Госпожа ворон

ГЛАВА 11

Нирох с дрожащей челюстью провел ладонью по губам. Он ссохся, как и другие кольдертцы, почти до неузнаваемости, помрачнел и озверился, словно дикий голодный пес, брошенный собратьями и побитый людьми.

— Стансор? — без всякой надежды спросил он, обводя глазами рассевшихся на скамьях вдоль трапезных столов. Его странная семья: жена, на которой платье болталось, как на чучеле, что в поле пугает ворон; невестка, бесцветная, тихая, что полевая мышь; сын, который едва смог встать с постели от слабости и бессмысленности жить. Цветущий род Страбонов угас на глазах по вине какого-то ублюдка, покусившегося на жизнь Виллины. И все… все с той минуты полетело под гору.

Берад, старый и давний друг — да, пожалуй, больше друг, чем шурин — тоже сидел здесь. Его судьба оказалась трагичной в браке со Второй среди жриц, но, по прибытии в Кольдерт Лигар ни разу не обмолвился об этом и словом. Похоже, в сложившихся обстоятельствах массового гонения староверов, исход его истории с Шиадой был наилучшим. А остальным можно будет сказать, что, как праведный христианин, он, отбросив чувства, повелел убить прекраснейшую из женщин своей эпохи. Да, потомки могли бы равняться на пример его воли. И вовсе неважно, что там случилось на самом деле.

Он прибыл не один — с ним лучшие мечи, и даже сын, которого в количестве меньшей охраны Лигар побоялся оставлять на обороне родового замка, доверив дело начальнику стражи.

Еще здесь — новые командиры королевской охраны, их подручных Нирох толком не знал. Они тут недавно — сменили Клиама Хорнтелла, которого бросили в темницу, и его ближайшим соседом в подземелье теперь был сводный брат Тирант. Похоже, Хорнтелл не простил ему, Нироху, подобного решения, раз так и не прислал войска на помощь. А ведь уже давно известно, что он разыграл фарс с блокадой излучины. Хорошо окопался, чертов предатель. Выродок, в сердцах подумал Нирох, выродок, который за спиной государя сношался с врагом, поддерживая клятых дезертиров, язычников, христиан — всех, кто отказывался воевать за короля, но был согласен воевать за Хорнтелла, когда король посылал к герцогу солдат с наказом привести армию Клиона.

Не говоря о том, что по всей стране расползлись партизанские отряды, и теперь всякая дорога, вдоль которой располагалось хоть какое-нибудь мало-мальски ценное укрытие, полнилась убийцами из тени.

Просить о помощи старшую сестру, Неллу, было бессмысленно: если бы она хотела, давно помогла бы. Но даже она отвернулась от него, хотя родство с ней по-прежнему могло помочь в переговорах с Тандарионами. Оставались только северяне — сыновья любимой почившей сестры Мэррит. И они были последней надеждой короля.

— Что со Стансором? — повторил Нирох вопрос.

— Мне жаль, — один из командиров охраны качнул головой. — В депеше сказано, они едва сдерживают натиск с севера. Несколько приграничных областей уже потеряно.

— Итак, — горько усмехнулся король, не рискуя продолжить вслух. Север разбит, юг — смят, центр раздроблен, запад брошен, восток — предал, а к столице вплотную подошла и беснуется армия грозного врага. Нирох всерьез надеялся на высокие стены: против кавалерии и колесниц, которыми особенно славились архонские орды, они были серьезным препятствием.

Но предали свои же.

Когда на помощь подошел Берад и пришлось чем-то кормить обученных солдат, когда пришлось куда-то их расселять и снабжать оружием, в переполненном городе возникла паника. Ни еды, ни мест. Промаявшись дилеммой, Нирох отдал приказ под страхом смерти выводить всех больных, немощных, женщин и детей, чтобы дать возможность продержаться боеспособным мужчинам. Уходить из-за стен, где все ненавидели всех, где ежедневно умирали тысячи людей, которых съедали другие тысячи, но где хотя бы их не пытались убить вооруженные солдаты, желающих почти не оказалось. Их пришлось выводить силой, освобождая место для подкрепления армии, и теперь, эти ободранные, обессиленные люди, живым морем трупов встречали кавалькадные орды архонцев, их страшные тяжелые колесницы с торчащими боковыми серпами, поперек разрубающими человеческие тела надвое. Впрочем, сейчас большинство беженцев давили колесами и затаптывали копытами, сбивая в неразберимую красную кашу кровь, мясо, кости, кишки, даже глаза и зубы.

А еще — души.

От теплого красного ковра под ногами и копытами порой заходились рвотой даже самые опытные из архонских бойцов.

Когда по сдавленной куче проехали высоченные артиллерийские орудия, хруста костей слышно почти не было.

— Велите поднять белый флаг? — переминаясь с ноги на ногу, спросил начальник охраны.

Нирох сделал безвольный жест.

Поработителей, захватчиков и извергов из Архона в тронной зале короля Нироха за столом переговоров встретил тот же состав. Терять уже нечего, и стоило хотя бы попробовать поговорить.

— Король Нирох, — начал Сайдр, входя с залу. Он шел рядом с королем и его генералами. Лот и Вальдр, как командующие двух других армий, получили депеши об атаке уже в пути и сейчас наверняка, с небольшим опозданием от основной армии, врезались в бока Кольдерта, как волки в стайной охоте на жеребца.

Следом за королем и первыми приближенными шли отборные части для охраны молодого государя, чьим воинским талантом и доблестью восхищался весь Архон. Солдаты Тандарионов быстро заполонили всю залу, перевесив в количестве охранников Страбонов.

В нос с первого шага ударил острый запах мочи и пота. Озлобленные на короля за решение выгнать на голодные пустоши или перебить, люди уходили толпами под крыло Хорнтелла, староверы примыкали к завоевателям, и слуг для уборки огромного королевского замка почти не осталось.

— Посмели все-таки явиться, — буркнул Берад, поднимаясь. Он оброс и откровенно измучился.

— Не сочли все-таки нужным убраться по тайному ходу? — нагло бросил Агравейн вздергивая брови.

— И куда бы мы пошли? — влезла Гвен. — Повсюду еретики-головорезы или ты со своими убийцами, — выплюнула королева.

— Странно, — произнес Агравейн, — на подходах к городу я не встретил ни одного старовера, кроме своих ребят. Впрочем, когда мы сминали людей колесницами и копытами, узнать их приверженность шансов не было, — сухо констатировал Молодой король. — Но даже за стены донжона вы теперь не показываетесь, верно?

— Что происходит в городе? — шепнул Нирох.

— Разбой, — ответил Сайдр.

— Прежде, чем вы продолжите, — раздался голос, и все обернулись в самую неожиданную сторону. С трудом, опираясь на столешницу, встал Тройд.

— Ваше высочество, — с удивлением поднял брови друид, но Тройд обратился напрямую к Железной Гриве.

— Ты знаешь, как я ее любил. Ты был здесь и видел все.

Агравейн дрогнул в лице, но перебивать не торопился: возразить сейчас ему и впрямь было нечего, и — король понял только сейчас — мысли, что к смерти сестры причастен е собственный муж, у него и не возникало никогда.

— Сейчас не время, Тройд, — одернули одновременно Нирох и Гвен.

— Тихо, — гаркнул Агравейн. Он мотнул головой, и один из солдат подошел к Тройду, чтобы поддержать принца. Тот был намного худее остальных и пошатывался. Да он просто не ест, — понял Сайдр.

— Говори, пожалуйста, — сказал Агравейн, глядя Тройду в глаза.

— Вся моя жизнь была в ней и детях. Кто хорошо служит семье, хорошо служит родине — так она говорила мне каждый день.

Агравейн поджал губы, сдержав гортанный вскрик: да, эту поговорку особенно любили в его семье. Он тоже с раннего детства внял эту мудрость от матери.

— Я не обвиняю в смерти Виллины тебя, Тройд, — заговорил Молодой король, но Тройд, сделав усилие, невысоко повел рукой, чтобы показать, что его перебили.

— Я не собираюсь оправдываться, Агравейн. Моя жена мертва, мой наследник убит, и дочь, вероятнее всего тоже. Поэтому я прошу, брат, — с нажимом обратился Тройд, делая ударение именно на их родственности, — убей и меня. У меня ничего не осталось, и я хочу умереть от руки ее брата, чтобы наверняка и как можно скорее встретить свою любовь.

В Агравейне всколыхнулось уважение.

— Инна жива. Она у нас, — он даже не думал таится.

— ЧТО? — Нирох вскочил.

— Как это понимать? — Гвен разошлась, а Берад положил твердую опытную ладонь на рукоять меча.

— Вы выкрали королевскую внучку? — орал Нирох.

— Да и Норана поди тоже вы убили. Проклятые еретики, — бросила Гвендиор.

— Думай, что говоришь, — тут же осадил Молодой король.

— Как так вышло? — растерянно спросил Тройд.

Не сводя взгляд с лица королевы Гвен, Сайдр усмехнулся:

— Лже-Богиня, которую вы так ненавидите, помогла жрецам вынести последнее живое дитя принцессы Виллины невредимым. Она в Аэлантисе.

Впервые за весь последний год в глазах Тройда мелькнула капля жизни.

— Инна… жива? — он будто не слышал. — Она в Аэлантисе?

— Да, — коротко отозвался Железная Грива. — Хочешь увидеть ее?

Всплеск эмоций оказался не по силам измученному телу, и Тройд, задыхаясь воздухом и давясь словами, сумел только кивнуть.

— Мы сможем договориться, — уверенно заключил Агравейн. Тройд кивнул снова и медленно попытался сесть, опираясь на беспомощные, не по-мужски тонкие руки. Солдат-архонец поддержал принца.

— В таком случае, — протянул Сайдр, — можно переходить к главному.

И, не дожидаясь приглашения, несколько подданных Архона расселись за стол, сталкивая с него то немногое и ненужное, что стояло. В считанные мгновения в помещение вошли другие сподвижники Агравейна, внося огромные, уже исписанные пергаментные листы и чернила с перьями. Приготовился заранее, мрачно понял Берад и сжал рукоять меча еще крепче. Кэй положил отцу руку на напряженные пальцы, но тот только дернул рукой, скидывая сыновью длань.

— Кон-три-бу-ци-я, — по слогам протянул Агравейн, и ни от кого не укрылось наслаждение победителя, захватившего страну, и торжество убийцы, свершившего месть.

— Наши земли выжжены, люди убиты или предали нас, что тебе еще нужно? — взвилась королева Гвен. Агравейн на нее даже не взглянул.

Нирох уронил голову на руки:

— Разве в моей стране еще есть что-то, чего ты еще не взял, Молодой король? — с ненавистью процедил король Иландара.

— Разумеется, — еще чернее протянул Железногривый. Не по себе становилось даже Сайдру. Подданные Архона смотрели на своего господина с трепетом, замешанном из благоговения и ужаса.

Агравейн широким росчерком руки казал на бумагу, вокруг которой расселись опытные дипломаты и воины его страны. Сам Молодой король предпочел стоять, чтобы иметь возможность смотреть на поверженных сверху-вниз.

— Земли. Все земли герцогства Ладомар отныне принадлежат Архону.

— Неужели тебе своих мало? — всхлипнула юная, почти маленькая Лоре. — Это же наши земли.

— Уже нет.

— Но в Архоне все наделы имеют названия княжеств по знакам Зодиака, их всего двенадцать, — вдруг заметил кто-то из охраны Нироха.

— В солнечном круге среди Небес тринадцать знаков, и давно пора Архону завести княжество Змееносца, — заявил Сайдр. Агравейн о подобной стороне вопроса и не задумывался, но сейчас нашел решение Сайдра идеальным.

— Второе, — продолжил Агравейн, глядя прямо на Нироха. — Дань, — Нирох сглотнул. — Ежегодно по триста мер камня, леса, тысячу лошадей, пятьдесят тюков разной ткани и шестьсот тысяч золотом.

— Это грабеж. Ты же выжег все земли и перебил всех людей. Где нам взрастить посевы? Кто будет растить эту тысячу лошадей? С чего и с кого собирать налог? — вскипятилась Гвен.

— Из уважения к стране, которая была причастна к появлению моих племянников я предложил такую низкую дань. И ты недовольна?

— Из какого еще уважения? — прошипела Гвен. — Из насмешки сильного над слабым? Из издевательства?

— Третье, — продолжал Молодой король еще суше и жестче, чем раньше. — Ежегодная дань людьми для святой веры праматери Богов и людей…

— Никогда… — шепнула Гвен.

— …по десять мальчиков и девочек для обучения на Ангорате, выбирать которых будут друиды и жрицы по способностям к колдовству.

— Только через мой труп, — Гвен заверещала. Для чего тогда вообще было… это все?

— Если это точная просьба, я не заставлю ждать, — отозвался Агравейн. — Но возьмите меч, королева, я не убиваю безоружных.

Лицо Гвендиор перекосило; Агравейн лишь скривил губы в болезненной, как при нервной горячке, усмешке надломленного человека, и продолжил.

— Четвертое…

— …еще не все? — влез Берад, встав со скамьи и выпучив глаза на Молодого короля в упор.

— …требование выдвинул Верховный друид Сайдр, и я, как приверженец старой веры, — скабрезно подчеркнул владыка, — не смог отказать.

Взгляды обратились на друида: какая теперь напасть?

— Мне нужен посох Таланара.

— Чего? — Нирох, явно не ожидавший, нахмурился, как если бы сомневался, что услышал верно.

— Верховный друид Таланар был моим отцом, и он умер в этих стенах, — продолжил Сайдр. — Я хочу получить его посох. Он завещал его Гленну.

— У нас его нет, — злобно отозвалась Гвендиор.

— Значит, найдите, — приказал Агравейн. — У вас год. Иначе мы придем и найдем сами. Пятое, — продолжил король, перекрывая протестующий гомон, — требование тоже не мое, и, хотя меня даже не просили, я внес его в договор. Сыновья Клиона Хорнтелла должны быть свободны сегодня же. И законный, и бастард.

— Вас проводят к темницам, но что вы там найдете — я понятия не имею, — лая, произнес Нирох. — Это все?

Агравейн загадочно улыбнулся, оттягивая ответ и явно наслаждаясь замешательством, которое его бездействие рождало среди иландарцев. Наконец, он едва облизнулся, чтобы ответить, как опять подал голос Тройд.

