Граница дозволенного

Глава 8

Снилась мать.

Плохо снилась, мерзко. Почти как в жизни. Белое платье, грубо разорванное на боку. Чёрные, чуть с синеватым отливом бугры, оставшиеся от сорванных ногтей. Мухи и слепни, ползающие по обугленному, лишённому глаз лицу. Мерзко потирающие свои ломкие лапки, словно хихикая…

Проснулся я со стоном.

— Кошмар, да? — благодушно поинтересовался Эдвин.

Он сидел рядом, едва ли в трёх шагах от меня. Его немолодое уже лицо в рыжеватом отблеске ночного огня казалось лет на двадцать старше, чем на самом деле. Чётко высветились глубокие морщины, кожа стала словно свежий пергамент. Как будто магу было уже лет семьдесят, и смерть вот-вот готовилась постучать в его дверь.

И тем не менее, всё это было не больше, чем игрой света. Вечером похолодало, да так что Эдвин вынуждены был достать собственный неприкосновенный запас в виде толстых одеял из верблюжьей шерсти, которые (маг клялся Создателем) он привёз из самого Сария. Нам с Кэт они очень пригодились, когда пришло время отходить ко сну. Сам же Эдвин вызвался первым нести вахту, поудобнее устроившись у костра со своей неизменной записной книжкой.

Он сидел вплотную к огню, который, несмотря на поздний час, весело трещал, подбрасывая в холодную ночную тьму снопы искр. Аккуратно сложенные шалашом поленца были едва затронуты пламенем, а это означало, что маг не так давно ходил за дровами. Ноги Эдвин поставил так, что они почти касались разрезанных оранжевыми полосами углей. Грелся.

— Да-а… — сонно протянул я, смаргивая сонную муть. — Мама… приснилась.

— Плохо расстались? — понимающе спросил Эдвин.

— Нет. Не успели.

— Сочувствую.

На несколько мгновений воцарилась тишина. Я тупо смотрел в ночной лес, прислушиваясь к треску елей, молчаливыми тёмными великанами стоявших вокруг небольшой полянки, на которой расположился наш импровизированный лагерь. В глубине леса что-то хрустело, надламывалось и стонало разноголосым деревянным хором. Спросонья я даже было подумал, что по наши души явился легендарный Лесной Царь, но затем отбросил эти дурные мысли.

Мы остановились в километрах десяти от развилки на новую дорогу. Я было порывался продолжить путь и в темноте, но Эдвин резонно заметил, что одна ночь погоды не сделает. До перевала оставалось всего ничего, к тому же, мы и так шли согласно графику, даже с небольшим опережением. Тем более, что под вечер Кэт начала клевать носом. Для неё такие путешествия были ещё в новинку, поэтому неудивительно, что девушку сморило.

Так что ничего не оставалось делать, кроме как устраиваться на ночлег в чистом поле. Я не особенно фанат отдыха под открытым небом, тем более что температура заметно опустилось, но выхода не было. Ближайший постоялый двор был как раз на развилке.

Я было подумал о том, раз кошмар отступил, чтобы вернуться в царство сна, но было уже поздно. Холодный воздух ударил по шее, неосторожно высунутой из-под одеяла. Я зябко поёжился и вдруг понял, что спать совершенно не хочу.

— Сколько времени? — хмуро поинтересовался я у Эдвина.

Маг, совершенно не обращая на меня внимания, глядел куда-то вдаль, в непроглядную темень леса. На его лице плясала под огненными разводами ласковая улыбка, отдающая чем-то блаженным и одновременно настолько домашним и уютным, что мне самому невольно захотелось улыбнуться.

— Первый час, — ответил он. — За полночь.

Я резко моргнул, вспоминая сегодняшнюю, а точнее уже вчерашнюю дату.

— Жертвенность.

— Да, — нежно произнёс он в ответ.

Я немедленно сотворил пронзание.

— Поздравляю.

— И я вас.

Он обернулся ко мне, и я впервые увидел в уголках глаз мага слёзы. Слёзы счастья.

— Ангел сошёл на землю, мастер Летт. А это значит, что надежда есть…

— И больше не угаснет никогда… — шёпотом продолжил я.

— И больше не угаснет никогда, — хором вторил мне Эдвин.

Потянувшись к дорожной сумке, которая стояла у его колен, он медленно достал оттуда запотевшую бутылку из толстого зелёного стекла. Я, совершенно позабывший из-за этой суеты всё, что можно было позабыть, удивлённо принял из рук мага небольшую серебряную рюмочку.

Оказывается, он всё давно приготовил.

