Глазами Странника

Глава девятнадцатая. Зверолюди

Хотя Граниш и Белый Охотник какое-то время могли идти одной дорогой, борут в облике медведя передвигался значительно быстрей цверга, и ему еще предстояло пройти расстояние гораздо большее, чем вестнику, так что медлить он не желал. Напутствуя на прощание, Граниш подробно рассказал о трех путях, которыми тот мог достичь Сребимира. Первая дорога пересекала плат Велианы, огибая Одвурские горы, выводила на Великий пасарский тракт и устремлялась в Сребимир. Вторая вела прямиком на юг, проходила через Лисье ущелье и по Серебряной дороге бежала в Сребимир. Третья, самая короткая не отмеченная на картах предполагала пересечение гор и переправу бушующего Облачного потока и вела к цели прямой стрелой. Белый Охотник не страшился сложного пути, но разумно рассудил не расходовать силы и миновать Одвурские горы ущельем.

За каких-то девять часов в облике медведя он без малого пробежал двести верст, — пробежал бы быстрее, да густой мех нагревал тело, принуждая к остановкам. Достигнув нагорья Лерианы, Белый Охотник в очередной раз остановился на водопой, когда в кустах боярышника ниже по ручью завидел человека, склонившегося над водой. Мужчина едва заметно шевелил головой, но подойдя ближе, борут понял — это вода качает голову утопленника. Кожа зеленовато-желтого оттенка, высокий рост и крепкое сложение выдавали в нем велианца, из одежды кроме грубой холщовой рясы на мужчине ничего не было. Лицо распухло, но выражало полное умиротворение, так несвойственное человеку, умершему мучительной смертью. И все же что-то встревожило Белого Охотника, даже не в самом утопленнике, а в том, что он увидел, точнее, чего не увидел боковым зрением и не вполне еще это осознал, подняв его голову из воды. Труп не отражался в воде. От неожиданности борут выронил голову, та чавкнула и, вызывая круги, стала покачиваться вверх-вниз, и отступил на шаг. Это мог быть вампир, или тварь похуже. Однако звериные инстинкты утверждали: перед ним тело совершенно обычного человека, пусть и лишенного отражения. Разгадать эту загадку Белый Охотник не смог, но прежде чем уйти, оттащил утопленника от воды, чтобы трупные соки больше не чернили ручья.

Теперь он находился на территории Этезии. Королевство вело активную торговлю с Мёдаром и Мусотом через Сребимир, но радушием не отличалось. Из богов более всего здесь почитались Лериана и Фалринаш. Регулярной армии Этезия как будто не имела, видов на плодородные соседние края не выказывала, и все же каким-то чудесным образом ее территория неизменно ширилась. О самом Плуторисе, столице Этезии, блуждали разнообразные зачастую противоречивые слухи. Шептали о могущественных кликах, об уговорах с канафъяра. В частности, хотя для крестьян наместник Лерианы выходил на балкон махать рукой, этим правление его и ограничивалось. Но все сплетни о нем тонули, груженые восторгом дипломатии Плуториса, ведь был он окружен воинственными великанами Турсовой пустоши, небольшими поселениями цвергов и даже гонимыми из других стран анияристами.

Белый Охотник продолжил спуск на юг. Он прошел между претенциозным Мёдаром на западе и неприметным этезианским Холмиром на востоке, поднимался долгими изволоками, взбирался крутыми всхолмьями, но без приключений и усталости достиг Лисьего ущелья.

Занимался рассвет, родные северные ветра прощально хлопали друга по плечу, в задумчивости Белый Охотник грыз сырого кролика и смотрел вперед.

Лисье ущелье разделяет хребет Одвурских гор на две неравные части. Восточная — тонет в Горьком море, выплывает у Плуториса и простирается на северо-восток до Плакучего леса, западная часть вместе с Облачным потоком ограничивают лес Предков, в центре которого и находится окружающая Ветхий Плащ гора Анияра. В самом ущелье расположился форт Лис, стражники которого за возможность скорейшего попадания в Сребимир взимали с путников дань. Об этом Белый Охотник узнал от Граниша, снабдившего его деньгами, но деньги борут потерял. Этим утром он обнаружил свой кошелек пустым. Сначала он намеревался разыскать вора, но почуял следы большой группы разбойников и разумно обделил их вниманием. В действительности же местные грабители находились под эгидой Плуториса, так что политиканы за проход Лисьего ущелья получали гораздо больше заявленных двадцати брегулов.

Пытаться обойти форт горами Белый Охотник не желал, справедливо рассудив, что хранители порядка могут быть расставлены на ближайших склонах. С другой стороны, никто не потребует платы со зверя. Он уничтожил следы ужина и скрылся в тенях.

