Глаголь над Балтикой

ГЛАВА 31

- Дистанция - семьдесят три кабельтова!

Дзззззынь! И четыре столба вздымаются за "Гельголандом"

Николай не чувствует, как губы растягиваются в счастливой улыбке. После того, как мы и немцы легли, наконец, на параллельный курс, прицел сбился у всех сразу: тогда кавторанг вновь перешел на пристрелку "уступом". И - первой же серией залпов нащупал положение германского корабля. В этот момент поверху свистнуло, а затем четыре фонтана воды встали за "Севастополем". Перелет! И в прошлый раз был перелет тоже. Немец пристреливается "по знаку падения", а это медленнее и у него все еще не получается нащупать верную дистанцию. Следующий залп "Севастополя" должен дать накрытие, даст обязательно, Николай был в этом совершенно уверен - а "Гельголанд" до сих пор не взял русский дредноут в вилку!

Сейчас мы ему врежем, будет накрытие и - перейдем на беглый огонь на поражение. Или...

По всем правилам и уставам беглый огонь можно открывать только после накрытия, а его пока не было. Но есть ли смысл ждать пока оно произойдет, ведь Николай абсолютно уверен в правильности расчетов? Если он ударит сейчас беглым огнем и если он окажется прав, то град снарядов рухнет на "Гельголанд" еще до того, как тот сумеет пристреляться. Овчинка определенно стоит выделки!

- Дистанция - семьдесят три, беглый огонь!

Первая башня - готова, четвертая, вторая, третья... Николай вдавил педаль в пол - цепь замкнулась, и грохот четырех орудий, ударивших одновременно, привычно толкнулся в барабанные перепонки. Затем, с интервалом в десять секунд гром повторился снова. И снова.

Дзззззынь!

Накрытие! Три столба встали перед "Гельголандом" и один - за ним. Но попадания не было... Это неважно, главное - дистанция правильная, а у нас в полете еще два залпа, это восемь снарядов и вот они-то сейчас кааак...

Дзззззынь!

Твою триста в душу мать под коленку через коромысло! Да что ж ты делаешь-то, а?! Два снаряда легли за "Гельголандом", еще два - прямо перед ним. Второе накрытие, а попаданий нет?!!

Но снаряды третьего залпа уже склонились к цели на последних секундах полета: два из них взметнули воду, ничем не повредив детищу тевтонских верфей, однако третий грохнул в каземат 150-мм орудий и дал сильный, хорошо наблюдаемый разрыв. Четвертый... Четвертый снаряд врезался в броню кормовой двенадцатидюймовой башни.

Угоди он чуть ниже, в трехсотмиллиметровую лобовую плиту, и ничего бы не случилось, хотя, башню могло и заклинить: удар фугасного двенадцатидюймового, весившего более четырехсот семидесяти килограмм и несущего почти пятьдесят девять килограммов тринитротолуола - это далеко не шутки. Ударь он в горизонтальную крышу башни, снаряд скорее всего рикошетировал бы, не разорвавшись. Но волею Богов снаряд врезался в наклонную бронеплиту, соединявшую горизонтальную защиту башни со стоящей вертикально лобовой плитой. Сто миллиметров брони на семидесяти трех кабельтовых не могли защитить от страшного удара: снаряд проломил броню и со страшным грохотом взорвался внутри башни. Тут же вспыхнули только что поданные из подбашенных отделений пороховые полузаряды, затем детонировало взрывчатое вещество двух снарядов, так и не отправившихся в полет к русским кораблям и в башне воцарился огненный ад.

Если бы не опыт боя у Доггер-Банки, заставившего немцев сделать специальные бронезаслонки, не пропускающие пламенеющую мощь таких разрывов вниз, в темную глубину пороховых погребов, "Гельголанд" ожидала бы гибель. А так - корабль уцелел, но его кормовая башня, только что дававшая залп за залпом по русскому дредноуту, теперь превратилась в небольшой вулкан, извергающий огонь и клубы густого дыма. На "Севастополе" видели, как ее стволы бессильно уткнулись в палубу.

- Дистанция - семьдесят три, четные - бронебойный, нечетные - полубронебойный, продолжать!