Вино звонким ручейком разлилось по сосудам, и мы с Эдвином чокнулись, по традиции предварительно пронзив друг друга.

— Откуда вы родом? — поинтересовался маг, едва успев сделать первый глоток.

— Из Щучьего герцогства, — ответил я, вытирая рот рукавом куртки.

— О-о-о, — протянул Эдвин.

В его голосе я расслышал нотки озорного веселья. Но не злобного, нет. Скорее покровительственного. Такого, которое может быть между двумя близкими приятелями, которые никогда не признаются в своей дружбе.

— Защитник человечества, — продолжил он. — Из той стальной породы, что стоит между нами и эльфийским отродьем. Суровый край холодных зим и закалённых воинов, что на самом краю обитаемого мира. Впрочем, я догадывался. Вас выдаёт фамилия, хотя я и ставил на Панарию.

Мы вновь замолчали. Говорить не то, чтобы не хотелось, наоборот, когда как не в Жертвенность открывать ближнему своему душу? Просто… эта трескучая от мороза тишина была настолько прекрасна, что портить её словами казалось кощунством. Терпкое бурмарксое вино медленно разлилось по моему горлу и рухнуло в пищевод, тёплой волной расходясь по всему телу. Кожу пощипывало, но внутри меня задорно разгорался небольшой каминчик.

Как будто сам Люций, Жертвенный Ангел вновь сошёл на землю и аккуратно обнял со спины своими крылами. Как и полтора тысячелетия назад.

— А позвольте спросить, — нарушил всё-таки тишину маг, — почему арканолог? Насколько я помню, в отличие от магов, вас не забирают из семей насильно. Ваш дар, я имею ввиду его недостаточность, Церковь ведь не считает его опасным… в общем, вы понимаете. Почему всё-таки вы согласились? Вы могли бы стать солдатом, даже офицером, вести в бой батальоны и драться против проклятых нелюдей. Могли покрыть себя славой и почётом. Почему вместо этого — вечные странствия? Дорога? Бой один на один против порождений Тьмы, где ставка жизнь?

— Как будто солдат не ходит в бой и не ставит на кон свою жизнь, — усмехнулся я, протягивая рюмку, которую Эдвин с готовностью наполнил. — Но на самом деле, не сказать, что выбор у меня был. Либо так, либо…

Я красноречиво провёл ладонью поперёк горла.

В ответ на это маг сочувственно покачал головой.

— Кажется, я понимаю. Эти ваши графства… я слышал о том, что происходит там последние три десятка лет.

— Не совсем так, но будем считать, что суть вы уловили.

Я не хотел говорить всей правды. Не потому что не доверял Эдвину, а потому что сам не хотел вновь слышать её. Не после лица матери, пригрезившегося мне во сне.

— Ну, а вы сами?

— Я-то? — маг улыбнулся. — В моём случае никакого героического отечества. Всего лишь Бурмарк.

— Бурмарк? — я удивился. — А по фамилии и не скажешь.

— Мои предки были родом из Альбии. Занимались шерстью. Целая династия была, как говорят: отары овец, городские лавки, прядильни. А когда король Карл решил прибрать к рукам всё производство шерсти в стране, мой прадед поставил не на ту партию. Его раскрыли вместе с остальными участниками. Остатки семьи, кто умудрился ускользнуть от королевских палачей, бежали на юг. Но что делать разорившимся шерстяным дельцам в краю виноделов и пороховых мануфакторий? К тому же, тамошний рынок был поделен давно и прочно, новичков туда никто не собирался пускать. Семья рассеялась кто куда, попыталась приспособиться, выжить, а спустя поколение от единой династии не осталось и следа. Так что моему папеньке не пришлось жалеть о том, что наследник не сможет взять в руки дела. Дел-то нет.

Я кивнул. Эту историю я слышал краем уха. Про Шерстяной заговор и резню, которую Карл Альбиец учинил после. А про то, что магам запрещалось иметь в собственности землю, надел или управлять семейными делами не слышали разве что маленькие дети.

— А она? — я кивнул на девушку, вновь протягивая рюмку.

Кэт лежала чуть поодаль от нас, спиной к костру. Кажется, её совершенно не смущал наш тихий ночной разговор. Она замоталась в одеяло почти с головой, только светленькая макушка торчала.

