Глаголь над Балтикой

ГЛАВА 13

"Блек-блек... бульк!" - сказал камушек, навсегда исчезнув в темной воде небольшого озерца, больше похожего на пруд. Николай, поморщившись, подобрал еще один, оказавшийся на удивление плоским и гладким. Даже странно, откуда бы такой гальке взяться на берегу тихого водоемчика? Ведь не морской пляж, где волны от века катают взад-вперед каменья, обтачивая и шлифуя их до полного совершенства. Впрочем, откуда бы сей "бел-горюч-камень" ни появился, а для забавы, которую почему-то захотелось вспомнить кавторангу, он отлично подходил. В детстве Николаю не составляло труда сделать семь, а то даже и девять блинчиков, а ну-ка ...

"Блек-блек-блек...бульк!" - и все.

Хотелось бы сочинить подходящую случаю хайку, но, как на зло, на ум совершенно ничего не приходило.

- Дядя Николай, а что Вы делаете? - неожиданно прозвучал высокий детский голос. Несмотря на явное стремление тщательно выговаривать каждую буковку, "Николай" прозвучало как "Никоай".

Кавторанг обернулся. Из-под бежевой шляпки с цветочком, под которой еле-еле уместились пышные русые волосы, на него смотрели серьезные голубые глаза девочки лет так шести-семи. Очаровательный ангелочек с упитанными щечками, только вот подол платьишка был слегка запачкан понизу. Впрочем, чего еще ждать от ребенка на природе?

Но как она так тихо подошла, что Николай ничего не услышал? Как будто из-под земли выросла в трех шагах от него.

- А яаааа.... - протянул кавторанг вспоминая, как зовут девочку

- А я, Аннушка, запускаю камушки блинчиками. Хочешь попробовать?

- Хочу! - очень серьезно ответила юная леди.

Николай объяснил, какие нужны для этого камни и показал, как их правильно держать и бросать. Сперва у девочки не получалось, но после нескольких неудачных попыток пущенный детской рукой кругляш сделал аж три блинчика. Не ожидавшая такого успеха Анна, широко распахнув и без того большие глаза, с шумом втянула в себя воздух и запрыгала на одном месте, маша руками в совершеннейшем восторге.

- Пааадумаешь! - раздался столь же юный голос у него за спиной, так что Николай едва не вздрогнул, а обернувшись, обнаружил перед собой мальчика, на пару лет старше Ани. В нем кавторанг без труда опознал брата девочки - не то, чтобы сорванец был так уж похож на свою сестру, просто Николай был представлен сегодня родителям обоих сорванцов.

- Сударь, с дамами следует быть галантнее... - начал было Николай, но тут девочка, сожмурив глазки в щелочки, широко открыла рот и показала пацаненку язык во всю длину, еще и помахав им из стороны в сторону. В ответ на это братишка совершил нечто невероятное - поднял обе руки к лицу и, вложив мизинцы в оба уголка рта, растянул ими губы в лягушачью ухмылку, а его указательные пальцы, оказавшиеся возле самых глаз, оттянули веки вниз, так что стали видны глазные яблоки - зрелище тем более жутенькое, что паренек при этом отчаянно скосил зрачки к носу. И, словно этого было мало, напоказ выставил кончик языка.

Поняв, что урок хороших манер не удался, кавторанг предпочел сменить тему.

- Ну, а сколько блинчиков сможешь сделать ты?

Мальчик сбежал вниз, к самой воде, чуть поковырялся в мокром песке и извлек из него камушек. Придирчиво осмотрел, отбросил, поднял следующий - и одним плавным движением метнул его над водой. Камень, не теряя скорости "блекнул" дважды, и не приходилось сомневаться, что ему по силам по меньшей мере еще три-четыре блинчика. Но в тот самый миг, когда пущенная умелой рукой галька должна была скользнуть по поверхности пруда в третий раз, неожиданно плеснула рыба. Кавторангу показалось даже, что камень угодил прямо в чешую, но, как бы то ни было, третий блинчик оказался последним.

- Ни-чья, ни-чья! - захлопала в ладоши девчушка.

- Так нечестно! - возмутился ее брат.

- Зато ты попал в рыбу. А это, знаешь ли, мало кому по силам! - пряча улыбку в усы, сказал Николай мальчику, и тот немедленно сменил гнев на милость.

