Глава 28

Теплый. Очень он был теплый.

Он?

Я широко открыла глаза, и сон слетел с меня как стеклянная крошка. Я лежала в кровати, и сердце у меня стучало, а поперек живота лежала загорелая рука. Проследив по ней взглядом снизу вверх, я увидела Ричарда, лежащего на животе, и волосы упали на его лицо как занавес. Я лежала на спине, простыни сбились вниз, зажатые под рукой Ричарда.

Подняв голову, я увидала над кроватью «Подсолнухи» Ван Гога. Домик Ричарда. Наш мы слишком разнесли.

У меня было сильное поползновение подтянуть простыню и накрыть груди. Да, конечно, ночью Ричард видел все целиком, но сейчас утро. Я хотела накрыться. Я стеснялась. Не так чтобы сильно, но слегка.

Руки я, оказывается, прижала к груди, будто прикрывшись. Очень темной казалась рука Ричарда на моей белой коже. Жан-Клод заметил как-то, что у меня почти такая же бледная кожа, как у него. У меня хватало моральных проблем насчет внебрачного секса с нежитью, и утешало лишь то, что я моногамна. Теперь даже этого не осталось. Разврат овладел мною, как предсказывала когда-то бабушка Блейк, и в каком-то смысле оказалась права. Если ты переспишь с кем-то одним, очень вероятно, что ты начнешь спать и с другими.

Шторы были задернуты не полностью, и утреннее солнце светило сквозь белые занавески, разливаясь на кровати. Я никогда еще не спала с мужчиной так, чтобы с ним и проснуться. Ах да, со Стивеном один раз, но в одежде и с пистолетами, и в ожидании, что в дверь войдут плохие парни. Это совсем не то.

Я осторожно потянулась к руке Ричарда. После этой ночи, казалось бы, можно и посмелее, но я почти что боялась его тронуть. У меня были раньше сексуальные фантазии насчет Ричарда, но сейчас это было куда больше. Проснуться рядом с ним, теплым и живым. Прости меня, Господь, но я была счастлива.

Я так осторожно до него дотронулась, что коснулась не самой руки, а лишь золотистых волосков. И провела так рукой до того места, где начиналась уже голая кожа бицепсов и плеча. Провела пальцами по теплоте его руки. Невероятно теплым он был. Теплее, чем обычно бывает кожа, почти как в горячке.

Я почувствовала, что он проснулся, в плече появилось напряжение, которого только что не было. Я повернулась к нему, и карие глаза глянули на меня сквозь густую завесу волос.

Он приподнялся на локте и отвел с лица волосы, и улыбнулся той самой улыбкой, от которой я всегда таяла.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — ответила я и машинально натянула простыню на грудь.

Он пододвинулся ближе, и простыня сползла с него, открыв гладкие полушария ягодиц. Он меня поцеловал, легко и нежно, потерся щекой о мое лицо, и тепло его дыхания обдало мне ухо, потом он выдохнул мне в волосы. Это было волчье приветствие. Он стал осторожно целовать меня в шею и остановился у плеча, которое только и осталось неприкрытым.

— Ты какая-то напряженная, — сказал он.

— Зато ты нет, — ответила я.

Он рассмеялся, и от этого звука я затрепетала и улыбнулась одновременно. Такого смеха я от Ричарда никогда не слышала, очень он был мужской, очень... какой-то. Смех обладания, удовлетворения.

У меня запылало лицо. Я еще больше смутилась.

— А, черт!

— Что такое? — спросил он, гладя меня по щеке.

— Обними меня, Ричард. Секс — это прекрасно, но когда я мечтала об этой минуте, я видела, как ты обнимаешь меня, прижимаешь к себе.

Он улыбнулся ласково, польщенно. Повернулся на бок и даже простыни натянул выше пояса. Приподнял руку, которая была сверху.

Я перекатилась на бок спиной к нему и прильнула к его теплому телу. Он был слишком высок, чтобы удобно было прижаться, но мы повозились, хихикая и отпуская глупые замечания, и нашли подходящую позицию. Я обернула его руку вокруг себя, утопая в теплом закруглении его груди и прочего, и испустила довольный вздох. Ощущение его обнаженного паха, прижатого ко мне, возбуждало не так сильно, как надо бы. Я чувствовала, что обладаю его телом, им самим. И хотела, чтобы так было всегда.

