журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г.

Кир Булычев РОКОВАЯ СВАДЬБА

Август завершался солидно, как в старые времена. Листва еще не пожелтела, но помутнела и пожухла, зато небо было бирюзовым, нежным, а по нему плыли облака пастельных тонов.

В понедельник Удалов возвращался с садового участка, вез сумку огурцов, два кабачка, банку собственноручно засоленных помидоров. Еще на конечной автобус заполнился такими же огородниками, у рынка многие сошли, вместо них втекал городской, в основном молодой народ. Этот народ не обращал внимания на прелести августа и не хотел единения с природой, он хотел единения друг с дружкой.

Мускулистый от щиколоток до шеи парень ограждал свою спутницу ,от других пассажиров. Девица ему досталась фарфоровая, ясноглазая, вроде бы задумчивая,’ хотя ясно было, что задумываться ей нечем.

В годы удаловской молодости таких девиц еще не рожали и не разводили. Главной частью девицы были ноги, сооружения архитектурной ценности, соединявшие пол автобуса с подолом короткой туники. На них можно было вешать дощечку: „Памятник архитектуры конца XX века. Охраняется собственниками“. Над ногами, на уровне удаловского подбородка, начинались прочие детали тела — талия, наглая грудь, рвущая тесную одежду, а потом нечто розовое, голубое и золотистое.

Удалова покачнуло на девицу и парень на него зарычал. Он был коротко стрижен и наверное при стрижке ему отрезали затылок, но обошлось без кровотечения, там была сплошная кость.

Автобус остановился у парка. Парень подтолкнул девицу, та спрыгнула с подножки, пошатнулась на своих колоннах, но устояла. Парень тут же подхватил ее за талию, прижал к себе. Так они и ушли.

Удалов сошел на следующей остановке.

Навстречу шагал соседский Гаврилов, — на глазах вырос, два раза уже развелся. Так быстро бежит время. Было бы преувеличением назвать Колю

Гаврилова умственно отсталым, но у него в жизни было одно желание — доставлять себе постоянное удовольствие. Это сужало его горизонты.

Сейчас Гаврилов получал удовольствие. Даже усы шевелились. Он вел под руку длинноногую блондинку. В ее прозрачных голубых глазах отражалось небо. Удалов представил ее на освещенной сцене с лентой через плечо: „Мисс Кандалакша".

Где-то Удалов эту блондинку уже видел.

Ага, в автобусе.- Только на ней должна быть другая надпись. Что-то о памятнике архитектуры. Когда же она успела перебежать к Гаврилову от мускулистого парня?

При виде Удалова Гаврилов покрепче прижал к себе блондинку, а та потерлась грудью о плечо кавалера. Красиво потерлась. У нее все получалось красиво.

Наверное она — близняшка той, что была в автобусе...

Удалов хотел было свернуть во двор, тут его внимание привлекло зрелище, куда необычней прежнего.

По той стороне гулял старик Ложкин, древний пенсионер районного значения, на поводке он вел тигра средних размеров. Тигр был настоящий — иначе бы не разбегались с его пути нечаянные кошки и собаки. Удалов хотел было поздороваться, но раздумал, потому что понимал, что если Ложкин отзовется своим пронзительным голосом, тигр обязательно сорвется с поводка и набросится на Удалова. Так что Удалов обратил взор к облакам и принялся бочком, бочком продвигаться к воротам дома № 16.

И тут пронзительный голос Ложкина все же догнал Корнелия Ивановича.

— Куси его! — кричал Ложкин. — Пришел Удалову конец!

Удалов оглянулся и в ужасе присел. Потому что тигр был готов к прыжку.

Длинное, осиное тело хищника прижалось животом к пыльному асфальту, глаза сузились, пасть была чуть приоткрыта, чтобы розовому языку сподручнее облизывать клыки. Тигр усмехался. Тигр уже представлял себе, как он разорвет пополам тело Корнелия Ивановича.

— Ты что, охренел, что ли, сосед? — послышался голос с неба. Словно архангел Гавриил затрубил в медные трубы.

И в самом деле — сверху пришло спасение.

Ксения, супруга Удалова спускалась оттуда, медленно и неотвратимо.

Радость спасенного Удалова была столь велика, что он не сразу сообразил, каким же образом его жена научилась летать, причем не махая руками, так как в руках у нее были сумки с покупками.

Ксения опустилась как раз между тигром и мужем.

— Кыш! — приказала она ужасному хищнику.

Тигр пополз задом наперед, стараясь спрятаться за Ложкина.

— Ксения, — сказал Ложкин. — Ты неправа. Я же только пошутить хотел.

— Он сожрать меня хотел, — сказал Удалов. Он увидел, наконец, как летает его жена — оказывается у нее на спине был прикреплен небольшой пропеллер. Где-то он читал о таком средстве. Но где, забыл.

— Найдется на тебя правый суд, наперсник разврата, — сказала Ксения.

— Но кто же мог подумать, что он испугается?

— Мой Корнелий возвращается с приусадебного участка, — сообщила Ксения. — Мой Корнелий не совсем в курсе, как у нас развиваются события. Ты что, не заметил? Его же неделю как не было.

Тигр лежал за Ложкиным, отвернувшись к стене.

— Пошли, — приказала Ксения мужу.

Корнелий пошел за женой. Он не оборачивался, хотя тигр мог и прыгнуть. Но тигр не прыгнул. И Ложкин больше не смеялся. Ксению он побаивался. Да кто Ксению не побаивается?

Во дворе никого не было. Перед дверью Ксения загнула руку назад, отстегнула пропеллер. Не дожидаясь вопроса, пояснила:

— Называется — Малыш Карлсон.

— Ага! — вспомнил Удалов. — Не страшно?

— Третий день летаю. Привыкла. Удобно. Сумки таскать не надо. Только дома, разувшись, Удалов Собрался с духом и спросил жену: — Докладывай, Ксения, что без меня происходило?

— Да как тебе сказать...

Удалов прошел на кухню за женой. Там стояла новая машина — кухонный комбайн, а, может быть, соковыжималка.

— Это еще что такое? — спросил Удалов.

— А ты руки мой, не спрашивай, — ответила Ксения резко, словно чувствовала себя виноватой.

— Это же наверно бешеных денег стоит, — сказал Удалов.

Ксения не ответила. Она открыла отверстие сверху этой хромированной машины, которая размером была чуть побольше среднего размера кастрюли. Кинула внутрь несколько нечищеных картофелин. Машина уютно заурчала.

— Иди, иди, — сказала Ксения, — мойся.

Удалов не шел, смотрел на кухонный комбайн,

В нижней части кастрюли распахнулась стенка и изнутри выехали одна за другой две тарелки с супом. Суп был наваристый, густой, от него пахло мясом.

— Когда ты руки, наконец, вымоешь! — закричала Ксения и Удалов пошел в ванную, ломая себе голову над тем, где в кастрюле скрывались другие продукты.

— Я видел, — сказал он, возвратясь, — что ты клала картофель.

— Остальное синтезировалось, — ответила Ксения.

— И мясо?

— И мясо.

— Из картошки?

— Конечно из картошки! Не из капусты же!

Ксения даже покраснела от гнева. Вот-вот сорвется с орбиты.

Удалов поспешил сменить тон.

— Ксюша, — попросил он. — Ты мне расскажи, если можешь, что в городе случилось, пока меня не было?

Ксения посмотрела на мужа недоверчиво. Почему не сражается? Почему не укоряет за траты?

— Меня многое удивляет, Ксюша, — продолжал в том же духе Удалов. — Наличие девушек, тигров и пропеллеров. А вот теперь и эта... картофелечистка.

Ксения подобрела. Пошла в прихожую, принесла оттуда газету „Гусляр-ское знамя". Подчеркнула заметку ногтем:

— На, смотри.

Удалов прочел объявление.

— Этого быть не может! — воскликнул Удалов. — Путешествие в будущее недопустимо!

— Почему же недопустимо? — спросила Ксения.

— Потому что будущего еще нет. Куда ты полетишь?

— Они лучше знают. Организаторы.

— Что-то ты путаешь, Ксения.

— Корнелий, не раздражай меня. То тебе расскажи, то ты верить не желаешь. А что я по небу летаю, это нормально? А бабы надувные — это нормально? А тигр надувной — это нормально?

— Как надувные? — такого удара Корнелий вынести не смог. Пошатываясь он покинул квартиру и пошел к соседу, профессору Минцу, за консультацией. Ксения его не удерживала.

Минц сидел дома, решал головоломку — как сложить из тысячи кусочков латиноамериканский пейзаж. Третьи сутки сидел, не разгибаясь.

— Лев Христофорович, — позвал его Удалов, войдя в незапертую дверь. — Что происходит? Дайте мне объяснение.

Минц кивнул, но внимание его оставалось прикованным к облачному небу на головоломке. В пальцах он держал кусочек облака и примерял его к разным местам.

— Лев Христофорович, — продолжал Удалов. — Вы знаете, что в нашем городе шоп-туры в будущее продают?

— Да, читал, — ответил Минц. — Но это антинаучно. В будущее путешествовать нельзя. В прошлое — пожалуйста. В будущее — нельзя.

И он положил на место кусочек облака.

— Но если нельзя, — сказал Удалов, — тогда почему надувные существа? И вообще, разве это возможно, я сам видел как они обнимались.

Другой может бы и не понял Удалова, но Минц умел читать в душах между строк.

— Меня это тоже смутило, — сказал Минц. — Я наблюдал. И твоя жена на базар сегодня летала. А девушки производят впечатление, но уж про Ложкина с тигром я и не говорю.

— Нельзя город на неделю оставить! — рассердился Удалов. — Совершенно распустились. А не может это оказаться провокацией?

— И чьей же провокацией, коллега?

— Есть враги у свободной России.

— И они нам надувных женщин подсовывают?

— Вот именно!

— Говорят, много предметов оттуда привезли. На площади Землепроходцев толкучка образовалась.

— Ты думаешь, что Ксения там побывала?

— На шоп-тур она вряд ли бы стала тратиться.

— Не стала бы, — согласился Удалов.

— И у Ложкина лишних ста долларов не найдется. Зато на толкучке товары оттуда недорого отдают.

Удалов в очередной раз подивился Льву Христофоровичу. Вроде бы сидит дома, складывает головоломку, но его мысль вырывается вольной птицей и парит над городом, заглядывая в его укромные уголки.

— Честно говоря, я ждал твоего приезда, Корнелий, — сказал профессор. — Не хотел ничего делать, не посоветовавшись с тобой. Вот собрался позвонить президенту Академии наук...

— А чем он поможет?

— Меня смущает то, — ответил Минц, — что ни по телевизору, ни в центральных газетах нет ни слова о путешествии в будущее. Можно предположить, что окошко туда открыто только здесь, в Гусляре. Вот я и хотел получить подтверждение из Москвы, был ли сигнал прижать средства массовой информации или в самом деле великий Гусляр опять оказался в гордом одиночестве?

— Лев Христофорович, — ответил на это Удалов. — Разве в прошлые годы мы с тобой звонили за советом и указаниями в Москву? Мы сами шли в поход, мы сами штурмовали бастионы науки и решали жгучие загадки. А решив, докладывали!

— Предлагаешь тряхнуть стариной?

— Предлагаю сначала самим разобраться. А вдруг это чей-то розыгрыш? Теперь такая молодежь пошла, что вполне может выпустить на улицу компьютерные иллюзии. А ты позвонишь в Москву и окажешься в дураках перед руководством Академии.

Глаза Минца сверкнули. Он приподнялся, отодвинул от себя доску с головоломкой, но тут его внимание вернулось к южноамериканскому пейзажу.

— Нет, — сказал он. — Сначала надо сложить.

— Профессор! — воскликнул Удалов. — Ты с ума сошел! Какая еще головоломка? Речь идет о судьбе человечества!

Минц взял кусочек картона и принялся прикладывать его к рисунку.

— Ты слышишь меня? — спросил Удалов.

— Я слышу, — ответил Минц. — И знаю, что путешествие в будущее невозможно.

— Тогда я пойду один, -г- сказал Удалов.

Он был опечален поведением друга. Минц заметно постарел и в разговоре сбивался на мелочи.

Выйдя во двор, Удалов услышал сзади тяжелую поступь Минца.

— Не беги так, Корнелий, — окликнул он Удалова. — В мои годы приходится быть солидным. Да и ты не мальчик.

Удалов улыбнулся. Нет, его друг еще не окончательно потерян для науки и человечества. Странная и подозрительная история с шоп-туром в будущее обязательно найдет объяснение.

Они вышли на улицу.

— Куда сначала? — спросил Удалов. — В туристическое агентство? В Голден гууз?

— Гуси подождут, — ответил Минц.

— Какие гуси?

— Учиться надо, Корнелий! Сколько раз я тебе говорил об этом! Учти — название фирмы английское и означает оно „Золотой гусь“. Это тебе не кажется подозрительным?

— Может быть, — неопределенно ответил Удалов. Конечно, английское название для гуслярской фирмы подозрительно, но сегодня уже не настолько, чтобы бежать в райотдел.