- Я часто кидаю камни. Беру какую-нибудь палку, и кидаю в нее. А еще здорово бывает, если есть лужа или пруд. Тогда палка - это крейсер, а камни как будто снаряды - сообщил мальчуган.

- А вон как раз ветка плывет. С какого раза попадешь, воин? - подзадорил пацана кавторанг. Мальчик, вытянув шею, прищурился, хотя до ветки было не слишком далеко.

- В эту-то? Да вторым камнем!

- А давай!

Первый "выстрел" лег перелетом, второй почти попал, но именно что почти и ветка была поражена только с третьего раза.

- Неправильно ты делаешь - вдруг вмешалась молчавшая до того времени Аннушка:

- Вот как надо!

И девочка, собрав в ладошку несколько небольших камушков, не слишком ловко бросила их в сторону ветки, которая к тому моменту подплыла еще ближе к берегу. Конечно же, ни один камушек не попал, но мальчик не стал смеяться над сестрой, а промолчал, лишь бросив на нее короткий, исполненный глубокого превосходства взгляд.

- Ну почему же? Вот смотри - взялся объяснять Анне Николай:

- Когда кидаешь по одному камушку, тогда целиться легче. Если камень улетел далеко, значит следующий надо кидать слабее, а если не долетел, тогда сильнее. Так и попадешь в конце-то концов.

Но девочка явно не имела сейчас настроения выслушивать поучения старших. Ничего не ответив, она взяла в руку камушки покрупнее и попытала счастья снова.

Со стороны это выглядело изумительно. Лицо девочки стало страшно серьезным, бровки сползлись к переносице, а во взгляде сощурившихся небесно-голубых глазенок вдруг почудилась дымчатая синева дамасской стали. Аня сделала полшага назад, расставив поудобнее крепенькие ножки, плавно отвела ручку с камнями за голову, не спуская глаз с ветки высунула кончик языка и вдруг, единым плавным движением, в котором не было ни капельки обычной детской неуклюжести метнула горстку камней в цель...

Увы - один из них, не дотянув совсем немного, бухнулся в воду, второй же перелетел через ветку, так что оба взметнули небольшие фонтанчики воды, причем деревяшка оказалась аккурат между ними. Третий и вовсе ушел куда-то влево, шлепнувшись недалеко от берега.

Вот теперь мальчик, втянув всей грудью воздух, открыл было рот, дабы съехидничать от души - но внезапно передумал и сделал вид, что его тут решительно ничего не касается.

- Дети! Что за поведение? Разве можно мешаться взрослому человеку - внезапно раздался мужской голос, и Николай, оборачиваясь, успел подумать, что умение подкрадываться незаметно дети явно унаследовали от родителей.

Буквально в нескольких шагах от него хмурил рыжеватые брови худощавый мужчина лет тридцати пяти, держащий под руку миловидную улыбчивую блондинку, один взгляд на которую не оставлял сомнений, от кого Аня унаследовала свои огромные, бирюзово-голубые глаза. Чета Завалишиных - они и Николай были представлены друг другу менее часа тому назад.

- Папа! А дядя Николай меня блинчики учил делать!

- Хорошо, дочка, хорошо, а теперь - иди погуляй, только далеко не убегай, сейчас уже за стол пора будет. Алексей, тебя это тоже касается... Прошу простить, Николай Филиппович, дети! Уж такие пострелята, не уследишь!

- Ничего страшного, Ваша Анна совершенно очаровательна, да и Алексей молодец - улыбнулся Николай родителям:

- Они ничуть не мешали, и мне было приятно побыть с ними, так что это я должен благодарить Вас за доставленное мне удовольствие.

Глава семейства вежливо кивнул, чуть улыбнувшись:

- Быть может, вернемся к обществу? Кажется, сейчас там веселье в разгаре!

В каких-то двадцати шагах от них сейчас разворачивался шикарный пикник - гомонили на разные голоса, но дамские сопрано мешались с мужскими басами и слов было не разобрать. Зато постоянно слышался взрослый и детский смех и вообще жизнь била ключом.

- Обязательно присоединюсь к Вам, но чуть позже, с Вашего позволения. Я-то ведь отлучился выкурить трубочку, да так и не успел.