— Агравейн, если сейчас ты убьешь моего отца, я автоматически стану королем и подпишу любой договор подобного содержания. После этого можешь распорядиться моей жизнью, как хочешь. Но, пожалуйста, раз ты сказал, что Инна в Аэлантисе, пусти меня встретиться с ней хотя бы раз, — горячо попросил принц.

— ТРОЙД, — зашипели и заорали все иландарцы. Подобное заявление переходило все границы, но самого Тройда, кажется, никак не смущало.

Нирох всплеснул:

— Что ж, хорошо, как скажешь. Вот. Доволен, — он нагло выхватил перо у писчего и поставил на пергаменте подпись. — Обобрал нищих, передавил колесницами женщин, детей, вдов, стариков. Ничего не сказать — герой Этана.

Агравейна слова Нироха ничуть не задели:

— Не я сделал так, что они оказались под колесами.

— Ты изверг, — шепнул Берад, видя, как Нирох поставил именной вензель в соответствии с условиями соглашения о последующем ненападении на оговоренных условиях. — Столько жертв в угоду твоему властолюбию, — с глубоким и презренным сожалением протянул Берад.

Агравейн перевел на герцога полный уничижения взгляд:

— Это далеко не все жертвы, — и, не сводя глаз с потрясенного лица Берада, Агравейн восторжествовал:

— Я хочу Шиаду, — триумфально произнес он.

О, хоть поклянись Праматерью, он смаковал в воображении этот момент сотни, нет, тысячи раз. Тысячи раз представлял, как скажет эти слова и увидит дрогнувшего неудачника. Как Берад зайдется отчаянием, искривится, как линия судьбы на руке старца. И он действительно меняется в лице так. О, Праматерь. Момент блаженен.

В груди Агравейна взбунтовался, как во время весенней течки у самок, древний и беспощадный зверь.

— Что ты сказал? — Берад подошел ближе к врагу, медленно вытягивая меч из ножен.

— Я. Хочу. Шиаду. — не менее твердо повторил Агравейн, не сводя глаз с лица Берада.

Нирох как будто взбодрился. Он быстро встал на ноги, переглянулся с Сайдром, Кэем, потом с Тройдом, от которого никак не ожидал подобного предательства. Но если сейчас пустить все на самотек, будет еще хуже.

— Это невозможно, — твердо заявил Нирох, когда Бераду уже сделал пару шагов к Агравейну. Тот со скабрезным вопросом в глазах уставился на иландарского короля.

— Это невозможно, — обретая уверенность повторил Нирох. — Шиада замужем.

Агравейн плотно сжал жесткие губы, выпрямив их в линию, параллельную четкой линии подбородка, и увесисто шагнул вперед:

— Ты не понял меня, король Нирох, — заключил Молодой король. — Сейчас я прошу только Ладомар и дань, и, получив уйду. Но без Шиады, мы вытопчем здесь все, — шепнул он зловеще. — Даже наши кони изнасилуют твоих женщин. Я клянусь собственной кровью, я не оставлю камня на камне, и сотру не только династию, но надвое с северянами поделю твою страну, — голос богатыря поднялся до самого потолка, окутав всех присутствующих облаком угрозы и отбиваясь волнами от стен.

— Угрожай, сколько вздумается, — подал голос Берад, без страха сделав ответный шаг в сторону архонца. — Шиада была и остается моей женой, герцогиней Бирюзового озера.

— По традициям и обычаям староверов она никогда и не приходилась тебе женой.

— Нас венчал архие…

— Мне плевать, — они сошлись грудь в грудь, и Берад даже не думал отступать, сколь бы сильно противник ни превосходил его. — Без Шиады никакая дань не позволит вам избежать растерзания страны.

— Шиада. Моя. Жена. — повторяя недавние интонации архонца, заявил Лигар.

— Хочешь, — Агравейн потянул из ножен двуручный меч в шесть футов длиной, — сделаю ее твоей вдовой, раз уж вопрос настолько принципиален.

— Засунь. Свои. Угрозы. Себе. В задницу, — сухо тихо, почти по слогам прочеканил герцог. — Уверен, в троне твоего отца как раз есть для них дырка.

Берад толкнул Агравейна в грудь и выхватил свой клинок. Тот не терялся и сделал выпад.

— Отец, — вскинулся Кэй.

— Берад, — осек Нирох, отталкивая друга.

Глаза Гвен зловеще блеснули: наконец-то, она отмщена. И не кем-нибудь, а всего лишь случайностью, за которой непременно стоит воля Единого Владыки небес и тверди.

— Нирох, — Берад позвал по имени, отбросив все условности. — Нирох.

— Нирох? — скорее, спросила королева Гвен.

Герцог подхватил оседающее, неожиданно тяжелое для такого худого и изношенного организма, тело и увидел полное изумления лицо.

— Государь, — спохватились, наконец, иландарские солдаты.

Агравейн выглядел пораженным тем, что случилось. Унижение — да, но убийство Страбона в его планы не входило. Солдаты Нироха кинулись вперед, но архонцы существенно брали числом, и через несколько минут горячей схватки стало очевидно, что еще больше жертв Иландара ничего не изменит.

— Что ж, тем лучше, — сказал Агравейн вслух, вытирая меч о штанину. Тройд на его стороне, с ним договориться будет легче. — Дело незакончено.

— Мой король умирает, — гневно, сквозь зубы выдавил Берад, сидя на полу в обнимку с телом Нироха.

— Шиада поедет со мной, — архонец, будто не слышал.

— Мой король… — заорал Берад, но Агравейн перекрыл его:

— И ты проводишь меня в замок за ней, а иначе, если мне никто не откроет, я войду сам, — с кровожадными глазами Агравейн уставился на герцога.

Берад, наконец, утратив чувство реальности, покачал головой:

— Что же ты за чудовище, Агравейн Железногривый? — шепнул он. — Мой король, мой дорогой друг…

— Астальд тоже был моим другом. И Нирох приказал пытать его, когда захватил в плен отца, а потом прилюдно казнил то, что осталось.

Молодого короля окончательно вывела из себя вся случившаяся тягомотина. Он оттолкнул Берада от трупа короля — нечего разводить здесь поминальные причеты.

— Договор о перемирии на означенных условиях подписан. Веди меня за Шиадой.

Берад, повинуясь требованию тяжелой руки, поднялся на ноги. Не слушая Агравейна, перевел глаза на Тройда.

— Он же был твоим отцом, — шепнул Берад. Но Тройд не вел даже бровью:

— И чему он научил меня? Предавать тех, кто ему верил? Ежедневно ныть, что женился по указке отца на женщине, которую не знал? Винить во всем, кого угодно, кроме себя? — выплюнул Тройд Бераду. — Всю жизнь мои отец и мать ненавидели друг друга и пытались перетащить меня каждый на свою сторону. И все, чего я хотел, было дать своим детям ту любовь, которую так и не дали мне.

Тройд, обессиленный и поддерживаемый все тем же солдатом Агравейна, обратился к Молодому королю:

— Полагаю, мне тоже следует подписать эту бумагу, но мне трудно ходить. Пусть ее принесут, Агравейн.

Железногривый молча кивнул.

— Я принимаю условия контрибуции и заявляю о разводе герцога Берада Лигара. Не думаю, что в моей власти решать судьбу Второй среди жриц, но я гарантирую, что в Иландаре больше нет мужчины, который посмел бы назвать ее супругой.

— Кто позволил тебе это решать, Тройд? — вспылил Берад.

— Он король, — загвоздил Агравейн. — Законный король Иландара.

Тройд собранно кивнул и, получив, наконец, под руку договор о контрибуции, вписал:

"Согласен.

Я, король".

— Принесите королю свежей воды и еды, — распорядился Агравейн.

— Как король, — он повернул голову к стражникам и, устав стоять, сел, — моим первым указом я отправляю Лоре Ладомар, которая никогда не была мне женой, назад в герцогство Ладомар. Я отдаю герцогство Архону, но прошу королей Архона дать ей возможность наследовать ее отцу, выйдя замуж за верного архонской короне князя.

Агравейн, слушая, хмурился, но не отрицал.

— Если же эта просьба неприемлема, я прошу тебя, Агравейн, устроить ее судьбу благородно. Ее вина не больше моей в том, что делали наши родители.

— Тройд, ты с ума сошел, — Гвен взвилась, вскочила, красная, как закат. Она схватила сына за грудки, и бессильный Тройд почувствовал, как плывет перед глазами. Солдат Архона быстро оторвал королеву от сына. — Ты — предатель отца.

Тройд не обращал внимания и, восстановив равновесие, которое утратил даже сидя, посмотрел на Железную Гриву с вопросом в глазах.

— Хорошо. Лоре Ладомар может наследовать покойному деду, отцу и брату, и стать во главе княжества Змееносца, если принесет публичную присягу Архонской короне и отречется от всяких претензий на корону Иландара.

Тройд кивнул вместо девчонки:

— За этот год я пальцем ее не тронул. Если почему-то она больше не девственница, я не принимал в этом участия. А без ребенка королевской крови у нее нет никаких претензий на мое место. Лоре, — он обратился к девочке, которую, казалось, вот-вот вывернет наизнанку от того, что ее жизнью распоряжаются, как вздумается, люди, перебившую ее семью. — Послушай, Лоре, — Тройд привлек внимание. Видеть его девушке не хотелось, но даже сейчас она не могла сказать, что Тройд обидел ее хоть чем-то, кроме холодности, за что в большей степени была признательна. Поэтому Лоре обернулась к новому королю. Тройд продолжил:

— Ладомары — старейший род Иландара, и даже в нашем названии есть об этом память. Ты не можешь пасть духом или наложить на себя руки или как-то себя опорочить и заслужить казнь. Ты должна жить как Ладомар. Просто теперь у тебя другой сюзерен.

Девочка кивнула, не будучи уверенной, что прислушается.

— Далее, — промолвил Тройд и от усталости перевел дух. — Я приказываю отослать мою мать в самый глухой монастырь, какой есть в Иландаре, и под страхом смерти не выпускать ее оттуда никуда.

Гвен побелела, как белеет кожа на месте ожога, когда взбухает волдырь.

— Ты не посмеешь, — шепнула она, снова кидаясь к сыну и снова останавливаясь от того, что ее удержал солдат-архонец. Правда, на этот раз еще парочка подошли к нему в помощь.

— Это же твоя мать, — вступился за сестру Берад.

— Я не посмею убить женщину, которая дала мне жизнь. Но видеть тебя я больше не хочу. Если что-то и омрачало жизнь Виллины здесь, то только ты. Агравейн, — Тройд посмотрел на родича и попросил, — пожалуйста.

Агравейн, с тяжелым взглядом из-под насупленных бровей, сдержанно кивнул.

— Выведите, — и его люди уволокли сопротивляющуюся, бьющуюся в истерике женщину. Кто-то из иландарских солдат пообещал показать дорогу до королевского покоя.

— Наконец, последнее. Агравейн, я согласен, чтобы несколько лет Инна воспитывалась на Ангорате. Это правильно. Но до тех пор… Дай мне слово, что как только я уплачу первую дань, ты вернешь мне дочь. Я вдовец, и у меня нет других наследников, — заявил он и чуть тише добавил. — И я отец, и у меня… — Тройд не постеснялся единственной скупой от обезвоживания слезы. — Агравейн, у меня больше ничего нет. Дай слово, прошу.

Агравейн, все еще мрачный и тяжелый как грозовая туча, подошел к Тройду и положил массивную ладонь на плечо, отчего новый король согнулся даже сидя. Но твердости его взгляда, отметил Железногривый, сейчас следовало бы учиться многим.

— Нет, — отказал Агравейн. — Я верну тебе дочь, как только на дорогах Иландара будет спокойно. Будет это в день, когда ты уплатишь первую дань или раньше — неважно.

Тройд облегченно перевел дух и затих.

— Твоего отца надо похоронить, — напомнил Берад избитым голосом.

— Зачем? И как? — устало поглядел Тройд на герцога.

— Что? — ужаснулся Лигар. — Конечно, с королевской почестью.

— Мой отец мог поддерживать христиан, но не был христианином. Он мог быть посвящен Праматери, но не был старовером. Бросьте его в общую гору трупов на улице. Пусть его склюют вместе с остальными.

— Выродок, — шепнул герцог. — Ты не сын своих родителей… Чем хороша эта твоя древняя вера, если учит предавать отца и бросать мать? — зашелся Берад.

— Тебя не должны беспокоить особенности нашей религии, — напомнил Агравейн. — Я еще не вывел войска с территорий Иландара, и только в твоей власти убедить меня.

— Боюсь, — вступил Сайдр, — его величество Тройд сказал правду. Мы не в праве распоряжаться судьбой Второй среди жриц, Агравейн. Даже ты, Молодой король-старовер, не можешь претендовать на то, чтобы отбить ее, как обычную женщину, и взять в жены.

— Но я хотя бы могу забрать ее и увести от него, — бросил Агравейн. — Отвезти на Ангорат и быть спокойным за будущее династии Сирин, дружественней которой архонцы не знали со дня основания. И… и просто быть спокойным за нее, — шепнул он тише, возведя лицо к потолку.

Сайдр усмехнулся, положив Агравейну ладонь на лопатку:

— Правильно, мой король. Честность перед собой достойное качество. Вот только, если ты намерен увезти Шиаду на Ангорат, то Берад никак не может тебе помочь в этом.

Лигар тут же с ненавидящим выражением на лице уставился на друида: посмей сказать.

Сайдр улыбнулся мысленной угрозе.

— Шиада уже на Ангорате.

— Что? — Агравейн обернулся молниеносно, поймав за руку жреца. — Ты видел ее?

— Не только я. Странно, что владыка Удгар не сказал тебе: это Шиада и Гленн вызволили из плена твоего отца и забрали из Кольдерта Инну, когда Таланар и Норан были убиты.

— Но отец словом не обмолв… — Агравейн заозирался растерянно. Берад обреченно скрипнул зубами, сжав челюсти до судорог в желваках.

— Может, она не назвалась? В конце концов, она вызвалась помочь Гленну в задании, которое дала ему храмовница, и не более. Ну, во всяком случае, эту версию я слышал от самой Шиады на острове.

