Жизнь решает все

Триада 2.3 Туран

Внутри кареты пахло лаком и олифой. Жесткая лавка подпрыгивала, считая каждую выбоину мостовой. На очередном таком прыжке Туран, дернувшись вперед, ткнул кинжалом в темный силуэт напротив. Во всяком случае, попытался, но пах обожгло ударом, рука ушла в сторону, а неестественно вывернутая голова стукнулась о колено художника. Художника?! Ладонь со стальной твердостью вцепилась в лицо, длинные тонкие пальцы вонзились под брови, вжались, ослепляя болью.

— Я сказал — сидеть смирно! — прошипел мэтр. — Или тебе выдавить глаз для понимания?!

И пинком вернул Турана на противоположную скамейку. Кинжал, как оказалось, перекочевал к Аттонио.

— Я могу убить тебя здесь и сейчас, и для этого мне не понадобится славный клинок байшаррской работы. Сдается, я даже знаю мастера, его изготовившего. Лично и довольно неплохо.

— Кто вы?

— Я тебе уже сказал.

За стенкой возница на кого-то заорал, крикнули и в ответ; в крохотном окошке мелькнул рыжий сполох и тут же исчез — карета продолжала свой путь.

— Кто вы на самом деле?

— Я — художник Аттонио из Пелитьеры, полугениальный полуидиот, ни убавить, ни прибавить.

Смеется? Над Тураном смеется, над тем, как ловко обманул, выследил и заманил в ловушку. И что теперь? Убьет? Уже мог бы. До сих пор на лице ощущается хватка жестких пальцев.

— Что вы здесь делаете?

— То, с чем не справляетесь вы. Не ты конкретно, а вся ваша организация, практически подчистую вылущенная ловкачами Лылаха. Я срисовываю жизнь Наирата, запечатлеваю глупости на холстах, а нужные вещи — в голове. Например, именно благодаря мне гыровская затея со сцерхами стала известна Кхарну.

— Вы — шпион?

Еще смешок и блеск кинжала, исчезающего в широком рукаве.

— Шпион у нас ты. А я — всего лишь пара глаз при толике мозгов, некоторой ловкости рук и ряде собственных интересов.

— Вы — шпион Лиги Вольных Городов?

— Рыбак видит в людях рыбаков. Подлец подлецов. Шпион шпионов. А жизнь, между прочим, не ограничивается игрой разведок.

— Но вы помогаете Кхарну?

— Разумеется. Вижу, кое-что до тебя начинает доходить. Это хорошо. Мы, кстати, почти приехали. И не думай бегать, резвун. — Ловкие руки подхватили стальное тельце Кусечки и водрузили голема на обычное место. — Ты и без того глупостей натворил.

Карета действительно вскоре остановилась, и Аттонио, к которому мигом вернулась прежняя неуклюжесть, выбрался из нее. Он долго вопил на возницу, пререкаясь о цене, требуя, грозясь, причитая и стеная; и только когда цокот копыт смешался с обычным шумом улиц, провел Турана в дом.

Дурдаши — спокойный район. Не из самых бедных, потому забор, окружавший дом, был всего в пять локтей высотой, но и не самый богатый — поверху каменной кладки змеился кованый частокол шипов и колючек. А еще во дворе обитал огромный пес. Без ошейника и цепей. Он не прыгал и не лаял при появлении хозяина и его гостя, а степенно подошел к Атоннио. Мотнулась тяжелая башка, качнулись брыла, стряхивая нити слюны, еле шелохнулся обрубок хвоста.

— Заждался, умница ты моя. — Художник пристроил Кусечку собаке на холку. — А ты не стой. Давай иди, иди.

В доме было на удивление холодно. А еще темно и безлюдно. Ну и, пожалуй, бедно или, скорее, скудно. Но может это только в той части, куда дозволено заглянуть Турану?

Аттонио повел узким коридором и вывел в практически пустую комнату с дощатым полом и четырьмя дверями. В щель одной из них просматривались белые пятна холстов и серые силуэты, которые Туран сначала принял за человеческие, но потом сообразил — статуи.

— В Наирате принято долго кормить и поить гостя, даже перед тем, как отправить его к предкам, — сказал Аттонио, закрывая двери. — Но мы обойдемся без лишней канители.

Туран кивнул, прикидывая, как выбраться из дома. Даже если получится избавиться от хозяина — Туран коснулся лица — то останется собака. Серые джодды и туров валят, а уж человека взять им и вовсе просто.

— Час назад ты убил того, кто прибыл тебя спасти. Ты зарезал человека, который желал вытащить из переделки глупого парня, попавшего туда почти случайно. Несчастный хотел помочь соотечественнику, а получил вот этим кинжалом в артерию и почку, если не ошибаюсь? Надеюсь, у тебя были резоны для такого поступка.