Кожа у него была почти горячей.

— На ощупь ты будто в лихорадке, — сказала я.

— Полнолуние, — ответил он. — Сегодня, когда луна станет совсем полной, у меня температура поднимется выше ста одного.[2]

Он отодвинул мне волосы и сунулся лицом в шею. От этого у меня мурашки побежали по коже, и я поежилась.

— Щекотно!

— Щекотно, — согласился он. Я почувствовала телом, как он увеличивается.

Засмеявшись, я перевернулась на спину.

— Кажется, мистер Зееман, вы рады меня видеть.

Он потянулся меня поцеловать:

— Всегда рад.

Поцелуй затягивался, переходя в нечто большее. Я придвинулась к нему, закинула на него ногу, но тут он освободился и поднялся на колени.

— В чем дело? — спросила я. Сегодня ночью, когда уже было поздно, мы выяснили, что я на таблетках. Но приятно было видеть, как Ричард испугался, подумав об этом. Поскольку вервольфы не болеют и болезней не переносят, то после выяснения вопроса о беременности проблем не оставалось. Это, кстати, объясняет, почему я не беспокоилась, вылизывая кровь с ликантропов этой ночью. Грубо, но не опасно.

— Не могу, — ответил Ричард.

Я глянула вниз.

— Ну да! Я же вижу, что ты готов.

Он покраснел.

— Ты же видела, что было ночью, Анита. Сейчас полнолуние ближе, и я владею собой хуже, а не лучше.

— А!

Разочарованная, я легла опять на кровать. Минуту назад меня мучили угрызения совести, что мы уступили вожделению, и вот я недовольна, что мы не можем сделать это снова. Такая у меня логика насчет мужчин.

— Я рад, что ты тоже расстроилась, — сказал он. — Минуту назад мне казалось, что сейчас ты вылезешь из кровати, скажешь, что произошла страшная ошибка, и вернешься к Жан-Клоду.

Я закрыла глаза руками, потом заставила себя взглянуть на Ричарда. Он такой сногсшибательно красивый, что заговорить с ним я затруднялась, но это было необходимо. Если он думает, что я брошу Жан-Клода, то оставить его слова без ответа я не могла. Хотя и хотела.

— Как ты думаешь, что значила эта ночь, Ричард?

Улыбка его чуть увяла, но не до конца.

— Для меня она что-то значила, Анита. И для тебя, я думал, тоже.

— Значила. И значит. Но...

— "Но" — это насчет Жан-Клода, — тихо сказал Ричард.

Я кивнула, прижимая к груди простыни.

— Да.

— Ты не можешь после этой ночи снова всего лишь встречаться с ним?

Я села и протянула к нему руку. Он протянул мне свою.

— Мне так тебя не хватало, Ричард. Секс — это приятно, но...

Он приподнял брови:

— Всего лишь приятно?

Я улыбнулась:

— Это чудесно, невероятно, и ты это знаешь. Но ты понял, что я хотела сказать.

Он кивнул, волосы упали ему на глаза. Он убрал их рукой.

— Я знаю. Мне тоже тебя не хватало. Так грустно было без тебя по выходным.

Я прижала его руку к своей щеке:

— И мне.

Он вздохнул:

— Значит, ты собираешься продолжать с нами обоими?

Я опустила его руку к себе на колени.

— А ты с этим примиришься?

— Быть может. — Он наклонился и поцеловал меня в лоб, тихо-тихо. — Отметь, я не просил тебя его бросить и встречаться только со мной.

Я коснулась его лица.

— Отметила, с облегчением и удивлением одновременно. И спасибо тебе, что не попросил.

Он чуть отодвинулся, чтобы яснее меня видеть. Вид у него был очень серьезный.

— Ты не любишь ультиматумов, Анита. Если бы я на тебя надавил, проиграл бы.

— А зачем тебе выигрывать, Ричард? Почему ты просто меня не бросишь?

Он улыбнулся:

— Теперь она мне предлагает выбор.

— Я тебе и раньше давала выбор, — сказала я. — В смысле, я знаю, зачем Жан-Клод за меня держится. Я усиливаю основы его власти. А тебе было бы лучше, если бы ты выбрал в лупы приличную вервольфицу. Я основы твоей власти подрываю.

— Я тебя люблю, — просто ответил он.

— И почему у меня такое чувство, что мне надо за это просить прощения?

