Граница дозволенного

Глава 6

Неожиданно, но путешествовать в компании с кем-то мне даже понравилось.

Не то чтобы я был одиночкой по жизни или чурался общества других людей, но всё же специфика моей работы не предполагает наличия рядом помощников, друзей или огромной свиты учеников. Вечно по болотам, вечно по задворкам мира, урочищам, эльфийским руинам и прочим местам, от которых у простых обывателей кровь стынет в жилах. Да и не нужны, по больше части, эти обыватели рядом. Только мешают. Возьмёшь такого на дело и потом не на малефикаров охотишься, а больше смотришь, как бы этот самый малефикар его не тяпнул.

Нет, конечно, разные ситуации бывают. Иногда заказ приходится делить с таким же собратом-арканологом, ибо совсем уж лютая тварь сидит в тёмной чаще. А когда в Лоргинии разразилась война и местные рыцарские ордена делили непонятно что, я только и делал, что прибивался от одного каравана беженцев к другому. Рыцари-монахи они, конечно, благочестивые и всё такое, но реквизиции на военные нужды никто не отменял. Особенно у одинокого путника, у которого из всего вооружения один лишь меч, да и тем он умеет пользоваться с горем пополам. Тем более, а вдруг он шпион?

Однажды даже в охоте на демона поучаствовал, когда был проездом в Бурмарке. Но об этом до сих пор вспоминать страшно. Кого туда тогда только не нагнали: и церковников, и магов, и арканологов. Даже инквизиция расщедрилась и прислала в подмогу трёх Белых Храмовников. Хотя, оно и понятно. Бурмарк — это почти Ризадия, а Ризадия — это Святой Престол. Демон на заднем дворе Папства — инцидент похлеще лирранской революции.

Но это были мимолётные связи, основанные лишь на взаимной выгоде. А вот так, чтобы куда-то ехать просто за компанию…

Нет, ни разу. За все десять лет с того момента, как я вышил на своём плаще эмблему арканолога, ни разу.

Тем не менее, компания Эдвина и Кэт нисколько меня не смущала. Наоборот, пока мы относительно неспешно двигались по лирранским дорогам от одного придорожного трактира до другого, я задумался о том, что многое упустил в своей жизни. Обычно я коротал дорожную скуку вальяжно тренируясь в начертании рун или вёл пространные, немного отдающие сумасшествие диалоги с сами собой или вообще дремал в седле. Интересным такое времяпрепровождение не назовёшь, но что я мог сделать? Лишь с размахом отмечать своё появление в очередном городе с помощью вина и слабых на передок девок. А тут… И поговорить можно, и анекдот рассказать.

Мои спутники оказались тихими и спокойными. Они не устраивали пьяных драк, как некоторые мои знакомые, не канючили, не отпрашивались до ветру каждые полчаса. По моим прикидкам мы проходили в день то же расстояние, которое я бы прошёл и в одиночку. Так что жаловаться было не на что. К тому же, редкие диалоги в пути хоть как-то разбавляли скучный северный пейзаж из почерневших деревьев по бокам дороги и голых полей со светлой пожухлой травой.

Кэт даже перестала меня шугаться. В первые дни, когда мы только выехали из Остолья, она дергалась каждый раз, когда я чихал или делал резкий жест в её сторону. Уроки свои она отвечала Эдвину шёпотом, постоянно косясь в мою сторону. Только когда на третий день я, запутавшись в стремени, полетел со спины коня на землю и яростно выругался, мне удалось впервые услышать её смех. Она смеялась аккуратно, прикрывая ладошкой рот, но делала это как-то особенно искренне. Я уже давно кончил ругаться и даже привёл себя в вертикальное положение, а она всё продолжала и продолжала задорно хихикать, не в силах остановиться. В этот момент она была похожа на ребёнка, который только что увидел нечто ему незнакомое и от радости заулыбался во весь рот.

Впрочем, именно ребёнком она и была. Сколько ей, раз отпустили на практику под руководством наставника? Младше меня самого лет на десять.

Так что с того момента Кэт перестала от меня шарахаться. Начала смеяться над моими похабными анекдотами, которые я травил от нечего делать и пару раз, занятая готовкой, даже помыкала мной, словно заправская хозяйка. Я в целом был не против. Мои сухари и солонина никак не могли сравниться с нехитрой походной едой, которую готовила Кэт, а на Эдвина в этом плане надежды не было.

Он вообще был не от мира сего всё это время.