В артерию и почку, верно угадал. Или не гадал, но был там? Следовал по пятам? И как давно? С самой первой встречи? С долины Гаррах? Или с Туранова прибытия в Ханму? В любом случае, знает мэтр слишком много, чтобы оставлять его живым.

— Вы все видели, вы были здесь с самого начала, вы вообще могли все сами…

— Повторяю еще раз: Туран, жизнь не ограничивается играми шпионов Кхарна, Наирата и Лиги. Имеющий знание далеко не всегда является шпионом. И далеко не всегда ему вообще есть дело до ящеров и пушек. Мои интересы лежат в иной области. Абсолютно.

Он снял задымленное стекло с лампы, пальцами растрепал фитиль и зажег его от свечи, прикрыл ладонями, позволяя разгореться. Потом вернул колпак на место, а свечу задул — не нужна стала. Когда свечи не нужны, их задувают и прячут. А людей убивают и тоже прячут, но в землю, навсегда. Сегодня, возможно, спрячут Турана, а он ничего не сможет сделать. Кинжал у Аттонио. Собака у Аттонио. Сведения у Аттонио. Нужно слушать, что говорит Аттонио. Возможно, тогда станет ясно, что с Аттонио делать.

— Итак, вы — художник, увлечены исключительно живописью. А что в курсе серьезнейших дел — ну так это совершеннейшая случайность.

— Не случайность. Но и не специальный умысел. И увлечен я не только живописью.

— А чем еще?

— Тем, в чем ты мне будешь активно помогать.

— С чего вы так решили?

Лампа стала на низенький столик, пятном света разделяя людей, находившихся в комнате. Они оба были в тени, но теперь сумрак у каждого оказался свой.

— С того, что и моя помощь тебе будет нужна чрезвычайно. Сейчас, когда ты уничтожил сменщика, когда ты окончательно замкнул на себя всё и всех, когда ты взвалил на себя груз в десятки раз больше того, что можешь утащить — моя помощь станет единственным способом не превратиться в кусок раздавленного мяса. Баш на баш, ты мне — а я тебе. Когда приходит первая посылка?

— Не понимаю, о чем вы.

— Молодец, кое-что в тебя вдолбили насмерть. Итак, первая посылка приходит через четыре дня в факторию Хейдж, принадлежащую уважаемому Урлаку. Разумеется, после полуночи. А потому ты…

… Туран не видел самого портала. Хотел, но ему вежливо отказали, ссылаясь на запрет со стороны самих склан. А вот каждый ящик, который выволакивали из широких ворот, он проверял лично. Никаких пометок не делал, сверялся по памяти: шесть Львов со звериными мордами на бронзовых боках, одиннадцать Ревунов со сбитыми клеймами Байшарры, и полторы дюжины Морских Змей. Ящики наново заколачивали и складировали у длинной стены, а потом распределяли по повозкам. Деловито, четко, скучно.

Обманываясь густыми тенями и дурными мыслями, Туран видел не толстостенные деревянные саркофаги, а хлипкие клетки. И совсем скоро бронзовые звери оживут, с легкостью вырвутся из них на свободу, начнут рвать всё вокруг. Так и надо.

Отдельно выносили бочонки с порохом и короба с особым инструментом. Их не оставляли под открытым ночным небом, сразу грузили в фургоны и отправляли. Здесь приходилось все делать практически на ощупь: высокий мужчина в колпаке регулярно напоминал, на какое расстояние разлетятся идиоты-работнички в случае искры, не говоря уже о факеле в дурных руках. Дистанция менялась в зависимости от размеров бочонка и обозначалась с точностью до двух локтей, из чего можно было сделать выводы, что хозяин колпака хорошо разбирается в вопросе.

И это правильно. Бранью и кулаком, чтобы не как три года назад в Байшарре, чтобы без развороченных коричнево-черных животов, без дрожащих культей и располовиненных тел, без полулицых масок, когда застывшая неповрежденная половина страшнее мясного месива… Не здесь и сейчас. Позже.

А потому Туран полностью поддерживал мужчину в колпаке, время от времени напускаясь на нерадивых переносчиков. Иногда даже сам, отогнав их прочь, аккуратно переставлял бочонки в недрах фургона. Тесно, бок к боку, обкладывая мешочками с песком — не будут скакать на кочках дороги. Да и проверить, плотно ли прилегает крышка, не помешает.

Именно в такие минуты Туран и делал главное. Тщательно прислушиваясь, не сунется ли кто, он ловко доставал стальной крюк и киянку, в несколько глухих ударов поддевал очередную крышку, а затем ножом отделял несколько крупных влажноватых комков от основной воняющей мочой массы. Емкость снова закрывалась, комки отправлялись в промасленный мешочек, а тот, в свою очередь — в большую седельную сумку, что висела рядом с коновязью. И охота за порохом начиналась наново.