Минц повел Корнелия на площадь Землепроходцев, где по его сведениям располагалась толкучка товаров из светлого будущего.

Они шли быстро, но все равно опоздали.

Площадь была почти пуста, лишь у гостиных рядов таился в прохладной тени мужик в приличном костюме, при красном галстуке, но в сапогах. Сбоку стоял большой полосатый баул. С другой стороны, принимая красивые позы, возвышались две девицы — те самые. У ног лежал крокодил. Несколько мальчишек глазели на крокодила, а пенсионер Пупыкин норовил заглянуть девушкам под туники, чем их веселил.

— Вы из будущего? — спросил Удалов.

— А что, не видно? Только сегодня вернулись. Товар свежий, — ответил мужик. — Купи телку. У меня последний автобус в Столбики уходит.

— Я сам куплю, — сказал Удалов. — Завтра отправлюсь в будущее и куплю.

— Блондинок там уже не осталось, — уверенно сказал мужик. — Там только брюнетки. Блондинок еще вчера разобрали.

— Послушай, сто тысяч дам, — взвыл пенсионер Пупыкин.

— Она мне самому в двести обошлась, — отмахнулся мужик. — Бывают же такие скопидомы!

Пупыкин ткнул дрожащим пальцем в бедро девушки. Та взвизгнула и отпрянула.

— А крокодилы почем? — спросил Удалов.

— Крокодилов по полсотни отдаю. А вы животными интересуетесь? У меня слон есть, недорого. Если у вас огородный участок, то оказывает большую помощь. Хотите посмотреть?

— Хочу, — сказал Удалов и огляделся: где же мужик прячет слона.

Мужик вытащил из полосатой сумки темный шарик размером с теннисный мяч.

— Посторонись! — велел он зрителям.

Все послушно отшатнулись.

Мужик уронил мячик на землю, щелкнул пальцами и тогда возникло дрожание воздуха. Оно сгустилось и посерело. Потом оказалось, что над толпой возвышается средних размеров слон, очень грустный, малоподвижный, лишь кончик хобота лениво покачивается над упавшей на землю надувной девушкой, которая не успела или не сообразила отскочить.

Пупыкин и Удалов кинулись поднимать девушку, хотя конечно же опасались слона. Но мужик потянул слона за хобот, тот легко и послушно отошел в сторону и встал справа от крокодила. Тут же налетели мухи и стали виться вокруг, думали, что слон настоящий, кровяной.

— Ну что, берешь слона? — спросил мужик.

— И почем у вас теперь слоны? — спросил Минц.

— Триста тысяч, за такие деньги вы теперь курицу не купите.

К ним спешил милиционер.

— Граждане, граждане! — укоризненно кричал он, — ну что же мне с вас штраф, что ли, брать? Сказано же, что рынок закрыт, а слонов не разрешается.

Мужик щелкнул пальцами, слон растворился в воздухе и покатился мячиком под ноги Минца.

И правда, — сказал мужик. — Последний автобус уйдет, я до Столбиков не доберусь.

— Сто двадцать, — сказал Пупыкин. Он вытащил из кармана пачку банкнот и тряс ими перед носом мужика.

— Эх, себе в убыток торгую! — закручинился мужик, но деньги взял и стал пересчитывать, словно это играло роль. А Пупыкин начал метаться между двумя одинаковыми девушками, не зная, какую выбрать.

— Быстрее соображай, пенсионер, — сказал мужик. — Ты левую бери, она постарше.

— Вы уж скажете! — обиделась левая девушка. — Сам вы старый!

Мужик засмеялся и щелкнул пальцами. Ненужная девушка превратилась в мячик.

— Мне тоже упакуйте, — потребовал Пупыкин. — Я же не могу прийти домой в такой сомнительной кампании.

— Это дело пустяковое, отец. Но ты сам учись. Теперь за тебя ее ликвидировать некому.

Мужик показал Пупыкину как щелкнуть пальцами. Удалов тайком тоже щелкнул и, сам того не желая, превратил в мячик чужого крокодила. Пупыкин побежал прочь, пошатываясь на кривых ножках. Ручки он прижимал к сердцу, так как заветный мячик лежал во внутреннем кармане пиджака.

Негромко матерясь, мужик застегнул сумку на молнию и поспешил к автобусу.

В начале бывшего Маратовского стоял голубой двухэтажный барак. Над одной из дверей была прикноплена картонка с надписью „Голден гууз“.

Молодая женщина с невыразительным длинным лицом с ярко нарисованными губами сидела за ученическим столом. При виде посетителей она негостеприимно сказала:

— А я уж закрываться хотела. Вы насчет круиза?

— Мы хотели бы побывать в будущем, — сказал профессор Минц. — Согласно объявлению.

Женщина громко вздохнула, словно всхлипнула. Затем на ее лице появился проблеск надежды.

— Паспорта с собой? — спросила она.

— Нет. А можно без паспорта? — ласково спросил Удалов.

— Ну подумайте, пожилой человек, а такую ахинею несет! Вы же отправляетесь за рубеж, мы за вас гарантируем своим карманом. Вам известно, что в будущее допускаются лишь лица с гуслярской пропиской?

— А из района можно? — спросил Удалов, вспомнив мужика.

— Из района можно. Попрошу завтра к десяти. Паспорт, сто долларов наличными, одеться прилично, но скромно. Вот список товаров, допущенных к провозу.

Женщина протянула Удалову отпечатанный на машинке лист бумаги.

— А теперь идите, — сказала она. — Мы закрываемся.

Вернувшись домой (Удалов увязался за другом), Минц все же позвонил президенту Академии наук.

Президент как раз возвращался в резиденцию и принял вызов из машины по радиотелефону.

— Толя, — сказал Минц. — Здравствуй, тебя Лев Минц беспокоит.

— Узнаю, узнаю, беспокойное сердце, взволнованный голос старого учителя! Что вас сегодня тревожит, коллега?

— Скажи мне, Толя, только честно, — попросил Минц, — путешествие в будущее возможно?

— Теоретически?

— И практически.

— Вряд ли, — сказал президент Академии, — а что, у вас получилось?

— Значит, ты ничего не знаешь?

— А что я должен знать?

— А то, что у нас в Великом Гусляре, туристическая контора организует туры в будущее.

— Смешно, — сказал президент. Но голос у него был серьезный.

— Причем это не просто туры, — сказал Минц. — Это шоп-туры. Понимаешь?

— Теперь уже с трудом, — признался президент.

— Я сегодня наблюдал, какие товары привозят из будущего мои односельчане. И это впечатляет.

— Ты меня пугаешь, Лев.

— Толя, неужели в других городах это явление не наблюдается?

— Не только в других городах, но и в других странах. Нигде в мире не зафиксировано перемещение в будущее.

— Провокация?

— Но чья? Кому выгодно отправлять в будущее жителей Великого Гусляра?

— Вот и мы сомневаемся, — произнес Минц.

— Что за товары? — спросил президент.

— Странный набор. Надувные женщины...

— С какой целью?

— Может, с эротической.

— Для мастурбации?

— Прости, Толя, но они такие убедительные, что даже разговаривают. Кроме того, в нашем городе появились надувные слоны и тигры.

— Прости, но это какой-то детский сад.

— Индивидуальные средства для полетов под кодовым названием „малыш Карлсон“.

— Кухонные комбайны, которые превращают картошку в мясо, — подсказал стоявший рядом Удалов.

— Кухонные комбайны, — повторил Минц. — И многое другое, о чем мы еще не успели узнать.

— Ясно, — сказал президент. — А что нужно противной стороне?

— Молодец, — одобрил вопрос президента Минц. — Нас тут снабдили списком вещей, которые рекомендуется брать с собой в шоп-туры для обменных операций. Погоди, погоди... фрукты и овощи свежие, кедровые орешки... ткани хлопчатобумажные и шелковые... не вру я! Слушай, не перебивай... драгоценные и полудрагоценные камни, янтарь, нефрит, агат... хорошо, пойдем дальше: книги с иллюстрациями в хорошем состоянии, выпуска до 1945 года, изделия из натурального меха... Да тут больше ста позиций!

— Любопытно, — заметил президент. — Судя по твоему чтению, практически каждый житель города, независимо от его богатства, может набрать дома материалов для шопа... для бартера! Лев, ты должен будешь сделать для меня лично и для науки одну вещь...

— Не надо подробностей. Я все понял. Завтра с утра мы с моим другом Корнелием Ивановичем Удаловым берем паспорта и отправляемся.

— Какова стоимость путевки?

— Не надо, Толя, на науку у нас дают скудно.

— На науку — скудно, а на разведку — сколько надо. Во внешней разведке у меня есть один академик.

— По сто долларов, — сказал Минц, чуть усмехнувшись, и Удалов мысленно захлопал в ладоши: „Ай, да Минц! Ай, молодец!“

— Двести долларов перевожу сегодня телеграфом. Тебе и товарищу Удалову. Завтра жду от тебя звонка. На всякий случай с утра будем держать в боевой готовности парашютную бригаду.

— Только не это! — взмолился Минц. — Мы же не знаем, кого испугаем и во сколько это нам обойдется.

— В зависимости от твоего доклада, Лева, — согласился президент. — Россия не забудет твоего подвига.

— Пока еще я жив, — скромно ответил Минц.

Он попрощался с президентом и объяснил Удалову, что был у того научным руководителем кандидатской диссертации. Много лет назад...

Вечером Удалов снова отведал пищи из кухонного комбайна.

На этот раз Ксения набрала на кнопках рагу из зайца в бургундском вине и омаров под майонезом. И все из той же картошки.

Омары Удалову понравились. Он взял у Ксении пропеллер, попробовал полетать по квартире, ушиб голову о люстру, к счастью люстра осталась цела. Удалов упал, но не огорчился. Только сказал:

— К максимкиному приезду спрячь эту штуку.

Ксения не ответила, но поняла, что Удалов беспокоится, как бы „малыш Карлсон" не попал в руки внуку, который пока отдыхает с родителями на острове Кипр.

Удалов долго не засыпал, сидел у окна. По улице брели парочки, возвращались из парка. Удалову казалось, что многие девицы не настоящие, а надувные. Но из-за плохого освещения он не был уверен в своих наблюдениях.

Ксения мирно спала, русские женщины быстрее мужчин привыкают к необычностям судьбы. Ну где бы вы увидели в Европе чтобы женщина на шестом десятке, купив на толкучке пропеллер, стала летать с ним над городом? А у нас это бывает.

Взгляд Удалова упал на хозяйственную сумку, которую Ксения собрала ему в шоп-тур. Когда она узнала, что Удалов отправляется в будущее с государственным заданием и на государственные деньги, как бы в командировку, она обрадовалась и надавала ему поручений. Оказывается Ксения знала о состоянии рынка будущего, ей была известна конъюнктура и курс тамошнего рубля. Она еще и не побывала там, может и не побывает, но знает, что будущее дается человеку лишь однажды и ты обязан использовать свой шанс так, чтобы не было стыдно перед внуками и правнуками нашими...

Удалов старался запомнить инструкции жены, но голова была переполнена информацией и потому он мало что запомнил. Даже бумажку затерял. А Ксения так старалась: сложила в сумку отрез крепдешина, палехскую шкатулку, хохломские ложки, пепельницу из малахита, янтарные бусы и множество вещей, которые вовсе не нужны дома, но выбрасывать их грешно.

Заснул Удалов перед рассветом и во сне летал вместе со своим бородатым внуком над золотыми нивами светлого будущего.

Минц вышел с портфелем.

— Боюсь, — сказал он, — что у меня никуда не годный бартер.

— Я поделюсь, — обещал Удалов.

Перед агентством „Голден гууз“ было людно. Отправляли группу. Вчерашняя женщина проверяла сумки, а нервный кавказец Георгий, сидевший в конторе, собирал деньги и шустро прятал их в сейф. На паспорта Минца и Удалова он взглянул мельком, словно они его на самом деле не интересовали.

— На улице ожидай, — говорил каждому кавказец. — На улице ожидай.

Получилось словно песня.

Выходя они столкнулись с Мишей Стендалем.

Миша Стендаль — сотрудник гуслярской газеты „Гуслярское знамя“, раньше органа горкома, а теперь — владение коллектива редакции из шести человек во главе с товарищем Малюжкиным.

Миша склонился к уху Удалова и громко прошептал:

— Никому ни слова. Я выполняю редакционное задание.

— Слушаюсь, — ответил Удалов.

— Миша! — воскликнул Минц. — А вы что здесь делаете?

— Конспирация! — прошептал Удалов. — Он тоже на задании.

Женщина со скучным лицом появилась рядом, хотела о чем-то спросить, но Минц ее опередил:

— В какой год вы намерены нас отправить?

— В отдаленное будущее! — ответила женщина так, словно ее обидели.

— А год вам неизвестен?

— Говорят, что лет через сто, — сказала женщина. — Точнее меня не информировали. И попрошу на улицу, на построение!

На улице, у дверей в агентство, женщина выстроила всех шоп-туристов. Одиннадцать человек. Два или три лица Удалову были знакомы, но не более того.

Женщина прошла вдоль строя.