Агравейн, кажется, все еще не улавливал смысл сказанных друидом слов. Он зашагал из стороны в сторону, прижав к губам кулак. Он ходил туда-сюда, будто что-то мямля себе в руку, то отводил ее, то прижимал снова, то хватался за волосы. А потом вдруг вырос прямо перед друидом:

— Она точно там?

— Ну, — немного растерялся Сайдр, — она была там, когда я уезжал. Храмовница говорила что-то об особом задании для Второй среди жриц, но, наверняка, чтобы там ни было, Шиада уже снова на Ангорате.

Агравейн осторожно, недоверчиво улыбнулся — самыми краешками губ. А потом внезапно расхохотался — непосредственно и радостно, как самое чистое дитя.

Будто это и не его сверкающие некогда латы перемазаны кровью и грязью.

— Тогда остался последний вопрос, — обратился он к Сайдру. — Покажи мне, кто убил мою сестру.

Сайдр качнул головой.

— Показать?

— Да, — энергично закивал Молодой король. — Ты же можешь передать мне видение. Ты Верховный друид, — убежденно заявил Агравейн.

— Могу, — размеренно согласился Сайдр. — Но только то, что сам видел или знаю наверняка.

Агравейн замер, будто складывая в голове услышанные слова в какой-нибудь понятный смысл. Потом снова уставился на друида и переспросил:

— И что? Ты не знаешь?

Отвечать было глупо, и Сайдр лишь качнул головой.

— Но… как же тогда… — Агравейн расстроился.

— Есть один способ узнать наверняка, — заговорил Сайдр. — Но здесь это сделать невозможно — только на Ангорате.

Агравейн воссиял, и друид поторопился сбить его радужный настрой.

— Но не стоит питать больших надежд. Разрешение на проведение такого… ритуала может дать только действующая храмовница. Я могу попросить Неллу, но я не гарантирую, что она согласится.

Агравейн пронзительно поглядел на друида, будто выискивая подвох или лазейку, шанс, о котором друид умолчал. Сайдр в ответ смотрел просто и открыто, и у Агравейна не осталось выбора, кроме как заявить:

— Ладно. Это все больше, чем ничего. Я использую любой шанс. Пошлите гонца моему отцу, скажите, что я буду ждать его у Летнего моря для отправки на Ангорат по важному делу. А у меня, — Агравейн улыбнулся, — у меня их там, всесильные небеса, теперь два. Договор у нас, — заорал он намного громче. — Всем расположиться на отдых. Завтра утром возвращаемся в Архон. Я дойду с вами до княжества Рыб, дальше пойдете за Вальдром. Ты же проведешь меня на остров? — обернулся Молодой король к жрецу, без особенного вопроса в лице. Он все уже решил.

Однако Сайдр удивил и теперь:

— Увы. Я на Ангорат не еду, владыка. Но, как во все времена, вас проведут туда.

— А ты? — ревностно спросил Железногривый, как если бы Сайдр был обязан лично следовать его воле. Друид скептически поджал губы: власть имущим всегда кажется, что боги обязаны помогать им, а уж если те руками жрецов улыбнуться хотя бы единожды, у королей и вовсе пропадает рассудок. Не поэтому ли храмовница всегда предлагает сбивать спесь таким образом?

— Я сопровожу сыновей Хорнтелла в дом отца для начала. А потом поеду на север. Гленн отправился куда-то туда, и я беспокоюсь. К тому же, саддарам, которые откликнулись на призыв, надо сказать спасибо. За моего отца.

Агравейн задумался и кивнул.

После ночного отдыха на костях и пепле, Агравейн развернул армию домой. Невиданная по скорости война, невиданная стремительность в атаке и невиданная жестокость в конце… Что ж, у каждого свои подвиги.

А Сайдр в то же утро, подлатав за ночь, как мог, и покормив, повез герцогу Клиону Хорнтеллу его сына Клиама.

Тирант, брат Гленна, брошенный в темницы несколько месяцев назад, истлел от голода, сгнил и был заеден мышами и крысами.

Товары из Ласбарна жители Храма Даг испокон веков принимали и обменивали на верфях и в доках перед крепостными стенами под надежной охраной выдающихся бойцов с номерами во второй десятке и надзором гарнизонных лучников. Потому, простившись с торговцами из песков и поблагодарив капитаншу и золотом, и теплым словом, Бансабира свела по сходням лошадь, указывая путь Дайхатту, и пошла к запертым воротам.

Завидев непрошенных гостей, стражник в мягком кожаном нагруднике на воротах немного наклонился и заявил, что всем иноземным торговцам вход воспрещен.

— Я не торговка, — крикнула Бану. — Попроси у меня права голоса.

Стражник переглянулся с соседом-охранником и проорал поставленным голосом:

— У кого из вас есть право голоса?

Предвкушая собственный ответ, Бансабира едва не задохнулась от трепета и тоски. Всеединая Мать Богов и людей. Сколько жизней минуло с детства и юности?

— У того, кто служит Матери Сумерек, — так же громко ответила Бансабира, стараясь говорить так, чтобы не дрожал голос.

— Как ты служишь Ей?

— Воздевая сталь.

— От кого ты получила свою?

— От того, кто известен в этих стенах как Тиглат Тяжелый Меч.

— Что ты возьмешь здесь?

— То, что отдам.

— Откройте ворота, — приказал стражник.

С трескучим скрежетом ворота медленно разъехались — и сердце Бансабиры Изящной пропустило несколько ударов сразу.

Вот, как звучит заклинание, позволяющее вернуться в прошлое.

Город пестрел красками и шумел наречиями. Яркий, совсем не такой угрюмый, каким рисовали детские сказки Храм Даг — черным гнетущим логовом убийц и отравителей. Остров, на котором возвышались крепостные стены Храма Даг не был пологим, он поднимался и оседал, как кручи бушующих волн. Рядом с воротами располагалось несколько крытых каменных помещений, которые Аймар определил как склады и мастерские. Чуть дальше, ближе к главному корпусу громадного здания в форме ступенчатой пирамиды, раскинулся торговый квартал с самыми разномастными товарами: цветастыми тканями, камнями, кинжалами, рыбой, керамическими плошками и горшками. Он насквозь пропах маслами, выжимками из редких цветов, эфиров из заморского дерева, воском, цветами и специями.

Бансабира шла, олглядываясь с щемящей болью в сердце. Квартал был исчерчен узкими улочками, где с трудом могли разминуться две небольшие повозки, многочисленными загогулинами-проулками, глинобитными домиками и лавками. Кажется, вон за той они с Астароше якобы искали кошку, когда, вернувшись из Ласбарна никак не могли найти место для уединения, а их за ласками застукал мастер Ишли. А вон той корявой дорожкой со сбитым временем брусчаткой Бану несла на верфь парусину для починки какой-то галеи в день, когда застала Гора с другого конца острова по колено в море и с кнутом. Тиглат Тяжелый Меч никому бы не сознался, но с кнутом обращаться не умел вовсе и, когда ученица попросила учить ее этому, сам принялся тренироваться. Гор в тот день огрел себя раз пять, высек море и выматерился на всех языках, какие знал, но с кнутом так и не подружился.

Там, в левую диагональ от храма, виднелись возделанные пашни. За ними — отсюда пока не видать — содержались пасеки, куда однажды Ирэн Безликая загнала мастера Ишли собирать мед — в качестве желания за его очередной проигрыш в нарды. Когда Ишли узнал, что Бансабире эта игра тоже никак не дается, потрепал по затылку, сказав, что этот талант присущ только рыжим.

Бансабира, не таясь, улыбнулась: хорошее было время.

— Бансабира Изящная, — вдруг донеслось до слуха ясовцев, и Бану улыбнулась еще шире. Да, это она. Так ее называли здесь.

— Это Бансабира Изящная, ребят.

— Серьезно? Это она? Это ты точно знаешь?

— Говорят, она была восьмой уже в тринадцать лет.

Кто-то улыбался в ответ на приветливость Бану и ее пожелания благословений Праматери, кто-то, в особости, кто знал только по значкам в ранговой комнате и не встречался лично, следуя подсказке толпы, тыкал в Бану пальцем.

— Вас здесь знают, — зачем-то заметил Дайхатт, когда, минуя толпу, ясовцы выбрались к центральному входу в пирамиду храма. Бансабира не отозвалась и спешилась, передав поводья подоспевшему мальчишке лет двенадцати. Аймар ловко выпрыгнул из седла и отдал свои тоже.

— Отведи-ка их в конюшни, парень, — сказал тан.

Бансабира глянула на него с ноткой осуждения и ревности.

Они вошли внутрь, двигаясь вдоль бокового перекрытия до нужной Бану двери, и Аймар не удержался от замечания.

— Никогда бы не подумал, что Багровый храм может быть таким ярким оживленным местом.

— Даже самые мастеровитые убийцы храма здесь всего-навсего обычные люди с необычными талантами, которые налаживают торговлю, охраняют покой горожан, помогают жрецам, охотятся на дичь, выходят в море, удят рыбу и, когда надо, пригоняют рабов. Чтобы стать Клинком Богини, в храм надой войти последним ничтожеством — рабом, и стать со временем тем, на ком держится вся основа острова. Я раньше не понимала этого, но теперь знаю: в том, как неуклонно мы превращаемся из рабов в хозяев человеческих судеб, проявляется власть времени.

— Власть времени? — тупо переспросил Дайхатт.

— Да, — кивнула Бансабира. — Вся человеческая жизнь слагается из терпения и времени. И все те, кто дошел до конца этого пути, не сгинув, начинают ценить людей исключительно по их силе.

Аймар нахмурился и сделал страшные глаза. Бансабира сообразила, что он понял ее мысль совершенно кособоко.

— Рабов пригоняют из пленных пиратов, островитян, южных ясовцев и реже с севера Ласбарна и с Востока. Но в конечном счете, никто из нас не разбирает, кто откуда: мы все говорим на трех языках и судим людей по тому, как они смогли распорядиться своим временем.

Стараясь уразуметь сказанное, Аймар предпочел свернуть беседу в нейтральное русло:

— А что там, на Востоке? Я никогда не заходил дальше Бледных островов.

"Орс", — подумала танша.

— Ну так сходите, у вас в танааре наверняка не меньше сорока кораблей под… рукой. Нам сюда, — Бансабира повернула в третью дверь по левую руку.

Перед ними оказалось продолговатое прямоугольное помещение вровень с коридором. Под потолком зияли открытые люки полукруглых и овальных окон. Две дюжины столов из темного дерева с письменными принадлежностями и пергаментами стояли в три ровных ряда. Еще один стоял против всех на возвышении, и сейчас он один не был пуст. Склонившись над бумагами, там сидел человек с посеребренным теменем и висками. Его кожа наверняка была алебастровой, но в скудном освещении приобретала нездоровый восковой оттенок. На правом ухе отсутствовал крупный кусок; нос явно был сломан, возможно, не раз. Заслышав гостей, человек вскинул голову и тут же встал. Одежда на нем была старая и воинская; движения, которыми он расправил ее, точными и сдержанными, шаги — тихими. Голос оказался надломленным и низким, в кареоком взоре засияла ясность и скрытое безумство, а в улыбке — восторг узнавания.

— Я уж думал слух подводит меня, а, значит, не соврали горожане. Бансабира Изящная вернулась в обитель Матери Сумерек и Госпожи Войны.

— Мастер Ишли, — Бану шагнула в предложенные объятия, и жилистые руки в кожевенном поддоспешнике сдавили ее теплотой. Только, когда объятие закончилось, Дайхатт с удивлением заметил, что старик одного с Бану роста.

— Мы получили твои просьбы и ждали тебя. Но, если позволишь, оставим по ласбарнской традиции разговор о делах на завтра. Сегодня очень многие захотят встретиться с тобой, — он положил женщине ладонь на плечо и внимательно изучил лицо. — Ты повзрослела.

— Наверное, — бессмысленно отозвалась Бану.

— Наверное, не без причин, — поправил Ишли. — Впрочем, сейчас это не важно. Поверь, тебя ждет нынче много сюрпризов в этом храме. Ты вернулась поистине в хорошее время. Но все это — чуть позже, — спохватился Ишли, — а сейчас, как одна из старейшин храма, не составишь компанию на главной арене? Ион и Аннамара представляют третьегодок. Состязание начнется через треть часа, но раз уж прибыла Бансабира Изящная, стоит пойти заранее, а не то, обнимаясь с давними знакомцами, опоздаем с началом боев.

Бансабира засмеялась: ей бы не хотелось доставлять трудности близким людям.

— Брось, Бану. Ты заслужила свое право голоса и право ночлега. Да, надо сказать рабам, чтоб подготовили комнату. Твой спутник, судя по всему, не раб, а, стало быть, гость. Вы спите вместе?

Аймар вздрогнул от бестактности вопроса. Бану, однако, просто отрицательно прицокнула языком.

— Просто оказались в одном путешествии по стечению обстоятельств. Мастер Ишли — мой земляк тан Дайхатт, — кратко представила Бану. Ишли кивнул:

— Да благословит тебя Мать Сумерек, тан, — пожелал мастер. — Пойдемте со мной.

Казалось, она уже и не вспомнит, что здесь и как, но ноги сами вели знакомыми коридорами и лестницами. Бансабира шла с Ишли плечо в плечо, не думая и не глядя, где поворачивать, какую толкать дверь. Они болтали на ангоратском и ласбарнском, чтобы не посвящать Аймара в происходящее. И только, когда оказались на арене, Ишли на всеобщем пригласил располагаться удобнее.

Большое ристалище было окружено цельнокаменными лестничными уступами, каждая ступень которых служила скамьей. По диаметру арены к потолку росли стройные колонны-опоры, расставленные так, чтобы выдерживать свод и не мешать обзору. Огромный круглый люк в потолке был отворен, пропуская солнечный свет.

Один в один, ласбарнские бойцовские ямы, понял Дайхатт. Только в здании.

Несмотря на значительность зала, на скамьях с трудом можно было насчитать пару дюжин человек. Ишли поздоровался первым, громко, привлекая внимание, но этого уже и не требовалось: все головы обернулись в их сторону.

— Бансабира.

Шавна Трехрукая, восьмой номер сто восьмого поколения, удивительно красивая и стройная, кинулась на грудь Бану первой. Ее блестящие черные волосы взметнулись волной мирассийского шелка, чувственные губы изогнулись в недоверчивой, трогательной радости, а сияющие аметистовые глаза вспыхнули слезами счастья.

