Господин Ничто, или Необыкновенные похождения человека-невидимки

ГЛАВА 2

Двадцать четыре часа прошло после таинственного покушения, взволновавшего и взбудоражившего весь дворец. Несмотря на клятвенные обещания и строгие приказы, тайна не была сохранена. Да и как могло быть иначе в наш век сплошной информации.

Сперва неясные, а потом особенно волнующие слухи о покушении на жизнь императора разносятся по городу. Затем с поразительной быстротой эти слухи распространяются по всей России. И тут же они пересекают границы, достигают Европы и даже далекой Азии, этих двух миров, столь непохожих друг на друга.

В поисках сенсаций в столицу отовсюду устремляются корреспонденты и, поскольку они ничего не могут обнаружить, публикуют придуманные ими самими самые невероятные истории.

И все-таки истории их менее фантастичны, чем та, что произошла на самом деле, что все еще остается неразгаданной, пугающей тайной.

В ближайшем окружении царя и среди его родственников никто ничего не знает, не дает никаких объяснений, ничего не понимает!.. И не без оснований…

Полиция сбивается с ног, как это бывает во всех странах в подобных случаях. И генерал Борисов, возглавляющий столичную полицию, заслуженно пользующуюся хорошей репутацией, пребывает в отвратительном настроении.

Замученный вопросами, оглохший от назойливых телефонных звонков, доведенный до бешенства бесконечными «алло… алло», которые следуют за дребезжащими звонками, он мечется взад и вперед по своему огромному рабочему кабинету, словно бульдог, загнанный в клетку.

Он расхаживает по кабинету, бурчит себе что-то под нос, пожимает плечами, то скрещивает на груди руки, то опускает их, ударяет своим огромным кулаком по столу или поддает сапогом со шпорами по креслу; достается даже его огромной сибирской борзой, которая, дрожа всем телом, укрылась под шкурой белого медведя.

Генерал — мужчина видный, высокий, плотный, широкоплечий, со складками жира на затылке, которые спускаются на воротник его мундира; лицо у него грубое, с пышными рыжими усами и узкими, маленькими, хитрыми глазками, с приплюснутым носом, лицо настоящего казака; он сердито вытирает пот со своего лысого черепа, покрасневшего от прилива крови.

Ему лет пятьдесят, он на редкость непопулярен в империи, но пользуется, и вполне заслуженно, безграничным доверием царя. Потому что этот человек с черепом, словно вырубленным топором, и лицом солдафона обладает очень тонким, чрезвычайно проницательным и изворотливым умом, способным найти выход из любого, самого трудного положения, умом, которому мог бы позавидовать любой сотрудник полиции.

И вместе с тем генерал отличается редкой памятью, глубоким знанием человеческой природы, страстно любит свою профессию и безгранично предан хозяину.

Он дергает себя за ус и ворчит:

— Ничего!.. Никакой зацепки!.. Пусто! Со мной от этого случится удар. И Федор никак не закончит. Тысяча чертей! Ну и устрою я ему выволочку… Уж намылю я ему шею!..

Как раз в ту минуту, когда генерал дает волю своему гневу, раздаются три удара, разделенные равными интервалами. Стучат в тяжелую, обитую сталью дверь, которая служит потайным входом в рабочий кабинет.

Генерал бурчит:

— Да, это, должно быть, он. По правде говоря, не очень торопится этот парень, слишком много он себе позволяет…

Генерал берет со стола кинжал с клинком, острым, как кончик иголки, наточенным, как лезвие бритвы. Этот кинжал служит ему ножом для разрезания бумаг.

Вооружившись таким образом, чтобы отразить нападение, которое представляется на первый взгляд невероятным, генерал подходит к двери, поднимает потайное окошечко, затем обменивается с посетителем несколькими словами, что служат, вероятно, паролем.