— Участники шоп-тура, — сообщила она, — должны строго соблюдать правила поведения в чужом обществе. Запрещается вступать в разговоры с жителями будущего, навязывать им свои товары и услуги за пределами вещевого рынка. Любая попытка остаться в будущем или продлить срок своего тура будет наказываться денежным штрафом в десятикратном размере. Всем ясно?

— Простите, — сказал профессор Минц, вытирая платком вдруг взопревшую лысину, — а в десятикратном размере от чего?

— От максимума, — ответила женщина.

Алый рот ее совершал куда больше движений, чем следовало или было необходимо.

Кавказец выглянул из дверей и сказал:

— Можно запускать, Чикита.

— Может быть вы знаете, в какой год нас отправляют? — спросил у него Минц.

— Главное, — ответил кавказец, — живым вернуться, не заблудиться. Будешь слушаться, вернешься живой и богатый.

Удалов тем временем смотрел на своих спутников. Семь мужчин, четыре женщины. Женщины все деловые и профессиональные на вид. Это было видно по джинсам и тугим объемистым сумкам. Из мужчин трое были молоды,

Миша Стендаль в расцвете сил, а трое, включая Удалова и Минца, клонились к закату жизни.

Больше разглядеть Удалов не успел. Их быстро погнали по полутемному коридору, кавказец возглавлял шествие, а длиннолицая дама его замыкала. Потом в глаза ударил свет — они оказались в зале, похожем на актовый, зал типовой школы. В углу были свалены стулья. Они были покрыты красным ситцем с выцветшими белыми буквами лозунгов.

Посреди зала стоял автобус Павловского завода. Кавказец занял место за рулем, женщина подталкивала, торопила туристов, повторяя, что времени в обрез, если опоздаем, придется возвращаться не солоно...

Обшивка с сидений была сорвана, некоторые сели на пружины, другие на голую фанеру.

— Крепче держитесь, — приказал кавказец.

Чикита с красным ртом прошла к двери зала, возле которой находился выключатель. Она повернула его и свет в зале погас. Стало почти совсем темно. Автобус взревел и начал покачиваться. Поехали. Иногда его подбрасывало на колдобинах.

Удалов с трудом удерживался на сидении, так что вглядываться в темноту не было возможности.

Затем стало светло, даже ярко. Оказалось, автобус выехал на залитый солнцем луг. Ласковое солнце катилось по серому небу. Пели птицы, хотя в августе они у нас обычно молчат, подводят итоги лету.

— Вылезаем! — приказал кавказец.

Женщина с длинным лицом ждала их внизу, снаружи. От этого создавалось ощущение какого-то розыгрыша, дурной шутки. Правда перемену в окружающем пейзаже объяснить было нелегко.

— Скорее, товарищи, скорее, господа! — звала женщина. — Мы теряем драгоценное время.

— Корнелий, запоминайте, все запоминайте! — прошипел Минц.

— Говорят, американским шпионам выдают кинокамеры размером с горошину, — сказал Миша Стендаль. — Жалко,' что я не шпион.

Туристы, волоча сумки, поспешили за женщиной по зеленому полу искусственной лужайки. Солнце пекло немилосердно. Чикита и Георгий надели белые панамки. За углом забора началась улица. Улица была чистой, широкой, дома были скучными, почти без окон. По мостовой неслись закрытые машины неизвестной конструкции, по тротуарам шли люди в широкополых шляпах, длинных плащах или халатах и блестящих перчатках.

Удалов рассматривал этих людей, жителей отдаленного будущего, но жители не обращали на него никакого внимания.

Минц тут же совершил проступок.

Он обратился к встречному жителю будущего и спросил:

— Вы не скажете мне, какой сегодня у нас год?

— Две тысячи девяносто шестой, — ответил житель и прошел не останавливаясь.

— Ах, товарищ Минц, я этого от вас не ожидала! — воскликнула Чикита, скривив красные губы. — Не отворачивайтесь, не прячьте глаза! Если виноваты, нужно уметь признать свою вину. Притормозите, Минц! Вы пойдете последним и пускай вам достанется на вещевом рынке самый плохой столик. Вы поняли? Осадите!

— Девушка! — рассердился Удалов, видя каким унижениям подвергается профессор. — Вы знаете, с кем разговариваете?

— И с кем же?

— С мировой величиной! С профессором! Без пяти минут лауреатом Нобелевской премии.

— Ху-ха, — ответила Чикита. — Эти пять минут грозят затянуться в вечность. Здесь нет профессоров. Если поехал в шоп-тур, значит ты не лауреат Шнобелевской премии, а рядовой шоп-турист. И прошу вас, гражданин Удалов, зарубить это себе на носу. Или мгновенно вылетите отсюда и плакали ваши сто баксов.

— Корнелий! — предостерег друга Минц. — Я не обижаюсь.

Минц тщательно подмигивал, но Удалов уже завелся и никак не мог понять, к чему его призывают.

Для жителей светлого будущего эта сцена представляла интерес. По крайней мере наконец-то шоп-туристы привлекли к себе внимание прохожих. Но реакция на взгляд Удалова была странная и неадекватная.

— Ах, — воскликнула какая-то женщина, укрытая широким зонтом и темными стрекозиными очками. — Какой мужчина! Какая страсть!

Минц потянулся к женщине:

— Вы имели в виду меня?

— Нет, вашего дружка. Лысенького. Который озона не боится.

— Почему его следует бояться? — спросил Минц.

Никита втиснулась между профессором и дамой, теснила профессора к толпе туристов, умудрялась при этом топать ногами и издавать неприятные хрюкающие звуки, столь свойственные некоторым дамам, состоящим при должности.

— Запрещено! Запрещено задавать вопросы! — шипела Никита. — Вы что, хотите, чтобы всю программу нам прикрыли? Вы не представляете, с каким трудом мы на этот контракт вышли! И никто раньше вопросов не задавал. Сказано — не задавать, и не задавали. А вы почему задаете?

— Потому что я любознательный.

— Без пяти минут любознательный! — съязвила Никита, которой к тому времени удалось оттеснить Минца внутрь группы. По ее знаку остальные шоп-туристы взяли Минца и Удалова в кольцо, чтобы скрыть от встречных и облегчить экзекуцию.

— Но почему нельзя спрашивать? — вел арьергардный бой Удалов.

— А потому, что сейчас ты про год спрашиваешь, а потом спросишь, чего нельзя!

— А чего нельзя?

— Нельзя узнавать, будет война или не будет, когда ты помрешь и какой смертью...

— Но вы же сами в проспекте обещали нам могилы показать!

— Там проведена соответствующая подготовка. Там все схвачено. А вот самодеятельности мы не допустим.

— Не допустим, — поддержал Никиту Георгий.

Впрочем и туристы были солидарны с начальством, потому что, конечно же, приехали сюда не из-за места на кладбище, а за товаром.

— И какая вам радость, — сказала уже спокойнее Никита, чувствуя, что бунт на борту утихает, — какая радость узнать, что помрете через три дня?

— Почему я умру через три дня? — заинтересовался Минц.

— Да не вы, Минц, а обыкновенный без пяти минут человек!

Но Минц закручинился и, отойдя на последнее место в группе, опустил голову, словно услышал смертный приговор. Удалов счел необходимым ободрить его.

— Крепись, друг, наша кукушка еще продолжает куковать, — сказал он. Постепенно Минц успокоился и в группе восстановился темп движения. Встречные люди на шоп-туристов не смотрели.

— Я их понимаю, — сказал Минц. — Мы им надоели. Если путешествие во времени такое обычное дело, что здесь уже проводят шоп-туры, значит, местные жители видели туристов тысячами!

— Минц, разговорчики! — прикрикнула Чикита.

— По-моему, она старшиной служила, — сказал Удалов.

Кавказец свернул на грязную улицу. Здесь дома сдвинулись тесно, кое-где через улицу тянулись какие-то провода и шнуры. Наполовину надутый слон сидел, прислонившись к стене дома. Внезапно перед туристами открылась небольшая площадь. Площадь была пуста, на ней стояло несколько пустых столиков, словно в летнем кафе, из которого украли стулья.

— Можете расхватывать столики, — сказала Чикита. — И раскладывайте свое барахло.

По площади слонялись три человека в униформе, видимо, полиция. Удалову захотелось спрятаться или сдаться властям. Но полицейские не обратили на него внимания. Они шли вдоль столов, глядя, что выкладывают на них туристы. Полицейские были, подобно прочим прохожим, одеты в длинные, до земли, плащи, на головах — широкие шляпы конусом, закрывающие не только голову, но и плечи. Чикита побежала за ними, отставая на два шага.

Некоторые предметы полицейские брали в руки, разглядывали, проверяли приборчиками, прикрепленными к их пальцам. Один полицейский схватил с крайнего стола нечто небольшое и сказал:

— Конфисковывается.

— Как конфисковывается? — возмутилась кряжистая владелица в желтом берете. — Это же в списке было! В прошлый раз вы разрешали.

— Выдать компенсацию, — сказал полицейский семенившей за ним красногубой Никите.

— Будет сделано, — живо откликнулась та. Потом погрозила кулаком шумевшей туристке.

Удалов разложил свой товар на шатучем столике. Минц смог подложить в общий котел лишь янтарные запонки и банку белых маринованных грибов.

Стемнело, сверху посыпался дождик, теплый, вялый, пахнущий дешевым шампунем.

— Накройсь! — кричала Чикита, — дождик опасный для здоровья!

Никто не испугался, но стали доставать кепки и береты. Удалов накрылся носовым платком.

Когда проверка и раскладка завершилась, появились и покупатели.

Покупали в основном мужчины, одетые в различного рода форменные мундиры. Были они деловиты, словно пришли не на базар, а на тактические учения. Впрочем, обнаружилось, что и наши туристы тоже готовы к такому разговору и знают не только о товарах, которые можно получить, но и их ценность. Так что споров и не возникало.

За шелковый халат с драконами, который Ксения и не носила, Удалову сразу предложили надувную девушку — на выбор три мячика разных цветов.

Ему стало любопытно. Не то, чтобы он хотел получить девицу — вы же представляете, что бы случилось, если бы он привел такую домой — но все же сама возможность обзавестись юной красавицей интриговала. Может Ксении пригодится помощница на кухне?

— Посмотреть можно? — спросил он.

Покупатель бросил мячики на землю, из них, как в сказке, выросло три брюнетки, все три полногрудые, кучерявые, с ямочками на щеках.

Они одинаково улыбались Удалову.

Одежды на брюнетках почти не было — так, нечто вроде купальников цыганского образца.

Конечно, Удалов хотел получить брюнетку. Он все же был мужчиной. Конечно, он немного завидовал холостяку Пупыкину, который отнес домой мячик и играет теперь им в меру своих сил. Но брюнетку брать нельзя. Ни в коем случае. Ксения не оценит его заботы о домашнем хозяйстве.

Удалов краем глаза уловил усмешку, посетившую лицо его друга и неожиданно для себя спросил бравого покупателя при погонах и в полумаске.

— А мужчины у вас есть?

— Такие же? — удивился покупатель. — Зачем вам? Кому они нужны?

— О, нет! — хором воскликнули брюнетки и полезли к Удалову обниматься. — Мы лучше! — уверяли они. — Не нужны тебе мальчики, наш повелитель. От наших мальчиков проку нет.

— Эй! — крикнул покупатель своему однополчанину, который торговался возле столика, где держали оборону две гуслярские женщины. — У тебя тринадцатого-бис не найдется?

Тут Удалов увидел, что возле того столика стоит полный юноша в одних трусиках. Гуслярка критически осматривала его.

— Нет! — остановил покупателя Удалов. — Это я так, узнать хотел. Мне бы лучше чего-нибудь из животного мира.

— А мы? — спросила брюнетка. Она нежно погладила Удалова по руке: — Хочешь, я тебя искусаю?

— Богом прошу, — обратился Удалов к покупателю. — Убери их, а то соблазнюсь.

— Соблазнись.

— Нельзя. Жена убьет. У нас с этим строго.

— Почему строго? — покупатель так удивился, что в мгновение ока превратил галдящих девиц в черные мячики. И так ловко, что мячики подпрыгнули по очереди ему в руки. Рассовывая их по карманам френча, покупатель повторил вопрос: — Почему строго?

— Да потому, что ревнует! Не поверите, шестой десяток разменяла, а все равно ревнует. Ей кажется, что я еще ой-ой-ой!

— А вы уже не ой-ой-ой? — спросил покупатель.

— Свое, в основном, отлетал, — признался Удалов.

— Господин! — окликнул покупателя Миша Стендаль. — Вы ко мне не подойдете?

— Сейчас, минутку, — ответил тот. Шелковый халат притягивал его как магнит. — А удава вы не желаете? Есть крупный удав, очень красивой расцветки. Последний экземпляр наблюдается в лондонском зоопарке.

Удалов не успел ответить, как услышал сверху голос:

— Так все еще ревнует Ксения?

Он поднял голову.

На фоне серого неба летали отдельные горожане, пользуясь пропеллерами системы Карлсон. Одна из женщин, летевшая, подобрав плащ, помахала Удалову рукой. И исчезла за коньком крыши.