Фугасные снаряды хороши для пристрелки, их разрывы хорошо видны, потому что они несут максимум взрывчатки и дают много огня и дыма при разрыве. Но броня им не по силам, отчего отлично защищенному дредноуту они не причинят большого вреда. Поразить тяжелый корабль можно бронебойными снарядами, способными проломить вражескую сталь и детонировать глубоко внутри корпуса, но именно поэтому их разрывы могут быть не видны стороннему наблюдателю, отчего корректировать по ним огонь весьма тяжело. Поэтому Николай приказал чередовать их с полубронебойными, которые способны причинить больший вред чем фугасные, но разрывы которых достаточно хорошо видны.

Сейчас "Севастополь" отправлял своему противнику по четыре снаряда каждые пятнадцать секунд, и едва ли не каждый его залп давал попадания.

***

Линейный крейсер "Зейдлиц" рвался вперед на двадцати пяти узлах, с грохотом круша форштевнем набегающую волну. Корабли этого класса создавались немцами не для океанских просторов, а для решительного сражения с Британским флотом в Северном море, поэтому германские линейные крейсера, в сравнении со своими английскими "визави" имели весьма низкий борт. Это было разумно, но приводило к некоторым казусам - например, корма того же "Дерфлингера" на полном ходу уходила под воду так, что на ее верхней палубе гуляли волны. "Зейдлиц", хотя бы и идя на высокой скорости, не имел столь курьезной проблемы, но все же и он прилично оседал на корму. "Мольтке" и "Фон дер Танн" поспешали следом.

Контр-адмирал Франц Хиппер расположился в боевой рубке "Зейдлица". "Бронешторки", закрывающие смотровые щели и превращающие рубку в герметично закрытое броней помещение еще не подняли, так что он изучал поле боя в бинокль, а не в стереотрубу, торчащую над рубкой наподобие перископа. И картина, демонстрируема ему превосходно цейссовской оптикой нравилась контр-адмиралу все меньше и меньше.

Тактически все было замечательно. Линейные крейсера первой разведывательной группы сближались сейчас с дредноутами Шмидта - еще минут пять-семь и "Зейдлиц" пересечет курс головного "Остфрисланда" на расстоянии восьми или девяти миль. Еще минут через пять головной русский линкор окажется в пределах досягаемости орудий флагманского корабля Хиппера. Другими словами, минут через десять русская эскадра окажется поставленной в два огня, после чего с ней будет покончено - и достаточно быстро. Плохо для русских и то, что выхода из этой ловушки у них попросту нет. Никакие маневры, никакие отвороты "последовательно" или "все вдруг" в любую сторону ничего им не давали при сколько-то правильном маневрировании кораблей хохзеефлотте. А за то, что корабли хохзеефлотте будут маневрировать правильно, Франц Хиппер готов был ручаться. Он был опытным, подававшим большие надежды командиром и знал это, но с глубочайшим уважением относился к профессионализму Эрхарда Шмидта. Нет, ни Хиппер, ни Шмидт не позволят русским покинуть огненный мешок, в который они вот-вот угодят, но...

Но чем ближе подходил "Зейдлиц" к линии германских дредноутов, тем лучше было видно, как тяжело приходится "Гельголандам" в их драке с "Севастополями". Все четыре линкора Шмидта выглядели... ну, не то, чтобы избитыми в хлам, но все же сильно потрепанными. Франц Хиппер от души пожалел, что не может оценить повреждения русских дредноутов, потому что до тех было еще слишком далеко. Видно было лишь то, что на третьем из них - сильный пожар, но, похоже, это не слишком сказалось на его боеспособности. Во всяком случае, шедший предпоследним "Тюринген", по которому бьет горящий русский, то и дело скрывается за частоколом разрывов двенадцатидюймовых снарядов. Да и вообще, если судить по мощи и интенсивности русского огня, обрушивающегося на корабли Шмидта, русские вообще не получили никаких повреждений!

Дальше - хуже. Строй русских дредноутов едва виден, разве что мачты над горизонтом и дымы, но впереди их колонны множество иных дымов, пожиже. Это говорит о том, что русские выдвигают вперед свои крейсера и эскадренные миноносцы, а зачем бы им это делать? Вариант здесь только один - они готовятся к торпедной атаке. Раньше, когда дистанции артиллерийского боя не превышали двух или трех миль, миноносцы прятались за собственными броненосцами, готовые выскользнуть в промежутки между ними и ринуться на врага. Но сейчас, когда дредноуты сражаются на семи-девяти милях, это бесполезно - пока выйдешь на дистанцию торпедного залпа, линия вражеских линкоров окажется далеко впереди, поэтому начинать атаку следует с упреждением по расстоянию - сперва выдвинувшись вперед, и лишь затем бросившись наперерез неприятелю.

