Глазами Странника

Глава шестнадцатая. Руины Парета

Так и разошлись они четырьмя сторонами: Дъёрхтард направился на север, слегка забирая на восток, Миридис на северо-запад, Граниш и Белый Охотник опускались на юго-запад.

Оказавшись в одиночестве, Дъёрхтард дал свободу дыханию анияра. Его дорога была самой длинной, и он с облегчением выдохнул, установив, что дар единым порывом может переносить его на половину версты. Такое колдовство почти не расходовало сил, маг перемещался скачками, время от времени переходя на шаг, или останавливаясь, чтобы передохнуть.

Снова его окружали замерзшие луга и припорошенные сосны — он двигался в сторону Снежных гор. Пищи в округе становилось все меньше, но Дъёрхтард и прежде нередко жил впроголодь, умея подолгу обходиться одними побегами и желудями, потому не досадовал и унынию не предавался. Сидя на поваленном стволе, он грыз питательные, но все же очень маленькие кедровые орехи, когда перед ним пробежала белка. Нет, конечно есть зверька он не собирался, но его появление заставило мага искать более сытные источники пропитания, ибо в сравнении с ним он нашел себя необычайно медлительным и слабосильным от недоедания. Дъёрхард знал: с вершин Снежных гор в Таурские леса стекает незамерзающая река Белый Ихор, ее ледяные воды утоляют не только жажду, но и голод.

Найти эту широкую неспешную реку ему не доставило сложности. Побережье Белого Ихора обильно заросло кустарниками. Подкрепившись ягодами, маг набрал в дорогу брусники и смородины, испил живительной воды и наполнил ею фляги. На другом берегу он заметил крупного оленя. Несомненно, размерами зверь был обязан водам Белого Ихора. Беспокойное создание не отрывало глаз от чужеземца, пока тот не удалился, затерявшись среди деревьев.

Повернув к реке, Дъёрхтард забрал слишком далеко на север и достиг руин Парета двумя днями позже, чем намеревался. О пребывании в скудных растительностью жухлых молчаливых краях пышной разумной жизни внимательному наблюдателю рассказывали лишь обомшелые бесформенные груды камней. Деревянные постройки давно сгнили и валуны, разбросанные в низине, словно непослушные дети гор, умирая, все еще смотрели на далекое солнце, отказываясь возвращаться во чрево зовущей их матери-земли. При жизни Парет не был чем-либо примечательным, славу и смерть ему принес безумный маг Гайдоран. Подчиняя своей воле окрестных зверей, он опустошил город и объявил своим питомником. Его изуверства над животными привлекли внимание Каатура. Последователей бог призвал к действиям, несчастные создания должны были освобождены от жизни, умерщвлен и сам Гайдоран. Охотники, следопыты и просто люди неравнодушные к страданиям животных уничтожили мага и все его труды. Гайдоран умирал с улыбкой, заявив перед смертью, что осуществил мечту. Люди вернулись в Парет, но ненадолго. В одну из ночей город внезапно наполнился призраками магически измененных, изуверски обезображенных созданий. Немногие выжившие люди покинули Парет, на это раз окончательно. Теурги и маги неоднократно объявляли город очищенным и всех призраков изгнанными, но проходили годы и привидения появлялись снова. Когда свидетели безумств Гайдорана отошли в мир иной, сама собой отпала надобность изгонять магических тварей. Камень покрывался мохом, дерево прело, ржавел металл, Парет становился одним из тех бесчисленных забытых богами мест, коими полнился Яраил.

И все же, по меньшей мере, один человек каким-то образом сумел приспособиться к жизни в этих краях.