Если раньше маг представлялся мне прозорливым и цепким на детали интеллигентом, то сейчас он действительно больше всего походил на старика-учёного, каким их рисуют в детских сказках. Рассеянный чуть ли не до потери собственных башмаков (это зимой-то), на каждом привале он неизменно усаживался возле костра или прислонялся спиной к бревну, доставал из котомки записную книжку в чёрном кожаном переплёте и начинал что-то быстро в ней чирикать. Иногда поднимал глаза к небу и уходил в себя, как будто раздумывая над чем-то важным, а временами даже убегал в лес на несколько часов. Сперва я думал, что он ведёт походный дневник, как и все увлекающиеся натуры. Но обычно этим самым увлекающимся натурам не нужна трёхчасовая компания мокрых сосен, чтобы записать переживания от премерзкой лирранской погоды.

Конечно, маг явно не занимался шпионажем в пользу Гильдии Магов. По крайней мере, против меня. Не следил за мной, не оценивал поведение, не провоцировал. Всё больше в свою книжку, даже наши вечерние разговоры сошли на нет. Но было очевидно, что дело тут не совсем чистое. Что-то угнетало мага. Какая-то невысказанная тайна. Я видел это в его мутных глазах, которые не замечали перед собой ничего, кроме той самой таинственной цели. Каждый вечер он, как будто мимоходом, между делом, как бы невзначай, но интересовался у меня, сколько ещё нам оставалось до Журавлиного перевала. Я неизменно отвечал, тайны в этом особой не было. Но ясно было одно.

Эдвин торопился. Так, как не торопятся на научный симпозиум или гильдейский съезд. Что-то подгоняло его, заставляло спешно покидать Лиррану и двигаться на запад…

Но будь я проклят, если полезу в разборки магов. Такая спешка меня более чем устраивает.

К концу первой недели нашего путешествия мы добрались до Першунга, небольшого города, расположенного в четырёх десятках километров от развилки на старую дорогу. Поселение это было совсем крохотное и, что называется, «придорожное». Это означало, что город этот был и не городом вовсе, а лишь очень большим посёлком, разросшимся в те времена, когда осушали местные болота. Рабочие фактории выполнили свою работу, проложили новый тракт, в три раза короче старого, получили расчёт и… И остались жить здесь. А почему нет? Новая дорога к перевалу пользовалась бешеной популярностью как у самих лирранцев, так и у тех, кто шёл через их страну на запад. Так что ничего не мешало остепенившемуся вольному каменщику открыть придорожный трактир или просто небольшую лавку и иметь свой скромный доход с путешественников.

Мы заехали в Першунг днём. Сероватое зимнее солнце лишь изредка выглядывало из-за свинцового листа небосвода, ветер слегка подвывал, забираясь под воротник куртки, а двое караульных на въезде в город бросили на нас ленивые взгляды и ничего не сказали. Повозку мы за собой не тащили, торговать не собирались, на богомольцев тоже не похожи. А значит, что и мзду с нас было брать не за что.

Город представлял собой одну-единственную длинную прямую улицу с овалом торжища посередине и разбросанными по её краям питейными заведениями и торговыми лавочками. Где-то за ними скромно прятались небольшие домишки местных жителей. Еда, одежда, оружие, выпивка. Здесь продавалось всё, что могло помочь путникам в дальней дороге. Размеренно стучала металл об металл кузница, очевидно, подковывая чью-то лошадь. Торгаши с ленцой провожали немногочисленных прохожих взглядами, даже не пытаясь привлечь внимание зевак и затащить их в свою лавку. А зачем? И так всё купят.

Даже шлюхи здесь были ленивыми. Стоя у края мощёной части дороги, они утомлённо позёвывали и даже не пытались придать своим позам хоть какое-то подобие сексуальности. Скорее вольнонаёмный каменщик, чем проститутка. Кто на такую «жрицу» мог позариться — для меня оставалось загадкой. Наверняка во время самого действа будет сморкаться и требовательно подгонять несчастного клиента.

Для продолжения пути нам нужно было пополнить припасы, самим чего-то перекусить и обязательно закупить чернил. На последнем особенно настаивал Эдвин, так как его запасы подходили к концу. Помимо этого, у Кэт прохудились ботинки, а так как мы не хотели, чтобы девушка слегла с простудой, требовалось срочно найти сапожника.

С едой проблем не возникло. Мы просто завалились в ближайший постоялый двор, где с большим удовольствием разделили на троих котелок панарской солянки с осетриной. В целом, цена оказалась вполне приемлемой, сказывалась близость к океану. Я смутно помнил, сколько за это блюдо дерут в самой Панарии, и сравнение было явно не в пользу моих южных «родственников». Сам же трактир оказался вполне спокойным и безлюдным местом, где за пустеющими столиками медленно потягивали пиво такие же случайные компании путников, а где-то в углу раздавались хриплые вопли картёжников:

— Хода нет — ходи с бубей!..