Убедившись таким образом, что пришел тот, кого он ждет, столичный обер-полицмейстер открывает тяжелую дверь, и та медленно поворачивается, приводя в действие целую систему звонков — сигналов тревоги.

В дверях появляется молодой человек без фуражки, с целой кипой бумаг. Он почтительно кланяется и в то же мгновение словно спотыкается и с трудом удерживается на ногах.

— Ну! Что же все это значит? — сурово спрашивает генерал.

— Простите, ваше превосходительство, — отвечает молодой человек, — но меня кто-то толкнул, да с такой силой, что я чуть было не упал.

— Вы с ума сошли! Милый мой, здесь никого нет… Посмотрите сами! Посмотрите же! Электрический свет ярко освещает комнату. И если вы подобным образом пытаетесь найти оправдание тому, что вы выпили слишком много тминной водки…

— Ваше превосходительство, вы же знаете… я пью только воду. Но уверяю вас со всем моим к вам почтением, что меня толкнули, словно кто-то хотел проникнуть сюда одновременно со мной. Я даже подумал, что это Джеф, ваша борзая, вернувшись с прогулки и стараясь проскочить передо мной, запуталась у меня в ногах.

Услышав свое имя, пес, настоящий великан среди собак этой породы, встает, потягивается и начинает рычать, показывая свои волчьи зубы.

Но, ласкаясь как к старому другу к вновь пришедшему, огромная борзая проявляет непонятное беспокойство. Она морщит нос, принюхивается, втягивает воздух, смотрит растерянными, обезумевшими глазами в пустоту и, наконец, ощетинившись и опустив голову, пятится и рычит.

И Федор, личный секретарь генерала, восклицает, потрясенный:

— Ваше превосходительство, это же просто поразительно! Джеф, самый сильный, самый храбрый из всех псов в империи, чем-то напуган!

— Вы правы, Федор, — соглашается генерал, внезапно смягчившись. — Джеф, мой бдительный и верный телохранитель… мой сильный и неподкупный Джеф буквально обезумел от страха. Такое случается с ним впервые. Я сам ничего не понимаю…

А охваченный необъяснимым страхом Джеф продолжает пятиться, заползает под письменный стол, прижимается к нему и полностью исчезает из виду, не переставая глухо ворчать.

— Однако, ваше превосходительство, мы с вами здесь одни, совершенно одни! — замечает присущим ему фамильярно-почтительным тоном секретарь.

— Да, совершенно одни! — задумчиво повторяет генерал. — И сколько мер предосторожности… все входы и выходы охраняются… всюду установлены сигналы тревоги, расставлены ловушки, куда неминуемо должен попасть любой посторонний… каждую ночь осматривают все подвалы, закоулки и чердаки, делается невозможное, чтобы обеспечить мою безопасность! И не потому, что я боюсь… но я полагаю, что полиция — главнейшее и наиболее полезное учреждение империи и моя жизнь необходима для сохранения жизни нашего императора! И ведь только из-за того, что мой предшественник генерал Трепов[7] пренебрегал этими правилами предосторожности, он и был смертельно ранен нигилисткой[8] Верой Засулич. Но перейдем к делу, — продолжал генерал, заботливо закрыв обитую сталью дверь. — Итак, что нового вы узнали об этой странной истории, которая вчера вечером переполошила весь дворец?

— Абсолютно ничего, ваше превосходительство! Вот два доклада, касающиеся вашего расследования, один — для его величества, другой — для вас.

— Да!.. Все так, — проговорил генерал, просматривая доклад, — все ясно… совершенно ясно… по крайней мере, с точки зрения изложения фактов, но сами факты приводят в замешательство… Что скрывается за ними? Послушайте, Федор, скажите мне честно, что вы сами об этом думаете! Вы молоды, образованны, умны, вы — моя правая рука, скажите откровенно, по-дружески! Я еще раз спрашиваю вас, что вы думаете об этом покушении?

Протяжный, зловещий вой, вырвавшийся у пса, притаившегося под письменным столом, не дает молодому человеку ответить.

