годился... — он понял, что мы тебя опознали, да. ...Ты надеялся, что ее присутствие позволит...

— Флоренсан, — тихо спросила Майя, — вот вы сидите читаете этот код, а вы вообще уверены, что он не токсичный?

— Он токсичный как чума, — ответила Стефания, — но вряд ли мы успеем особенно отравиться, а главное вынести заразу наружу.

— Я закрыл порт загрузки когда... о черт, нет, я не буду переводить это...

Стефания издала странный звук, дернулась, отползла в сторону и ее вырвало. Сыновья с обеих сторон кинулись к ней, Остап на ходу содрал майку, оба подняли ее, помогли вытереть лицо и руки. Пить было нечего, нечем прополоскать во рту. Она засунула кусок майки в рот, вытерла дрянь изнутри с языка и зубов, скомканной майкой Тарас протер пол и подняв сверток, подошел к прозрачной стене.— Не надо, — вполголоса сказал ему брат, — вони будет пресс.

— Вентиляцию хочу изучить.

— Нет здесь никакой вентиляции, или мертвая.

— Шутишь?

— Я час уже слушаю. Нету. Не шучу, не надо.Камю встал, опять махнул руками.

— Стефие, эта дура там, за стеклом — это порт прямой загрузки психики в ИИ. Перегрузки. С генетическим фильтром. Боже, какой пиздец.

Стефания подошла, взяла Камю за руку, положила одну свою ладонь сверху, а другую просунула в получившееся гнездышко и начала двигать пальцем. Писать буквы по одной.

Камю зажмурился, внимательно считывая. Потом посмотрел на жену.

— И как, по-твоему, сингулярность это терпит?

Она пожала плечами.

— Например, она в какой-то момент была от этого беззащитна. У нас только окончательный результат — инклюзия вот такого человека в ИИ. С результирующим разрушением цифровой личности.

— Что за генетический фильтр? — уточнил Остап.

— Тебя не включит, а вон Майю... если она права, и он именно ее как свою опознал... Может пропустить внутрь. Но он, короче, в очень таких специфических выражениях описывает то, что происходило с теми, кто к нему уже подключался.

— Что?

— Какое-то время они пытались с ним сосуществовать... потом разлагались.

— Ах, сосуществовать, — тихо сказала Майя.

— Здоровая психика не может сосуществовать... Вот с этим. — Он опять замахал руками.

— Да чтоб тебя! Верни!...

— Я подозреваю, что тут деменция не только в смысле идентичности, — вполголоса пробормотал Остап, — тут и технически, ну я про вентиляцию не шучу, но оно и вращается же неровно, и яркость света гуляет...

Мать злобно посмотрела на него, но ничего не сказала.

— А что это за штуки, — идеи есть? — так же вполголоса ответил ему брат, дергая ручку одного из стульев.

— Это стулья, — ответила Майя.

— А как на них сидеть?

— Вот так, — она опустила сиденье, села, поерзала, встала. Пыточное устройство какое-то.

— Зачем они тогда друг к другу приварены?

— Чтобы неудобно было, — сказала Майя, — один из первых признаков нарушений семиотической гигиены биосубъектов это телесные принуждения. Мелкие и много. Смотри вон какой потолок низкий. Прикинь, как тут душно должно было быть?

— Ты полагаешь, что он просто уже дряхлый и плохо рулит, и поэтому нас не слышит, а не издевается намеренно? — быстро спросил Камю, почти не шевеля губами.

— Не заложусь, отец, риски велики.

— Проверить нечем, — признал Камю, — так... Так, он начал меня инструктировать. Аххх вот оно что.

— Но что это? — с усилившейся тревогой спросила Стефания.

— Да разве ж он скажет?

— Погоди, погоди — ахнула Стефания, — Не существует же никаких средств закрепления цифровой психики в стабильном состоянии?

Камю, который уже и не садился, снова замахал руками, как мельница.

— Слушай, я бы рад считать, что он бредит, но раз мы здесь и сейчас и вообще ты вспомни, сколько он всего намолотил за последние три месяца... Такое чувство, что это не шутка, и он действительно ловит по космосу какую-то свежую чудо-таблетку.

— А! — брезгливо сказала Стефания, — тааак...Так! А помаши еще, неужели?

— Да это-то понятно, непослушные внуки. Уничтожить весь род под корень. Нет, Кумар дело сказал, это патриархал, совершенно дикий, я не знаю, как прямо с Сол-три...

— Вы о чем? — заинтересовался Тарас.

— Да о побитой семье сингулярностей... Это всё его потомки. Ну то есть того его, который — я не уверен, что он сейчас различает у себя субличности. Меня сейчас тоже, кажется вырвет. Стой!!!! Куда!

Экран выключился. Камю с женой переглянулись.

— Ты едешь наверх и как лицо, достойное быть его представителем...

— Потому что я такой умный, что я его вычислил, и доложил обо всем, кроме хитрого плана шантажировать его с помощью дочери.

— Так, стало быть, он по-прежнему сидит во всех их коллективных чатах и читал все твои доклады. Да, вполне мог пронюхать про какую-то новую разработку.

Лицо Камю стало серым.

— Я не знаю, что делать, Стефие.

— И я.