— Я много думал, почему у меня не получается тебя ненавидеть. Почему я не могу от тебя отстать.

— И? — спросила я, заворачиваясь в простыню, как в гнездо, чтобы не быть голой. Если после этого разговора он меня бросит, голой мне быть не хотелось. Глупо, но правда.

А Ричарда нагота вроде бы не смущала. Честно говоря, она отвлекала меня.

— Мне нужна подруга — человек. То есть не чудовище. Не монстр.

— Куча девчонок были бы рады быть твоей мягкой игрушкой.

— Это я понял, — сказал он, — но ни с кем из них у меня секса не было.

— А почему?

— Подальше от полнолуния я лучше собой владею.

Глаза не превращаются, тем более руки. Могу сойти за человека, но я не человек. Ты видела, кто я, и даже ты еле смогла с этим примириться.

На это я не знала, что сказать, потому и промолчала. Он опустил глаза, перебирая пальцами край простыни. Голос его стал очень тих.

— Когда я первый год был в стае, у одного из новых волков была человеческая подруга. Однажды он ей раздробил лобок, когда они соединялись.

Я вытаращила глаза:

— Несколько грубо.

Ричард покачал головой.

— Ты не понимаешь, Анита. Сила есть сила. Мы можем кидаться малолитражками. Если не осознаешь своей силы, то не можешь ее контролировать. — Он внезапно поднял на меня глаза, глядя из-под завесы волос. Таков был любимый жест Габриэля, будто волосы утешительно напоминали мех. — Ты — первая женщина не ликантроп, с которой я был близок с тех пор, как сам им стал.

— Пожалуй, я польщена.

— И я все еще боюсь тебя поранить, как мой друг поранил свою подругу, или еще каким-нибудь способом из тысяч других. Во время секса теряешь над собой контроль — это ведь тоже входит в удовольствие. Я никогда не имею права терять контроль — полностью терять. Разве что с женщиной-ликантропом.

Я посмотрела на него.

— Ричард, что ты пытаешься сказать?

— То, что ты хочешь встречаться с нами обоими. И близкой быть с нами обоими. Мне это очень не нравится, но...

Я смотрела на него в упор, и мне очень не нравилось, что он не закончил фразу. Нервировало.

— Но что, Ричард?

Он отвел волосы двумя руками, его напряженное лицо открылось полностью.

— Но я буду встречаться с женщинами-ликантропами.

Я так и уставилась на него, не отводя глаз.

— Скажи что-нибудь, — попросил он.

Я открыла рот. Закрыла. Открыла снова.

— Ты хочешь сказать, что будешь и дальше спать с Люси.

— Не с Люси, она... ты ее видела. Она никогда не сможет быть лупой стаи.

— Так ты будешь продолжать испытания новых луп?

— Не знаю, буду или нет, но если ты спишь с Жан-Клодом, у меня есть право спать с другими.

С этим я не могла спорить, хотя и хотелось.

— Ты все еще стараешься вынудить меня бросить Жан-Клода.

— Нет, — возразил он. — Я только говорю, что если ты со мной не моногамна, то почему должен быть моногамен я?

— Думаю, нипочему. Кроме... я думала, мы друг друга любим.

— Любим. Я тебя люблю. — Он встал и подобрал с пола джинсы. — Но ты не настолько меня любишь, чтобы оставить Жан-Клода. Почему я должен любить тебя настолько, чтобы бросить всех остальных?

Я смотрела на него, и глаза у меня заполнялись слезами.

— Сволочь ты.

Он кивнул, влез в штаны, не надевая трусов, аккуратно застегнул молнию.

— Самая гадская штука в том, что я действительно люблю тебя настолько, что готов бросить всех остальных. Я просто не знаю, смогу ли я делить тебя с Жан-Клодом. Не знаю, вынесу ли мысль о том, что ты в его постели. Когда я думаю, как вы вместе, это меня доводит... — Он мотнул головой. — Я пошел в душ. Все-таки надо заниматься троллями.

Я даже не знала, с какого конца начать обдумывать его слова. Слишком много всего сразу. Когда смущаешься, начинай думать о деле.

— Мне надо пойти с тобой и поговорить с биологами. Надо узнать, действительно ли землю покупает Фрэнк Найли. Тот парень, что остался сегодня без руки, его дико боялся. Чтобы человек в окружении вервольфов задумался, выдавать или нет, этот тип должен быть действительно страшным. Обычно риэлтеры такими не бывают.