Покупатель в форме забыл об удаве. Он вытащил из кармана портативную рацию и начал в нее что-то шептать.

Буквально через четыре секунды над площадью возник полицейский, сидевший на реактивном стуле. Полицейский принялся барражировать на небольшой высоте.

— Чего вы испугались? — спросил Удалов.

— Да поймите вы, чудак-человек, — задушевно заговорил покупатель. — Нельзя нашим людям с вами общаться. Каждая минута пребывания вас здесь ставит под угрозу нашу цивилизацию. Что если вы повредитесь или погибнете? Что за судьба ждет тогда ваших внуков. Если бы не крайняя нужда, неужели бы вас сюда пустили? . / .

— А кто со мной разговаривал?

— Наверное кто-то из правнуков. Мы проверим и примем строгие меры. Нехорошо приставать к нашим гостям. Так вам нужен удав?

— Возьмем удава? — спросил Удалов.

— А что ты с ним будешь делать? — удивился Минц. — Кого мы с тобой собираемся душить?

— Вместо собаки пускай дом охраняет. Тихо, стремительно, — предположил Удалов.

— Ох, загадит он тебе квартиру, — предупредил Минц.

— Обижаете, — сказал покупатель. — Удав тоже синтетический. У нас окружающий мир больше не гадит.

Удалов отдал халат, а Минц пристал к покупателю с расспросами разведывательного характера:

— И давно у вас путешественники во времени появились?

— Да уж вторую неделю привлекаем, — ответил покупатель.

— А раньше не было?

— Раньше думали, что без вас обойдемся.

— А теперь поняли?

— К сожалению.

— Почему у вас такое население скучное?

— Это наши проблемы, — отрезал покупатель. Почему-то отвечать на этот вопрос ему не хотелось.

— Не только ваши проблемы, — возразил Минц. — По сути дела вы — наши потомки. Не чужие люди.

— Я сам, может, приезжий. От вас, товарищ Минц, я не происходил. — И покупатель зашагал прочь.

— Мне нужен настоящий информант, — сказал Минц шепотом. — Пока что я не вижу в этом логики. А ты?

— Эй! — окликнул уходящего покупателя Удалов, желая помочь профессору. — Скажите, вас Америка случайно не покорила?

— Это еще почему? — удивился покупатель.

— Ну, может быть, покорила вас Америка и теперь через вас хочет нас покорить.

— И что же она будет тогда с вами делать? — отозвался другой покупатель, пожилой, с заостренной бородкой и в черных очках. Под расстегнутым плащем блестели рядами золотые пуговицы.

— Угнетать, — сказал Удалов, — высасывать соки.

— А что, в вашем времени этим Заняться некому? — спросил старик.

— У нас армия еще держится, — сказал Удалов.

Старик предложил Удалову купить у него старую конусообразную шляпу. Сказал, что очень помогает от озоновых дыр. Удалов сказал, что в его Гусляре дыр пока не замечено.

— Не сегодня—завтра пробьются, — пообещал старик. — А дальше все посыплется, как карточный домик.

Старику хотелось приобрести у Корнелия палехскую шкатулку и потому он отдал ему синий мячик. Этот мячик умел превращаться в палатку с теплым надувным матрасом и подушкой. Идеальное средство отдохнуть на рыбалке.

Тем временем центр событий переместился к Мише Стендалю. А так как его столик стоял совсем рядом, то Удалов был в курсе дел.

Миша принес с собой бочонок меда, но отдавать дешево его не намеревался. Уже несколько человек подходили к нему, предлагали животных, технику и девушек, но Миша сказал, что ему требуется флаер, то есть летательный аппарат из фантастического фильма.

К его меду приценивались разные люди, но флаера они предложить не могли, может и не было у них флаеров. И тут к Мише подошла пожилая женщина, скромно одетая, в резиновом платке. Она сказала, что мед ей нужен как лекарство, но флаера у нее отродясь не было, единственное, чем она может пожертвовать, это своей служанкой. Она вынула из сумочки очередной мячик и тот, стукнувшись о мостовую, превратился в скромного вида девушку. Она была не столь красива и длиннонога, как те близняшки, что уже шастали по Великому Гусляру, но ее тихое очарование не осталось незамеченным Удаловым.

— Вот это совсем другое дело, — сказал Удалов. — Такую и я бы взял... в служанки.

Миша хлопал голубыми глазами. Снял очки, протер их. Девушка глядела на него робко и преданно.

— Боюсь, что он провалит редакционное задание, — сказал Минц.

— Интересно, а каким оно было? Неужели он обещал Малюжкину самолет привезти?

Пожилая женщина, которая намеревалась расстаться со служанкой, была сообразительна. Она перехватила загоревшиеся взгляды молодых людей.

— Ах, — сказала она, — Галочка мне все равно как дочка. Конечно, я только пошутила, что с ней расстанусь.

— Я готов отдать вам бочонок меда! — воскликнул Миша.

По площади прокатился изумленный гул. За бочонок можно было получить трех девиц.

— Вашего меда не хватит на один ноготок Галочки, — произнесла подлая старуха.

И не успел Стендаль возразить, как старуха жестко и решительно щелькнула пальцами. Галочка ахнула и превратилась в мячик. Стендаль ринулся было за мячиком, но мячик отпрыгнул от него и покатился к владелице.

— Но, может быть, вы возьмете что-нибудь еще? — взмолился Стендаль.

— Ах, что мне у тебя взять, молодой человек? — спросила старуха. — Нечем тебе меня, старую, соблазнить.

— Но у меня есть оренбургский платок из чистой шерсти. В обручальное кольцо продевается без труда.

— Мало! — рявкнула старуха.

— А вот моржовый клык с вырезанным на нем узором охоты на полярных медведей в исполнении неизвестного чукотского мастера.

— Ах, оставьте! — и старуха пошла прочь.

— Погодите!

Тут в дело вмешался Минц. Он подбежал к Стендалю и схватил его за рукав.

— Миша, — сказал он, — эта женщина более тебя заинтересована в сделке. Не спеши и не суетись.

— А если она уйдет домой? — Мишу колотила дрожь, он был смертельно бледен.

— Потерпи. Поверь моему опыту. Она сама вернется, если ты не будешь ее умолять.

Старуха дошла до конца рынка, остановилась и посмотрела на Мишу через плечо. Миша тянулся к ней, но Минц крепко держал его.

Старуха остановилась в нерешительности, но не возвращалась. Тут появился один из милиционеров, только переодетый в штатское. Удалов узнал его по родинке на правой ноздре. Переодетый милиционер сказал Стендалю:

— Могу помочь.

— Сколько? — спросил Минц, не отпуская Стендаля.

— Моржовый клык, — ответил милиционер. — Собираю с детства моржовые клыки.

— Согласен! — воскликнул Стендаль раньше, чем профессор успел его остановить.

— Эй, гражданка Стендаль! — воскликнул милиционер. — Пожалуйте назад.

К счастью она не заметила, как пошатнулся Миша, услышав свою фамилию.

— Ничего страшного, — успокаивал его Минц, — одна из твоих правнучек окажется деловой старухой. Это — жизнь, это — судьба.

Старуха резво подбежала к Стендалю и, словно все было оговорено заранее, схватила бочонок с медом, кинула в Стендаля мячиком, а милиционер унес моржовый клык, расписанный охотничьими сценами из жизни чукчей.

— Ну что ж, давай, возвращай красотку к жизни, — сказал Удалов, видя, как робеет, все еще дрожит Миша Стендаль. — Пальцами сможешь щелкнуть?

С другой стороны, где за столиком стоял человек с лицом отставного полковника ДОСААФ, донесся хриплый голос:

— Если бы не возраст, сам бы женился, и всем посоветовал. Это же надо жену иметь, которую можно двумя пальцами на полку отправить. А когда соскучился по компании или проголодался, тут же вернуть домой!

— Это неэтично, — отозвалась женщина, стоявшая еще дальше. — Мы вам не мячики, чтобы в кармане носить.

— Так то ж игрушка надувная! — откликнулся бритый парень в черной майке. — А нам, русским людям, подавай женщину мясную, потную, энергичную.

В этой дискуссии никто не заметил, как Стендаль щелкнул пальцами и служанка Галочка материализовалась рядом с ним. Не только материализовалась, но вступила в разговор, так как явно отличалась умом и бойкостью от красавиц, которых завезли в Гусляры из прошлых шоп-туров.

— А вы мне скажите, — напала она на торговку, — чем я хуже вас? Или грудь моя не такая упругая, или бедра мои не покаты, или ноги мои не прямые, как у скаковой лошадки?

Торговка была толстой, корявой, неухоженной женщиной и потому она сразу обиделась.

— Кукла надувная, за десять копеек! — возопила она. — Вы только поглядите, люди добрые, кто на меня нападает? Кто меня, мать двоих детей, оскорбляет при людях? Ты хоть знаешь, что такое ребенок?

— Если мой будущий муж или возлюбленный захочет, — скромно возразила Галочка, — я немедленно рожу ему наследника.

— Синтетического! — догадалась торговка. — Пластмассового!

Галочка отвернулась от противницы и положила руку на плечо Мише:

— Миша, не слушай наветов. В нашем времени все равны. Неважно, как человек произошел на свет, главное, чтобы он был хорошим человеком! Ты понимаешь меня?

— Еще как понимаю, — ответил Миша.

Галочка потянулась к щеке Миши и ласково, нежно поцеловала его.

Миша даже побледнел от счастья.

— И если ты хочешь, — прошептала надувная девушка так громко, что весь рынок слышал, — то пойдем со мной в трехзвездочный отель „Гусь“, потому что я страстно мечтаю тебя любить и радовать!

Девушка часто дышала.

Миша позволил себя увести. Минц пытался было окликнуть его, но Удалов сказал:

— Пускай идет. Его счастье или его беда. Он взрослый. Вышел из комсомольского возраста.

Торговка громко хохотала вслед возлюбленным, слала проклятия, к ней подошел местный милиционер и предупредил о правилах поведения на общественных рынках. Торговка замолчала.

— Она свое дома возьмет, — сказал Удалов.

Местный народ лениво заходил на маленький рынок, лениво бродил от столика к столику, люди кое-что брали. Милиционеры, те, что проверяли сначала товары, теперь уже все переоделись. Ходили как покупатели, как бы направляли действие, помогали вести, то есть, обмен.

Удалов находился под впечатлением, что по выходе с площади покупатели сдавали покупки и, переодевшись, возвращались.

Удалов выменял себе зонтик, который в собранном виде становился меньше грецкого ореха, у Минца хорошо ушел однотомник Белинского, издания начала века с золотым тиснением по переплету. Стендаль не возвращался, интересно, куда его потащила страстная надувная кукла?

Минц упорно заговаривал с покупателями и вообще зеваками из будущего, но люди отвечали ему односложно, словно побаивались гостя или собственного начальства. Но тем не менее даже скупые ответы представляли для лазутчика интерес.

— Скажите пожалуйста, какой у вас общественный строй? — слышал Удалов голос профессора. '

— Свободный, — отвечал один покупатель.

— Демократический, — отвечал второй.

— Меня он устраивает, — говорил третий. — Другого нам не предлагают.

— Сколько было мировых войн? — спрашивал Минц.

— Не помню, — с туманной улыбкой отвечал полицейский в штатском.

Бритый молодой парень долго выбирал себе подругу, наконец ему понравилась губастая, глазастая, рыжая, курчавая, — он тут же поспешил с купленной подругой в гостиницу.

Без пяти два на площади появился полицейский командир. За ним двигалась повозка, нагруженная разного цвета и размера мячиками и шариками. К повозке была прибита вывеска „Ликвидационная комиссия".

За повозкой вереницей шествовали полицейские, переодетые покупателями. Командир загребал с повозки несколько мячиков, вываливал их на стол продавцу, в обмен решительно забирал привезенный товар. Все молчали Во-первых, с местной полицией не спорят, это закон шоп-туриста, во-вторых, каждый понимал, что обмен получается в пользу гостей. Десять мячиков — это десять солидных предметов из далекого будущего. Каждый можно толкнуть дома долларов за тридцать как минимум. Поездка окупилась. А если отвезти товар в Москву...

Вываливая на столик мячики, командир говорил каждому продавцу:

— Благодарим за визит. Попрошу в гостиницу, где вас ждет вкусный обед с прохладительными напитками.

Туристы потянулись к автобусу. Они оживленно беседовали и сговаривались в гостинице обменяться товарами, если кому чего не подходит.

Чикита уже ждала в автобусе.

— После обеда полчаса личного времени, — сообщила она, — затем экскурсия на кладбище. Для всех желающих.

— Зачем? — не понял Минц.

— Ознакомиться со своим захоронением и захоронениями ближайших родственников и соседей.

Удалов закручинился. Ему не хотелось смотреть на свою могилу, но и отказаться от визита он не посмел.

— У нас не хватает двух молодых людей, — сказал Минц. — Они ушли в гостиницу.

— Ничего с ними не случится, — равнодушно ответила Чикита. — Здесь нет преступности. Последнее изнасилование имело место полвека назад.

Обед оказался сытным, но скучным, недосоленым и совершенно неперченым. Прохладительные напитки были теплыми, чай тоже теплым.