Сначала Дъёрхтард увидел скачущую по горе козу, над ней с вершины горы выглянула еще одна рогатая голова, затем скрылась. Козы прирожденные скалолазы, прыгая по крошечным уступам, они взбираются почти по отвесным склонам, что не в пример лучше неуклюже-паучьего ползанья людей. Без колдовства Дъёрхтарду пришлось бы искать другой путь наверх. На вершине его поджидало стадо из двадцати голов. Они испуганно заблеяли и выстроились за спиной старика в козьих шкурах. Пастух сидел на земле, в его руках на коленях лежала расширяющаяся и скругляющаяся на концах толстая очищенная от коры ветвь, белая как кость, некогда принадлежавшая Нигдарабо. Он медленно повернул голову в сторону пришельца и возвратил взгляд горным просторам. Услышав, зачем к нему пришел чужеземец, Чабаклыч, так звали старика, откашлялся. Когда он заговорил, язык, отвыкший от речи, не слушался его.

— Видать, тебе оченно надобен чекмарь. По-другому не лез бы сюда.

— Без него я не могу вернуться.

— Тогда бери, — согласился старик.

Дъёрхтард поднял палку, но затем спросил:

— А звери Гайдорана вас не тревожат?

— Души-то? Бывает. Токмо подкрадется кто, я его по башке той палкой, он, что туман утрешний — в клочья.

Дъёрхтард задумался, он не мог просто так уйти, оставив старика на верную смерть.

— Чего думаешь-то? Бери палку, коль дают, я уж свое пожил.

— И давно вы здесь живете? — Чабаклыч усмехнулся.

— Давненько. Как родня в Тауре померла, так и ушел, себе под ноги глядя.

— Я могу провести вас обратно в город. Думаю, место найдется.

— Не, — отмахнулся старик. — Чего мне там, от горшка до котла ползать? Тут устроился: и сараюшка есть, и молоко, и мясо. Так ты того, может, молока козьего хочешь?

— Нет, — смутился маг. Он положил Опору Хромого. — Пусть пока будет с вами, а я осмотрюсь, поищу зверей.

— Ну поищи, — согласился Чабаклыч. — Одного найдешь, двоих, да всех не сыщешь.

Старик не вкладывал в последние слова злого умысла, только оттого их правда не кольнула мага слабее. Одного найдет, двоих, а ведь все равно без клюки Чабаклыч долго не проживет.

Либо Зверей Гайдорана оставалось меньше, чем предполагал маг, либо они старательно прятались, но в остаток дня Дъёрхтарду ни один не повстречался. Тогда маг сменил тактику. Он пустил себе кровь, подобрал прямую ветвь и, опираясь на нее, стал подволакивать тело, при том, постанывая и покряхтывая. Очень скоро в кустах мелькнуло призрачное свечение. Через секунду существо бросилось в атаку. Волк, точнее душа волка, заблудшая и застрявшая в мире живых, — белая пелена с размытыми контурами зверя светящаяся голубовато-белым светом. Волк не понимал, что давно мертв, он продолжал охотиться, красться в кустах, выслеживать добычу и загонять до смерти. Призрак не знал устали, но порою все же пытался смежить веки и уснуть сном, которого не мог видеть. В отличие от большинства привидений, звери Гайдорана могли причинить вред живым. Призрак убивал добычу, но не мог есть, и на пир собирались падальщики. С восходом он забывал о прошлом дне и вновь отправлялся на охоту. Лесные звери не могли ни убежать, ни одолеть бестелесное создание, так что на много верст вокруг руин Парета, до самого Белого Ихора на запад, Снежных гор на север и восток почти не осталось крупных животных.

После событий, вызванных Грагардом полубогом, орден Аланара дозволил ученикам в редких случаях обращаться к магии Имурьи. Эта во многом школа бытового колдовства среди прочего в закромах имела простое заклинание изгнания призраков, которое с тех приснопамятных лет обязан был знать любой волшебник, особенно волшебник-путешественник.

Из нездорового странника Дъёрхтард мгновенно превратился в знающего свое дело мага. Душа волка наткнулась на незримую преграду, положив морду на лапы, опустилась к земле и растаяла. Вероятно, в конце жизни зверь был ужасен и несчастен. Гайдоран проводил чудовищные эксперименты, пришивал животным чужеродные части тел, изувечивал магией, превращая в насмешку природе. Но искалечить душу безумный маг не смог — в мир духов отправился величественный, статный зверь. Мысленно Дъёрхтард попросил Люперо его провести.