Завалишины оставила Николая и он, не теряя более времени, быстро набил трубку душистым табаком, "раскочегарил" ее и с удовольствием затянулся.

И все-таки, жизнь прекрасна!

Удивительно, но история с Валерией как-то неожиданно соскользнула в область не слишком болезненных воспоминаний. Конечно, после объяснения он впал в буйную мизантропию и с огромным трудом удерживался от того, чтобы взять любимую саблю, да и истребить их всех - госпожу Абзанову, Стевен-Штейнгеля, и кого-нибудь еще в придачу - по большому счету ему было все равно, но убить кого-то хотелось страшно. Кавторанга снедала злость на графа и Валерию, посмевших играть с ним в такие игры, и на себя, поддавшегося их интригам. Но спустя пару дней приступы черной ярости стали перемежаться не менее черной меланхолией. Тогда Николаю становилось все равно, а единственным желанием было остаться наедине с самим собой, чтобы никто не тревожил его терзаемого мрачной болью духа. А потом... потом ему вдруг стало смешно.

Вот ведь чудак, влюбился как мальчишка. Ведь предупреждали, поминал Николай добрым словом и князя, и его супругу, что не нужно ему связываться с Валерией Михайловной. Намекнули, да что там - прямо говорили, что за прекрасной внешностью не скрыто достоинство души, а он? Позволил ослепить себя, увлекся, в какой-то момент даже потерял голову, хотя...

Хотя, говоря по правде, в его ухаживаниях немало было и от охотника, предвкушающего удивительный трофей. Он, быть может, не задумывался особо, а ведь было все-таки, было и такое. Ведь льстила ему картина - не избалованный титулом и богатством капитан второго ранга рука об руку со сногсшибательной светской львицей, перед которой падают на колени графья, князья да миллионщики.

Была страсть, желание дотянуться до звезд, завоевав-таки сердце великолепной красавицы, вот только сердечко-то оказалось... Кавторанг никогда не мнил себя казановой и знатоком женских чувств. Но замечал ведь, и не раз, как из-под безупречной светскости Валерии Михайловны, то словом, то взглядом выглядывало что-то странное, чуждое ему, недоброе. Не обращал внимания, отмахивался. Может где-то в глубине души и догадывался кавторанг - не пара они с Валерией, вот только задумываться об этом раньше не хотелось.

А может, все это просто душеспасительные фантазии влюбленного по уши, но отвергнутого ухажера? Или утешает его сейчас уязвленная гордость, ведь как бы то ни было, никому не позволено безнаказанно превращать офицера российского императорского флота в марионетку? Как знать... Сердце еще ныло, душа требовала одиночества, коньяка и "Лунной сонаты" хотя Вагнер тоже подошел бы. А вот копаться в своих чувствах Николаю больше не хотелось.

Зашуршал листвою теплый ветерок и Николай всей грудью вдохнул напоенный запахами лета воздух. Кавторанг привык к свежести морского бриза, запаху соли и морской волны. А вот ароматы напитанной дождями и прогретой солнцем земли, набравшей изумрудной зелени травы, тихо шелестящих ветвей доставались ему не слишком часто. Большая часть жизни военного моряка принадлежит кораблю, а когда удается покинуть его бронированное чрево, тогда будь ты хоть адмирал, хоть матрос распоследней статьи - приморский город примет тебя в свои ласковые каменные объятия. В городе найдет для себя военный моряк все необходимое, положенное ему по рангу для тела и души - особняки, квартиры или койки в экипаже, изысканные рестораны и непритязательные кухмистерские, модные ателье и экономные магазины готового платья, аристократичную оперу и рыночный балаган. И конечно женщины, женщины, женщины... Как умелый купец, город предложит все: любовь до гроба, воспетую поэтами, и любовь платную во всем ее многообразии, от браков по расчету до уличных гулящих девок, чего изволите-с? Но ошибется тот, кто сочтет город угодливым ресторанным человеком, искательно заглядывающим в глаза в надежде на чаевые. Нет, город не таков, он охотник, а не добыча, хозяин, но не слуга. Его объятия уютны и ласковы, но крепки и порочны - грехи на любой вкус предложит тебе город, попробуй, отвергни его дары! Соблазнившийся ими будет навечно захвачен тенетами городских улиц, но не пожалеет об этом, ведь паутина так прекрасна в лунном свете... И бьются в кипении неверных страстей очарованные мишурной суетой люди и, не задумываясь, меняют вечное на сиюминутное радуясь эфемерному барышу...

