Глава 30

Мне хотелось принять долгий и горячий душ. Удовлетвориться пришлось коротким и горячим. Потом я первым делом перезвонила Дольфу сообщить, что я жива. Но пришлось только оставить сообщение. Я хотела назвать ему имя Франклина Найли и выяснить, есть за ним что-нибудь криминальное. Вообще-то Дольф не делится со мной служебной информацией, кроме тех случаев, когда мы работаем вместе над делом, но я надеялась, что он сделает исключение. Замазанные копы — это одна из тех вещей, которые Дольф меньше всего любит. Он мог бы помочь просто назло Уилксу.

Я надела белые спортивные носки, синие джинсы и темно-синий топ. Поверх его я надела блузку с короткими рукавами, чтобы закрыть браунинг. Кобура будет чуть выпирать на краях, но когда дело касается скрытого ношения оружия в летнем наряде, возможности не безграничны. Я бы надела шорты, если бы не собиралась пробираться по лесу к троллям и биологам. Прохладе я предпочла защиту от колючего подлеска.

Волосы, еще влажные, я смазала гелем, причесала — и все. Поскольку с косметикой я возиться не стала, туалет занял мало времени. Протерев овал зеркала полотенцем, я оглядела себя. Синяки от старого битья уже рассосались и исчезли, будто их и не было, но рот слегка припух с одной стороны, и возле губ было красное пятно, похожее на ранку. При таких скоростях я могу получать по морде каждый день и вовремя залечивать ушибы к следующему дню.

По ту сторону двери раздались голоса, один из них принадлежал Ричарду. Второй был низкий басовый рокот, похожий на голос Верна. Это хорошо, у меня есть к нему разговор. Послышались новые голоса, потом чистый и высокий голос Натэниела:

— Я не знал, что мне делать.

Вся банда собралась. Я подумала, о чем у них может быть разговор. Несколько предположений у меня было.

Браунинг я заткнула за пояс джинсов спереди. Пока я не собираюсь садиться, это нормально, а чтобы сесть, ствол малость длинноват. Когда я открыла дверь, разговор прервался, будто щелкнули выключателем. Наверное, говорили обо мне.

Натэниел стоял ко мне ближе всех. Он был одет в шелковые спортивные шорты и соответствующую майку. Длинные волосы заплетены в лежащую на спине косу. Просто картинка с вывески гимнастического зала.

— Анита, я стоял в охране, но это же были копы! Я не знал, что делать.

Он отвернулся, отвел глаза, и мне пришлось поймать его за руку, чтобы повернуть к себе этими несчастными сиреневыми глазами.

— В следующий раз крикни. Это единственное, что ты мог сделать.

— Хреновый из меня телохранитель, — махнул он рукой.

Это было близко к правде, но говорить это ему в лицо я не стала. Он действительно мало что мог бы сделать.

Я посмотрела на Шанг-Да. Он сидел спиной к стене, без усилий держа равновесие на корточках. Одет он был в черные брюки и белую рубашку с короткими рукавами. Следы когтей у него на лице превратились в злобно-красные рубцы. Раны, от которых должны были остаться шрамы на всю жизнь, пройдут через пару дней без следа.

— Если бы ты был на посту, Шанг-Да, что бы ты сделал?

Задавая этот вопрос, я не отпустила руку Натэниела.

— Они бы не прошли мимо меня без вашего разрешения.

— Ты бы стал с ними драться, если бы они попытались надеть на тебя наручники?

Он задумался на пару секунд, потом поднял на меня взгляд:

— Я не люблю, когда на меня надевают наручники.

Я притянула Натэниела и полуобняла его.

— Видишь, Натэниел? Есть телохранители, которые дали бы им повод открыть стрельбу. Так что не переживай.

Но про себя я решила, что Натэниел больше охранную службу нести не будет. Как и Шанг-Да. По совершенно разным причинам, но я не могла положиться на самостоятельные действия каждого из них.