Маг бродил по лесам еще два дня, в течение которых повстречал еще двух беспокойных волков, кабана, медведя, и даже филина. Лишь однажды попалось окоченелое тело оленя, но никаких следов животной жизни. Лес умирал, в нем не только отсутствовали звери, но не было и насекомых, сохли деревья и вяли травы, в воздухе витал застоявшийся дух разложения. Те дни Дъёрхтард почти не ел, жизнь в нем поддерживала припасенная вода Белого Ихора. Он ушел достаточно далеко от самих руин Парета, чтобы с чистой совестью вернуться к Чабаклычу, но с возвращением все медлил. И хотя дорога его только началась, а преодолеть предстояло немало, он неизменно приветствовал каждый восход и предрассветное время посвящал медитации. Это помогало ему разобраться в себе, своих чувствах и отчасти даже заменяло пропитание. Так, например, он осознал, что был влюблен в красоту Миридис, но не в нее саму, что совершенно не скучает по Келье Покоя и напротив, желает исходить не один, а все миры.

Дъёрхтард откладывал обратную дорогу, говоря себе, что холм, ручей, поваленная высокая сосна, это ориентиры, дальше которых он не пойдет. Но он продолжал идти.

В овраге что-то шумело. Маг замер. Звук повторился — тяжело дышал крупный зверь. Подойдя к бровке, Дъёрхтард в нерешительности остановился.

Лось лежал на боку. Медленно поднимались припорошенные тощие бока, но конечности уже не двигались. Раскидистые рога прочертили тонкие борозды на мерзлой земле, глаз просительно взирал в небо. Но удивительно и ужасно было другое: на месте передних ног у зверя оказались руки. Крупные мужские человеческие руки, лишенные волосяного покрова посинели и вероятно отмерли. На одном пальце печатью прошлого обвилось обручальное кольцо. Услышав шаги, лось попытался поднять голову, но почти сразу вернулся в объятия земли и снега.

Дъёрхтард мог бы развести костер, отогреть, отпоить и вернуть его к жизни. Но надолго ли? Двух ног для существования лосю не хватит, и маг не был настолько искусен в своем ремесле, чтобы сотворить конечности. «Совсем немного, — рассудил он. — Если не убьешь, он все равно не промучается долго». Но словно прочитав мысли человека, лось чуть приподнял голову и жалобно посмотрел на него.

Дъёрхтард опустился на колени перед умирающим и нацелил руки на сердце: «Милосердный Экуро, проводи это создание к бескрайним лесам Думурьи».

Поколебавшись, он забрал кольцо.

— Нашел? — вместо приветствия спросил Чабаклыч, когда на другой день маг вернулся.

— Нашел. Надеюсь, призраки больше не потревожат вас.

— Воротятся, всегда возвращаются.

— Но почему?

— Ежели б я знал! Никак зовет их кто.

— Но кроме вас здесь не живут люди? Может быть, в Глухом лесу на севере?

— Никого там не видал. Разве что случай приключился: потерялась коза, я ж по следу пошел и в самой лесной пуще вижу мерзость-то какую — тело козье, а голова девичья! Вырвался из терний и бежать. Оно за мной, догоняет. У меня душа в пятки, повернулся, камень в него швырнул и дальше бежать. Оставило меня. Да то давно было, месяца два как. Больше его не видал, померло уж верно, а я так скажу — и хорошо, такому жить не положено.

Рассказ старика вконец опечалил мага. Он принял Опору Хромого, но не мог уйти и оставить случайных путешественников на растерзание извращенной силе. Однако не понимал, с чего стоит начинать, средоточие этой силы могло находиться где угодно и даже необязательно в самом Глухом лесу. Пополнив запасы живительной воды, он отправился вглубь леса. Здесь же он провел еще одну ночь.