Снаружи на Турана не обращали внимания. Деловито сновал Паджи, отдавая на удивление короткие, но четкие распоряжения. Гомонили люди, поскрипывали жукотелые тягловые големы, принимая груз. Пиликала свирель в руках темношкурого склана с горбатой спиной и какими-то куцыми, словно обрезанными крыльями. Склану не было дела до человеков, а тем — до крылана. Изредка в воротах показывались и другие из серокожего племени, но темень не позволяла углядеть что-то особенное, кроме коротких вспышек и переливов крыльев. Именно они и высвечивали худощавые силуэты, выделяя их среди людей.

У горбатого крылья казались неживыми, торчали под острым углом к спине, точно выломанные руки. А та девица, которую Туран в Гаррахе встретил, и вовсе бескрылой была. Подобные мысли появились перед самым рассветом, когда последний ящик лег на большую повозку, знаменуя завершение первого этапа.

Он справился. Сам справился, без Маранга. Лучше, чем справился бы Маранг, ведь седельная сумка наполнилась до самого верха, а Турана по-прежнему никто не поймал за руку, не хлестнул словом, плетью или мечом. Все шло хорошо…

— Все должно пройти хорошо, — сказал Аттонио, грея руки над лампой. — Только не вздумай особо лезть в ящики. А от бочонков вообще держись подальше. Просто проверишь по количеству, этого будет достаточно.

Бесшумно отворилась дверь, пропуская джодда, над головой которого торчала уродливая морда Кусечки. Желтые глаза пса тонули в складках шкуры, а из приоткрытой пасти текла слюна. И клыки виднелись. Почти кинжалы.

— Откуда вы все это знаете? Количество, фактория, скланы?

— Оттуда, что именно благодаря мне у вас есть счастливая возможность пользовать порталы, неимоверно сократив время транспортировки. Поэтому и счет идет на фактории и дни, а не на месяцы и караваны. Благодаря мне скланы в принципе разговаривают с вами.

— «У вас». «Вам», — произнес Туран, делая сильный акцент на каждом слове. — То есть нам, Кхарну. А кто тогда вы, раз имеете возможность так старательно отмежевываться от… нас?

Снова акцент, как и на первых двух словах. РуМах когда-то учил расставлять акценты. Что ж, пригодилось, хотя и не для того, чтобы стихи читать.

— Повторяю в третий раз: не обобщай, Туран ДжуШен. Кхарн — это не только и не столько группа шпионов, одержимых страхом перед наирцами. А весь мир — это не только и не столько Кхарн.

— Вы говорите от имени всего мира? Таких вещей себе не позволял даже РуМах и ФирДьях Краснобородый.

Аттонио махнул рукой, и пес лениво подошел к креслу, привалился боком. Кусечка забарахталась, цепляясь лапками за широкий ошейник: она не желала расставаться с ездовым зверем. Не без труда, но мэтр все же пересадил ее на свое плечо, а пес, громко вздохнув уселся рядом с креслом.

— Я говорю от имени тех, кто видит мир шире, чем некий Туран, безусловно одаренный РуМах и, прости Всевидящий, ФирДьях Краснобородый. И даже более широко, чем Лылах-шад, посажный Урлак, хан-кам Кырым и каган Тай-Ы. Скорее всего, даже шире хан-харуса Вайхе, если тебе что-то говорит это имя.

— Слишком много громких имен для обыкновенного художника. В их свете он выглядит еще более жалким. По-прежнему пытается придать себе значимости, ссылаясь на знание больших людей. Преимущественно голословное, как уже однажды подтвердил Кырым.

Аттонио рассмеялся. Прихрюкивая, хлопая себя по колену, а пса по массивной башке. Смешно? Над чем именно он смеется, и отчего внезапное веселье так бесит Турана?

— Эй, ты, — чуть успокоившись, произнес мэтр, — ты, личный знакомец Урлака, Кырыма и даже самого тегина, тебе очень хорошо от этих знакомств? Жизнь твоя стала прекраснее, когда все эти люди дотянулись до тебя, продели нитки в твои глупые ладошки и коленочки? Когда острые проволоки стали раздирать тебя, переплетаясь, спутываясь, дергаясь порой в противоположные стороны? Удушая как кутенка? Ты-то можешь авторитетно ссылаться на самого посажного и хан-кама. И в свете этого будешь выглядеть еще более великолепным. Точно-точно. Вот как сейчас, бегущий по подворотням, испятнанный кровью своего товарища.