Потом они поднялись в двойной номер. Удалов вывалил мячики и шарики на кровать.

— Может, не стоит их сейчас надувать? — спросил Минц. — Если тебе достался слон, то получится трагедия. Потолки здесь непрочные.

— Но на зонтик я могу полюбоваться? — спросил Удалов. — Он же из другой серии.

— Любуйся, — согласился Минц.

Удалов стал рассматривать шарики в надежде угадать, какой из них содержит в сложенном виде зонтик. Даже легонько мял шарики руками. Шарики были тяжелыми, словно сделанными из каучука.

Под дверь комнаты въехал листочек бумаги.

— Смотри, — сказал Корнелий. — Выходят на связь. Может это Миша Стендаль просит помощи.

— Осторожнее, — предупредил Минц. — Мы в чужой стране.

— В своей, — возразил Удалов. — Но изменившейся со временем.

— И мы знаем о ней мало, как будто находимся в Бангладеш, — сказал Минц.

— Так посмотрим? — Удалов сделал шаг к листку бумаги.

— Бери, — согласился Минц. — И читай вслух.

Сам он отошел к окну и стал выглядывать наружу. Но что увидишь с шестого этажа кроме рано облетевшего парка и пролетающих «ад землей индивидуальных средств передвижения?

Удалов подобрал листок.

— „За умеренное вознаграждение, — прочел он вслух, — могу выдать важные тайны. Если согласны, то на кладбище у могилы Корнелия Удалова буду стоять за деревом. Доброжелатель”.

— Ох, не нравится мне это,, — сказал Удалов, в сердцах отбрасывая листок, который полетел над кроватью и приземлился в руки Минцу. — И на кладбище я идти не хотел. Какого черта мне смотреть на свою могилу. Мазохизм какой-то! Ну кто в наши дни смотрит на свои могилы? Я у родной мамы на могиле скоро год как не был!

— А я пойду, — сказал Минц. — Я думал убежать от них, пройти по улицам, заглянуть тайком в библиотеку. Для этого и шляпу выменял. Чтобы от них не отличаться. Но боюсь, что моя акция обречена на провал, так как мы окружены агентами и переодетыми полицейскими. Теперь же у меня появилась надежда. Что у тебя осталось из ценных вещей?

— Янтарное ожерелье, — сказал Удалов. — Я его припрятал.

— А у меня... — Минц залез двумя пальцами в верхний карман пиджака. — Где же мамино колечко? Ага, здесь! И царская десятка! Думаю, этого хватит, чтобы узнать все, что нужно.

— Иди без меня, — упрямился Удалов. — Мне еще пожить хочется.

Но, конечно же, Минц его уговорил. Да и есть в каждом человеке любопытство перед лицом собственной смерти. Скажите мне, хочу ли я узнать, какого числа и какого года помру, я закричу: ни в коем случае! подарите мне неизвестность! А тебе скажут: а подглядеть хочешь? Ты ничего не ответишь, но, внутренне содрогаясь, пойдешь и станешь подглядывать в замочную скважину...

Удалов сказал себе, что только дойдет до кладбища, погуляет там, посмотрит на могилы соседей — может даже им поклонится, хотя и это не очень красиво. Живут твои соседи, зла против тебя не таят, а ты цветок несешь к ним на могилу...

Вошел кавказский человек Георгий и велел начинать спецэкскурсию. Удалов положил в карман мячик с зонтиком и спустился вниз.

Остальные тоже стояли у автобуса, были они настроены мрачно, бледны и смущены неправильностью своего поведения перед лицом вечности. А когда подошла Чикита с длинным лицом, неся девять букетиков из искусственных цветов и раздала их, все взяли букетики со смущением.

— А где Стендаль? — спросил Удалов. — С ним все в порядке?

— А что может быть не в порядке с молодым человеком, который купается в море любви? — искренне ответила Чикита.

— А когда выкупается? — спросил Минц.

— Присоединится к группе в установленный срок.

Залезли в автобус.

Минц велел внимательно смотреть по сторонам в пользу Академии наук, но Удалов смотреть забывал, потому что мысли возвращались к скорой встрече с собственной кончиной.

Дорога на кладбище вела через городские окраины. Они были различными. Кое-где сохранились старые гуслярские дома — ведь сто лет для хорошего дома — срок небольшой. Кое-где поднимались дома новые, но странно, они производили впечатление заброшенных. И народа было немного, и дети не шалили на детских площадках. Может быть* подумал Удалов, эти люди развезли с утра малышей по детским садикам, а сами углубились в созидательный труд?

Минц впился глазами в окно автобуса и непрестанно что-то шептал верхнему карману пиджака, в котором прятал минидиктофон японской работы.

Большую лужайку подстригала машина. За то время, пока проезжали мимо, Удалов успел полюбоваться тем, как она ровно стрижет травы, складывает сено в кубики, а кубики завязывает в пластиковые пакеты. Удалов хотел похвалить машину, но не успел, увидел, что на следующем газоне стоит такая же машина, но сломанная. Из ее выходного отверстия до половины высунулся куб сена. Сено пожелтело, как пожелтели и кубы, разбросанные по газону. Некому было их собирать.

— Только не сжата полоска одна... — сообщил Удалов.

— По моим наблюдениям, — сказал Лев Христофорович, — наш с тобой родной городок значительно вырос за последние сто лет, но затем пришел в упадок.

— Вы тоже так думаете?

— Посмотри на дорожки. Лишайники между плит. Взгляни на стены домов. Когда их красили в последний раз? Обрати внимание на детскую площадку — она заросла крапивой. Сомнений нет — эта цивилизация переживает упадок.

— Но как же тогда их достижения? — спросил Удалов.

— Достижения... а ты уверен, что это достижения современные, а не успехи вчерашнего дня?

Удалов не был уверен.

Автобус остановился у ворот кладбища. Ворота были приоткрыты. Туристам велели слезать и расписаться в книжечке кавказца. Каждый должен будет возместить агенству „Голден гууз“ десять долларов в рублевом эквиваленте за посещение кладбища и ознакомление с родными могилами.

Расписывались без споров, каждый думал: „Черта с два я тебе отдам эти деньги, грабитель проклятый!"

У ворот стоял сторож в черном фраке и конической шляпе.

— Из какого года прибыли, граждане? — спросил он, блеснув глазом из-под конической шляпы.

— Разве не видишь? — озлобилась Чикита, задергав красными губами. — Плановая группа.

— В списке нету, — сказал сторож.

— А разве не всем сюда можно входить? — спросил Удалов.

По дорожке навстречу шла местная семья, все в шляпах, очках, с корзинками опят.

— Как грибы, попадаются? — спросил отставник.

Местные поспешили прочь напрямик, сквозь кусты.

— Чего они? — удивился отставник.

— Испугались разоблачения, — объяснил сторож. — Грибы у нас остались только ядовитые. Их преступники собирают... чтобы от лишних ртов избавляться. — Он, наконец, нашел что-то в своей книге: — Туристы из прошлого только в организованном порядке в составе групп с сопровождающими... — Оказывается, он отыскал в своей черной потрепанной книге именно группу из Великого Гусляра образца 1996 года. Правда, что удивило Удалова — отыскал он ее не в конце, а где-то в недрах книги — и до и после их списка шли другие фамилии, другие группы. Можно было подумать, что гуслярцев в книгу записали заранее. Минц тоже обратил на это внимание.

— Возможно, все предопределено, — сказал он тихо, — только мы с тобой остаемся лопухами.

Столь крепкое словцо для Минца —исключение. Но он тоже оказался взволнован и если бы...

— Если бы не встреча с информантом, — произнес он грустно, — никогда бы на кладбище не поперся.

Эти слова примирили с ним Удалова.

Первой шла Чикита. Она повторяла:

— Участок тридцать четыре и далее до тридцать восьмого, второй поворот налево, а оттуда направо до большой аллеи.

К счастью, день был приятным, не жарким, солнце катилось к закату, золотые косые лучи резали редкую жухлую листву и замирали на верхушках крестов и звезд. Сначала от запустения и подурневшей природы, кладбище показалось Удалову незнакомым, но оказалось — это свое, родное, городское кладбище, засеянное предками, только бестолково разросшееся за последние сто лет.

Через двадцать минут они перешли к погребениям начала двадцать первого века.

Здесь стояли мертвые дубы и чуть живые осинки.

Но в целом царило пренебрежение к покойникам, словно некому было заходить сюда с цветами или просто посидеть... Удалов миновал ряд незнакомых могил и вдруг ощутил болезненный удар молнии!

Он стоял над небольшой каменной, серой, гранитной плитой. На ней

было вырезано имя:

„Удалов Максим Корнелиевич".

А чуть дальше — как взгляд метнулся! — словно за грибами пошел Удалов, чуть дальше рядом две могилы:

„Удалова Ксения Сергеевна".

„Ложкин Николай".

Нет, тут я должен быть!

А неподалеку кто-то завопил как изрезанный — это был отставной полковник ДОСААФ.

— Брат мой! — кричал он. — Братишка Василий!. На кого ты меня оставил!

Этот крик заставил Удалова отрезветь и прийти в себя.

Ничего особенного, сказал он себе. На самом деле Ксения жива и я к ней вернусь... Но где же место моего погребения? Что случилось со мной?

— Простите, — Минц обратился к сторожу. — Вы не посмотрите в своем списке, есть ли здесь моя могила? Меня зовут Минцем, профессор Минц Лев Христофорович.

— Не может быть! — откликнулся сторож. — Неужели мне довелось лично лицезреть нашего знаменитого земляка? Разрешите пожать вашу руку!

Сторож снял коническую шляпу и склонился к руке Минца. Тот смутился, руку вырвал, вдруг испугавшись, что сторож вздумает ее поцеловать.

— Ну как можно! — отвечал он, багровея. — Я же обыкновенный естествоиспытатель. Ничем не более великий, чем Павлов или Менделеев.

На звук взволнованного голоса шоп-туристы оборачивались, отрываясь от поиска собственных могил.

Удалов с торжеством смотрел на Никиту. Никита молча кривила красные губы. На нее произвели впечатления слова сторожа.

— О, нет! — громыхал сторож. — Берите выше! Не скромничайте! Вы — наш родной Фарадей!

— Еще чего не хватало! — почему-то обиделся Минц. — Только не Фарадей. Если вам хочется меня обязательно сравнивать, ну возьмите, к примеру, Гумбольдта или Аристотеля.

Минц знал себе цену.

Тут Минц осекся, понял, что стал центром внимания современников, и полушепотом спросил:

— Так где же мое погребение?

— В Пантеоне. Разумеется, в Московском Пантеоне! — сообщил сторож. — Не здесь же, на этом заброшенном провинциальном кладбище...

— А я? — спросил Удалов.

— А вы кто, простите, будете?

— Удалов Корнелий Иванович.

Сторож принялся водить пальцем по странице, перевернул... И Удалов вдруг воспылал странной тщеславной надеждой: сейчас сторож сообщит, что захоронения Корнелия Удалова на этом кладбище не наблюдается, а похоронен он в Галактическом центре в районе звезды Сириус, как ведущий специалист Вселенной по межпланетным сообщениям. И разве не так? Разве он не положил жизнь ради дружбы разных цивилизаций?

— Есть Удалов Корнелий Иванович, — обрадовался сторож. — Вон там, за кустами должен пребывать. Вы пошуруйте палочкой.

Удалов огорчился. Не с чего было огорчаться, а огорчился.

Он продрался сквозь кусты и увидел свою могилу.

— А когда я умер? — крикнул он сторожу.

— Ну как вам не стыдно об этом спрашивать? — откликнулся тот. — Мы же все даты заклеили, как только узнали, что путешествие во времени к нам открыто. Неужели мы имеем право выступать в роли господа бога?

И тут Удалов понял, что сторож не лжет — под фамилией была наклейка, замазанная под цвет плиты.

Тут не выдержали нервы у полковника. Он тоже догадался, что самую жгучую тайну от него скрывают — потому рванулся к своему скромному, с красной звездой над профилем, черномраморному памятнику и стал сдирать ногтями наклейку. Но начал не с той стороны — слева. Из-за этого показались даты его рождения, а узнать о смерти турист не успел. Из-за кустов выскочили два милиционера. Скорее всего, таились там в ожидании подобного инцидента. Полковнику заломили руки назад не грубо, но уверенно, и потащили к выходу. Полковник сопротивлялся. Как военный человек по призванию, он догадывался, что сражение проиграно, но сдаваться не любил.

Остальные, уже насмотревшись на свои могилы, стояли пассивными свидетелями. Минц прошептал Удалову:

— Пошли, самое время потеряться.

И они согласно шагнули в кусты.

Их исчезновения не сразу хватились — внимание отвлекал полковник.

Минц с Удаловым сначала быстро шли по тропинке, потом Минц углядел проход в кустах, за старым монументом, с детства знакомым Удалову, только сильно одряхлевшим, который принадлежал жене купца Якимова. Собственный же монумент Якимова был снесен еще в тридцатые годы XX века.

— Ты думаешь, он нас найдет? — спросил Удалов.