Ему снился сон: он стоял во тьме, а в руке его колыхалась тропинка. Он положил ее перед собой, и она побежала через лес к Снежным горам, к водопаду, который давал начало Белому Ихору, и скрылась в брызгах воды. Проснувшись, Дъёрхтард знал, куда идти.

Ближе к северу жизнь возвратилась в лес. Маг уже слышал рев водопада, когда заприметил под деревом тело.

Это был нагой окоченевший, словно камень, труп мужчины, лишенного рук. Он сидел, опираясь спиной о дерево и склонив голову. В ногах его покоился большой плоский камень, на котором кровью был начертан крест. Дъёрхтард убрал камень, под ним оказался кусочек коры, содержащий короткое небрежно написанное кровью послание: «Айри, люблю тебя». Письмо Дъёрхтард также взял с собой, хотя почти не верил, что найдет адресата.

Белый Ихор брал начало высоко в горах. Могучий водопад ревел, наполняя окрестности силой жизни. Здесь, в тени величия природной громады, не могло таиться никакого зла, и все-таки это было не так.

Взбираясь по склону, Дъёрхтард искал нечто необычное, а что — не знал до поры, пока не увидел. В одном месте, примерно в середине водопада, вода не огибала камни, а падала отвесно. Поравнявшись с ним, маг ухватился покрепче и, превозмогая тяжесть воды, бросил себя в пещеру.

Низкий лаз уходил вглубь горы, проникающий внутрь свет не достигал его конца. Первое время Дъёрхтард брел, согнувшись, и только через сотню саженей смог распрямиться. Пещера напомнила ему жилища вендиго, быстрая вода изгоняла трупный запах на входе, но очистить от смрада дальние углы норы не могла. Дъёрхтард зажег магический огонек и к нему сразу слетелись мотыльки и мошки. Насекомых здесь было великое множество: они шуршали, стрекотали, щелкали жвалами, барахтались в паутине, хлюпали лапками по сырой земле.

Основной ход разделялся, в обе стороны через каждые пять-десять шагов расходились узкие камеры не больше двух саженей глубины. Они закрывались навесными ржавыми решетчатыми воротами. По другую их сторону в магическом свете виднелись останки зверей, птиц и людей. Части тел и внутренности все еще кишели червями и личинками опарышей, но отбеленные кости указывали, что большинство пленников погибло много недель назад. И все же, превозмогая отвращение, Дъёрхтард останавливался перед каждой дверью и всматривался в темноту — кабы неведомым чудом в этом могильнике выжило какое-то существо, он не сможет простить себе, если не попытается ему помочь. И пусть даже вся его помощь ограничится милосердием, для заключенных и смерть — великий дар.

Из одной камеры выглядывала привязанная жилами к металлическим прутьям решетки рука. Ее обладательница, высохшая нагая женщина с редкими волосами и мертвецки-белой кожей сидела, опершись о стену, и вероятно не дышала. Должно быть, она умерла совсем недавно, тело не успело окоченеть и послужить пищей червям. Но когда Дъёрхтард прикоснулся к руке, то почувствовал слабое тепло. Он позвал женщину, но она не откликнулась.

Разрушить магией ржавые решетки несложно, гораздо сложнее не ранить сидящую за ними узницу. Дъёрхтард развязал жилу, по которой уже сновали букашки, бережно опустил бесчувственную руку к земле и обхватил решетки с противоположной от женщины стороны.

— Ат-аб-ап-ат-ам-ар.

По железным прутьям побежала паутинка льда. Лед крепчал и расползался. Когда обледенела половина решетки, маг остановил заклинание. Просовывая Опору хромого между прутьями, он выламывал решетку до тех пор, пока не смог пролезть внутрь.

Он уложил женщину в теплый плащ, который ему дали дети снегов — удивительно, какой легкой она оказалась, и стал, водя над ней руками, делиться теплом. Миридис, несомненно, могла бы за минуту поставить ее на ноги, но альвы здесь не было, и маг не позволял упадочным мыслям владеть собой.