Верн сидел в большом кресле у окна, одетый точно как при нашей первой встрече, только футболка на нем была другая. Может, у него и не было другой одежды. Джинсы — и бесконечный запас разных футболок. Длинные седеющие волосы он увязал в свободный пучок.

Ричард надел джинсы и высушил волосы феном, и это все. Он целый день будет так ходить, в джинсах или шортах, и обувь будет надевать, только выходя на улицу. Рубашка появится на сцене, лишь если он куда-то соберется. Ричарда вполне устраивало его собственное тело. Конечно, если у вас такое тело, так почему бы и нет?

— Как ты? — спросил Верн.

Я пожала плечами:

— Жить буду. Кстати, насчет жить: как там старина Терри? Ему в больнице руку пришили?

Ричард протянул мне руку. Поколебавшись, я приняла ее и позволила ему усадить меня рядом с собой. При этом браунинг пришлось вытащить из-за ремня, чтобы можно было устроиться между коленями Ричарда. Он обнял меня, прислонил к своей голой груди. Руки были теплые и твердые. Я оперлась на него спиной, все это время не отрывая глаз от Верна.

И браунинг на коленях тоже не помешал.

Ричард поцеловал меня в мокрые волосы. Хотел мне напомнить, чтобы была хорошей девочкой. Не затевала новую ссору. Он был прав — в определенном смысле. Нам хватало ссор и без того.

— Отвечай, Верн! — потребовала я.

— Почти все ребята в моей стае выдают себя за людей, Анита. Ты серьезно думаешь, что этот мудак стал бы держать язык за зубами?

Верн подался вперед, сцепив руки на коленях. Сама искренность.

— Он был нашей единственной ниточкой к другим плохим парням, Верн. Единственным, кто был согласен нам рассказывать.

Руки Ричарда чуть сильнее обвили мои руки. Я поняла, что если он сдавит меня, мне не нацелиться.

— Я не собираюсь в него стрелять, Ричард. Так что остынь, ладно?

— Уже нельзя тебя просто обнять? — спросил он прямо мне в ухо, обдавая его теплым дыханием.

— Нельзя.

Он опустил руки. Они соскользнули мне на талию, пальцы Ричарда оказались почти у меня на коленях, потому что колени были подняты. В других обстоятельствах эта поза вызвала бы у меня определенный интерес, но сейчас я должна была внушить Верну свою точку зрения и не хотела отвлекаться.

— Анита, стая для меня главное. Иначе не может быть.

— Я бы никогда ничего не сделала опасного для твоей стаи, Верн. Но этому человеку я дала слово, что если он расскажет нам все, мы отвезем его в больницу, где ему попытаются пришить руку. Я слово дала, Верн.

— Ты настолько серьезно относишься к своему слову?

— Да.

— Что ж, уважаю.

— Ты его убил? — спросила я прямо.

— Не лично, но приказ отдал я.

Руки Ричарда сжали меня чуть сильнее. Я почувствовала, как он старается не показать напряжения. Он потерся подбородком о мои волосы, погладил по голым рукам ладонями — как успокаивают собаку, когда боятся, что она сейчас кого-нибудь покусает.

— А я дала ему слово.

— Что я могу сделать, чтобы была между нами правда? — спросил он.

Я хотела ответить «ничего», но Ричард был прав. Они были нам нужны. То есть нам был нужен кто-нибудь, а никого, кроме них, у нас не было. Что он может сделать, чтобы искупить вину? Воскрешение мертвых — это моя область, и вообще: поднять его как зомби — это будет совсем не то же самое.

— Честно говоря, Верн, не знаю. Но я что-нибудь придумаю.

— Ты хочешь сказать, что я у тебя в долгу.

— Погиб человек, Верн. Долг будет не маленький.

Он посмотрел на меня долгим, оценивающим взглядом, потом кивнул:

— Понимаю.

— О'кей, — сказала я, — о'кей. Пока что мы оставим это так, но когда я что-то или о чем-то попрошу и ты снова меня расстроишь, то такой поступок будет не слишком удачным.