— Но в конце концов! — восклицает генерал. — Что же, черт возьми, творится с Джефом, почему он воет, словно чует волка!

— Да, словно он чует волка или приближение смерти! — вздрогнув, соглашается секретарь.

— Полно, Джеф… успокойся, мой милый, сидеть!

Молодой человек поднимает голову, смотрит на генерала своими честными, проницательными, большими серыми глазами и отвечает не раздумывая:

— Ваше превосходительство, вы делаете мне честь, спрашивая мое мнение в таких выражениях, которые и смущают меня, и заставляют испытывать гордость.

— К делу!.. Я слушаю, дорогой мой!

— Так вот, ваше превосходительство… Поскольку никто, абсолютно никто не мог пройти незамеченным через дворы, коридоры, прихожие, где всегда находится множество слуг, гвардейцев, адъютантов, тех, кого можно и кого нельзя увидеть, которые и днем и ночью охраняют императора, я пришел к выводу, что их величества, император, императрица, а также великие княжны подверглись своеобразному самогипнозу, что привело к настоящему самовнушению. Члены императорской семьи стали жертвами галлюцинации.

— Это очень серьезно, то, что вы говорите.

— Примеры внушения, вызванные одним индивидуумом и оказывающие влияние на целые толпы людей, довольно известны. Взгляните на наши религиозные, политические и философские секты… На эти сообщества людей, которые наносят себе увечья или же кончают с собой, на этих женщин, которые принимаются выть в расположенных рядом домах, а потом и в расположенных рядом деревнях, а потом и в целой губернии, и лишь потому, что одна из них начала выть. Подумайте о людях, что видят и слышат вещи, которые мы не видим и не слышим.

— Да! Все это так, и мне хотелось бы верить вам. Но вдумайтесь, дорогой мой: на подоконнике были обнаружены капли крови. Проведенный анализ обнаружил кровяные тельца человеческой крови в нормальном количестве.

— Конечно, ваше превосходительство, однако с той только разницей, что там почти полностью отсутствуют красные кровяные тельца. К тому же эта органическая жидкость могла находиться там уже некоторое время, попасть туда во время ненастья, как знать. Как хотите, ваше превосходительство, я служу в департаменте полиции и не могу верить в сверхъестественное.

— Ах, как бы мне хотелось обладать вашей прекрасной уверенностью, что дарует вам ваша молодость и те глубокие знания, которые получают в современных университетах. Но сам я невольно… нет… не знаю… сомневаюсь, колеблюсь, я действую вслепую, и, главное, мне страшно!

— Вам, ваше превосходительство? Вы — самый бесстрашный человек на свете, и вы говорите, что вам страшно… но это же невозможно!

Однако огромная сибирская борзая скулит и время от времени начинает тихонько рычать. И генерал, который слышит ее рычание, качает головой и отвечает:

— И Джефу тоже очень страшно. Да, Джеф боится чего-то, его зрение и нюх, насколько мне известно, обмануть невозможно. Но чего же он боится и почему? Ведь он смело бы бросился на разъяренного быка. И если я постоянно говорю о страхе, хотя мне трудно произнести само это слово, то лишь потому, что все время чувствую опасность, которая исходит от чего-то, и, что еще более чудовищно, от чего-то нематериального и неосязаемого.

Воцаряется недолгое молчание; слышно лишь прерывистое дыхание борзой, необъяснимый страх которой ничто не может рассеять.

Генерал в гневе продолжает:

— Ну что же, пока достаточно! Нам следует набраться терпения! Подождать! Надо выиграть время… если, конечно, события нам позволят. Взглянем теперь на второй доклад, тот, что касается знаменитого профессора Марка Лобанова.