Стражник дремал под деревом на пологом участке горы. Он только начал погружаться в глубокий сон, но, заслышав шорох, вернулся к дежурству. Зевая, он продрал глаза и прислушался. Еще не до конца сбросив путы сна, он нащупал арбалет и поднялся.

Что-то большое и белое взбиралось на холм. Стражник моргнул, сильно сжав веки — существо не исчезло, раздумчиво почесал затылок, зевнул и принялся укладываться обратно под дерево. Затем он резко вскочил, проснувшись окончательно, протрубил в маленький рожок и побежал в сторону форта.

Белый Охотник обходил форт Лис с западной стороны. Перевалив горную гряду, он должен был двигаться вдоль отрога через лес Предков, прежде чем снова выйти на Серебряную дорогу. И хотя в нем обитали опасные дикие животные, его борут предпочел таинственному Блуждающему лесу, расположенному по другую сторону дороги. Медведь почти взобрался на гору, когда над ним, срезав клочок шерсти со спины, просвистел арбалетный болт.

— Это борут! — кричал кто-то позади.

По приказу защелкали механизмы натяжения, десяток болтов устремился в погоню за добычей. Восемь из них впились в землю, один оцарапал лапу и последний угодил в брюхо медведю. Но такие незначительные ранения не могли замедлить Белого Охотника, он продолжал взбираться, и люди быстро отставали. Ему требовалось оказаться по другую сторону гор, чтобы скрыться от стражей форта окончательно. Он уже был у самой вершины, когда почувствовал за спиной сильный жар. Огненный шар взорвался у его ног и перебросил тело через вершину. Камни впивались в него, кочки подбрасывали, а шкура дымилась. Стремительный спуск завершился страшным ударом о дерево. Каштан качнулся и засыпал его колючими плодами. Все тело борута болело, голова кружилась, он потерял ориентацию в пространстве и какое-то время не мог подняться. Но люди все еще могли его выследить. Понимание этого держало Белого Охотника в сознании. Мутным взором он различил берлогу перед собой и заставил тело ползти до поры, пока не оказался в ее стенах.

Взобравшись на гору, люди поискали глазами нарушителя, но спускаться не стали. Если борут и выжил чудом, выйти из леса он все равно не сможет.

Что-то шумело и шум этот, несущий тревогу, приближался. Белый Охотник открыл глаза. На него шел огромный пещерный медведь. Появление чужака привело хозяина берлоги в ярость, он злобно ревел, глаза наливались кровью. Картина за спиной сообщила боруту, что медведь вернулся отоспаться после ночной охоты. Тело Белого Охотника еще болело, но все кости оказались целы, он чувствовал большой голод, но вместе с тем крепкий сон принес свежие силы.

Пещерный медведь был немного меньше северного родственника, но массивней в плечах и выше в холке, его тело занимало большую часть прохода, так что избежать столкновения Белый Охотник не мог. Хозяин логова ревел и медленно наступал, непрошеный гость терпеливо выжидал. Оказавшись совсем близко, пещерный медведь поднялся на задние лапы, но высота свода не позволила ему распрямиться полностью. Но вместо того, чтобы следовать его примеру и вступать в борьбу так, как это делают медведи: борясь, стоя на задних лапах, беродлак бросил тело вперед, устремляя зубы к животу противника. Прыжок вышел не слишком стремительным, белый медведь ухватился за кожу, а соперник опустился на него всей массой и вцепился в шею клыками. Теснота берлоги снижала значимость ловкости, исход поединка решала сила. Придавленный, борут долго извивался, но, потеряв клок шерсти и мяса, все же сумел освободиться от захвата. При следующем столкновении он также поднялся на задние лапы. Он пытался схватить противника за нос, но того же добивался и пещерный медведь. Хозяин логова медленно теснил Белого Охотника к стене, и беродлак пошел на риск. Он вцепился в шею противника, но при этом и его собственная шея оказалась в медвежьих клыках. Морда белого медведя была длиннее, но челюсть пещерного родственника обладала большей силой. Они трепали друг друга и пытались подмять под себя. Постепенно пещерный медведь начал одерживать верх. Однако беродлак это не только медведь, но и человек одновременно. Он растянулся на земле, и теперь, казалось, находился в полной власти хозяина. Но внезапно задней лапой Белый Охотник ранил пещерного медведя в живот, в то самое место, которое укусил в начале схватки. Пещерный медведь неуклюже отступил и, выбросив голову вперед, беродлак откусил ему часть уха. Результат боя еще не был определен, но хозяин берлоги, пораженный отчаянным сопротивлением, счел за лучшее отступить — его силы еще потребуются для выживания в лесистых горах.

Оставшись один, Белый Охотник изучил глубокие раны, и тревожные мысли закрались к нему. Он выбрался на свет, нашел горный ручей и, глядя в отражение, понял, что лишился большего, чем просто клоков шерсти и мяса.