— Бану.

Они обнялись крепче, чем сестры: черная и белая, гордая северянка с гор далекого Астахира и желанная южанка из красных песков Ласбарна. Совсем не похожие, они прижимали друг друга — и прижимались друг к дружке, ощупывая пальцами плечи, спины. Потом чуть отстранились, не размыкая объятий, и, выждав минуту, поцеловались в губы.

— Праматерь, Бану, — Шавна заплакала, и безжалостная и бескомпромиссная Мать лагерей тоже почувствовала, как защипало глаза. — Я верила, знала, что ты приедешь, — горячо шепнула Трехрукая, заглядывая в глубокие зеленые глаза с расширившимися зрачками.

— Разумеется, она приехала, — чуть поодаль поднялся мужчина. — Бану Яввуз всегда держала слово.

Он развернулся всем телом и, выглядывая через Шавну, Бансабира узнала Рамира. Одними глазами, чуть указав на подругу, она спросила все ли хорошо, а Рамир отозвался поджатием губ. Ладно, они еще поговорят об этом.

— Ты взаправду вернулся сюда, — стараясь сдержаться, Бансабира закусила губу.

Шавна оглянулась через плечо на Рамира. Тот пошел им навстречу. Трехрукая отошла, пуская его к Бану. Шавна знала об их истории — им есть, что почтить.

Рамир приблизился, пронзительно взглянул в глаза Бансабиры, чуть приподнял за подбородок и тронул губы своими. Без всякой ненужной ласки, как это мог бы сделать брат. Сейчас они не были высокородной таншей и подданным или командующим и подчиненным, а только лишь давними знакомцами и друзьями, и Рамир мог позволить себе такой поцелуй. Он отодвинулся, поймал благодарный взгляд:

— Здравствуй, Мать лагерей.

— Я стала ею только с твоей помощью, — беззвучно ответила танша одними губами.

Их объятие встряхнуло Бансабиру, как электрический разряд в грозу. И, окруженная теплыми надежными руками соратника, танша, наконец разревелась. Забыв обо всем, кроме воссоединения с этой семьей, которой ничего не нужно доказывать, которая знает ее не только как дочь Свирепого или воспитанницу Тиглата, но как Бансабиру Изящную, вылепившую себя из рабской глины ничтожества и вознесшуюся к вершинам собственной неукротимой волей и неодолимым упорством.

— Значит, мы действительно собрались все вместе, — раздался в дверях залы еще один родной голос, и плечи Бану, обвитые рукой Рамира, вздрогнули. Танша подняла голову и оглянулась.

— Бансабира Изящная.

"Астароше просто велся на юность и перетрахал кучу молоденьких баб, пока ты не повзрослела" — прозвучал насмешкой в памяти голос Гора.

— Астароше Великодушный.

Он подошел к ним, и из-за узости проходов вдоль скамеек, Рамиру тоже пришлось отступить, а Дайхатту — вжаться в сиденье, чтобы пропустить бойца.

— Ты стала красавицей, — польстил Астароше.

— Я и была красавицей, — усмехнулась молодая женщина шатену в глаза.

— Мне ли не знать, — прошептал Астароше и потер подбородок. Он возмужал и изменился, но где-то внутри Бансабира опытным глазом полководца нашла надлом: незаросший, затянутый и замазанный наспех. Это не нога — колено ему сломал Гор. Это душа — жизнь ему сломала Бану.

Он мог встать, упрямо возразил внутренний голос главнокомандующего, без колебаний отдавшего тысячи приказов. У него сломана нога, напомнила мягкая женская совесть, а без ноги встать трудно.

Они ничего не могли сказать друг другу и, тупо уставившись глаза в глаза, стояли на вытянутой руке. Дайхатт, проникнутый трогательностью и теплотой встреч Бансабиры, мгновенно уловил печальную молчаливую ноту: мол, что тут скажешь? "Астароше любил меня" заявила Бану с неделю назад. Похоже, так и было.

Ситуацию спас Рамир, попросив представить спутника Изящной. Бану указала на земляка, назвав его. В подробности никто не лез.

Дайхатт осознал, что Бансабира не знает, что значит, обсуждать принятые решения. По понятным причинам.

Они расселись и разговорились — теперь уже все. Болтали о всяком, расспрашивая, как у нее дела, где Бану побывала, что делала. Танша отвечала далеко не на все вопросы, но о последней встрече с Гором обмолвилась.

— Серьезно? Тиглат? Как он и где? — решительный альт перекрыл гомон, и Бану узнала тембр Ирэн Безликой. Смуглая, жилистая, маленькая, с множеством мелких морщин и шрамов, как на лице, так и на оголенных до плеч руках. Следом шла Аннамара — с тем же живым васильковым глазом и заволоченным выцветшим. Следы пожара на ее лице не стерло даже время, и широкая прядка волос надо лбом по-прежнему отрастала седой.

Бансабира расцеловалась с обеими.

С противоположной стороны арены поднялся Ион — долговязый и мускулистый. Он махнул Бану рукой и сказал пару равнодушно-учтивых фраз. Они, хоть и учились у одного наставника, никогда не были близки. Потом заявил, что время начинать и велел третьегодкам готовиться. За мгновение до начала в зал забежала Габи. Приметив Бану, она успела только улыбнуться, а после ударили в гонг.

Когда Астароше, взявший роль герольда, объявил о цели их собрания, и состязания начались, Дайхатт замер с отвисшей челюстью. Не мог оторвать глаз от происходящего и вспомнить — был ли он сам в двенадцать-тринадцать лет способен выделывать такие штуки, как, например, вон тот парень? Был ли так находчив, как та девчонка? А вот хотя этим двум, наверняка бы сумел даже дать фору.

— Тану Яввуз, — тихонько позвал он, расположившись слева от Бану, хотя его и стремились оттеснить те, кто скучал по женщине не один год. В контексте происходящего собственное обращение к Бану казалось ему из рук вон нелепым, но зайти дальше он не смел.

— Да?

— Все эти люди, не на арене, а среди наблюдателей, они выпускники храма?

Бансабира отозвалась не сразу, обведя всех собравшихся внимательным взором. Все так.

— Наставники Храма Даг, — ответила вслух, — бойцы, удостоенные за мастерство мест в первой десятке.

Аймар о рангах Багрового храма имел представление предельно смутное, но выяснить решил позже: Яввуз сейчас явно нерасположена к долгим объяснениям. Ее глаза светились радостным азартом предвкушения чего-то чудесного.

Бои закончили только через пару часов. Некоторых из ребят наставники, Ион и Аннамара, растаскивали не живых, не мертвых.

Когда все поднялись, Шавна уцепила подругу за руку, заявив, чтобы немедля готовили для Бану ночлег и обед. Все, кто знал ее, кто воспитывал и учил, с кем она путешествовала и набиралась опыта, все должны были явиться, если были на острове. А до тех пор Бансабира, заявила Шавна, принадлежит только им, и утащила прочь. Рамир и Астароше переглянулись и поспешили вслед. Дайхатт остался стоять, оглашенный произошедшим, не понимая, куда теперь себя девать. В окружении незнакомых убийц даже он, полноправный тан, чувствовал себя загнанным зайцем. Неожиданно Ишли взял его под крыло, заявив, что займется его устройством, и "это быстро".

Бытовой вопрос действительно был улажен мгновенно. Аймара поселили за соседнюю от Бансабиры дверь, прислали раба с небольшой порцией еды до праздничного обеда, и оставили на собственное попечение.

Бансабира переглянулась с Аймаром в каком-то из коридоров, когда с Шавной, Рамиром и Астароше, шла к выходу из пирамиды, обронила что-то о том, что не сможет ближайшее время быть с ним внимательной и исчезла за следующим поворотом. Аймар вздохнул, отогнал приступ паники, вызванный очередными надсадными стонами откуда-то из-под земли и из центра пирамиды и тоже пошел на улицу. Там, в городе, было хотя бы ярко и оживленно. А здесь, в пирамиде, смертью пропах каждый угол, ибо стены Храма Даг приветливы только к тем, кто говорит на их языке.

В боковой галерее Аймара поймала за плечо Ирэн:

— Кажется, ты гость Бану, — утвердила она. — Не слоняйся в одиночестве. У тебя нет опознавательных меток о том, кто ты. Не успеешь моргнуть, окажешься в кандалах. Давай-ка, пошли со мной. Поможешь с малолетками. Бану сейчас все равно не до тебя.

Таким образом, Дайхатт оказался пристроенным.

Четверо давних друзей расположились на пустыре за кузницей, как нередко бывало в былые времена, когда они вместе тренировались или мотались по Бледным островам, Ласбарну, Восточным землям, вместе отлавливали пиратов и гоняли перепуганных мальцов. Рамир многое знал о том, чем Бану жила после ухода из храма, что-то знала и Шавна, но распространяться об этом совсем не хотелось.

Они просидели почти три часа, прежде чем их позвали в открытую трапезную — место сбора Клинков с номерами выше двадцатого. Там собралось множество людей, которых Бану называла по имени, и Аймар, присутствовавший как гость Изящной, дивился, какой огромный мир оставила за плечами Маленькая танша, чтобы вернуться в чертог отца.

Габи Бансабира говорила благодарности за науку хорошо выглядеть. Человеку, по имени Шухран сказала, что в ее охране есть могучий полукровка — на одну ногу северянин, на другую ласбарнец — с таким же именем по прозвищу Двурукий. Еще кому-то вспомнила забавный случай с кузнецами…

Как на небе есть два светила для дня и ночи, так и в танше Пурпурного дома было две Бану.

После обеда воодушевленная Бансабира предложила вместе прокатиться верхом, но Шавна качнула головой.

— Я бы не была так настойчива поболтать с тобой до обеда, родная моя, без причины и, поверь, дала бы тебе с дороги перевести дух. Но я ж не знаю, сколько ты пробудешь тут еще, а у меня заказ на Коралловом Острове, надо прибыть завтра утром, так что сегодня с вечерним отливом мне выходить в море. Надо готовиться и торопить компанию.

— Кого берешь? — полюбопытствовала Бану.

— Там ничего особо сложного, так что шестнадцатый, двадцать третий и двадцать седьмой номера.

— А ничего сложного — это как надолго? — спросила Изящная.

Шавна блеснула огнями глаз:

— Учитывая, что Коралловый Остров к нам ближе всех остальных, думаю, дня на три.

— Я дождусь, — клятвенно заверила Бану, даже не думая.

Еще бы, — улыбнулась Трехрукая. Рамир и Астароше переглянулись: будь один из них решительней, а другой сильнее духом — это могли бы быть их женщины. Но судьбе было угодно оставить их друзьями, несмотря ни на какие чувства.

Жизнь в Храме Даг всегда шла своим чередом. Поэтому к вечеру, когда зашло солнце, и корабль Шавны отчалил, настало время ночных тренировок. Астароше имел собственных учеников и потому был занят. Рамир вел групповые занятия упражнений. Получив толику времени, Бансабира выцепила мастера Ишли и разговорилась о делах. Перво-наперво, он сообщил, что мятеж на Перламутровом острове имел место. Не назвать серьезным бунтом на весь остров, скорее, обычный местный переворот с целью захвата полномочий другим наместником, но провокатора предали свои же. Это спровоцировало волну недовольства, однако с утверждением в роли наместника прямого наследника предыдущего все вернулось на круги своя, и Перламутровый снова принес присягу династии Яса.

Во-вторых, несколько молодых бойцов пятого и шестого года обучения по просьбе Бану были отправлены в Мусфор, как она и пообещала удельному князю, на два месяца. Постигать служение в песках — хороша наука для Клинка Праматери, так что подобная просьба не вызвала особого недовольства. Он, Ишли, одного из своих учеников сбагрил вообще с радостью — у парня разгар возраста созревания, надоел со страстью к приключениям страшно. Бансабира поблагодарила от души — и от кошелька, вытряхнув на стол мастера несколько дорогущих сапфировых и рубиновых бус.

— Немного, но, что есть.

Ишли поотнекивался для вида, но оплату принял с удовольствием.

Кроме того, заговорила дальше Бану, ей бы хотелось взять около десяти человек с номерами от пятого до пятнадцатого, кто согласиться уйти с ней из храма, в Пурпурный танаар в качестве наставников военной академии под своим крылом.

— По существу, это означает вывести систему обучения Храма Даг за пределы этого острова, но, если подумать, по одиночке десятки тысяч его бойцов уже растащили эту традицию. Я же всего лишь хочу взрастить из своих "меднотелых" настоящих зверей, из своих разведчиков — закоренелых проныр, из своих проходцев — ужей, способных вывернуться из любой трясины. Подобная просьба, будь я хоть трижды Рукой Праматери и старейшиной храма, требует обсуждения с другими старейшинами, так что, ваше мнения будет для меня важно.

Чистой воды лесть — знала Бану. Рука Праматери или старейшина Храма Даг — ничто иное, как боец, постигший провидение Матери Войны, а, значит, уразумевший, как обращаться с великим знанием обучения и смерти по своему решению. Быть Рукой Праматери — значит, продолжать Ее волю, а, стало быть, самому следовать ей. Если идешь тропой, проложенной для тебя Богом, невозможно ошибиться с направлением. Так что никаких обсуждений не требовалось, но дипломат в Бану повелел учтиво отнестись к тем, кто помог ей стать Избранницей Шиады.

Ишли одобрил и это. И когда поток вопросов Бансабиры иссяк, начал спрашивать про Гора. Тиглат Тяжелый Меч — лучшее его творение. Разумеется, ему дорога судьба такого сокровища…

Бансабира заглянула к Дайхатту ближе к ночи. Сообщила, что намеревается погостить здесь какое-то время и помочь некоторым из мастеров в обучении. Свежий взгляд на привычные действия учеников, сказала танша, всегда помогает продвинуть застой в развитии бойца, который происходит регулярно. Ей ли не знать?

Дайхатт ничего против не имел (хотя и понимал, что, даже имей он что против, Бансабиру не остановило бы). Только попросил таншу составить ему компанию и поболтать немного.

— Этот храм довольно мрачное место. Все время раздается откуда-то лязг оружия, ржание лошадей, грохот хозяйственных работ и стоны бойцов. Думал, к ночи утихнет, но тут, кажется, никогда не спят.