Под первое моргание Туран выдохнул… И не дернулся, потому как пес вдруг оказался прямо перед ним. Впрочем, зверюга вовсе не показывала враждебность, сидела точно также, будто и не преодолела незаметным рывком четыре локтя. Только один раз лизнула собственный нос, раскрасив на миг морду алым пятном языка.

— Сиди спокойно. Я сам избавлю тебя от необходимости гадать кто я и что я. Для начала, вполне очевидная вещь: ты мне нужен для определенного дела. По тем проволочкам, которыми ты подвязан, можно проползти в очень интересные места. А некоторые нитки и самому дернуть в нужные стороны. Но об этом чуть позже. Пока обсудим, как ты удостоверишься, что проблема со сцерхами решена…

Это заняло почти две недели.

В Бештины ехать не пришлось: проверка началась с закрытого подворья в ханмате Гыров и широких ям, где лежали мертвые сцерхи, частью засыпанные землей, частью только уложенные в могильник. С дюжину зверей умирало в загонах: исхудавшие, с помеченными шпорами боками, с мордами, шеями и спинами, растертыми непривычной упряжью. К вечеру скончалось еще трое.

Все вокруг провоняло мертвечиной, и казалось, что переночевать здесь будет невозможно. Но нет, притерпелся. Заткнул оконные щели тряпками, под дверь подсунул свернутый валиком пояс, в уши, чтобы не слышать обиженного свиста-зова — скатанные из ниток шарики. Но все равно ворочался до утра, вспоминал, ненавидел себя и их за то, что не могли подохнуть, не дожидаясь Туранова приезда. А утром выяснилось, что в живых осталось только шестеро, но и у них явно нет шансов. Так погибала отборная группа животных, предназначенная для боевой объездки.

Перед отправлением, уже совсем привыкнув к трупной вони, он удивился проломленному забору, который толком никто не ремонтировал.

— А нашто? — спросил один из работников. — Все одно под огонь оно тута.

От него же Туран узнал, что забор проломили сцерхи еще до падежа.

— Как чуяли, — работник зыркнул глазами на могильник. — Как сап пошел, так ломанулися, снесли в чисть. За ими потомака по лесу гойцали, одного ихнего и порешили. А другая так ушла. Подрали ее крепко, так что сдохла неде. Коли не от дырок, так с голоду. Троих взад повернули, да все одно на смертушку. Их-то закопать велено, все одно дохлыя, да как их? Вона зубастыя, щерятся. Ниче, скоро подохнуть, тогда и попалимо все туточки.

Туран послонялся еще немного по пустынному двору, без особого удивления осмотрел пропитавшийся кровью пень, более походящий на плаху, и отбыл в Ханму.

Второй выезд оказался куда более необычным. Ехали ночью, в закрытой карете. Паджи предварительно поставил неимоверную сумму на то, что Туран не выдержит всю дорогу без остановок по нужде. Разумеется, Туран целенаправленно проиграл, и даже дважды, но короткие пробежки вдоль придорожных кустов осведомленности не добавили: сперва какое-то поле с далекими огнями у самой границы, а потом куцый лесок, предваряющий густую чащу. Ясно было только, что двигаются они не Красным Трактом. Вывод не стоил проигранных денег, ибо очевидно вытекал из характерной тряски, наблюдение только подтвердило его.

Карету встретили голоса и скрип ворот, причем явно не единственных. Дождавшись, когда в дверцу уверенно постучат, Паджи выпрыгнул первым. Туран неторопливо выбрался следом.

Амбар, большой и необычный. Слишком чистый для амбара: даже коричневый земляной пол выметен идеально. Под потолком растянулась паутина серебристой проволоки, явно рукотворной. Повсюду стояли знакомые еще по Бештинам треноги. Пахло чем-то терпким, но вполне пристойно, что было особенно странно с учетом лежавших в низких загородках сцерхов. Без ошейников и поводков, на вид они выглядели вполне здоровыми. Если бы не внутренняя уверенность, Туран принял бы их за спящих.

— А они действительно спят. — Голос принадлежал хан-каму Кырыму, именуемому в отчетах не иначе как Умный. Вот уж кого Туран не ожидал встретить здесь!

Паджи почтительно поклонился и выскользнул из амбара. За ним потянулись местные слуги и кучер, напоследок угостивший нервных лошадей чем-то хрустящим.

— Приветствую ясноокого. — Туран коснулся пальцами век. Конь позади отчаянно фыркал и бил копытом. Наверняка будет кому-то работы по уборке.

— И тебе здравствовать и не терять остроты взгляда.

Пожалуй, именно Кырым-шад находился на своем месте. Не в снегах долины Гаррах, не в комнате безымянного трактира, но в лаборатории или месте, столь похожем на нее. Сейчас он был уверен в себе, спокоен, сосредоточен. Пытался уравновесить чаши весов, на одной из которых стеклянная чаша, доверху заполненная синими шариками, на другом — стеклянный же кувшин с чем-то, с виду напоминавшим масло.