Каждый мужчина-борут обращается в того зверя, которого убивает, проходя инициацию, чье мясо вкушает, в чью шкуру облачается. Без этой шкуры, или длаки, он не может принять звериного обличья, как не может сделать этого в случае, если длака сильно повреждена. Шкура Белого Охотника была опалена и разорвана в нескольких местах. В образе человека зашить длаку борут не мог, для этого требовался особый ритуал, проводимый только на его родине. Единственной возможностью сохранить звериное обличье, было решение оставаться в нем, пока шкура не восстановится сама. Беродлак изловчился обломить арбалетный болт, но глубоко засевшее острие, до времени вниманием пришлось обделить.

Белый Охотник шел древними звериными тропами в царстве огромных деревьев с тысячелетними историями и уникальных зверей, среди которых чувствовал себя не только охотником, но и добычей. Обитатели обособленного мира достигли невиданных размеров благодаря божественной крови Нигдарабо. Даже после смерти бог даровал им жизнь, и в благодарность они хранили его последний одр от вторжения алчных цивилизаций. Белый Охотник избегал пещер, сторонился раскатистых рычаний, и лес больше не подвергал его умения выживать серьезным испытаниям. Лишь однажды дорогу ему перебежал, гулко хрюкая, матерый деодон, но был он слишком занят поиском желудей и чужака как будто бы и не заметил. Напоследок лес Предков принес боруту подарок в облике гигантской капибары.

Беродлак обогнул горный отрог и теперь шел по Серебряной дороге. Названа так она была не только потому, что приносила серебро Плуторису, но в первую очередь из-за покрывающей ее серебряной пыли. И хотя политика Плуториса может показаться бесчестной, свое обязательство город выполнял и обеспечивал путешественников, плативших дань за проход безопасностью. Зачарованная серебряная пыль отпугивала диких животных леса Предков и была неподвластна магии Блуждающего леса, так что многие торговцы из Мёдара, Плуториса и Сребимира окольному пасарскому тракту предпочитали прямохожую Серебряную дорогу.

Он не боялся столкнуться с людьми, — тонкий нюх уловит их присутствие за много верст, — и безбоязненно двигался по торному пути. Долгое время никто не попадался, а запахи людей и лошадей, которые он легко смог выделить из всего буйства красок, были слишком старыми, чтобы их обладатели все еще могли оказаться поблизости. Наконец искомые запахи усилились. Борут сошел с дороги и теперь двигался вдоль нее. Нюх, а затем и слух, подсказали, что он настигает неспешно катящуюся повозку с овощами. Он обогнал одну повозку, затем вторую, также груженую продуктами, при этом оставался на расстоянии слишком далеком, чтобы лошади могли почуять его присутствие. Обогнав третью, совсем медлительную повозку, он понял, что оказался близко к Сребимиру. Его шкура по прошествии десяти дней все еще была сильно изодрана, ранения продолжали зарастать. Но беродлак не мог ждать больше и принял человеческий облик. Стрела не задела органов и рана не воспалилась. Но теперь ее пришлось разодрать. Протолкнув острие через бок, Белый Охотник прижег рану, вышел на дорогу и стал дожидаться повозки.

Возница, сидящий на муле, удивленно остановился, выслушал приветствие и ответил:

— А я Житслав, — он указал на мешки с мукой за спиной, — мельник.

— Скажи мне, мельник Житслав, далеко ли отсюда Сребимир?

— Не близко. Сто пятьдесят верст — не меньше. Только напрасно, охотник, ты так далеко ушел от дому, в город тебе не попасть.

— Почему же не попасть?

— Стражники впускают только людей из списка, если в таковом тебя нет, ворота не откроются, и не важно, какого ты рода и чего добиваешься.

— Поверь, Житслав, дело мое крайне важное. Спрячь меня среди мешков и помоги попасть в город. Я не забуду твоей помощи. — Мельник рассмеялся.

— Ты, верно, сказок перечитал. Воротная стража осмотрит мою повозку сверху донизу, мешки перевернут один за другим. Среди муки мне и хлеба от них не спрятать, куда уж человека.

Белый Охотник задумался. Стража не может знать всех людей из списка в лицо, но едва ли борут сойдет за одного из них. Другого решения он не знал, но неожиданно помог Житслав.

— Слыхал, вы народ честный, и мне хочется верить твоим словам. Коль дело твое правое… Эх, — выдохнул он. — Правда, что вы умеете обращаться в зверей?

— Правда.

— Тогда обернись зверем и позволь надеть на себя ошейник. Слыхал, будто из Плуториса едет цирковая труппа с дрессированными животными…

— Еще ни одного борута не выводили на потеху толпы подобно сломленному зверю-рабу! — как никогда прежде вспыхнул Белый Охотник. — Ни за что!