— Нет бубей — в рыло бей!..

— Хозяин! Ещё кружечку!..

— А от-этта мы так!..

Трактирщик, как и все остальные жители Першунга, оказался человеком спокойным и флегматичным. С ленцой, в ответ на наши вопросы, он рассказал, где мы можем найти ближайшего сапожника, а заодно и парочку лавок-мелочёвок, в которых Эдвин мог пополнить запасы столь необходимых ему чернил. Недолго думая, мы решили разделиться. Маг отправлялся за покупками, а мы с Кэт — к сапожнику, который располагался на городском торге. Одну девушку Эдвин не захотел отпускать, ссылаясь на вольготные лирранские нравы. В целом, я даже был не против. Всё равно Першунг не представлял для меня никакого интереса.

Спустя полчаса, лениво облокотившись на балку, поддерживающую тент сапожника, я наблюдал за городским сборищем и неторопливо щёлкал тыквенные семечки, которые купил в толкучке, чтобы занять руки.

Какой-то особо ретивый городской сумасшедший забрался на деревянный, наскоро сколоченный помост, очевидно использовавшийся в Прешбурге в качестве места публичных казней. С преступностью в городе был полный порядок, даже виселицы убрали, так что места для завываний у безумца было вдоволь. Вокруг него галдящей кучкой стояли немногочисленные местные жители, внимательно вслушивающиеся в речь горлопана.

— Опять святые книги жечь призывает, — пробурчал сапожник, вбивая гвоздик в сапог Кэт.

— А вы не поддерживаете? — поинтересовался я.

— Горло дерёт, — злобно бросил сапожник, недобро зыркнув на Кэт, которая было попыталась сменить позу. — Не дёргайся, коза, а то ногу ненароком пробью. Так вот, господин, как Жертвенность на носу, так начинается у него. Нет бы чем полезным занялся.

Крикун тем временем надрывался.

— …Они клеймят нас еретиками и отступниками, но в чём грех наш, если даже их Люций завещал: «Не поможет богатство в день гнева»! Они грозятся нам карами небесными, но что их кары, раз нашу свободную страну не заполонили до сих пор твари Армии, которых они так страшатся? Где же демоны, наводнившие наши города? Нет их! Как нет ни Создателя, ни Армии, ни кары, ни спасенья. Вся их вера, вся их проклятая Церковь зиждется лишь на одном — обмане, лжи и поборах. Все их попы — суть шпигуны королей да королевичей, сосущие жилы из простого люда. А потому призываю вас, братья и сёстры, заклинаю вас! Сжигайте поповские книги, кидайте их в печи, пусть горят синим пламенем. Не дайте затронуть вас лжи, в которой сами церковники и захлебнутся, когда мы вскроем им глотки!

— Проникаетесь революционным настроем? — вкрадчиво поинтересовался Эдвин.

Я вздрогнул. Маг стоял в паре шагов от меня, перекинув через плечо походную сумку и опираясь на свой посох с розовым кристаллом на вершине. Он подошёл совершенно бесшумно, хотя, учитывая что всё моё внимание было захвачено площадным крикуном, это было нетрудно.

— Да нет, — взяв себя в руки ответил я. — На политику мне плевать. Хоть король, хоть республика, без разницы. Я свой хлеб всегда заработаю.

— На политику нам всем плевать, до тех пор, пока наших согильдейцев не начнут подвешивать на крюках за рёбра.

Я пожал плечами.

— Ваши не подвешивали. Наоборот, вольную дали. А арканологи не настолько могущественны, как маги. Сильные мира сего предпочитают не замечать наш Орден. Мы не лезем перекраивать карту мира и менять правящие династии, в отличии от некоторых из вас. Да и к тому же, что груберанам, что папистам не сильно приятно, когда у них на чердаке заводится пусть даже малефикар-квадрус.

Эдвин подошёл ближе.

— Ну, а сама суть тезисов, которые выдвигает этот горлопан? Вы ведь сами себя называли верующим человеком. Вас не смущают эти призывы?

— …грозятся новым походом… — доносилось до нас с площади. — Что же, пусть приходят. Мы вновь утопим их рыцарей, их наёмников, всю это проклятую свору на берегах Чёрной переправы!

