8

На улице близ почтамта к Шельге подбежал дежурный агент - весь красный, в пятнах:

- Товарищ Шельга, он ушёл.

- Зачем же вы его упустили?

- Его автомобиль ждал, товарищ Шельга.

- Где ваш мотоциклет?

- Вон валяется, - сказал агент, показывая на мотоцикл в ста шагах от почтамтского подъезда, - он подскочил и ножом по шине. Я засвистал. Он - в машину и - ходу.

- Заметили номер автомобиля?

- Нет.

- Я подам на вас рапорт.

- Так как же, когда у него номер нарочно весь грязью залеплен?

- Хорошо, идите в угрозыск, через двадцать минут я буду.

Шельга догнал человека с бородкой. Некоторое время они шли молча. Свернули к бульвару Профсоюзов.

- Вы поразительно похожи на убитого, - сказал Шельга.

- Мне это неоднократно приходилось слышать, моя фамилия Пьянков-Питкевич, - с готовностью ответил человек с бородкой. - Во вчерашней вечерней я прочёл об убийстве Гарина. Это ужасно. Я хорошо знал этого человека, дельный работник, прекрасный химик. Я часто бывал в его лаборатории на Крестовском. Он готовил крупное открытие по военной химии. Вы имеете понятие о так называемых дымовых свечах?

Шельга покосился на него, не ответил, спросил:

- Как вы думаете - убийство Гарина связано с интересами Польши?

- Не думаю. Причина убийства гораздо глубже. Сведения о работах Гарина попали в американскую печать. Польша могла быть только передаточной инстанцией.

На бульваре Шельга предложил присесть. Было безлюдно. Шельга вынул из портфеля вырезки из русских и иностранных газет, разложил на коленях.

- Вы говорите, что Гарин работал по химии, сведения о нём проникли в зарубежную печать. Здесь кое-что совпадает с вашими словами, кое-что мне не совсем ясно. Вот прочтите:


«…В Америке заинтересованы сообщением из Ленинграда о работах одного русского изобретателя. Предполагают, что его прибор обладает наиболее могучей, изо всех известных до сих пор, разрушительной силой».


Питкевич прочёл и - улыбаясь:

- Странно, - не знаю… Не слышал про это. Нет, это не про Гарина.

Шельга протянул вторую вырезку:


«…В связи с предстоящими большими манёврами американского флота в тихоокеанских водах, был сделан запрос в военном министерстве, - известно ли о приборах колоссальной разрушительной силы, строящихся в Советской России».


Питкевич пожал плечами: «Чепуха», - и взял у Шельги третью вырезку:


«…Химический король, миллиардер Роллинг, отбыл в Европу. Его отъезд связан с организацией треста заводов, обрабатывающих продукты угольной смолы и поваренной соли. - Роллинг дал в Париже интервью, выразив уверенность, что его чудовищный химический концерн внесёт успокоение в страны Старого Света, потрясаемые революционными силами. В особенности агрессивно Роллинг говорил о Советской России, где, по слухам, ведутся загадочные работы над передачей на расстояние тепловой энергии».


Питкевич внимательно прочёл. Задумался. Сказал, нахмурив брови:

- Да. Весьма возможно, - убийство Гарина связано как-то с этой заметкой.

- Вы спортсмен? - неожиданно спросил Шельга, взял руку Питкевича и повернул её ладонью вверх. - Я страстно увлекаюсь спортом.

- Вы смотрите, нет ли у меня мозолей от вёсел, товарищ Шельга… Видите - два пузырька, - это указывает, что я плохо гребу и что я два дня тому назад действительно грёб около полутора часов подряд, отвозя Гарина в лодке на Крестовский остров… Вас удовлетворяют эти сведения?

Шельга отпустил его руку и засмеялся:

- Вы молодчина, товарищ Питкевич, с вами любопытно было бы повозиться всерьёз.

- От серьёзной борьбы я никогда не отказываюсь.

- Скажите, Питкевич, вы знали раньше этого поляка с четырьмя пальцами?

- Вы хотите знать, почему я изумился, увидя у него четырёхпалую руку? Вы очень наблюдательны, товарищ Шельга. Да, я изумился… больше - я испугался.

- Почему?

- Ну, вот этого я вам не скажу.

Шельга покусал кожицу на губе. Смотрел вдоль пустынного бульвара.

Питкевич продолжал:

- У него не только изуродована рука, - у него на теле чудовищный шрам наискосок через грудь. Изуродовал Гарин в тысяча девятьсот девятнадцатом году. Человека этого зовут Стась Тыклинский…

- Что же, - спросил Шельга, - покойный Гарин изуродовал его тем же способом, каким он разрезал трёхдюймовые доски?

Питкевич быстро повернул голову к собеседнику, и они некоторое время глядели в глаза друг другу: один спокойно и непроницаемо, другой весело и открыто.

- Арестовать меня всё-таки вы намереваетесь, товарищ Шельга?

- Нет… Это мы всегда успеем.

- Вы правы. Я знаю много. Но, разумеется, никакими принудительными мерами вы не выпытаете у меня того, чего я не хочу открывать. В преступлении я не замешан, вы сами знаете. Хотите - игру в открытую? Условия борьбы: после хорошего удара мы встречаемся и откровенно беседуем. Это будет похоже на шахматную партию. Запрещённые приёмы - убивать друг друга до смерти. Кстати - покуда мы с вами беседуем, вы подвергались смертельной опасности, уверяю вас, - я не шучу. Если бы на вашем месте сидел Стась Тыклинский, то я бы, скажем, осмотрелся, - пустынно, - и пошёл бы, не спеша, на Сенатскую площадь, а его бы нашли на этой скамейке безнадёжно мёртвым, с отвратительными пятнами на теле. Но, повторяю, к вам этих фокусов применять не стану. Хотите партию?

- Ладно. Согласен, - сказал Шельга, блестя глазами, - нападать буду я первым, так?

- Разумеется, если бы вы не поймали меня на почтамте, я бы сам, конечно, не предложил игры. А что касается четырёхпалого поляка - обещаю помогать в его розыске. Где бы его ни встретил - я вам немедленно сообщу по телефону или телеграфно.

- Ладно. А теперь, Питкевич, покажите, что у вас за штука такая, чем вы грозитесь…

Питкевич качнул головой, усмехнулся: «Будь по-вашему - игра открытая», и осторожно вынул из бокового кармана плоскую коробку. В ней лежала металлическая, в палец толщины, трубка.

- Вот и всё, только надавить с одного конца, - там внутри хрустнет стёклышко.

Загрузка...