— Что ж, — Житслав пожал плечами, — значит, не так уж ты и хочешь попасть в Сребимир.

— Я найду другой способ оказаться в городе.

Но придумать чего-то еще он не смог. Он был готов преступить гордость и сесть в клетку ради своей цели, но его опасения сбылись, и принять животный облик ему не удалось. Но неудача его не сломила, это была всего только еще одна стрела в его тело, и подобно первой она его лишь подстегнула. В раздумьях Белый Охотник вернулся на дорогу. Он обогнал повозку Житслава и на одном дыхании преодолел расстояние, оставшееся до Сребимира.

Этот город был гораздо меньше Тронгароса, его стены ниже, людей на них меньше. Но Сребимир в первую очередь хранили не механизмы и не люди, а наместник и сын Эри-Киласа, серебряный всадник отчего войска Мирадеон полубог. Он был первым и несменным правителем Сребимира все триста лет города, самолично его и основав. Под его защитой город ни разу не подвергался нападению, впрочем, вскоре это могло измениться.

Жители предместий слабеющим ручейком стекались под защиту стен. Навесные ворота еще не поднялись, но дежурившие стражи в начищенных до зеркального блеска латах теперь пропускали людей, только сверившись с ориентировками, — местные давно собрались, а мошенники считали долгом воспользоваться их страхами. Стражники неподвижно следили за приближением борута. Один из них крикнул со стены:

— Достаточно! Ближе не подходи. Кто таков?

— Белый Охотник, борут из Медвежьего Рева.

— Тебе не дозволяется войти в город, уходи.

Не слушая, путник продолжал идти.

— Стой, я сказал! — стражник взвел арбалет, другие двое у ворот выставили копья.

Бойницы ощерились. Предупреждающий выстрел не возымел действия. Щелкнул другой арбалет и вновь безрезультатно, однако стражники не спешили стрелять на поражение. Белого Охотника от ворот отделяло всего пять шагов, со следующего шага болты должны были изрешетить его тело, но в этот самый момент он остановился.

— Мне необходимо поговорить с Мирадеоном. Вы должны пропустить меня, — он говорил громко, чтобы его слышали на стене.

Один из двоих стражей ворот, немного старше сослуживца, нацелил копье на борута и весь дальнейший разговор держал собеседника на прицеле.

— Мы должны задержать тебя, убить или гнать прочь, но чего мы точно не должны делать, так это пропускать тебя.

— Я знаю о нависшей над вами угрозе, я здесь, чтобы остановить тальиндов и защитить наш общий мир.

— Я тебе верю, но пройти ты все равно не можешь.

— Я проделал длинный путь, чтобы оказаться здесь, — Белый Охотник увидел веревку на поясе у второго стражника. — Свяжите меня, если сочтете нужным, но позвольте сказать то, ради чего я сюда пришел.

— И что же такого важного ты можешь нам сообщить? — насмешливо поинтересовался второй стражник.

— Я хочу предложить Мирадеону великое оружие и рассчитываю на его помощь.

— Серебряному всаднику не нужно никакого оружия, чтобы защищать Сребимир.

— Речь не об одном вашем городе, — борут нахмурился и перевел взгляд на старшего стражника. — Это сложно объяснить, мы напрасно потеряем много времени.

Стражник поднял глаза на стену, какое-то время все молчали.

— Не спускайте с него глаз, — одна бойница опустела, и снова наступило молчание, на этот раз гораздо более продолжительное.

Белому Охотнику связали руки и отвели в сторону с дороги. Ворота поднялись, из города выехала порожняя повозка. Борут увидел низенькие каменные дома, узкие пустые улочки и широкую запруженную неторопливыми обывателями площадь. В их размеренном шаге не было намека на беспокойство, лица счастливые, совершенно неуместные для любого другого города, ожидающего осаду. Когда повозка проехала, он увидел одного из двух стражников, стоящих по другую сторону ворот, и услышал грохот стальных сапог, взбирающихся по ступеням на стену. Благодаря отточенному годами пребывания в зверином облике слуху, Белый Охотник сумел выхватить обрывок разговора.

— …шал приказ.

— Он опасен.

— Потому Кувер-Асим приказал… — грохот опускающихся ворот заглушил последующие слова.

Белый Охотник не мог рисковать. Он схватил кистями руку придерживающего его младшего стражника и, сделав пол-оборота корпусом, толкнул товарищу.

— Держите его! — крикнул старший страж.