Тело женщины теплело, Дъёрхтард уже отчетливо слышал, как струится под руками горячая кровь. Но одного тепла для жизни не хватает. Он попытался напоить пленницу, но слабое тело не реагировало — вода стояла в глотке. Лишь помассировав горло, он добился глотательного рефлекса. Женщина выплюнула часть воды и открыла глаза. Большие и водянистые они казались неуместными на стянутом сухой кожей лице. Придерживая голову одной рукой, Дъёрхтард продолжил поить пленницу.

«Не пейте большими глотками, можете спровоцировать рвоту», — хотел сказать он, но передумал, — совет был неуместным.

Женщина не поднимала рук и шевелила только головой, исходя из чего, Дъёрхтард заключил, что она провела в неподвижном состоянии два или даже три дня.

— Вы можете говорить? — спросил он, когда пленница временно напилась.

— Да, — слабый хриплый голос.

— Здесь есть еще кто-то живой?

— Не… знаю.

— Кто вас пленил?

— Он, — она постаралась передать взглядом то, что не могла выговорить.

Дъёрхтард все понял, какая-то его часть всегда знала ответ. Он не хотел оставлять женщину, но, если выжил один человек, мог выжить и второй.

— Я скоро вернусь, — пообещал он.

Но других выживших существ обнаружить не удалось. Пещера заканчивалась еще одной ржавой решеткой и отсыревшей дверью за ней. Выломав обе преграды, Дъёрхтард оказался в грязной комнате с гниющей старинной мебелью. Отломились ножки деревянного стола, развалился под тяжестью книг высокий шкаф, на полу валялись изъеденные молью лохмотья, осколки стекла, обломки дерева, повсюду виднелись пятна жира и крови. Комната заканчивалась перекошенной старой дверью.

Дъёрхтард бросил в нее камень, чтобы обезвредить возможную ловушку. С глухим стуком тот отскочил, оставив на двери неглубокую выемку. Дверь приоткрылась. Подойдя ближе, маг толкнул ее Опорой Хромого.

В маленькой комнатке среди изгрызенных в крошку костей и стухших, смердящих ошметков мяса на грязной обомшелой кровати сидел древний старик, обеими руками держал ржавую миску и потягивал из нее какую-то отвратительную бледную жижу. Невысокий обтянутый кожей скелет, почти лысый, с длинными отдельными волосками на голове он носил ветошь из облезлых грязных шкур и человеческой кожи. Белое, прячущееся от света тело, изрезали бугристые вены, усыпали россыпи синяков и старческих пятен, отслаивалась и свисала лохмотьями дряхлая кожа. Гайдоран повернул голову, и Дъёрхтард увидел синие рваные губы, черные стертые зубы, впалые щеки, огрызок отвалившегося носа, и конечно, выпученные бескровные безумные глаза.

— Маг, — прошипел он и омерзительно улыбнулся. — Пришел в ученики проситься?

— Пришел тебя убить.

— О! — искренне удивился Гайдоран. — Зачем?

— Мне отвратительно даже говорить с тобой. Ты не человек, — червь, питающийся падалью.

— А, — старик пригубил жижу и с наслаждением посмаковал. — Люди — это скот, сегодня они есть, завтра их никто не вспомнит. Пусть служат науке, и жизнь их не будет бесполезна. Я сейчас очень слаб, — добавил он после паузы. — И нуждаюсь в помощнике. Был у меня один, приводил зверей да людей. Жаль не справился. Да хоть бульон из него недурной вышел. Приходи через неделю, я подумаю о твоем обучении.

— Я сделаю подарок не только миру, но и тебе самому. Пусть запомнят Гайдорана великим магом, а не жалким падальщиком. — Дъёрхтард вышел из комнаты.

— Убьешь немощного старика? А как же законы, суд?

— Законы придуманы для тех, у кого нет совести, она мне закон и судья.