— Он должен за нами наблюдать.

— Я и наблюдаю, — сказал кладбищенский сторож. Как-то он успел их обогнать и спрятаться за кустом. — Времени у нас в обрез. Показывайте, что можете предложить. Я ведь страшно продажный.

Минц и Удалов показали остатки сокровищ.

— Мало, — сказал сторож. — Пиджаки тоже отдадите.

— Если ваш рассказ нас заинтересует, — сказал Минц.

— А как же иначе? — удивился старый сторож. — Я же головой рискую. Они присели за памятником так, чтобы их не видно было с дорожки.

Сторож рассматривал трофеи, но отвечал охотно. Хотя неизвестно, насколько правдиво и насколько исчерпывающе.

Первый вопрос Минца прозвучал для Удалова странно:

— Когда появились путешествия во времени, кто их устроил и кому они нужны?

— Путешествия во времени существуют только в городе Великий Гусляр, — ответил сторож, — начались путешествия на той неделе, и не сегодня-завтра их прикроют. А устроили их наши городские власти.

— Почему? Почему их прикроют?

— Потому что путешествия во времени категорически запрещены и если бы не крайняя нужда, наш город никогда бы не пошел на нарушение вселенского запрета.

— Но путешествовать в будущее нельзя! — повысил голос Минц.

Сторож прижал палец к губам и ответил шепотом:

— А кто сказал, что это путешествия в будущее?

— Я. Потому что еще вчера я жил за сто лет от вас.

— Чепуха. Эти путешествия организованы нами, проводятся нами, значит они — путешествия из будущего в прошлое, что, как известно, и теоретически и практически возможно и даже широко практиковалось в городе Великий Гусляр.

— Значит, они нам только кажутся путешествиями в будущее, — произнес Минц. — Славно придумано.

— Так и доложите своему другу президенту Академии наук, — заметил сторож, чуть усмехаясь.

— А вы откуда знаете, что мы дружим?

— Из библиотеки, — смиренно ответил кладбищенский сторож. — Из вашей желтой и продажной прессы. Со страниц ваших газет, сообщивших о якобы имевших место в Великом Гусляре контактов с будущим. Но, учтите, что вы будете разоблачены и поставлены на место.

— В это я верю, — сказал Минц. — Так зачем вам нужны путешествия во времени? Зачем было устраивать эти шоп-туры?

— Объясняю, — усталым голосом произнес сторож. Он снял темные очки и его лицо показалось Удалову знакомым.

— Не смотрите на меня так, — сказал сторож. — Вы помните председателя Белосельского? Считается, что мы с ним очень похожи. Я прихожусь ему правнучатым племянником.

— Верно, — воскликнул Удалов. Он обрадовался, словно встретил знакомого в пустыне американского универмага.

— Вы нам нужны для компенсации. Неизвестно, дадут ли плоды наши усилия, но должен сказать, что наша попытка — отчаянная попытка. Мы рискуем всем. Наш город могут попросту закрыть... и будут правы.

На глазах сторож изменился. Не сторож это был, а государственный муж, который печется о судьбе своей земли.

— Продолжайте, — добрым голосом ободрил Белосельского профессор.

— Граждане предки, подумайте, что же вы, неразумные, жадные и грязные, наделали с нашей родимой Землей! — голос сторожа дрогнул. — И хуже всего досталось моей родине. Большевики гнали план и воровали, капиталисты и новые русские воровали и хапали, русский чиновник получал взятки за то, что дозволял хапать и уничтожать... Америка или Германия спохватились, развели зеленых, начали бороться... Они сейчас почти все восстановили. Если не считать озоновых дыр — нашего общего несчастья! Да парникового эффекта вкупе с ядерной зимой. Вы меня понимаете?

Удалов воздержался от комментариев, хотя кое-что понял, а Минц энергично кивал головой — он-то понял все.

— Мы не только забыли о естественных продуктах, о натуральной пище, мы — генетические обломки прошлого. Вы видели, насколько равнодушны ко всему мои немногочисленные современники? Когда инициативная группа Великого Гусляра в составе... — тут Белосельский вытащил из кармана плаща смятую бумажку и начал зачитывать список инициативной группы, — в составе Белосельского, Ираклия Удалова, Теодора Стендаля, Хосе-Марии Ложкиной и других граждан решилась на нарушение закона о временных путешествиях исключительно для того, чтобы обеспечить единовременное снабжение Великого Гусляра натуральными продуктами и генофондом, мы понимали, на что идем!

Сторож замолчал, а Удалов подумал: никогда мне не увидеть этого самого Ираклия Удалова. Почему Ираклия? Неужели кто-то из его потомков на грузинке женится?

— Почему Ираклий? — спросил Корнелий.

— Не отвлекайтесь, — сказал сторож. — Откуда мне знать, почему Ираклий? Пробыл шесть лет в плену на Кавказе, вернулся Ираклием. Мы не задаем лишних вопросов.

— Значит, понадобились натуральные продукты? — спросил Минц.

— Я рассказал все, что мог.

— И генофонд?

— Больше я говорить не вправе.

— И долго это будет продолжаться?

— Завтра закрываем.

— Неужели так удачно. Получили все, что хотели?

— Энергии не хватает.

— А еще дальше в будущее можно заглянуть?

— Нет. Там загородка.

— Энергии нет?

— Не знаю. Ведь путешествия в будущее невозможны, а оттуда никакого привета. Живем в полной неизвестности...

— Вам можно только посочувствовать, — сказал Минц. — Возьмите ваш гонорар, — он протянул сторожу колечко и монетку.

— Спасибо, не надо. Все ваши товары после окончания тура свозятся централизованно в наш горсовет. У вас же в покупателях состоят только сотрудники местных органов.

— И вы не допускаете жителей?

— Зачем им это? Они получают свой паек.

— А эти... Агентство „Голден гууз“... Тоже ваши? — спросил Удалов.

— Нет, это настоящие посредники, корыстные люди, не более того.

— Значит, ваш эксперимент подошел к концу? — спросил Минц.

— Вы совершенно правы. Это тоже будет небезынтересно узнать господину президенту Академии наук и всему вашему военно-промышленному комплексу, который, Лев Христофорович, после вашего необдуманного звонка в Москву скоро сутки как стоит на ушах и не знает — чего ему ждать, то ли третьей мировой войны, то ли всеобщего и полного разоружения.

— Но этого не произойдет?

— Ни того, ни другого. Все это — наши проблемы. Хоть и не мы их придумали.

Удалов старался не слушать голосов и шуршания в кустах. Шум приближался с разных сторон. Видно их хватились и искали.

— Минц, — сказал он профессору, — задавай последний вопрос и будем сдаваться — нас уже почти настигли.

Минц улыбнулся... Сторож напялил черные очки и стал похож на навозную муху.

— Были ли вы до конца искренни с нами? — задал Минц свой последний вопрос.

— Почти__— неопределенно ответил сторож,, — остались мелкие детали.

— Такие ли уж мелкие?

Сторож рассмеялся:

— Все они поместятся в моей конической шляпе!

На смех из-за памятников выпрыгнули полицейские. При виде сторожа вытянулись во фрунт и первый из них сказал:

— Простите, гражданин председатель, мы искали сбежавших шоп-туристов из прошлого.

— Ничего страшного, — с доброй .улыбкой ответил кладбищенский сторож. — Получайте моих милых гостей, пускай отдыхают и возвращаются к себе домой. Удовлетворенными и обеспеченными. Синтетическим товаром. К сожалению, мы не смогли сохранить многие дары природы, но в имитации природы мы достигли больших высот. Все у нас имеется в копиях. Практически все. Иначе бы не выжить...

Сторож грустно усмехнулся, а милиционеры стояли вокруг в скорбном молчании.

* * *

С кладбища заехали в гостиницу за молодыми людьми.

Те вышли усталые, но довольные, как туристы после выходного дня. Их спутницы — рыжая хохотушка лысого бритого парня и очаровательная скромница Миши Стендаля шли радом, как стреноженные и усмиренные кобылки. Радом и на полшага сзади. Очень выразительно.

Остальные туристы встретили их шутками, но шутки были незлыми, потому что все были удовлетворены путешествием.

Автобус провожал кладбищенский сторож, переодевшийся в форму, и несколько покупателей в штатском, в том числе бабушка, расставшаяся со своей служанкой Галочкой.

Кавказец сидел за рулем. Чикита уселась на свободное место радом с Удаловым и принялась красить губы.

— Устали? — спросил он сочувственно.

— Сегодня день был спокойный, — ответила женщина, — без скандала.

— А в финансовом отношении вы довольны?

— Финансами мы никогда не довольны. Но здесь по крайней мере обходимся без Налогового управления.

Удалов смотрел на Стендаля и Галочку. Они сидели по ту сторону прохода, нежно обнявшись. Стендаль учил Галочку петь песню о желтой подводной лодке. Галочка во всем слушалась его. Как грустно сознавать, подумал Удалов, что она — всего-навсего надувная копия человека. И Мише никогда на ней не жениться.

— И надолго у вас контракт? — спросил Минц у Чикиты из агентства „Голден гууз“.

— Завтра кончается, — призналась женщина. — А жалко. Я сама бы кое-что себе приобрела,, но с вами разве успеешь? Столько времени на кладбище потеряли!

— Это посещение не вы придумали?

— Это ихний генерал придумал, который сторожем на кладбище служит. Тот, с которым вы в кустах шептались. Я думаю, что он нарочно вас в укромное место заманил, чтобы пошептаться.

— А вы раньше на кладбище были?

— Вчера. Осваивали площадку, марафет наводили, даты заклеивали.

Удалов вздохнул. Не хотел спрашивать, но язык сам спросил:

— Вы случайно не заметили, в каком году я умру?

— Не присматривалась, — ответила Никита.

— Разумеется, — с облегчением согласился Удалов. Зачем к чужим могилам присматриваться?

Все было неправильно. И сторож в чине генерала, и тайные беседы под сенью памятника Якимовой от неутешных детей, и выдача товаров перед обедом — словно кто-то хотел сказать: ну, поторговались, а теперь сворачивайте свои игрушки, берите, что есть и отправляйтесь домой.

Минц, сидевший сзади, вздохнул так тяжело, что звук донесся до Удалова.

— Тоже так думаешь? — спросил Удалов, обернувшись.

— Как и ты, — подтвердил Минц.

— И что скажешь президенту?

— Посоветую ему не вмешиваться, — сказал Минц. — Чувствую, что наш поезд ушел.

— А что он про шляпу говорил?

— Его слова требуют внимательного анализа, — ответил Минц.

Отставник запел песню „Все выше и выше и выше стремим мы полет наших крыл" .Песня была бравая, военная, может даже довоенная.

Некоторые стали подпевать. Кавказец Георгий, который сидел за рулем, тоже стал подпевать, но на грузинском языке.

Сошли у агентства. Было уже темно.

* * *

Удалова охватила тревога.

Нечто чуждое, как при инопланетном вторжении, присутствовало в воздухе Великого Гусляра. Пошатывались тени за заборами и кустами, пробежала собака служебной масти, далеко-далеко послышался шум танкового мотора... Когда Удалов с Минцем отошли от агентства шагов на пятьдесят и распрощались на углу с отставником и бритым парнем, который увлекал к своему ложу рыженькую девицу, в щель штакетника блеснул фонарь, уперся лучом в лицо Удалову, переметнулся к Минцу.

— Сдаемся, — сказал Удалов. — Конечно же, сдаемся. Желательно получить пощаду.

— Получите, — засмеялся президент Академии наук, выходя из-за фонарного столба. Он был в маскхалате, на голове фуражка с государственным орлом. — Как дела, орлы? А то нас тут комары зажрали.

— У вас машина есть? — спросил Минц.

Из кустов и из-за забора послышался смех. Возможно, давно уже президенту Академии наук не задавали такого нетактичного вопроса.

— Я бы хотел сначала задержаться на минутку здесь, — строго сказал президент.

— Зачем, Толя? — спросил Минц. — Мне уже все ясно.

— Мне хотелось бы сначала изолировать всех, кто там побывал, и особенно организаторов.

— Организаторы ничего не знают, — ответил Минц. — Работали на проценте. Туристы тем более не виноваты.

— Надо изъять товары, — просто сказал президент. — Мы привезли сюда комплекс экспресс-лабораторий.

— Погоди до завтра, Толя, — попросил Минц.

— Ты можешь ошибаться, Лев, а мне уже три раза из Минобороны звонили, правительство покоя не дает.

— Если ты веришь в мою гениальность, — скромно сказал Минц, — то придется тебе отозвать своих омоновцев. Пускай отдыхают.

Президент заскрипел зубами.

Потом сказал:

— Выходите, молодцы.

Из разных щелей и укрытий выскочили молодцы в черных чулках на рожах и в бронежилетах.

Из-за церкви Параскевы-Пятницы выехал бронетранспортер, в который попрыгали черные чулки, а президент Академии наук рывком втащил Минца в джип „чироки“, который выскочил из недавно выкопанного блиндажа.

— Мы вдвоем с товарищем, — решительно сказал Минц.