— Сцерхи опасны, мой господин, а я не вижу ни цепей, ни даже ремешков. А такой забор не удержит их.

Кырым, подняв над кувшином длинноносый ковшик, отсчитывал масляные капли. И отвечать не спешил, но все-таки:

— Они спят необычным сном. После такого к нормальной жизни уже не возвращаются.

— Не проще ли тогда их умертвить?

— Юноша, неделю назад в известном тебе месте перемерло два десятка ящеров. Теоретически от эпизоотии лошадиного сапа. Таваш Гыр просто в бешенстве. Если прямо сейчас сдохнут оставшиеся — начнется полное светопреставление. А нам это не нужно, так ведь? — Капля, и еще одна. Вздрогнула стрелка, но так и не приблизилась к следующей метке. — Эти животные будут умирать долго и постепенно. Многие даже дадут потомство, увы, ущербное.

— Но до тех пор, пока они живы, договор не соблюден.

Масло уже почти достигло верха, поднялось прозрачным пузырем, а чаши весов по-прежнему были неуравновешенны. И это беспокоило хан-кама явно сильнее, чем Тураново недовольство.

— Мне казалось, я ясно излагаю. Ты уже видел гибель большей части животных. К началу осени, максимум к середине, у Таваша останется только несколько заспиртованных уродцев.

Отложив ковшик, Кырым взялся за щипцы и, подхватив синий шарик, швырнул его в ведерко. Мягкий звук, не стеклянный. Хотя в Наирате и стекло не всегда стекло.

— Не будем торопиться. Тебя привезут сюда еще. Мы обязательно дадим возможность удостовериться.

Туран кивнул. И спросил из вежливости:

— Как поживает уважаемый Ыйрам?

— Никак не поживает. Тело — у родичей в леднике, голова — в Ашшари, у Гыров. Скоро вернется, будут похороны.

Вроде уже привык к такому, как к старой мозоли. Научился ходить, подгибая должным образом пальцы, сворачивая чуть на бок стопу, но вот очередная кочка — и ороговевший нарост дернул, пусть без прежней силы, зато отчетливо и разом напоминая об оковах сапога. Ыйрама не жаль, но вот так просто взять и на плаху…

— А Заир?

— Он голову и возит. Ыйрамову — в сумке, свою пока на плечах. Нужно было лучше следить за ящерами.

Наконец, Кырым добился своего — чаши весов замерли друг напротив друга, почти соприкасаясь чеканными боками. И кам, закрепив их, задумчиво произнес:

— Что будет, если смешать круглое с жидким? — Он высыпал шарики в ведро, а потом перевернул кувшин с маслом. Зашипело, забурлило, меняя цвет. Потянуло гарью. — Получившееся не будет суммой свойств исходного, но чем-то третьим, самостоятельным. И полезным.

Кам, подхватив ковш на длинной ручке, перемешал содержимое.

— А тебя больше ничем порадовать не могу. До встречи.

Бурая жижа потекла в узкое горло глиняной формы. Рядом стояли еще несколько, одна из которых походила не то на причудливую свирель, не то на кость.

На обратном пути Туран прямо спросил у Паджи, где они были. Но вместо ответа получил порцию грубоватых и неостроумных шуток. И две остановки по нужде в тех же местах, что и прежде.

Кусечка цвиркнула, но Аттонио лишь легонько шлепнул ее по голове и продолжил:

— В идеале они должны предъявить тебе сорок шесть тел. Но идеала не бывает, потому покажут в лучшем случае две трети. Твое дело — дать понять, что нам нужны гарантии. Пусть суетятся.

— А если они оставят себе пару на развод? Спрячут где-нибудь?

— Думаю, так и будет. Разве только нынешние заботы всецело займут Кырыма, и времени на другие игры просто не останется. И вот это действительно будет самым интересным. Только не вздумай играть с Кырымом. В лучшем случае — запутаешься в лесках и удавишься, в худшем — вынудишь его совершить нечто и вовсе дурное. Для нас дурное.

— Для нас? Кто здесь «мы»?

Мэтр завозился с лампой, желтое пятно света расползлось по столу и даже упало на пол, на собачьи лапы с белыми, кривыми когтями.

— Туран, главная вещь, которую ты должен уяснить: мы — ты и я — сражаемся на одной стороне. Пускай и в абсолютно разных битвах. Хотя после того, что ты сделал в том дворике с Марангом, я начинаю сомневаться…

— Вам не понять.

— А ты попробуй объяснить.

Попробовать? Рассказать о том, что переплавило тебя, и о том, что ты переправил в себе? Рассказать о том, что стало углями, а что примешалось к вареву, делая его вкус не просто горьким или терпким? Как?