— Наглая молодежь! — возмутился старик, отставляя в сторону миску. В этот возглас, а равно и последующее действие, он попытался вложить поучительный пафос. Однако голос его по-прежнему остался слабым и невыразительным, а трясущиеся руки в последний момент выронили миску, замарав и без того грязное тело. — Я вам покажу, — он согнулся за миской, но выносить это жалкое зрелище дольше Дъёрхтард не желал.

— Ша-ди-ит-та-ло.

Огонь разорвал старческое тело в клочья. Это был лишь огненный шар — от такого заклинания могущественному магу и умереть зазорно. Но Гайдоран умер пять веков назад, старик — лишь куча праха, крупица оставшейся силы, расходующаяся на поддержание подобия жизни.

Дъёрхтард мельком осмотрел обе комнаты. Все содержимое их — мусор и хлам. Среди раскрошившихся и разорванных книг он обнаружил три сохранившихся по виду магических свитка. К его разочарованию они обратились в пыль при первом же касании.

Женщина ждала его возвращения в том же положении, в котором маг ее оставил.

— Во…ды, — попросила она.

Пленница испытывала сильное обезвоживание, при котором все время хочется пить, и даже если кажется, что ты напился, облегчение оказывается временным, горло вновь саднит, упрямая жажда возвращается с прежней силой.

Перед выходом Дъёрхтарда поджидала новая задача. Исхудавшая женщина почти ничего не весила, но о том, чтобы пройти с ней на руках через водопад и удержаться на крутом скользком склоне, не могло быть и речи.

Маг попытался заморозить водопад, но стихия оказалась сильнее. Здесь не было корней, по которым возможно спуститься, но на краю торчал большой острый камень, и Дъёрхтард мог попытаться, обвязав его поясом, спуститься хоть немного. Но тканевый пояс едва ли мог выдержать двоих, а применив заклинание перышка, почти лишенный массы маг рисковал оказаться сметенным тяжестью вод. Дъёрхтард думал, что мог бы соорудить из выломанной обледенелой решетки навес, поддерживаемый железными балками из тех же дверей, но сильно сомневался в прочности подобной конструкции, кроме того работа заняла бы много времени и сил, вполне вероятно, в результате не оправдав себя.

Как и всегда, удалившись в дебри выбора, он остановился на самом простом решении. Держа на руках и крепко прижимая к себе женщину, он прыгнул в водопад. Сила воды развернула их в сторону, но в просвете капель он увидел землю, и этого было достаточно.

Он свалился с двух аршинов над землей, при падении подвернул одну ногу и повалился на спину, однако не выпустил из рук хрупкого груза.

Дъёрхтард легко перемещался на открытом пространстве, но оказавшись в лесу, из осторожности предпочитал передвижение на своих двоих. Кроме того, перемещая вместе с собой еще одного человека, он расходовал много сил. Колдовство несколько помогало справляться с ношей. Через два дня маг намерен был доставить женщину к Чабаклычу, где она бы продолжила поправляться. Он спал тяжелым, нездоровым сном, постоянно просыпаясь. Ему снилось осклабившееся лицо Гайдорана. Старик хохотал и все повторял: «Думаешь, убил меня?». Проснувшись, Дъёрхтард вспомнил о личах и шкатулках, в которых они прячут души. Следовало обрушить пещеру, хотя и этот шаг не гарантировал окончательной смерти Гайдорана. Мрачные думы развеяла приятная новость.

— Мне гораздо лучше, — уверяла недавняя пленница. Она стояла, опираясь о дерево, и выглядела гораздо здоровее, чем вчера — такова целебная сила Белого Ихора. — Меня зовут Айри.

— Дъёрхтард, — представился маг. Он опустил руку на пояс и нащупал кусочек коры. — Мне кажется, это адресовано вам.

Айри прочитала записку, и крупная слеза пробежала по щеке. Смахнув ее, она сказала:

— Она от Ларна. Вы его видели? Такой красивый мужчина с сильными руками.