Стражники с другой стороны ворот обернулись, и в этот самый момент борут пролетел мимо них. Вдогонку за ним устремились арбалетные стрелы, три из них застряли в его спине, но затем он смешался с толпой. Начался хаос. Горожане не понимали, что произошло, стражники расталкивали их, но люди продолжали толпиться и мешать преследованию. Гремели латами и бранились стражники, с прилавков летели овощи, кричали дети, лаяли собаки. Оказавшись в толпе, Белый Охотник сразу определил цель — серебристый шпиль, возвышающийся над домами вдалеке. Его путь лежал через центральную площадь. Его руки все еще были связаны, но работая всем телом, через толпу он пробивался успешней преследователей. Миновав площадь, он скрылся в каменном лабиринте извивающихся улочек и скромных одноэтажных домов. Заслышав торопливый топот, он изменил направление, а затем изменил его снова, так что какое-то время даже удалялся от цели. Он обнажил чувства и зверь, который всегда был его частью, подсказывал, куда повернуть можно, а каких улиц следует избежать. Погоня не прекращалась, стражники сжимали кольцо вокруг беглеца. Белому Охотнику все сложнее становилось выбирать дорогу, несколько раз в пальце от него пролетали стрелы, а однажды его чуть не пробило брошенное в спину копье. Наконец он вынырнул из рукавов лабиринта в его грудь и оказался прямо перед Серебряным замком.

Не такой большой, как Алакрей, не столь вычурный, как дворец Вауглина, Серебряный замок оправдывал название лишь вполовину, ибо хоть и состоял из одного только серебра, люд Сребимира именовал его замком исключительно из бескрайнего почтения к самому Мирадеону. Снаружи Серебряный замок напоминал корону или острие трезубца, средний зубец которого вполовину превосходил остальные два и равнялся четырнадцати аршинам.

Но здесь борута уже поджидала стража, они стекались со всех сторон, укрыться было негде. Сильные руки грубо схватили за плечи, помочь товарищу задержать беглеца присоединился один стражник, затем второй.

— Мирадеон! — громко позвал Белый Охотник, вырываясь. Двери Серебряного замка оставались закрыты. Пять человек силились удержать борута, но тот все еще умудрялся продвигаться вперед, волоча людей буквально на себе. — Мирадеон!!! — нечеловеческим от напряжения голосом проревел он, продолжая бороться. Появилась веревка. Пытаясь повалить, его хватали за ноги. Под тяжестью стали он начал оседать на землю. Серебряный замок медленно скрывался за головами стражников. Двери его оставались закрыты.

— Отпустите его, — прозвучал спокойный властный голос. Всякая возня мгновенно прекратилась. Стражники расступились.

Белый Охотник поднялся. В десяти шагах от него стоял Мирадеон. По виду ему можно было дать сорок лет, но пережил полубог больше трех сотен. Были у него голубые глаза, длинные русые волосы, ухоженные усы и борода, лицо мужественное и приятное, не лоснящегося фата, но и не запыленного лесоруба. Роста он был четырех локтей, сложения крепкого, по обыкновению облачился в серебряные доспехи, которые народом принимались неотъемлемой его частью.

Он внимательно изучал чужестранца. Не укрылись от глаз полубога ни рваные шкуры, ни текущая по локтям кровь, ни решительность борута.

— Развяжите его, — распорядился он и, не дожидаясь исполнения приказа, повернул обратно в замок. Прежде чем войти, он немного постоял у дверей, чтобы убедиться — шаги за его спиной приближаются.

В Серебряном замке располагалась приемная зала с роскошным резным серебряным троном, второй зубец занимал зал советов, а третий отводился под личные покои серебряного всадника. В замке не было ни кузни, ни тюрьмы, ни кухни, ничего такого, к чему были привычны иные монархи. Здесь не устраивались балы и пиры, не таились секреты. Мирадеон был единственным его обитателем, он не нуждался ни в бдительной страже, ни в беспрекословном услужении, каковые обстоятельства еще больше отдаляли полубога от людей.

Осмотреться Белому Охотнику не дали. Мирадеон взирал на него с осуждением и ждал объяснений, отступив от дверей ровно настолько, чтобы гость не чувствовал себя желанным.

— Как и вы, я желаю защитить наш мир, — неопределенно начал борут. — И предлагаю заручиться силой, способной уберечь оба наших народа.

Коротко рассказал он о походе к Олинауру и плане вестников добыть Аштагор. Мирадеон слушал внимательно, не перебивал, а когда Белый Охотник закончил, сказал так:

— Ты вторгся в мой город как захватчик, ты бежал от моих солдат как преступник, и предлагаешь осквернить могилу как вор. Вы не получите моей помощи, а я не пожелаю вам удачи. Мир людей пережил угрозы бо́льшие, нежели нападение горсти подземных жителей, но даже в самые страшные времена проклятый меч оставался на месте, отведенном ему богами. Не считайте себя мудрее богов. Теперь уходи.

Белый Охотник смотрел на него без эмоций. Казалось, отказ Мирадеона нисколько не изменил его планов.

— Я говорил с полубогом, а слышал только человека.