А вот Шмидт держит свои миноносцы при себе. Хиппер хорошо видел многочисленные низкие силуэты маленьких быстроходных кораблей, укрывшихся до срока "за спинами" "Гельголандов". Это... верное решение. Если бы Шмидт отправил свои миноносцы вперед, русские могли бы и отвернуть, спасаясь торпедной атаки, а этого совсем не нужно, потому что в этом случае Хиппер не выставит им "кроссинг Т". Но... линкоры летят вперед на двадцати узлах, и сейчас, если русские эсминцы ринутся в атаку, то немецкие легкие корабли скорее всего не успеют их перехватить до выхода на дистанцию торпедного залпа... Или успеют?

Контр-адмирал опустил бинокль. Во всяком случае, карты сданы, и нужно играть тем, что есть на руках. Пускай ситуация сложнее, чем ему представлялось ранее, она отнюдь не безнадежна. И, если в течении ближайших десяти минут не произойдет ничего из ряда вон выходящего...

***

Николай Оттович почувствовал, как сквозь его тело проскочил пятисотвольтный разряд, а затем покрытые инеем мурашки вцепились в его спину тысячами ледяных игл. В висках глухо бухала кровь, а тело ниже пояса превратилось в аморфное, ничего не чувствующее желе.

- Первая разведывательная группа - глухо каркнул чей-то голос, в котором фон Эссен с трудом узнал себя.

Ну какие же мерзавцы, ты только посмотри.... Ах, каким же умным казался себе командующий балтфлотом, самонадеянно предположив, что разгадал планы адмиралштаба! Четыре дредноута, ха! Да не может быть! Не четыре, а восемь, меня не проведешь!

Восемь... А одиннадцать - не хочешь, старый ты дуралей?!!

Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Еще несколько секунд назад фон Эссен довольно улыбался, чувствуя себя победителем и предвкушая заслуженный триумф. Два уничтоженных дредноута у Ирбен - блестящая победа, и оставшиеся в Рижском линкоры русскую эскадру догнать не смогут. А четверка перегородивших нам дорогу "Гельголандов" медленно, но верно терпела поражение - видно было, что немцам не хватает сил остановить его. Он в любом случае прорвался бы к Финскому заливу, даже без помощи Бахирева, но судя по тому, как обстояли дела еще минуты назад... Побить немцев еще какое-то время, затем бросить в атаку крейсера и миноносцы, а затем, с подошедшим отрядом Бахирева завершить разгром. Порт-Артур, Цусима - черное пятно русско-японской войны сегодня будет смыто соленой тевтонской кровью!

Ага, размечтался... В один-единственный миг уже почти выигранное сражение обернулось жестоким поражением. Еще какие-то минуты, и немецкие линейные крейсера поставят первую бригаду в два огня, и тогда - все. Будут выбивать поодиночке, сперва - "Полтаву", следующий за ней "Севастополь"... Все. И ничего, уже совсем ничего нельзя сделать!

- Ваше превосходительство, дымы на норд-тень-ост!

А там-то немцы откуда? Надо же, со всех сторон повылазили... зачем? Первой разведывательной нам хватит за глаза. И вдруг до Николая Оттовича дошел смысл сказанных ему слов.

Вице-адмирал вскинул бинокль так, словно от этого зависела его жизнь, хотя особого смыла в этом не было - все равно кроме дымов ничего было не разобрать. Но направление... Именно оттуда должен был подойти со своими кораблями Михаил Коронатович Бахирев.

***

"А ведь сглазил" - чуть было не произнес вслух Хиппер. Германские корабли ему были хорошо видны, русские дредноуты - отвратительно, а броненосцы и того хуже, но контр-адмирал привык видеть в уме карту, нанося на нее движение своих и вражеских эскадр.

Русские и германские линкоры идут в параллельных колоннах на север, при этом "Севастополи" расположились по правому борту "Гельголандов". Наперерез русским, с запада на восток несутся линейные крейсера первой разведывательной группы. Но с севера, курсом на юг, навстречу дредноутам фон Эссена двигаются русские броненосцы - если бы все они сохраняли прежний курс, то разошлись бы с линкорами на контркурсах правыми бортами.