Верно, посмеялась Бану, так и есть. Тренировки в разном распорядке ведутся днем и ночью. Это в некотором роде позволяет отдыхающим приучаться спать в любом месте и в любое время, как только представляется возможность, или подолгу не спать вовсе, если такой возможности нет.

— В любом случае, здесь довольно неприветливо для чужака. Скрасьте мое одиночество, тану Яввуз, — Дайхатт улыбнулся обворожительно. Его черные глаза блеснули в сумраке пары сиротливых лампад призывно и напомнили Бансабире глаза Маатхаса. Добрые смешливые глаза человека, о котором она никогда не вспоминала нарочно, но не забывала ни дня.

— Хотя бы на полчасика, — упросил Аймар.

Ладно уж, раз Рамир занят, подумала Бану. Аймар засиял и принялся расспрашивать. Сказать можно немного, решила Бансабира. Еще неясно, на чьей стороне тан будет играть, когда придет время, но пару историй из их одуревшей юности в стенах храма — почему бы и не поведать?

На другой день Рамир освободился, и Бану провела все время подле него. Дайхатт, наущенный Ирэн не слоняться в одиночку, ходил за Бану по пятам и был неприглашенным и непрогнанным гостем в любых делах. Бану наблюдала за групповой тренировкой с копьями, за которую Рамир был ответственен — Дайхатт сидел рядом с ней на скамье вокруг арены. Бану помогала другу и его ребятам с починкой одного из судов на верфи (Рамир всегда стремился поддержать учеников личным примером) — Дайхатт тоже был на подхвате. К тому же постоянное общение в эти дни с легендарной Бансабирой Изящной из сто девятого поколения только больше заводило мальчишек и подзадоривало девчонок под началом Рамира. Вот она какая, женщина, чье имя они высматривали в ранговой комнате с восхищением перед фактом и тайной. Да и мастер как-то по-особому светился и глядел на соратницу с теплотой, шептались молодые бойцы, и Аймар слышал краем уха их шепот, толкуя неверно.

После пяти вечера Рамир и Бану принялись дурачиться, оставив поприще важных дел: сновали, как в старину, по проулкам и торговым улочкам, подтрунивали над встречными горожанами и торговцами, подначивали патрульных. Сделав вид, что украли пару молодых и еще зеленых яблок, принялись удирать от стражи, толкаясь, сбивая с ног, внося настоящую сумятицу, как безумные беспризорники-отроки. А потом с ногтя со звоном подбрасывали в воздух половину серебряной монеты — в десятки раз больше положенного — извинялись и принимались хохотать.

Они ушли через пашни и пасеки в сады. Рабы гнули спины нещадно, надсмотрщики были жестоки. Если бы не этот опыт, говорила Бану, не быть бы ей решительным командиром, не быть бы ей способной к пыткам, к дипломатической выдержке, к распоряжению подчиненными, как фигурами на шахматной доске. Драть рабов — беспощадный навык кровожадности, и он тоже бывает нужен.

Дайхатт, глядя на происходящее и вслушиваясь, только вздрагивал. Так значит, у Фарнэ его ждала бы еще стократно завидная для раба участь.

В саду Бансабира выклянчивала у Рамира твердых недозрелых груш и, чтобы она уже угомонилась, Рамир подсадил молодую женщину, обхватив ее бедра и придерживая над собой под ягодицы. Дайхатт бесился страшно: если он женится на этой женщине, надо будет сразу и навсегда оговорить, что ее не будут лапать какие-то посторонние мужики.

Впрочем, размышлял Аймар, судя по ее общению с Рамиром, последний знает о Бансабире куда больше и куда лучше, чем другие ее приятели и друзья. В конце концов, он назвал ее при встрече Матерью лагерей, а это что-то, да значило. Зато Астароше, который "ее любил" и "трахал молоденьких баб", с ними пересекся только к ужину, и тон их с Бану общения был натянуто-тосклив, как если бы два дорогих человека старались дотянуться друг до друга через стекло.

Может, Бансабира ошиблась, и это Рамир любил ее, а Астароше, как правильно заметил Гор, только желал?

Спрашивать подобные вещи Аймар не стал.

Бансабира в компании тана и Рамира разглядывала вечерние звезды, раскинувшись на пустыре за кузницей, вслушивалась в жужжание насекомых и шелест клевера вокруг, и с горечью на языке признавала, что ее чувства к Астароше остались далеко позади. Сейчас она была совсем другим человеком, и их больше ничего не связывало. Возможно, Русса был когда-то прав, сказав, что она слишком юна, чтобы постичь суть любви. Или недостаточно мудра, чтобы принять: любовь стареет.

Бансабира заметила это вслух. Рамир в ответ коротко улыбнулся и отрицательно цокнул.

— Только то, что по-настоящему является любовью, не стареет никогда.

— Думаешь? — нахмурилась Бану.

— Знаю. Разве я — не живое тому доказательство? Ты ведь все знаешь о моих чувствах.

— О да, — протянула Бансабира. — Как все прошло? Ты передал ей поцелуй по возвращении?

— Конечно, — расцвел Рамир. — Еще раз спасибо, — он облизнулся, явно вспоминая те тревожащие чувства. — Но эффекта это не дало, увы.

— Мне жаль, Рамир.

— Она не допускает и мысли о том, чтобы что-то вернуть. Говорит, что нельзя так просто забыть ее отношения с Ионом, в которые вложено столько трудов. Нельзя закрыть глаза на минувшее время, будто ничего не было.

— Мой брат, — поразмышляла Бансабира вслух, — сказал мне как-то, что любовь на деле намного проще, чем нам кажется, и для нее надо не так уж много.

Невидимо для остальных Рамир, раскинувшийся на земле также, как Бану и Аймар, кивнул:

— Может, Русса и прав. Скорее всего, он прав, — тверже произнес Рамир. — Но не все думают также.

— Жалеешь о чем-то? — уловила Бансабира задумчиво-печальное настроение друга.

— Пока не знаю. Как думаешь ты, Дайхатт-молчун? Любовь проще или сложнее, чем кажется?

Аймар, не моргая, глядел на звездную россыпь в ночном бархате неба.

— Я думаю, что не могу представить причины, по которой боец Храма Даг, если только это не Бансабира Изящная, знает бастарда Сабира Свирепого, — честно сознался Дайхатт.

Рамир сообразил, что сморозил лишнего. Лежавшая рядом Бансабира мимолетно накрыла пальцы друга и подданного ладонью: все нормально.

Больше они не говорили.

Вскоре Дайхатта отрядили спать, а Бансабира, отдохнув четыре часа, по просьбе Рамира взялась помогать ему в предутренней тренировке шести- и семигодок.

Бансабира не торопилась заходить за Аймаром перед завтраком, и тан решил сам заглянуть за спутницей. Однако соседняя дверь оказалась заперта, а настойчивый стук никак не способствовал открытию. Дайхатт кинулся по коридору искать Бану, у всех спрашивая, не видел ли ее кто. Хорошенькая Габи тащила за ухо кого-то из мальцов, побитого и скулящего, и о местоположения Бансабиры могла только догадываться. Астароше, разбитый и измученный сумрачной тренировкой, ночным патрулем берегов и отловом пиратов, сказал, что слишком устал, чтобы сейчас искать Изящную и, шатаясь, пополз по коридору, опираясь на стены, в неизвестном Дайхатту направлении. Ишли вообще не стал слушать вопрос Аймара и только гаркнул, чтобы тот поскорее притащил Бану к завтраку. В конце концов, Шухран, имени которого ясовец и не помнил, с интересом глянул на гостя и сказал, что, кажется, слышал голос Бану с арены второго этажа, когда проходил мимо.

— Выход на нее будет с лестницы такой же, как на последнем этаже на ту арену, где ты уже был. На втором ристалище просто поменьше. Ты без труда найдешь, — напутствовал мастер.

Аймар хотел ответить, что он не знает даже, с какой стороны пирамиды находится нужная ему лестница, поскольку внутри здания все коридоры и подъемы выглядят совершенно одинаково, но смолчал и пошел на удачу.

Вопреки ожиданиям, он действительно быстро отыскал нужную дверь, ведущую в центральный зал пирамиды на втором этаже, ориентируясь на звук рубки. Это помещение не меньше главной арены напоминало бойцовские ямы Ласбарна с расположенными по периметру каменными скамьями для зрителей, но было скромнее и темнее. В отличие от верхнего помещения, здесь не было ни люка, ни окон, и все освещение составляли несколько развешанных в чугунных кольцах факелов.

Бансабира сидела под одним из них, в привычной форме Багрового храма, которую добыла в складском помещении. Она опиралась локтем в колено и, легко касаясь пальцами подбородка, не отводила глаз от боевой площадки, где Рамир пытался натренировать трех парней и одну девушку из числа седьмого года обучения. На сиденье уровнем ниже лежало два копья — длинное и покороче.

У Рамира было много талантов, это правда, думала Бану. Но наставником от природы он не был. К этому моменту на тренировку явилась последняя из отведенных ему групп для упражнения с копьем, уже третья по счету, и тренировать их полагалось не менее двух часов.

— Тану? — позвал Дайхатт, подсаживаясь рядом.

— Тан, — Бансабира приметила гостя краем глаза, но ответила, не оборачиваясь.

Два воспитанника храма сцепились на арене под надзором Рамира и Бану. Аймар приветственно поднял руку, приветствуя мужчину, сидящего в ближайшем к боевой площадке ряду с противоположной стороны, но Рамир не обратил внимания, пристально наблюдая за сражающимися.

Два юноши, ощетинившись копьями, наносили друг другу размашистые стремительные удары. Не без огрехов, но в каждом жесте, как и в выражении лиц, мелькала та заносчивая циничная горделивость, присущая только выпускникам, претендующим на место выше двадцатого. Что-то выглядело вполне хорошо, на взгляд Дайхатта, что-то в поединке волновало и захватывало, что-то было очевидным просчетом или слишком уж предсказуемым маневром.

Вторая пара бойцов — парень и девушка — выглядели почти также, разве что парень, казалось, несколько проигрывал, и неоднократно под натиском девчонки, кряжистой и крепкой, как росомаха, оставался зажат к краю поля.

Бансабира, наблюдая за боем, порой облизывала губы, хмурилась, вздергивала одну бровь с каким-то брезгливым выражением на лице, но ничего не говорила. Смотреть на ее лицо становилось для Аймара даже более увлекательным, чем за происходящим на арене. Странно, безумно странно и не по себе обращаться к ней по титулу, вдруг подумал тан. Такое чувство, будто весь Багровый храм, весь Ласбарн и тот задиристый Гор общались с Бансабирой Изящной, а он один вынужден иметь дело с тану Яввуз. Эти два абсолютно разные человека все меньше представлялись тану единым целым. Но поднимать разговор на сей счет Аймар и не думал.

Ребята бились остервенело, все чаще пропуская удары, подставляясь и падая на пол. Мастера Храма Даг и тогда не вмешивались.

— И в чем суть обучения? — не выдержал, наконец Аймар.

Бансабира откликнулась не сразу — через пару мгновений перевела на соседа взгляд а, отвечая, уже снова смотрела на бойцов.

— В том, что нет никакого смысла учить чему-то, пока ученик без труда стоит на ногах.

Аймар вскинул брови и опустил губы:

— Вот как, — только и смог он выдать.

— Когда ты можешь поднять руку, в которой нет ни капли сил от усталости, ты — непобедим.

Аймар не ответил ничего.

Первым не смог подняться юноша, тренировавшийся в паре с девушкой. К ней в пару встал Рамир, и вскоре и она повалилась от удара. Дайхатт вздрогнул и с легкой долей недоумения глянул на Бану. Та коротко повела головой, так и не обернувшись в полной мере:

— Он еще сдерживается, — сказала она, верно уловив вопрос.

— Она же совсем подросток, — Аймар не удержался от комментария.

Бансабира не стала отвечать.

Когда выдохлись все четверо, Бану и Рамир вытянулись — каждый со своего места. Бану наклонилась, взяв оба копья — в правую длинное, в левую короткое — и легко сбежала по ступенькам вниз. "Начнем" — говорил ее взгляд.

От очередного удара, размашистого, с разворота, у наиболее перспективного из учеников опасно треснул хребет. Уловив за спиной движение воздуха, Рамир развернулся с очередным роковым выпадом и встретил блок Бану. Они сцепились просто по инерции, кратко, всего в несколько решительных агрессивных атак. И остановились одновременно, когда меж наконечниками копий мелькнули рассыпавшиеся искры.

Бану отвела копье, Рамир тоже. Каждый провернул оружие в руке.

— Какой у тебя ранг? — хмурясь спросила Бану. Для дружеской схватки все прошло гладко, но в реальном бою — Бансабира поняла с первого удара — ей пришлось бы всерьез попотеть. — Это отнюдь не девятый.

Рамир еще в годы Бойни Двенадцати Красок, будучи разведчиком Сциры Алой, отучился носить перстень со своим узором и лишь, чтобы завербовать стоящих и знающих людей, демонстрировал его. Поэтому сейчас он улыбнулся Бансабире: сама посмотри.

Женщина усмехнулась.

Оказавшись в ранговой комнате, Дайхатт с интересом принялся изучать доску. Бану стояла рядом, вглядываясь в надписи и, наконец, приглушенно ахнула.

Рамир стал вторым в сто шестом поколении Клинков Матери Сумерек. Бансабира нахмурилась: выбора нет.

Отыскав запись о Рамире, Бансабира резко развернулась на пятках и рванулась к выходу. Дайхатт, замерший у надписи об "урожденной танин Яввуз", тыкал в отличительный знак пальцем, надеясь что-то спросить, а, когда Бану устремилась прочь, бросился следом. Было далеко за полдень, они по-прежнему не завтракали, но Аймар задавался только одним вопросом:

— Куда мы идем, тану?

Бансабира только сильнее торопилась. Толкнув на первом этаже дверь кабинета, где обычно заседал мастер Ишли, она застала его одного.

— Ишли, — начала с порога на ходу, опустив привычное вежливое обращение "мастер". Седоусый боец даже вздрогнул — так непривычно это звучало из знакомых уст.

— Бану? — совладал с удивлением воин.

— Сколько сегодня в храме первых номеров?