Быстрым шагом Белый Охотник шел из города прочь. На улицах возобновился порядок. Люди вернулись к своим делам, но теперь их улыбки казались ему фальшивыми, предназначенными для них самих, а не для мира, который их окружает. Стража больше не пыталась его задержать, горожане не обращали на него внимания. В его спине все еще торчали арбалетные болты, но то ли недовольство Мирадеона передалось людям, то ли была иная причина, но никто не предложил помощи. Уже выходя из ворот, он услышал, как шептались стражники.

— А ведь его хотели пропустить…

Белый Охотник не стал уходить далеко от дороги. Он вытащил одну стрелу — рана оказалась неглубокой, но две другие плотно засели под лопатками, вытащить их он не мог. Борут рассчитывал на помощь Житслава, ведь его конечная цель еще оставалась далека, и самый тяжелый отрезок только предстояло пройти.

Невзирая на раны, быстро шел Белый Охотник обратной тропой. Долго он шел. Иной человек и в полном здоровье так скоро не одолел бы тех верст. Но смеркалось, а все не слушался стук колес повозки Житслава. Лишь пред рассветом они встретились вновь. Мельник еще спал в пыльном холщовом мешке. Он просил многих извинений за неуклюжесть, и правда неуверенными действиями причинил боруту лишней боли. Помогая себе маленьким ножом, Житслав все же сумел извлечь металлические наконечники из плоти и прижег раны.

— Теплого лета тебе, Житслав мельник, — попрощался с ним Белый Охотник. Иным словом он благодарность не выразил, ибо считал, что всем людям следует жить взаимопомощью, доброе дело есть дело не удивительное, но обыденное, само собою разумеющееся.

Теперь Белый Охотник направлялся на северо-северо-восток. Ветхий Плащ окружала о четырех концах гора Анияра, столь громадная, что вершины ее пронзали небесный океан. Небо стекало бурлящим Облачным потоком, разливалось Пенистыми топями и вновь собиралось на земле Облачным озером. На юге Пенистые топи переходили в Теургский лес, раскинувшийся к северу и западу от Сребимира, на востоке ограничивались Серебряной дорогой, следуя за рекой, размывали Великий пасарский тракт, огибали Облачное озеро и заканчивались у западного края Одвурских гор.

Теургский лес прежде служил местом общения богов с их почитателями. Уходя от мирских забот, здесь находили покой анахореты и подолгу задерживались пилигримы Таура. Появление Сребимира, а после Серебряной дороги разрушили уединение отшельников и лишили Теургский лес былой священности.

Чем северней поднимался Белый Охотник, тем сильнее редел Теургский лес. Местами он заболачивался и постепенно сменился Пенистыми топями. Кустарники пожухли, деревья почернели, болотная тина карабкалась по оголенным корням и мертвым стволам. Длинной слегой борут проверял землю перед собой. Гнилая болотная жижа почти не поднималась выше щиколоток, но вязкий ил забирал с собой дополнительные силы. Белый Охотник проявлял большую осторожность, но в какой-то момент однообразие усыпило бдительность, и с очередным шагом он погрузился в воду по пояс. Обернувшись, он уперся шестом в плотный участок земли, выбрался и начал обходить низину. Немного пройдя, он увидел затопленный старый помост и рваный сапог, судя по размеру — детский. Еще дальше сел на воду и выглядывал окнами из болота затопленный ветхий дом. Белого Охотника посетила догадка, что здесь могут таиться болотники или тролли, он сделал большую петлю, прежде чем вернуться к маршруту.

Стоячая вода сменилась проточной, болотная тина — морской пеной. Несмотря на подвижность, Облачный поток река соленая; сочась с вершин Анияра, пресный небесный океан насыщался минералами горы, высокая концентрация которых придавала реке молочный цвет. Медленно повышался уровень воды. Путник преодолел еще десять, а может двадцать верст, прежде чем начать плыть. Белые воды захватили горизонт, не виднелась в тумане земля на заречье. Борут не видел берега впереди себя и, обернувшись, не увидел бы его позади, но из прощальных наставлений Граниша знал, что проплыть предстояло десять верст. Чем глубже он заплывал, тем сильнее становилось течение — это и был ориентир. Он плыл под прямым углом к течению, а когда почувствовал, что его относит в сторону, взял восточнее. Соленая своенравная река рыбаков не интересовала, не приближались к ней и звери. Одинокая и голодная, она заманила жертву на середину, а затем всеми силами потащила к дельте. Белый Охотник увеличил остроту угла и теперь сражался за свою жизнь как рыба в сетях. Река тянула за волосы, хлестала пощечинами брызг. Но и в самые тяжелые минуты он ни на мгновение не усомнился, что выдержит этот бой, ибо, если есть сомнение в победе, сражение уже наполовину проиграно. Стремнина осталась позади. Река не взяла силой и теперь пыталась взять человека выносливостью. Она смеялась над ним и ненавязчиво подталкивала к озеру, играла, не позволяя утонуть, но и не давая выплыть. Белый Охотник терпеливо ждал, когда она наиграется и выпустит его. После борьбы с течением шкуры прибавили в весе. Река предложила компромисс: она выпустит человека, если ей достанется зверь. Такие условия борута не устроили. Он продолжал плыть в одном ритме, больше не слушал Облачного потока и не позволял сердцу ускоряться. Рано или поздно все заканчивается. Не была бесконечной и река. Она претворилась проигравшей. Но когда Белый Охотник коснулся земли, ухватила за ногу и рванула назад. Человек ушел под воду, но тут же вынырнул — нет, если река не удержала его в руках, тем более не удержит пальцем. Но пройти пришлось еще десять верст, покуда вода не опустилась ниже колен.