— Товарищ погуляет, — ответил президент. — Есть вопросы, которые я не имею права обсуждать даже с лучшими твоими друзьями.

Минц успел высунуться из дверцы и крикнуть Удалову:

— Побеседуй с Мишем Стендалем. Это обязательно! Не упусти Мишу Стендаля. Потом мне доложишь впечатление.

Удалову хотелось домой. Он устал путешествовать на автобусе времени, стоять на базаре и глядеть на собственную могилу с заклеенной датой. Он хотел домой, хотел присесть на лавочку посреди двора и посмотреть, что таится в тех мячиках и шариках, которые ему подсунула полиция будущего.

Но Удалов не стал возражать. Если Минц просит, да еще так сильно просит, значит беседа с Мишей Стендалем может открыть глаза на какие-то важные тайны, о которых Удалов в простоте своей не додумался.

Так что Удалов с тоской поглядел как уносятся по улице задние огоньки машины и стал ждать.

И ждать пришлось совсем недолго. Через минуту вышел Стендаль. Он вел под руку робеющую Галочку.

— Что за шум? — спросил он.

— Академия наук нами интересуется, — ответил Удалов.

Это Стендаля не удивило и не испугало. Словно Академия наук давно уже должна была заинтересоваться шоп-турами.

— А мы задержались, — сказал Стендаль. — Мы в подъезде целовались.

— Я не могла оторваться, — призналась Галочка. — Мужчины вашего .времени — это просто открытие!

— Простите, конечно, — сказал Удалов. — Но мне давно хочется спросить: вот у вас много разных... извините, надувных женщин и животных. Вас что, в компьютерах выводят или как?

— Или как, — лукаво улыбнулась Галочка. — Честно скажу, все у нас по-честному, все копируется. И даже моя копия где-то живет.

— Но можно сделать много копий?

— Разве это так важно?

— Это неважно, — поддержал Галочку Миша. — Я полюбил одну женщину. Только одну. Я ее обнимаю. Я на ней завтра намерен жениться. .

— О, нет! — вырвалось у Корнелия. — Нельзя же так!

— Почему? — спросила Галочка и голос ее зазвенел как лист кровельного железа.

— Ну потому, что вы ненастоящая! Вы надувная... Вы кукла, в конце концов!

— А вам не приходило в голову, гражданин Удалов, — сказала Галочка, — что вы тоже надувная кукла. Как вас надули при советской власти, так и забыли выпустить воздух после ее конца.

— Галочка! — упрекнул невесту Миша.

— Две недели или двадцать лет как Галочка, — ответила надувная девушка из будущего. — И цену человеческой натуре знаю. Вы бы только посмотрели, что у нас ваши мужчины расхватывали — бесплатных девушек! Потому что все вы стремитесь к дешевым удовольствиям. Если не удасться затащить во двор слона или бегемота, то дайте мне крокодила! Но учтите, что крокодилы кусаются, а мы, надувные куклы, можем подарить страстные ласки, а можем дать пощечину или даже рубануть топором по черепу. Не верите — проверьте! Вы забываете, мой дорогой Корнелий Иванович...

Откуда она знает, как меня зовут? Неужели это все Миша? Глупый, глупый Миша, ты попал в руки к провокаторше из будущего.

— Не отворачивайтесь, Корнелий Иванович! Я и мои подруги — детища высокой цивилизации, не вашему пещерному уровню чета. Даже в копиях мы дадим сто очков вперед самой раскрасивой вашей красавице! И учтите, ваш Миша будет со мной счастлив и я рожу ему немало детей — сколько он захочет. У меня внутри все для этого предусмотрено.

— Вот так-то, Корнелий Иванович, — сказал Миша. — Приглашаю вас завтра на свадьбу.

— Миша!

— Вот именно. Из агентства я позвонил Марии Тихоновне, нашей директорше загса домой. Она сказала, что к двенадцати нас ждет.

— Не может быть, — удивился Удалов. — Должен быть проверочный срок!

— Мария Тихоновна меня уже пятнадцать лет мечтает на ком-нибудь женить и образумить. Станет ли она рисковать проверочным сроком?

— А документы?

— А документы существуют для того, чтобы их исправлять.

— Адье, — сказала Галочка и умудрилась лизнуть Удалова в щечку. Язык у нее оказался в меру шершавым и в меру мокрым... А черт их знает, может и рожать будут... породу нам улучшат.

— Мы в вашем Гусляре породу улучшим! — крикнула Галочка, обернувшись на ходу. ;—Хватит рожать кривоногих!

— Это у кого кривоногие? — произнес Удалов.

Подумал: у Максимки ноги как ноги, и вообще, у них в семье никто не жаловался. Может, коротковаты немного...

Удалов пошел домой.

У Минца горел свет. Перед подъездом в кустах таилось два воина в черных чулках на рожах, но Удалов не стал их замечать. Только сказал им:

— Спокойной ночи, ребята.

Те кашлянули в ответ, в разговор вступать им было не положено.

Удалов пошел спать — все равно в темноте трофеи на дворе не испытаешь. А завтра могут и конфисковать. Так что Удалов тщательно запрятал шарики и мячики в нижний ящик максимкиного письменного стола, которым сын ни разу не пользовался с тех пор, как кончил школу.

На столе стояла тарелка, кружка простокваши и лежала записка:

„Котлеты в холодильнике. Ушибла ногу о колокольню. К.“

Удалов решил было, что жена пошутила. Когда ложился, Ксения заворочалась, забормотала во сне. Он спросил:

— Ас ногой что?

— Хотела напрямик полететь в молочный, — сонно ответила Ксения. — Не рассчитала. Хоть не упала и то слава богу.

— И то слава богу, — согласился с Ксенией Корнелий.

В доме царила тишина, во всем мире царила тишина, только слышно было как далеко и таинственно прогреваются танковые моторы, как дышат в кустах и на крыше сотрудники Академии наук, а снизу, из кабинета Минца, доносятся голоса. Идет совещание...

Утром все обошлось.

Минцу каким-то образом удалось уговорить президента и сотрудников покинуть город, или затаиться так, что их не стало слышно и видно.

Правда, Удалов проспал и если техника двигалась по улицам до десяти утра, он мог ее пропустить.

В одиннадцать он встал, покормился из кухонного комбайна, к которому уже стал привыкать, потом спустился к Минцу, рассказать и послушать.

Минц встретил его в халате. Он тоже не спал ночью, уговаривал президента потерпеть, не принимать мер, потому что сегодня вот-вот все должно решиться.

Минц спросил:

— Что же ты свои трофеи из будущего не притащил? Может, испытаем?

— Не хотел при Ксении. А вдруг там девушка?

— Если девушка, отдашь Ксении, пускай на рынок снесет.

— Стыдно девушками торговать. Среди них такие интеллигентные встречаются! — возразил Удалов.

И Удалов рассказал Минцу о вчерашней беседе с Мишей и о приглашении на свадьбу.

— Во сколько? — встревожился Минц.

— В двенадцать.

— Тогда я предлагаю тебе, Корнелий, не спешить с игрушками и трофеями. Сходим на свадьбу, посмотрим, как она пройдет. У меня с ней связаны особые ожидания.

— Черный костюм надевать? — спросил Удалов.

— Не думаю. Мише, наверное, будет приятнее, если свадьба пройдет в непринужденной обстановке.

Так, не переодевшись, они пошли к загсу, чтобы присутствовать на торжестве.

Удалову ясно было , что Минц не случайно повел его на свадьбу. Эта свадьба была связана с тайнами и ночными перемещениями войск в районе Гусляра. Поэтому он спросил напрямик:

— Лев, что вы решили с президентом?

— По моим расчетам через час все утрясется, — сказал Минц. — И если я прав, то все наши попытки воспользоваться путешествием во времени в интересах государства или человечества бессмысленны.

— Не понимаю.

— А вот дойдем до загса, поймешь.

Они дошли до государственного особняка без десяти двенадцать, чуть раньше новобрачных.

Вскоре появились и новобрачные. Галочка была в белом платье и очень хороша. Только бледная и синяки под глазами — видно возлюбленные спешили провести генеральную репетицию любви. Жених немного пошатывался. За ним шел кудрявый редактор „Гуслярского знамени" Малюжкин, который и отправил Стендаля в счастливую командировку, а также секретарша редакции Эльвира, которая с трудом сдерживала слезы и желание растерзать заморскую невесту.

Вдруг с другой стороны переулка появилась иная процессия.

Шел бритый парень, его рыжая подружка из будущего, их мамаша, отец, друзья, только не было, естественно, родителей невесты. За ними медленно следовал слон с нарисованными на боках белилами двумя обручальными кольцами.

Послышался рев мотора. Обогнав процессию, приехал Николай Гаврилов, бывший подросток из дома шестнадцать. Он привез свою невесту на мотоцикле. За мотоциклом бежала мать Гаврилова, которая была недовольна очередным браком сына, потому что после очередного развода приходилось оставлять бывшей жене одну из комнат или покупать кооператив. Из-за этого Гавриловы жили в постоянной бедности.

Итак, к двенадцати часам накопилось три пары.

Если кроме Удалова и Минца (не говоря о женихах) кто-то и знал, что эти невесты вовсе не люди, а надувной синтетический товар из будущего, никто и виду не подавал.

К загсу подошла Мария Тихоновна, яркая блондинка неопределенного возраста, разговорчивая и доброжелательная.

— Ого! — воскликнула она. — У нас большой день! Полна горница людей!

Улица заполнялась народом. С обеих концов подтягивались зрители, привлеченные слухами и пересудами.

В толпе зевак Удалов увидел и президента Академии наук, переодетого цыганкой, а также двух его охранников, изображавших негритянскую правительственную делегацию.

Значит, все же подглядывают, хоть и затаились. Впрочем, так и надо.

Мария Тихоновна сняла замок с дверей, зашла первой, остальным велела ждать в приемной, а пока заполнять анкеты.

Все расселись за столы и принялись писать.

Правда, как выяснилось, невестам пришлось придумывать фамилии, но это сделали быстро и с шутками. Только мать Гаврилова плакала. То ли от предчувствия, что скоро придется снова разменивать квартиру, то ли огорчилась тем, что молодежь в шутку придумала невесте фамилию Рабинович.

Невесты заразительно смеялись. Галочка шутила, а у обеих Эльвир шутки не получались и они смеялись просто так.

Кого-то послали за шампанским, кто-то спохватился, что нет цветов и нарвали золотых шаров в саду у Савичей, за что заплатили крикливой Ванде в долларах и взяли ее в свидетельницы.

В помещение загса набилось человек тридцать.

Подошел торжественный момент, когда анкеты сданы, взносы уплачены, в зале наступает момент тишины и даже перешептывания смолкают.

Три пары стояли перед столом регистраторши Марии Тихоновны.

Часы показывали без минуты час.

— Сегодня выдающийся день в жизни Великого Гусляра, граждане, — сказала Мария Тихоновна. — Сразу три очаровательные пары подошли к моему так называемому алтарю... — тут она смутилась, потому что в наши дни шутки с религией вряд ли уместны, и добавила: — хотя я надеюсь, что после гражданской церемонии вы обвенчаетесь и церковным браком.

По душно набитому помещению пронеслось шуршание голосов согласных с ней гостей и новобрачных.

— Но закон есть закон! — продолжала Мария Тихоновна. — И я попрошу подходить ко мне пары по алфавиту. Первыми к столу подойдите Гаврилов с гражданкой Рабинович, и их свидетели.

Мать Гаврилова продолжала тихо плакать.

Но потянулась за свидетелями.

Профессор Минц вытащил видеокамеру и снимал церемонию. Камера была японская, маленькая, но профессиональная. Точно такой же камерой снимал и президент Академии в образе цыганки. Только он стоял в другой точке зала.

Слон сунул хобот в открытое окно и затрубил „Свадебный марш“ Мендельсона. Никогда еще Удалову не приходилось слышать, как трубят слоны. Звук был утробным, но музыкальным. Все засмеялись, от души благодаря слона за участие в церемонии.

— По доброй ли воле вы вступаете в брак? — спросила Мария Тихоновна у Гаврилова и длинноногой красавицы.

— По доброй, — сказал Гаврилов.

— Ой, по доброй! — воскликнула красавица Рабинович. — Вы не представляете, вы просто не представляете, как он умеет меня любить!

В задних рядах кто-то хихикнул. Стало уже так душно, что хотелось скорее перейти в просторную церковь или за свадебный стол.

— Тогда я вас попрошу поставить свои подписи под этим документом, — попросила Мария Тихоновна, широко улыбаясь.

Гаврилов предоставил право сделать это своей невесте.

— А можно я сразу напишу — Гаврилова? — спросила та.

Часы над головой Марии Тихоновны, которые занимали теперь место часто сменявших друг дружку портретов разных государственных деятелей прошлого, пробили один раз.

И тут девушка Рабинович, такая красивая и воздушная, сказала:

— Ах, мне дурно... не надо...

И на глазах она стала съеживаться, уменьшаться, но не так как раньше, когда надувная девушка превращалась в мячик, а как-то более грустно и натуралистично — из нее словно и на самом деле выпускали воздух, оставляя лишь шкурку. А нет ничего более ничтожного и прискорбного, чем шкурка красивой девушки ростом в метр восемьдесят.