Ишли изумился вопросу, но вида не подал:

— Номинально — четыре.

— А по факту?

— Два. Фатаир тяжело болен и даже не встает с постели. А Тиглат — ты сама знаешь.

Бансабира распрямилась, вздернула голову высокомерно и нагло.

— Вели трубить на весь город, Старейшина храма. Я, Бану Изящная из сто девятого, хочу потягаться за первый ранг.

Ишли вытянулся в лице. Дайхатт побледнел.

Посмотреть на великое состязание первых номеров собралось полгорода. Первых номеров за последние тридцать лет было — по пальцам одной руки. Когда еще увидишь подобное зрелище? Ведь всем известно: претендент в первые номера Храма Даг проходит суровое и простое испытание: он должен одолеть, выведя из поединка, одновременно по одному бойцу с номерами от пятого до второго, а затем победить один из действующих первых номеров или не дать ему победить себя в течении шестидесяти минут. При желании последний час могли поделить между собой несколько бойцов с первым рангом, чтобы их натиск был максимально разрушителен, и претендент не мог воспользоваться преимуществом возраста. Так поступили и на этот раз: в конце концов, и Ишли, и Ирэн уже не молоды.

В оружии не был ограничен никто. Поэтому желающему подняться на вершину умения в Багровом храме нужно было продемонстрировать серьезные тактические решения, позволяющие одолеть любого противника с лучшими из его клинков.

И, наконец, любой из участников состязания оставлял за собой право нанести смертельный удар.

— Что? — ужаснулся Дайхатт, услышав условия проведения состязания, когда они с Бансабирой шли к главной арене в день испытаний.

— Ну, я тоже могу по своему усмотрению лишить жизни любого из соперников.

— Да какая разница? — взревел Аймар. Это же не шутка, выставлять свою жизнь на кон, — Если не думаете о себе, вспомните, что за вами танаар, который без вас сейчас попросту осиротеет. Как и ваш сын, тану.

— А вам нравится попричитать, я смотрю, — шепнула Бансабира, не обращаясь к Дайхатту.

— Тану, — Аймар завелся: нельзя вести себя с ним так пренебрежительно.

— Праматерь, это всего лишь жизнь — стоит ли так цепляться?

Аймар подавился воздухом, и Бансабира, глянув коротко, цинично усмехнулась в душе. Разумеется, все они так отреагировали бы: Аймар, Маатхас, Русса, даже покойный отец или Гистасп. Только Гор и дед поняли бы, как следует.

Бансабира и Аймар вошли в помещение состязаний, и участницу боев встретил радостный рев. Бойцы храма и горожане широко улыбались и потрясали над головами кулаками в знак приветствия и пожелания удачи. Оставив Дайхатта самого решить, что делать, Бану ловко спустилась вниз, кивая с ответной улыбкой всем встречным, и распрямилась посреди арены.

Волна страха взметнулась от колен до сознания, ударом крови шарахнулась о череп и растеклась по собранным в косу волосам, наэлектризовав каждый.

Впереди стоял мастер Ишли. Они с Ирэн решили, что будут сменять друг друга каждую четверть часа, чтобы натиск был чертовски свирепым. Но, прежде чем до этого дойдет, Бану должна отвоевать право биться с первыми номерами у тех, кто тоже метит на это место. Женщина огляделась: с разных концов трибуны на площадку под люком, куда проникало яркое майское солнце, приближались Аннамара, вооруженная одноручником и щитом, пятый номер; Астароше с двумя камами — четвертый, Шухран с глефой — третий, и Рамир с полновесным двуручным — второй среди Клинков Всеубивающей Матери Сумерек. Каждый из них стоит десятков бойцов на поле боя, и разом…

Бансабира вскинула голову к потолку, встряхнула головой, отчего золотистые волосы блеснули в солнечном луче. Она не только научилась у луны владычествовать — она обучилась у солнца лгать. И пришла сюда не сомневаться.

— Копье, — огласила выбор танша.

Рамир вскинул брови: умеешь удивить, Изящная. Бансабира, получив от подручного оружие, осмотрела его, проверила, прокрутила в руке пару раз и заняла стойку.

К бою.

Первыми вывести из борьбы нужно было Рамира и Шухрана: один Внезапный чего стоит. Оставь на конец — костей не соберешь. Разумеется, соперники поймут, что первыми Бану нацелится именно на второй и третий номера и предпримут меры. Сейчас четверка противников встала перед Бансабирой, но ударит гонг — и они окружат. Аннамара и Астароше, как бойцы с наименьшими номерами, возьмут инициативу, начав со стремительной атаки. Это позволит двум другим с решающим ударом подойти сзади или с флангов. У Шухрана — глефа, у Рамира — двуручник, и оба позволяют наносить удар на приличном расстоянии. У Аннамары и Астароше оружие с меньшей дистанцией атаки. Они используют это, чтобы заставить Бану свести поединок к тесному контактному бою, перехватив копье ближе к наконечнику. Если потерять баланс, на первом же приеме древко выбьют из ладони — и песня спета.

Единственный шанс, хмыкнула в мыслях Бану, стар как мир: отдать врагам инициативу в атаке и использовать силу одного против другого.

Началось все в точности, как Бану и представила: опыт ничем не заменишь.

Первый удар нанесла Аннамара. Бансабира, поймав копьем клинок, вывернула на Шухрана. Тот отступил. Бану раскрутила оружие над головой, чтобы разогнать окружение хотя бы на шаг с каждой стороны, со всей силы ткнула тупым концом копья назад, как если бы нарочно метила сопернику поддых. Она пронзила лишь воздух, но непонятный жест привлек внимание напряженных соперников, и тут же Рамир гортанно рыкнул: над коленом торчал тонкий узкий нож.

Еще одно драгоценное мгновение, улыбнулась в душе Бану, отбивая двойную атаку Аннамары и Шухрана. Сейчас противники искренне верят, что она или добьет Рамира, или примется за Шухрана. Но Рамир замедлен, и этого пока достаточно.

Внезапный и впрямь недоуменно оглядывал нож в ноге, стараясь прислушаться и понять, насколько глубоко он вошел. Похоже, дело неважно — вынь, и хлынет кровища. Но и так не оставишь…

Рамир рванул. Один из присутствующих жрецов-лекарей тут же бросил бойцу жгут.

Бансабира вывернулась из-под атаки Астароше, толкнув Аннамару и, нацелясь, на Шухрана, который загородил собой Рамира, вовсе отскочила назад. Все знали, что Изящная владеет оружием с обеих рук, потому никого не удивило, что сейчас она заняла позицию, будто левша.

— Я цел, — заявил Рамир.

Шухран, не менее других удивленный, что Бану не воспользовалась шансом выигранного времени, шагнул в сторону — зайдет за спину. Астароше кинулся более опрометчиво. Бансабира попросту пропустила его. У Рамира, который действовал медленнее остальных, начало возникать смутное паршивое чувство, что их водят за нос. Он смотрел за тем, что происходит, и не мог уловить, почему Бану тянет, чего добивается, упуская шанс за шансом. Или это ее давняя привязанность к Астароше сейчас не дает действовать, как стоило бы?

Чушь, — опроверг Рамир сам себя. Чтобы она, Мать лагерей, проигрывала кому-то из-за чувств? Или… или здесь она позволяет себе не быть Матерью лагерей?

Рамир пошел в лобовую атаку вместе с Аннамарой. Бансабира разбежалась в их сторону, ощущая, как в спину кинулись оставшиеся двое. В последний миг оперлась на копье и, перемахнув через него, приземлилась за спинами Рамира и Аннамары. Внезапный с рыком выгнулся в спине, когда удар Бану рассек ему кожу от плеча до поясницы. В последний момент он улыбнулся самым краешком губ и осел на пол.

Аннамара рухнула с диким воплем, когда тот же самый нож, ранивший Рамира, застрял у нее между почками, в опасной близости от позвоночника.

Зал ахнул. Бану подхватила брошенное копье.

Подоспели Шухран и Астароше, и Бансабира встретила их лицом к лицу. Шухран раскрутил глефу, предостерегая Бансабиру. Танша попятилась, Астароше настиг — отбежала в сторону, наступила на лежавшую Аннамару, чтобы взять чуть выше, нанесла колющий с верхней диагонали в Шухрана, тот ловко поймал и отвел. Астароше тем временем настиг сбоку, Бансабира блокировала, ощутив, как опасно хрустнуло древко, потянула со всей силы на себя, заставляя Астароше потерять равновесие и, дабы его удержать, сделать пару нетвердых шагов вперед. Аст загородил ее как раз в тот момент, когда атакованная сверху, Бану должна была быть открыта снизу. Глефа Шухрана прошлась по сухожилию Астароше насквозь. По его правому коленному сухожилию.

Аст взвыл дурным голосом на всю арену, и вместе с ним — ползала. Из-за боли, из-за отчаяния: неужели его судьба такова, чтобы вообще больше не опереться на это злосчастную ногу? Но Шухран, с которым Бану переглянулась поверх головы оседающего Астароше, только сглотнул: это не судьба, это Бансабира Изящная. Та сопливая девчонка, которая получила прозвище в походе под его началом.

Многие поняли, что произошло: кто понимал, с какой стороны браться за меч, и кто знал, какие отношения связывали Бану и Астароше. Подробности не расходились даже в пору, когда все случилось, но о соперничестве за Бану Изящную между Астароше и ее наставником слыхал весь остров.

Исход был очевиден, но отступить Шухран не мог: участники первого турнира в состязании определяются жеребьевкой среди всех присутствующих в храме Клинков Богини соответствующего ранга. И если Великая Мать избирает бойца, он обязан или победить, или пасть в крови под натиском врага, как повелела Мать Тени.

У Шухрана было отличное оружие против копья, но и оно ему не помогло: от серьезного удара по челюсти тупым навершием копья едва не сломалась шея, в голове зазвенело, в глазах померкло. Для пущей надежности Бансабира ткнула древком Шухрану в солнечное сплетение, когда тот завалился на пол, но это было излишним.

Чуть попружинив на ногах, Бану прикинула свои силы. Порядок, на двух всепризнанных извергов должно хватить.

Три ножа были разбросаны по арене, четвертый остался у Бану в руке. Ишли сидел поверженный: в свое время Ишли Бушующий был велик и могуч, но теперь возраст взял свое, и боец, восстанавливая дыхание, позволял кому-то из местных жрецов суетиться над ранами. Он выбыл из схватки через полчаса от начала, и когда это случилось, Ирэн Безликая не пожелала отдавать первый ранг Бану Изящной просто так. Почти час после поражения Ишли — превосходя положенное для состязания время — Бансабира сдерживала Ирэн, и, наконец, та, отскочив, выпрямилась и бросила собственное копье к ногам Бану.

Бой окончен.

Измочаленная, как ни разу в жизни, Бансабира, кажется, с двумя поломанными ребрами и порванным сухожилием в голеностопе от особо отчаянного рывка против инерции движения, задрала голову к верху. Колени, съехавшись, затряслись, и вскоре задрожало все исполосованное утомленное тело. Бансабира измученно и счастливо, как ни одна мать в момент первого объятия новорожденного малыша, улыбнулась, мысленно возблагодарила Госпожу Сумерек, и повалилась.

Многострадальные колени хрустнули безжалостно, но падение выдержали. Все еще глядя вверх, Бансабира молча улыбалась. Кровь в голове от загнанности дыхания гремела так, будто само сердце колотилось о виски. Переутомленные мышцы медленно, дюйм за дюймом расслаблялись, и на тело наваливалось странное состояние, какое бывает у воздуха после грозы. Отяжелевшая, без сил, Бансабира чувствовала, что парит. Может, ей не одолеть Гора по сей день, но этот гад оказался в свое время прав, сказав, что среди сто седьмого, сто восьмого и сто девятого поколений Храма Даг в числе претендентов на первый ранг есть ее имя.

Глубоко вдохнув, Бансабира медленно, опираясь в пол кулаками, поднялась на шатающихся ногах, по пути захватывая копье. Оно не было ее коньком, но позволяло выигрывать время и перехватывать инициативу, чтобы создать шанс, когда можно приблизиться к противнику вплотную и оголить нож. Кто бы подумал, что первый ранг ей принесет это оружие.

Ирэн выглядела не менее помятой и потрепанной и также едва стояла на ногах. Она отошла к ограждению, за которым сидели восторженные и утомленные сопереживанием зрители, и облокотилась на него, запрокинув голову.

Глашатай ударил в гонг. Состязание окончено.

Со скамей взметнулись люди. Они вскидывали обе руки вверх, раскрытыми ладонями вперед, в ритуальном жесте приветствия в кругу избранных.

— Ра. Ра. Ра, — кричали они с каждым взмахом древнее ласбарнское заклятие славления. — Ра. РА.

Дайхатт обводил сборище недоуменным взором и дивился.

— Ра. РА, — кричали люди. И никого не смущало, что арена залита кровью, что одна из бойцов умирает здесь и сейчас, что все участники этой бойни разбиты и измучены, и что совершенно непонятно — чего ради?

Подлатанный Ишли поднялся, опираясь на ограждение перед зрителями:

— Послезавтра к ночи кузнецы выкуют Бансабире Изящной новое оружие, тонких дел мастера перекуют серьги, перстень и знак, и участники состязания немного придут в себя. Тогда мы и проведем священный обряд Почитания Железа. А до тех пор, есть одно нерешенное дело. Бану, — Ишли оглянулся, и танша, посерьезнев, кивнула несколько раз.

Подошла к Аннамаре, отбросила копье, кое-как склонилась над измученной женщиной:

— Прости.

Аннамара, вымученно поднимая глаза на тану Яввуз и едва-едва мотнула головой:

— Так повелела Мать Сумерек, выбрав меня в участники.

— Но удар нанесла я, — винилась Бану.

— Я послужила твоему возвышению. Разве не так определила Госпожа Ворон, если я умираю?

— Ты желаешь жить?

— Конечно, — улыбнулась Аннамара. — Но я не чувствую ног, и я не готова. В конце концов, я ухожу, как велено, а твои руки — не самые плохие. Не заставляй меня мучиться. Это твоя обязанность, — потребовала Аннамара и добавила мягче:

— Мы ведь дружили когда-то.

Бансабира со всем уважением и признательностью взялась за последний нож.

— До благословит тебя Кровавая Мать Сумерек.