У него на лице мелькнула улыбка.

— Я даже не знаю, то ли с нетерпением, то ли со страхом я жду твоей встречи с Роксаной.

— А кто такая Роксана? — спросила я.

— Его лупа, — пояснил Ричард.

Верн встал.

— Ричард говорил, что вы с Роксаной друг другу понравитесь, если сперва не перегрызете друг другу глотки. Теперь я понял, что он хотел сказать.

Верн подошел к нам, опустив руку, будто предлагал мне помочь встать с пола. Считайте это интуицией, но я поняла, что в этом жесте скрыто большее.

Ричард разомкнул объятия, и я взяла руку Верна. Он не столько меня поднял, сколько держал мою руку, пока я вставала. В другой руке у меня был все тот же браунинг.

— Если ты попросишь чего-то во вред моей стае, этого я обещать не могу. Но насчет всего остального я даю слово. Проси что хочешь, и оно — твое. — Он вдруг усмехнулся Ричарду через мое плечо: — Господи, какая же она кроха!

Ричард, умница, от комментариев воздержался. Верн встал передо мной на колени.

— Подкрепляя свое слово, я сейчас подставлю тебе шею. Ты знаешь эту символику?

Я кивнула:

— Будь я волком, я могла бы вырвать тебе горло. Это акт доверия.

Он тоже кивнул и отклонил голову в сторону, открывая крупную вену на шее, натянувшуюся под кожей. Все это время он держал меня за руку.

Я оглянулась на Ричарда:

— Что мне положено делать?

— Поцелуй пульс у него на шее или прикуси слегка. Чем ты сильнее прикусываешь, тем меньше ты доверяешь склоненному или тем большим доминантом себя чувствуешь.

Я посмотрела на Верна сверху вниз. Он владел собой превосходно: ни струйки силы из него не истекало, а ведь я держала его за руку, прямой контакт кожи с кожей. А я знала, насколько он силен. Если бы он захотел, у меня бы шкура зашевелилась.

Я сжала его руку и встала позади него. Браунинг я бросила на кровать. Провела пальцами по шее Верна, нашла пульс на сонной артерии.

Я посмотрела на Ричарда. На его лице почти читалось слово «нет» — предупреждение мне не делать того, о чем я подумала. Отчего соблазн стал еще сильнее.

Верн потянул меня за руку, опустил ее к себе на грудь, будто я его обнимаю. При этом мой рот приблизился к его шее — кажется, эти движения Верну были привычны.

От него пахло теплом, будто он загорал на солнце. Аромат деревьев и земли въелся в его кожу. Я провела носом прямо над его шеей. И учуяла кровь. Будто его кожа становилась все тоньше и тоньше, а потом совсем исчезла, и между мной и запахом свежей крови ничего не осталось, кроме податливого тепла.

Я раскрыла рот над этой пульсирующей теплотой. Я тонула в аромате его тела. Потребность прильнуть ртом к этому живому, пульсирующему была почти неодолимой. Я боялась это сделать, то есть боялась, что сделаю слишком сильно. А Ричарду приходилось ощущать этот вкус жизни, вкус чужой крови? Ощущать чужую жизнь как что-то хрупкое и доступное?

То ли я очень долго колебалась, то ли Верн ощутил силу, пытавшуюся мной овладеть. Его сила ударила в меня трепещущей стеной, от которой я ахнула. И это было уже чересчур. Слишком соблазнительна вода для умирающего от жажды.

И я сомкнула зубы над этой парной теплотой. Мясо его шеи наполнило мой рот. Язык нащупал пульс, и я прикусила, пытаясь вырезать этот трепещущий узел из плоти.

Сила Верна ревела надо мной, и что-то внутри меня полилось обратно, будто столкнулись две приливные волны, закипели, сметая все. Где-то далеко внизу остались суша и берег, и все это смывалось в непроницаемые засасывающие глубины.

