Возникшую тишину сразу же заполнил усилившийся дождь. Троица, сопровождавшая священника, тут же раскрыла зонты над телом отца, но когда они сообразили, что большой пользы от этого не будет, то вопросительно уставились на мачеху. Та раздраженно кивнула, и тогда они закрыли крышку. Таким вот нелепым обрывом прощание и окончилось.
Госпожа Банкс подошла ко мне и попыталась оттеснить от трибуны. Я не стала пихать ее в ответ — не буду же я устраивать с дорогой родственницей драку.
Сейчас на ее красивом лице, гладком, как у фарфоровой куклы, отразилась такая мука, будто ее насильно заставили съесть грейпфрут вместе с кожурой. Замаскировать эту неприязнь вовремя не помогли даже отточенные навыки светской львицы. Если бы сейчас госпожа Банкс могла бы сделать так, чтоб я провалилась к центру Земли, она бы отправила меня туда без раздумий.
— Бедняжка, — проворковала она. — Моя бедная, горемычная доченька Сафи! Тебя так потрясла гибель отца, что ты помутилась рассудком. Но не переживай, я ни в чем тебя не виню. Это внутри говорит твое горе. Так отпусти же его. Где еще это сделать, если не здесь? Поплачь. Слезы очищают душу.
— На моей душе пока не настолько много грехов, чтоб о ней заботиться, матушка, — сказала я, не забыв надавить на последнее слово. — А вот в вашем случае я бы не была так уверена.
— Сафина, ты не ведаешь, что говоришь! Скорбь скорбью, но это неприемлемо! — начала раздражаться мачеха. — Немедленно прекрати. Что бы подумал о тебе Гарольд?
Жутко подмывало ответить, что ему уже все равно, однако я вновь сдержалась. Пока не выясню (или не вспомню), какие тут отношения с духовной стороной бытия, лучше быть немного осторожнее. Не хотелось бы, чтоб местные священники возвели меня погреться на костер за неосторожно брошенное словцо.
Мачеха обвила меня за плечи. Ее рука была холодной и мокрой. Жест вроде бы должен был быть теплым и успокаивающим, но ее пальцы давили жестко, я ощущала это даже сквозь платье.
— Пойдем, моя голубка, — добавила мачеха. — Сейчас мужчины занесут гроб в усыпальницу, ты свои обязательства перед отцом уже выполнила… с лихвой.
— Я уйду сама, не нужно провожатых.
Элина, Мири и Мейко последовали за мной, и под растерянными взглядами вельмож, министров, чиновников и статских дам мы удалились. Я шла вперед, почти не разбирая дороги, мощённая тропка закончилась, и теперь мои туфли, черные балетки без каблука, глухо шлепали по раскисшей грязи.
Навалилось ощущение какой-то тупой, совершенно гнетущей усталости. Неужели в этом мире все и всегда будет так? Когда все — от принципов мироздания до последних мелочей — против меня? Гром, раскатывающийся в свинцовом небе, словно подтверждал эту скорбную теорию.
Но я не хотела с ней соглашаться — в конце концов, вечно ведь лить не будет, даже библейский потоп однажды прекратился. Так что и это пройдет.
Но вот только меня не оставляло чувство, что наш разговор с госпожой Банкс еще не закончился.
Так оно и вышло. Стоило нам возвратиться в замок, как она подловила меня в коридоре. Я направлялась к своей комнате, намереваясь поскорее рухнуть в постель и пару часов хорошенько поспать. Однако сон пришлось отложить — мачеха вцепилась мне в локоть и буквально выволокла на угловой балкончик. Беседа оказалась совсем не похожа на нашу первую встречу — госпожа Банкс шипела, как разбуженная кобра, которой отдавили хвост. Должно быть, я крепко ударила в самый нерв.
— Неблагодарная мерзавка! — отчитывала она меня, сверкая глазами. — Опозорила нашу семью, весь род Банксов в столь торжественный день. Да ты хоть видела, какие люди явились проводить твоего отца в последний путь? Что они подумают о нас? Своими ребяческими истериками ты все наше будущее поставила под удар!
Я усмехнулась.
— Спасибо, что открыли мне глаза, госпожа Банкс! Я-то, наивная, грешным делом, подумала, что гостей заботило уважение к памяти моего отца, а не то, как мы выглядим в их глазах. Я вот с вашей стороны не заметила особой скорби, да и псалмы под орган вы довольно развязно исполнили, совсем не в благочестивой манере.
Она прижала ладони к щекам, которые тут же густо налились багровым оттенком.
— Что ты городишь? А как же Томас? Из-за тебя его сочтут неврастеником! Как потом подобрать выгодную партию? Разве для того я все у… то есть, мы старались обеспечить ему будущее?
Мне стало противно.
— Гляжу, вы не о том думаете, госпожа. В отличие, кстати, от Тома.
И это правда — сводный брат на церемонии держался молодцом. Чинно, степенно, по-мужски. И не скажешь по нему, что еще даже в подростковый возраст не вошел.
Мачеха закипела и сдержалась только усилием воли. Глаза ее холодно сверкнули.
— Для тебя он Томас. Не Том, а Томас. Томас Фелтон. Возможно, я действительно перегибаю палку. Не стоит требовать от тебя слишком многого. Все-таки кровь простолюдинки внутри сильна, ее пагубное влияние ничем не перебьешь. Вся в мать пошла.
— Вот только на маму не надо напраслину возводить, — процедила я.
— Что ж, если ты так горишь желанием за нее вступаться, то возвращение к корням однозначно пойдет тебе на пользу, — усмехнулась мачеха. — Возможно, в тебе пробудится память поколений. И архив простаивать не будет. Поэтому слушай внимательно, Сафина. Вопреки тому, что ты думаешь, я не чудовище, голой и босой тебя не выдворю. Собирай свой скарб, ищи припасы. Кто согласится с тобой ехать — тех отпущу, а уж как расплачиваться с ними — дело твое. Сроку тебе на сборы неделя, и ни секундой более. Когда время истечет, этот дом уже не будет твоим. Поэтому не зевай, доченька.
И она направилась прочь с балкона. Каблуки зацокали по мраморному полу.
— Он будет моим. — сказала я.
Воздух колыхнулся, и стало понятно, что моя собеседница обернулась. Немой вопрос повис между нами.
— Однажды я вернусь, госпожа Банкс, попомните мое слово.
За спиной хлопнула балконная дверь.