Вновь шел беродлак Пенистыми топями, словно и не переплывал Облачного потока. Или река все-таки перехитрила его и развернула назад? Вот и лес впереди и никаких гор не видно. Такие мысли блуждали где-то в закромах его разума, но не могли сломить решимости. Он просто продолжал идти вперед, как делал это всегда. Переплывая реку, он следил за тем, чтобы течение толкало только в правый бок, а значит, малодушные поползновения разума суть отзвуки коварной воды в ушах.

Лес Предков сплел воедино травянистые и хвойные деревья непроходимой пущей. Темная громада щетинилась терниями и алела тысячью глаз калины. Но у излучины, где Облачный поток поворачивал на север, от ветров и одиночества согнулась старая береза. Уже стемнело, и прежде чем продолжать поход, Белый Охотник прислонился к дереву и на секунду прикрыл глаза. Много раз в последние дни жизнь проверяла его выносливость испытаниями. Он устал, но не позволил бы себе и миг покоя без разрешения инстинктов охотника.

Его разбудило недовольное сопение. Открыв глаза, он осознал, что проспал всю ночь. Над ним стояло существо в равной степени человек и зверь. Роста оно было нечеловеческого — четырех аршинов и двух вершков от копыт до кончиков массивных лосиных рогов. Его лицо было вытянутое, нос широкий и длинный, рот большой, губы бесцветные, глаза темные без зрачков, уши торчащие, мех черно-бурый, спускающийся треугольной бородой под челюстью. Существо стояло на двух ногах, две другие конечности отличались от человеческих рук только мехом.

Зверочеловек что-то прохрипел, но Белый Охотник не понял, пытаются с ним поговорить, или отгоняют ревом.

— Зар?

Это определенно был вопрос, но смысл его для борута оставался загадкой. Он поднялся.

— Зар? — повторил зверочеловек и ткнул Белого Охотника пальцем. — Рава? — Тот покачал головой.

— Я тебя не понимаю.

— Равазар, — человек-лось показал на себя, — Хариназ. — Затем снова на собеседника. — Зар, — на его лицо, — зар, — на кисть. — Рава, — он коснулся медвежьего меха в одном месте, — рава, — в другом.

— Равазар, — борут показал на себя, поняв, о чем его спросили. — Белый Охотник.

Зверочеловек выглядел удивленным. Он прищурился, повернул голову набок.

— Равазар? — переспросил он, показывая на беродлака.

— Равазар, Охотник.

— Ах-атик, — не очень точно повторил Хариназ.

— Хариназ, — Белый Охотник сложил руки домиком и показал в сторону леса.

— Анияра?

— Анияра, — потрясенно согласился борут.

Хариназ изучил медвежью шкуру и сокрушенно помотал головой, но не из стороны в сторону, а как-то восьмеркой.

— Улууказ, — заключил он и жестом предложил следовать за ним.

Они шли вдоль кромки леса, Белый Охотник все ждал, когда проводник повернет в чащу.

— Анияра? — уточнил он, показывая в сторону леса.

— Улууказ, — поправил равазар.