Кавторанг хмыкнул - ну надо же, на смену чувственному самокопанию явился философический нигилизм! А ведь в обществе присутствуют не только порочные пустышки, но и такие, как князь Алексей и его Ольга, корабел Кутейников и многие, многие другие. Или вот взять к примеру чету Завалишиных. Конечно, Николай их совсем не знал, но разве может быть испорченной женщина, у которой такой прямой и открытый взгляд и такие замечательные дети? И вряд ли может быть совсем уж плохим мужчина, к которому льнет такая женщина...

Так что нечего малевать мироздание в черный цвет - вокруг нас намешано всякого, и хорошего и плохого поровну. А если сейчас ему видится в первую очередь мрачное, так это, как говорили коновалы древности, исключительно от переизбытка флегмы в организме.

Впрочем, спасибо начальству, времени на самокопания в распоряжении кавторанга оставалось немного. Адмирал в последние пару недель словно с цепи сорвался, загоняв вверенный ему флот до совершеннейшего изнеможения. Сперва офицеры что-то шутили по поводу мухи, совсем некстати укусившей деятельного старика, но позднее кто-то заметил, что никакая муха такого эффекта дать не может, и что это был африканский буйвол, или, быть может, индийский слон. А потом на шутки уже не осталось сил - господа офицеры валились с ног, еле успевая реагировать на следующие одна за другой адмиральские экзерциции.

Досрочно вышли на стрельбы, сперва походили по Финскому, отрабатывая защиты минных полей. Дело это непростое и требующее большой сноровки - поскольку мин в случае войны предполагалось накидать до черта морского, важно было не налететь впопыхах на собственное заграждение. Штурманы с вахтенными исходили потом, прокладывая курсы и выглядывая ориентиры в обход затаившейся до срока подводной смерти. Хотя сейчас, понятное дело, эта самая смерть располагалась только на учебных картах, но адмиральский разнос штурману "Гангута", умудрившегося-таки влезть куда не надо, по мощи воздействия мало чем отличался от подрыва на стандартной отечественной мине с ее сотней килограмм тринитротолуола. Потом стреляли по щитам, пусть даже только стволиковой стрельбой. Но это Николай вполне одобрял - новейшие дредноуты еще не были готовы работать главным калибром, получилось бы бестолковое разбрасывание дорогущих снарядов.

Имитировали прорыв вражеских дредноутов через центральное минное заграждение, для чего "Севастополь" и "Гангут" должны были расстреливать щиты, маневрируя вдоль кромки минного поля. Получилось, кстати будь сказано, не слишком хорошо, процент попаданий вышел посредственным у обоих дредноутов. Еще хуже было то, что башни линкоров работали в унисон через раз на третий.

Вроде бы это должно быть несложно: дредноут оснащен приборами управления огнем знаменитой фирмы "Гейслеръ и К", позволяющими назначить для каждой башни орудие к выстрелу и углы наводки для него. Но есть одна проблема, и имя ей - качка. Хоть дредноут и велик, но качает его все равно, вот и приходится комендорам постоянно "подкручивать" прицел, чтобы компенсировать крен корабля. А пушка тяжела, управляется медленно, постоянно держать орудие наведенным на цель никак не получается, тут ловить момент надо и вот потому-то наводчик так и важен. Коли сумел выстрелить вовремя - исполать ему, снаряды лягут точно, а если нет, так никакое мастерство управляющего артиллерийской стрельбой делу не поможет.

Эх, когда ж наконец, сбудутся обещания представителей "Гейслера"? Уже год сулятся поставить флоту "жыроскопический кренометръ", способный точно уловить, когда корабль на ровном киле. Тогда морская стрельба стала бы сплошным развлечением: как только орудия заряжены и выставлен прицел, главарт нажимает кнопочку, замыкается цепь - и в миг, когда корабль и в самом деле оказывается на ровном киле, следует залп всеми назначенными орудиями. И никакой поправки на качку! Это был бы артиллерийский рай... Но, по всей видимости, Господь Вседержитель в бесконечной мудрости своей считал, что в рай господину капитану второго ранга еще рановато, так что умникам из "Гейслеръ и К" никак не удавалось довести свой "кренометръ" до ума. А кавторангу оставалось только школить своих стрелков.