— Она? — переспросил маг с нежностью в голосе. — О, pauvre enfant, если бы я только знал, мастер Летт. Я купил её на невольничьем рынке в Гунгарии. Как вы знаете, там до сих пор осталась эта мерзкая традиция, продавать живых людей в рабство. Наследие сарийского владычества. Девочку ждала скорая и бесславная смерть в банде каких-нибудь гайдуков или чуть менее ужасная судьба наложницы. Смотрите сами, светленькая. На юге таких любят. Даже не хочется думать, что с ней стало, если бы я не проходил мимо и не почувствовал в ней дара.

— Выгодное приобретение.

— Не то слово. Помимо того, что я выполнил свой долг перед Создателем, спас ни в чём неповинное дитя, я ещё получил и невероятно способного ученика. Я бывает ругаюсь на неё, но поймите меня правильно, возраст. К старости мы все становимся ворчливыми. Но Кэтрин действительно обладает большим потенциалом. Я буду счастлив, если доживу до того момента, когда она примерит мантию магистра.

— Вы так уверены в её способностях?

— Более чем, — твёрдо ответил Эдвин. — Она же росла у меня на руках. Я прекрасно знаю, на что она способна. Она мне почти как дочь.

Маг тяжело вздохнул.

— Кстати говоря, мастер Летт. Я всё ждал удобного момента, и раз уж он представился, не могу не спросить…

Его тон немедленно переменился. От расслабленного благодушия верующего человека, празднующего самый важный праздник в году, не осталось и следа. Передо мной вновь был тот самый маг, что хитрил, шёл обходными путями и плёл паутину интриг, сути и целей которой я не понимал.

Я сглотнул, вновь покосившись на Кэт. Она спала крепко, очень крепко. И Эдвин не мог не замечать этого.

Что это за тайны такие, которые маг хранит даже от названной дочери?

— … знаете о Бенедикте XIV? — донеслось до меня окончание вопроса.

Я встрепенулся, напрягая память.

— Бенедикт XIV? — переспросил я. Сумбурные обрывки знаний об истории никак не хотели складываться в общую картину. — Это, вроде, Антипапа? Где-то сто лет назад в Ризе сидел. Его ещё утопили вроде? А, нет, сожгли…

— Это всё мелочи, — махнул рукой маг. — А про саму суть его правления, почему он стал Антипапой?

— Не… нет, не могу вспомнить, — я искренне напряг память, но на ум ничего не шло. — Впрочем, историк из меня аховый. А с какой целью вы?..

Эдвин потряс своей книжечкой, которую весь разговор держал на коленях.

— Лживая слава Септимия Флавия с его Октавианополем никак не даёт мне покоя. Я, видите ли, в целях исключительно досуга, историей увлекаюсь. А особенно — периодом прошлого века и Бенедиктом в частности. Не знаю, чем он меня так привлёк, за тем разве, что сволочью был редкостной. Вот и пытаюсь узнать у простых людей, насколько им будут интересны мои изыскания.

— Навряд ли во мне найдёте преданного читателя, — я покачал головой. — Лезть в папские дрязги — себе дороже. Sanctum Officium не просто так имеет свою грозную славу. Любопытные языки и длинные носы Псы Господни умеют отсекать с поразительным мастерством.

Маг рассмеялся.

— Ну, времена уже не те, сами днём говорили. Но всё же, неужели и про Орден Крови Создателя не слышали ничего?

— Не-а, — зевнул я.

То ли вино с родины моего знакомого мага наконец успокоило расшатанные кошмаром нервы, то ли долгая дорога брала-таки своё, но я почувствовал, как веки сами собой налились свинцом. Ноги под одеялом тихо млели от верблюжьего тепла, а организм никак не мог взять в толк, на кой хрен я морожу уши, если мог бы давным-давно укутаться в тёплую шерсть.

— Ну, и ладно. Правильно, — произнёс вновь благодушным тоном Эдвин, заметив моё состояние, — пора и честь знать. Даст Создатель, следующую ночь проведём уже на перевале.

— Ага, — сонно хохотнул я. — На границе заночевать — три шкуры сдерут.

— С вашим кошельком вы этого даже не заметите.

Натянув одеяло по самые уши, я в последний раз взглянул на тёмный лес. Он оставался всё также недвижим, тихо поскрипывая о чём-то своём. То ли обсуждая записи мага, в которые он заглянул через плечо еловой веткой, то ли шушукаясь о Лесном Царе, летящем на своём чёрном коне сквозь чащу. А может и не то, и не другое. Может, еловый бор, стоящий в стране раскольников и бунтарей, славил Жертвенность ангела, как и полагалось всему живому в эту ночь. Но долго об этом думать не пришлось.

Уже через несколько секунд я вновь провалился в объятия сна. На этот раз тёмного и долгого, без окровавленного лица матери.