"Если я продолжу движение, то выставлю классический "кроссинг Т" дредноутам фон Эссена" - размышлял Франц Хиппер: "Но если я не изменю курса, то вскоре сам уткнусь головой прямо в середину строя идущих с севера броненосцев, и получу столь же классический "кроссинг Т" от сумасшедших русских старичков, столь "вовремя" нарисовавшихся на горизонте."

Можно, конечно, махнуть рукой на все эти кроссинги и отвернуть. Но тогда - упустим момент, ничем не поможем Шмидту, а он явно в этом нуждается. Да и потом...

Линейные крейсера выйдут русским наперерез через какие-то минуты, и тогда на их головной дредноут обрушится мощь уже не одного, но четырех тяжелых кораблей хохзеефлотте. Это - смерть: как бы он там ни был защищен, такого удара никто не выдержит. А броненосцы... ну что же - броненосцы? Он выйдет к ним под эффективный огонь хоть чуточку, но все же позднее, чем сам выставит "кроссинг Т". И русские не смогут ударить по нему также сильно, как это сделает он по их головному дредноуту. "Зейдлиц" очень хорошо защищен, он выдержит. А если станет совсем тяжко - что ж, поворот влево, и он пройдет под кормой "старичков". Тогда уже их концевые попадут под удар его линейных крейсеров, и они горько пожалеют, что вообще ввязались во все это.

План, столь же элегантный, сколь и смертоносный складывался в уме контр-адмирала словно бы сам собой. Он нанесет удар и выбьет из строя головной русский дредноут, выдержит огонь идущих ему наперерез броненосцев, а затем пройдет у них под кормой и раскатает их концевого. Адреналин привычно толкнулся в жилы, и Франц Хиппер принял свое решение. Линейные крейсера рванулись вперед - прежним курсом. А спустя четыре минуты "Зейдлиц" дал пристрелочный залп, и пять водяных столбов встали прямо по курсу "Полтавы"

***

Никогда еще Балтика не видела ничего подобного. Восемь приземистых, но от того не кажущихся менее массивными дредноутов сошлись в смертельной схватке. И столь страшны оказались сила и ярость сражающихся, что неясно было, суждено ли вообще уцелеть хоть кому-то в этой битве? Или море и небо сольются в чудовищном катаклизме, который обрушится и уничтожит святотатцев, рискнувших отпустить на волю столь могущественные силы разрушения? Лучшие пороха, сгорая, бешенным пламенем лизали казенники и каналы стволов гигантских пушек. Десятки тонн раскаленной стали вырывались на волю из дымящихся орудийных чрев. Направленная на созидание, эта энергия способна была бы преобразовывать мир, наперекор силам природы возводя монументальное и прекрасное, но алчущее крови человечество предпочло обрушить ад на самое себя. Восемь великолепных в своей грозной мощи линкоров, вершины науки и техники, превосходящие по сложности все, что когда-либо создавали человеческие руки, что было сил крушили друг друга. Десятки гигантских снарядов, почти в половину тонны весом, ежеминутно взмывали в воздух с тем, чтобы спустя полминуты обрушится на низкие, защищенные тяжелой броней борта, стальные палубы, массивные башни и легкие надстройки рукотворных морских титанов. Каждое попадание отзывалось короткой дрожью боли, пробегающей по корпусу, каждый новый удар оставлял после себя изломанное железо и обгорелые ошметки плоти, слившиеся в круговерти бешено ревущего пламени. Конечно, не все снаряды находили свою цель: холодное море кипело, разрываемое мощью сотен килограмм тринитротолуола, вздымалось на десятки метров ввысь, превращаясь в чудовищные завесы взбаламученной воды, перевитой черным дымом разрывов и увенчанное белоснежной пеной. Вокруг каждого дредноута ярилась рукотворная вакханалия обезумевших стихий воды и огня, и каждый дредноут бестрепетно ввергал своего противника в такой же ад.