Увы - малоопытные еще наводчики "Севастополя" то давали залп преждевременно, то слишком долго выцеливали, от чего залп не складывался. Пытались стрелять четырехорудийными залпами, но это редко удавалось: хотя бы одна пушка либо излишне спешила или запаздывала, иной раз и вовсе пропуская залп. В итоге снаряды ложились некучно, что затрудняло пристрелку и поражение цели.

Конечно же, ничего странного или позорного в этом не было, корабли только начинали боевую подготовку, так что ждать от них соответствия высоким стандартам Российского императорского флота было нельзя, да никто и не ждал. Адмирал, назначая упражнение, отнюдь не зверствовал, стрельба по неподвижному щиту с четырех- четырех с половиной миль на скорости в 14 узлов считалась в русском послецусимском флоте детским упражнением. С такого расстояния Николай выбил бы 50% попаданий не то, что без дальномера - с завязанными глазами. Но сейчас ошибки следовали за ошибками - неверно определяли дальность до щита, ошибались при передаче данных в башни, а в самих башнях...

Что интересно, для только что вошедшего в состав флота корабля отстрелялись не так уж и плохо, а если начистоту - очень даже ничего и адмирал не сделал никакого разноса. Но ближе к вечеру, когда оцарапанные мелкокалиберными снарядами щиты, по которым упражнялись "Гангут" с "Севастополем", оттащили в сторону миноносцы, Николай Оттович фон Эссен вывел на позицию первую бригаду линкоров. И четыре старых броненосца показали класс.

Были пущены лайбы - цель более сложная, нежели щит, уже хотя бы потому, что на лайбе поднят и зарифлен парус, так что она не стоит на месте, а движется, покорная воле ветров и волн. А затем, в подступающих сумерках, когда паруса подвижных мишеней уже терялись на фоне темнеющего неба, первая бригада линкоров ударила по ним с семи с половиной миль - и в какие-то четверть часа раскатала обе лайбы по бревнышку. При том, что стреляли отнюдь не боевыми снарядами со взрывчаткой, а учебными болванками.

- М-да, господа - только и сказал, опуская бинокль, командир "Севастополя" Бестужев-Рюмин. Вот так. Вроде бы и не упрекает никто, да и не заслужил и сам отлично об этом знаешь, но все равно чувствуешь себя проштрафившимся первогодком-гардемарином. Умеет адмирал давить на психику, ох умеет, размышлял Николай, не сомневаясь, что его коллега с "Гангута" сейчас скрипит зубами точно так же, как и он сам.

Но на этом веселье только начиналось.

Кавторанг чувствовал себя белкой в колесе, засунутом внутрь сумасшедшего калейдоскопа. Стрельбы противоминной артиллерией и снова - стволиковые стрельбы главным калибром, отработка эволюций в строю, отражение атак миноносцев, затем - заскочили в Гельсинки, в темпе приняли уголь - и всей эскадрой в Балтику. Сперва ходили вдоль шведских берегов, причем миноносцы отрабатывали минирование и поиск транспортов неприятеля. В итоге нашли "Дристигхетен" и "Тор" - шведы не утерпели и вывели пару броненосцев береговой обороны, посмотреть, чего это русские чудят. Потом двинули главными силами к Килю, но подходить не стали, вновь отрабатывали пиратство и минирование вражьих вод из-под прикрытия линейных бригад. Затем развернулись обратно, имея задачей уклониться от специально оттянутых назад крейсеров, а крейсерам, соответственно, адмирал приказал во что бы то ни стало разыскать линейные силы... В общем, веселились вовсю, так что, когда вернулись в Гельсинки, господа офицеры буквально валились с ног. Дошло до того, что известный выпивоха и жуир лейтенант Евсеев, обыкновенно пышущий здоровьем, а ныне имеющий иссиня-бледный вид, страшно вращая налитыми кровью от недосыпа глазами, отказался даже от увольнительной, заявив, что всем благам мира предпочитает койку в каюте на двое суток. Сутки отсыпался, потом все же передумал и уехал на берег.