Федор берет другой лист бумаги, исписанный красивым убористым почерком, и принимается читать, отчетливо произнося каждое слово:

— Марк Лобанов… около пятидесяти лет… утверждает, что родился в деревне Эрмелан, неподалеку от Риги. Проверить это трудно, так как в те времена акты гражданского состояния велись очень небрежно. Профессор, по происхождению, скорее всего немец или швед. В точности это неизвестно. Впрочем, он говорит свободно на всех европейских языках и ведет дружескую переписку с крупнейшими деятелями мировой науки, которые весьма высоко его ценят. Это очень известный ученый, он является членом-корреспондентом всех академий, и его работы в области анатомии, физиологии, физики, химии и биологии уже давно пользуются всеобщим признанием. Однако он держится в стороне от официальной науки. Он посвящает свои способности постоянному углубленному изучению странных, таинственных и непонятных явлений, которые, возможно, станут наукой будущего. У нас нет точных данных о его исследованиях. Можно предположить, что они касаются тех недавних открытий, что поражают умы и воображение человечества и, видимо, должны произвести в дальнейшем коренной переворот в науке.

— Ладно, Федор, очень хорошо, мой мальчик. Да, эти дьявольские открытия приведут к революции, которая запросто уничтожит все тысячелетние институты, составляющие основу современного общества. Продолжайте.

— У профессора Лобанова есть несколько сотрудников, и, надо сказать, они отличаются редкостной сдержанностью. Невозможно узнать у них, какие опыты они проводят в его лаборатории, где, если верить людской молве, происходят настоящие чудеса.

— Да ну, какие такие чудеса?

— Но, ваше превосходительство, там творятся вещи столь немыслимые, неслыханные, фантастические и абсурдные, что о них невозможно упоминать в серьезном докладе… Так, например, говорят, среди всякой другой чепухи, что профессор Лобанов воскрешает мертвых!

— Но это все же лучше, чем убивать живых! Я, видите ли, не питаю никакого доверия ко всем этим ученым, этим первооткрывателям, этим исследователям, которые неминуемо приходят к нигилизму! Господи! Как этот пес действует мне на нервы, он не перестает скулить! Хорошо, Федор… продолжайте.

— В докладе говорится, кроме того, что у профессора Лобанова есть дочь лет двадцати по имени Надя. Она очень мила, хорошо воспитана, отличается редкой красотой и настолько образованна, что может работать с отцом.

— Только этого не хватало! — возмущенно прерывает секретаря генерал Борисов. — Ученая девица! Один из тех монстров эрудиции, обладателей холодной энергии и железной воли, коих ничто не может ни остановить… ни взволновать, как только революционные идеи проникают им в голову! Ах, Федор, в этом погибель России, которую я уже больше не узнаю… Нам бы нужен был такой царь, как Николай Первый, чтоб расправиться со всеми этими бунтовщиками-учеными, страстными ораторами, смущающими народ писателями… со всеми этими заговорщиками-интеллигентами, этими вожаками людских толп, которые скорее похожи на вожаков волчьих стай… Но правнук великого Николая, наш любимый император добр! Он мягкосердечен! Он гуманен! Вместо того чтоб отправить в самую глубь Сибири с ее свинцовым небом пятьдесят тысяч бунтовщиков… Я что-то совсем потерял голову, раз так разговорился… но дальше, дальше, Федор!

— Профессор Лобанов очень богат и значительную часть своего состояния тратит на то, чтоб облегчить страдания обездоленных.

— Вот как… Я так и думал! Он намеревается создать армию бедняков… Да инквизиция запросто сожгла бы на костре этого фокусника, этого благодетеля рода человеческого… который, в сущности, я это прекрасно понимаю, является весьма опасным профессором вооруженного восстания. А поскольку мы, православные, не можем зажарить его живьем, мы посадим его за решетку и на какое-то время отправим в Петропавловскую крепость, нашу русскую Бастилию, откуда выходят лишь те, чья невиновность полностью доказана! Тайное предчувствие говорит мне, что именно тут кроется ключ к разгадке приводящей меня в бешенство тайны, что не дает нам покоя вот уже целых двадцать четыре часа! Да, я незамедлительно отдам приказ арестовать знаменитого профессора Лобанова, его дочь, очаровательную Надю, и прикажу обыскать весь его дом сверху донизу, а в особенности его лабораторию.