— Ты что, погоди! — закричал Гаврилов. — Да вы здесь все с ума посходили!

Расталкивая зрителей Минц рванулся к девушке, но не помогал, а только снимал эту трагедию на пленку.

— Мама! — закричал Гаврилов. — Верни мне невесту. Я люблю ее!

— Не надо было выбирать девушку с такой фамилией, — ответила мама, глядя в пол. Она была человеком старых реакционных взглядов.

Миша Стендаль, заподозрив неладное, вцепился в руку своей невесты и крикнул ей:

— Бежим отсюда!

— Куда бежать? — зарыдала невеста. — Мы с тобой жертвы гадкой политики!

И дрожащим пальчиком она показала на вторую длинноногую блондинку — невесту, которая покорно упала и превратилась в тряпочку с белыми волосами. Лишь ее туфли, купленные утром в Гусляре, да белое подвенечное платье, вытащенное из семейного шкафа, остались нетронутыми этим ужасным превращением.

Ноги бритого жениха подкосились и он упал на колени перед своей несбывшейся женой.

Этого и следовало ожидать, думал Удалов. Наверно и Минц догадался о том, что все подарки из будущего — не более как фикция. Они получили от нас то, что хотели, и не пожелали делиться с прошлым слишком передовыми для него технологиями. Ясный исторический эгоизм, можно сказать цинизм, столь свойственный любой развитой цивилизации. Но почему я, со всем моим житейским и космическим опытом, при всем моем незаурядном уме так и не смог догадаться, что же надо от нас будущему? В чем беда нашего времени? Мы — время неопределенности. Мы не знаем, от чего избавились и не знаем, к какому берегу пристать. Даже не исключено, что к берегу, от которого мы отплыли, нас тянет еще сильнее, чем в открытое бурное море. Мы и в будущее отправлялись, клюнув на привычное название шоп-туризм, что значит — можно обарахлиться. А чем обарахляться, мы и не знали, не думали об этом. И решали -проблемы по мере их поступления. Подкинули нам девиц, взяли девиц и стали придумывать — к какой койке их приспособить. Пожертвовали нам слона, взяли слона. Даже с будущим мы общаемся на авось. Так заслуживаем ли мы снисхождения? Ведь даже я, человек в принципе честный и бескорыстный, так и не удосужился проверить, что хранится в шариках и мячиках, полученных в будущем; Я откладывал эту процедуру, якобы боясь, что там окажется слон и крокодил и он повредит мне мебель и обстановку, хотя никто не мешал мне выйти для испытаний во двор. На самом-то деле я боялся неожиданности. Я боялся получить девушку или женщину средних лет, в которую я влюблюсь или которая влюбится в меня, я боялся получить какие-нибудь роковые яйца или нечто невообразимое, что принесет нашей планете чесотку или кариес. Но почему я должен ждать чесотку от собственных внуков? Ведь летала надо мной на рынке родственница, ведь вошел в комиссию мой правнук! Зачем он станет делать нам гадости? Гадостей он не сделает, но и помогать не будет. Мы, русские люди, предками только гордимся.

Удалов задумался глубоко и, как всегда, не во время. Пока он витал в облаках, погибла и Галочка — чего и следовало ожидать. Затем из-за окна донеслись крики и те, кто были ближе к окну и смогли выглянуть наружу, сообщили, что даже могучий слон превратился в серую шкуру. И ребятишки начали резать шкуру и растаскивать по домам, но тут, как Удалов узнал потом, из-за угла выскочили люди в черных чулках на рожах и унесли шкуру слона в свой танк, который таился в кустах.

Ну что ж, вздохнул Удалов, стараясь не слушать страшных криков и причитаний толпы. Он решил увести рыдающего Мишу Стендаля, который только что потерял счастье и смысл жизни.

Он сделал шаг к корреспонденту и даже протянул руку, но сказать ничего не успел.

— О, боже! — раздался чей-то возглас.

Но возгласом не остановишь неизбежности.

Миша Стендаль начал съеживаться, уменьшаться и через несколько секунд обнаружилось, что Удалов смотрит на лежащий возле его ног вполне приличный черный костюм, рубашку, галстук. Десантники из окружения президента уже прибежали с лопаткой и ванной-носилками для переноски сильно кровоточащих тел. На эти носилки они положили одежду Миши, Гаврилова и бритого жениха — из чего следует догадаться, что пока Удалов глазел на гибель Миши Стендаля, остальные женихи тоже исчезли.

— Это выше моего понимания, — сказал Удалов. — Куда выше.

Вокруг выли, кричали и ругались родственники. Требовали прокурора и намеревались жаловаться в газету.

Удалов же пробился к Минцу, который как раз кончил снимать свой фильм. Он засунул камеру в сумку, что висела на плече и пошел к президенту, который тоже закончил съемки и отступал, пробиваясь сквозь толпу к выходу. Путь ему прокладывали могучие десантники с носилками-ваннами, в которых было на удивление мало жидкости — лишь одежда да пустые оболочки бывших молодоженов.

А когда все вышли на улицу, то Удалов увидел, что теперь и оболочки постепенно начали исчезать, словно испарялись. И хоть президент приказал взять на анализ одежду погибших, ясно было, что он не надеется и этим поживиться ради науки.

— Пленку отдашь? — спросил президент, когда они уже стояли на свободе под августовским, одновременно жгучим и прохладным солнцем.

— Сам сначала просмотрю, — сказал Минц.

— Только копий не снимать, — приказал президент.

— Ты думаешь, что все забудется?

— И скоро, — ответил президент.

Он снял черный лохматый парик и вытер им потное лицо.

— Мы, русские, ленивы и нелюбопытны, как сказал наш славный поэт.

— А как же матери? — вмешался Удалов. — Друзья, родственники! Я так наивно поверил кладбищенскому сторожу, что они не желают нам зла...

— Никто не желает нам зла! — крикнул Минц. — Неужели ты ничего не понял?

— Я понял, что произошло убийство! — громко возразил Удалов.

— Тише, тише, — постарался успокоить друзей президент Академии. Голос его звучал глухо, потому что он стаскивал через голову цыганскую юбку. — Трагедия — тоже понятие субъективное. Минцу кажется, что трагедии нет, а Удалову кажется, что трагедия есть. Я же, как истинный ученый и государственный деятель, рассуждаю над тем, как компенсировать результаты трагедии. То есть примирить ваши несовместимые точки зрения — трагедия была и ее не было. Вам понятен ход моих мыслей?

— И что же ты намерен для этого сделать, Толя? — спросил Минц.

— Уехать. Ты прав, Лев, ты прав, — согласился президент, — я просто уеду отсюда и увезу с собой тайну.

— Значит, ты поверил, что заговора против нас не было? Что это попытка разрешить их собственные проблемы?..

— Если они для этого могли убить наших парней, — не выдержал Удалов, — значит, они наши враги!

— Погодите, Удалов! — рассердился президент. — Дайте мне уехать.

— От ответственности?

— Минц, уведи этого маньяка!

— Уведу, если ты поклянешься мне, что никто в городе не пострадает.

— Я не буду проводить конфискаций, — усмехнулся президент. — И ты знаешь, почему!

И Удалов с горечью догадался — почему. Да потому, что никаких предметов и покупок из будущего уже нет, не существует, они растворились в воздухе.

— И ты не боишься, что в нас вживили жучки, что нас отравили вирусом шпионажа? — Минц ехидно усмехался.

— Не нужны ваши души и головы, никому вы не нужны, паршивые гуслярцы! — закричал президент, как человек, глубоко разочарованный в собеседнике, а, может быть, и в деле, которому посвятил слишком много сил.

Прокричав последнюю фразу, президент полез в джип. Сразу, как только джип двинулся, за ним покатил танк сопровождения, все скрыв в облаке пыли.

— С наукой покончено, — сказал Минц. — Осталась лишь человеческая трагедия. Скоро домой из загса вернется мать Гаврилова...

— Какая ужасная судьба! — сказал Удалов.

Он последовал за Минцем в его кабинет. Не хотелось идти домой и отвечать на вопросы обедневшей Ксении. Все равно хорошим уже не кончится.

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — сказал Минц, словно подслушав мысли Удалова.

— Нельзя быть таким жестоким, — упрекнул друга Удалов. — Дети погибли, молодые мужчины... на пороге семейного счастья...

— Да? — Минц поставил на плиту чайник. — Тогда ответь мне, что надо путешественнику во времени? Если он едет из прошлого в будущее — то достижения человеческого ума, вещи, предметы, радости жизни, которые в конце концов обернутся радостями, а не испытаниями, когда вторгнутся в жалкую цивилизацию, подобную нашей. Это ясно. А если он отправился из будущего в прошлое?

— Я знаю, — сказал Удалов, — я думал. Им нужны естественные предметы, шелк и хлопок, янтарь и огурцы, мед и кедровые орешки. Они, наверное, истратили все, что есть на Земле, и теперь тоскуют.

— А тебе не кажется, что это наша вина? Что это мы истратили то, что есть на Земле, а им оставили только озоновые дыры и необходимость всюду ходить в широких шляпах и плащах, чтобы меньше подвергаться действию космических лучей.

— Ты хочешь сказать, — испугался Удалов, — что, убив юношей, они нам отомстили за погубленные леса и нивы, опороченные реки и испоганенный воздух?

— Корнелий, не говори красиво, — отмахнулся Минц. — Какого черта внуки будут мстить дедушкам? Истреблять их, чтобы самим не родиться на свет?

— Но они же их убили!

— Обрати внимание — они не тронули ни одного женатого мужчины. Исчезли лишь холостяки.

— Ну и что?

— Ты так и не ответил на вопрос: что нужно человеку будущего от своего прадеда? Чего он не имеет?

— Не знаю, не знаю, не знаю! Сейчас кричать буду, если не объяснишь!

— Им нужны молодые силы. Понимаешь, им нужны здоровые отцы для своих детей.

— Какие еще отцы?

— Сегодня наш город не досчитался шестнадцати молодых людей.

— Шестнадцать мертвецов!

— Нет, не мертвецов! Наши с тобой земляки, и Стендаль, и Гаврилов, и неизвестные нам люди — все они живут и сегодня празднуют свои свадьбы с оригиналами тех кукол, которые исчезли у нас.

— Они там? В будущем?

— Как же ты не догадался? Они получили от нашего времени то, чего были лишены из-за экологической катастрофы — космические лучи убили в мужчинах способность и желание размножаться... Неужели ты не заметил, что в будущем нет детей?

— Ты говорил, но я думал, что они в школе.

— Будущее — трагическое общество и виноваты в этом мы с тобой, потому что губили Землю, а Земля отомстила человеку. Теперь пора платить по счетам. Подобно тому, как самых прекрасных греческих девушек отправляли в лабиринт в Минотавру, так и мы отправили, сами того не подозревая, своих молодых людей в будущее, чтобы они стали отцами нового и, может быть, славного поколения гуслярцев.

— Значит, провели нас на куклах?

— Это был тонкий эксперимент. Сначала они подсылали к нам копии девочек, так, чтобы молодые люди могли выбрать себе пассию по вкусу. Затем во время визита в будущее девушка уводила молодого человека в спальню. Если у них там зарождалось настоящее чувство, юношу оставляли в будущем, а нам возвращали только копию девицы вместе с копией жениха.

— Значит, мы здесь женили копию на копии?

— Точно. А настоящие сейчас гуляют свадьбу в конце двадцать первого века.

Вроде бы не стоило расстраиваться, но Удалов ушел к себе удрученный. Ксения встретила его бранью — почему-то она решила, что Удалов замешан в похищении ее покупок из будущего. Ни пропеллера, ни кухонного комбайна!

Удалов, как смог, объяснил Ксении, что виноваты в том правнуки.

Ксения не до конца поверила, но ушла спать.

Дождавшись, пока он останется один, Удалов выдвинул нижний ящик максимкиного письменного стола. Понимал он, конечно, что ничего там нет и быть не может, но все же полез — обидно было, что халат отдал, а зонтика нет.

Ящик был пуст.

Удалов запустил руку вглубь. И вдруг его пальцы натолкнулись на мячик.

У него захолонуло сердце. Неужели забыли? Забыли отобрать?

Но что это?

А вдруг все же провокация?

Удалов вышел во двор, затем на улицу и прошел до сквера. Не хотел, чтобы кто-нибудь увидел, какое у него сохранилось сокровище.

Там, в тихом месте, где собирались курильщики из стоявшего неподалеку туберкулезного диспансера, он положил мячик на горку окурков и щелкнул пальцами.

Из мячика не получился слон, не получилась и, как Удалов в глубине души надеялся, особа женского пола.

Появился перед Удаловым конверт официального вида, толстый, тугой и гладкий.

Когда Удалов все прочел, он отнес бумаги из конверта Минцу, а тот сдал их президенту Академии. В конверте находились документы на выплату пенсии в швейцарских франках родителям и близким всех молодых людей, которые остались в будущем, чтобы цепь поколений человечества, вернее той части его, что обитает в Великом Гусляре, никогда не прерывалась.