Ричард шагнул к кровати, обнял меня за талию, поднял и поцеловал. Прижал к себе, будто хотел вползти в меня через рот и обернуть вокруг себя. У меня перехватило дыхание, пока он не посадил меня обратно.

— Я хочу касаться тебя, Анита. Хочу держать тебя за руку и счастливо улыбаться, как идиот. Хочу, чтобы мы вели себя как влюбленные.

— Мы и есть влюбленные.

— Тогда на сегодня отбрось все сомнения. Просто будь со мной так, как мне всегда хотелось. Если я захочу сегодня к тебе прикоснуться, я не хочу бояться отказа. Я хочу, чтобы эта ночь все поменяла.

— Ладно, — кивнула я.

— Что-то ты не очень уверена.

— Я бы рада бродить с тобой, держась за ручки, Ричард. Я только подумала, что... Ой, Ричард, что же мне, черт возьми, сказать Жан-Клоду?

— Я спрашивал у Жан-Клода, что изменили в тебе метки, насколько труднее нанести тебе физический вред. Он понял, зачем я спрашиваю. В конце концов я рассказал ему грустную историю о моем собрате и его погибшей подруге.

Я уставилась на Ричарда:

— И что он?

— Он сказал: «Доверься себе, mon ami. Ты же не твой друг из этой печальной истории. И Анита — не человек. Из-за нас она стала чем-то большим. Мы оба жмемся к ее человеческой сущности, будто это последний огонек свечи в царстве тьмы. Но самой нашей любовью мы делаем ее менее человеком — и одновременно более».

У меня брови полезли на лоб:

— Ты все это запомнил?

Ричард посмотрел на меня — долго, внимательно. И кивнул.

— Запомнил, потому что он прав. Мы оба любим тебя, каждый по-своему, но по похожим причинам. Не только власть влечет его к тебе. Ты в нем видела монстра, и то, что это теперь не так, уменьшает его ощущение себя как монстра.

— Кажется, вы с ним вели долгие беседы.

— Да, о переживаниях, объединяющих мужчин, — ответил Ричард, и в голосе его прозвучала усталость и горечь.

— И еще, похоже, вы обсуждали с Жан-Клодом, будешь ли ты спать со мной, раньше, чем ты это со мной обсудил.

— Напрямую — никогда. Никогда в подобных словах.

— И все-таки это очень похоже на испрашивание разрешения.

Ричард снова стоял в дверях ванной.

— Что бы ты сделала, если бы мы с тобой переспали, а Жан-Клод попытался бы за это меня убить? Ты бы его убила, чтобы защитить меня?

— Ох... не знаю. Я... я бы не дала ему тебя убить.

— Вот именно, — кивнул Ричард. — Если бы Жан-Клод убил меня, или я его, или ты кого-то из нас, даже если бы остальные пережили его гибель при тех метках, которые потянули бы в могилу нас всех, даже если бы выжили ты и я, ты бы никогда себе не простила, что убила его. Никогда бы не стала прежней. И жизни вместе у нас бы не было. Даже мертвый, ушедший навеки, Жан-Клод остался бы с нами.

— И ты попробовал воду, — сказала я.

— Я попробовал воду, — кивнул Ричард.

— Ты спросил у него разрешения.

И снова он кивнул:

— Я спросил у него разрешения.

— И он его дал, — сказала я.

— Наверное, Жан-Клод знает, что, если бы он меня убил, ты бы убила его. Ты бы принесла в жертву нас всех ради одного из нас.

Это было правдой. В такой формулировке выходило глуповато, но все равно правда.

— Да, наверное.

— Так что если я это выдержу, а ты захочешь, ты будешь встречаться с нами обоими. С обоими делить постель. — Он сжал руки в кулаки. — Но если я не вижу от тебя моногамии, то и ты от меня ее не будешь ждать. Это честно?

Я посмотрела и кивнула едва заметно:

— Честно, но мне это очень не нравится. Совсем не нравится.

Ричард посмотрел на меня.

— И хорошо, — сказал он и закрыл дверь. Через секунду зашумела вода. А я осталась у него в кровати, и все, о чем я мечтала, преподнесли мне на серебряном блюде. Так почему же я сижу, прижав к груди колени, и стараюсь не зареветь?

Загрузка...