Они повернули в лес, но углубившись совсем немного, остановились перед стеной колючих шипов. Белый Охотник ожидал узенькой неприметной звериной тропки, но преграда выглядела непреодолимой: колючие кустарники достигали полуторасаженной высоты и разрослись так бурно, что утренний свет блуждал в тугих переплетениях ветвей и листвы и не мог из них выбраться. Хариназ опустился на землю, нащупал выступ огромного плоского камня и вместе с травой и слоем земли приподнял и подвинул его. Под камнем обнаружился подземный ход, достаточно просторный, что даже Хариназ мог свободно им пройти. Пригнувшись, они спустились по старым каменным ступеням, широким, но при этом и низким. Равазар вернул камень на место. Звуки внешнего мира умолкли, воцарилась священная тишина, нарушаемая лишь неторопливым цокотом копыт Хариназа. Они шли в полутьме сетью подземных ходов, освещенных слабым свечением лишайников и грибов. Особый таинственный свет исходил от маленьких бутонов лилий, вырастающих прямо из стен. В считанные секунды цветки распускались и опадали, оборачивались вокруг себя, низ становился верхом, и все начиналось сначала. Их цвет менялся от красного к коричневому и зеленому, синел, белел, розовел и все повторялось. Они лучились насыщенной смесью запахов от сырости леса и свежести дождя, до гниения и гари. Белый Охотник чувствовал и огонь, и холод, исходившие от них одновременно, и боялся, и хотел к ним прикоснуться. Ему представлялось, прислонив ухо к лепесткам, он услышит шум моря и вой ветра. Он попытался проделать это, но Хариназ предостерегающе выставил перед ним руку.

— Ярасит, волог.

В красном свете бутонов его лицо выглядело особенно строго. Он поочередно приложил руки ко рту, носу, глазам и ушам, а затем перекрестил руки. Истории таинственных цветков остались нерассказанными. Тогда Белый Охотник переключил внимание на само подземелье. Оно не выглядело рукотворным но, приглядевшись, можно было обнаружить стираемые временем и пожираемые природой трухлявые балки и перекрытия. Они шли лабиринтом дорог, лазеек, проходов, спусков и подъемов. Незваный гость в поисках выхода мог блуждать здесь днями, поддерживаемый проточной водой, грибами и травами. А выходов отсюда было великое множество. Проходя мимо одной лестницы, молчаливому вопросу ведомого Хариназ ответил.

— Равазар, — вытянул руку к потолку, затем развел руки в стороны, вполовину шире плеч и покачал головой.

Нужный выход ничем не отличался от остальных. Хариназ поднялся первым и отворил люк. Они выбрались на поляну, окруженную все теми же непроходимыми дебрями, выбраться отсюда, кроме как через туннели, по-видимому, можно было только на крыльях, подошли к огромному дубу, для обхвата которого потребовалось бы десяти взрослым людям взяться за руки. Хариназ позвал:

— Улууказ!

Высоко над землей из дупла вынырнула морда или лицо: оперение серое, глаза большие, клюв загнут, на кончиках ушей кисточки. За головой показались пернатые плечи, крылья, оканчивающиеся когтистыми пальцами как у летучих мышей, а затем и птичьи лапы. Улууказ слетел на нижнюю ветку дуба и, глядя на борута, оценивающе повернул голову набок. Роста он оказался маленького, втрое меньше Белого Охотника. Равазары обменялись несколькими фразами, после чего Улууказ без предупреждения спрыгнул беродлаку на плечи. Он изучал уши и нос медвежьей шкуры, затем лицо самого борута, смотрел в его глаза, не мигая, и когда человек моргнул, со знанием дела заключил: «Зар». Затем бегло осмотрел шкуру белого медведя, оставляя внимание местам разрыва, что-то пробормотал и вернулся в дупло. Ждали не долго. Улууказ принес костяную иглу и моток бурых ниток. На замечание Хариназа о неподходящем их цвете, Улууказ объяснил, что это есть медвежья шерсть, чем дальнейшие вопросы исчерпал. Белый Охотник вызвался заняться шитьем, но ответом был только нетерпеливый мах крыла. Раздевшись, окончательно подтвердив человеческое начало, борут наблюдал за работой Улууказа. Равазар действовал споро, перескакивал от одной дыры к другой, расчищал когтями шерсть, а шкуру латал мастерски. Когда Белый охотник вновь облачился в длаку, то почувствовал возвращение не только шкуры, но и зверя. Он позвал предка. Его тело увеличилось, наклонилось и оперлось на четыре лапы. Равазары выглядели изумленными, но вместе с тем восторженными.

— Равазар, — лишился сомнений Хариназ.

Белый Охотник вернулся в человеческий облик. Равазары прощались.

— Аяр Мурс, — пожелал Улууказ.

Хариназ вновь вел борута подземными тропами. Этот переход закончился быстро. Поднявшись, он выпростал руку:

— Анияра.

Далеко впереди возвышалась гора. Она была такой высокой, что могла зацепить солнце или луну. Вершина ее утопала в облаках, пронзала небесный океан и поднималась скалой в мире альвов. Четыре головы смотрели точно по сторонам света. Исполинские в пятьдесят саженей деревья были ее шерстью, а живущие в лесу гигантские звери крошечными блохами. И если сейчас Белый Охотник находился в затерянном царстве, спрятанном от большого мира горами и рекой, по ту сторону Анияра обретался мир неизвестный и вовсе. В этом мире и упокоился Нигдарабо.

— Аяр Мурс, — попрощался Хариназ, спустился под землю и оставил Белого Охотника визави Анияра.