— Будем справедливы, зерно истины в его словах есть, — я сплюнул шелуху. — Церковники действительно зарвались в своей жажде золота, тут я соглашусь с Грубером. Да и не только я, даже Ризе пришлось принять законы, ограничивающие церковную десятину и продажу индульгенций. К тому же в городах Лирраны действительно не видно наплыва малефикаров. Судя по всему, Создатель не торопится наказывать своих строптивых чад.

— И вас устраивает подобное положение вещей? В деле поругания веры вы опираетесь только на волю Создателя?

Я хмыкнул, ссыпая остатки семечек в карман.

— А есть другие варианты? Мне казалось, что те, кто пытался действовать по-другому сейчас лежат на Сорновом поле.

Лицо Эдвина посмурнело, а сам тон сменился с благожелательно-шутейного на поучительный.

— Например, выйти к безумцу и разбить его аргументы в пух и прах. Нести ответную проповедь, обличая всех тех, кто отвернулся от Создателя. Защитить вашу веру и вашу правду, не дожидаясь, пока божественный замысел начнёт действовать. Помните, что завещал нам Люций? «Послушание через неповиновение».

Я с интересом взглянул на мага. Эдвин неожиданно открылся мне с новой, доселе неизвестной стороны.

— Вы амалит, — едва ли не с восторгом произнёс я.

— Да! — приподняв подбородок, ответил он. — И тем горжусь. Горжусь, что не собираюсь сидеть сложа руки, наблюдая за тем, как мир катится в пропасть. Что помню слова Люция, жертвенного ангела, и не собираюсь от них отступать!

— Э, — протянул сапожник, — вы бы, господин верующий, потише бы. А то ненароком услышат. И вам не хочется от толпы получать, и мне поджогу тоже.

— Занимайтесь своим делом, — раздражённо бросил ему в ответ Эдвин.

Я рассмеялся.

— Я сказал что-то смешное, молодой человек? — сквозь зубы произнёс маг.

— Нет, — ответил я с улыбкой. — Просто забавно наблюдать за тем, как вчерашний еретик обвиняет кого-то в недостатке веры.

Лицо Эдвина вдруг стало белым, словно посмертная маска. Черты обострились, а сам маг грозным коршуном посмотрел прямо мне в глаза, нахмурив брови.

— Ты ведь не стоял на Чёрной переправе, Рейн, — злобно прошипел он. — Ты не стоял, тебя там не было. А я был. И до сих пор всё прекрасно помню. Как рыцари Белых Храмовников закрепились на правом броду. Как они стояли до самой темноты, удерживая переправу и раз за разом отбивая атаки. Копья, стрелы, пули, всё летело в них, а их белые плащи покраснели от крови. И когда эти… — он с ненавистью посмотрел на агитатора, — твари поняли, что не смогут прорвать оборону, тогда они бросили в бой чернокнижников. Уж не знаю, что еретики там призвали, но это существо пировало всю ночь. Я слышал, Рейн, слышал, как оно выдирало из солдат души. На том берегу слышал, сквозь шум реки и вопли командиров. И ни Тьмы мы с ним не могли сделать, ни Тьмы. Пока оно само не напировалось и не ушло. И тела я потом видел. Почерневшие, обугленные, без капли крови. Так что не говори мне о ереси, ты, флегматичный и чванливый идиот, сидящий на своём нейтралитете, как собака на заборе. Я видел, как выглядит ересь. Как выглядит чёрная магия и сгоревшее Писание. И поэтому да, я, амалит, буду делать всё, чтобы подправить замысел Создателя. И чтобы Чёрная переправа никогда не повторилась.

— Я… — я запнулся, поражённый напором до того тихого и тактичного мага. — Я не знал…

— И правильно, — согласился Эдвин. — Лучше тебе не знать.

Я чувствовал себя виноватым. Привыкши держаться от мирских разборок в стороне и смотреть на всю эту политическую суету свысока, я и подумать не мог, что тем самым смогу задеть чью-то веру. О том, насколько сильно я разозлил Эдвина свидетельствовало хотя бы то, что он впервые обратился ко мне по имени.

— Ладно, — лицо мага медленно разгладилось. — Вы действительно не могли знать, а я не рассказывал. Будем считать, что инцидент исчерпан.

— А вот и не исчерпан, — вновь влез в разговор сапожник, рывком ставя ногу Кэт на землю. — Я так-то тоже на Чёрной переправе был. На другом бережку. Так что шли бы вы отсюда нахрен, ваши сиятельства, вместе со своей ересью. Подобру-поздорову. Пока я топор из-под прилавка не достал…