Лезвие прошлось по горлу.

Жрецы и слуги занялись остальным: вопящего от боли Астароше увезли в лазарет сразу после ранения, Шухран решил сидеть рядом с ним. Рамир предпочел досмотреть, но и его раны, и повреждения самой Бансабиры требовали немедленного вмешательства лекарей. А проводы Аннамары будут ночью. Как и положено, возвестил Ишли.

С Дайхаттом Бану не стала говорить в тот день: по ее просьбе к лазарету его не подпускали и близко.

В главной зале состязаний почти никого не осталось. Кликни Праматери и горожане разошлись по делам, обсуждая с горящими глазами увиденное зрелище. Проиграй Бану Изящная — о ней бы помнили потом только потому, что она была в первой тройке через семь лет учения, но она победила, и через вечер будет грандиозное ритуальное празднество.

Ирэн Безликую выпустили из дазарета почти сразу. Она поднялась на арену и ничуть не удивилась, обнаружив там единственного оставшегося зрителя, не снимавшего капюшона все время присутствия. Ирэн окинула залу взором, удостоверяясь, что никого другого и впрямь нет, и, приблизившись, подсела рядом со странником.

— Будешь так долго тут сидеть, тебя раскроют.

Мужчина сцепил руки в замок, оперся на них, не сводя глаз с бойцовской площадки.

— Что поделать, — вздохнул он наконец.

— Мне казалось, ты не хотел, чтобы Бану узнала о твоем присутствии.

— Мое присутствие не идет ей больше на пользу, — еще мрачнее поведал мужчина.

— Она изменилась, — обронила Ирэн.

Мужчина кивнул и подтвердил вслух: прежде Бансабира никогда бы не подставила под удар Астароше самым уязвимым его "боком", да и с Аннамарой, с которой была дружна, наверняка действовала бы мягче.

— Я только не понимаю, зачем она это затеяла, — протянула Ирэн. — Первый ранг хорош, когда живешь в храме или в Ласбарне. Но, насколько я знаю, Бану вернулась на родину.

— Точно, она руководит нынче больши-и-им наделом, — Гор улыбнулся совсем незаметно под капюшоном темно-синего плаща.

— Тогда зачем она тут? Явно же не за рангом, — не унималась Безликая.

— Бану приехала за Рамиром.

Ирэн нахмурилась, внезапно обернувшись к собеседнику: ему что-то известно? Гор, поглядев в ответ, объяснил.

— Недавно Бану лишилась лучшего разведчика, я посоветовал ей поговорить с Рамиром. Но он достиг второго ранга, и чтобы иметь над ним хоть какое-то влияние, ей не оставалось выбора.

Ирэн вздернула брови, молча изучая лицо Тиглата, потом усмехнулась:

— В таком случае, у нее ничего не выйдет. Могу ошибаться, но Рамир все время трется возле Шавны, как и раньше. А, значит, пока своего не добьется, не уедет отсюда.

— Пожалуй, — протянул Гор. — Ты нормально себя чувствуешь?

Ирэн отмахнулась: вполне сносно…

Ночью сжигали Аннамару. Клинки Богини и местные жрецы воспели ей причет, и каждый бросил в огонь, кто полено, кто хворостинку. Аннамару Ясную провожали все.

Гор стоял поодаль и одним глазом искоса поглядывал на Ирэн. Он не скажет ей, что прекрасно осведомлен о чувствах Рамира. Не скажет, что Шавны, которая задержала бы у своих ног Внезапного и навредила его драгоценной Бану, больше нет в живых. Что никакого заказа с Кораллового острова не существовало никогда, и это он ложным заказом выманил Трехрукую в нужном направлении на самую короткую дистанцию, где по пути из Ласбарна успевал поймать.

Он ничего не скажет Ирэн, дабы поберечь ее чувства: все-таки Безликая взрастила Шавну. Но, даже при том, что Ирэн была его единственным другом в жизни, собственная ученица для него, Гора, стократ важнее.

Следующим утром Бансабира, перемотанная с головы до ног, отпросилась из лазарета под честное слово. Ребра оказались все-таки целы, так что ничего опасного не было, если не браться ближайшие дни за меч и спать вдвое больше обычного.

Она постучала в соседнюю дверь рядом с отведенной комнатой и позвала изумленного Дайхатта на завтрак. Самое время восполнить силы. За завтраком она надеялась увидеть Рамира, но он отсутствовал, муштруя учеников. Бану попросила раба передать мастеру, что будет ждать на парадной лестнице, как только Рамир освободится.

А пока компанию в ожидании вызвался Аймар, и Бансабира не возражала. Им по-прежнему не находилось тем для беседы. Похвалить ее мастерство? Повосторгаться увиденным? Хуже повода открыть рот не придумаешь. Поздравить? После вчерашнего ликования он со своим "поздравляю" будет выглядеть глупо.

— О чем задумались, тан? — спросила Бану, пока они шли круг вокруг пирамиды храма. Майское солнце поднялось высоко, и перемотанная, неторопливо ступающая Бану, светилась, как ландыш.

— Почему празднование вашего триумфа отложено на два дня?

Его и впрямь занимал этот вопрос, так что Дайхатт не соврал. Сегодня он, наконец, выглядел полностью воспарявшим от всех случившихся невзгод. Блистая шевелюрой в свете ярких лучей, он шел твердым шагом, готовый в любую минуту поддержать ослабевшую таншу рядом, и в его походке снова появилась легкая "подпрыгивающая" особенность.

— Для траура по погибшей воительнице мало, а для того, чтобы смастерить несколько серег да перековать одно кольцо — слишком много.

— Это из-за ритуала, — отозвалась Бансабира. — Там положены серьезные приготовления, быстрее не поспеть, — Бану подняла взгляд на голубое, как глаза Юдейра, небо, прогнулась в спине, будто откинувшись, и с наслаждением глубоко вдохнула. — Вот уж не думала, что первый обряд Почитания Железа, который я увижу, будет моим собственным, — счастливо пропела она и расхохоталась, отчего боль в подреберье вспыхнула, как молния.

— Должен сказать, теперь ясно, почему он проходит так редко, — произнес Дайхатт тоном, от которого ничего не хочется добавлять.

— О чем вы? — все-таки спросила женщина.

— Ваша соперница. Я понимаю, вы были в хороших отношениях?

Бансабире не хотелось об этом говорить. Она взяла отстраненный холодный тон:

— Клинки Праматери зачастую не выбирают, когда умирать.

— И разве от этого не печальнее? — они обогнули кривой пригорок и теперь пробирались к очередном повороту, за которым их снова ждала парадная лестница.

— Такова была ее обязанность. Рамир и Астароше вызвались сами, чем спасли от жеребьевки остальных бойцов такого же ранга, но у Шухрана и Аннамары выбора не было.

— Но у вас он был, — шепнул Дайхатт. Эту сторону Бансабиры, открывшуюся ему вчера, он оказался не готов принять.

— Право, вы бы еще вспомнили, как наши родственники убивали друг друга в Бойне Красок. Мне не интересно прошлое, — сообщила Бану, останавливаясь в нескольких шагах от парадного входа. Рамир, уставший и явно не спавший полночи, уже стоял тут. Хвала Праматери.

— Это было вчера, — напомнил Дайхатт, как можно мягче. — Всего лишь вчера, не так давно.

— И что? Чего вы ждали? — ледяным тоном спросила женщина. — Прежде, чем делать предложение сорокатысячной армии, стоило поинтересоваться, кто ее ведет, — отрезала и шагнула навстречу Внезапному.

Аймар скрипнул зубами и сжал кулаки: как ни заносись, Маленькая танша, улизнуть не удастся. Он, тан Черного дома, получит и ее сорок тысяч воинов, и бескрайние земли, и ее чертовски непокладистый нрав, и силу, и избитое тело. Праматерь спасла его руками, или, вернее, деньгами этой женщины. Неблагодарностью будет не воспользоваться вторым шансом. В конце концов, он выпадает раз в жизни.

— Надеюсь, Шавна успеет вернуться, — обмолвилась Бану, подходя к Внезапному.

— Она уже должна была вернуться, — Рамир обеспокоенно поднял голову к небу, будто там был ответ, которого он не находил в собственных домыслах. "Я беспокоюсь" — прочла Бану в лице безмолвного друга.

— Благословит тебя Мать Сумерек, — опомнился Рамир и поприветствовал.

— Благословит Мать Сумерек. Выглядишь совсем скверно. Зачем ты тренировал сегодня, если вчера был ранен?

Рамир не стал говорить, что тренировка была лишь отговоркой, и ночь напролет он проболтал с давним приятелем Тиглатом, который тайком поселился в его комнате.

— Какой из меня второй номер, если я после пары царапин не в состоянии выполнять работу? — пожал он плечами.

— Тоже верно, — надменно усмехнулась Бану. — Уверенна, ты спал со Сцирой и при более серьезных проблемах.

Рамир оскалился, качнув головой:

— Ой, не напоминай. Как вспомню, — мужчина притворно пожал плечами.

— Что? Неужели Бестия Яса была настолько неуклюжей? Если так, в этот раз я предоставлю тебе выбор из сотни красоток.

Рамир в миг озадачился.

— Я… — растерянно протянул мужчина, — я верно услышал?

— Если ты не жалуешься на слух, — отстраненно ответила Бану. — Я проведаю Астароше, а ты поспи: вид совсем помятый. Ты точно тренировал, а? — двусмысленно спросила танша.

Рамир не разделил ее настроения:

— Не думай даже, Бану.

Мать лагерей уже отошла на несколько шагов вглубь проходной пирамиды, когда оттуда донесся смешливый ответ:

— Хвала Богам, в этот раз думать придется тебе.

Она просидела рядом с Астароше почти полчаса, но кроме приветствия и пары вежливых фраз сказано ничего не было. Да и что скажешь? Бансабира не считала себя виноватой — взяв клинок, нужно быть готовым не только умереть, но и убить. Оба понимали.

Астароше ни в чем не упрекал, но Бану чувствовала, как он разочарован: их встреча обязана была быть другой.

Шавна и Рамир ошибались, полагая, что Астароше не говорит с ними о Бану потому, что не хочет выставлять на обозрение собственную душу, по сей день страждущую по давней пассии. Правда была в том, что в сердце Астароше потеря Бансабиры давно изжила себя. Он пережил ее глубоко внутри, никому не рассказывая и не жалуясь. Праматерь знает, как он страдал. Так, что любовь выжгла в груди вечное клеймо печали. А когда стало очевидно, что его колено никогда не будет служить, как раньше, когда стало ясно, что Бану оставила его в самую трудную минуту, печаль сменила бессильная злоба, ее — досада, а ее — горючая, как маслянистое топливо, обида.

И он сгорел в этой обиде.

Только сейчас, пока Бану сидела рядом с его постелью, не в силах даже взять за руку, Астароше осознал это.

Бану уловила тихую перемену в душе давнего и бывшего друга и поднялась. Больше ей здесь не место. Больше ей здесь, в его жизни, и впрямь делать нечего.

Затея, принятая к действию в Пурпурном танааре, дала успех. Атакованные в спину по подсказке Махрана, убийцы Отана, расставленные по засадам, терпели поражение. Разумеется, среди "меднотелых", которых Русса отрядил для наведения безопасности на тракте, по которому будет возвращаться сестра, тоже были потери, но Махран был хорошим разведчиком и мог предотвратить большинство тайных атак.

Убийцы, кого удалось взять живьем, под пытками сознались, и в скором времени Отан был схвачен. Самым неожиданным образом его судьба легла в руку Гистаспа.

Альбинос был обескуражен. Регентом назначен Тахбир, говорил он, но тот настаивал оставить решение за генералом. Гистасп оповестил об угрозе и устроил эту облаву, ему лучше знать планы танши, отвечал регент. Русса предлагал разделить Отана с его бедовой головой, но Гистасп боялся рубить с плеча. К тому же, если все так хотят, чтобы ответственность за решение он взял на себя, с Руссы, случись что не так, танша потом и не спросит. Пораскинув мозгами, Гистасп бросил Отана в темницу и утроил охрану из числа самых преданных людей.

Всерьез в деле помог Вал, подумал Гистасп и вовремя поблагодарил товарища. Они стали неплохо понимать друг друга, особенно теперь, когда делали что-то без ведома Матери лагерей.

Через несколько дней за дядю вступился Адар. Древнее право узурпации власти, заявил мальчишка, позволяет ему претендовать на танское кресло посредством поединка.

— Но такой поединок ведется между действующим таном и претендентом, — заявил Гистасп.

Не совсем, — ответил за мальчишку Тахбир. Если соперники отсутствуют или не могут в силу возраста отбиваться сами, они могут выбрать бойца. Со стороны Адара выступил первый меч среди бойцов Отана, которых тот, долгое время будучи десятитысячником пурпурной армии, мог навыбирать с лихвой.

Поджав губы на собрании, Русса шагнул вперед: он сразится за честь и достоинство сестры. Никто не должен сомневаться в ее праве на танское кресло. Тахбир предостерег, а Гистасп подлил масла в огонь, шепнув:

— Ты любимый из всех ее родичей, Русса. Если тебя покалечат, представляешь, как велико будет ее горе? Или, того хуже, представляешь, как она посмотрит на тебя с жалостью?

Русса скрипнул зубами, но отступил. Не из-за слов Гистаспа, но потому, что, обводя глазами собравшихся, понимал, что все разделяют мнение генерала.

— Но Раду здесь нет, — в последней попытке напомнил Русса, чтобы иметь шанс показать всем свою преданность танше, в которой по сей день кто-нибудь да сомневался.

— Оно и к лучшему. Я сделаю, — вызвался Шухран Двурукий. Остальные переглянулись, и Вал позволил себе порекомендовать его повторно: Шухран сделает.

Шухран действительно "сделал", разбив соперника на турнире, где собрались половина чертога и те из горожан, кто желал посмотреть. Открытость поединка способствовала бы утверждению власти больше остального, перекрывая пересуды, и на ней настаивали обе стороны.

У Шухрана оказался рассечен лоб в опасном вражеском замахе. Но Двурукий успел вовремя увернуться, и отделался царапиной, которая, когда зарастет, вряд ли в шраме будет отличаться от обычных морщин. Глаза остались целы, только голова кружилась. Да еще — это переносилось сложнее — два ребра оказалось сломаны.