Тот ужас, в котором находились оба старших патосемиотика и в который они не решались – не хотели, а частично и не могли – посвятить детей и младшую коллегу, заключался в том, что они наконец поняли, по переплетающемуся рисунку все-еще-почти-двух личностей, как было дело.Как уже говорилось выше, стимул жить - особенно для стареющего и слишком опытного артифициального интеллекта – порождение новых, неожиданных сюжетов человеческими страстями, толкающими движение историй. И одним из самых могучих коктейлей, дьявольской смесью наподобие той, что когда-то наливали в бутылки и затыкали тряпками, является смесь стремления к контролю с осознанием постепенной утраты компетентности.Нет, это не та деменция, которую вы привыкли иметь в виду, произнося это слово. Не тихие старички, забывающие собственный дом и собственное имя. Поднимитесь по этой реке на два порога вверх. Возьмите острое желание жить, окрасьте его фоновой тревогой (проще всего добиться этого не очень счастливым детством), подкиньте опыт власти, например, над собакой или младшим сиблингом. Подождите, пока эта личность в отчаянном бою за хотя бы крошечный кусочек покоя заберется по головам всех этих ненадежных и подозрительных почти на небо… И пусть этот человек осознает, что его мозг стареет. И уже немножко – немножко, чуть-чуть, не способен уследить за всем тем, за чем необходимо уследить, иначе смерть, ведь они только и ждут.Скорее всего, ни окружение, ни тем более замордованное население ничего не поймут, особенно если моделирующая мощность интеллекта и так была не слишком большой. Просто теперь чаще, чем раньше, их будут наказывать за четкое выполнение распоряжений сверху, ведь это же невозможно, чтобы распоряжения были неверны? Не хватало рвения. Мешали вредители. Подсылали шпионов враги.В нашей с вами, о мой читатель, реальности, окружение и население, умирая, садясь в тюрьмы, умирая, разбегаясь, умирая, пытаясь противостоять (куда им, куда им, слабо жаждущим, тем, чья страсть выжить лишь бледная тень его бесконечной любви к жизни), снова умирая – все-таки имеет твердую надежду на то, что эта холера таки сойдет в мавзолей и можно будет отдышаться – до следующего нелюбимого ребенка, который пойдет искать от мира себе безопасности.Стефания и Флоренсан, молча глядя друг на друга, понимали, что восхищенный силой страсти искусственный интеллект подпустил к себе чуть ближе, чем следовало бы, уже надкушенного тлением, уже разлагающегося, но все еще оскорбленного малостью своей вотчины человека. Что это за власть, тоже мне? Жалких несколько сотен тысяч жителей жалкого неуклюжего левиафана, мимо которого порскают веселые молодые странности, который проходит мимо поселений в многие миллионы жителей…Даже сейчас одной коротенькой мыслью он толковал про то, что поглотить психику еще одного прямого потомка могло бы дать несколько десятков лет более-менее устойчивого разума; другой – боялся, что кто-нибудь испортит вход к нему или воспользуется им небезопасным для него, единственно ценного, способом – ну а раскрутить эту комнату в другом направлении и налить геля не составляло труда, хе-хе, теперь они пусть покрутятся, а третья мысль, что уже близко, совсем рядом, окончательное решение и страх отступит, страх отступит и страха не будет больше, безопасность безопасность безопасность, наконец-то, скорей, скорей, что же они копаются. Никто не посмеет больше, никто не посмеет, я им покажу.Я им всем покажу.Дверь напротив прозрачной стены открылась. За ней был кессон.

— Он нас отпускает? — ахнул Остап.

— Только отца, и только до верхней станции, — мрачно ответила Стефания, — мы заложники. Попробуй только к двери сунуться... Впрочем, не советую.

Камю осторожно, вытянув шею, заглянул в открытую дверь.

— Да, тут какие-то стрелялки насторожены... Даже не подходите, ребята, пока.

Он встал в дверях так, чтобы ноги были по разные стороны, куда-то наклонился и выдернул защитный костюм.

— Так... Стефие, он рабочий. На локалке катера.

— Отлично, оставляй.

— Тут уж нас явно подслушают, но. Хм. Фильтруйте, но пусть лучше будет.

— А тебе не лучше его надеть? — с сомнением спросил Тарас.

— Думаю, его для того сюда и вкинули. Но раз я ему нужен, пусть сам и хлопочет, — с нехорошей улыбкой сказал Камю, — а связь с вами мне критична.Стефания кивнула, братья переглянулись и состроили настолько невинные щенячьи мордочки, что даже у Майи заскреблось подозрение. Но Камю, видимо, было не до того.

— На связи, — угрюмо сказал он и ушел в катер. Кессон захлопнулся.

— Так, — быстро сказал Тарас, выждав буквально несколько секунд, — а пока папы нет дома, работаем по моему плану.

— Что? — спросил голос Камю из шлема костюма.

— Твою мать, — выругался Остап, — теперь же надо все молча. Отец, лети, твое дело обеспечить нам еще хотя бы полчаса подышать.

— Что ты задумал, бисов сын?

— Иди к черту, папа, не до тебя вообще, — хладнокровно ответил Остап и вздохнул, — мама, займи его разговорами какими-нибудь. И не мешай.

Тарас поманил Майю к себе пальцем.

— Смотри. Этот гель стоит уже точно несколько лет, я знаю, как он выцветает. Он уже не очень восстанавливается.

— И что?

— Если в него что-то тяжелое бросить, он выгорит по объему этого чего-то, а выровняется только через часов десять. Может, шестнадцать. А до тех пор будет выемка. Тут глубины сантиметров сорок. Мы сейчас выберем тут гель тебе до контактов. Вгрузишься... Ну, дальше сообразишь.

Лицо его на секунду потеряло всякую привлекательность, став оскалом, но он взял себя в руки и тяжело выдохнул.

— Меня не пустит. Никого нас не пустит. Но ты сообразишь, что делать.

— Соображу, — ответила Майя медленно, понимая, что ее лицо превратилось в такую же маску ярости. Но что же он собирается кидать-то в гель, находящийся под напряжением в многие тысячи вольт? Стулья прикручены к полу. Больше ничего здесь нет...

И тут она поняла, что.