А вот так. Слова рождались гладко, ровно складывались в историю пребывания в Наирате. Даже неожиданно как-то. Зато спокойно. Так перестает болеть ушибленная рука, когда суешь ее в ведро с ледяной водой.

— …Маранг не оставил бы меня здесь. А ведь это — мое место, не его. И мои незавершенные дела. Мне жаль, что так вышло, но… Иногда приходится жертвовать.

Вот и все, или почти все, потому как остальное — для Турана и Всевидящего, но не для полубезумного художника, который притворяется шпионом. Или шпиона, прикидывающегося художником.

— Наират меняет людей, но не делает их совершенно иными, — проворчал Аттонио. — Я был прав еще в Бештинах.

— Вы приехали туда из-за меня?

— Не только и не столько. Но, безусловно, с интересом наблюдал за тобой.

— И только сейчас выползли на свет. Почему?

— Ну, во-первых, ты сам поставил происходящее на грань. А во-вторых — мне нужна твоя помощь. Как всегда, приходится работать с тем, что есть.

В желтом свете и собственные руки казались желтыми, смуглыми, как у урожденного наирца. А под ободками ногтей виднелась грязь. Или это Марангова кровь? Хотя… какая разница? Смотреть неприятно, не более того.

Помощь, значит, нужна? В очередной раз кому-то нужна Туранова помощь?

— С меня хватит игр втемную! — Последнее слово Туран вколотил с такой ненавистью, что вздрогнул даже пес. А вот хозяин его оказался куда более спокоен.

— Их и не будет. У меня нет времени врать или шантажировать. Да и результат в перспективе сомнителен.

— Кто вы, Аттонио?

— Мне нужна склана по имени Элья. Та, что находится при тегине.

— При чем тут склана?! Я пока не спрашивал, что вам нужно, я спросил — кто вы?

Квадратная морда повернулась к Турану, брыла приподнялись, обнажая клыки.

— Я тот, кто интересуется скланами и знает о них больше, чем они сами о себе. И уж куда больше, чем знает Кырым.

Издевается! Какого демона?! Кулаки сжались и разжались, Туран глубоко вдохнул, успокаиваясь, и задал вопрос:

— Вы — ученый?

— Скорее, их представитель в Наирате.

— От Кхарна?

— Ну если подходить формально, то мои коллеги находятся действительно там.

— Коллеги?

— Неужели ты думаешь, что один человек на что-то способен в этом мире? И да, это объясняет, почему мне так не хотелось бы видеть наирскую конницу по ту сторону Чуная.

Вопрос-ответ-вопрос. Бесконечная забава, которая, кажется, доставляет хозяину дома удовольствия. Ему нравится соскальзывать с крючков, обходить приманки и в свою очередь дразнить. Не шантаж, не ложь, но тень правды и призрак обещания, что когда-нибудь расскажут все.

— А при чем тут склана?

— Напрямую эта конкретная склана как бы и ни при чем. А вот в общем… Совсем иной коленкор.

— Выражайтесь яснее. Так, как рисуете.

Сперва Аттонио приоткрыл рот, замер так на несколько мгновений, а потом захлопнул его, спрятав кривоватые зубы. И какую-то неизреченную витиеватую мысль. Пружинисто вскочил на ноги и бегом принес из соседней комнаты подставку с холстом. Она выглядела массивной и тяжелой, но мэтр преспокойно нес ее одной рукой, в то время как другая была занята коробкой с рисовальным углем.

— Гляди. — Несколько штрихов сложилось в человеческую фигуру. Еще несколько подарили ей стрекозиные крылья, превратив в склану. Даже полушария грудей обозначились легкими тенями.

— Склана, — механически произнес Туран.

Чуть ниже Аттонио набросал какие-то уютные домишки, а между ними — заваленную тонкую башню. Ей бы два колеса да лафет, натуральная пушка выйдет, и целится она в крылану. Но тут ведь другое.

— Понорок.

— Рад, что ты замечаешь очевидное. Теперь о том, что вовсе не так ясно.

В нижней части холста Аттонио изобразил бесформенное пятно.

— Это — Наирский каганат.

Вплотную к нему — еще несколько пятен.

— Это — Кхарн, Лига, Большая Степь, моря. Побережье и острова.

Под рукой художника Наират оживал кривыми башенками-пушками и широкой лентой Красного тракта, который связывал башни в необычный узор. Остатки грифеля мэтр размял в пальцах и подушечками растер поверх всего каганата. Серость накрыла рисованную страну волохов и все башенки, размыла границы, смазала ломаную линию, в которой только теперь Туран узнал горы Чунай, неприступный кхарнский щит, созданный Всевидящим.