Линейные корабли строятся для того, чтобы противостоять себе подобным, они способны наносить чудовищные удары и какое-то время выдерживать их: вопрос лишь в том, кто из противников сможет продержаться дольше. Пока чаша весов клонилась на сторону тех, кто принял смертный бой под сенью Андреевского флага, но вот-вот ситуация должна была измениться. Три гиганта, по мощи и защите почти равные дредноутам, выходили русским наперерез, тем самым полностью меняя расклады сил. Возникшая из ниоткуда тройка устремилась в бой воздетой к небу секирой, торопясь обрушиться на русский строй градом трёхсоткилограммовых снарядов. Однако навстречу смертоносному тевтонскому лезвию, спешащему сокрушить морскую мощь России, бестрепетно выходили четыре куда более слабых, но ощетинившихся многочисленными орудиями корабля. Еще совсем недавно, в упорном бою, русские медленно, но верно вырывали победу, но теперь... Теперь противники выложили на стол последние имевшиеся у них козыри и силы как будто бы уравнялись: кому же суждено стать победителем?

На какой-то миг неверные весы воинского счастья пришли в равновесие. Никому не дано знать, их решение - некогда скованные богами, они давно утратили меру и точность, ибо через их заляпанные застарелой кровью чаши прошло немыслимое множество битв...

В который уже раз орудийное жерло, толкнувшись назад в дыме и пламени, исторгло из себя тяжелый, раскаленный огнем снаряд. С бешенным громом вознесся он высоко в небо, а затем визжащей смертью обрушился вниз, устремившись к своей цели. Но - не долетел совсем чуть-чуть и упал в воду под бортом предназначенного ему корабля. Все еще рвущийся вперед, он скользнул в темноту глубин, оставив за собой пенный след, и ударил прямо под бронепояс идущего на 20 узлах линкора. Снаряд легко пробил обшивку, прошел сквозь полупустой угольный бункер и проломил коффердам - и лишь здесь, дорвавшись-таки до ничем не защищенного нутра линкора, взорвался.

Если бы он угодил в машинное или котельное отделение, это было бы страшно, но не смертельно. И даже если бы он рванул в артиллерийском погребе, это не обязательно грозило гибелью, потому что хранящиеся там пороха, в отличие от тех же британских, сгорали, не детонируя при взрыве. Однако из всех многочисленных отсеков необъятного линкора, снаряду суждено было угодить именно туда, где ему было совершенно не место... Или самое место, тут уж с чьей стороны посмотреть.

Дредноуты типа "Гельголанд" имели шесть торпедных аппаратов: носовой, кормовой, и по два с каждого борта. Боеприпас к ним составляли 16 торпед. В преддверии боя шесть из них были загружены в торпедные аппараты и изготовлены к стрельбе - остальные десять оставались разобранными на хранении. Боевые части торпед располагались в двух махоньких помещениях, если не сказать - отнорках, оборудованных в носу и корме, в районах погребов орудий главного калибра. И сейчас русский бронебойный снаряд взорвался в носовом хранилище.

Каждый "отнорок" хранил пять боевых частей. В каждой из них содержалось по сто шестьдесят килограммов тринитролуола. И сейчас взрыв восьмисот килограмм могущественной взрывчатки едва не разодрал дредноут пополам - в днище образовалась огромная дыра, куда устремилось море, а переборки, ослабленные страшным взрывом, никак не могли сдержать его напора. Казалось, корабль застонал, когда морская вода водопадом обрушилась в котельные отделения: а затем металл, сдавленный жаром разогретого пара и холодом ворвавшихся в корпус вод, не выдержал. И котлы взорвались.

***

Эрхард Шмидт приник к стереотрубе, наблюдая за сражающейся "Полтавой". "Остфрисланд" держался, но медленно сдавал позиции русскому дредноуту, и германский командующий понимал, что в одиночку ему с русским флагманом не справится. Но помощь уже была здесь: Хиппер быстро пристрелялся, и теперь "Полтава" была едва видна за многочисленными столбами брошенной к небесам воды, угадываясь разве что по разрывам терзающих ее снарядов. "Что же, можно себя поздравить - план удался" - успел подумать Шмидт, а затем пол боевой рубки со страшной силой ударил ему в ноги, ломая кости, и вице-адмирал рухнул пластом. Он успел сообразить, что произошла катастрофа, и открыл было рот, чтобы, превозмогая боль, окликнуть уцелевших. Он должен был отдать приказ, но, плавая в тумане боли не понимал, какой и зачем, а затем что-то вновь толкнуло его плоть. Второй взрыв мягко погасил сознание, и душа вице-адмирала Эрхарда Шмидта покинула изломанное тело.