Дъёрхтард запомнил его иначе: окоченевший присыпанный снегом труп, чьи сильные руки принадлежали лосю.

— Да, он…

— Умер, — спокойно закончила женщина. — Я так и думала. И все-таки надеялась, что ошибаюсь.

Маг протянул кольцо.

— Спасибо…

— Но как вы сумели выжить?

Лицо Айри исказила мука, она вдруг опустилась на колкий снег и заплакала.

— Можете не отвечать, теперь это в прошлом.

— Вы спасли меня. Я не знаю, как вас благодарить, — она всхлипнула. — Я вернусь в Таур к своей семье, родителям и детям. Вы имеете право знать, я расскажу все.

Дъёрхтард развел огонь и приготовился слушать. Их было четверо: Айри и ее муж Ларн, деверь Тарн и невестка Эрмира. Вчетвером они отправились на прогулку в Таурские леса, но заблудились. Они шли вдоль Белого Ихора, но вышли с другой стороны, достигнув водопада. Здесь их встретили ученик Гайдрана, Абоминар, и души зверей-мучеников лича. Маг пленил путников и бросил в темницу. Он поил их один раз в день и совсем не кормил. Первой забрали Эрмиру. Айри слышала крик, а затем как что-то тяжелое волочили по земле. «Не смотри, — говорил Ларн. — Его поместили камерой глубже, и он неизменно всегда просил жену закрывать глаза, когда видел что-то ужасное». И она всегда послушно закрывала глаза, хотя нестерпимо желала знать, что происходит. А затем она услышала голос невестки. «Не смотри, — предупредил Ларн». «Я жива! — кричала Эрмира, стоя по другую сторону решетки камеры Айри. — Но как будто что-то не так. Голова как в тумане, со мной все в порядке, а подруга? Почему ты молчишь? Посмотри на меня». «Пожалуйста, Айри, не смотри, — предостерег Ларн. — Эрмиры больше нет». Оскорбленная женщина стала возражать, но Абоминар бесцеремонно вышвырнул ее из пещеры. Следующим забрали Тарна. «Я им не дамся, — пообещал мужчина. — Лучше смерть, чем то, что стало с моей женой». Когда пришел Абоминар, Тарн расколол себе голову о выступающее острие камня. Маг выругался, но все же отволок тело учителю. Вернулся он злее обычного, очевидно, эксперимент не удался. Он швырнул пленникам кишки. «Вот что осталось от вашего друга, только на суп сгодился». «Это ничего, — успокаивал Айри муж. — Тарн все равно мертв, но мы еще можем выжить. Наши камеры теперь наполнятся насекомыми, будем питаться ими». Затем настал черед Ларна. «Я постараюсь выжить, — сказал он. — Но когда услышишь шаги, не открывай глаз, что бы я ни говорил». Айри слышала крики, а затем что-то прошло мимо ее камеры. «Шевелись тварь», — приказал Абоминар, и рев испуганного зверя потонул в шуме водопада. Айри полагала, муж не выжил, но вскоре раздался новый крик и теперь кричал не Ларн. Через минуту знакомый голос позвал: «Айри, нет, лучше не открывай глаз. Я расправился с учеником, но до учителя не добрался. Я постараюсь найти что-то, чем можно открыть решетку. Я сейчас». Он ушел в сторону водопада, но не вернулся. Следом за ним пронесся огненный шар. Следующие дни Айри провела в одиночестве. Она ждала появления Гайдорана, но маг почему-то не приходил. Она заставила себя придумать способ продлить жизнь. Одна стена камеры отсырела, по ней изредка стекали капли воды и впитывались в землю. Айри сумела выцарапать небольшую ямку у стены, куда бы собиралась вода. Она нашла полую тонкую косточку и пила через нее, поскольку не дотягивалась до воды губами и не смела расходовать драгоценные капли, пытаясь зачерпнуть жидкость руками. Она долго не могла заставить себя есть червей и мух, что трапезничали кишками Тарна, но голод переборол отвращение. И все же маленькие тельца не могли насытить человеческого организма, с каждым днем она слабела все больше, сначала не могла стоять, затем с трудом шевелила руками. Из последних сил она обмотала запястье обрывком кишок к решетке двери в слабой надежде, что, быть может, хотя бы Гайдоран вспомнит о ней и добьет.