В эту минуту небольшой столик на трех высоких ножках, где стояла большая китайская ваза с цветами, начинает странно шататься, переворачивается и с шумом падает на пол.

Разбитая ваза разлетается на тысячи мелких осколков, цветы рассыпаются, вода растекается по ковру, тогда как генерал и его секретарь, не зная, что сказать, смотрят друг на друга в полной растерянности, разинув от удивления рты.

Генерал шумно вздыхает и прерывающимся, неуверенным голосом в конце концов восклицает:

— Тысяча чертей!.. Джеф ведь не сдвинулся с места… а раз не он опрокинул столик, то в этом есть что-то сверхъестественное!.. Поверьте, Федор… или я ничего не понимаю!

— Действительно, весьма странно! — говорит секретарь, уже успев овладеть собой. — Я видел, как ваза закачалась, как затем упал столик, словно кто-то толкнул его! Толчок был очень сильный, этого никак не мог сделать Джеф, ведь он не вылезал из-под стола… Взгляните на него, ваше превосходительство…

Огромная борзая дрожит всем телом, так что у нее зуб на зуб не попадает, она скулит все громче и громче. Она буквально распласталась, прижимается к паркету, хотя хозяин схватил ее за ошейник, зовет, пытается подбодрить.

— Сюда, Джеф, сюда. Ищи же… ищи, мой славный пес… Ищи, Джеф!

— Но это еще не все, ваше превосходительство, — прерывает генерала Федор, — я чувствую странный запах! Вы же знаете, что это тот самый запах, что почувствовала вся царская семья.

— Вы правы, Федор… запах промокшего пса… но это запах более неприятный… так пахнет волк… Мне знаком этот тяжелый запах: как-то после охоты на волка мужики принесли в избу необработанную шкуру… Федор!

— Да, ваше превосходительство?

— Так вот, этот столик, который вдруг падает сам собой… этот отвратительный запах дикого зверя, промокшего волка… это тоже самовнушение?

— Но, ваше превосходительство!

— Никаких «но»! Вы сами все видели! Это же реальный, неопровержимый, достоверный факт! Вы же это видели собственными глазами?!

— Да, ваше превосходительство!

— А этот тяжелый запах волка, чья шкура промокла под дождем, вы его чувствуете собственным носом?

— Конечно, ваше превосходительство!

— Итак, поскольку наше зрение и наше обоняние подтверждают эти два факта, а мы находимся в здравом уме и уж никак не являемся ни фантазерами, ни невропатами… а искушенными, опытными полицейскими-скептиками по образованию и по профессии… одним словом, раз мы видели все это и почувствовали этот запах, значит, эти факты имеют место…

— Конечно, ваше превосходительство, ваши рассуждения невозможно опровергнуть! И тем не менее внешний вид событий и их истинные причины могут быть обманчивы…

— И потому я прихожу к выводу, раз все эти явления действительно имели место, значит, и те явления, свидетелями коих были члены царской семьи вчера, также абсолютно неоспоримы. Следовательно, тут кроется что-то другое, и вот это другое нам надо найти. И Джеф нам поможет…

Генерал снова хватает свою борзую за ошейник, в то время как Федор приподнимает столик, открывает стенные шкафы, осматривает все углы и заглядывает под диваны и кресла. Генерал тащит из-под стола борзую, но та воет, упирается изо всех сил, смотрит обезумевшими глазами и отказывается сдвинуться с места.

Генерал теперь уже приходит в бешенство. Его охватывает ярость, которая иногда толкает сангвиников на убийство.