Я ощутила, как открываются глаза, и это были глаза не мои. За много миль от меня распахнулись глаза Жан-Клода, внезапно пробужденного из сна, которому еще надо было несколько часов длиться. Ударом разбудило его утоление голода — его голода, моего. Нашего.

Чьи-то руки тащили меня от пульсирующего тепла, отрывали от него. Я пришла в себя, когда Ричард поднял меня в воздух, беспомощную. Верн все еще держал мою руку. Он держал, пытаясь притянуть меня обратно. Из раны на шее текла кровь, на коже остался почти идеальный отпечаток моих зубов. Ричард оттянул меня прочь, и рука Верна упала.

Глаза у него были полуприкрыты веками. Судорожно вздохнув, он засмеялся, и от этого низкого смеха мое тело вздрогнуло.

— Девушка, что это за хрень была?

Я не стала рваться к нему, рваться это закончить. Я лежала пассивно в руках Ричарда, мигая на яркий утренний свет, таращась на шею Верна и ничего не соображала.

Когда ко мне вернулась речь, я спросила:

— Что это за хрень была?

Ричард держал меня на руках, как ребенка. Поскольку я не была уверена, что смогу стоять, то возникать по этому поводу не стала. Я была далеко, и ощущала только легкость — и ужас.

Ричард прижал меня к себе, поцеловал в лоб.

— Мы были с тобой, и это усилило метки. Жан-Клод говорил, что такое может быть.

Я посмотрела на Ричарда, с трудом сосредоточивая на нем взгляд.

— То есть из-за нашего секса он теперь держит нас крепче?

Ричард на секунду задумался:

— Мы теперь все трое крепче держим друг друга.

— Поставь меня.

Он послушался. Я села на пол, не в силах стоять, и оттолкнула его, когда он попытался помочь.

— Ты знал, и ты мне не сказал.

— Это что-нибудь изменило бы сегодня ночью?

Я глядела на него, и слезы грозили потечь из глаз. Мне хотелось сказать «да», но я не стала врать.

— Нет.

Этой ночью, чтобы не дать мне лечь с Ричардом, нужно было что-то намного посильнее знания, что секс усилит метки. Конечно, я еще тогда не понимала, что это значит. Тогда я еще не пыталась перегрызть кому-нибудь горло.

Я встала — и упала второй раз. Не от недостатка сил — а будто от опьянения. Но опьянения не тормозящего, а возбуждающего.

— Что со мной такое?

— Я видал, как это бывает у вампиров, — ответил Шанг-Да. — Такое случается, если они пьют из кого-то мощного или всосут слишком много... силы.

— Черт.

— А мне лично вполне хорошо, — сказал Верн и потрогал укус на шее. — Я никогда раньше не давал вампиру себя сосать. Если это так хорошо, я, быть может, много потерял.

— Еще лучше, — сказал Натэниел. — Это бывает куда лучше.

— Это не действие вампира, — возразил Ричард, — это действие силы. Силы Верна, Аниты, моей, Жан-Клода.

— Вроде самоубийственного сверхъестественного коктейля, — сказала я и хихикнула.

Лежа на спине, я закрывала лицо руками и подавляла желание кататься по полу от восторга. Я хотела завернуться в это ощущение, как в одеяло. А под этой длинной сияющей теплотой я ощущала какую-то тьму. Жан-Клод ощущался как черная дыра, высасывающая все наше тепло, всю нашу жизнь. И в этот момент я поняла две вещи. Первое: он знал, когда мы с Ричардом занимались любовью. Он это чувствовал. Второе: когда он питается нашей жизнью, мы питаемся его тьмой. Мы пьем его недвижную, холодную смерть так же верно, как он ощущает вкус согретой солнцем плоти и крови наших тел. И из всего этого мы черпаем силу. Из света и тьмы. Из холода и жара. Из жизни и смерти. Когда метки нас сблизили, размылись границы между жизнью и смертью. Я ощущала биение сердца Жан-Клода за все его четыреста с лишним лет. Я ощущала его радость и его восторг от этого и ненавидела его за эту радость.

Загрузка...