— Значит, Ларн умер не сразу, — заключила она. — Где вы его нашли? Я хотела бы увидеть его еще раз.

— Ларн умер, — озвучил Дъёрхтард главную часть ее фразы. — Я видел лишь тело.

Они продолжили спуск по реке. Удивительно, но Белый Ихор никуда не впадал. Деревья жадно впитывали целебную влагу, земля забирала ее без остатка, не заболачиваясь. Река сузилась до ручейка и вконец иссякла, когда на горизонте загорелась Белая Звезда. Так назывался один из трех хранителей Таура. Это неугасимый дар Аланара, парящий невысоко над землей и озаряющий окрестности на десятки верст. Так рошъяра указывает дорогу путникам, следующим в град слепой ночью, и согревает холодной зимой. Белая Звезда хранит Таур с востока, на северо-востоке его оберегает Северный Страж, на юго-западе — Длань Матери. Трое защитников составляют незримый треугольник, в центре которого заключается Таур.

— Здесь началось наше путешествие, — раздумчиво произнесла Айри. Она прикоснулась к десятисаженному светилу, и рука ее провалилась внутрь. Прикосновение к Звезде не обжигало, но согревало и, не смотря на яркое свечение, на нее без вреда для глаз можно было смотреть не моргая. — Бедные дети мои, несчастные родители, не представляю, как они переживали. Совсем скоро я снова их увижу. А вы, Дъёрхтард, бывали в Тауре?

— Нет.

— Удивительный город, вам понравится.

— Я не хочу вас оставлять, ведь мы еще не прибыли. Но, признаться, я не собирался идти в Таур, а хотел просить трех уберечь одного человека.

— Знаменитые алтари паломников, — понимающе кивнула Айри. Если человек начинал путь к трем хранителям, он не мог задерживаться и заходить в город до окончания ритуала. — Не переживайте, здесь всего день пути. Идя по тропе на запад, я не пройду мимо города и, переступив черту незримого щита Эри-Киласа, не подвергнусь опасности.

— Да, — согласился маг. — Пожалуй, что так.

— Но когда закончите, разыщите меня. Буду рада встретиться снова. И, — она улыбнулась, — наконец верну ваш плащ. — Дъёрхтард улыбнулся одними глазами.

— Не могу обещать скорой встречи. Мне нужно спешить далеко на юг. Возможно, мы еще увидимся.

Айри ушла, а Дъёрхтард обернулся к Белой Звезде. «Светлоликий Аланар, — произнес он мысленно, — храни Чабаклыча». Он совершенно не был уверен, что уничтожил всех призраков Глухого леса и только надеялся, что слова его, не слишком преданного последователя трех, все же достигнут ушей рошъяра.

С той же просьбой обратился он к Северному Стражу, серебряной громаде доблестного Эри-Киласа. Большой каплевидный щит с умбоном не сотворен руками человека. Когда вознесся Тавелиан на небеса, Эри-Килас отдал свой щит жителям тогда еще не великого града, но деревни, оберегавшим его сына и сражавшихся с силами, которых не могли одолеть. Ни одно злонамеренное создание не смело приближаться к Северному Стражу, а посетивший его проситель в течение следующих трех дней был обезопасен от диких зверей, и даже разбойники не трогали благословенных молельщиков, боясь божественного возмездия.

Завершилось паломничество Дъёрхтарда посещением Длани Матери. У Нилиасэль не было детей, но в то же время ее почитали как проматерь, как воплощение самой жизни. Ее дар Тауру — оттиск руки на камне. Жаждущему он даровал воду, голодному пищу, больному здоровье. Ни в чем этом Дъёрхтард не нуждался и только просил милосердную деву хранить старого пастуха.