— Ах ты, глупое животное! Ах ты, трусливая скотина! Я-то думал, что ты настоящий боевой пес, я рассчитывал на тебя!.. Я убью тебя, раз ты отказываешься мне служить, раз ты не можешь защитить меня!

Борисов по-прежнему держит левой рукой за ошейник свою большую сибирскую борзую и изо всех сил тащит ее, а правой рукой хочет схватить кинжал, который, как он знает, лежит на виду на письменном столе, и, потеряв над собой контроль, в бешенстве собирается нанести удар несчастному животному.

Кинжал исчез!

Генерал изумлен и шепчет, потрясенный, ничего не понимая:

— Боже правый! Это уж слишком, неужели у меня тоже начались галлюцинации… и у меня тоже! Или же… у меня действительно помутился рассудок… Право, можно лишиться разума и по меньшему поводу…

Генералу невольно приходят на память полные ужаса слова, произнесенные маленькими принцессами: «Господин Ничто!», и он шепчет:

— Какие ужасные вещи предстоит мне еще увидеть?

Он вздрагивает всем телом, и на мгновенье ему кажется, что сердце перестает биться!

Он ясно видит кинжал, который висит в воздухе без всякой видимой поддержки на высоте человеческого роста, как это было накануне в царской гостиной.

Кинжал угрожает секретарю, стоящему к генералу спиной и продолжающему без всякого плана обыскивать комнату.

Генерал Борисов произносит хриплым, сдавленным голосом:

— Федор! Господин Ничто!.. Он сейчас убьет вас!..

Молодой человек оборачивается в растерянности и получает в грудь удар, который должен был быть нанесен ему в спину. Несчастный вытягивает вперед руки и падает на пол без единого крика!.. Кинжал вошел ему в грудь по самую рукоятку!

Генерал, который не испугался бы ни вооруженного противника, ни взбесившегося дикого зверя, не дрогнул бы под градом картечи, теряет голову при виде этой непонятной, сверхъестественной и действительно чудовищной вещи. Он даже не думает, что может оказать сопротивление, что должен бороться…

А потом, как бороться?.. С чем?.. С кем?.. С какой слепой и смертоносной силой?

Генерал отпускает свою не менее его перепуганную борзую и отступает… отступает… двигаясь рывками, словно автомат, он отступает инстинктивно, ничего не понимая, не в силах позвать на помощь, ему не приходит даже в голову нажать на кнопку сигнала тревоги, которая находится здесь, под рукой.

Он упирается в стену!

И тогда он бормочет, запинаясь:

— Маленькая княжна была права! Это он! Господин Ничто! Я погиб!

Обер-полицмейстер видит, как кинжал, который пронзил грудь секретаря, снова поднимается… словно наделен силой и мыслями убийцы. Окровавленный клинок касается груди генерала и с непостижимой быстротой ударяет прямо в сердце, и бесчувственное тело падает на пол, словно пораженное молнией.

Проходит немногим более часа. Отовсюду в приемную генерала Борисова стекаются обычные посетители. Она уже полна народа. И, поскольку никто не выходит из его рабочего кабинета, все начинают волноваться. Кроме того, присутствующим кажется, что сквозь обитую сталью с защитной прокладкой дверь доносятся приглушенные стоны. А потому волнение перерастает в тревогу.

И тогда, не раздумывая, взламывают потайную дверь. В кабинете царит кромешная тьма. Электрический свет выключен. Зажигают свет, и присутствующим открывается страшная картина. Лежащий на спине генерал скончался. Рядом с ним его сибирская борзая лижет ему лицо и испуганно, жалобно стонет.

Неподалеку, ничком, в луже крови, неподвижно лежит, словно мертвый, секретарь Борисова.

Сейф, где должны храниться важные документы, открыт и, видимо, пуст. Но в камине догорают обрывки бумаги.

И наконец, на стене кровью написаны три слова:

Нечто вроде девиза, лаконичного девиза, в котором, кажется, таится страшная угроза обществу, его устройству и властям, что им управляют.