Голубой человек (Художник А. Таран)

IV

На следующее утро, часу в одиннадцатом, заявился Сашка Терентьев. Антошин сидел во дворе на лавочке. И грелся на солнце. Таяло, как в конце марта. В палисадничке, у дощатого, врытого в землю столика, Шурка с ребятами играла в бакалейную лавку. Спрос в лавке был, как и у взрослых, главным образом на керосин, селедку, крупу. Ну и еще на леденцы. Торговля шла бойко и весело.

Сашка торопливо прошел мимо, будто по нужде, буркнул:

— Выдь за ворота!.. Только неприметно… Чтоб Шурка не пронюхала… Понял?

Антошин вышел за ворота. Минуты через две вслед за ним возник Сашка, отвел вниз, по Большой Бронной, за угол, на Сытинский переулок.

— Ну, — сказал он, — докладывай!

На этот раз он, видно, всерьез собирался взять Антошина в ежовые рукавицы.

— О чем? — спросил Антошин.

— Опять двадцать пять!.. О чем!.. О чем!.. О Конопатом, вот о чем!..

— А чего мне о нем докладывать? Не о чем мне докладывать.

— Обратно, он никуда не ходил? — съехидничал Сашка.

— Нет, почему же, — сказал Антошин. — Вчерась ходил.

— Ага! — взвился Сашка. — Так, так!.. Ходил, значит?..

— Ходил.

— А ты что?

— А я, конечно, за ним следом.

— Это ты правильно сделал!.. Молодец ты у меня!.. Человеком сделаю… А он тебя видел?

— А разве надо было, чтобы он меня видел? — будто бы испугался Антошин. Я так старался, чтобы он меня не видел, а чтоб я его видел… Я думал, ты мне так велел…

— Верно! — с фальшивым восторгом подбодрил его Сашка. — Ну молодец! Ну молодец! Так я тебе и велел… Ну, значит, пошел ты за ним следом… А он куда?..

— Кто «он»? — спросил Антошин, с головой уходя в клиническое простодушие.

У Сашки от ярости задергалась правая щека, но стал он еще более ласков и улыбчив.

— Ну, Конопатый, конечно… Конопа-а-атый! — Он чуть не рыдал от ярости. Это когда было?..

— Так тебе на какой вопрос отвечать? — будто бы рассердился Антошин. — То одно спрашиваешь, то другое… Идиёт какой-то!

— Да ты хоть понятие имеешь, что такое значит слово «идиёт», деревня ты неумытая!.. — Сашка уже и руку сжал в кулак, но сдержался.

— Та-ак! — еще больше рассердился Антошин. — Уже получается третий вопрос!.. Ты меня, Сашка, с толку не сбивай… Дай я тебе сначала на один вопрос отвечу, потом на другой, а уж напоследок объясню, что такое значит слово «идиёт», раз оно тебе непонятное слово… Значит, так.

Вышел Конопатый из дому после обеда. Ну, еще, словом, не стемнело… То есть уже не совсем было светло, но и темноты настоящей тоже вроде еще не наблюдалось… Та-а-ак… Это я тебе на один вопрос ответил… Теперь, спрашиваешь, куда он пошел. Отвечаю: пошел он на Страстную площадь… Теперь отвечаю, почему ты идиёт…

— В какую он сторону пошел? — перебил его Сашка. — И говори короче! А то у меня от твоего бреха голова кругом идет…

— Ну, раз я брешу, — счел Антошин необходимым обидеться, — тогда я пошел.

— Да, ладно, ладно, не брешешь ты… Это так просто, к слову пришлось… В какую сторону он пошел?

— Ни в какую он сторону не пошел, — сокрушенно заявил Антошин.

— То есть как это так, ни в какую сторону? — опешил Сашка.

— Он не в сторону пошел, а в конку. Влез в конку и поехал.

— Тьфу, черт! Вспотел даже я с тобой! — провел Сашка тыльной стороной ладони по действительно вспотевшему лбу. — Конка-то в какую-нибудь сторону пошла? Или она так на месте и осталась?

— Нет, ты что?.. Ты меня за дурака какого считаешь? — совсем рассердился Антошин. — Разве конки на месте стоят? Она, конечно, пошла… Чего ей на месте стоять?.. Пошла, конечно… Смешно даже, вопросы задаешь, как маленький! Московский житель, а у меня, деревенского, спрашиваешь, пошла ли конка… А чего конке стоять? Конечно, пошла…

Он только сейчас по-настоящему понял, какое наслаждение получал Иосиф Швейк, разговаривая с сыщиком Бретшнейдером.

— Я тебя не спрашиваю, пошла конка или на месте стояла… Я тебя спрашиваю, в какую сторону пошла… Ты понимаешь, в ка-ку-ю сто-ро-ну?.. Понятен тебе вопрос?

— Нет, — сказал Антошин и горестно покачал головой — ты нонче какой-то тронутый… С перепою, наверно… Кричишь, орешь… Ты со мной деликатней, а то плюну и уйду. Я у тебя не нанятый, а по доброй воле… Не хочешь, не надо…

— Я тебя спрашиваю…

— Знаю, знаю… Ну, налево которая, в ту сторону… К Смоленскому вокзалу…

— Ну а ты?