После массового поздравления и гуляния Тахбир, как регент, велел запереть Отана в темнице снова (по настоянию ахтаната Адара его выпустили на время поединка), посадить под домашний арест Адара и всячески лечить и обихаживать Шухрана, героя всего танаара. Многие прочили бойцу большие награды от танши, но молодой мужчина скромничал.

Однако ранение вывело его из строя в тренировках танин — Иттаи, Ниильтах и Иввани. По старой памяти Гистасп дал слово сменить бойца в этой работе.

Как и прежде, когда в более ранние времена Гистасп тренировал кузин тану Яввуз, после тренировок он шел проверять патрули на южном парапете донжона: с северной стороны подобраться к нему труднее, с западной, со стороны псарен, почти невозможно, а с восточной его защищала бьющая с отрогов водопадом Тарха, служившая сокрушительным природным рвом. Южная же часть укреплений по мнению генерала постоянно нуждалась в надзоре.

Гистасп привязался ходить по парапетам по той же причине, почему и танша любила высоту — запах был несравнимо чище. Правда, сегодня как-то непривычно доносился запах камфары и более дешевого масла, которым в ночное время разжигали жаровни, лампады, факелы. Но в целом, сейчас, в позднюю весну, нежный, как луговой мед, аромат "славы снегов" перебивал все остальные.

Укрепления по-прежнему не нуждались во вмешательстве каменщиков, как, наверное, и тысячу лет назад, смеялся про себя альбинос. Поэтому, перебросившись парой фраз со старшим в патруле, Гистасп позволил себе задержаться тут ненадолго и насладиться моментом. Интересно, все люди возрастом ближе к сорока начинают оглядываться назад, размышляя, что успели сделать, и перебирая драгоценные воспоминания? Кажется, он начинал скучать. Последний раз они расставались, когда танша выехала вперед к отцу, засевшему в чертоге тана Наадала на югах. И добром ведь не кончилось, правда?

Может ли человек предать то, чему сознательно посвятил несколько лет жизни?

Хорошо бы этим вопросом задавались почаще те, кто мнит, будто он, Гистасп, идет за Бану только из корысти.

Улыбнувшись собственной сентиментальности — а что, пока танши нет, можно и расслабиться немного — Гистасп обычными тропами двинулся по лестницам вниз. Через внутренний двор, где расположен дозор из отборной сотни Серта и где последний регулярно тренировал и себя, и эту сотню, и составлял в поединках пару самому Гистаспу, когда представлялся случай — к основному зданию цитадели. Назойливый запах факельного масла усиливался по мере того, как генерал удалялся с вершины парапета, и Гистасп все больше склонялся к идее сделать умникам ночного дозора выговор. Если сейчас Серт не занят, они разомнутся, а потом наведаются к тем, кто нес охранение: к чему в мирное время жечь столько факелов, что запах за полдня не выветривается? Или лучше к каптенармусам, которые, видать, приторговывают приличным маслом на стороне, раз эта дрянь так воняет, и не сама по себе, а вперемешку с приличной камфорной эссенцией. Или пихтовой? Праматерь, он, похоже не выспался, раз путает все запахи на свете, разозлился на себя Гистасп.

И, поскользнувшись на огромной масляной луже, полетел вниз.

Прямо на подставленный к подножью лестницы обломок старой тюремной решетки штырями вверх.

Гистасп успел это заметить, прежде чем окончательно смешалось в глазах мельтешение темно-серного камня длинного лестничного спуска.

Гистасп чувствовал, как мокрая штанина липнет к бедру, но не мог пошевелиться. Он с трудом разлепил глаза, приходя в себя после падения, попытался приподняться и оглядеться, но дикая боль в ноге пронзила до сердцевины позвонков, и Гистасп отбросил попытки. Надо хотя бы позвать на помощь, подумал он, но в глазах вновь стремительно темнело.

Яды Шиады, а ведь только вчера пришло сообщение, чтобы тану Яввуз встретила доверенная группа лиц. Кто именно, танша не написала, но Гистасп сразу решил для себя, что возглавит отряд. А тут так подставился, дурень…

Сквозь бессознательность Гистасп почувствовал, как кто-то легонько тронул сапогом его голову, проверяя, жив ли. Странно, что еще жив.

— Экая случайность, — заметил чей-то голос.

Гистасп почуял спиной опытного бойца легкое дрожание каменных плит под шагами незнакомца, и, судя по весу, явно мужчины. Хм, можно подумать, он хоть когда-то подозревал в этих посягательствах женщин.

Стемнело снова.

Гистасп не знал, сколько прошло времени, но совсем скоро услышал над собой душераздирающий крик. Прямо… как в древних… сказаниях…

Иттая, воодушевленная шансом, кратким, но таким необходимым, снова в полную силу тренироваться с Гистаспом — ведь сколь бы хорош ни был Шухран, он не мог заменить драгоценного генерала по очевидным причинам — сразу после тренировки пошла к себе.

Измаялась, извелась. Надо было придумать хоть какой-нибудь повод как можно дольше оставаться с ним наедине. Какую-то важную тему, в которой без помощи Гистаспа ей не обойтись. Он ведь еще не знает, но, когда Бану вернется, они поженятся. Если, конечно, быстро спохватилась девушка, она сможет достучаться до этого ледяного, белоснежного демона.

Жаль, что их не связывает ничего, кроме воинской необходимости, погрустнела девушка. Гистасп редко говорил, но его речь обладала для Иттаи магическим эффектом. Надо… надо попросить его что-нибудь рассказать. Такое, из воинской жизни. Или попросить его обучать ее не только искусству меча, но и искусству командования. А что? Махран, значит, может командовать разведкой, а ей что, нельзя возглавить и какую-нибудь сотню? Тут Шухран, отличный боец, военный наставник и телохранитель, ей не помощник. Тут нужен маститый генерал, с огромным боевым опытом и из числа близких сестре-госпоже, чтобы знал, как она мыслит.

Точно.

Воодушевленная этой идеей, Иттая, лучезарная, как никогда, побежала за Гистаспом. Все знали об этой его привычке после тренировок танин (он ставил их одну за одной, все три, в один день, как всегда) подниматься на южные укрепления донжона. Найти будет несложно.

Иттая не ошиблась с поиском. На ее крик сбежалась все окрестная стража, включая и дозорных с парапета.

— Кто это поставил сюда? — пнул командир патруля обломок решетки.

Даже, если бы вопрос адресовали ей, Иттая вряд ли бы ответила. Она приподняла тело Гистаспа, положив голову себе на колени, и схватилась длинными пальцами за теплую кровившую рану. За лекарями уже отправились, а пока командир патруля быстро стянул широкий ремень и перетянул генералу артерию.

— Вопрос скорее в том, кто налил сюда это? — ответил командиру один из патрульных, стоя несколькими ступенями выше. Он очень осторожно перепрыгнул две вымазанные ступени и дальше благополучно спустился на землю.

— Какая разница, — гаркнула Иттая. Все эти голоса и разговоры раздражали ее. Какая и впрямь разница, кто это сделал?

Какая, если Гистасп умирал?

— Что стряслось? — Тахбир заторопился в покой генерала, куда Гистаспа донесли на носилках, как только врач повторно перевязал равную рану. — Праматерь, — шепнул ахтанат.

Гистасп был без тени красок в лице. Белый, как снежная сова Каамалов.

Не жилец.

— Дядя, — Русса влетел в покой Гистаспа, уставился расширенными глазами, потом с вопросом посмотрел на Тахбира и замер. Словно не хотел слышать ответ, что шансов нет. Да и захочешь тут, если всю воинскую науку постиг из его, Гистаспа, рук.

— Русса? — Тахбир напомнил, что племянник пришел явно непросто так.

— Да, — оклемался тот. — Беда.

— Еще? — вставил Вал.

Русса кивнул, обводя собравшихся взглядом. Он едва набрал воздуха в грудь, чтобы сообщить весть, как в комнату вбежал Серт и, запыхавшись, тут же выпалил:

— Кортеж под знаменем Яасдур. Они въезжают в ворота.

Иттая подняла напуганное лицо на отца, и тот понял все. Облизнулся, растягивая время, чтобы просто собраться с мыслями. Потом с той же целью провел по губам ладонью — вниз, к подбородку. Яасдуров здесь, на севере, не любил никто. Даже те, кто не знал и не видел их никогда. С легкой ли руки танши, но так повелось.

— Иттая, — обратился ахтанат. — Останься с Гистаспом и лекарями. Русса, давай к Итами, пусть начнет приготовления для приема гостей. Серт, где там твоя отборная сотня? Нужна постоянная охрана всем членам клана и Гистаспу тоже. Как только хоть что-то узнаем, пошлем с Ри и Ниимом весть Ному на верфь и Бирхану в академию, пусть будут готовы к любым военным действиям и созывают людей. Вал, найди Ула и Махрана, вам втроем надо распределить между собой шпионаж и дознание. Что за ерунда происходит здесь? Чего ради приперлись Яасдуры? Что удумали? Кто удумал? Узнайте хоть что-нибудь.

Вал с понимающим видом кивнул.

— И кто-нибудь, — Тахбир быстро обвел глазами остальных, — пришлите вниз Адара, моего сына Ортаха, Ниильтах, Иввани и Сив. Надо встретить врага.

Пурпурные разошлись мгновенно.

На парадной лестнице раманин Яасдур с важным видом сообщила, что прибыла по высочайшему дозволению рамана Кхазара IV, чтобы, как и полагается будущей раману, постичь устройство, силу и обычаи безграничных владений династии. И, раз так, то начать следует именно с воинского мастерства и искусства, о котором никто не знает больше, чем легендарные северяне Матери лагерей.

Вал, подоспевший с остальной охраной, чтобы видеть, за кем придется следить, подумал: танша бы точно нашла, что сказать на такое беспринципное льстивое вранье.

Джайя едва ли знала тех, кого видела. Бойцов охраны Бансабиры она, конечно, помнила, но даже в родном Орсе едва ли обращала внимание на прислугу госпожи непонятно каких земель. Всяких прочих встречавших, которые назвались Яввузами, вообще видела впервые. А насупленный, с пронзительными черными глазами Русса и вовсе напоминал ей Кхассава в самые неприятные минуты их ссор.

Наконец, за головами остальных, появилась сияющая чернявая макушка, и раманин перевела дух. Этого юбочника она запомнила на всю жизнь, в конце концов именно он, Дан Смелый, неоднократно держал ее подальше от поединков Бану и Змея.

Улыбка красавца приободрила Джайю и та, вздернув красивенькое, но немного отекшее от беременности личико, спросила:

— Почему тану Яввуз не встречает меня лично?

— Потому что ее нет в чертоге, — мрачно отозвался Русса, выходя вперед.

— Сестрица в отъезде, — с не менее важным видом заявил Адар.

— Но ведь я прислала весть, что еду с визитом, — не растерялась раманин, выказывая недовольство. — Я предупредила заранее, что мешало сообщить ей? Или она намерено игнорирует мой визит? Смею напомнить, я представляю династию…

— …из-за которой началась Бойня Двенадцати Красок, отнявшая жизнь у большей части нашего клана, — не поскупился Тахбир. — Вы должны понимать, какого рода радушие в наших землях ждет любого Яасдура, урожденного или приобретенного.

— Вы, кажется, забываете, что однажды я стану раману этих земель, — напомнила Джайя с достоинством. — Я раманин и ношу под сердцем наследника короны.

— Именно поэтому я велел жене подготовить вам хорошие покои в тихом крыле. Видите ли, это чертог танов, здесь все время куют оружие и упражняются с ним, поэтому довольно шумно. Не место для беременной женщины.

Лицо Джайи перекосило на мгновение от негодования:

— Но ваши же женщины как-то рожают здесь.

— Это наши женщины, — заметил младший сын Тахбира Ортах. — И наш чертог, Яввузов: здесь всегда грохочет Тарха и воют псы.

— Прикажете отрубить голову, раманин? — с нажимом поинтересовался отряженный в трудное странствие капитан дворцовой стражи Яасдуров, который во все серьезные церемонии не отходил от Тахивран ни на шаг.

— Проводите меня, — велела раманин, делая шаг вперед. Тахбир преградил дорогу:

— Ваш покой пока не готов. Моя жена скоро закончит, и вас проводят.

— Уж это можно было сделать за две недели, — бросила Джайя.

— Но я не получал никаких посланий, — развел руками Тахбир.

— Я получил, — невозмутимо сообщил Русса. — И подумал, что, если кому-то из Яасдуров всерьез захочется приехать сюда, значит, он идиот.

— Как ты смеешь? — несколько солдат династии кинулись вперед с мечами наголо.

— Аин, — остановила Джайя командира.

— Еще одно, — как ни в чем ни бывало продолжал Тахбир. Он не хотел говорить этого при всех, но выбора не было. — Все здесь знают, что династия покушалась на жизнь Гайера Яввуза.

Только Русса на этих словах уставился на Тахбира безумными глазами. Остальные смогли сдержать эмоции. Вал решил, что поговорит об этом с Тахбиром ночью, наедине и, если Тахбир даст добро, сообщит остальным.

— И сейчас, когда его матери нет в чертоге, я не могу пустить никого внутрь до тех пор, пока клинки не будут сданы. При выезде ваше оружие непременно вам возвратят.

— С какой стати? — вклинился командир, названный Аином. — Не слушайте его, раманин.

— Придется послушать, если вы хотите войти. И больше того, придется ходить и с нашей охраной, потому что есть множество мест, которые вы наверняка захотите изучить в первую очередь в постижении воинского искусства, но куда я не могу пустить вас хотя бы потому, что даже моя, кровного дяди Матери лагерей, голова полетит с плеч, если я позволю. В остальном, чувствуйте себя как дома, госпожа, — радушно улыбнулся Тахбир, — если Праматерь позволит, тану Яввуз прибудет в чертоге к началу лета. До ее возвращения можете свободно располагать нашим гостеприимством, библиотекой, конюшней и в известном смысле даже людьми. Мы будем всегда рады составить вам компанию.

Вал смотрел на Тахбира разинув рот: неприметный и благочестивый казначей оказывался не так им уж скромным и чуждым лицедейства ахтанатом. Да уж, не стоило думать, будто Мать лагерей могла родиться в семье ягнят.