— Вот Наират. В нем есть Понорки, скланы и эман. В нем и только в нем. Только там, где есть серая дымка, работают амулеты, летают вестники и ходят големы.

— Мне прекрасно известно, что только в Наирате работают …

— Ты меня внимательно слушаешь? Там. Где. Есть. Дымка. Видишь на рисунке?

— Вижу, — Туран понимал, что откровенно не улавливает чего-то.

— Да, дымка похожа по очертаниям на Наират, иногда даже совпадает, но… Не дымка совпадает с границами Наирата, а Наират — с границами дымки. Страна подтягивается под нее, а не наоборот. Почему так — сложно сказать однозначно. Мои коллеги имеют ряд теорий. И ни одна не дает исчерпывающего объяснения. Этот флёр, будем называть его так, связан с Понорками и скланами. Исключительно в его пределах эман обладает волшебной силой. Вывези кошель линга подальше, и он превратится в горсть бусин без цены и пользы.

— Лучше одна монета в Наирате, чем горсть линга в Кхарне, — пробормотал Туран, протягивая руку к рисунку. Пальцы скользнули по холсту — жесткому, шершавому — оставляя на угле светлые следы прикосновений. А уголь оставил на пальцах темную пыль. — Флер, флер, флер… Нельзя увидеть, нельзя доказать…

— Но лишь благодаря ему можно объяснить множество занятных явлений. Например, то, что големы на границах каганата вдесятеро больше эмана жрут, а всё равно толком не работают.

— Мне жаль, что я не ученый и не могу толком судить о сказанном. Когда-то я лишь хотел быть поэтом, которому нужно самому видеть…

— Туран, Туран, бельма и слепота — далеко не самое страшное, что бы там ни считали в Наирате. Пора бы тебе знать — разум намного прозорливее глаз.

— Так зачем вам, прозорливым, склана?

— Ну, скажем так, чтобы доказать, что Понорки это удел не только Наирата. И да, Туран, когда-то человек — да-да, человек, а вовсе не Всевидящий — растормошил Понорки. Они дали жизнь скланам, те — эману. И вовсе не факт, что Понорок невозможен где-то еще. Например, в Кхарне.

— И вы… Хотите растормошить?

Еще одно прикосновение, уже к чистому белому Кхарну, и темный след, который тотчас захотелось стереть, но вышло лишь размазать.

— До этого еще очень далеко. Невообразимо. Но длинный путь начинается с малого шага. А мы уже сделали множество шажков. Настало время для очередного. Если в этот раз все сделать правильно…

— Но…

— Туран, я наизусть знаю все вопросы, которые ты можешь задать. Для чего Понорки Кхарну? Что будет, когда флёр появится у нас, и придут големы? Почему нужна именно такая склана, а не кто-то с факторий? Поверь, над этим вопросами думают не один десяток лет и ответы на них требуют многих часов. А кое-какие даже не имеют пока ответов вовсе. Но повторюсь: нам приходится работать с тем, что есть, здесь и сейчас.

Туран хмыкнул. И кто здесь слепец, не видящий истинного кошмара?

Сцерха со вскрытой головой, сетка с шариками и запах паленого. Ведро, в котором мешаются круглое с жидким, рождая нечто третье, с неизвестными свойствами. Склана и Понорок. Эман, который не то во благо, не то в проклятие.

— Вы хотите, чтобы я выкрал склану?

— Я хочу, чтобы ты был готов действовать при случае. Скоро Ханма закипит, раньше, чем думают многие, уж поверь моему чутью. — Аттонио почесал переносицу, пачкая ее серым. — А раз так, то надо завершать дела. Кхарну нужен человек, который… сможет в очередной раз прикрыть случайно погибшего коллегу. Думаю, там не особо удивятся такому повороту. Потерять одного агента в Ханме — жалкий отголосок того, что творилось здесь полтора года назад. К такому привыкли.

— И что потребуется от меня?

— Слушать некоторые советы и не творить откровенных глупостей. Продолжать игру, начатую еще в конце осени. Собственно, всё.

— А вы…

— А я решу часть твоих проблем и дам множество полезных сведений.

Пес встал, потянулся и вышел из комнаты. Очнувшаяся Кусечка затрясла крыльями и, вытянув шею, подхватила кусок угля из коробки, захрустела, рассыпая темную дымку-пыль, создавая на полу еще одно пятно. Чем не Наират? А Кхарн, тот, который на картине, почти чистый, лишь слегка подпорченный прикосновением Турана, не станет ли он, обретя эман, подобием каганата? И думал ли мудрец-Аттонио о такой возможности?

— Туран, у тебя появилась возможность перейти на иную ступень. Сделать нечто действительно важное для страны. И, быть может, для всего мира.