***

Фон Эссен, казалось, постарел лет на десять и не отрываясь смотрел на рвущиеся наперерез линейные крейсера. Они уже пристреливались по "Полтаве", а их противоминный калибр частыми залпами бил по ушедшим вперед крейсерам и эсминцам. Николай Оттович хотел бросить их в атаку, когда "Гельголанды" будут достаточно избиты, а сейчас... Сейчас, по-хорошему, их следовало отводить, но что-то удерживало фон Эссена от такого приказа. Он стоял в боевой рубке, а вокруг него разверзлась преисподняя, потому что германские снаряды рвали его флагман на куски. Но пока еще "Полтава" держалась и, наверно, продержится еще немного... Фон Эссен вновь вскинул бинокль: Бахирев уже совсем близко. Николай Оттович хорошо видел идущий головным "Рюрик", спешащий ему навстречу. Крейсер не виноват в проступках своего командира, а теперь у его экипажа была отличная возможность смыть тень, брошенную на флаг корабля позорным бегством от "Дерфлингера". Бахирев... до того, как принять бригаду крейсеров, Михаил Коронатович сам командовал "Рюриком". А за ним идет главная ударная сила контр-адмирала - два могучих додредноута "Андрей Первозванный" и "Император Павел I". По своей огневой мощи они, возможно, приближались к дредноутам самых ранних серий... если сумеют подойти достаточно близко, чтобы задействовать свои многочисленные восьмидюймовки.

"Полтава" обречена, Николай Оттович был в этом совершенно уверен. Но если он продержится до того, как Бахирев вынудить германские линейные крейсера отвернуть, разорвать огненный мешок, куда фон Эссен привел свои дредноуты, то жертва не будет напрасной. У следующего за ним "Севастополя", "Гангута" и "Петропавловска" появится шанс вернуться домой. Не то, чтобы слишком большой, но это уже много лучше, чем ничего.

А как хорошо они громили дредноуты кайзера, пока не появились линейные крейсера первой разведывательной! Особенно постарался "Севастополь", изувечив сражающийся с ним "Гельголанд", получивший до прихода вражеских линейных крейсеров самые тяжелые повреждения. Все-таки правильный старший артиллерист у Бетужева-Рюмина.

Командующий балтфлотом не удержался и обернулся посмотреть, что там происходит с "Гельголандом". Ничего хорошего - кормовая башня выбита, идет с дифферентом на корму, похоже, крен на левый, обращенный к нам борт, да еще и пожар. Немцы отстреливаются, конечно, но...

И в этот момент головной "Остфрисланд" взорвался.

Сперва раздался низкий, очень тяжелый гул и вражеский флагман словно подпрыгнул на волне, но тут же резко пошел в воду носом. И тут же - страшный грохот и белые клубы пара, окутавшие две трети длины корабля. Видимой оставалась одна корма, но сейчас она быстро задиралась вверх. Вот мелькнули вышедшие из воды винты... и корабль полностью скрылся в клубах дыма и пара.

Фон Эссен ошарашенно наблюдал гибель "Остфрисланда" еще пару секунд, чувствуя, как осыпается с его плеч тысячетонный груз неминуемого поражения. Кровь, сковавшая вены и аорты холодом, вдруг оттаяла, толкнулась в сердце и оно, глухо бухнув, вновь погнало живительное тепло по жилам.

- Сигнал на бригаду крейсеров и эсминцам! - рявкнул Николай Оттович и офицеры, почувствовав азарт в его голосе, словно пробудились от охватившей их апатии. Лед, сковавший боевую рубку "Полтавы" в момент появления линейных крейсеров неприятеля треснул, раскололся и рассыпался невесомой пылью. Его флагман... что ж, может быть даже и погибал, но если уж так суждено - уйдем красиво!

- Торпедная атака!

Фон Эссен не успел испугаться тому, что разорванные фалы не дадут поднять сигнал, или же его не заметят. Еще до этого он увидел, как растут буруны у форштевней крейсеров и эсминцев, и как тринадцать стремительных, быстроходных силуэтов, заложив элегантный разворот, разошлись веером - и ринулись на противника.

А в следующий миг страшный взрыв разметал на куски четвертую башню "Полтавы" и кормовая надстройка вместе с мачтой, боевой рубкой и мостиком исчезла в огненном торнадо.