— Чего я? Ты понятней спрашивай… А то сам спрашиваешь непонятно, а потом сам же на меня кричишь.

— Ты что сделал?

— Вот так бы и спросил! — поощрил Антошин дрожавшего от бешенства Сашку. Теперь ты понятно спрашиваешь… Отвечаю: пошел, конечно, домой… Я бы, может, и погулял маленько, но было зябко, я и пошел домой.

— А ты в конку почему не влез? Вслед за ним почему не влез? Отвечай!.. Народу-то в конке много ли было?

— Ужас как много! — оживился Антошин. — Труба нетолченая!

— Так чего же ты за ним не полез?.. Последил бы за ним, как полагается порядочному человеку… Ты ж мог так спрятаться, чтобы он тебя в вагоне не заметил?

— Это сколько угодно! — сказал Антошин. — Я ж сказал, народищу невпроворот… И он впереди вагона, почитай у самого кучера, а я, наоборот, в самом заду, почитай позади всех… Не, он бы меня ни в жисть не приметил…

— Так чего же ты в таком случае не залез в вагон, обезьян ты проклятый!..

— Не-е-е! — сказал Антошин и поучительно помахал пальцем перед самым Сашкиным носом. — Дураков нету… Кто без билета, с того штраф берут…

— А у тебя что, денег не было?

— То есть как это не было? Обязательно были. В Москве, брат Сашка, без денег на улицу хоть не выходи… Были деньги. Пятнадцать копеек… Нет, вру, не пятнадцать — семнадцать…

— Ну вот! И купил бы билет…

— Не-е-е! — снова помахал Антошин пальцем. — Сказано тебе, нету дураков. За свои денежки билет покупать! Это где ж такое видано!.. У меня, брат, деньги не ворованные… У меня, брат, деньги за корову выручены…

— Ну и что ж, что за корову? — рассвирепел Сашка. — Да ты идиёт, что ли?..

Кажется, пришло время кончать этот затянувшийся розыгрыш!

— Всё! — решительно произнес Антошин, сбрасывая с себя простодушие, как калоши. — Квиты. Я тебя идиотом назвал, теперь ты меня. В расчете. Давай теперь поговорим без дураков.

Сашка оторопело вытаращил на него глаза.

— Ты чего от меня требуешь? — стремительно перешел Антошин от крайнего простодушия к покровительственной иронии. — Ты от меня требуешь, чтобы я следил за Конопатым. А как я могу за ним следить, ежели он, во-первых, меня в лицо знает, а во-вторых, сам скажи, часто люди в такой одежде, как моя, на конках разъезжают?.. Это же в высшей степени получается подозрительно… Меня любой дурак раскусит и выплюнет… Еще зарежут дурным часом…

— Постой, постой! — обрел наконец Сашка снова дар речи. — Ты что ж, надо мной, выходит, смеялся?..

— Ну да, — сказал Антошин. — Ты мне спасибо скажи, что я твоему начальству не сообщил, как ты меня в таком виде нанимал за соседом по двору следить. Только мне неохота тебя подводить, потому что цели у тебя были самые что ни на есть верноподданные… Ты же хотел ущучить тех, которые против царя идут, так что мне на тебя жаловаться было бы просто глупо…

— Ты что ж, получается, голову мне морочил? Сашке Терентьеву голову морочил?!

— Нет, — сказал Антошин, — я все равно старался, что бы все было как следует…

— Так чего ж ты мне раньше этого не сказал?.

— Так ты ж так начинал на меня кричать, что у меня сразу живот схватывало… Уж дюже ты лютый, Сашка!.. Тебя, наверно, арестанты здорово боятся…

— До арестантов я не касаюсь, — сказал Сашка. — Мое дело наблюдательность.

— Разве я не понимаю? — сказал Антошин. — На таких, как ты, Сашка, вся Российская империя стоит. Правильно я понимаю?

— А ну тебя к черту! — сказал Сашка. — Какой-то ты чудной… Нету в тебе свободного обращения… Какое-то в тебе нахальство наблюдается. И вроде ты дурной, и вроде, слишком даже умный… Значит, не берешься больше следить за Конопатым?

— Было бы у меня пальто какое городское, шляпа или, скажем, картуз и сапожки какие ни на есть, была бы у меня скрытность. А так все получается с моей стороны безо всякой пользы для тебя, а меня поймают где в уголочке потемней и чирк ножом по горлу, я и лапти кверху… Не так разве?

— Нет, — сказал Сашка, — вот этого ты у меня не дождешься, чтобы я тебе польта покупал и шляпы!..

— А без пальта, шляпы и сапог никакого нет во мне вида, — развел руками Антошин. — Скажешь, не так?

— А ну тебя к черту! — снова сказал Сашка. — Смотри только, о нашем с тобой деле никому ни слова! Понятно?! Со света сживу!..

Наконец-то он мог позволить себе погрозить Антошину кулаком!

— Чего ж тут не понимать? — ответил Антошин. — Другое дело, наймешь на место меня другого человека. Пускай он ко мне приходит. Что я во дворе замечу, с дорогой душой расскажу… Но чтобы мне, конечно, за это рубля три хотя бы… Поскольку определенно может меня Конопатый зарезать… Ты видал, какие у него глаза страшные? Зверь, а не человек!..