Эти слова неприятно царапнули Турана, напомнив первый разговор с Умным и Сильным. А потому он только коротко кивнул.

— Мы вместе подумаем над посланием, которое объяснит смерть Маранга. Я подтвержу твою невиновность.

Туран поморщился, но уже не от колючести новых слов. От неведомой ранее брезгливости к ним.

— Кстати, что думаешь о предстоящем празднестве? Собираешься его посетить? Я — обязательно, и тебе настоятельно рекомендую…

Корабли развернулись как раз в тот момент, когда Туран двинул локтем под дых очередному соседу. Надоел. И так корма кобукена побережников вид заслонила, а этот еще и дергается, норовя спихнуть в канаву. Там уже копошится несколько бедняков, не хватало об них ноги переломать.

Баба в дорогом халате и неподобающе дешевых украшениях снова выругалась. Здесь ругались все. Зрители — от ненависти к впереди стоящим и восторга, воины — от злости, что вынуждены сдерживать толпу и глядеть на зрелище урывками. Пробегающие за их спинами артисты — вообще непонятно от чего. Особо громко орали с четверть часа назад. Это рухнул ангар, облепленный любопытными. Кого-то придавило сильно, но самых крикливых быстро заткнули пинками, заставив сменить вопли боли на тихие всхлипы и шипение.

А кобукены снова сошлись в тяжеловесном танце, соприкоснулись бортами и стряхнули на землю троих артистов: два вскочили, заковыляли прочь, а третьего пришлось утаскивать стражникам из оцепления. Под визги толпу осы́пало искрами, баба тут же запричитала об испорченном халате, но ее перекрыл бой барабанов.

— Тама внутрях — рыбы живые, их щас кончать будут! — Восторженно завопил худой парень, поднимаясь на цыпочки.

А все одно не увидеть. Жаль…

Сверху рухнуло истерзанное тело в синей куртке. Одно единственное. Дождем по нему били обрывки цепи. Убитый сжимал в руках окровавленные ножи с широченными лезвиями.

Мужик из первого ряда, с синяком на пол-лица, попытался плюнуть, но слюна повисла на рукаве стражника. Тяжелый удар пришелся в тот же заплывший глаз. Вряд ли умышленно: в Наирате сначала бьют, а потом думают.

Интересно, откуда за всем этим наблюдает Аттонио? Уж точно не с помоста, где стоят огромные кресла, а публика пестротой одежды соперничает с внутренним убранством ненастоящих кораблей. Там сидит золотая куколка-каганари, там прохаживается Агбай-нойон, не уступающий в росте своему персонажу на ходулях, там сидит тегин, а при нем наверняка серокожая бескрылая склана. Чуть поодаль стоит паланкин самого кагана Тай-Ы, что соизволил властным движением руки начать сегодняшнее действо. Нет, Аттонио точно там нет. Зато есть…

Туран грубо отпихнул соседа, того самого, уже получившего локтем, и присмотрелся внимательнее. Там, на помосте, что-то было неладно. Сперва из паланкина выкатился человечек в белом, по знаку которого за шелковую стену нырнул Умный. А следом за ним двинулись было и замерли, столкнувшись, Агбай с тегином.

Что там происходит? Прав был чуткий нос полугениального полуидиота — закипает Ханма.

Вот Кырым, выбравшись из шатра, оттеснил стражу и Агбая; заслонив собой каганари, воздел руки к низкому небу… Закричал. Громко, протяжно, и все равно неразборчиво. Но подхватила толпа, пошел волной недоверчивый ропот:

— Умер! Умер ясноокий каган Тай-Ы! Горе Наирату!

А хан-кам, как был в узком церемониальном халате, повалился на колени перед яснооким Ырхызом, прокричал что-то и вовсе упал, распластавшись на коврах. И толпа подхватила, понесла последние слова хан-кама:

— Да спасет нас новая Золотя Узда! Да спасет Наират новый каган, ясноокий Ырхыз, славный потомок Ылаша!

Подскочил к шатру Агбай-нойон, с криком разодрал ткань, отшатнулся и, переворачивая скамьи, зашагал к выходу с помоста. Не заметили в суете, попустили.

— Слава кагану Ырхызу! — понеслось голосами и грохотом железа.

Бухались лицом в помост шады, срываясь прямо с деревянных кресел. Стучала о щиты стража. Ревели в рога погонщики, останавливая големов.

— Асссс, — кривился рядом мужик, потирая ушибленную грудь.

— Горе, горе, горе, горе. — Хозяйка прожженного халата разом позабыла все ругательства, стояла и яростно терла сухие беленные щеки.

Плакал народ не то провожая былого кагана, не то на свой лад приветствуя нового.

И ясноокий Ырхыз ответил словом, которое услышали все.