В такой суматохе мучиться амурами приходилось на бегу, что оказало на Николая самое целительное воздействие. Плохо бывало только ночами, когда он, в размышлениях о бывшей своей мечте иной раз не мог уснуть, но и тут адмирал входил в положение кавторанга, регулярно устраивая ночные тревоги...

И - приглашение Ольги на пикник, которое было доставлено ему почтовым катером, подвалившим сразу же после того как могучий линкор, замер на рейде. Ольга сама была в числе приглашенных, но просила Николая сопровождать ее - "Баян" еще не вернулся из Кронштадта и потому князь отсутствовал, о чем Николай изрядно сожалел. Не в том размышлении, чтобы изливать душу лучшему другу, но хлещущее через край жизнелюбие и превосходное чувство юмора Алексея было бы сейчас несомненно кстати.

Впрочем, здесь и в отсутствие князя веселья было предостаточно. Присоединившийся к обществу кавторанг как раз успел к началу анекдота, рассказывал полноватый господин, которого Николай не имел чести знать. А тот, постоянно поправляя съезжающий на затылок котелок, и, словно бы дирижируя самому себе тросточкой, зажатой в короткопалом и изрядно волосатом кулаке, жизнерадостно излагал, пародируя уличного зазывалу:

- Какой же русский не любит быстрой езды? Автомобили "Руссо-Балт", сделано в России! Скорость - сорок верст в час с гаком! А теперь - и с тормозами!

Мужчины посмеивались, но женское внимание поглотил предстоящий визит французского президента в Санкт-Петербург:

- Ох, Вы даже не представляете, что творится в ожидании прибытия этого Пуанкаре! Перед самым отъездом из Петербурга я заглянула к мадемуазель Жюли, думала о новой шляпке - Боги! Какие шляпки?! Все фасоны совершенно новые, последняя французская мода, ателье буквально завалены заказами...

- Неужто опять что-то от эмансипаток[48]?

- Нет, что Вы, милая Анастасия, настолько далеко не зашло, но...

- А жаль...

- Дамы, ну это уже просто неприлично! Конечно новые панье[49], "танго" со шнуровкой[50]...

Разговор уходил в совершенно недоступные мужскому уму эмпиреи парижских мод, да кавторанг особо и не вслушиваться. Узкая, затянутая элегантной перчаткой ладошка легла ему на предплечье. Ольга, конечно, кто же еще.

- Дорогой мой Николай, что-то Вы сегодня чрезвычайно задумчивы. А Вы слышали новость? Через неделю к нам на гастроли прибывает Большой театр!

- Да это не новость, а слухи, причем - с изрядной бородой, артистов Большого нам обещали еще месяца полтора тому назад! - отозвался полноватый знаток автомобильных анекдотов.

- Уж не знаю, что их задержало, но ручаюсь вам, господа - Большой действительно едет в Гельсинки и будет у нас не позднее, чем дней через десять-двенадцать. Полагаю, что в следующий понедельник газеты дадут сообщение.

- А Наталья Степановна? Ермоленко-Южина? Будет? Божественное, божественное сопрано!

- Как по мне, ее излишне перехваливают, - произнес молодой чернявый господин с небольшими, обильно напомаженными усиками:

- Да, ее голос, безусловно, неплох, но до несравненной Дейши-Сионицкой ей ой как далеко.

- Могу только порадоваться, милостивый государь, что Вы живете не в эпоху Фридриха третьего - с легкой улыбкой отвечал ему высокий, худощавый лейтенант.

- А причем тут Фридрих, сударь?

- Видите ли, сей достойный представитель династии Гогенцоллернов настолько обожал театр, что старался бывать в нем ежедневно и много общался с артистами. И вдруг, в одной из берлинских газет, ему на глаза попадается рассказ "Генриетта, прекрасная певица", вышедший из-под пера некоего господина Рольштаба. В рассказике этом... как бы выразиться... нет-нет, ничего фривольного или крамольного, но скажем так: автор позволил себе НЕ восхититься сценическим искусством певицы Генриетты Зоннтаг, которую кайзер хорошо знал. Из-за этого Фридрих III был настолько расстроен, что следующие несколько дней незадачливому театральному критику пришлось провести в одной из тюремных камер Шпандау...[51]

Николай от души рассмеялся, сделав себе отметку в памяти: надо не забыть раздобыть билет на гастроли Большого.